Я обожал ездить к Вале, в Тарбагатай – из всех тёток она была добрейшая. Само красивое, круглое лицо её славянского типа светилось неподдельной добротой. В какое бы время мы не приезжали – всегда широкие, искренние объятия и большой красный петух из жжёного сахара – не было для меня тогда в жизни большего наслаждения, чем обсасывать его, сидя в сторонке от взрослых разговоров, на сундуке. Помнится, работала она почтальоном, а потом – телефонисткой переговорного пункта, и слыла тишайшей женой и нежнейшей матерью пацанов погодок, Ваньки и Сеньки, при этом младший был копия мать, а старший копия отец что характером, что статью, что абсолютным слухом.Отец, Миха, был отчаянным бабником, но когда кумушки докладывали Вале о его подвигах, она лишь грустно улыбалась. После таких сообщений , бывало, она хваталась за голову, запахивая глаза и, тихонько постанывая, бросалась на кровать – тяжёлую гипертонию она получила в наследство от матери, и приступы эти с возрастом случались всё чаще, даже без видимой зависимости от ситуации в семье. Миха шоферил на МАЗе, теперь бы это назвали дальнобойщиком, и всегда, по традиции водил тех мест, заходил после рейса в столовую с приятелями, где напивался в стельку, и уже с порога дома награждал робкую жену тумаками, вместо"Здрасте!"- не стесняясь никого – дети во время отцовских дебошей прятались в чулане, знали, что с ними будет, если под тяжёлую руку батьке подвернутся, и высовывались из укрытия лишь когда папаша заваливался спать – молча обнимали плачущую мать. К"фонарям" Валюши на работе попривыкли, и, завидя её разрисованную, просто констатировали факт: муженёк вернулся с рейса, а на расспросы она с улыбкой отвечала, мол, человек он замечательный, только немного несносный, коли выпимши будет…А на людях-то Миха был всеобщий любимец, тамада на всех свадьбах да крестинах, как мех своего баяна-то развернёт, как зальётся песней – лучше не бывает…
Однажды мальчишки прибежали перепуганные под вечер к бабушке, она жила от них через две улицы, с криками:"Отец мамку утопил!" Бабушка бросилась в дочкин дом и нашла Валюшу на коленях у ванной, головою погруженной в воду…В акте судебно-медицинской экспертизы в графе причина смерти поставили"Кровоизлияние в мозг"- с тем и похоронили…Автора этой затеи тогда сыскать не могли, сироты остались у бабушки. Даже уголовного дела не открыли – жалоб-то от потерпевшей, теперь покойницы, на мужа не было, а когда он обнаружился в другом селе, сказал, что ничего не помнит и знать не знает, приведя какое-то алиби… На ТОМ ДЕЛО И ЗАМЯЛИ. И стал жить Миха сам по себе, некоторое время о нём и слыхом не слыхивали, а потом весть долетела: топором зарублен! Участковый-то раскололся, свои ведь люди, рассказал, что с какой-то он молодухой сошёлся, что вышла на поселение, отмотав срок в лагере, принялся за старое, пьянки да побои, вот она его после очередного воспитательного процесса и порешила – крутая, видать, баба была – и в бега. На его похороны чуть подросшие сыновья отказались пойти категорически – у нас, сказали, нет отца!- и схоронили его как собаку, без свидетелей, социальные службы. Остался в память о семье только хороший дом, почти в центре посёлка, но дети туда уже не вернулись…
Ванька выучился по слуху играть на баяне. Услышав разок какую мелодию, он мог тут же, на спор, не подбирая, её повторить, к вещему удивлению слушателей . Когда пришла пора, подал заявление в районное культпросветучилище, отыграл "на ура " профильный экзамен и…провалил нотную грамоту: он просто не знал, что сие означает, а требовалось всего показать ноту "до" второй октавы…Но был принят – в порядке исключения. Тут же парнишка женился и обзавёлся дочкой всего в девятнадцать лет – плюс был в том, что в армию бегом бежать не требовалось, а минус – жить в приймах. Жена его молодая вместе с отцом-офицером перекочевала в Белоруссию, где ему сыскалось местечко в гарнизонном клубе. Но счастье семейное длилось недолго, и через пару лет Иван Михалыч в родном Забайкалье объявился, где начал ставить клубную работу на должную высоту с научной основой. Тут выяснилось, что дом, где он с родителями проживал, стоит на том же месте – а это был уже центр посёлка. И когда решил он имущество кровное вернуть – не тут-то было: и выписан де был, и паспорт не с этого адреса, и долги накопились за имущество, и власть другая, и…и…и…Семён, братишка единоутробный, к тому времени давно жил в Улан-Удэ, и, не отличаясь никакими талантами, кроме благоприобетённой от матери добротой, работал грузчиком и брата в иске за законные права поддержать отказался: оно ему, мол, не нужно. Попало дело в народный суд, который, рассмотрев все за и против, решил в иске Ивану Михайловичу отказать. И удивляться этому не надо: в искомом доме давно проживал… тот самый народный судья! Зачем же ему себя обижать? Несправедливо! Воистину, закон что дышло: куда повернёшь, туда и вышло.
3.11.2011