К вечеру города не стало

Рагим Мусаев
        В середине июля 1941 года Дорогобуж официально объявили прифронтовым городом. Началась спешная эвакуация жителей. Из книги воспоминаний Тамары Тимашевой: «Снова наступило утро, когда мы услышали: – Уезжайте! Уходите! Немцы на Соловьевой переправе! … Мама мечется по комнатам, хватает какую-то одежду… В селе послышался вой. Женщина выла и причитала. Услышав это, я задрожала и заревела. – Чем реветь, лучше найди мою карту! Она пригодится! – крикнул мне отец. И побежал в поле за коровой».

        Через Дорогобуж постоянно шли отступающие части Красной армии, участились бомбардировки, но работы не прекращались.

        Труд был очень тяжел физически, но молодость брала свое. Вечерами мальчишки, пройдя несколько километров, не забывали навестить своих одноклассниц. Приносили с собой кусочки знаменитого дорогобужского сыра. Чтобы девчонки ели и не стеснялись, обманывали: «А вам разве сегодня в пайке не выдавали?»

        Затем поступила новая задача: изменить форму берега Днепра, сделать его из пологого отвесным, чтобы затруднить движение танков. Скоро вслед за немецкими «рамами» (самолеты-разведчики) появились и бомбардировщики. Работали уже под бомбежками и обстрелами. Кого-то убило, кого-то ранило. А васильковое поле было до неузнаваемости изуродовано воронками от бомб, напоминавшими жуткие шрамы. Фашистские самолеты бомбили Дорогобуж и железнодорожную станцию Вязьма.

        Самый крупный налет вражеской авиации на Дорогобуж случился 25 июля. Накануне в Дорогобуж приехал военный корреспондент «Красной звезды» известный писатель Константин Симонов: «…Я обратил внимание на то, что Дорогобуж был довольно сильно укреплен. Кругом него было много противотанковых рвов, блиндажей, укрытий, отсечных позиций. Местами было 5 - 6 рядов колючей проволоки. Очевидно, тут был подготовлен один из узлов линии обороны… Впереди был хороший, утопающий в зелени городок с несколькими церквями и каменными домами, а в остальном почти весь деревянный. На стеклах играло солнце. Я хорошо запомнил это, может быть, еще и потому, что в тот день это была последняя возможность увидеть Дорогобуж таким... К вечеру следующего дня его уже не существовало… Дорогобуж горел. Даже нельзя сказать, что он горел... его просто-напросто не было. Было сплошное море огня. Горел весь город. Весь целиком. Многие дома уже сгорели, торчали только одни трубы, другие догорали. Местами, где не обрушились еще стены, казалось, за пустыми окнами сзади подложена сплошная красная материя. Через эти дыры горящих окон, через обвалившиеся дома город был виден весь насквозь. Стояли невероятный треск и грохот. Когда горят и коробятся одновременно сотни железных крыш – похоже на залпы… ехать через такое сплошное море огня было невозможно. Грузовик двинулся в объезд ... Отсюда, с окраины, немного поднимавшейся по склону над городом, горящий город был виден чуть-чуть сверху, и это было еще страшней. На наших глазах покачнулась и упала пылавшая верхушка колокольни. К счастью, Дорогобуж был заранее эвакуирован, жителей в нем не оставалось и во время налета погибло только несколько шоферов, остановившихся или проезжавших через город во время бомбежки. У двух городских водяных колонок сгорели выставленные к ним часовые…»

        - Дед, неужели тебе не было страшно?
        - Было очень страшно.
        - Почему же вы не ушли? Вы же не были военнообязанными.
        - Мы защищали Родину. Да и никто толком не знал, куда идти, чтобы не угодить к немцам. Приказ прекратить работы мы получили только в начале августа. До станции Брянск добирались 90 километров пешком. Шли по ночам, днем прятались в лесах от наступавших немцев. На станции эшелон сильно бомбили.