Часть вторая
11
В новом 1977 году дед Мороз приготовил мне подарочек к Рождеству Христову. Впрочем, ни какой это был и не дед Мороз. А просто военное ведомство прислало повестку, в которой приказывалось седьмого января в восемь часов утра прибыть в Днепровский райвоенкомат с вещами; для прохождения тридцатисуточных военных сборов в городе Очакове. Ну и далее прозрачный намёк на крупные проблемы в случае неявки.
Шестого вечером явились кумовья, – проведать двухлетнего крестника; а заодно и повечерять. Хотя по правилам, кажется, крестник сам должен был отнести вечерю. Впрочем, это не столь и существенно; главное, что наступил праздник. А торжества тогда было принято отмечать за щедрым столом, вне зависимости революционные они или церковные.
В те застойно-застольные времена молодёжь в церкви не венчалась; потому как можно было запросто нажить себе и родителям кучу неприятностей по комсомольской, партийной, административной и прочим линиям. А вот детей крестили почти все поголовно: и коммунисты, и комсомольцы, и беспартийные,… но только втихаря.
Во-первых, вера, хоть и на подсознательном уровне, всё-таки сохранилась; как её не искореняли семьдесят лет.
Ну а во-вторых, были и есть такие детские болезни, которые лечили и лечат исключительно, так сказать, представительницы нетрадиционной медицины, то есть бабки. А всякая уважающая себя бабка ни за что не возьмётся лечить не крещеное дитё. Впрочем, все их эти нетрадиционные методы ни у батюшек, ни у официальной медицины никогда одобрения не получали.
Застолье окончилось за полночь. А рано утром, поцеловав сладко спящего в кроватке сынишку и проводившую меня до самой калитки Галинку, отправился я отдавать долг Родине.
В полутёмном коридоре военкомата собралось около дюжины будущих «партизан»: так полунасмешливо, полупренебрежительно называют кадровые вояки призванных с «гражданки» на военные сборы запасников. Народ весь разношерстный по возрасту; однако выражение лиц было почти одинаковым. После вчерашних обильных возлияний всех мучило похмелье.
Как обычно, в любом, даже наспех собранном коллективе, всегда находится лидер – организатор на общественных началах; который быстренько сколачивает инициативную группу, распределяет в ней роли и начинает руководить массами.
И к тому времени, когда промёрзший насквозь ПАЗик, загрузившись «партизанами», вырулил за ворота военкомата, назначенный банкиром Вовка (за некоторое сходство с Лениным в молодости слёту прозванный Ильичём) уже подсчитывал бумажные купюры и мелочь, собранные с коллектива на выпивку. А неформальный лидер Серёга, при поддержке остальной братии, мягко, но настойчиво убеждал сопровождавшего команду артиллерийского капитана сделать остановку в Николаеве, у ближайшего гастронома, к моменту открытия в нём винного отдела.
Капитан был поначалу твёрд и неумолим как полковая гаубица. Однако после полуторачасовых переговоров, наконец, поддался. Да что толку! За Николаевом пошли одни сёла. А в них на Рождество свято блюлось железное правило: В праздник никто нигде не работает! Все магазины и сельские лавки были наглухо заперты амбарными замками. Народ совсем притих и уныло разглядывал скучный зимний пейзаж за окнами автобуса.
Так прошло три часа. И вот закончилась плоская, припорошенная снегом степь, рассечённая голыми, продутыми ветром лесополосами; и потянулись окраины Очакова. Честно говорю – даже расстроился. Я-то, начитавшись исторических романов, имел совсем другое представление об этом городе. Думал увидеть остатки крепостных бастионов, возвышающихся живописными развалинами.
Ничего подобного. Одноэтажные домики, тихие улочки. Обыкновенный райцентр. Вот, справа, сплошной коричневой стеною потянулся кирпичный забор; и через некоторое время автобус остановился у синих железных ворот, с приваренными на створках чёрными якорями и красными пятиконечными звёздами над ними. Всё, приехали!
Наш артиллерийский капитан отправился на КПП, а мы высыпали гурьбой из автобуса размяться и покурить.
Вскоре он вернулся, в сопровождении морского лейтенанта и двух мичманов. Сдал нас, вместе с прилагаемой документацией, с рук на руки, откозырял, залез в автобус и укатил в обратном направлении.
Новые командиры велели построиться в шеренгу, и первым делом проверили наши сумки и рюкзаки на предмет спиртного. Вот чудаки! Если бы оно у нас было,– его бы давно уже у нас не было. Затем лейтенант и мичманы, строем, повели нашу команду стричься в городскую парикмахерскую.
Командиры остались на крылечке – сторожить выход; пообещав, потом, сводить нас, опять строем, купить сигарет.
Пока основная часть «партизан» стриглась, Серёга и «народный банкир» Вовка, переговорив с парикмахершами, отправились через чёрный ход в гастроном; и, вернувшись оттуда с картонным ящиком вина и шоколадками – для милосердных хозяек, устроили в подсобке стол, а ля фуршет.
В общем, реанимация хоть и несколько запоздала, но всё же прошла успешно; и мы, подстриженные и повеселевшие, вывалили на крыльцо парикмахерской. Вот теперь можно и послужить!
Корабли бригады ОВРА – охраны водного района, на одном из которых мы должны были проходить военно-морскую переподготовку, стояли у пирсов вмороженными в лёд Днепро-Бугского лимана. И выходить в море, по крайней мере, до ранней весны, не собирались. Поэтому нас – «партизан», переодев на вещевом складе в казённое обмундирование, (правда, уже далеко не первого срока), определили на постой в береговую казарму, … или, если хотите, экипаж береговой базы.
В длинном кирпичном здании, на втором этаже, в одном из кубриков для матросов срочной службы выделили и нам полдюжины двухъярусных коек и столько же тумбочек.
Кроме всего этого «партизанам», оказывается, полагался ещё и «партизанский» командир. В маленьком закутке, рядом с нашим кубриком, поселился призванный с гражданки на военные сборы пожилой (по моим тогдашним представлениям) капитан-лейтенант.
Борис Фомич оказался прекраснейшим, с головы до пят штатским человеком; да к тому же ещё и писателем. Как он очутился в забытом Богом и большими военными чинами Очакове? Это, похоже было скорее на анекдот.
Когда-то, давным-давно, Борис Фомич закончил Киевское военно-морское политическое училище. Но, выпустившись из него лейтенантом, ухитрился каким-то чудом не стать пастырем душ матросских, а подался в литераторы.
Однако один из его дружков- приятелей, из той, прежней курсантской жизни, заделавшись где-то во флотских штабах большим начальником, решил, хохмы ради, продвинуть по службе и своего бывшего корешка.
За две предыдущие военные стажировки, в Кронштадте и Севастополе, Борис Фомич добавил на свои погоны по две лишних звёздочки на каждый. И если дела пойдут и дальше такими же темпами, то адмиральский чин,– к пенсии, ему будет обеспечен.
Борис Фомич, каким-то своим особым литераторским чутьём, сразу признал во мне родственную душу. Во-первых, военную повинность я, как и он, прохожу, можно сказать в рассрочку, – по частям. А во-вторых, хоть батюшка мой и был кадровым военным; однако, так как на детях, говорят, природа отдыхает, то по характеру я получился совсем не милитарист.
Итак, не смотря на разницу в возрасте, мы с Борисом Фомичом сдружились. Он мне потом даже книжку свою, с дарственной надписью, прислал.
Если честно, то нужны мы были здесь – в бригаде … как собаке пятая нога. Но военкоматы исправно поставляли, по разнарядке, очередные партии «партизан». И местным воинским начальникам приходилось ломать головы чем бы нас занять.
Так как служить мы должны были на минном тральщике, то нам стали читать лекции по минному делу: конструкции всевозможных морских мин, магнитным и акустическим тралам, и прочим премудростям и ухищрениям; с помощью которых можно успешно гробить боевые и торговые корабли вероятного противника, и защищать свои.
Несколько раз ходили в военный порт. Полюбовались на вмёрзшие в лёд корабли. Облазили сверху донизу свой рейдовый тральщик, – небольшое судёнышко, переделанное из рыболовного сейнера. Языкатые «партизаны», насмотревшись мультсериала о капитане Врунгеле, дали своему боевому кораблю неофициальное название «Беда». Экипажа на нём было всего-то: мичман-командир, да шесть матросов срочной службы. Мичман обычно ночевал дома, матросы обитали в носовом кубрике, а «партизаны» должны были располагаться в кубрике на корме тральщика. Но сейчас он больше походил на морозильную камеру, несмотря на то, что две электробатареи усиленно сжигали в нём кислород. Поэтому никто не горел желанием менять серую, прозаическую жизнь в тёплой береговой казарме на холодную корабельную романтику.
А вокруг и вправду было красиво. За спиною – высокий, нависавший обрывистой кручей, берег. Впереди – покрытый застывшей ледяною броней лиман. И там вдалеке цепочка торговых судов, следующих за ледоколом на выход в море.
Однажды вечером заявился в гости, прямо в казарму, мой друг-приятель Генка Жила. Я его не видал уже больше года. «Бурсу», то бишь мореходку, он закончил позже меня и получил распределение в Очаков в рыболовецкий колхоз. И вот видно побывав в Херсоне и узнав у матушки что я тут в «партизанах», решил навестить старого друга.
С Генкой мы поступали в мореходку в один год, и учились на одном курсе и в одной группе. А потом он умудрился взять академ.отпуск. Но дружба наша с ним не прерывалась, хоть он меня один раз сильно-таки подвёл.
Дело было так. На третьем курсе мы завели очень симпатичных «шефов» – девчонок из техникума советской торговли. Будущие продавцы, товароведы и завмаги пригласили нашу группу к себе в Alma mater на вечеринку. Я, как заботливый друг, чтобы Генка не скучал один дома, уговорил ребят забрать его с собой. А он взял и отмочил номер, – увёл, с середины мероприятия, самую красивую девчонку из-под носа кучи претендентов.
То-то я наслушался, после бала, много нелестных и непечатных эпитетов в свой адрес и особенно в Генкин. Ну да это ерунда. За дружбу можно и не такое вытерпеть.
Клятвенно заверив Бориса Фомича доставить друга ровно через час на это же самое место,– в смысле в его капитан-лейтенантскую каптёрку, Генка забрал меня с собою. Было ужасно интересно, как сей новоявленный Джеймс Бонд проник на территорию береговой базы. Но ещё интереснее как он меня отсюда вытащит.
Мы пересекли плац, прошли через какую-то неохраняемую калитку и оказались на улице.
Бардак конечно,…если честно говорить. Хоть с моей стороны и неблагодарно…к вооруженным силам.
А ещё минут через пятнадцать мы сидели в подсобке гастронома, любезно предоставленной нам Генкиными знакомыми продавщицами, за бутылкой старого доброго портвейна и вели неторопливую беседу. И то правда не попрусь же я с Генкой в кафе или ресторан в своей матросской робе…второго или даже третьего срока носки. Я себе это на минутку представил, и сам ужаснулся такой фантастике.
СЧС, на котором мой друг числился механиком, недавно вернулся с путины, – из Керченского пролива; где таскал кошельковым неводом хамсу. А вскоре опять должен был отправиться на рыбалку. Теперь уже к кавказским берегам – в район Анапской банки. СЧС – точная копия нашей «Беды», – небольшое судёнышко: менее тридцати метров длиной, с главным двигателем аж в стопятьдесят лошадиных сил, и командой из двенадцати человек; во главе с капитан-бригадиром.
До весны они порыбачат в тёплых кавказских водах. А затем, в начале лета, вернуться поближе к дому – в район Тендровской косы; и займутся устричным промыслом. Как сказал Генка: «будут драть ракушку». То есть, при помощи специальной драги сгребать со дна моллюска мидию и сдавать его на очаковский мидийно-устричный комбинат.
Хоть дед Щукарь,– у Шолохова в «Поднятой целине» утверждал, мол лягушка – мразь, а вустрица – благородная кровя; но по мне что лягушка, что устрица – вещи не съедобные; пускай их французы едят.
Правда, не через час, но через два уж точно я вернулся назад – в казарму… вернее в экипаж; с «короной» в кармане – презентом для Бориса Фомича. Вообще-то, по моему глубокому убеждению, писатели, все поголовно, должны курить трубку. Но Борис Фомич почему-то больше уважал кубинские сигары….
В конце стажировки мы все вместе сфотографировались на фоне торпедного катера, стоявшего на территории части – памятником морякам-черноморцам, сражавшимся с немцами в Великую Отечественную войну. Обменялись адресами, и разъехались по домам.
Борис Фомич, когда прощались, просил быть ему консультантом по морской специфике, – для его будущего художественного произведения. А я (жадина такая!) зажилил сюжет; и вот теперь кропаю, кустарным способом, то ли производственную хронику, то ли собственные мемуары.
-------------------------
СЧС - средний черноморский сейнер.
Продолжение следует.