Когда нечего писать, самое ужасное – кризис доверия к самому себе и осознание того, что преодолеть преграду, которая выстроена между тобой самобытным и тобой общественным уже невозможно. Все приложенные усилия упокоятся после некого подобия надрывности или отчаяния – так это выглядит со стороны, но никто никогда не увидит истинной сути, ибо она скрыта от чужих взоров и спрятана своими собственными, недоступными помыслами. Ранее они были чисты и не замутнены, свалившимся на них бытом. Теперь же странные оправдания самого себя усталостью или многообразием всего, чему не можешь дать ни имен, ни названий, угнетают еще больше. Это совсем не то время, когда нечего больше хотеть. Это время настоящего рассвета – азарта, похороненного за разрушающими сознание благами цивилизации. А ведь когда-то они приносили пользу. Да, человек начинает ценить каждую мелочь, когда становится наиболее ограниченным. А если поддается тому давлению, что неистово принимает на себя, то в итоге ломается и влачит жалкое существование где-то между миром возможностей и миром потребностей.
Я помню один из важных дней, к которому я не был готов, это день встречи с Учителем. Представьте себе классическую равнобокую гору из книжек с хокку, окутанную белым туманом, горный храм за закрытыми чугунными дверьми, песни ветра. Примерно в таком антураже происходило наше первое знакомство. Учителем оказалась девушка, хотя я никогда не называл Учителя по имени, это казалось не столь важным. Истина тоже всегда скрывается за второстепенным и потому ее сложно поймать, еще сложнее придумать, что с ней можно сделать, после того как поймал. Учитель открыла мне свод тайных истин, провела дорогой самопознания и познания внешнего мира, научила пить не только вино, но и то, что некоторые называют напитком демонов, а потом я упал с горы. Для меня это не было потрясением, скорее просто течением жизни или как я любил называть подобные изменения «стечением обстоятельств». Течение заменил на стечение, не обладая даром предвидения я даже думать не хотел, что произойдет в дальнейшем, и река, нашедшая свое продолжение в небольшом водопаде, вынесла меня в заводь. Там на берегу стоял небольшой домик с крышей из ветвей каких-то тропических деревьев. Внутри домика стояла кровать, радиоприемник, телефон и холодильник – все, что нужно настоящему покорителю джунглей Амазонки. Кем я был в то время, сказать сложно, хотя сохранилось очень много доказательств моего реального существования в тот период, и не приходится сомневаться сейчас в правдивости моих слов, ибо каждое слово, сказанное мною тогда, облекалось в физическую оболочку и принимало определенную форму. На словах можно было бы построить музей, но при попытках совершить еще один подвиг в сторону весны, получался паноптикум, зиккурат или вовсе пакгауз. Я оставил попытки что-либо создать и созерцал окружающий меня мир. Самый опасный наркотик из всех существовавших и существующих по сей день – знание. Жаждущий его зависим. У него есть очень неприятный побочный эффект – оно пожирает человека целиком. Сначала я не смог разобраться в своих мыслях, потом мне стало все труднее формулировать то, что происходило у меня в голове и, в конце концов, я вообще потерял дар речи – тысячи наборов стандартных словарных фраз для всех случаев жизни. Я желал большего, много большего и тогда мне пришлось вновь открыть врата. За ними я увидел холодную пустоту – всякий раз картина менялась и сейчас, придя к той пустоте, я кое-что понял. Мое зеркало души дало трещину и нагрелось до той температуры, когда уже невозможно прикасаться – в любой момент произойдет взрыв – это может быть опасно для окружающих – каждый зевака пострадавший при этом не сможет подвергнуться госпитализации. Смерть, смерть, смерть вокруг. Кто-то прячется в домах и запирает двери на засовы. Муравейник людей, копошащихся в своих проблемах, которые они сами же и создают. Анализ всего многообразия проблем покажет истину, но эта истина не сможет быть продиктована здравомыслящими людьми, потому что здравомыслящие люди никогда не пойдут на то, чтобы уничтожить к чертям все и начать строить вновь. Все догматы построены на руинах былого величия – так было, и так будет. Выписки из священных писаний всех известных религий заставят быть одним из… И тогда за нами никто не придет.
Еще одна глупость – за нами никто никогда не придет. Некому больше идти. Все те, кто пугали, давно состарились и умерли. Карнавал окончен, маски сняты и в этот момент голову посещает еще одна мысль – вторая за полтора столетия – «здесь никогда не было лиц». Обезумевшие от предоставленных возможностей потребители, верещат наперебой, только ради того, чтобы схватить свою птицу счастья за хвост – никому никогда этого сделать не удавалось, но все познается в сравнении, потому каждый из тех, кому не улыбнулась удача, думает, что она непременно улыбнулась другому. Все одинаково несчастны, но в целях недопущения хотя бы малейших подозрений в этом, старательно пришивают маски к своему лицу. Кровь капает на воротнички камзолов, но тут уже вступает в силу дело принципа. Принципиальные люди порождают свою собственную религию – атеизм с непоколебимостью, прикрытый страхом перед Богом и перед всеми теми силами, которые разум не может осмыслить. С крыльца своего маленького деревянного домика мне не раз приходилось наблюдать, как аллигаторы охотятся на переплывающих реку торговцев. Еще утром, эти надменные глупцы даже не подозревали, что их сожрут, а теперь все сложилось, так как сложилось и ничего с этим нельзя сделать. Вот такими фразами изобилуют джунгли – там нет собеседников, обезьяны и те сбежали туда, где более-менее тепло, им недосуг подыхать от голода и болотной воды в подобном месте. Пробыв здесь четыре года я переехал ближе к морю и ни разу не пожалел об этом. Однако все имеет свои негативные последствия. Печатная машинка вскоре забилась песком, что приносил ветер перед приливом, и в итоге совершенно перестала функционировать. Было до боли обидно, но я стерпел и взял руки перо – огромное вороново перо, которое мне на семидесятипятилетие подарил внук. Я до сих пор благодарен ему за это и за то, что он, прочитав мою книгу о приключениях поросенка и его лучшего друга слона, сказал – «дерьмо».
Однако, увлекшись прочтениями нехитрых истин, которые я переписывал из уст моего старого знакомого кота, он вскоре уехал в Нигер и больше я его не видел.
Не пытаясь никому навязать образ жизни язвительного отшельника, я снял с головы звездно-полосатую бандану и повязал ее на правую руку. Единственный недостаток времени, в котором мне пришлось жить, был определен, и его формулировка ответила на многие вопросы, которые я всегда безуспешно себе задавал. Не совсем себе, конечно, я твердо понимал, что в момент подобных вопрошаний я служу проводником или каким-то связующим звеном. Но тогда мне необходимо было встретить себя где-то там внизу. Увы, я никогда не мог посмотреть себе под ноги, перед тем как запнуться и расквасить нос. Это мое любимое занятие. Когда руки немного привыкли, и с пальцев сошло онемение – а ведь на севере это нередкое явление, однако говорят разум, сохраняет спокойствие и живет дольше, чем измученное ветрами и песчаниками тело. Так вот, когда все это произошло я, наконец, понял и открыл для себя очень важную вещь – безумно очевидную, но важную. «Кризис доверия к самому себе, стагнация разума – следствие возможностей». Всегда-всегда-всегда – во все времена часть человека умирает с каждой полученной возможностью. Мне пришлось застегнуть пальто два года назад, сейчас я уже не помню причины, но каждый раз, пытаясь стать лучше, я с трудом привыкаю к себе в прошлом. Может быть это правильно, об этом мне скажет со стороны тот, кому я склонен доверять как самому себе. А пока что мой выход в осень будет завален желтыми листьями безо всякой на то причины.