Эдик.
Эдик ненавидел себя. Всего себя, от пяток и до макушки. И теперь считал, что такое непонятное недоразумение как он, никогда не должно было существовать в природе. Никогда и ни за что! Он ненавидел себя за то, что появился здесь, на этом свете. Ненавидел страшно и люто. И захлёбывался этой ненавистью и бился в агонии, умирая в страшных муках и... всё никак не мог умереть.
Нет, поначалу и не знанию, он старался полюбить себя. Таким, каков он есть. Он долго убеждал себя и родителей, что он - любит себя.
Не получилось. Не вышло.
Обманывать себя неблагородное и напрасное занятие. Ты можешь с утра до ночи твердить, что любишь и принимаешь себя таким, но кто-то глубоко внутри тебя всё равно знает: - это ложь! Наглая и бессовестная ложь. И все твои лживые заверения и убеждения, в конце концов, рассыпаются как карточный домик.
А ненависть темна. Беспросветна и страшна. Она страшным чёрным ураганом мечется в душе и не находит выхода, потому что направлена на себя.
Она разъедала душу. Сжирала все эмоции, оставляя после себя абсолютную пустоту.
Это ад? Да, это был ад, самый настоящий, взаправдашний, потому что душевные муки не прекращались ни на секунду. И вот уже четыре года Эдик живёт в этом аду.
Как-то его остановили проповедники из какой-то секты «Истинного и Неповторимого Бога», стали пугать его посмертной расплатой и адом. Как же он смеялся! Хохотал в лицо оторопевшим «святошам», а потом, отсмеявшись, позволил заглянуть им в свои глаза, показал растерзанную в клочья душу.
- Вы думаете, мне страшен тот ад, о котором вы толкуете? Да вы понятия не имеете, что такое настоящий ад.
Вроде бы и говорил нормальным голосом, но тех как ветром сдуло. Брызнули так, только пятки сверкали.
Он привык к постоянной боли, он привык к тьме внутри.
Он давно уже свыкся со всеми этими тёмными чувствами. Он просто жил со всем этим дерьмом внутри себя и старался не сойти с ума.
Эдик подошёл к зеркалу равнодушно посмотрел на отражение. Он не любил зеркала. Просто терпеть не мог, эти чёртовы стекляшки! И очень редко смотрел в них, потому что, то, что там отражалось, было ненавистно и противно. Но сейчас он подошёл посмотреть.
В глубине зеркала стоял высокий женоподобный парень. Волнистые светлые волосы, яркие пухлые как у девчонки губы и с томной поволокой голубые с синим оттенком, глаза. Растительность на лице отсутствовала. Нежный мягкий пушок как у девушки покрывал щёки. Мягкий овал лица. Он содрогнулся от отвращения. Мерзость!
Эдик вгляделся в свои глаза. Кем он был? Ошибкой природы? Кем-то среднего рода? И не девушка, потому что имелось мужское оснащение, и не парень, потому что слишком многие принимали его за девушку.
Оно.
Будущий ярчайший представитель голубой породы. Было бы смешно, если бы не было так грустно и… так больно.
Он отошёл от зеркала. Сегодня его поведут знакомить с другим представителем их породы. Поведут как сучку на случку. Если бы Эдик сказал об этом вслух, мать была бы шокирована. Он усмехнулся горько, криво. Люди готовы придумать самое нелепое оправдание своим поступкам, чтобы скрыть правду. Ту, голую и уродливую правду, что всегда скрыта под яркой и блестящей мишурой лжи.
- Эдик ты готов? - постучалась к нему мать. Всегда корректна. Всегда интеллигентна. Всегда.
Её маска сидит безупречно - ни единого зазора, ни единого намёка на то, что на лице посторонний чужеродный предмет. Но однажды он увидел её без маски...
Четыре года назад, однажды ночью, ему захотелось в туалет.
Эдик усмехнулся воспоминаниям. Да лучше бы у него тогда разорвался мочевой пузырь! Это было бы лучше. И случись такое – ничего кроме благодарности за свою раннюю смерть, высшие силы не получили бы.
Но, наверное, в какой-то другой жизни он провинился. Совершил нечто страшное. Потому что его явно решили наказать. Иначе, почему именно тогда, ему приспичило в туалет? Ведь до этого, Эдику практически никогда по ночам не хотелось помочиться.
Вышел он из своей комнаты и услышал плач. Плакала мама. Даже не плакала - рыдала. Он осторожно подкрался к приоткрытой кухонной двери и заглянул в щель.
Мама рыдала, комкая в тонких пальцах салфетку. А отец не успокаивал её, лишь потерянно молчал стоя рядом.
- Я так больше не могу! Не могу! - восклицала она между рыданиями. - Почему?! Ну почему он ТАКОЙ? Господи, если бы он был нормальным парнем! НОРМАЛЬНЫМ! Понимаешь?!
"Обо мне", - Эдика как будто кипятком облили, кожа загорелась нестерпимым жаром. Волна стыда и мерзости омыла с головы до ног. А мать продолжала:
- Мне стыдно, слышишь, стыдно! Когда мне говорят знакомые: "какая красавица ваша дочка!"
Он тихо ушёл в свою комнату, заполз под одеяло и пролежал там до утра. Он не плакал, нет. Как ни странно, слёз не было. Теперь Эдик знал, что чувствуешь, если на тебя плеснуть кислоту. Только кислотой ему плеснули внутрь.
Боль была нестерпимой. Всё внутри пошло кровавыми пузырями. Некоторые лопались и выплёскивали густые горячие сгустки. Той ночью он, наконец, перестал лгать сам себе. И признался, что всегда ненавидел своё тело, свою душу, всю свою суть, само своё ошибочное существование.
Они вошли в чистенький подъезд. Женщина, ведущая его на случку, была чем-то неуловимо похожа на его мать. Нет, внешне они были абсолютно не похожи. А вот было в их поведении, жестах, манере говорить, что-то общее с его матерью. Манера носить маску? Или сами маски были схожи?
- Мне твоя мама сказала, что ты очень хорошо рисуешь? – начала женщина. Эдик пожал плечами. Он терпеть не мог этих пустых ненужных разговоров. Зачем спрашивать, если через минуту всё забудется? Хотя может ей действительно интересно? Всё-таки она мать самца, который станет покрывать его.
Отвратно. Мерзко. Гадко.
"А может, стоит подключить положительное мышление и подумать так: меня ведут знакомить с моим будущем парнем. И всё у нас будет в шоколаде! Любовь-морковь, шампанское, конфеты. И совсем неважно, что я тоже вроде бы парень. Вроде яйца есть и даже спермой стреляю, когда мастурбирую.
Всё равно мерзко. Суть-то, не изменилась, как её не украшай".
Он знал, что он "достойный". Хороший мальчик из интеллигентной семьи. Но самое главное, вся правда была в том, что Эдик был чистым девственником. Незаразным. Предсказуемым и не опасным. Короче - он был знакомым порождением своего мира, а не другого. Откуда приходила громогласная, бесцеремонная голытьба, которую их матери на дух не выносили.
Они вошли в квартиру.
- Раздевайся, проходи Эдичка, - женщина процокала вглубь квартиры. Эдик снял куртку и повесил в шкаф. Снял ботинки и прошлёпал в открытые двери гостиной.
Богатая обстановка, дорогая аппаратура. Картины на стенах. Натуральные ткани, натуральное дерево. Кругом всё натуральное и почему-то вся эта натуральность, вызывает тошноту. Обычный стандарт богатого дома, где-то лучше, где-то хуже, но везде одно и тоже. Словно слепок из модного журнала. Шаблон. Хоть бы что-то своё добавили.
- Ну ладно мальчики, вы тут знакомьтесь, сейчас Андрюша придёт, - шепнула и снова громче - а меня ждёт сестра в гости. До свидания Эдик.
- До свидания, - откликнулся. Всё-таки родители хорошо его выдрессировали. «Вежливость – превыше всего!» - постоянно твердила ему в детстве мать. Пока эта вежливость не стала проявляться при каждом разговоре, при каждом шаге, каждом жесте Эдика. Женщина кобылой процокала в прихожую и вышла хлопнув дверью.
А к нему вышел Андрюшенька. Он с интересом рассматривал появившегося самца. Высокий, мускулистый, наверняка следит за собой и занимается спортом. Тёмноволосый, глаза тоже тёмные, кажутся чёрными, на щеках лёгкая небритость. Тот был старше Эдика, взрослый холёный мужчина. Опытный и опасный. Хороший экземпляр. Просто шикарный самец. В самом соку.
И тут Эдик заметил лёгкую брезгливость и жалость в тёмных глазах. Он горько усмехнулся про себя и протянул руку для знакомства.
- Эдик.
- Андрей, - его рука утонула в мужской ладони. Этот контраст между ними щекотал нервы и возбуждал. А мужчина не стесняясь начал ласкать его ладонь большим пальцем.
Это было приятно, даже очень. Эдик поднял голову и посмотрел в тёмные глаза. Инстинктивно он облизал губы, и заметил как в глазах мужчины появилось желание.
Тот хотел его. Пусть Андрею немного противно и жалко его, но без сомнения, он хочет взять это хрупкое как у девушки тело. И Эдик позволит ему всё. Всё, что тот пожелает. Пусть это будет секс без любви и обязательств. Пусть - случка как у животных. Ему всё равно. Только бы почувствовать что-то новое внутри себя. Что-то, что хотя бы на время, заставит забыть о своём аде.
Они поняли друг друга без слов. Андрей наклонился к нему и лизнул в губы. Возбуждение прокатилось тугой волной по телу. Эдик впервые испытал чувства, что пробудил в нём другой человек. И они понравились ему.
Не важно, что это будет похоть, или что-то другое. Но оно на время отвлечет его от всего остального, тёмного и страшного. Оно заставит сердце биться чаще, разгонит холод внутри и поведёт туда, где Эдик ещё не бывал. Куда-то в совсем новый, незнакомый мир.
И сейчас, в руках этого самца, он был счастлив.
Эдик прижался к мужскому телу, обнял Андрея за шею, и тоже лизнул в губы. Почувствовал, как скользит шарик пирсинга по чужим губам. Мужчина положил руки ему на ягодицы, сжал упругую плоть. Рывком приподнял на один уровень с собой и, грубо прижав к стене, впился в податливые губы поцелуем.
Можно сколько угодно изучать теорию. Сколько угодно хорошо знать и понимать, но практика была столь сладостной, столь непереносимо-прекрасной, что Эдик забыл обо всём.
"Хорошо! Господи, Боже мой, как же это здорово!" - мелькнуло у него в мозгу. Помимо воли рассудка он обхватил ногами тело Андрея, чтобы быть ближе к нему. Чтобы чувствовать, как трётся меж их телами его возбуждённый член. Их языки сплелись в жарком танце, шарик пирсинга скользил между ними. И Эдик не выдержал - застонал. Если бы он знал, что секс таков!
И он полностью отдался во власть рук, что ласкали его.
Андрей унёс его куда-то в глубь квартиры и уложил на кровать. Быстро словно не раз это делал, сорвал с него мешающие тряпки и стащил с себя брюки вместе с трусами. Рывком выдвинул ящик на прикроватной тумбочке и, вытащив тюбик со смазкой, выдавал гель себе на руку. А потом лёг на него и Эдику до безумия понравилась тяжесть мужчины на себе. А Андрей обхватил их члены скользкой от геля рукой и толкнулся в неё. Эдик только рот открыл от наслаждения которое испытывал.
Любовник старался доставить ему удовольствие. А ему было хорошо уже от того, что кто-то его брал, что кому-то он был нужен. Эдик горел и метался под руками Андрея. Его не испугала боль, которую он почувствовал, когда в него вторглась чужая плоть, только выше приподнял бёдра, чтобы глубже впустить в себя мужчину. И когда тот полностью, вошёл в него, Эдик в удивлении распахнул глаза. Случилось нечто невероятное, он даже и представить не мог нечто подобное – они с Андреем стали совершенно новым существом. И это до того было нереально, что напоминало волшебство. Эдик и не знал, что когда-нибудь испытает нечто подобное. Он всегда был один, с самого рождения, а тут, вдруг, кто-то слился с ним, увёл от боли, холода, пустоты. Небрежно затушевал его персональный ад и дарит наслаждение.
- Нравится? – спросил его Андрей и начал медленно двигаться.
А Эдик не мог говорить, только вскрикивал, когда мужчина со всей силы толкался в него и плакал. Если бы его спросили почему он плачет, то он не смог бы объяснить почему это делает, просто слёзы сами собой текли из глаз. А когда Андрей с силой стал вколачиваться в него, то от паха и анала по всему телу пронеслась волна такого мощного удовольствия, что Эдика вышвырнуло вон из тела, он погрузился во тьму.
Такую тьму он не знал, она была ласкова, мягка и нежна. И она подарила ему блаженство.
В ту ночь мать Андрея так и не вернулась. И мужчина раз за разом брал его, а Эдик отдавался весь, без остатка. И кричал, всё так же вырубаясь после каждого оргазма.
Секс с мужчиной понравился Эдику намного больше, чем он ожидал. И уходя от Андрея, он только улыбался. Кобель покрыл сучку, а сучке это понравилось. Да так понравилось, что та готова подставляться под каждого. Эдик только головой качал, удивляясь случившемуся. Ему было хорошо. Впервые за последние четыре года.
И всё бы было ничего, только меж ягодиц болело так, будто туда всадили раскалённый шампур и вертели им в разные стороны. Правда, Эдик не унывал. Разве может напугать его физическая боль? Разве идёт она в сравнение с той, что четыре года рвала его душу в клочья. Да ничто в мире не сравнится с муками души попавшей в ад.
Вернувшись домой, Эдик усмехнулся. Вот и стал он типичным представителем голубой породы. И ему было плевать на всё. Секс – не любовь? Просто голый секс? Да! Да! И ещё раз - да!
А потом были регулярные встречи на снятой для этого квартире. И довольные родители с обеих сторон были.
- Надо же, как всё удачно вышло! – восклицали похожие друг на друга мамаши. - Их дети "дружат"!
А Эдику было всё равно, о чём сплетничают женщины между собой. Он был захвачен новым миром, новыми чувственными ощущениями, что дарило ему ненавистное хрупкое тело.
Но время неумолимо, оно опресняет даже самую вкусную, самую любимую еду, делая её безвкусицей, которую не что есть – смотреть на неё не хотелось.
Постепенно секс с Андреем стал чем-то привычным, обыденным, как до него мастурбация. Внутри становилось всё холодней и холодней. И Эдик понял, что с этим мужчиной он не найдёт того, что сможет спасти его, что уведёт его из ада в котором тот продолжал жить.
За два года, что Эдик встречался с Андреем, у обоих случились романы на стороне. Но что-то, заставило их вновь вернуться друг к дружке. И вновь был просто голый секс и странная тягучая пустота после него.
Больше Эдик не хотел такого. Голый секс как жвачка. Вначале он сладок и ароматен, но чем дольше жуёшь, тем сильнее осознаёшь, что жуёшь пустышку. Теперь оставалось лишь выплюнуть этот безвкусный комок резины.
Он собирался разорвать то, что их связывало. Эти путы держали его, не давали идти дальше вперёд. Не смотря ни на что, он намерен продолжать свой путь. Куда бы тот ни вёл его.