На фото: Первый класс 53 школы.1946-47 уч.год.
Зелёный Яр.Запорожье.
Люська стоит пятая слева в третьем ряду.
Теперь такой рецепт, пожалуй, в книжках про здоровую и вкусную пищу и не напечатают. И в кулинарных шоу не приготовят. Уж больно прост рецептик-то.
…На улице Гортоповской, неподалёку от водопроводной колонки, прислонившись спиной к ветхому покосившемуся забору, полулежала на земле оборванная нищенка-побирушка с завёрнутым в грязные тряпки мёртвым ребенком, крепко прижатым к груди правой рукой.
Была она в полузабытьи, невидящие мутные глаза с начавшими закатываться яблоками, устремлены вверх, но потрескавшиеся, сочащиеся сукровицей из-под подсохшей коросты, губы ещё шептали чуть слышно: «хлебушка…подайте, Христа ради, хлебушка…», и скрюченные костистые пальцы левой руки, вытянутой вдоль тела побирушки, ещё медленно сжимались и разжимались, прося о подаянии.
Люди понуро проходили мимо. Кто-то сердобольный, остановился на мгновение, вложил в эту руку маленький кусочек серого хлеба, но он выпал на землю – сил удержать его у нищенки уже не было. Да она этого и не заметила: губы по-прежнему шептали о милостыне, а рука судорожно продолжала сжиматься, и это было похоже на предсмертные конвульсии.
Зрелище было пугающим, но завораживающим: движения над упавшим куском хлеба давно немытой руки с серыми обломанными ногтями, живущей своей жизнью, отдельной от неподвижного, уже почти неживого остывающего тела. «Не смотри туда. Не надо. Не хорошо это » – тихонько просила Люську мама.
Побирушка была совсем маленькая и словно высохшая.
Не то, что родственники, тётя Дуся и её муж, дядя Шура, которые, наоборот, пухли от голода.
Люська часто спрашивала: «Ну что же ты, мама, говоришь, ну, разве Дуся и Шура живут ещё хуже нас? Посмотри, какие они пузатые и толстые». А мама плакала в ответ: «Это же не жир, доченька, это же вода».
И правда, Люська пробовала: если придавить пальцем синюшную скрипящую кожу – ямка остаётся надолго, медленно-медленно выравнивается, словно наливающийся талой водой след в весеннем сугробе.
А Люська и мама не были пухлыми. Нет. Ведь, сколько им надо еды? Совсем немножко. Хлебушка кусочек, может быть картофелину или отвару чуток какого горяченького.
Раньше, они даже иногда мясо кушали. От хатки, куда их поселили, на Зелёном Яру, если к Уральским Казармам идти, балка есть. А в ней норки сусличьи.
Суслик, он знаете, какой вкусный. Объедение просто. В норку надо вылить три ведра воды. Когда два выльешь и третье начинаешь лить, суслик там захлёбывается и вылазит наружу. Тут его тряпкой накрыть и домой нести. А там отчим, Трофим Семёнович, железнодорожный диспетчер. Он его убъёт, шкурку снимет, освежует и даст маме приготовить…
…Только нет уже сусликов давно. Всех сьели. Теперь одна надежда на солдатиков. Их то ведь кормят. Армия стране нужна сытая, чтобы солдат винтовку поднять мог.
Казармы Уральские забором кирпичным с колючей проволокой обнесены и часовые с карабинами на железных вышках с прожекторами, так что взрослому ни в жизнь не пройти. А детей солдатики пропускают. И когда через забор лезут – отворачиваются.
А раз в день, ближе к вечеру, с кухни солдатской выносят кости, вываренные дочиста голыши, и у забора в ящик железный выбрасывают.
Других отходов съедобных не бывает. Ни очисток картофельных, ни овощей порченных, только косточки. Немножко. Как раз столько, сколько ребёнок за раз в охапке унести может. Или в кармане.
Люське мама даже специально фартучек сшила. С кармашком на животе, чтобы косточки туда складывать. Надо только очередь занять и своего дня дождаться.
Ни один взрослый такой честный не бывает, как дети. Вся очередь на честном слове. Безо всяких записей. Никто никого вперёд не пропустит, но и сам без очереди не полезет. Сегодня Вера, потом Оля, а там глядишь, через неделю и до Люськи очередь дойдёт.
И даже отмечаться не надо: как срок придет – дети прибегут и сами позовут, если вдруг забудешь. Только пока ещё никто не забывал. А мальчишки, которые повзрослей, каждый день приходят. Дети ведь разные. Кто рослый, а кто совсем ещё маленький и слабый, в ящик залезть не умеет. Его эти мальчишки в ящик железный подсадят, а потом из него же вытащат. Он ведь большой этот ящик.
Только отходов в нём всегда на донышке. Обползаешь его, выберешь всё до косточки из уголочков и ждёшь: а вдруг ещё чего вынесут или кусочек хлеба солдат в белой куртке поверх телогрейки защитной одетый даст.
Когда-то Люське даже кукурузный початок вареный такой солдатик дал… Сладкий початок, нежный, сахарный, так во рту и таял! Как шоколад.
Люська шоколад пробовала один раз. Ещё в сорок третьем. У них тогда в хатке немец на постое был.
Не тот, который дедушку за полкрынки молока и ломоть хлеба в шкафчике для Люськи спрятанные застрелил.
А другой, тот, который всё тыкал маме в лицо фотографию красивой немецкой женщины и двух белобрысых похожих на него мальчиков в коротких штанишках с лямкой, повторял – майне фрау, майне киндер, плакал и говорил, что он не хочет никого убивать, но он солдат и должен выполнять приказ.
Он то и дал тогда Люське кусочек темного пахучего и сладкого шоколада.
…Совсем немного косточек на этот раз досталось Люське. Но, всё что досталось – её.
Теперь, главное, очередь занять сразу на следующий раз. Авось, к концу месяца и снова повезёт. И косточки домой отнести.
Мама их подсушит, а потом молотком на маленькие кусочки разобьёт.
Тяжело кости бьются, а Люська маму уговаривает бить на кусочки поменьше. Ведь ей, Люське их потом молоть.
В каждом доме есть ручная мельница-крупорушка из гильзы от снаряда.
И у Люськи дома на скамейке-ослоне такая с краю стоит. Внутри стальные пруты наварены, а посередине в кольцо опускается шток с ручкой.
Лучше конечно шестигранный – его и крутить легче, и мелет он быстрее. Только у Люськи дома четырёхгранный. Да уж, какой есть.
Вот в этой мельничке Люська кости и молола. До тех пор пока из них мука не получалась. А потом мама по горсти, по щепотке эту муку в супчик добавляла.
Очень простой рецепт. Такой простой, что даже в кулинарных книжках не прописан. Горсть крупы какой, если есть, горсть муки ржаной или отрубей, лебеды немного и, конечно, муки костной. Щепотку.
Наваристый супчик получался. Колоссально вкусный. Так что Люська с мамой от голода тогда не пухли. И даже, можно сказать, почти сыты были. А всё благодаря ему, наваристому супчику сорок седьмого года.