Представить себе то, что происходило… Нет, «происходило» – слишком спокойное и обстоятельное слово. Не были никакой упорядоченности в том, что творилось… Да, представить себе то, что ТВОРИЛОСЬ в городе осенью 1941 года перед началом оккупации, можно благодаря дневнику секретаря Товарковского Районного комитета Всесоюзной коммунистической партии большевиков (РК ВКП(б) Василия Родионовича Ребрикова: «11 октября. Жена уехала с госпиталем N 1069. Перешёл на казарменное положение. Стервятники беспокоят каждый день.
20 октября. Люди бегут … Смотреть тяжело на создавшуюся картину. Партийный актив надломился, приходят в РК с плачем, с истерикой, требуют эвакуации. Дали команду, чтоб коммунисты эвакуировали свои семьи, кто куда сумеет. Многие командиры пьянствуют, возят каких-то крашеных бабёнок. Жрут и спят, и ничего не делают. Уезжали бы скорей к чертовой бабушке.
24 октября … Явственно слышна канонада. Фронт рядом. Распоясались жулики, мародеры. Обнаглели до того, что днём кинулись грабить состав с хлебом и другими продуктами. Дал команду пристреливать сволочей на месте. Пристрелили одного на станции Жданка … одного в Малёвке, одного в Бегичеве и одного на шахте N 63. Сразу утихомирили всю сволочь.
9-го ноября была большая очередная паника. Звонят и говорят, что Узловую заняли немцы и все узловское начальство ушло из района. Делаю попытки связаться с Узловой - безрезультатно. Посылаем в Узловую разведку... Разведка … доложила: немцев у Узловой нет, но нервозность жуткая. Панику подняли железнодорожники, они начали удирать и удирать панически.
Панику провоцировало прежде всего отсутствие оперативной информации о положении на фронте и о расположении самого фронта. Сегодня, когда владеющий информацией владеет миром, представить себе информационный голод военных лет крайне сложно. Тем не менее представьте.
Никакого телевидения, тем более Интернета, нет и в помине. По радио вещает одна программа, для прослушивания которой нужно выйти на улицу, ведь все радиоприемники у населения отобраны, дабы исключить общение с вражескими радистами. Газеты появлялись позже радиосообщений, но в них была все та же скупая сводка с фронта. Телефоны – почти исключительная привилегия госучреждений. Иногда что-то узнавали из писем с передовой, но почта идет долго, к тому же подвергается цензуре, вымарывающей черной мастикой даже намеки на состояние дел на фронте. На письмах времен войны рядом с почтовым штемпелем появилась отметка «проверено военной цензурой».
- Дед, это же тоталитаризм!
- Это война. Когда кругом боевые действия письма вполне могут попасть к врагу. Тогда неосторожные фразы, написанные без злого умысла, могут стать причиной поражению армии и, в конце-концов, привести к гибели огромного числа людей. К тому же, родным бойца важнее всего было знать, что их сын или отец жив.
В такой ситуации, когда военные события передавались преимущественно из уст в уста, поводом для слухов и паники становилась любая мелочь. Снова В.Р. Ребриков: «Помню был такой случай. Ночь … Звонок телефона. Беру трубку. Сообщают, в город вошли немецкие танки, двигаются якобы по направлению к Туле. Ставлю на ноги народ. Оказывается, что прошли два трактора «ЧТЗ» и встали у райсполкома».
К сожалению, анекдотичность ситуации ничего не меняла. В.Р. Ребриков: «С Тулой связи нет. Всё приходится решать самому … Сколько слез, истерик, детского плача. Картина очень удручающая ... Когда плачут женщины от страха, как-то принято считать за обычай, а вот когда нюни распускают мужчины, становится неприятно. Трусость прёт через край. Спим … не раздеваясь».