Юрий Овтин
Бомонд с Екатерининской
Рассказ
Стремительно и безвозвратно уходит время. Вот уже два десятка лет, как я работаю в крохотном издательстве в самом центре города, на пересечении Екатерининской и Греческой. По меньшей мере каждое второе здание здесь — памятник архитектуры, охраняемый, увы, не государством, а лишь заботливой тенью патриархальных платанов, раскинувших над ними свои просторные кроны. Но главную достопримечательность, конечно же, составляют те, кто работает и живет в самом сердце Одессы, — многообразные персонажи этой неизменной и каждый день меняющейся картины, всаженной в старую позеленевшую раму.
Вот, около крутой лесенки, спускающейся в подвальный этаж, зазывно стоит Михалыч — хозяин расположенного здесь тира, прозванный здешними острословами «ворошиловский стрелок», — всегда дружелюбный, с неизменной улыбкой на широком лице, Михалыч относится к этому добродушно, и мало кто знает, что в не таком еще далеком прошлом командовал он ракетной частью и держал под своим прицелом совсем не бумажные мишени. Заприметив одиноко скучающего Михалыча, не преминет подойти к нему, чтоб посудачить о том, о сем, екатерининский старожил, обитающий в доме №20, девяностолетний Ефим Семенович Эстерман, родившийся еще до советской власти и, как Бог дал, переживший ее. Взрослые дети и внуки, давно перебравшиеся в Израиль и в США, зовут его к себе, но боевой старик и помыслить себя не может вне родной Одессы, без этих платанов на Екатерининской, этих утренних бесед на ступеньках. Неподалеку суетится молодой парковщик автомашин с университетским образованием, зовут его Костя, окончил факультет прикладной математики, однако в нашей стране наличие диплома еще не гарантирует, что ты сможешь прокормить семью. Вот и носится парень с утра до вечера вдоль квартала, расставляя машины: врачи торгуют на «толчке», доценты меняют доллары на «Книжке», — есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — кого этим сегодня удивишь?
Но самая примечательная публика — это завсегдатаи Арт-галереи Союза художников, что расположена в доме под номером 18 — с двумя высокими витринами, украшенными таинственными аксессуарами творческого труда, — правопреемница находившегося здесь салона-магазина Художественного фонда СССР. Много лет его бессменным директором была колоритнейшая и неповторимая Анна Андреевна Хинчигашвили, настоящая характерная одесситка, до того как возглавить торговлю живописью, работавшая администратором на плавбазе китобойной флотилии «Советская Украина», под руководством легендарного капитан-директора Соляника, суровая школа которого не проходила даром. Ушедшую на пенсию Анну Андреевну сменила ослепительная блондинка Рая. Но лишь с приходом Ирины Александровны Бутенко салон на Екатерининской приобрел то значение в культурной жизни города, какое он имеет сейчас. Молодая и энергичная, она занялась реконструкцией и переоборудованием подсобных помещений, расширила выставочную площадь и теперь уже в двух экспозиционных залах Арт-галереи — так это отныне будет именоваться: Art Gallery — можно проводить персональные или групповые выставки, как именитых, так и молодых художников, представляя весь многоликий спектр современных художественных течений. В подвале устроена мастерская по изготовлению картинных рам, чтоб могли шедевры предстать перед покупателем в достойном облачении.
Изменился и сам стиль вернисажей, он сделался по-свойски доверительным, душевным, не чураясь, конечно, и традиций: словесного «покрытия лаком» [букв. фр. — vernissage] и последующий «полировки». Выставки сменяют одна другую практически еженедельно. Арт-галерея стала больше, чем просто выставочным центром, превратилась в своеобразный клуб, куда вместе с художниками потянулись литераторы, музыканты, артисты — все те, чья творческая суть так или иначе определяется понятием «художник».
С легкой руки кого-то из неофитов хозяйке клуба, Ирине, подарилось и новое имя — Ирис (излюбленный цветок сецессиона, зацветающий в конце века). Высокая и статная, с глазами, как две крупные греческие маслины, случись родится ей лет сто назад в Париже, она могла бы стать натурой Ренуара или моделью Модильяни, чтоб красоваться после в Лувре или Эрмитаже, но ей выпало управляться с собственной галереей.
В этом пронизанном красками пространстве, похожем на оранжерею или цветник, не составит особого труда дополнить букет, то есть сказать о тех, кто работает рядом с Ирис, переплетя стебли общей лентой. Елена Борисовна Степанова — утонченная и возвышенная, с неизменной короткой стрижкой, делающей ее будто еще стройнее и выше, — супруга известного одесского скульптора Николая Степанова. Их длинноногий сын послужил моделью когда Степанов работал над парной скульптурой «Петя и Гаврик», создавая первый в Одессе памятник литературным героям; теперь дубликатная бронзовая парочка украшает сквер на пересечении Бунина и Преображенской и постамент в виде фонтана символизирует исток неувядаемой катаевской повести. Талант Степанова многообразен: живописец, керамист, график, недавно он ошеломил меня, подарив свой поэтический сборник — «Alter Ego», — «другое я». А может, есть и третье?
Ирис замужем за родным братом Елены Степановой — Владимиром Бутенко, звукорежиссером Оперного: может поэтому здесь частые гости солисты театра. Ближайшая подруга — Татьяна Анисимова, драматическое сопрано с диапазоном в две с половиной октавы, заслуженная артистка Украины, с прошлого года — прима Национальной оперы, приезжая в родную Одессу, непременно заглянет в галерею, иногда вместе с матерью, в прошлом тоже заслуженной оперной певицей — Нелли Мельник, которая выглядит с нею рядом как старшая сестра.
Стоит ли после сказанного удивляться, что бухгалтер галереи, синеокая Тоня Мамаева, имеет консерваторское образование и в прошлом преподавала в педине, а вторая Тоня, подвижная и грациозная, работающая по совместительству завхозом, окончила театральное училище.
Не имеет отношения к театру и музыке, кажется, только Татьяна Гончаренко, привлекательная брюнетка с мушкой на верхней губе, но с нее достаточно и того, что она художница и дочь художницы (Веры Кулигиной), и занимает сейчас в Воронцовском переулке старую мастерскую уехавшего в Штаты Люсьена Дульфана, а кроме того снялась у Киры Муратовой в фильме «Второстепенные люди», что само по себе есть свидетельство незаурядности.
Каждый цветок из этого «букета» мог бы вдохновить художника, такого к примеру, как Николай Прокопенко. Широкоскулый крепыш, похожий скорее на циркового борца или атлета, подымающего гири, он сплел целую гирлянду женских образов, сочных и полнокровных, напоминающих в чем-то гибких таитянок Гогена; и не пришлось ему для этого ехать на острова далекой Океании, как его предшественнику после того, как провалилась первая выставка импрессионистов, — тем более, что его, Николая Прокопенко, выставка, которую он устроил в Арт-галерее под названием «Она и солнце», не только не провалилась, но и продолжила свое триумфальное шествие в залах Музея западного и восточного искусства.
В нашем не обделенном вниманием муз городе профессионально занимается живописью более восьмисот творческих индивидуальностей, 265 из которых состоят в Национальном Союзе художников. Но, может быть, только тридцать-сорок из них, как мне представляется, по-настоящему яркие и самобытные, образуют художественную элиту города, его высший, так сказать, art-истический свет, который я и называю несколько старомодным, но не утратившим привлекательности выражением «beau monde».
К числу этой заслужившей лавры элиты я безусловно отношу и трех грандов одесской живописной школы: Юрия Егорова, Адольфа Лозу, Ореста Слешинского. Егоров слывет затворником, говорят, его раздражают кажущиеся ему некомпетентными мнения и он редко спускается со своей башни, отдавая силы той великолепной лепке, которую он разыгрывает на своих полотнах. Слешинского же и Лозу я знаю более четверти века. Частенько их можно встретить и в Арт-галерее на Екатерининской. Несмотря на разность живописной манеры — бушующая, не знающая удержу пастозная стихия одного и точно выверенный цветовой плюрализм у другого, — в чем-то они все же похожи, эти крупные художники, породистые мужики в академических беретах. Весьма либеральные к младшим собратьям по ремеслу, не скупятся ни на похвалу, ни на совет, что не мешает им при этом держаться с подчеркнутым достоинством, как и положено мэтрам. В 1997 году, после персональной выставки в Киеве, которую открывал сам президент Кучма, Адольфу Ивановичу Лозе было присвоено почетное звание народного художника Украины — он первый и пока единственный из одесситов, кто удостоился его в годы независимости.
— Так уж получилось, что случай указал на меня, — разводит руками Адольф Иванович, — хотя и Егоров, и Слешинский не меньше, чем я, заслуживают этого звания.
На мой вопрос, как живется художникам в Одессе, Адольф Иванович отвечает: пожалуй, не хуже, чем в Киеве, — решением городского головы творческие мастерские переданы художникам в долгосрочное безвозмездное пользование, их владельцы обязаны платить лишь за свет и воду, а на хлеб — зарабатывать сами, поскольку времена соцзаказов безвозвратно ушли в прошлое. Что поделаешь? — за свободу надо тоже платить.
Частый гость Арт-галереи — Геннадий Верещагин, художник с грустным и задумчивым взглядом, работающий в многосложной технике гравируемого в четыре доски полихроматического офорта. Созданная Верещагиным в девяностые годы серия из шестидесяти экслибрисов на библейские, мифологические и фольклорные сюжеты, принесла художнику мировую известность в среде коллекционеров и библиофилов.
Чем-то внешне похож на Верещагина (и это сходство подчеркивается тем, что оба носят усы) симпатичный представитель романтического реализма — как он сам определяет направление своих художественных поисков — Александр Швец. Свои холсты он неизменно подписывает словом «Стек», то есть: хлыст, — это повелось у него еще с той поры, когда по молодости пытался «раззадорить тяжелозадую кобылу соцреализма». С ним постоянно случаются всякие истории, одна из которых, совсем уж «магнетическая», связана с картиной «Бескозырка», где изображалась рыбачка Соня с флотским головным убором в руках. Тогдашний премьер-министр Лазаренко и тогдашний мэр Гурвиц решили подарить ее тогдашнему канцлеру Германии Гельмуту Коллю, прибывшему в Одессу. Но оттого, что слово «бескозырка» в немецком языке эквивалента не имеет, решили переиграть название, и стала Соня называться «Морячка», а вернее — «Seemennfrau» (что тоже, в общем, не одно и то же). Говорят, канцлеру картина очень понравилась, но удивительнее другое: вскоре своих постов лишились и Колль, и Лазаренко, и Гурвиц.
— Думаю, это моя «Бескозырка» оставила их без козырей, — любит пошутить Александр Швец, когда речь заходит о политике.
Здесь, на Екатерининской, я часто встречаю Василия Поникарова, которого знаю с тех пор, как довелось нам быть в одном круизе по Средиземному морю. Я любил захаживать в его каюту, превращенную в мастерскую, и мы часами беседовали об античном искусстве, глядя на проплывающие за иллюминатором мраморные обломки разбросанных циклопами Кикладских островов. Когда другие, вместо портиков Парфенона, предпочитали осматривать витрины афинских магазинов, он хватал этюдник через плечо и, увеча встреченных остриями его складных ножек, мчался куда глаза глядят, то есть туда, где глазам его открывались чудесные и неповторимые картины. Василию Андреевичу посчастливилось побывать во многих странах, откуда он привозил совершенно замечательные серии путевых набросков, акварелей — схваченных alia prima, в один присест, одним касанием, сочетающих легкую нежность и насыщенную полноту цвета. Один из парижских коллекционеров, большой поклонник таланта Василия Андреевича, задался целью устроить в Париже музей его акварелей и уже приобрел для их размещения обширный особняк неподалеку от поместья бывшего духовника Людовика XIV патера Лашеза, которое известно ныне как некрополь, место захоронения выдающихся людей Франции, да и не только Франции — Пер-Лашез. Vita brevis, ars longa, — как говорили древние, — жизнь коротка, искусство долговечно. На протяжении многих лет Василий Андреевич сохраняет верность тем жанрам, которые наиболее полно отвечают особенностям его живописного дарования — пейзажу и натюрморту. Вот почему я был приятно удивлен, когда увидел в ряду работ, показанных на персональной выставке Поникарова в Художественном музее, с полдюжины прекрасных акварельных марин. Впрочем, ничего удивительного здесь нет. Жить в Одессе и не писать море — значит не жить в Одессе.
В той или иной степени всех одесских художников можно причислить к маринистам. Но лишь один из них, а именно Константин Зарицкий, посвятивший свою живопись морю и только морю, сам сделался моряком, встав к рулю фелюги «Зюйдвестка», с парусным вооружением гафельного шлюпа, и не раз ходил к берегам Франции, к оливковым скалам Бель-Иль, ничуть не изменившимся с той поры, как запечатлел их Клод Моне — так живо, что кажется, не только видишь, как движутся волны, но и слышишь шум моря. Свою живопись Зарицкий называет «высоким реализмом», но как понимать термин «реализм», постоянно нуждающийся в дополнительных определениях? — и разве не реально впечатление от гаврского побережья, переданное родоначальником импрессионизма?
Совсем иначе понимает смысл и задачи художественного творчества почти ежедневно захаживающий в галерею Сергей Савченко, убежденный абстракционист — трижды изгонявшийся из Грековского училища за увлечение Кандинским. Он оперирует беспредметными категориями пятна и цвета, но при этом полотна его напоминают кусок строкатой украинской плахты, да и молвит он виключно українською, не зважаючи на то, что коренной одессит, — даже когда «возьмет на грудь» в компании приличный груз коньяка и собеседники убеждают его оставить титульные «мамайские» речи до более подходящего случая.
Шершавым языком терракоты — известным с древнейших времен — выражает свои суждения о формах бытия керамист Александр Дмитриев. А когда однажды почувствовал, что этих обожженных в муфеле слов ему недостает, выпустил книжку с трогательным названием «Бумажный кораблик», — как и Николай Степанов.
Кого только ни встретишь здесь, когда собирается на открытие выставки, как на домашний праздник, маленький одесский бомонд!
Непременно присутствует пресса, телевизионщики, требующие побольше света.
— Куда больше? И так весь свет собрался!..
Художники обожают, когда репортаж с выставки делает Ута Кильтер — арт-критик европейского толка, кандидат философии, длинноногая топ-модель, она умеет быстро поставить любое явление в контекст культурологической парадигмы; неординарная и экзальтированная, она, как и Татьяна Гончаренко, снималась у Киры Муратовой.
— В пяти фильмах! — подчеркивает Ута.
Несмотря на то, что совершенно игнорирует спиртные напитки, почти не уступает в популярности Уте Кильтер ведущий телепрограммы «Фабрика слухов» Михаил Дейч, или попросту — Мишель, человек с лицом заговорщика времен французской революции, он обладает способностью аккумулировать самую невообразимую информацию, которой любит поделится со случайным собеседником, словно прикидывая на вес, сколько она потянет в эфирном эквиваленте.
Чутко прислушивается к настроениям нестройного хора поэт Анатолий Глущак — похожий на актера Солоницына, игравшего Андрея Рублева в фильме Тарковского — мученический образ художника, впитавшего боль народа и переплавивший ее в чистые краски одухотворенности. (Правда, сам Глущак считает, что обладает чертами внешней похожести с другим поэтом — Евтушенко, но одно сходство не отменяет другого.) Хорошо знакомый со многими художниками, он регулярно публикует материалы об их творчестве.
Вот, перебрасываясь короткими замечаниями, стоят основатели Одесского альманаха «Дерибасовская — Решильевская» Евгений Михайлович Голубовский и Феликс Давидович Кохрихт — известные журналисты, к мнениям которых прислушивался артистический мир Одессы, когда не всякое слово ставилось в строку. Постоянно общаясь с художниками андеграунда, они составили весьма интересные коллекции живописи и графики тех мастеров, чьи имена сегодня в фаворе, а ранние работы — почетные гости внушительных ретроспектив.
Чуть позади и сбоку — как Веласкес в «Менинах», откинув, словно примериваясь, голову назад, — скрестил руки на груди Владимир Миненко, «человек с тысячью лиц»: когда-то маляр в цветной бумажной треуголке, газетчик, музейщик, издательский редактор, книжный график — удостоенный литературной премии за вклад в книжную культуру Одессы, — без него не обошлось и издание моих скромных произведений, которые отныне служат украшением всех книжных выставок. Его безупречному вкусу я доверяю больше, чем собственному, он непременный консультант моих художественных приобретений.
Невозможно представить себе художников без почитателей их творчества. В Арт-галерее всегда столкнешься с кем-нибудь из коллекционеров, будь то Александр Грушевич, Мартирос Кочарян или Сергей Чередниченко, но особо хочу сказать о Михаиле Кнобеле, инженере-электронщике по основной профессии, хотя трудно в таких случаях судить, что у человека в жизни главное. Более двадцати лет собирает он произведения одесских художников, среди которых, как он считает, есть великие мастера, чьи работы и через сто, и через двести лет будут представляться значительными вехами в истории живописи. Его коллекция насчитывает более четырехсот предметов живописи и скульптуры, но рассказывать о ней подробно нет необходимости — недавно выпущен превосходный каталог, скорее даже художественный альбом: «Искусство Одессы в коллекции Михаила Кнобеля». Его заветная мечта — создать музей современного искусства в Одессе:
— Есть музей личных коллекций имени Блещунова, пусть будет еще музей современного искусства имени Кнобеля, как музей имени Соломона Гуггенхейма в Нью-Йорке...
Ну что ж, пусть будет музей, куда переместится из небольшой его квартиры, от пола до потолка увешанной картинами, все собранное упорным коллекционером. А галерея — уютная Art Gallery на Екатерининской — пусть останется галереей, постоянным источником пополнения одесских коллекций. Пусть толкутся здесь художники и любители, собирается «бомонд», витийствуют поэты, раздается праздничный звон наполненных пенящимся белым вином стаканов.
А картин в доме может быть не обязательно много, она может быть всего одна, избранная из тысяч других, от которой веет теплом — даже если на ней изображен зимний день, — на которую можно смотреть бесконечно, из века в век, как на открыточные полотна «малых голландцев», находя в ней все время что-то новое и очень важное, без чего человек жить не может.
2002 г.