Если незарегистрированный читатель захочет высказаться:
suren34@rambler.ru
Я познакомился с ним осенью 46 года. В связи с переводом моего отца в Забайкалье, по месту новой воинской службы , мы оказались в маленьком поселке под Читой, носившим монгольское название Цугуловский Дацан (Дацан означает монастырь), в гарнизоне только что вернувшейся с фронта саперной бригады. Собственно, мы жили даже не в самом поселке, а воинском гарнизоне , в нескольких километрах от поселка, в двухэтажных домах, отстроенных еще до войны. Дети школьного возраста были только у командира бригады и у начальника штаба, моего отца. У комбрига была дочка как раз моего возраста и осенью нам предстояло учиться в четвертом классе. И тут выяснилось, что нам составит компанию еще один потенциальный четвероклассник..
Им оказался воспитанник бригады Саша, прибившийся к солдатам на фронте. Пацан носил подогнанную по размеру солдатскую форму и погоны с ефрейторскими лычками. Помню, что у него была татарская фамилия, которую я , увы, не могу вспомнить.
Мы быстро подружились с Сашкой и он стал регулярно заходить к нам домой. Жил он в солдатской казарме, но режим имел достаточно вольный, что позволяло нам свободно встречаться. Я не сделаю открытия, если скажу, что на первых порах общение фронтового мальчишки с приятелем, не нюхавшим пороха и не хлебавшим солдатских щей ( если - бы ещё щей! ), было сильно осложнено. Не знаю подробно, каким образом Сашка лишился родителей, знаю только, что он сильно бедствовал, пока не попал в саперную бригаду. Беспризорность с одной стороны , и взрослая солдатская среда с другой стороны наложили на его характер неизбежные отпечатки. Ко мне он относился откровенно пренебрежительно, что меня, конечно, сильно задевало. Однако через некоторое время эти сложности общения сгладились и начались наши совместные похождения , а затем и учеба в поселковой школе – четырёхлетке. Начать с того, что пешком до этой школы из нашего городка добраться было в нашем возрасте просто невозможно: километров 8 – 10 по голой степной дороге. Поэтому для нашей троицы ( ведь была ещё дочь комбрига! ) выделили повозку типа тачанки, с двумя лошадьми и кучером, а также три добротных тулупа : осенью, не говоря уж о зиме, без них в бегущей «с ветерком» тачанке было бы неуютно. В таком виде мы с шиком подкатывали утром к нашей «гимназии» и заявлялись в класс . К концу занятий наш транспорт вместе с кучером и тулупами ждал нас у крыльца.
Не знаю, почему, но у остальных учеников я не помню плохого отношения к такому «буржуинству». Может быть, не мы одни добирались в школу таким образом.
Сам процесс учебы особо не запомнился, зато я хорошо запомнил нашу симпатичную соседку на передней парте. Звали её Лиля Рыжова ( ведь не забыл !). На её косички с завитками мы с Сашкой смотрели значительно больше, чем на доску. Однако дальше этого дело не пошло: не помню даже, перемолвился ли я с ней хоть словечком! Помню как-то на уроке нас попросили почитать стихи, кто какие помнит. Лиля прочла смешной стишок про немца, который на постое в нашей деревне так оголодал, что, как теленок, сунулся к коровке попить молочка. Дальше его или корова сильно лягнула или за этим делом партизаны застукали, не помню, но Лиля так мило это прочла, что у меня буквально закружилась голова. Не знаю, чьи это были стихи, но очень хотел бы их сейчас разыскать.
Из учебных дел помню лишь самый конец года, когда нам выдали свидетельства об окончании четырехлетнего начального образования. Многих, в том числе и меня, наградили памятными книжками, больше из жизни вождей. В эту школу я больше не вернулся, так как осенью мы поехали на новое место жительства и пятый класс я начинал в Москве, продолжал в Ташкенте, а заканчивал опять в Москве. Вот такая жизнь у офицерских детей. Таким образом, нам с Сашкой удалось провести вместе зиму 46/47 г и лето 47-го. За это время мы кое-чего успели!
Надо сказать, что в этот раз отцу полагался по штату солдат – ординарец для помощи в быту. В частности, так как в доме было печное отопление, он вместе с моей матерью ездил в соседнюю деревню покупать дрова. Он же их потом рубил, приносил в дом, помогал топить печь. В общем он находился практически в подчинении у моей матери. Я не сказал еще, что звали его Митя.
Так вот, из одной из поездок за дровами они привезли в дом забавнейшего зверька : маленького бурундученка, которого они обнаружили в дупле дровяного бревна. Подрос он очень быстро и стал совсем ручным. За обедом он прыгал по столу, кормился и делал запасы. Это происходило таким образом: поев, сколько нужно, он быстро набивал едой защечные мешки, принимая уморительный вид сутулого старичка, за что и получил имя Старик. Мы все были без ума от этого зверька, а он чувствовал это и, в свою очередь, можно сказать, сознательно нас веселил. Что касается защечных запасов, то он их, эти «жёвки», откладывал в самых неожиданных местах, благополучно про них потом забывая. Зато мы то и дело натыкались на «жёвки» и поругивали Старичка. Мы жили на втором этаже и он пару раз сигал из открытого окна , но никуда не убегал и мы его опять водворяли по месту жительства.
Другой добычей в очередной дровяной экспедиции стал довольно рослый птенец хищной птицы, беркута или степного орла. В деревне ему подрезали крылья и летать он не мог. В остальном это была вполне развитая хищная птица, а его детский возраст выдавали только желтые полоски по бокам клюва.
Птенец был поселен в имевшейся в квартире кладовке, где развел порядочную антисанитарию, так как кормился только сырым мясом, остатки которого были везде разбросаны, издавая соответствующий аромат. Поскольку мясо в те времена было в дефиците, нам с Сашкой пришлось заделаться форменными охотниками, чтобы прокормить птичку. Это выглядело так. Мы смастерили из толстой автомобильной покрышки довольно мощные рогатки. Для стрельбы мы запасались «отработанными» автоматными пулями, которые выкапывали на стрельбище в соседнем овраге. В сочетании с толстой красной резиной рогатки эти пули имели поражающую силу, пожалуй, соизмеримую с небольшим пистолетом. Как - то раз мы с ефрейтором стреляли из них на дальность, взобравшись высоко на холм, простирающийся над домами гарнизона. Стреляли зачем-то в сторону нашего дома. Вернувшись с прогулки, мы узнали сенсационную новость: неизвестные злоумышленники стреляли из автомата по нашему дому. По рассказу соседей, пуля разбила им окно и застряла (!) в стене. Думаю, что последнее было некоторым преувеличением, хотя и лестным для нашего оружия.
Для орла мы добывали дичь – монгольских песчанок, которые в изобилии водились в степи вокруг поселка. Мы с Сашкой подкрадывались к стоящему столбиком грызуну и стреляли из наших «автоматов». Попадали очень часто, но в большинстве случаев добыча успевала юркнуть в норку. Тут всё же нам очень пригодился бы какой ни будь, хоть завалящий, автомат. Однако за время терпеливой охоты удавалось все же настрелять с десяток грызунов. Мы складывали добычу на фанерку и подносили птице, которая их и потребляла, внося еще большую антисанитарию в несчастный чулан. В отличие от бурундука, птенец не хотел менять нрав и подходить к нему приходилось осмотрительно, в больших шоферских крагах, в которые он намертво вцеплялся мощными когтями. С птицей мы смогли выдержать только месяц, а потом решено было ее выселить в вольную степь. Надеялись, что может её усыновят кто- нибудь из сородичей, но кончилось это печально. Мы нашли орла на другой день застреленым там, где он был накануне оставлен. Его подстрелил из мелкашки наш доктор, проезжавший на своей машине. Принял за дичь: м ы не догадались отнести его подальше от дороги.
Ещё я вспоминаю наши вылазки в большой бункер, вырытый в ближнем холме за поселком. Это был форменный подземный дубликат нашего наземного гарнизона, сделанный , видимо , еще до войны в расположении части. Всё было обито досками, имелись комнаты с табличками «Командир» , «Нач. штаба» и еще ряд помещений. Бродили мы там с фонариками, но лампочки там тоже висели, только не удавалось их включить. Удивительно, но подземелье совсем не охранялось .
Кроме рогаток у нас с Сашкой была попытка пострелять из более подходящего оружия. Не знаю как, но он раздобыл где-то маленький, но настоящий револьвер, вероятно, дамский. По калибру к нему, вроде, подходили патроны от мелкашки, которые мы тоже раздобыли. И вот с этим револьверчиком мы с Сашкой уединились, помнится, в уличном туалете и попробовали стрельнуть. Не знаю, чем бы это кончилось, но стрельнуть нам не удалось. Как сейчас помню, что боёк револьвера бил по мелкокалиберному патрону, но окказалось, что патрон срабатывал от удара в самый край патрона, а наш револьвер бил бойком прямо в центр. Это нас и спасло. Бог знает, куда бы стал палить этот шпаненок. Помните наш обстрел из рогаток жилого дома?
Коль скоро речь зашла о револьверах, могу сказать, что пострелять мне все – же удалось. Мой отец видать, тоже питал слабость к стрельбе и мы с ним хаживали с его ТТ в тот самый тир, где мы с Сашкой копали пули для рогаток. Там отец ставил настоящую мишень и мы отводили душу. Надо сказать, что мои детские пальцы с трудом охватывали ручку пистолета, но ронять я его не ронял даже в момент выстрела и умудрялся попадать в мишень. Мой лучший результат был «восьмёрка». А извели мы патронов 500, это были какие- то неучтенные излишки бригадных боеприпасов.
Пальба в тире была не самым первым опытом в моей жизни. Первый раз я пальнул на кухне в нашей квартире в Биробиджане, перед приездом в Забайкалье. Там мы оказались в связи со службой отца в штабе армии, куда его назначили после возвращения с войны на Манчжурском направлении. Отец меня баловал и в виде величайшей награды давал изредка поиграть пистолетом, тщательно спрятав патроны. Постепенно его бдительность притупилась и ко мне попала и обойма с патронами, которую я сам от себя и убирал. В тот день мы уходили в гости, а перед уходом я вставил обойму на место и спрятал все в письменный стол. Там лежал и второй пистолет, парабеллум, принадлежавший кому- то из друзей отца. Должен сказать, что отец несколько раз проводил со мной беседы и сумел внушить, что целиться в человека в шутку совершенно недопустимо, что раз в год обязательно выстрелит заведомо разряженный пистолет, привел много трагических примеров и я свято соблюдал эту предосторожность.
Вернувшись из гостей, я первым делом извлек пистолет из стола и передернул затвор. Я немного удивился, что затвор идет туже, чем обычно, но не обратил на это внимания. И вот я уже целюсь в стенку и нажимаю курок. Звук и пламя из ствола меня ошеломили, но я сразу извлек обойму, забыв, что пистолет то - автоматический и сам загнал в ствол следующий патрон. Оправившись от потрясения, мать, которая была совсем рядом, берет «разряженный» пистолет, направляет его в пол и, на всякий случай, снова нажимает курок! Повторного потрясения моя неокрепшая психика не выдерживает и я , впадая в истерику, кричу: -«Брось его скорей, он сам стреляет!»
Видать, потрясение было столь серьёзно, что меня практически не наказали и я весь вечер скулил от страха, повернувшись лицом к стене.
Несмотря на такие страсти, я до сих пор питаю слабость к оружию и готов стрелять хоть из пушки!
Начиная эти строки, я не рассказал о том, как мы добирались в Дацан после перевода туда отца. Дело было зимой 45/46 гг. Отец уехал в Дацан один, принимать должность и подготовить наш приезд. Ночью мы с мамой вышли на станции Оловянная. Дальше надо было добираться на машине. Здесь нас ждал грузовик, хотя как я узнал, в части были и легковые машины. Но по зимней сложной дороге легковая вряд ли могла проехать в то время. Да и ехали мы с багажом.
Итак мы погрузились в кабину, промерзшую за время нашего ожидания. Ехали всю ночь и тут у меня сильно разболелось ухо. Боль была просто нестепимая, болела вся голова. Видимо, тут я и получил воспаление среднего уха, которое обернулось сейчас сильным ослаблением слуха. Только благодаря тренировкам слуха по методу профессора Норбекова я сумел немного улучшить свой слух и не стал носить слуховой аппарат, который уже был куплен.
Но вернемся к нашему рассказу о жизни в Дацане. Кроме похождений с рогатками мы с ефрейтором успели покататься зимой на лыжах, а летом на велосипеде, который у нас был один на двоих. Иногда к нам присоединялась и командирская дочка на хорошем дамском велосипеде, вывезенном, естественно, из Германии.
У моей мамы тоже было любимое средство передвижения. Она обожала прокатиться верхом, причем иногда и меня сажали вместе с ней, особенно когда я был поменьше. Помню, как я трусил, когда она пускала лошадку рысью. Но большей частью это было в других гарнизонах, еще до войны. Продолжая тему проведения досуга в военном городке, стоит вспомнить прекрасный фильм на эту тему, прошедший лет пять тому назад. Правда, здесь отражены нынешние времена, но, как я могу вспомнить, с тех пор в этом вопросе мало что изменилось. Это фильм «Анкор, еще анкор!»
Итак, в полном соответствии с фильмом, большую роль в проведении культурного досуга семьями офицеров играла художественная самодеятельность. В этом деле мама тоже преуспела. Вокруг нее всегда группировались такие же любители из числа офицерских жен, и, реже, мужчин. Вспоминаются разговоры о постановке, кажется, пьесы «Платон Кречет». Больше я не могу ничего припомнить и отсылаю читателя к фильму.
Не менее важное место в жизни гарнизона занимают визиты в гости . Без этого было бы очень тоскливо жить в городке, оторванном от цивилизации иногда десятками километров. Да и осуществить домашние посиделки здесь гораздо проще: все живут очень близко и связаны друг с другом еще и общей работой. Для угощения гостей использовались не только пайковые запасы. В части были свои охотники, рыболовы, и, главное, умелые снабженцы. Да и у сельских жителей можно было прикупить кое-какие местные деликатесы : мед, рыбу (помню чудесную кету, которая висела в кладовке). В ход шла корейская водка. Ханша, трофейный коньяк. Иногда появлялось и вино, полученное, например , от живущих на юге родителей . Вкус упомянутых напитков был знаком мне уже тогда: подросшим детям тоже давали попробовать на донышке стакана (рюмок было мало, их трудно перевозить в частых переездах).
За столом всегда пели много песен, народных и военных. Мне очень нравилась, например, ленинградская:
Если на фронте случайно встречаются
Несколько старых друзей,
Всё, что нам дорого, припоминается,
Песня звучит веселей.
И дальше:
Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Горло сжимая врагу.
Песни звучали и в рядах солдат, занимавшихся строевой чуть ли не под окнами или идущих на ужин в столовую. Чаще всего это была такая боевая строевая песня:
Стоим на страже, всегда, всегда
И если скажет Страна труда –
Прицелом точным - врага в упор –
Дальневосточная, даёшь отпор!
К сожалению, песни, как и многое другое, уходят из нашей жизни, унося с собой простоту общения, душевность. Еще лет 15 назад почти всегда молодёжь пела в электричках. Потом песни заменили транзисторы. А сейчас и они пропали. Лучше от этого,. по - моему, не стало…
Во многих офицерских семьях с войны сохранились музыкальные инструменты, особенно, нарядные трофейные аккордеоны. У меня же была затейливая немецкая цитра- мандолина и губная гармошка. Однако играть на них я не умел, этому надо специально учиться . Проще было с патефонами, которые всегда играли при приеме гостей, хотя пластинки тоже трудно было сберечь при переездах.
Еще запомнился мне в Дацане пикник на реке Онон , который был устроен летом на какие- то праздники . С реками в Забайкалье не густо, поэтому ехали довольно долго, прежде чем показалась воспетая в романах про Батыя и Чингизхана голубая река. Тут она была еще узкая, но чистая и быстрая. В программе пикника была «ускоренная» (с динамитом !) рыбалка и обед с мороженным. Для мороженного был взят лед из погребов столовой ( холодильников в стране еще не было долго) и специальная мороженница: два бака-цилиндра, вставляемых один в другой. В зазор между ними засыпается толченый лёд с солью, во внутренний бак заливается сладкое молоко со специями, после чего внутренний бак вращается за крышку до тех пор, пока там не образуется мороженое. Нынешнее мороженое с ним не идет ни в какое сравнение!
На берегу заводили патефон, купались в холодной реке, обедали. Что касается рыбалки, то тут брался брикет тола грамм на 200, в него вставляли детонатор, ( медная трубка грибочком, на которую прицепляли кусочек в 10 – 15 см бикфордова шнура Поджигали шнур и весь этот шипящий снаряд забрасывали в реку. Раздавался большой «Бульк!», взлетал высокий фонтанчик (метра на 4) и ниже по течению появлялась оглушенная рыба. Это были, в основном, щуки.
Не помню, были ли стрельбы по такому гусарскому способу ( об этом кто-то мне рассказывал): два офицера вешали на дерево свои ручные часы, отходили шагов на 20 и стреляли в часы, причем, не свои, а соперника. Трофейные часы были тогда не в цене!
На этой красочной картине и кончаются мои воспоминания о нашем житье в Забайкалье.
© Copyright: Сурен Парсаданян, 2010
Свидетельство о публикации №21001020711
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении правил
Рецензии
Написать рецензию
"К сожалению, песни, как и многое другое, уходят из нашей жизни, унося с собой простоту общения, душевность. Еще лет 15 назад почти всегда молодёжь пела в электричках. Потом песни заменили транзисторы. А сейчас и они пропали. Лучше от этого,. по - моему, не стало…"
Твоя правда, Сурен!
Моника Нелевинская 01.02.2010 03:49 • Заявить о нарушении правил
Добавить замечания
Искренне рад пониманию! А может, именно из таких поющих пассажиров и вырасли потом наши барды первых поколений? Их уже мало осталось, я часто мысленно прошу здоровья Городницкому, Киму, рад каждой передаче о Виэборе, Высоцком и других ушедших бардах. Им пока, на мой взгляд, нет достойной замены.
С теплом и уважением,
Сурен Парсаданян 01.02.2010 21:33 Заявить о нарушении правил
Добавить замечания
а это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.
Написать рецензию Другие произведения автора Сурен Парсаданян