ДВЕ КНИГИ ГАБРИЭЛЯ ГАРСИА МАРКЕСА
«ЛЮБОВЬ ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ. ХРОНИКА ОБЪЯВЛЕННОЙ СМЕРТИ»
Трудно говорить правду, ибо хоть она и одна,
но живая, и потому у нее, как у всего живого,
переменчивое лицо.
ФРАНЦ КАФКА «Письма к Милене»
В один из своих дней (а это была недатированная среда какого-то месяца, по всей вероятности, 1920 года) сновидец «Замка» и «Процесса», а по совместительству эпистолярных дел мастер, пражский еврей Франц Кафка, нашелся, как это с ним, несмотря на разбросанные по дневниковым записям жалобы, частенько бывало, как вернее всего подступиться к очередному монологу в адрес своей возлюбленной Милены Есенской. Буквально предложением назад та фраза попалась нам на глаза, правда, с моей несколько безжалостной руки, усеченная ровно на одну словесную связку, призванную продублировать мысль отправителя по-чешски, отчего оная, конечно, тут же блеснула дополнительной гранью: «kra’sna’ vu;bec nikdy, va’zne’ ne, snad nekdy hezka’». «Красивым не бывает никогда, разве что иной раз милым»(1). И я не могу не зафиксировать в этом обрывке, помимо попытки лингвистического приближения к чешской журналистке, зарешеченный скобками, которых лишен эпиграф и каковые существуют в целости и сохранности в тексте письма, корпус неизвестной (мне) пословицы или поговорки. Хотя, вряд ли.
Так! в очередной раз не миновать мне Х.Л.Борхеса, ибо с посохом такой благородной породы, какую мир ввозит из Латинской Америки, чрезвычайно удобно бродить по горам, возведенным человеческим духом. «Эстетический факт требует встречи текста с читателем, только так он и создается. Не будем впадать в абсурд: книга – это всего лишь книга, она живет, если открыта читателем. Лишь тогда и возникает эстетический факт, отчасти напоминая этим миг зарождения книги»(2).
Если для коротенького, в сравнении с какой-нибудь небольшой новеллой, письмеца (хотя, например, «Желание быть индейцем» Ф.Кафки, что называется, короче некуда) фраза, тиснутая в начало, оказывается определяющей все строение, то остановимся на выводе о важности Фразы, как краеугольного камня; однако, положение последнего начальной точкой окончательно и навсегда отнюдь не определяется, но остается, как мне представляется, алхимической тайной. И пресловутый «эстетический факт», напоминающий зарождение книги, в каком-нибудь конкретном случае может откладываться чуть ли не до бесконечности, разумеется, в пределах заполненной словами литературной формы, покуда, наконец, читательский взгляд не перевалит через совершенно особую штуку кирпича.
Когда кандидат в ученики обращается к Парацельсу: «Я хочу, чтобы ты обучил меня Науке. Я хочу рядом с тобой пройти путь, ведущий к Камню», ответ достаточно предсказуем: «Путь – это и есть Камень. Место, откуда идешь, - это и есть Камень. Если ты не понимаешь этих слов, то ты ничего пока не понимаешь. Каждый шаг является целью».
Сюжет новеллы «Роза Парацельса», перекочевавший к Х.Л.Борхесу, по его собственному признанию, от автора «Исповеди англичанина, употреблявшего опиум» вылился в магический ритуал проверки одного человека другим и закончился, как, в общем, того и следовало ожидать, формальным обменом любезностями при обоюдном (разностепенном) понимании, «что встретиться им больше не придется». И это после такого зачина! «В лаборатории, расположенной в двух подвальных комнатах, Парацельс молил своего Бога, Бога вообще, Бога все равно какого, чтобы тот послал ему ученика». По внимательном размышлении учитель взял да и отказался дать «доказательство своего мастерства», но, оказавшись наедине с собой, «встряхнул щепотку пепла в горсти, тихо произнеся Слово. И возникла роза»(3).
Раз уж мы живем в мире, построенном по Слову, а не по Мысли, как говорят, построены другие миры; раз уж в нашем мире лишь Учителей судят за мысли, а нас - только за слова, хасидская история «Как следует учиться», где рабби Барух толковал об изучении Талмуда еще как годится в деле нашего косвенного участия в рождении того или иного авторского текста; скажем, конкретизируя, текста Габриэля Гарсиа Маркеса. Ибо: «Кто хочет постичь слова Абайе, должен соединить свою душу с душой Абайе; тогда он поймет истинное значение его слов, словно сам Абайе скажет ему их. После этого, если он хочет постичь слова Равы, пусть соединит свою душу с душой Равы. Именно это означают слова Талмуда: «Когда произносится слово от имени сказавшего его, уста сказавшего шевелятся и в могиле». Уста произносящего слово движутся так же, как и уста давно умершего учителя»(4). (По счастью, Г.Г.Маркес до сих пор жив; я же, пользуясь минутой, от души желаю ему наполненных радостями, отдыхом и трудами долгих счастливых лет.)
Вот и выходит, что при контакте сокровенных письмен с глазами читателя о продукте химической реакции в мозгу (в душе) ничего утверждать с уверенностью нельзя. Будь писательство телепатией или еще какой фигурой магии на песке, нам всего и дозволено, что поживиться информацией: «Мне известно лишь, что Путь есть»(5).
Дыхание – функция организма, умно выведенная за границу сознания, дабы смерть не настигала его костлявой рукой при малейшем реальном катаклизме (обмороке). Труды великих есть сорт дыхания; начальная фраза – род первого вдоха; краеугольный Камень, - lapis philosophorum, удаляющий болезни, сохраняющий молодость, продлевающий жизнь, - получаем гениями в творческом подобии сна и «размазан» на квантовом уровне по испещренным значками листам, осязай мы таковые принимающими руками, ибо не всякая повитуха оказывается способной надлежащим образом принять младенца.
Существует интервью Г.Г.Маркеса «Ностальгия по горькому миндалю»(6), в котором из трех великолепных Начал два признаются латиноамериканцем за пражским евреем («Превращение» и новелла из наследия «Коршун»). Касательно самого себя Г.Г.Маркес пишет: «Первая строка романа "Любовь во время чумы" стоила мне пота и слез, но однажды в одном из произведений Агаты Кристи мне встретилась фраза: "Так было всегда: запах горького миндаля наводил на мысль о несчастной любви"».
Свершившимся фактом нашего времени является отбытие эпистолярного жанра в Прошлое. Он уже не возможен на земле, где мы пересекли отметку опасения, что таковое может произойти, как прежде Мильтон опасался невозможности эпического жанра. Поскольку Флорентино Арисе суждено было вобрать в себя характеристику, каковой наградила в детстве его создателя родная бабушка Транкилина Игуаран: "Это бедное создание не найдет покоя до конца своих дней", все, что сгущается в определенный момент вокруг этого молодца, должно интересовать нас много, много больше прочего. Эпистолярная любовь, которой столь приличествует известное в поэтических кругах «прочнее меди», усугубленная уточнением «не сумел написать приемлемого коммерческого письма, ни одного» является фантастическим способом Г.Г.Маркеса сказать правду (см. эпиграф их Ф.Кафки) о жизни и неприкрытой и неприукрашенной «любви». «Сам того не зная, не ведая, он собственной жизнью доказал справедливость отцовских слов, а тот до последнего вздоха утверждал, что никто на свете не может сравниться с поэтами в здравомыслии, как не сравнятся с ними в упорстве самые упорные каменотесы, а в практичности и коварстве – самые ловкие управляющие»(7).
«Хроника объявленной смерти», которую можно встретить в наших электронных книгохранилищах и под названием «История одной смерти, о которой все знали заранее», была и, я думаю, есть и будет моим любимым репортажем от экс журналиста и нобелевского лауреата. Ее правда так гола, что вызывает омерзение, и оттого я, много лет назад ее прочитав, видимо, уже никогда не буду в силах с ней расстаться (забыть). В «Софизмах для развлечения» я нахожу причину моего неотвязного внимания: «Это драматическое воссоздание публичного убийства моего друга детства, совершенного братьями его бывшей невесты, от которой жених отказался, узнав в первую брачную ночь, что она не девственница. Она обвинила моего друга в своем бесчестии, и ее братья зарезали его среди бела дня на городской площади»(8).
Иногда мы имеем дело с исключительным энергетическим треком lapis philosophorum, стремительно вылетевшим за внешность подчиненной строгому правилу литературной формы; и лишь магическое зеркало автора, позволь он нам заглянуть в таковое, удваивая изображение, подтверждает нашу уверенность в исторической достоверности оригинала, т.е. в то, что нечто происходило на самом деле.
«Петушиный крик на заре заставал нас бодрствующими в попытках свести к единому знаменателю случайности, позволившие нелепости превратиться в реальность; всем было очевидно, что мы поступали так не из стремления выявить тайну, а лишь потому, что никто из нас не мог жить далее, не определив точно, каково же было место и роль, уготованные судьбой каждому»(9).
02 ноября 2011
Примечания:
(1) – Кафка Ф. Письма к Милене / Пер. с нем. А.Карельского, Н.Федоровой. – СПб.: Издательский Дом «Азбука-классика», 2006. – 256с.;
(2) – см. «Детектив» из кн. «Думая вслух» (Borges, oral), 1979;
(3) – Х.Л.Борхес «Роза Парацельса» из книги «25 августа 1983 года» (25 de Agosto, 1983) (1983); цит. по Собрание сочинений: в 4т. / Хорхе Луис Борхес; [сост., предисл. и примеч. Б.Дубина]. – 2-е изд., испр. – СПб.: Амфора. ТИД Амфора, 2005;
(4) – Мартин Бубер «Хасидские истории. Первые учителя» пер. с англ. и нем., Ассоциация «Мосты культуры» (2006), Русское общество друзей Еврейского университета в Иерусалиме (Гешарим) (5766);
(5) – см. (3);
(6) – см. Г.Г.Маркес «Ностальгия по горькому миндалю» пер с исп. Б.Гершмана, см. сайт macondo.h1.ru;
(7) – Любовь во время чумы: [роман] / Габриэль Гарсиа Маркес; пер с исп. Л.П. Синянской. – М.: АСТ: Астрель, 2011. – 508, [4] с.;
(8) – см. Г.Г.Маркес «Софизмы для развлечения» пер с исп. Б.Гершмана, см. сайт macondo.h1.ru;
(9) – Хроника объявленной смерти: роман / Габриэль Гарсиа Маркес; пер с исп. Л.С. Новиковой. – М.: АСТ: Астрель, 2011. – 126, [2] с.