В густо цветущих и пахнущих зеленью травах пчёлы собирали нектар. А я их всегда боялась, потому что они больно жалят. Мне около семи лет, я путаюсь в этой пряной травяной замети. Но ты, мой дедушка, будто дерево корой покрытое, и никакие укусы тебя не волнуют. Ты и мне говорил:
– Что за беда такая – пчёлка куснула? Это же в пользу тебе, внученька.
У тебя пальцы грубые, ногти потрескавшиеся, лицо обветренное. Всё остальное закрыто: спина – рубахой в полосочку, синюю с белой; ноги – брюками из парусины серого цвета. На голове у тебя картуз, на ногах кирзовые сапоги без голенищ. Тебе всё нипочём. Ты можешь косить там, где ещё после паводка не просохло, можешь полоть грядки с помидорами и капустой, можешь брать из копанки воду и поливать огурцы. И всё ты крутишься, двигаешься, находишь себе дело. И бабушка моя не нарадуется: ты рядом, и без дела не сидишь. Бабушка любит, чтобы все при деле были.
– Без дел одни бездельники живут, – всегда она осуждает лодырей.
А ты, мой дедушка, принес мне кусочек сот с мёдом. Как же это вкусно! Да с бабушкиными пампушками! Да ещё с молочком от нашей коровы Красотки. Потому что у вас с бабушкой обязательно должна быть корова, ведь к вам в гости приезжают внуки из города. Это мы с братиком, дети старшей дочери, Марии. А из дальних краёв на поезде приезжают Лёник и Вовик – дети младшей дочери, Александры. А детки единственного сына Григория живут через два дома и совсем не перестают гостить у вас с бабушкой. Их целая орава, пять человек. Разве же вам можно без коровы? Вот и ходишь ты весь сезон в обрезанных штиблетах и косишь траву, где только возможно, надо же сено на зиму заготавливать.
До войны ты работал агрономом. Ты был самый образованный в большой своей семье. У отца твоего, Колистрата, было четыре сына и две дочери. И с женой своей, Евдокией, моей любимой бабушкой Дуней, прожили вы душа в душу неполных восемнадцать лет перед войной, и сынок ваш Григорий стал взрослым в конце войны. Он, как и ты, тоже ушёл на фронт...
В нашем доме в Калаче на стене всегда висел странный парный портрет. Моя мама, молодая и красивая, а рядом ты, мой дедушка. И тоже – молодой и красивый. Все, кто приходил в наш дом, спрашивали, с кем это моя мама рядом, ведь её муж, мой отец, совсем не похож на того, кто был на фото. И всем мама объясняла, что фотограф взялся увеличить два портрета, её и её отца. Но что-то он перепутал, этот фотограф, то ли у него бумага закончилась, то ли он решил сэкономить. Но получился вот такой парный портрет: и мама молодая, косы венчиком уложены, и отец её тоже молодой, ей ровесник, рядом.
Ах, прости меня, дедушка! Мой любимый, мой добрый дедушка! Прости за то, что я выросла без тебя. Я никогда не ела мёда из твоих сот, я никогда не пила молока от вашей коровы Красотки. И не было у тебя на ногах этих нелепых штиблет, сделанных из кирзовых сапог с отрезанными голенищами. И пять человек детей Григория никогда не приходили в твой дом. Ты ведь так и не узнаешь никогда, что под Харьковом Гришенька твой даже испугаться не успел, упал сраженный пулей. У жены твоей Евдокии остались только Маша с Шурой, две девочки-крошечки. Она их и растила, как могла. И никогда бабушка не говорила, счастливая оттого, что ты рядом что-нибудь ладил:
– Без дел одни бездельники живут.
А часто сидела бабушка с опущенными руками и потухшими глазами, а на коленях лежало какое-нибудь рукоделье – недовязанные носки или варежки. Вместо девяти внуков у неё были только я и мои братья – родной и два двоюродных, Лёник и Вовик. А пять человек сына её, Григория, так никогда и не появились на свет. И дом его через два двора никогда не был им построен. А твой дом после войны еще почти десять лет ждал тебя. Но ты так и не появился, мой милый, дорогой дедушка! А потом он остался пустым, оттого, что его покинули жена твоя и две дочки. Уехали на чужбину в поисках лучшей доли. Безденежье и нужда совсем одолели, а вербовщики давали подъемные, чтобы на Северном Кавказе на местах выселенных чеченцев поселились русские.
Завербовались и уехали. А ты так и не пришел.
Ты ведь тоже на войне погиб, где-то под Смоленском. Пропал без вести. А я никогда-никогда тебя не видела – только на том странном парном портрете, – и не ела мёду из твоих рук. И никогда ты не называл меня ласково внученькой. Да и тебя так никто и никогда не окликнул дедушкой. И обо мне ты тоже так никогда и не узнаешь.
И теперь у меня растут мои внуки, но я всё равно о тебе помню. Ты ведь мог быть моим настоящим, а не воображаемым дедушкой. Поэтому ставлю я на канон настоящие свечи за помин твоей души.
...Истаивает свеча, бегут восковые слёзы... По капельке – за каждое твое никогда.