- Валерка, ты?
- Я.
Крепко поддатый, брат недоверчиво рассматривал меня. Мы не виделись двенадцать лет. И, конечно, я изменился. Седины ведь раньше совсем не было.
Брат устало опустил голову, задумался. Минут через пять спросил:
- Валерка, ты, что ли?
- Я.
- Точно – ты… - он заплакал, трезвея.
Мы обнялись. Спазмы сжали мне горло. Я всегда был слабее его. Потому что на два года младше. Брат – дерзкий, драчливый – всегда защищал меня. Но со временем я – худой и болезненный – становился другим. Во мне как будто появилась пружина. с годами она становилась туже и крепче. Лишь однажды не стало пружины. В тот день погибли мои дочь и внучка…
- Ну, как ты? Рассказывай!
- Водка здесь хорошая. Не то, что у нас, в России.
...Две страсти было у моего брата – лошади и огонь. Сначала был огонь.
Мать ушла за водой, а меня, месяцев восьми, посадила в глубокую оцинкованную ванну, обложив подушками. Я часто болел и поэтому плакал. Брату, видно, это порядком надоело. А тут еще все внимание на меня. И он решил избавиться от конкурента. Принес соломы, положил возле ванны. Спички долго не зажигались…
Мать, как на грех, встретила соседку, разговорились. Но, видно, почуяло что-то материнское сердце… Подходя к дому, увидела дым из коридора, закричала не своим голосом.
Брату, конечно, здорово досталось.
Чуть позже – мы жили тогда в Молдавии – Юрка поджег стог сена у соседей, и те чуть не убили его. Брат юркнул в собачью будку, а огромная овчарка, скаля белые клыки, не подпускала разъяренных молдаван.
Еще не раз и не два возникал огонь в несознательной жизни брата.
Лошади появились позже, когда семья наша поселилась в бескрайних казахских степях. Таких просторов я нигде больше не видел. Это было время освоения целины. Народ съезжался самый разный. Мне было четыре-пять, но я хорошо помню красивую еврейскую девушку Римму с печальными черными очами и тихого, всегда улыбающегося китайца Ваню, который женился потом на белоруске.
Отец закончил курсы трактористов, но на всех тракторов не хватало, пришлось пока пасти овец. Мы жили на заимке в саманной избушке с плоской глиняной крышей. Недалеко стояла длинная, метров на сто, кошара. Отец, пасший в степи овец, только что приехал на обед, и Юрка выклянчил у него прокатиться на лошади.
Машка была старенькой и часто задремывала. Мы, дети, проходили у нее под животом –такая она была смирная. Брат гордо трусил на черной кобылке, а я отчаянно завидовал ему. Я боялся коней, этих больших ногастых животных, не понимая, почему они слушаются людей – ведь лошадь гораздо крупнее и сильнее человека и может запросто удрать от него.
На степной дороге появилась машина с будкой. Длинный пыльный шлейф поднимался за ней и долго висел в знойном воздухе. Что там почудилось мирной подслеповатой лошадке – неизвестно. Захрапев, Машка понеслась куда-то в сторону. Юрка, едва не свалившись, судорожно уцепился за седло. От страха за брата меня словно парализовало, я оцепенел, не в силах сдвинуться с места, пытаясь что-то крикнуть. Сделав огромный круг, лошадь помчалась вдоль кошары, чтобы забежать в нее, но с той стороны ворота были закрыты.
- Прыгай! – кричал отец.
Он со всех ног бежал к открытым воротам. Если лошадь добежит первой, то брата просто сшибет низкий проем ворот… Сорвав с головы кепку, отец швырнул ее в сторону приближающейся лошади. Шарахнувшись, Машка стала бегать вокруг кошары, испуганно косясь на машину с будкой – это была ветеринарная амбулатория, которая уже остановилась, и все смотрели на скачущую во всю прыть лошадь и маленького всадника на ней...
- Прыгай! – кричал и я, сжимая кулачки, и не мог представить, как это можно – прыгнуть с бегущей лошади.
Наконец ее бег стал замедляться, и все увидели, как темный комок отделился и покатился по чахлой пыльной траве. На лбу у брата алела ссадина, а рукав клетчатой рубашки был разодран. Он был напуган и заикался.
...Вряд ли я сегодня усну… Стараясь не шуметь, выбрался на балкон и закурил, глядя на спящий город.
…А это случилось в то же лето, но позже. Юрка где-то раздобыл настоящий солдатский ремень с квадратной медной бляхой и звездой на ней. Гордости его не было предела, пацаны завидовали, предлагая на что-нибудь обменяться. Ремень этот спас ему жизнь.
Было воскресенье, утро. Отец сел бриться, а мать варила вареники. Нам с братом поручили привести коня. Накинув уздечку, брат повел Рыжку, а я плелся сзади, размышляя о том, какое я ничтожество, раз не могу поймать лошадь. Привязав коня, Юрка насыпал в таз овса:
- Ешь, Рыжка!
Я стоял рядом и завидовал, как по-хозяйски обращается с лошадью мой брат. Вот он погладил его по боку, похлопал ладошкой по мощной ляжке:
- Ешь, Рыжка, ешь…
Я ничего не понял. Конь дернул ногой, а брат согнулся, схватившись за живот, и как-то странно, боком, отбежал в сторону. Он упал на землю, глаза закатились, и вместо них появились белки, и мне стало очень страшно: такого я никогда еще не видел.
- Юрку лошадь ударила! – завопил я, вбегая в комнату.
Мать вынимала вареники, отец побрил одну щеку, намыливал вторую.
- Пусть не лезет, - буркнул он, посмотрев на меня из зеркала.
- У него глаза белые! Он лежит! – заплакал я.
Мать, изменившись в лице, с половником в руке выскочила на улицу. Услышав ее крик, отец вылетел следом.
Брат лежал без сознания и почти не дышал. Удар конского копыта пришелся на живот, на медную бляху. Мать была сердечницей, она уже падала, когда отец подхватил ее. Соседки-казашки принесли холодной воды и брызгали ей в лицо.
Огрев плеткой захрапевшего коня, отец поскакал на полевой стан, где работала бригада по заготовке сена – там была грузовая машина.
Он так и уехал: одна щека выбрита, другая в засохшей мыльной пене, с сыном на руках.
Вареники со сметаной не лезли в горло, хотя я всегда любил их. Помню, как молилась и тихонько плакала мать. «Когда люди умирают, они попадают на тот свет. А где он находится?» - думал я. От этих мыслей мне было совсем худо.
А вскоре появился брат – похудевший, бледный, но веселый. Отец накупил ему всяких игрушек, но он великодушно подарил их нам с сестрой. Отец выправил молотком погнувшуюся бляху, и брат еще долго носил тот солдатский ремень со звездой как талисман, спасший ему жизнь.
...Проснулись поздно. Жена брата и взрослая дочь уже ушли на работу. Я сбегал на базар и принес огромный темно-зеленый арбуз. Надо же, какое совпадение: вырос он в тех самых местах, где прошло наше далекое детство.
Разбросало нас время, и живем теперь кто где: я в России, брат в Казахстане, сестры на Украине… И везде границы.
- Поедем сегодня на дачу, шашлыки пожарим, поговорим, - брат как-то странно посмотрел на меня. Две глубокие морщины пролегли от носа к щекам, немного меняя его лицо. – Все собирался к тебе, да что-то мешало. Ты уж извини меня… - он потянул из пачки сигарету.
- Ничего страшного, - говорю ему. – Я приехал!
Я приехал к тебе, брат…