Эпизоды из жизни предков.
Бытие в нашей стране – удивительная штука. При жизни двух, трёх поколений его облик изменяется если не до неузнаваемости, то, во всяком случае, значительно. Давно ли наши деды слышали выстрел «Авроры», воевали между собой в гражданскую войну, ,вместе с сыновьями сражались с фашистами, гибли в ГУЛАГе, отцы вместе с нами строили коммунизм, а мы – новую Россию?
Ответ на этот вопрос требует энциклопедических знаний во многих направлениях науки. Поскольку я, в силу (или слабость) своего военно-морского образования не могу похвастать столь широким кругозором, расскажу о нескольких эпизодах из жизни известных мне людей. Это отец моего друга Серёги – контр-адмирал Яросевич Виктор Феликсович, мой дед – генерал-майор Змачинский Владимир Михайлович и мой отец – полковник Змачинский Эдуард Владимирович. К моему сожалению, никого из них уже с нами нет. С Сергеем Яросевичем я познакомился во время службы на крейсере управления «Жданов». Мы как-то быстро подружились ( жили в соседних каютах на броневой палубе).Сергей был на год младше меня по выпуску из училища. Закончил он ВВМУРЭ им.Попова и служил в интеллектуальной БЧ-4. Что нас сблизило,точно сказать не могу. Говоря попросту, мы совпали. Совпали во многом, в отношении к службе, к
жизни. С того времени прошло сорок лет, мы живём в тысячах километров друг от друга, в разных городах, а теперь – и странах, но, как говорится, старая дружба не ржавеет .
Я долго не знал,что мой друг Серёга -адмиральский сынок. Ничто в его поведении этого не выдавало. Лишь когда он рассказал мне историю, произошедшую с его отцом в конце мая 1937 года, я узнал, что тот – контр-адмирал запаса Яросевич Виктор Феликсович, бывший флагманский штурман ВМФ СССР.Я вновь услышал об этом из уст самого Виктора Феликсовича через несколько лет, когда он вместе с женой переселился из Москвы в Севастополь. Адмирал рассказывал этот потрясший меня эпизод с лёгкой иронией, ёрничая. Но по всему чувствовалось, что произошедшее с ним в конце мая 1937 года оставило в его жизни глубокий неизгладимый след, скорее – уродливый шрам Адмирал, улыбаясь, говорил, что 1 июня – его второй день рожденья. Неизвестно, какой из двух настоящий.
Виктор Феликсович был интеллигентным, воспитанным человеком, тонко чувствовавшим собеседника, с уважением относившимся к окружающим.Адмиралов, хоть чем-то похожих на него, мне за свою службу встречать не приходилось. . Лицо нашего флота почему-то отражают матерщинники и борцы со ржавчиной. Умные, интеллигентные адмиралы - редкость. Я счастлив, что судьба свела меня с одним из них, но горько сожалею, что он был единственным.
В 1937 году Виктор Феликсович командовал штурманской боевой частью на одном из миноносцев Черноморского флота в Севастополе. Помимо прямых служебных обязанностей он исполнял должность начальника секретной части, был руководителем группы политических занятий старшинского состава.
Вот его рассказ,каким я его запомнил. За фотографическую точность не ручаюсь, но факты, изложенные в нём – из его уст переданы точно, без моих добавлений.
--- В конце мая меня вызвал в каюту комиссар корабля и возбуждённо
чал разговор, проходивший на повышенных тонах, иногда комиссар
срывался на крик:
--- Вы, Яросевич, наконец-то проявили свою контрреволюционную
сущность!
Прокололись! Я давно наблюдаю за вами, но вчерашние политзанятия
ярко показали, что вы ловко скрываете свою гнилую вражескую,
подлую личину.
---Я не понял, в чём вы меня обвиняете. Причём тут политзанятия?
---Ах, он не понял! Вы распространяли среди старшинского состава лжи-
вые сведения, порочащие товарища Гамарника!
---Ничего я не распространял. Я ответил на вопрос старшины 2 статьи,
фамилию которого не запомнил – он переведён к нам с другого корабля и я его на политзанятиях видел впервые. Он спросил меня, как товарищ Гамарник руководит военно-морскими силами, будучи сухопутным армейским комиссаром 1 ранга? Я ответил ему, что товарищ Гамарник – первый заместитель наркома по военным и морским делам,а флотом руководит главком ВМС. Если т.Гамарнику надо принять решение по флоту, то у него для этого есть в Главном Штабе специалисты по надводным кораблям, подводным лодкам, морской авиации, по всем направлениям. Они вырабатывают необходимые решения, а товарищ Гамарник рассматривает их и утверждает верное, которое и принимается к исполнению.
---Правильно, вы ещё сказали, что у Гамарника – голова – не Дом Советов. По-вашему Гамарник – полный идиот, дурак! Сдайте ключи от секретной части! Я отстраняю вас от должности! Покиньте корабль немедленно и постоянно находитесь дома!
Этот разговор ничего хорошего не предвещал. Впереди замаячил арестный дом со всеми вытекающими. Переубедить комиссара было нереально. Очевидно, новый старшина 2 статьи был комиссарским «засланным казачком» и вся провокация была продумана заранее.
Покинув комиссарскую каюту, я спустился в свою, перебрал книги, личные вещи, одежду в поисках чего-либо, чем могли бы заинтересоваться чекисты, но ничего подозрительного не найдя, закрыл двери и покинул корабль, отправившись домой.
Жил я в доме, стоящем на горе прямо над Минной стенкой, к которой был пришвартован корабль.Из окна комнаты был виден причал, мой корабль,
до которого по прямой было не более двухсот метров.Нарушив приказание комиссара, я быстренько смотался в городскую баню, помылся от души, вернувшись домой, переоделся во всё чистое. Когда теперь удастся помыться –ведь ночью за мной придут. Тогда «забирали» но ночам. Собрал «тревожный» чемодан и стал ждать казённых гостей. Время тянулось медленно. Всё валилось из рук. За что бы ни брался, мысли возвращались к случившемуся со мной. В уме возникали картины будущего. Оно педставлялось незавидным. Арест, а там - или длительное заключение или расстрел. С такими обвинениями, которые выдвинул против меня комиссар, других вариантов не просматривалось.Так промучился я до ночи. Ночью пытался заснуть, но сон не шёл. Окно было распахнуто, я прислушивался, когда во дворе зашумит мотор «чёрного ворона», приехавшего за мной. Иногда проваливался в дрёму, тяжёлую и лип-кую. Ночь прошла в мучениях ожидания ареста. Забрезжило утро. Я провавлился
в сон – забытьё. Приснился мне сон, в котором я был счастливым-счастливым.
Открываю медленно глаза. В тишине комнаты бормочет репродуктор. Мне кажется, что я только-что слышал эту фамилию: «Гамарник». Думаю: «Ну, всё! Приплыли! Не забрали, так сам умом двинулся!». Поднимаюсь с койки, увеличиваю громкость висящего на стене репродуктора. Ставлю на плитку чайник, готовлюсь попить чаю, а сам непроизвольно прислушиваюсь к бормотанию издаваемому репродуктором. Начинаются «последние известия» Слышу; «Бывший член ЦК ВКП(б) Я.Б.Гамарник , запутавшись в своих связях с антисоветскими элеьентами и, видимо, боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством . . .»
С трудом понимаю смысл прозвучавшего по радио сообщения. Включив репродуктор на полную громкость ожидаю следующей передачи «последних известий». Они повторяются слово в слово с тем же сообщением о Гамарнике. Сегодня – 1 июня 1937 года. С трудом начиню понимать, что не будет ни ареста, ни трибунала, ни заключения, ни расстрела. Спасён! Сегодня я родился во второй раз! Ура! ! !
Через какое-то время раздаётся звонок в дверь..Матрос оповеститель доложил, что меня срочно вызывает на корабль комиссар. Идти не хочется, да и возникло какое-то мстительное чувство к комиссару: пусть теперь он помучается. Мы, вроде как бы поменялись ролями. Выходит, что он защищал врага народа . Мы с оповестителем не спеша сели попить чаю с баранками ( в окно комнаты я видел, что комиссар ходит кругами по юту). Идти на корабль откровенно не хотелось, тем более видеть комиссара Усова. Всё имеет своё начало и свой конец. Закончилось и наше неспешное чаепитие. Я отправил матроса на корабль, приказав ему доложить комиссару о моём плохом самочувствии, а сам стал наблюдать в окно за обстановкой. Вижу, мой матрос поднимается по сходне на корабль, комиссар стремглав подбегает к нему и принимает доклад. Тут же он начинает топать ногами, размахивать руками, матрос разворачивается и бегом оставляет корабль. Через пять минут он вновь у меня и докладывает, что комиссар ПРОСИТ меня прибыть на корабль, как бы плохо я себя не чувствовал. Отпускаю оповестителя, а сам не спеша готовлюсь к убытию на корабль.
Прихожу на корабль уже после поднятия флага.Комиссар на юте,как мне показалось, подобострастно трясет мою руку сразу своими обеими и приглашает в каюту. Приходим к нему, он закрывает дверь на ключ, опускается передо мной на колени, по щекам катятся слёзы: «Яросевич, миленький, не губи!». Он бормотал сбивчивые слова извинений, какие-то мольбы, даже бога помянул коммунист хренов.Я чувствовал себя омерзительно и с отвращением сказал Усову, чтобы он вернул мне ключи от секретной части, открыл дверь каюты торчащим из скважины ключом и вышел, ничего не сказав плачущему комиссару.
Всё то время, которое мы служили вместе, комиссар был исключительно вежлив со мной и подобострастен. Встретился я с ним случайно после войны в Москве.Подбегает ко мне толстый брюхатый подполковник в погонах с красными просветами, здоровается, пытается рассказать что-то про свой склад, на котором он служит, восхищается моим адмиральским званием. Я молча ушёл, не проронив ни слова. А что я мог ему сказать? Да и не хотелось. . .
Следующий эпизод, о котором я обещал рассказать, произошёл с моим дедом, Владимиром Михайловичем в том же проклятом 1937 году. Дед был слушателем военно- инженерной академии. В то время партийный билет было необходимо постоянно иметь при себе. У него с этой целью на внутренней стороне гимнастёрки был пришит матерчатый карманчик для партбилета, застёгивавшийся булавкой. Однажды, сидя на занятиях, дед каким-то шестым чувством почувствовал, что карманчик – пуст. Сунул руку под гимнастёрку, уколол палец о расстёгнутую булавку – партбилета на месте не было! В те времена за утерю партийного документа можно было пострадать, как говорится, не хило.Дед решил, что потерять его он мог только дома, гимнастёрка была подпоясана офицерским ремнём и выпавший документ никуда бы не делся, но, увы, его не было… Отпросившись с занятий дед помчался в общежитие, где и начал поиски.Перевернул вверх тормашками все вещи не один раз. Тщательность поисков можно сравнить только с их тщетностью . Прошло несколько часов, близилась ночь. Закончив безрезультатные поиски, дед, предвидя свою незавидную судьбу, решил, что пора ложиться спать, стянул сапоги, расстегнул гимнастёрку и тут, о чудо!, из её левого рукава выпал партийный билет! С тех пор карманчик дед зашивал .Этот эпизод
хотя и неприятен, но не так опасен как первый и выдержки требовал намного меньше.
Последнее, о чём хочется рассказать, это о том, как мой отец, Эдуард
Владимирович, боролся за cвой партийный стаж.
В шестнадцать лет он добровольцем пошёл на фронт. Ускоренно закончил военно-инженерное училище и начал воевать командиром сапёрного взвода в Советской Армии. В 1943 году был направлен в спец.командировку в Войско Польское, в сформированную на нашей территории дивизию им.Тадеуша Костюшко. Отца переодели в польскую форму, отобрали все советские документы, в том числе и карточку для прохождения кандидатского стажа для вступления в ряды ВКП(б), выдав взамен польские.
Отец провоевал и прослужил в Войске Польском до 1954 года, более десяти лет. За это время из лейтенанта он стал майором, закончил польскую академию Генерального Штаба, одновременно преподавая в ней. Лично, своими руками обезвредил две тысячи мин. Воевал на польской территории с бандеровскими бандитами до 1947 года. Был членом Польской Объединённой Рабочей Партии – братской партии КПСС. Был контужен, награжден многими польскими и советскими орденами и медалями. После его возвращения в СССР и в ряды Советской Армии выяснилось, что он – не коммунист, т.к. у него в 1943 году был прерван кандидатский стаж и принимать его в КПСС можно будет только по его прохождении. Отец прошёл кандидатский стаж и через два года, в 1956 году его приняли в ряды КПСС. С потерей десяти лет стажа отец был не согласен до конца своих дней. Он писал письма с просьбой засчитать ему десять лет в партийный стаж в адрес каждого очередного съезда КПСС, но все ответы были только отрицательными.Особенно эта идея овладела им,когда ввели золотой знак «50 лет в КПСС» и наградили Брежнева.
Лишь в 1990 году пришёл ему ответ от 28 съезда КПСС с согласием засчитать ему 10 лет в партийный стаж. Отец радовался как ребёнок, а мне было смешно и горько. « Чему ты радуешься? – говорил я ему – когда твоей партии было хорошо, ты ей был не нужен, а когда не сегодня-завтра она получит пинка под зад и исчезнет с политической арены, ты ей вдруг понадобился.Посмотри,Ельцин на этом съезде вышел из её состава». Через год КПСС не стало. Отца мне искренне жаль – вся его жизнь, подчинённая высшей цели, служению партии оказалась девальвированной. Остались одни воспоминания и славное прошлое.
Почему-то получается так, что когда я обращаюсь к прошлому, воспоминания получаются антисоветские. Анализировать этот феномен у меня желания нет. Думаю, что объясняется это просто: партия ставила перед собой грандиозные задачи, где счёт шёл на миллионы. В ходе войны загублены миллионы жизней соотечественников, репрессированы – миллионы, в её составе были миллионы членов. Судьба отдельного человека никого не интересовала, поэтому воспоминания о тех временах – антисоветские, да простит меня память предков!