Они знают все

Тата Любятовская
     ...Ей надо пройти по переулку, туда, где одиночными машинами шуршало и погромыхивало шоссе. Осенние сумерки наваливались уже всерьез, скоро совсем потемнеет, и будет казаться, что  ночь вот-вот наступит. Неярко и обманчиво загорятся огни уличных фонарей, и лужи будут блестеть и морщиться, преломляя свет...
    
     Тротуар вдоль шоссе был узким, серым.  Старые облетевшие деревья на обочинах доживали свой век. Они были огромными, кривыми, держащимися чудом на узловатых корнях, кое-где приподнимающих асфальт.  Молодые, нетерпеливые, ровные стволы беспечно росли рядом, стремясь занять место стариков, и совершенно эгоистично простирали свои ветки в разные стороны, увеличивая площадь будущей весенней солнечной ванны. Она всегда любила мысленно обращаться к этим деревьям, молодым и старым,  делиться своими переживаниями и новостями, слушать в ответ тихий скрип. Ведь, по ее глубокому убеждению, они, деревья, знают все...

      Сегодняшним вечером своих собеседников она не заметила. 

    ..Шла она быстро, торопясь скорее покинуть пустынную улицу, и выйти, наконец, туда, где было больше машин, света и людей.  Деревья постепенно отступали назад, уступая пространство жухлой осенней траве, редкому кустарнику, кучкам листвы и обычному городскому мусору.  Навстречу ей из-за поворота выбежала небольшая рыжая собака. Совершенно задумавшись, она не заметила пса. Слегка подняв морду, животное пробежало дальше, тут же забыв о существовании человека...

     ...Она шла и шла, полностью погрузившись в свои мысли. Холод дунувшего в лицо ветерка заставил вздрогнуть и прийти в себя. Улицу сменила площадь, небольшая, хорошо знакомая, ставшая вечером нарядной из-за света витрин,  людского движения и транспортного гула. Здесь ей пришло в голову передохнуть. На остановке автобуса она села на влажную скамью и немного расслабилась. Куда теперь? Надо, конечно, возвращаться домой. Там привычно и уютно. Дом свой она любила, там всегда была ее крепость. Теперь крепость вызывала чувство опасности. Он еще там. Человек, который вчера был с ней одним целым, которому привыкла доверять, срослась, как ни банально, всем существом. Сейчас он внушал ей страх. Нет, конечно, страх не был вызван физической болью. Мысли, как осы, вонзались в мозг, лишали покоя. Новое, незнакомое, колючее, как стекловата, чувство, не давало напряжению уйти.  Сбивало с толку то, что этот человек, ставший за долгое время родным, недвусмысленно дал ей понять, что она ему совершенно не нужна.  Его больше не тянет  к ней, они оба слишком изменились. Он спокойно и негромко сообщил, что уезжает. Совсем. Просто так вот ему надо...
    
     ... Как это — не тянет? Ну что за ерунда? Как я могу быть ему не нужной? Это же невозможно! Да, тысячи женщин постоянно оказываются брошенными, обмененными на других, таких же в точности...  Но ведь с нами это никак не могло случиться! Мы были не просто супругами, сожителями, любовниками, или кем там еще. Мы были друзьями. А это же основное... Или она что-то пропустила?  Господи, много-много лет вместе, общий дом, общий смех, куча проблем, дел, боли, радости, — все это всегда делилось на двоих. Каждый из них стремился подставить плечо, если чувствовал, что другому не потянуть. А совместные путешествия на столь долгожданной старенькой машине? А милые безделушки, привозимые им из командировок с затаенным чувством радости — для нее, увидеть, как смеются ее глаза? А утренние завтраки, которые она готовила ему неизменно, вставая чуть раньше? А кисть винограда для нее тогда, зимой, неизвестно откуда, когда не было денег даже на элементарные хлеб и кефир? А его жуткая болезнь, когда от ужаса  она не спала почти неделю, и в нервном припадке вязала ему бесконечный свитер? А его поездки к ней в больницу другого города? А та мышка, которую он, как истинный мужчина, поймал рукой, чтобы похвастаться перед ней, и она оценила его поступок, и восторг ее был неподделен, и счастливы были они в этот глупый момент...   

     Нет, ничего из этого они забыть не могли. Ни температурный плач ребенка, ни стирку пеленок в ледяной воде по ночам, ни радость от того, что первые слова сына  были обращены именно к ним обоим. Она помнила его терпение, сильные и спокойные плечи, сухую и теплую кожу  рук, его запах и голос... Всегда она верила в то, что вместе можно выдержать все, что угодно. Ведь они столько прошли, столько преодолели! Это, говорят, закаляет...

     Дурацкий, извечный женский вопрос — почему? Ответа не существует. Просто так. Потому. Надо принять все, как есть. Потом, со временем, все сгладится, неровности острого обломка души сточатся, затянется тонкой кожицей рана...

     Это — потом. Потом придет осознание упущенного, как рыбка сквозь пальцы, счастья. Чувство вины, прощение, и, возможно, покой тоже будут позже. А что делать сейчас? Тоска (вот, узнала и это) скручивала все внутри в тугой шнурок. Как больно! И ничего не поделаешь. Он всегда был упрямым, добивался своего с упорством, достойным восхищения. Свои решения не менял. Если уезжает, то уезжает. Пусть едет, раз ему так надо. Она остается. Дом, сын, жизнь ее — все тут. Ей ехать некуда и незачем...

     Она поднялась со скамьи, заледеневшими руками поправила ремень сумки, подняла воротник куртки. Слез не было. Глухо стучало сердце в такт каблукам. Надо идти домой. Опять по дороге, где растут деревья. Да, ведь с ними можно поговорить, они поймут, ответят дождем из пожухлых листьев, поскрипят ветками... Старые деревья были свидетелями его ухода из дома. Теперь они выслушают ее на обратном пути, обязательно! Мысль об этом приободрила ее, шаг прибавился.  Улица опять сузилась, лужи стали длиннее, кусты вдоль обочины перешли в высокую поросль... Обязательно выслушают!.. Они же  знают все, все!..
    
      Она шла домой. Ее ждет сын, дом, надо готовить ужин. Да, обязательно посадим с сыном еще деревца перед домом, как они все вместе делали это всегда, почти каждой весной. Ведь весна, несмотря ни на что, будет. И старые деревья встретят ее вместе с молодыми,  качая кривыми ветками, и, может быть, все еще будет хорошо!..