Это - камень в руке, это - лезвие бритв.
Настоящие дни, Настоящие дни….
(группа «Пикник», альбом «Харакири», 1991 год «Настоящие дни»)
Май 334 г до н.э. Малая Азия, река Граник.
- Этим миром правит страх! Мы - их страх! – с умным видом втирал Кен Серый. Он что? Сам в это верит?
- Угу, а они – наш, - это я не вслух, про себя.
Кен в детстве ходил к какому-то греку-философу. Так что иногда он выдаёт что-нибудь с умным видом. Набрался у этих греков-****оболов!
- Смерть сегодня будет сытой! Тут вся Персия стоит: все эти бактрийцы, мидяне, согдийцы, персы, гирканцы, саки! – нагонял страху Лёня.
****ь, ещё один философ грёбаный! Раскаркался.
-Заткни пасть, Змей! – это я тоже про себя.
Вслух я молчу. Просто смотрю, просто готовлюсь. А эти … пусть говорят, если им так легче. Остальные стоят-молчат, дышат. Сейчас всё это начнётся? Как там наши авторитеты решат?
- Хорош трындеть! Откуда тут персам быть? Они у себя там, в Персии. Тут их не больше 5-8 % от всего войска. Да и то, это - личные амбалы сатрапов и сами сатрапы. Здесь фригийцы, лидийцы, вифинцы, пафлагонцы, капподокийцы. Вся эта шушера, которая никогда бойцами хорошими не была! - не унимался Кент.
Уж очень он как-то оптимистично настроен!
- …и меньше их, чем нас! Намного меньше. Правда ещё есть ионийцы! Тут, вообще, греков больше, чем персов в разы! Ну, а к грекам нам не привыкать!
Это точно: персы знают, что лучшее оружие против врага это другой враг. Да и платят неплохо. Вот у них в войске греков и больше, чем в нашем.
- Этак они с нашими скорешиться могут! – вот уж, кто оптимизмом не страдал, так это – Змей:
- И толпой, против нас!
«****ь, Змей, заткнись уже! И так страшно», - это я опять про себя, всматриваясь в тот берег. Кен гнал: лидийцы, капподокийцы – воины хорошие. Похуже персов, конечно, но конница у них приличная, не хуже нашей. Вифиннцы – те же фракийцы. Разве кто-то считает фракийцев плохими воинами? Карийцы ещё! Дария с основными силами на том берегу нет, это точно. Там стоят сатрапы Фригии, Лидии, Ионии. И ещё Мемнон - родосец.
Мемнона я видел в Пелле в 342 году до н.э. Был он тогда просто беженцем, и лет ему было 37-38, а сейчас стал легендой по обе стороны пролива, в Греции и в Ионии. Поднялся он так, как ни один грек при персах!
Река была шириной метров в 30 самое большее, с течением. На той стороне берег чуть выше. Росли ивы и тополя. Между ними сновали всадники. Много, чужие. Дальше от реки местность поднималась. В глубине на холме метров 60 высотой стояла пехота. Вроде, греки! Наёмники, наверное!
А солнце уже кланялось западу. По пояс кланялось.
Они стояли на том берегу. Их было много. Они пришли туда, чтобы их жёны-дети не достались нам. Чтобы они пасли овец во Фригии и Лидии, а не мы. Молчали.
Нашу походную колонну сразу развернули, раскрыли в боевой порядок. Людей расставили. Мы побросали походную поклажу, сняли чехлы с щитов, напялили всё что было, для того чтобы убивать. Все приспособления. Рабы бегали, собирали пожитки своих солдат в кучи, чтобы не потерялось. Наскоро перекусывали холодными продуктами, оставшимися с утра, пили воду.
- Пейте-пейте. Потом воды не найдёшь – всю реку кровью испортим, - каркал Змей.
Ритм сердец изменился. Проблема выбора между жизнью и смертью встала, как никогда, очень остро. И, не смотря, на своё каждодневное присутствие в солдатской жизни, как всегда, застала всех врасплох.
- Лучше бы сегодня начали. Солнце им в лицо, да и меньше их, - продолжал Кен.
Лично я особо не торопился. Но кого это трогает? Что от меня зависит?
От тысячника Неоптолема бежал наш офицер - сотник Адмет по прозвищу Нагни Беда:
- Готовься. Повезло нам, первыми пойдём! Жертву уже принесли. Эти жрицы-козорезы, когда не надо, торопятся как олени от собак на охоте, ****ь!
- Ну и что козлорезы говорят?
- Да всё в пурпуре (всё хорошо) – порвём их на! Как всегда!
В подтверждении его слов заревели трубы. Все стали орать, как умалишенные: «Алала-и! Ала-ла-и!». И мы побежали вперёд. Вся тысяча Неоптолема.
-Ходу, ходу, ходу, ****ь!
Чуть опережая нас, правее в воду вошла конница: разведчики - пеонийцы, сариссофоры (фракийцы, вооружённые пиками) и полный эскадрон македонских гейтаров из Апполония – наш авангард сегодня. Они поскакали по косой вправо, в самый левый край, стоящих на том берегу.
-Всё, за ними пошли! Живее! – заревел Адмет, нахлобучивая свой фригийский шлем чуть ли не по самые плечи и опуская нащёчники.
Мы должны были закрыть собой просвет между войском и нашими конниками, образовавшийся слева.
Я построил свой взвод двумя колоннами по пять человек глубиной. Сам стоял в голове правой. Во главе левой – Большой Змей. Этому я особо не радовался: лучше бы Бес меня страховал. Но Бес был лучшим метателем дротиков из моей десятки. Смысла ставить его впереди не было. И ещё… я, почему-то, думал, что он не переживёт этот бой. После того ночного разговора, вроде, он не пил, но был сломанным, потерянным. Такие смерть сами в гости зовут! А смерть, сука, всё чувствует!
Весь наш тысячный батальон, поделённый на 10 сотен (рот), составил фронт из 200 человек, стоящих в пять рядов глубиной. Через человека от меня правее стоял наш сотник Адмет. Он повернул голову, уловив мой взгляд, и ободряюще сказал:
- Будет жопа!
Сказано было нечётко, мешали нащёчники с гравировкой усов и бороды, закрывавшие почти всё лицо. Но я понял.
Почти одновременно с этим перлом от Нагни Беды слева на меня посмотрел Лёня Змей и тихо полувопросительно сказал:
- ****а? – и сделал озорную страшную рожу.
- Ходу-ходу, бля!
И я прыгнул в воду. За мной топали и хлюпали мои.
Вода, ни хрена, не прогрелась! Когда она дошла мне до живота, я приостановился и стал мочиться. Скосив глаза, понял, что другие – тоже. Даже показалось, что вода стала теплее на пару градусов. Как же не хотелось на тот берег! Дальше мы шли шагом, наискось, так как течение относило.
Справа впереди конные фракийцы, оря свой боевой долбанутый клич, пытались вылезти на тот берег. Там дальше правее уже понеслось. Там уже не орали, там стучало железо о железо, дерево о дерево!
Откуда-то справа издалека с нашей стороны полетели стрелы сплошным ковром. Они уходили туда, за спины фракийцев. Думаю, это заработали наши критяне, пытавшиеся отогнать вражеских всадников от берега. Прямо в гущу тех, кто встречал нас на берегу. Навесом.
Конники напротив нас на вражеском берегу пели пеан. На ионийском диалекте, блин! Опять греки! Против нас стояла конница Мемнона. Желто-капюшонников (персов) здесь не было видно. Судя по громкости хора, народу против нас было, как инжира на деревьях в сентябре! Много.
Почва была скользкой, мокрой. Выбираться на берег было тяжело. Мы сомкнули щиты. Смотреть по сторонам уже возможности не было. Надо было смотреть вперёд и внимательно. И то, гарантий, что это поможет, не было никаких.
- Кто пойдёт за нами? Кто храбрец? Ну, кто убьёт первым? – справа от меня орал Нагни Беда.
- Ала-ла-ииии!- дружно ответили мы.
А Змей ответил: «Да я! Сейчас, только поближе подойду! Завалю их всех на!»
На медь обивки моего щита капал пот со лба. Мы все прижались к друг другу, стараясь полностью закрыться большими щитами. Все слегка давили на право, пытаясь спрятаться под левой кромкой щита соседа. Сзади на меня напирал мой солдат Ахилл по кличке Пятка. У него был 46 размер стопы. Второй ряд стоял почти вплотную к первому: я чувствовал спиной его щит, а копьё его проходило над моим правым плечом и уже пару раз царапнуло мой правый нащёчник. Своё копьё я держал за кожаную рукоятку у бедра, выставив вперёд под небольшим углом наконечником вверх. Оно было метра 2 с половиной длиной из ясеня. На кожаную рукоятку в ладонь шириной спереди и сзади я накрутил валиком кожаный ремень для упора кисти, чтобы копьё не скользило. Рукоятка уже нагрелась от ладони.
Флейтист где-то за нашими спинами делал ритм. Мы, пригнувшись, спрятавшись под щиты, шагали приставным шагом под него, стараясь держать линию. Слева, справа, сзади слышалось тяжёлое дыхание под шлемами. А кто-то сейчас дышать перестанет!
Они дали нам выйти на берег, чуть отъехав, вероятно для того, чтобы у них был разгон для манёвра. А затем массой понеслись на нас!
- Стоять! Стоять! Стоять родные! Стоять Македония! – орал Нагни Беда, согнувшись в три погибели под своим щитом.
Как же страшно! Ты видишь мчащихся лошадей, и тебе кажется, что все они, абсолютно все, скачут на тебя! Они неслись все вместе, снося всё, выбивая комья земли и грязи из-под копыт, и казалось, нет такой силы, способной удержать эту конницу Мемнона с его сыновьями.
- Стоя-я-ять!!!
Звук выдоха и свист. А потом удар о мой щит! Ещё один и ещё! Щит аж загудел! Держись, миленький! Держись! Не зря же я тебя маслом полирую через день!
Это был первый залп их дротиков!
Они остановились в метрах пятнадцать, не доезжая до нас, и метнули дротики. Потом дали вправо и пошли на разворот, чтобы вернуться по второму заходу.
Град из дротиков! Сколько же их! Они всё ехали и ехали, метали и метали. И это только их первый заход!
Бум-бум! – стонал мой щит. Я трясся в резонансе от ударов, вжимаясь как можно плотнее в щит.
Перед моим лицом мелькнула чья-то нога. Бам! Слева давление на мой щит прекратилось. Я повернул голову: там был провал, никого там не было! Я опустил взгляд. Внизу на спине лежал Змей, и прямо из его рта торчал на полтора метра вверх кизиловый ствол дротика!
Дротик метнули с такой силой, что Лёню аж отбросило назад: голова его под действием инерции броска пошла назад вниз под углом 50 градусов, а ноги подлетели чуть ли не на высоту человеческого роста! Это его нога была, что мелькнула перед моим лицом!
Голова Змея лежала у ног Кена, стоящего прямо за ним в растерянности и неотрывно смотрящего в лицо мёртвого с дротиком, словно растущим изо рта, на выбитые зубы и на огромные открытые Лёнины глаза.
- Закрой разрыв! Закрой на! – заорал я как больной. Наконец Кен шагнул из своего второго ряда и встал рядом со мной, закрывая дырку в строю от Змея:
- ****а Лёне, - сказал он, вроде, приходя в себя.
«Сейчас нам всем ****а будет!» - подумал я отрешённо. Смерть Змея была уже в прошлом, а в настоящем - новый заход вражеской конницы, новый залп дротиков, помноженный на инерцию разгона лошадей, наклона берега, и оттого страшный вдвойне по силе.
Мы пропустили первый заход их конницы, занятые карабканьем на скользкий берег, залазя на подъём. Мы могли только защищаться, моля богов, чтобы наши щиты выдержали удар их дротиков. Мы могли только прижаться плотнее к друг другу, как овцы в грозу, сбившись в кучу. Задним рядам тоже досталось. Они стояли ещё ниже и были открыты.
- Ходу-ходу! Вперёд, вперёд Македония! – пользуясь паузой после первого прохода их конницы орал Нагни Беда. Мы продвинулись метров на десять, но, кто знает? Может быть навстречу смерти.
Все наши пять рядов вышли из воды и, вскарабкавшись на крутой берег, заняли более пологую площадку глубиной в метров пятнадцать от воды. Наклон тут был, мы стояли ниже конницы Мемнона, но он был уже не таким большим. Вся наша лицевая линия в 200 человек длиной растянулась по косой, левым флангом почти уходя в реку.
Справа пошло какое-то движение. Это наши, повернув - раскрыв щиты, пропускали наших же фракийцев с правого фланга, окровавленных, потерявших лошадей, сквозь ряды. Досталось им, конечно! Фракийцы были с первой атаки из конной разведки. Их что, всех там на правом крае покрошили?
Вражеская конница пошли на вторую атаку. Все массой! Но мы были уже готовы кусаться в ответ!
Первые два ряда по-прежнему, прижавшись к друг другу, стояли, загородившись большими щитами. Третий ряд чуть отошёл от второго, создав пространство. Он должен был метнуть дротики навстречу врагу, а затем поменяться местом с четвёртым. Потом метал чётвёртый и пятый, тоже меняясь. Выходило, что третий ряд становился пятым, четвёртый - третьим, а пятый – четвёртым. Так они чередовались, пока хватало дротиков. Первые два ряда передали им свои. Судя по тому количеству, которое набросали в нас ионийцы и лидийцы за первый заход, дротиков хватит с запасом.
Теперь важно было поймать момент: начать кидать дротики перед тем, как их метнут первые конники Мемнона. Опередить их, но при этом и не ошибиться с дистанцией, чтобы не было недолёта.
Я оглянулся: в шагах в пяти от Ахилла Пятки, стоящего почти вплотную за мной во втором ряду, разминался Бес. Я всегда ставил его в третий ряд – он бросал дротики лучше всех в моём взводе.
Бес накручивал шнур на дротик, оставляя петлю под захват. В петлю он вставлял указательный и средний пальцы правой руки, остальными фиксируя древко. С подпрыга он метал дротик, используя петлю как пращу, удлиняя рычаг, увеличивая тем самым мощь. Шнур разматывался, оставаясь в руке, придавая дротику вращательный сверлильный момент, улучшая баллистику полёта и пробивную мощь. Метая таким образом, на расстоянии в двадцать метров Бес попадал в ствол дерева шириной в локоть. Этим способом пользовались агриане, а лучше них не метал никто.
Конница Мемнона была уже на дистанции броска.
- Давай, сынки! – заорал Нагни Беда, сжавшись под своим щитом.
- Влепи им, Бес! – вторил ему я.
Третий ряд с подпрыгом метнул свои дротики. Я видел, как пронёсся со свистом надо мной дротик Беса и вошёл в шею вражеского коня конника из второй линии. Насквозь! Наконечник вышел с другой стороны – я это видел!
Многие вражеские конники первой и второй линии атаки были ранены или слетели с коней. А затем полетел град дротиков с их стороны. И он шёл долго.
Все наши во всех рядах скорчились под щитами, боясь высунуть даже край шлема. В мой щит ударило дротиков 10. У правого края над рукой щит был пробит, наконечник вылез из внутренней обивки и вопросительно смотрел прямо мне в лицо. Я было попробовал сбить этот торчащий в моём щите дротик копьём, но тот сидел плотно.
- Мы тут все сейчас ляжем! Нас бросили здесь как приманку! На убой! Тут на каждого нашего по три их конника! – похоже оптимизм Кена дал трещину перед прозой действительности.
Обычная участь оптимизма!
- Ну что скажешь, взводный?
- Скажу, чтоб ты о Змее подумал и рот закрыл, если как он словить не хочешь! – ответил я, копаясь с этим чёртовым дротиком.
В конце концов, я вонзил своё копьё подтоком в землю и правой теперь свободной рукой стал вытягивать этот дротик из своего щита насквозь, на себя.
Справа вовсю шла рукопашная: гетайры-братки из илы Сократа и фракийцы - сариссофоры Аминты вовсю рубились с конницей Мемнона. Наши крайние с правого фланга тоже уже махали копьями, цепляя ближайших конников Мемнона и прикрывая щитами левый бок наших верховых. Прямо перед фронтом моей сотни в 20 щитов пока была пауза - затишье, но было видно, как спереди слева новая масса всадников шла на нас с нехорошими намерениями. Там мелькали жёлтые капюшоны. Греки Мемнона тоже разворачивались. Их раненные, спешенные, вылезающие из-под убитых лошадей, кто ещё мог, бежали обратно на встречу своим. Из строя было выскочил один из наших спецназовцев, чтобы догнать и прикончить замешкавшегося, но Нагни Беда цыкнул на него и тот, попонтовавшись, вернулся в строй.
Тут заорали трубы и раздался македонский боевой клич и топот. Шум хлюпающей воды, ржание!
Я повернулся налево: вся масса нашей конницы на полном ходу вошла в реку. Это была царская ила – я видел Молодого. Его все видели: в алом развивающемся плаще, с двумя высокими белыми перьями по обе стороны шлема, бликующего серебром на заходящем солнце. Он ехал первым во главе клина со страхующими его по бокам телохранителями. Левее от него с опозданием в метров 15-ть шла клином следующая ила. Они устремились прямо в разрез между нашими Мемноновскими конными греками и теми, новыми, что целились в нас слева. Так как я стоял уже выше, на берегу, то видно было хорошо.
- Александр! Александр! Ала-ла-ла-И-И! – орали все и я тоже. И ярость пошла по крови! Страх ушёл!
Мы стали бить копьями по щитам. Кен бил так, что мне показалось, сломает сейчас своё копьё.
Наша братва гетайров вымахнула на берег и понеслась навстречу тем, левым. Судя по одежде, там были сатрапы и персы. Лишь немного замешкавшись, потеряв слегка скорость, с ходу пошла вперёд, цепляя копьями правой стороны клина Мемноновских, а с левой стороны - тех, новых, с мелькающими жёлтокапюшонниками.
Наконечник клина вошёл глубоко в эту массу вражеских конников, оставив нас позади справа от себя. Там пошла резня!
Завыл наш горнист:
- Вперёд, дети Геракла и его шлюх! – проорал Нагни Беда.
Мы пошли вперёд. Потрёпанные правой стороной клина царской илы, Мемноновские всадники охлынули оттуда и встали правым боком своих коней к нам. И мы стали бить их копьями.
Прямо передо мной выкарабкивался из-под раненой лошади ихний конник. Я ударил его копьём в корпус. Его кожаный панцирь по корпусу был обшит полосой бронзовой чешуи. Копьё попало в неё, и хотя от удара его отбросило, панциря не пробило. Он было рыпнулся на меня с мечом, но через моё правое плечо поверху ударило копьё Пятки. Оно вошло греку в лицо под его шлем. Он упал и схватился двумя руками за своё лицо, выронив меч. Под его ладонями была красная каша.
Давление на нас ослабло, и по сигналы мы двинулись вперёд вправо, обхватывая расколотый левый край врага. Мемнонцы поскакали вправо от нас. Моя сотня уже не успевала достать кого-либо из них копьями. За ними понеслись наши потрёпанные конные пеонийцы во главе с братом их царя Аристоном, сариссофоры и слегка поредевшая македонская ила Сократа из Аполлония со всем командным звеном наших передовых частей. Тысячник Неоптолем, нарисовавшись откуда-то справа, приказал следовать за ними. Мы, наскоро собрав дротики, потрусили следом, стараясь при этом не сильно отрываться от основных частей, от конницы царя слева.
А в центре, слева от нас было пекло. Там шёл конный бой: царская ила рассекала основную массу конницы сатрапов, их главные силы. Они сошлись вплотную и ломали друг о друга копья. Думаю, что под это дело переходить реку стали таксисы фалангитов, находившие ещё дальше он нас слева.
Проревели трубы, и Неоптолем дал новую отмашку. Вся наша тысяча, изменив направление, чуть повернула налево и по-волчьи потрусила за виднеющимися там нашими конниками. Всё основное сражение смещалось от нас налево. Я так понял, что мы сделали своё главное дело: продавили их левый край, оттянули на себя силы с центра. Наша тяжёлая панцирная конница переправилась за нашими спинами и ударила под углом справа налево, в центр сатрапам.
- Знаешь, - сказал Кен, оглядываясь на реку:
- У меня такое чувство, словно мы только что Стикс перешли….
Мы слишком сильно удалились в их левый фланг, надо было возвращаться, подстраховывая царскую илу справа. Справа спереди от нас пошло какое-то движение, и я было напрягся. Мы остановились, готовые сомкнуть ряды, но почти сразу же расслабились. То были наши агриане, они шли шагом, возвращались. Проорали нам приветствие. Подошли ближе.
Агриане – самые страшные воины в нашем войске. Не наша фаланга, и даже не наша тяжёлая конница, не смотря на всё своё железо! И не мы, македонский спецназ, а эти полуголые звери! Они внушали ужас! Прирождённые убийцы! На каждого из них приходило больше убитых врагов, чем на весь мой взвод.
Безжалостные, выносливые, они могут бежать весь день без остановки, как псы. Их и звали: «Псы войны!»
- Хорошо воюем! – проорал нам их крайний. Его алый экзомис спустился и с левого плеча, вися как фартук, обнажая агрианина по пояс. Весь его торс был залит - заляпан кровью. Он поприветствовал нас ромфеей, зажатой в правой руке. На ромфею была нанизана отрезанная бородатая голова. С неё всё ещё капало, стекая по руке на плечо и грудь, добавляя крови на корпус агрианина.
- Удачной охоты, братья! Хорошо воюем! – откликнулись наши, вздыбя в ответ копья.
Мы шли, возвращаясь с уклоном влево: наша тысяча, пятьсот агриан, чуть впереди и правее нас, и пара сотен критских лучников за их спинами.
По пыли справа, впереди от нас было видно, что конница Мемнона убегала. Наши конники с правого фланга не пошли за ней и стали возвращаться, становясь самыми крайними в нашем войске справа.
Очень хотелось пить, но терпел. Мы шли по трупам людей и лошадей. Подошли к нашим. Это была тысяча гипаспистов Никанора. Дальше левее был виден лес сарисс фаланги. Все уже переправились. Конница сатрапов бежала.
Меня стало колотить. Адреналин! Руки тряслись. Всё закончилось?
На холме по-прежнему стояла их наёмная пехота. Думаю, что их было тысяч пять. Они стояли и не двигались, смотрели на нас сверху вниз.
Моя тысяча встала напротив их левого фланга. Перед их фронтом и дальше, огибая холм справа от них, растянулись батальоны фаланги, выставив лес сарисс.
- Резать их надо, - сказал мне добрый Кен.
- Да сдадутся они, куда денутся? – как же хотелось, чтобы уже все кончилось.
- Да даже если сдадутся, куда их нам девать? Они в любой момент могут нам в спину ударить. Резать их надо!
С холма от греческих наёмников стал спускаться мужик с кадуцием в руке. Будут переговоры. Я оглянулся на своих, на взвод. Их теперь девять. Двое было ранено. Вроде легко, никто не жаловался. Я поставил их позади, в последний ряд. Их уже перевязали. По поводу Змея все молчали. И правильно – чего тут скажешь?
Наш тысячник Неоптолем пошёл перед рядами налево, переговаривая с сотниками. Вроде все живы. Сзади подошли рабы с водой. Бойцы стали пить по очереди. Я пил в своём взводе после всех, последним. Вот оно – бремя власти! Мы почти ничего не ели весь день, но мне пока и не хотелось. Кровь всё ещё била по венам, как море в шторм, не успокаиваясь.
Все ждали, оправлялись. Я было выжал подол моего хитона, но он и так был уже почти сухим. Солнце цепляло краем горизонт, даря всему вокруг алый цвет. Кровавый день. Я прикрыл глаза, задышал ровнее, стараясь утихомирить сердце, рвущее панцирь на груди.
Неоптолем шёл назад:
- Готовьтесь, - сказал он.
Кен был прав – не договорились. Мужик с кадуцием возвращался к своим на холм.
С холма раздалась песня, на греческом. Они пели, а мы все молчали. Им надо было приготовиться к смерти. Пели они красиво.
- Загнанная в угол крыса прыгает даже на льва! Ты попридержи своих. Пусть фаланга этих давит. А мы фланг подстрахуем, но переть вперёд не будем. Забросаем дротиками и не выпустим с холма. Понял? – сказал Нагни Беда.
Меня это устраивало.
Пять тысяч пеших греков на холме пели торжественно и обречённо. Они хотели жить, но были слишком гордые. Они хотели жить, но не любой ценой.
Захрипели-завизжали наши трубы, нарушая гармонию их предсмертного хора. Мы пошли на холм.
Отработали по той же схеме, что и раньше: два передних ряда стоит, выставив копья и прикрывая всех щитами, а три задних попеременно мечут дротики. Правее от нас метали дротики агриане, а критские стрелки из лука осыпали наёмников стрелами. Фаланга давила их с фронта и начала «рыбачить» сариссами, а затем с их правого фланга и тыла ударила наша конница. Они пытались рвануться туда, где давление было наименьшим, как раз с нашей стороны. Но при спуске с холма их фронт удлинялся, так как окружность увеличивалась, образовывались пробелы в строю, которые они не успевали заполнять, и убивать их становилось ещё легче. Они сбились, как овцы, на этом холме, который становился их братской могилой. Самые смелые и гордые из них или умерли или ползали по земле без сил, не в состоянии встать от ран. Осталось меньше половины. Они было пытались забрать с собой в Аид как можно больше нас, безумно кидаясь вниз, но не получалось – гибли задаром. Их встречали дротиками, а потом протыкали копьями.
Смеркалось. Последние из них бросили щиты на землю и встали на колени. Страх смерти сломал их гордость. Они выбрали жизнь и просили за неё. Пусть эта жизнь будет собачьей, но страх смерти перевесил всё остальное. Наши старшие дали сигнал не убивать. Наёмников стали связывать. Думаю, что тысячи две из них предпочли смерти жизнь на коленях.
Мы отбирали у них деньги и провиант, попутно убивая раненных. Весь этот пологий холм был покрыт телами, как мозаикой. Я заканчивал их мечом. Некоторые из них сами подымали вверх руку, зовя смерть. Требовали их добить. Точнее – просили. Не знаю, убил ли я кого-нибудь за всё это сражение, но тут на холме закончил четверых.
Денег у них было немного. Еды и того меньше. Наверное, всё осталось в их лагере.
- Сильно не стягивай, - сказал он мне, протягивая руки.
- Не переживай, завтра в железо закуют, - успокоил его я.
Бывалый. По лицу было видно. Лет 37-40. Пожил уже. Его старые шрамы говорили о многих битвах. С него уже сняли панцирь, шлем, пояс, обувь, и даже разорванный хитон. Обули по полной. Три золотых дараяваки (дарика) из его пояса перекачивали ко мне.
- Хочешь, я всё это закончу? – спросил его я.
Ксифос в моей правой рука был по рукоятку в крови. Я ещё не успел его протереть, и новая кровь особо ничего не прибавит и не изменит. Наёмник посмотрел на мой меч:
- Жить хочу. Поживёшь с моё – поймёшь.
Больше он ничего не сказал, сидел голый на корточках и молчал.
У меня почему-то появилось искушение ударить его мечом. Рубануть по шее быстро, словно так и было. Наверное, это – власть. Осознание того, что я могу это сделать, срезать нить его жизни почище неотвратимой сестрёнки Атропос (мойра, перерезающая нить жизни). Его жизнь была игрушкой в моих руках и зависела только от моей прихоти. Я чувствовал себя зверем, а тот, кто им становится, избавляется от боли быть человеком. Я сдержался. Что-то смутное меня остановило, не дало бросить руку. Я знаю – что: страх того, что им мог быть я: голым, на корточках, с опущенной головой и связанными руками.
Я видел, как Кен с ноги пробивает в живот другому пленному. Тот заваливается, а Серый быстро доканчивает его рубящими короткими хлёсткими ударами махайры. Как дерево рубит! Тот было прикрывался руками. Первые удары порубили руки, разбрызгивая кровь в радиусе метра.
Кровь окропила моего, которому только что завязал руки. Он вздрогнул, вроде затрясся, как от судороги. Нет, затих, сдержался. Кровь потекла по его сгорбленной голой спине. Он ещё теснее сжался в комочек на корточках.
Где-то впереди мелькнула конная фигура Молодого. Было видно, что его потрепали: лошадь уже другая, новая, на шлеме осталось лишь одно перо. Молодой был наполовину залит подсыхающей темнеющей кровью, а в начале боя был весь в белом! Александр что-то говорил, но нам слышно было плохо. Да мне, честно говоря, было и не интересно. Расслышал только:
-Я же вам говорил, что мы будем непобедимы… с нами все боги Олимпа, Дельф и Трои….
И ещё что-то. По-моему: «…в рот их…».
Короче, обычный трёп. Его пёрло. Он был как пьяный. Пьянеют ведь не только от вина. Кровь и страх бьют по мозгам сильнее. Хотя, кажется, он вообще ничего не боится! Значит – кровь.
Мы зажгли лампы, факелы и пошли, оставляя поле боя птицам, зверям и мародерам до завтра, оставляя за собою кровавые пятна, следы. Мы шли в их лагерь, чтобы переночевать. Сил и желания ужинать у меня не было. Хотелось, наконец, закончить этот день, закрыть глаза и убежать в небытиё. Я волочил свой щит, думая о том, что нужно будет доставать новый на смену этому потрёпанному, пробитому. О том, что завтра, наверное, придётся хоронить толпу народа, о том, где достать десятого бойца, на место Лёни, поймавшего свою смерть. А ещё о том, что Молодой только что стал царём Геллеспонской Фригии, а я всего лишь только остался жив. Хотя, с другой стороны, вспоминая рот Змея, забитый дротиком, и того, кому я вязал руки, «всего лишь только», возможно, тут неуместно. Жить – это тоже достижение.