Анетта

Ирма Зарецкая
Я продаюсь. Совсем неважно, что на мне одето и какой нынче сезон, мода - всего лишь антураж. Ты приходишь сюда каждый вечер и смотришь на меня. Не отрываясь. Ты охватываешь целиком и полностью даже самый маленький кусочек моей золотистой гладкой плоти. Я, словно сияю бронзой изнутри: у меня узкие ступни с коралловыми пластинами ногтей, длинные стройные ноги, гладкий как у невинной девочки лобок, изогнутые гитарой бедра, круглый сочный зад, плоский живот, упругие задорные грудки, нежные бархатные руки с алыми подпиленными коготками. Во мне нет ни единого намека на излишний жирок или болезненную худобу. Золотистые волосы струятся светлым шелком по загорелым плечам, на хрупкой шее - кулон из аметиста, в маленьких розовых ушках – кольца - сережки. Чувственный рот, покрытый прозрачным блеском, словно я недавно облизала губы, прямой маленький нос, слегка припорошенный пудрой, огромные синие глаза с черными, как ночь ресницами, миленькие веснушки и стыдливый румянец. Никаких кричащих тонов и оттенков. Пока меня не ебут, я почти монашка. Мое лицо никогда не выражает ни недовольства, ни обиды: я не умею гневно изгибать брови, метать глазами молнии, капризно надувать губки, сердиться, открывать без надобности рот, я не знаю слов «Нет», «Не хочу», «Не могу» и «Не буду».

Ты представляешь, как сорвешь ненужную на мне одежду, шелк платья будет опасливо шуршать под твоими неловкими пальцами, застежка упрямится, и ты вцепишься в нее зубами, я безвольно раскину руки и отдамся твоей фантазии. Я не ношу трусиков, лифчика или грации - лишь пояс и черные чулки. Ты их не станешь снимать. В них я кажусь еще более обнаженной.

Мое тело создано для ебли: я могу вмещать в себя исполинские члены, заботливо ютить «пичужки», поглощать их полностью любым своим отверстием. Я умею обхватывать изнутри, ты наденешь меня, как узкую перчатку. Ты можешь меня нежно трахать, буравить, пронзать, долбить, всаживать, без изысков ****ь, я изворотливо похотлива в любой позе. Мой рот, язык, губы созданы лишь для того, чтобы сосать, целовать, глотать, облизывать, щекотать, елозить, натирать, забирать. Я не пропущу ни одной капли твоего пряного сока. Я работаю, как пылесос. Как адская ебальная машина.

Я раздвигаю границы коленок, не смыкаю ни одной своей складки, пока ты не во мне. Стоит тебе хотя бы наполовину погрузиться в меня, я напрягаю все потаенные механизмы своей сочной ****енки: моя ****а хватает твой *** мертвой хваткой, как ядовитый хищный цветок. Заведи меня - я превращусь в три алчущие, хлюпающие, засасывающие, бездонные дыры, в самые глубокие «марианские впадины». Я разливаюсь магмой от любого твоего прикосновения, вибрирую, выдыхаю междометья, стону изнеженным зверем, шумлю прибоем. Своими криками я поднимаю твою самооценку до шпилей небоскребов.
Десять услужливых, дрочащих, сжимающих, обхватывающих, натирающих, щипающих, гладящих, ласкающих пальцев виртуозно елдонят по всем твоим эрогенным «клавишам». Я как спрут высасываю, выжимаю всю твою глубину, твою ****скую сущность. Четыре податливые створки, четыре мягкие губки-присоски не отрываются ни от одного миллиметра, не пропускают ни единой частички, волосинки, выпуклости, углубления, гладкости, шероховатости на твоем худосочном теле.
Я как бесстрашный укротитель змей, вступаю в неистовую схватку с твоей багряной распухшей, увитой канатными венами ****ьной «анакондой». Твой *** прорастает ввысь бобовым деревом, упругим сочным бамбуком, ты вдалбываешь его в меня, как сваю. Душишь меня своим насосом, я захлебываюсь в этом напоре, меня сносит в другую сторону, побрасывает к потолку, я проваливаюсь в саму преисподнюю.

Все мои лакомые места могут быть поруганы, искусаны, съедены, истерзаны тобой, со мной все невозможное - возможно. Я с одинаковым рвением становлюсь раком, выгибаюсь дугой; закидываю лианы своих ног тебе на плечи, бедра, руки. Откидываюсь назад, прижимаюсь жарким комочком, скачу на последнем издыхании. Распластываюсь по всему периметру кровати,стола, стула, кресла, ковра, пола. У моего «эйнерджайзера» никогда не сядет батарейка, пока ты сам этого не захочешь.

Даже после третьей-четвертой скачки, ты пульсируешь во мне наполовину увядшим маковым цветком. Я вбираю последние крупицы жара, умываюсь в твоих молочных реках, становлюсь отлично прожаренным со всех сторон стейком, поруганной Алисой из Зазеркалья, жертвенной весталкой, погребенной заживо под твоим костлявым пахом.
Я отдала тебе все то, на, что была способна: ни на одну единицу меньше заплаченного за меня евро, не поскупилась на механическое совершенство заложенных в меня страсти и ласки. Я была с тобой живая, по-настоящему живая, гораздо живее тех, кто одалживал тебе на пару невнятных часов свою ****у и клялся в любви до гроба. Я же дарила тебе мечты о запредельном!
Ты шепчешь мне слова, облаченные в вечность, но я тебя никогда не пойму, не услышу, не отвечу взаимностью. В мою сложную телесную конструкцию не запихнули совсем ненужные идеальной женщине сентиментальные вещицы - зыбкое облачко души и тренированный кулачок сердца, ну и совсем пустяк - жменьку мозга.
И, потому сегодня за броней витрины, что разделяет нас, в последний раз отразится твое искаженное страстью лицо. Я же никогда так и не узнаю, почему без оглядки, натыкаясь на случайных прохожих, убегал в ночь неоновых огней мужчина, видящий во мне не только куклу Анетту.