Дневник IV-22 Самая-то молитва в храме начинается
27 июня 1998 г. Вечер Ахматовой. Я читала о ней, пела её, читала её стихи. После вечера Витольд Георгиевич сказал мне: «Вы постарались не выпячивать себя, скрыть свою личность, а дать Ахматову...». Я сказала ему: «Личность у меня мощная...». Странно, почему я так о себе нескромно заявила?
17 июля. Долго смотрела, как хоронили останки царской семьи, молилась, плакала. Вся Россия должна покаяться в этом страшном преступлении.
29 июля. У меня побывал Артур Зариковский. Мы с ним пели романс, Артур искажал ритм и говорил, что для него главное мелодия. Кое-что он говорил интересное, сказал, что люди должны быть скромными, не должны выпендриваться.
Ахматову он не чувствует, считает её заносчивой. «Марина была другая... Я очень люблю Марину». Было бы интересно за ним записывать его высказывания, но память моя для этого не создана.
Артур проницателен. Просмотревши мои фотографии, он сказал: «Ты много страдала». Я хотела показать ему свои рисунки в тетради, он назвал меня деспотом. Я проводила его, машина его долго не заводилась.
31 июля-9 августа. Я жила на даче у Тани К., спасала от ветхости три ватных её одеяла, обшивала их кусочками разных тканей. Мало двигалась. Но плавала, ходила в магазин, занималась с Таниным внучатым племянником, оборонялась от Наташи К., которая с удовольствием нападала на меня до тех пор, пока я не сказала ей: «Заткнись! На твоём языке буду говорить с тобой...». Наташа: «Я сейчас на тебя чайник вылью». Я сказала: «Если ты сумасшедшая — выливай... Я так часто прощала твои гадости, я всегда первая шла тебе навстречу...».
Я играла с соседскими детьми в детские игры, учила их детским стихам, мы пели, отбивали такт. Глазёнки их блестели. Мы читали скороговорки. Я отреставрировала Тане складной стульчик.
Хочу полежать, отдохнуть, почитать.
10 августа. Начались занятия немецкого языка. Андреас светел, весел, выглядит блестяще. Он живёт не в несчастнейшей России, а в умной стране с умнейшим языком.
15 августа. Я гостила у певицы Оли К. У неё ужасные отношения с сыном, которому 15 лет. Она его ненавидит, считает, что он неисправим, весь в отца — восточного человека. Отец любил читать, сын не читает, носится с мальчишками и смотрит телевизор.
16 августа. Я звонила Оле, сказала ей, что этого ребёнка доверили Оле, он дан именно ей, а никому другому, она имеет поручение от Бога воспитывать эту душу. Пока она не справиться с задачей, они с сыном веками будут вместе воплощаться... (и так далее) "Мне всё это велели тебе сообщить», - сказала я. Оля была мягка, поблагодарила меня. Дай Бог, чтобы эта семья жила мирно.
17 августа. Мы с Асей Мамоновой навестили Виталия Ак.(у него день рождения), пировали, пили сухие вина. Виталий подарил мне кабачок, мяту, сливы. Дача у них с Наташей очень милая, уютная, веранда обвита красным виноградом.
18 августа. С группой антропософов мы ходили на могилу Марии Александровны Скрябиной. С нами был Андреас. Он всё время молчал. Недавно мы с ним после занятий беседовали. Я готовилась уходить, он сел за рояль и очень неплохо играл Рахманинова.
19 августа. Размышляла об Андреасе. Ему чего-то не хватает.
Видела Геннадия Фёдоровича П., спросила его мнение о моих стихах. «Они светлые, солнечные, покорили мою душу», - сказал он. Назвал меня Галочкой, спросил о Петре Старчике.
Господа антропософы умные, суховатые люди.
21 августа. Нина Сергеевна сказала об Андреасе, что он самодостаточен, у него нет комплексов, он очень гармоничен. Всё, что она говорила, было достойно внимания.
22 августа. Наша регентша Наташа М. слишком быстрые темпы давала, я молча намекнула ей, что петь нам надо два часа, а в таком темпе не получится два часа, она сказала: «Регентуйте», добавив ещё что-то и, бросив службу и певчих, она ушла.
Я разгневалась, была потрясена. Я сказала ей: «Держите себя в руках, Вы в храме». Нет, это всё бесполезно. Жанна разбушевалась, обвиняя меня. Я сказала ей: «Оскорбляй меня, давай... Я это тебе разрешаю... Там, где нет любви, там нет и духовности... Наташа - бесноватая».
Она ведёт себя часто, как пиявка, выпивая нашу кровь, мелко придираясь во время службы. Самая-то молитва в храме начинается в конце службы, когда народ начинает петь. Я много молилась о ней, чтобы Господь вразумил её.
23 августа. На выставке Виктора Николаевича Пр. мне понравились портреты, графика. Многое мне чуждо. Но душа у художника огромная, живая. Холод монументальности. Работы надо смотреть издалека. Я написала в книге отзывов: «Человек рисует себя. Хочется писать не о работах, - некоторые из них прекрасны, - а о душе. Она огромная, пластичная, глубокая, духовная... Замечательные портреты Елены Ивановны Рерих, портрет жены, автопортрет - чудо мастерства. Некоторые графические портреты восхищают.
Мой друг, в веках приветствую тебя! Храни тебя Господь и святые всех религий».
Виктор всех нас пригласил к себе в мастерскую. Мы замечательно провели время, слушая рассказы Виктора о том, как он учился, как работал, воюя с рутиной. У меня было ощущение счастья, как будто я находилась в храме.
24 августа. Чудо — звонила регент Наташа М., сказала мне: «Простите меня, Галя». Я ответила: "И Вы меня простите, Наташенька». Мы объяснились, поговорили. Я поблагодарила её за звонок. Слава Богу!
Радость: поговорила с Даной, она очень умный и проницательный человек.
Меня можно безнаказанно обижать. Накопился целый список людей, сильно надорвавших моё доверие и любовь к ним, никто из них не хочет раскаиваться.
27 августа. После службы у Иверской Божией Матери я напросилась ехать в храм на Новослободской с отцом Д. "А шофёр у Вас есть?», - спрашиваю я. «Есть», - уверенно говорит отец. Я сажусь на переднее место, едем медленно, везде пробки, переговариваемся.
Я говорю: «Как мне хотелось бы в 19 век". «А зачем он Вам?», - спрашивает отец Д. Я отвечаю: «Там Пушкин, Зинаида Волконская, декабристы...». Отец Д.: «Вы разделяете их точку зрения?» Я говорю: «Не знаю. Но я не стала бы их вешать. Есть заповедь — не убий».
Мы постепенно переходим, беседуя с о. Д., к 20 веку. Речь идёт о революционерах, о Ленине. Мы говорим о том, что станет светлее, если нормально похороним Ленина. «Царя похоронили, теперь надо Ленина похоронить», - говорю я. Отец Д. не уверен, что именно царские останки похоронили. Я говорю, что семерых расстрелянных сожгли.
Отец Д. говорит, что лучше жить за городом, на это я с грустью говорю: «С кем? Всех друзей взять в охапку и увезти? Это нереально... Есть царский путь — часть времени жить в уединении, часть — общаясь с людьми». Отец Д. говорит: «Что мешает Вам приезжать в город?»
Едем по Трубной площади. Я говорю: «Здесь был Театр Елены Камбуровой. Очень верующий человек, кстати. У неё дома много икон. И Жанна Бичевская тоже верующая». Отец Д.: «Знаю».
Я рассказываю ему о Марине Цветаевой, о том, как она воспела Москву. «Москва стоит на семи холмах. Сейчас мы съезжаем с холма». Отец Д. иногда поворачивается ко мне, у него молодое, чистое, светлое лицо, зеленоватые глаза. Он живой, естественный человек, он похож на Володю Поветкина. Мне спокойно с ним. Он лихо подъехал к воротам храма. Я поблагодарила его за поездку.
Пела на клиросе, чувствовала Божию Матерь, это большая радость. К отцу Д. была длинная очередь на исповедь.
19 сентября. В Политехническом Музее была лекция моего друга. После блистательного Линника, он был бледен. Я сказала ему: «Надо лучше готовиться к лекции, надо составить план, быть более артистичным... Ты на сцене, ты виден весь, ты должен захватить зал, люди должны затаить дыхание, когда ты говоришь... Логики изложения не было, ничего нового ты не сказал. Ты растекался мыслию по древу. Сумки со стола надо было убрать. Всю «кухню» надо убирать... Цитаты из Евангелия надо было выписать, а не заставлять людей ждать, пока ты найдёшь нужное место, долго перелистывая Евангелие. Все книги должны быть у тебя под рукой с закладками...». Боюсь, что я его очень огорчила... Но я должна была всё это ему сказать.
Долго по телефону говорили с Викой, знакомой Эммы. Она много знает, умна, имеет духовный молитвенный опыт, но она не отличается скромностью. Слово «я» чрезвычайно часто сходит с её языка. Она очень интересный человек, боюсь, что ей не знают цены её близкие и друзья. Я напомнила ей слова святого Серафима Саровского о хранении духовных тайн. У Вики светлое лицо, черты лица не совсем правильны, подбородок плох, но очень хороши, светлы и чисты глаза.
23 сентября. Жена Сергея Прокофьева Астрид пригласила меня петь Моцарта «Реквием» - два номера. Я пела, блаженствуя душой, голос звучал мощно. Две женщины удивлялись, какие низкие ноты я пою, и как хорошо я читаю с листа. Но я ошибалась. Астрид легка, артистична, изящна, она большая выдумщица, у неё удивительные руки, очень подвижные кисти, пальцы.
Видела Сергея Олеговича Прокофьева. Это единственный человек, кого бы я могла полюбить вместе с его очаровательной Астрид. Остальные мужчины неполноценны, больны, некрасивы, неинтересны — не мои.
Вера яснослышащая сказала мне, что меня окружают духи печали, я должна вырваться из этого пространства, иметь другие слова, мысли, поступки... Это она права, я очень часто грустна.
Мой рисунок.