Колобок

               

               
               
                И увидел Я новое небо и новую землю;
                Ибо прежнее небо и прежняя земля миновали…

                Иоанн Богослов
                Откровение (21.1)               


                Предисловие

       Всё началось с того, что однажды я обнаружил сам себя сидящим напротив монитора своего компьютера. И с удивлением осознал, что вот уже длительное время остаюсь неподвижным и тупо созерцаю чёрный, безжизненный экран. Минутой позже почти непроизвольным движением я открыл новый документ и набрал крупным шрифтом одно только слово –
               
                Колобок.

        Затем, после непродолжительного колебания, перевёл курсор в нужное положение и нажал клавишу “Enter”…

               
Глава 1
               
                1.
               
        Зовите меня Колобок. Так, по крайней мере, называю Я себя сам. Что Я делаю в этом мире? Зачем Я? Об этом мне ничего в точности неизвестно. Знаю только, что живу!
        Всю свою жизнь, начиная с того момента, как помню себя, Я лежу на подоконнике и остужаюсь. В этом, по-видимому, и состоит весь смысл и цель моей жизни - остужаться до такого состояния, когда меня можно будет съесть.
        И меня съедят, будьте уверены. Это сделают Старик со Старухой. Понимаю -  другого варианта не существует, потому, что Я для этого ими, собственно, и создан.
        Данная мысль утвердилась в моём сознании, разумеется, не вдруг. Я приучился к  ней в  процессе лежания на подоконнике и наблюдения мира, видимого из окна. Я смотрел на кусты, ветхий забор, ощущал ветер, видел домашнюю живность – кур, поросят, собак и не слишком задумывался об их предназначении. Через короткое время Я, однако, постиг, что они – мои соседи по жизни – в конце концов, также должны быть съедены теми же самыми стариками. Даже в том случае, если Старик со Старухой не захотят или не смогут дожить до того времени, когда нас можно будет съесть - что же, съедят другие, какие-нибудь птицы или черви, впрочем, какая разница, кто!
        У меня есть ещё одна задача кроме той, о которой Я уже говорил. Её Я тоже хорошо понимаю и стараюсь выполнять – это задача не зачерстветь. Разумеется, она несколько противоречит процессу остужения, но так решили те, кто произвёл меня на свет, так что Я никогда не позволял себе усомниться в целесообразности одновременного достижения столь противоречивых целей.
        Если говорить честно, то Я не был удручён таким положением дел и жил, в некотором роде, даже счастливо, так как чётко представлял себе смысл собственного бытия, заключающийся в одном непреложном факте – Я нужен!
        Так продолжалась моё существование – без каких-либо предвидимых изменений в обозримой перспективе. Постепенно Я пришёл к выводу, что время моё на этой Земле подходит к концу, и уверенность в его близости укреплялась, как мне казалось, на основании моих объективных ощущений - Я к какому-то моменту стал чувствовать, что почти остудился.
        А действительно, как мало отпущено на наш (Колобков) век! Казалось бы, ещё вчера ты был совсем свежим, а сегодня уже чёрствый!   
        Но Я не оплакивал свою судьбу и смирился с неизбежным, желая только лишь более или менее безболезненной скорой кончины, как вдруг  произошло одно событие, перевернувшее и опрокинувшее весь созданный мною мир.
        И вот как  это случилось.
        Большая чёрно-серая птица внезапно оказалась на моём подоконнике. Мне показалось, что она упала прямо с неба, впрочем, как Я впоследствии понял, это было недалеко от истины. Более всего меня поразил не её внешний вид, хотя это тоже имело место – мне ещё не приходилось наблюдать ничего подобного – но её взгляд - он пронизывал меня насквозь!
        Она смотрела на меня искоса, как бы даже несколько рассеянно, но в то же время с исключительным вниманием. Во взгляде её не чувствовалось как неприязни, так и дружелюбия, скорее всего это было всего лишь беспристрастное изучение.
        - Наконец-то ты меня нашёл! – произнесла она и больно ударила меня сильным клювом, отхватив изрядный кусок плоти.
        - Вы ошиблись! – вымолвил Я, черствея от боли, - Я Вас не искал!
        - Мне нет дела до того, что по этому поводу ты думаешь, глупыш! – ответила птица.
       - Но меня зовут не Глупыш! Я Колобок, - возмутился Я.
       - В самом деле?! Впрочем, как тебе будет угодно, - ответило создание, - Я не считаю это существенным, Колобок!
        Некоторое время мы молчали.
       - А как Вас называть? – осмелился Я вежливо осведомиться после паузы.
       - Называй меня ВОРОНА.
       - Ворона?
       - Да, Ворона серая, европейский подвид, латинское название corvus cornix, если угодно, но сейчас не об этом.
       - А о чём?
       - Всему своё время! Тебе ещё предстоит многое узнать прежде, чем ты окажешься съеден! Теперь же твоя задача заключается несколько в ином.   
       Мне ещё никто не  говорил об этом так прямолинейно, и хотя Я чувствовал, что она в чём-то права, но одновременно считал, что такого рода заявления делать нетактично.
       - Почему ты думаешь, что Я буду съеден? – обидевшись и в то же время, осмелев, запротестовал Я, - и в чём, по-твоему, заключается моя задача?
        - Почему я так думаю, не имеет для тебя никакого значения. Кстати, то, что ты будешь съеден - так же неважно, Важно лишь то, кем ты будешь съеден и при каких обстоятельствах!
        - А какая, в сущности, разница?
        - Поговорим об этом позже, - ответила она, расправляя большие крылья и улетая прочь.   
        - А чем ты лучше?! – закричал Я вслед, - Ведь, в конце концов, мы все будем когда-то съедены!
        - Ворон едят только другие вороны, - донеслось до меня с высоты, - но я уже слишком стара, чтобы терять время на беспокойство об этом!
        Я долго провожал её взглядом, до тех пор, пока она не скрылась за кронами деревьев. Мною овладело беспокойство. С одной стороны, Я был рад, что избавился от непрошеной гостьи, и одновременно с этим мне почему-то хотелось увидеться с ней снова, хотя ни за что в этом тогда сам себе не признался бы. Дело заключалось в том, что в глубине собственного сознания Я понимал, на примере улетевшего существа, что есть возможность взглянуть на мир совершенно под другим углом зрения. Ведь с высоты её полёта всё то, что наблюдается с моего подоконника, уже не кажется сколько-нибудь значительным; и наоборот, нечто существующее в реальности, о чём Я не имел ни малейшего представления, например: сила и направление ветра, восходящие потоки воздуха, пролетающие объекты и прочее – являются важнейшими составляющими мира рождённых летать.
               
        Шло время, и в моей памяти этот странный визит стал постепенно изглаживаться. Привычные дела вовлекли меня в русло обыденности. Ничего необычного не происходило, казалось, Я теперь никому не нужен, даже Старик со Старухой перестали интересоваться моим состоянием.
        И вот однажды – это случилось, когда тень от забора коснулась моего подоконника, Я снова увидел её. Она спустилась на подоконник, затем, сложив крылья, приблизилась ко мне.
        - Привет Колобок! – сказала Ворона, - ты сегодня неважно выглядишь!
        Она внимательно рассматривала меня, слегка склонив голову набок; Я, в свою очередь, изучал её.
        - Если тебя удивляет, как я тебя обнаружила, то, клянусь, это было нетрудно, если принять во внимание твоё стабильное положение на этом историческом подоконнике!
        - Почему, историческом?
        - Да потому, что он, пожалуй, войдёт в историю как единственная ступенька, отделяющая тебя от бесславной кончины, глупая обгрызенная лепёшечка!
        Я хотел возмутиться, но что-то меня сдерживало - несмотря на издевательский тон, глаза Вороны выражали нечто похожее на участие.
        - Кстати, старик уже проснулся, и он голоден, - чуть помедлив, добавила Ворона.
        И тут меня осенило!               
        - Полагаю, ты подбиваешь меня покинуть мой подоконник?
       - Ты удивительно проницателен! – засмеялась она.
       - По-твоему, Я должен немедленно скатиться отсюда, упасть на пыльную землю и отправиться куда-то прочь? Послушай! Но куда и зачем?! Разве этот шаг спасёт меня от съедения, оттянет его срок или, по крайней мере, оно будет, скажем, более гуманным?
        - Нет же, глупец! Оно, съедение, окажется скорым и далеко не гуманным. Мощные и безжалостные челюсти сомкнутся на твоих пышных формочках, и зловонная тьма поглотит тебя в мгновение ока!
        Её манера  пророчествовать раздражала меня.
        - В таком случае, - сказал Я, - мне незачем добровольно или по принуждению стремиться к тому, что и так неизбежно! Уж лучше Я буду съеден теми, кто меня, по крайней мере, любит!
       - Любит?! Ну, конечно! Как же я не учла такой важный аспект! Ты определённо подразумеваешь твоих родителей-производителей – дедушку да бабушку? Интересно, какой разновидностью любви они тебя любят, как ты считаешь?
       - Я не понимаю, что ты хочешь сказать, говоря о каких-то разновидностях любви. Поясни, пожалуйста!
       - Глупости! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
       Я продолжал настаивать на получении объяснений.
       - Ладно, - согласилась, наконец, Ворона, - поскольку, как я понимаю, ты  любишь заниматься классификациями, тогда слушай!
        Во-первых, если уж ты пришёл в этот мир, то должен усвоить себе, что любое эго всегда воспринимает окружающее с утилитарной точки зрения – так устроена эта Вселенная. По сути дела все мы – хищники, а хищнику необходимо выживать. Поэтому любовь, как и всякая другая эмоция, apriore, эгоистична.
       И в то же самое время, побудительные мотивы возникновения всех известных эмоций, в том числе и любви, конечно, для каждого различны. Ты понимаешь, о чём я пытаюсь говорить?
       Я несколько заблудился в дебрях её риторики и попросил разъяснить это на примерах.
       - Пожалуйста! Например, внучка твоих стариков и тот молодец из соседней избушки как раз в текущий момент вполне азартно, но несколько торопливо любят друг друга в бурьяне за домом. Здесь всё ясно – мотив данного чувства - здоровый половой инстинкт, обусловленный необходимостью продолжения рода.
        Теперь идём далее. Та же внучка любит полевые цветочки и светлые рощицы, однако её всегда пугали мрачные овраги, и она не переносит насекомых. В данном случае, любовь или нелюбовь определяется особенностями энергетического обмена между, так сказать, субъектом и объектом.
        Существует ещё один – довольно странный - вид любви, когда она распространяется на вещи, не имеющие каких-либо физических свойств. Другими словами их, этих объектов, в реальности не существует, хотя они занимают значительное место в «базе данных» самосознания. Служат же они только ради оправдания личной истории субъекта и являются суррогатом видения смысла существования последнего. Это, образно выражаясь, некое клише, внедрённое в сознание с целью порабощения индивида в социуме. И данное клише работает практически безотказно. Спроси своего Дедушку, почему он так гордится своей «малой Родиной», а вот негров ненавидит – уверяю тебя, он не сможет сказать ничего членораздельного по этому поводу, зато не на шутку на тебя рассердится и назовёт этот твой вопрос глупым. Однако хватит об этом, данная тема неисчерпаема, а у тебя мало времени. Ты не утомился меня слушать?               
        Но Я просил её продолжать.
        - Тогда обрати внимание на ещё один аспект из ряда мотивировок возникновения данного чувства. Посмотри, к примеру, на этих кур, которые так «беззаветно» любят жирных червячков и хлебные крошки. Их понять несложно – куры хотят кушать! По аналогичной причине собаки «любят» своих хозяев – последние их кормят. Что касается тебя, то если говорить о мотивах «любви» стариков к твоей персоне – по-моему, нет необходимости доказывать то, что ты являешься объектом их вожделения. И мне непонятно только одно: отчего тебе должно быть лучше, если ты знаешь, что они хотят тебя слопать? Может, ты и после смерти собираешься гордиться тем, какой благородной отрыжкой сопровождался твой последний путь!? Если да -  значит, ты есть ни кто иной, как законченный мазохист!
        Я не имел претензий к логике её рассуждений и только спросил, считает ли она, что иных мотивов для возникновения чувства любви не существует.
        - Я ничего не считаю, а только высказываю собственное мнение по данному вопросу, основанное на собственном же видении его сути, - отвечала Ворона, - Добавлю, лишь, что если иные мотивы и существуют, то в них не должно быть ничего, из того, что содержится в приведённом выше! 
        Она умолкла, а меня её рассуждения повергли в уныние. Я находился в странном состоянии духа. Мыслей не было, лишь полная опустошённость. Подоконник уже не являлся объектом опоры, Я уплывал вместе с ним в необъятную пустоту, которая пугала и в то же время непостижимым образом привлекала меня.
        Постепенно Я стал воспринимать голос Вороны, пробивающийся, будто через какую-то густую субстанцию из недостижимой дали. Одновременно она с умеренной силой долбила меня клювом.
        - Ау, Колобочек, ты где?! – донеслось до меня, - Не стремись так быстро скатиться на грешную землю, там тебя немедленно склюют куры! Может это будет и неплохо, но только для кур, а не для тебя. Сделай это лучше своевременно!
        - Что мне до всего этого, после того как ты меня так разочаровала в том, во что Я всегда беззаветно верил! - удалось выговорить мне, - тем более ты сама говорила, что меня в любом случае съедят!
       - Теперь ты кажешься глупее, чем был раньше! Да, я пыталась говорить с тобой о многом, однако начинаю об этом сожалеть. Повторяю в последний раз для особо непонятливых: тебе суждено скатиться с подоконника, и ты скатишься с него, и какой-либо другой альтернативы для тебя не существует! Но здесь присутствует ма-аленькая особенность, не для кур – им безразлично – для тебя, и заключается она в том, что ты должен это сделать СОЗНАТЕЛЬНО!
        - Почему ты берёшь на себя право решать, что мне необходимо делать и как?! – окончательно ожил Я, - может быть ты тоже, как они – все остальные «эго» - испытываешь ко мне утилитарный интерес! Откуда Я знаю, возможно, вынуждая меня покинуть этот подоконник и скатиться вниз, ты преследуешь цель склевать меня в более спокойной обстановке, там, в бурьяне, где Дедушка не сможет достать тебя из своей двустволки…!
        Я умолк, более не находя слов.
        - Ты закончил? Теперь послушай меня! – спокойно ответила Ворона, - Впрочем, сдаётся мне, я напрасно сотрясаю воздух…
Слушай, а ты не постарался задуматься, почему я не столкнула тебя на землю ещё в свой прошлый визит? Ведь мне нетрудно было это сделать! – сказала она.
         Ворона приблизилась ко мне вплотную и разинула свой страшный клюв. Одновременно, она прижала меня когтистой лапой к поверхности подоконника.
        Пронзительный взгляд её чёрных блестящих глаз сделался невыносимым; Я чувствовал, что теряю сознание. Я не имел силы на неё смотреть, однако, когда всё же решился это сделать, увидел, что Ворона, как и прежде, совершенно невозмутимо меня изучает.
        - Вот видишь, как легко тебя напугать, - сказала она, - Тебя совсем не обязательно сталкивать вниз, достаточно только  попросить усесться на язычок!
        Я в очередной раз почувствовал её правоту, и мне стало неловко.
        - Извини, - сказал Я, - всё это так непривычно для меня, Я искренне раскаиваюсь в том, что усомнился в тебе, приняв твоё доброе отношение ко мне за нечто другое.
        - Спасибо, я твоё раскаяние уже проглотила, немного позже ты поймёшь, насколько твоё решение раскаяться было полезным. Что же касается вопроса о моём к тебе отношении, в том смысле -  является ли оно добрым или наоборот – думается, судить не нам с тобой. На это ответит только время. Я всего лишь Ворона и знаю, что наши пути пересеклись, но не пытаюсь даже анализировать, почему.
        Она хрипло рассмеялась.
        - Это свойство людей - разделять всё окружающее на доброе и недоброе, справедливое и не справедливое, грешное и святое. Попробуй поговорить со своим Стариком об этом, его заинтересует данное направление беседы, более того, он способен рассуждать на эту тему бесконечно. Всю свою жизнь он, по сути дела, только этим и занимается. А поскольку он, с его точки зрения, есть центр мироздания и венец творения, так он ещё и сужает эти категории до размеров, применимых к уровню его развития. И его самоуверенность, с какой он судит обо всём на свете, тем сильнее, чем он сам ничтожней!
               
        Я  чувствовал от её рассуждений сильнейший дискомфорт, из глубин моего сознания поднималась волна ненависти ко всему и даже к собственной персоне.
        Ворона же, в свою очередь, казалась довольной.
        - Что касается нас, Ворон, - добавила она, - то наше важнейшее правило – не тратить время на обсуждение того, что правильно или неправильно. Дешевле  просто воспринимать всё, как оно есть. Ведь никто не может  дать всему этому объективную и окончательную оценку. Я уже говорила: мы оставляем это людям!             
        - Взгляни-ка вверх, что ты видишь? – неожиданно попросила она.
        Я повиновался.
        Из-за зазубренного контура леса выплывала большая жёлто-оранжевая Луна, заполняя окружающее пространство своим холодным светом, и в наступающих сумерках вытесняя свет солнечный.
        - Как ты думаешь, - спросила меня Ворона, - это светило играет значительную роль в твоей жизни? То есть я хочу сказать, является ли оно для тебя более важным, чем, скажем, какие-то другие вещи?
        - Ну, разумеется! По мнению многих, это и есть Творец всего рода Колобков. Он создал нас из одного только Слова по Своему Образу и Подобию. Правда, Я не столь ортодоксален в своих воззрениях, чтобы принимать этот факт безоговорочно, однако то, что Он без сомнения влияет на наши судьбы самым существенным образом, не подлежит никакому сомнению!    
        - Теперь посмотри сюда, - сказала Ворона.
        Она расставила лапы и наклонила тело вперёд, затем с характерным звуком выплеснула из своего зада изрядную порцию зеленоватой жидкости, завивающуюся по краям белой пеной. Жидкость немедленно растеклась по гладкой поверхности доски. От лужицы поднимался пар.
       - Это моя ответная любезность на твоё давешнее раскаяние, - довольным голосом прокаркала она, - я оставляю её тебе. Чуть позже посмотрим, что повлияет на твою судьбу сильнее – твой Творец, или моя маленькая бяка!
        С этими словами она меня покинула.
        Вечерело. Диск Луны поднялся выше над линией горизонта, и его призрачный свет залил окрестности, отчего тени сгустились и стали, как будто, более осязаемыми. Какая-то угроза таилась в них. Ветер стих, и привычные звуки также умолкли. Вся живность со двора куда-то убралась, и даже из избы не доносилось ни звука. И лишь с далёкого болота лилась однообразная песня одинокого кроншнепа. Повторяющийся через равные промежутки времени настойчивый скрип приветствовал мрак, окутывающий землю. Зажглись первые звёзды, они постепенно заполняли небосвод, их равнодушное сияние отражалось в липком зеркале экскрементов, оставленных для меня моей новой подругой.
        События последнего времени утомили меня, и вот уже легкая дремота начала причудливо переплетать отступающие воспоминания прожитого дня и смутные, ещё не окрепшие грёзы наплывающих сновидений.
        Вдруг огромная зловещая тень мягко скользнула вниз от конька крыши и поплыла вдоль двора. Различались округлая голова, хищный клюв и устрашающие когтистые лапы. Хлопанья крыльев слышно не было, но тем явственней ощущалось упругое завивание воздуха, увлекаемого её быстрым полётом.
        Я понял, что она удаляется, нисколько не интересуясь мною, но сознание не успело ещё оценить этого, как тело его опередило; Я непроизвольно дёрнулся и покатился по направлению к избе…
        Прокисший воздух прянул на меня. Ещё мгновение, и Я бы грохнулся на пол, но то, что Я увидел перед собой, заставило меня приложить неимоверные усилия к тому, чтобы остановиться, и мне это удалось.
        Прямо передо мной стоял Старик! Его глаза масляно блестели и, одновременно, были пусты. От него несло смесью запахов лука и свежего перегара, в седой щетине застряли остатки трапезы. Шаткой походкой он направлялся ко мне.
        Старик шумно рыгнул, при этом его взгляд обрёл некоторую осмысленность.
        Намерения Старика не вызывали никаких сомнений. Жилистая рука с короткими толстыми пальцами, завершающимися широкими ногтями, обведёнными траурной каймой, приближалась медленно, но целенаправленно…
        Так вот как выглядит СМЕРТЬ!
        Ужас на мгновение сковал моё тело, но одновременно, без какого либо участия воли, заставил отпрянуть назад, причём ровно настолько, чтобы оказаться в Вороньих экскрементах.
        Плоскость подоконника  имела  небольшой уклон в сторону двора - Я заскользил по маслянистой поверхности, и не было способа удержаться. Просто был момент, когда Я ощутил отсутствие опоры, а затем не стало ничего, кроме набегающей снизу прохладной упругости воздуха.
        «Вот и всё», - с каким-то безразличием успел подумать Я…               


                2.

        Но это было не всё. Судьба решила распорядиться иначе.
        Разбиться при падении мне не позволили широкие листья лопухов. Жизнь не покинула  меня, и всё же, когда Я коснулся жёсткой поверхности, то убедился на практике в основательности закона всемирного тяготения. Далёкие небесные светила и земные кузнечики перемешались перед моим взором и веером разлетелись к периферии поля зрения. Потом наступила тьма…
        Видимо, прошло совсем немного времени, когда Я снова «обрёл себя» и с этим способность действовать. Подвластный неведомому импульсу, Я выкатился из полосы зарослей на относительно чистое место. Поскольку почва, покрывающая двор имела также небольшой уклон в сторону улицы, то Я покатился именно туда. Практически, в течение некоторого времени Я вовсе прекратил о чём- либо размышлять, полностью отдавшись на волю судьбы, толкавшей меня в неведомое. Единственное, что Я фиксировал посредством органов чувств, - это был процесс налипания на моё тело мелкого мусора, щедро покрывавшего двор. Подобное воздействие ещё более уменьшало мою способность анализировать ситуацию, но оно же, тем не менее, не позволило окончательно рухнуть созданной мною системе миропорядка.
        А, может,  мне было просто не до этого?!
        Вот и ворота. Благополучно миновав их, Я выкатился на улицу. Землю покрывала невысокая трава, мокрая от вечерней росы. Лаяли собаки, звенели комары, со стороны открытого настежь окна избы долетали неясные звуки словесной перебранки. Я догадывался, что её причиной явилось моё поспешное бегство.
        «Ах, вернусь ли Я снова когда-нибудь к тебе, моя милая малая Родина?!»
        Вскоре Я вынужден был остановиться, так как на моём пути возникли два силуэта. От них исходили волны опасности, подобные тем, что выделял Старик. Во мне ещё были свежи впечатления от недавних событий; Я вжался в основание забора, замер и прислушался, став невольным свидетелем происходящего между ними разговора.
        - Вот Я только одного не понимаю, Федя, - говорил тот, что выглядел посолиднее, - вроде мужик ты в силе, да и умом Бог не обидел, а живёшь кое-как!
        - Отчего же, кое-как? – спрашивал другой, казавшийся менее значительным. Во всём его облике угадывалось этакая врождённая непоседливость.
        - Да так, не по-людски как-то. Жизнь прошла, можно сказать - а ни кола у тебя, ни двора! Словом, ни жены, ни детей, ни скотины! «Перекати-поле» ты, Федя, деревяшка без корней, катишься, куда ветер подует!
       - Что до ветра, Стёпа, так ты здесь подзагнул! Может, Я этот ветер-то оседлал, да и еду, куда хочу! А не захочу, так  зацеплюсь колючками за куст какой или траву – сижу, пережидаю. А вот корни-то твои кто-нибудь - хрясь! – и подрубит, ты и свалишься, как сортир подгнивший!
        - Сам ты сортир, Федька! Не бойся, не подрубят, они у меня крепкие, в земле глубоко сидят! Вон и пашня у меня, восемьдесят десятин, сенокосы, амбары, хлева. И детей у меня целая куча – и все здоровые! А жена! Она и рукодельница и грамоте понимает, а знаешь, какая красивая да гладкая?!
        - Уж мне ли не знать! – невнятно вымолвил Фёдор.
        Стёпа это последнее почему-то не расслышал, а сам продолжал:
        - А и самое важное то, что когда, если придётся, помру – всё детям оставлю, знать будут, что я не зря жизнь-то прожил!
        - Так что с того? А если дети-то возьмут да и пропьют за неделю всё, что ты годами наживал?
        - Ну, тогда прокляну!
        -  Во, во! А сам-то тогда что?! Так и будешь гнить на своих корнях, как та колода сухая, пока тебя на дрова не изведут!
        - Тьфу, тебе, дурак! Ишь, чего захотел! На-кась, понюхай! – и повертел в воздухе фигуру из пальцев.
        Они немного помолчали, затем разом повернулись к забору, и Я услышал синхронное журчание двух ниспадающих струй.
        - Ну ладно, прощай пока, а я домой пошёл! - сказал Степан, - А ты куда теперь, али в скирду какую?
        - Иди, иди! Жена-то, чай, заждалась! Уж не подкачай!
        - Не подкачаю! -  и миролюбиво добавил, - А что, Федя, в скирде-то, небось, холодно бывает, в непогоду особливо?
        - Бывает и холодно. А я тогда выйду наружу, п…су, - ответил Фёдор, удаляясь, - мне и теплее! 
        Степан ещё некоторое время бесцельно оставался там, где стоял. Его рассеянный взгляд неожиданно натолкнулся на меня. Он наклонился и слегка пошевелил меня носком сапога, затем произнёс нечто для меня непонятное:
        «И-эх, ср…ый  Чернобыль!! Уж ежики-то и те, твою мать, а нам, людям куда?! Тьфу, срамота, прости Господи!». И быстро зашагал прочь, что-то бурча себе под нос.       
        Путь был свободен. Можно катиться. Некоторое время Я раздумывал, в какую сторону двигаться, ничего определённого не решил, но всё же покатился, избрав направление, по которому уходил Фёдор, возможно, интуитивно оно казалось мне более безопасным. Конкретной цели у меня не было - для выбора её просто не существовало причин.
        - А что такое, в сущности, цель? – внезапно, как бы прочитав мои мысли, громко спросил сам себя человек и резко остановился, - Ничтожный маячок, который мы сами выбираем во мраке пути, чтобы не затеряться в океане его безбрежности? Однако, беда в том, что так можно и расшибить свою самоуверенную башку, если перестать глядеть под ноги! Хм! Но одновременно верно и то, что цель, тем не менее, также имеет право на существование. Иными словами, здесь должна быть мера, только вот, чем её померить – это вопрос! Да, старик Конфуций знал, чему учил, стоит на эту тему побеседовать со Стёпой, только не говорить ему, что Конфуций – китаец, ничего не поделаешь, с некоторых пор всё китайское не пользуется авторитетом у православных!      
        Он уходил дальше, а Я следовал за своим новым знакомым, чувствуя себя всё более уверенно и комфортно.
        Ярко светила луна, свистели перепела, дорога была пряма и утоптана, маячивший впереди силуэт Фёдора излучал флюиды надёжности. Пахло свободой. Моё настроение соответствовало ситуации, оно было явно более чем приподнятым, и Я отдался на милость одолевшего меня желания развлекать себя своими собственными разглагольствованиями. 
        «Верно ты, Федя мыслишь, да не совсем! – рассуждал Я, - Конфуций ничего про меру не упоминал. Путь и только путь, - вот главное! Остальное – иллюзия. Сейчас Я качусь за тобой, и мне хорошо, и ни какой цели не хочу! Хватит, настрадался на подоконнике, большое спасибо, сыт на всю жизнь! Но теперь Я больше не раб своей судьбы, кстати, даже не мною выбранной, Я уже не тот, который «остужается», безропотно ожидая своей незавидной участи. Сегодня Я - тот Колобок, который УШЁЛ, презрев заботы повседневности. Сегодня Я…
        И тут случилось неожиданное. Человек сходу перепрыгнул какую-то канаву, а Я не успел отреагировать и с шумным всплеском обрушился в зловонный поток, который немедленно подхватил меня и понёс в неизвестном направлении.
        Человек обернулся и посмотрел на меня.
        «Манна небесная, ставшая жертвой антропогенного ландшафта», - произнёс он равнодушно, а затем продекламировал:

Плывёт горбушка по реке,
Старушка плачет вдалеке…
Не в том беда, что нету больше
Колобка –
Обидно, что закончилась мука!

        Не знаю, сколько прошло времени, может миг, может целая вечность. Я нёсся по стремнине, меня швыряло в водоворотах. Невозможно было дышать, иногда Я на какое-то время терял нить сознания, казалось, Я умирал…
        Вот впереди возникло нечто, вроде трубы, и Я был безжалостно втянут в её узкое скользкое чрево. В трубе течение стало совершенно бешеным, и вскоре меня выбросило потоком в обширный водоём со стоячей чёрной водой. Здесь запах был ещё более невыносимым. Перед тем как распрощаться с жизнью, Я невольно взглянул вверх, в начинающее сереть небо и, к своему удивлению, увидел мою старую знакомую – Ворону. Она сидела на верхушке огромной засохшей ели, в незапамятные времена выросшей в этом страшном месте.
        - Сегодня ты потрясающе элегантен! – произнесла она.
        - Помоги мне выбраться отсюда! - взмолился Я.
        - С какой стати? – поинтересовалась Ворона.
        Она была в своей отвратительной манере общаться, и поэтому Я не сдержался.
        - Ты должна это сделать! – закричал Я, - В конце концов, это ты вынудила меня покинуть Родину, и все злоключения, выпавшие на мою долю, лежат на твоей совести! «Мы ответственны за тех, кого приручили», -  почему-то вспомнилось мне.
        - Ну, давай не будем дёргать цитаты из текстов без контекста, - невозмутимо ответила она, а лучше отделим «мух от котлет»!
        - Что ты имеешь в виду?
        - Во-первых, я ничего тебя не вынуждала делать, а всего лишь дала добрый совет, не заставляя им обязательно воспользоваться. Причём подчеркнула нечто, чего ты не захотел услышать: ты должен был скатиться со своего пресловутого подоконника СОЗНАТЕЛЬНО. Но для тебя оказалось предпочтительнее веселить публику. Признаюсь, я предвидела, что ты пока не способен брать на себя ответственность за свои поступки, но времени ждать, пока тебя слопает старик, не было, и мне не оставалось другого выбора, как режиссировать это твоё представление. Далее, если даже, apriore, факт твоего побега, как бы то ни было, свершился, что дало тебе шанс жить разумно, но ты этот шанс не использовал, а покатился за тем бездомным гражданином. Кстати, позволь-ка полюбопытствовать, - почему ты выбрал именно этот путь, а не двинулся за тем другим, за Стёпкой?
        - Точно не знаю, но, кажется, это произошло как-то интуитивно. А впрочем…. Знаешь, ведь он шёл к себе домой, и где бы Я оказался, следуя за ним? Зачем было убегать из одной избы, чтобы попасть в другую! Мне уже вот так этот подоконник! – и Я показал жестом вдоль того места, где должна была быть шея.
        - Зато ты теперь по это самое место в дерьме, и знаешь почему?
        - Потому, что так случилось!
        - А что такое случай?
        - Ну, скажем, стечение непредвиденных обстоятельств.
        - Хорошо! Тогда что такое – «предвиденные» обстоятельства?
        - Те, которые можно предсказать, точнее просчитать.
        - Как же?
        - Используя известные законы и свойства разума!
        - Браво! Ну а всё то, что не подпадает под эти условия, следовательно, случай, да?
        - Вытащи меня отсюда, пожалуйста!
        - Ты не ответил на мой вопрос. «Да» или «Нет»?!
        - Да, чёрт возьми!
        - В таком случае, советую тебе попробовать хоть иногда отвлекаться от штудирования свойств физических законов и перестать призывать на помощь свой несовершенный разум по каждому поводу. Эффект данного манёвра будет заключаться в том, что ты на время перестанешь делить происходящие события на случайные и «закономерные».
        - Ты, тем не менее, не объяснила, почему Я оказался в дерьме, - напомнил Я, но она дала мне понять, что не намерена продолжать эту тему.
        - Добавлю только то, - сказала Ворона, - что путь, по которому ты катился за пресловутым бездомным гражданином, был ЕГО путь, и он идёт по нему вполне благополучно. Ты же решил на «чужом горбу» въехать в рай - и вот результат! Так что – с праздником Нептуна!       
        Мне нечего было возразить ей, или Я не умел подобрать слов.
        - Пожалуйста, вытащи меня! – только и смог повторить Я умоляющим голосом.
        Она  минуту оставалась в нерешительности.
        - Хорошо, я тебя вытащу, хотя и чувствую, что ты и в дальнейшем станешь позволять себе наступать на одни и те же грабли, даже в том случае, когда весь твой жизненный опыт будет тебе рекомендовать не делать этого.
        Её заявление показалось мне весьма спорным, но Я находился уже на грани изнеможения и не решился высказаться против.
        Ворона, лихо спланировав над водоёмом, приблизилась ко мне и схватила своим широким клювом. Мгновение спустя, Я был на твёрдой земле.
        Придя несколько в себя, Я занялся естественным в подобном положении самоанализом. Моё состояние было ужасающим: Я размок и весь пропитался отвратительным запахом отстойника. Творец не смог бы создать ничего более жуткого, будь он даже в самом скверном расположении духа! Рядом со мной находилась Ворона. Она разглядывала меня, как мне казалось, сочувственно. Глаза её лучились.
        - Ну что, как самочувствие, - поинтересовалась она, - болезнь отступает?
        - Какая болезнь?
        - Да твоё головокружение от успехов!
        - Знаешь что, - сказал Я, - мне не очень нравится эта свобода, которую Я получил по твоей милости.
        - А почему ты решил, что она тебе должна нравиться?
        - Но если дело не в этом, тогда в чём же состоит смысл твоей свободы?
        - Я уже говорила неоднократно, что смысл в ПУТИ, по которому ты идёшь!
        - Вот ты говоришь - путь, путь, но Я, всё же, так ничего и не понял. Куда Я иду? Зачем? На основании чего, вообще, мы выбираем его?!
        - Кстати, здесь ты глубоко заблуждаешься, это только нам кажется, что мы выбираем путь, на самом деле ОН выбирает нас. Что же касается того, куда он нас ведёт, то здесь всё понятно.
        - И куда?
        - К смерти, конечно, Колобочек, к смерти!
        - И ничего нельзя сделать?
        - Ровным счётом – ничего! Да в этом и нет необходимости!
        Я не захотел далее вести разговор на эту тему, мне просто было страшно узнать от другого то, что Я и так уже знал; это знание шло из глубины меня. Ворона, как всегда, видела меня «насквозь».
        - Печалься, Колобок, печалься! – сказала она, - Это естественно для всех живых существ. Единственное, чего ты не должен делать – это позволить своей печали застилать перспективу твоего пути. А идти всё-таки надо! Я не могу тебе объяснить почему - это выше нас с тобой.
        Она помолчала.
        - И ещё, должна тебе признаться, мне очень жаль, что я также не могу оценить весь букет ароматов, которыми ты сейчас пропитан: к сожалению, у птиц практически отсутствует обоняние!
        Её манера неожиданно переходить от серьёзного разговора к такого рода шуткам была для меня непостижима.
        - Отрадно уже то, - добавила она, - что твоё сегодняшнее приключение вполне укладывается в классическую схему: невозможно попасть в рай, не пройдя чистилища. Хотя я очень сомневаюсь, что тебя ждут в раю, напротив, мне думается, что пройдёт совсем немного времени, и ты увидишь чёрта!
        Занимаясь собой, точнее – ковыряясь в себе, Я не заметил, как она исчезла. Моя поверхность постепенно обсыхала, и, как следствие, ко мне возвращался оптимизм и хорошее самочувствие. Всё окружающее казалось каким-то непривычным, обновлённым, невиданным. Местность, в которой Я теперь находился, сильно отличалась от того типа ландшафта, к которому Я притерпелся ранее, лёжа на подоконнике.      
        Неожиданно для самого себя Я снова покатился вперёд, и сразу ощутил, что теперешнее моё состояние кардинально отличается от того, которое превалировало после того, как Я свалился с подоконника. Постепенно мною овладела самая настоящая эйфория. Размышляя на эту тему, Я пришёл к выводу, что эта потрясающая метаморфоза произошла из-за присутствия во мне знания о том, что Я качусь. И пусть даже совсем неважно куда! Но это решение катиться  было принято мною, и только мною, без учёта всяческих внешних обстоятельств и даже вопреки им. Теперь Я был сама ответственность, та ответственность, о которой мне многократно пыталась говорить Ворона. Моя спасительница!
        О! Как Я был сейчас ей благодарен!   
        Теперь Я катился к опушке далёкого леса, туда, к подножию огромных деревьев, уже готовых к тому, что с минуты на минуту из-за их верхушек должно было брызнуть лучами новое солнце, чтобы затопить своим волшебным светом весь этот необъятный и прекрасный мир.
        По пути стали попадаться невысокие заросли, преимущественно хвойных пород. Почва была усыпана опавшими иглами, и их аромат постепенно вытеснил или нейтрализовал зловоние, накануне подавлявшее меня. Живительные смолы пропитали моё тело; смешиваясь с предыдущими вкраплениями, они делали его крепким и упругим; перемещаясь, Я подпрыгивал на неровностях, совершенно не ощущая боли, а только радость от движения.         
        Я не знал, достигну ли когда-нибудь большого леса, но это было не важно. Чувство приятной, никогда ранее не испытываемой отрешённости владело мною. Я жил «здесь и сейчас». Мне не нужно было мифического рая – рай простирался вокруг меня. Миг казался вечностью!
        Ах, моя дорогая Ворона! Хоть Я и благодарен тебе за всё, что ты для меня сделала – тем не менее, позволь с тобой кое в чём не согласиться! Это по поводу твоих мрачных предсказаний. Потому что Я-то знаю, уверен – самых Великих пророчеств можно избежать или заставить их работать на себя! Для этого, в сущности, нужно совсем немного – достаточно просто жить и радоваться жизни, как теперь это делаю Я - самый счастливый на свете Колобок. Колобок, сумевший победить уготованную ему судьбу - быть пошло съеденным!
       «И как он этого добился»? - спросите вы.
        Он же вам ответит: «Всё очень просто – он УШЁЛ»!
        Всё, назад дороги нет! Только вперёд, и чёрт мне не брат!
        И тут…
        И тут Я увидел чёрта! Он сидел в засаде под кустом и пристальным взглядом рассматривал меня. То, что это был чёрт, сомневаться не приходилось. В его широко расставленных красных глазах играли отблески адского огня. Длинные острые рога увенчивали его голову. Непередаваемый ужас буквально вдавил меня в землю, практически расплющив. Ужас усугублялся тем, что увиденный мною чёрт невыгодно отличался от привычного для меня образа, рисовавшегося до встречи с ним. Дело было в том, что он оказался белого цвета!
        Если вы меня понимаете, белый цвет обладает тем свойством, что он всегда является экстремальным в ряду других цветов; и хотя в природе белизна часто умножает и облагораживает красоту, словно даря её своими собственными особыми достоинствами, она, в то же время, и усугубляет до крайней степени её жуткие качества.
        Думается, вы понимаете, о чём Я хочу сказать.
        Итак, он был белым. Белее неприкаянных душ, появляющихся порой в старинных замках и пугающих впечатлительных лордов; белее алебастрового сияния погребальных саванов и надгробных камней в ночь полнолуния на проклятых погостах; белее тысячи белых хрестоматийных чудовищных китов, перемалывающих белыми страшными зубами такие же белые костяные протезы сумасшедших шкиперов!




Глава 2.

1.
               
        Он открыл глаза и немедленно сел. Для него сделать это было несложно, так как привычку к мгновенному переходу из состояния сна к бодрствованию он вырабатывал всю свою жизнь и довёл, наконец, до совершенства.
        Заяц, а это был именно Заяц, внимательно прислушался. Прислушиваться было одним из наиважнейших его занятий, как при пробуждении, так и в процессе остальной повседневной деятельности. А надо сказать, что, хотя слух у него был и так замечательным, благодаря врождённым качествам, он, тем не менее, не останавливался на достигнутом и продолжал его совершенствовать.
        Что касается развития других органов чувств, то здесь можно упомянуть неплохое обоняние; хотя по причине пристрастия нашего героя к  определённого рода пищевым ингредиентам, содержащим дубильные вещества, оно не являлось столь уж безупречным. Если же говорить о зрении Зайца, то оно и вовсе было, образно выражаясь, не блестящим. Заяц видел недалеко и расплывчато. Более того, из-за характерного расположения органов зрения – по бокам головы – воспринимаемая картина мира представлялась ему в образе двух противоположно направленных и не соприкасающихся своими поверхностями конусов.
        Согласитесь, перемещаться в пространстве, наблюдая перед собой преграду в виде непроницаемой завесы не особенно сподручно, но он преодолел и это неудобство, тренируясь изо дня в день в течение всего отмеренного ему срока.
        Вообще, Заяц очень гордился своими достижениями. Он считал, что это позволяет ему постоянно закреплять некую уверенность относительно того, что окружающие имеют дело с ним как с яркой индивидуальностью. Иными словами, он ИМЕЛ свою личную историю, которой по праву гордился.
        С точки зрения Зайца, стиль безупречного следования традициям являлся единственным способом противостоять каверзам и невзгодам этого жестокого мира. Девизом его жизни могло бы стать выражение «правило и распорядок», если бы он потрудился когда-нибудь этот девиз сформулировать. Но, тем не менее, такие принципы были для Зайца святы и ни в коем случае не могли подвергнуться пересмотру.
        Если же жизнь всё же пыталась злонамеренно внести некоторые коррективы, предполагающие изменение поведения, то тогда эти её попытки рассматривались им как некие досадные флюктуации, безусловно, имеющие место быть, но не являющиеся основанием для пересмотра взгляда на установившийся порядок вещей. К примеру, с наступлением предзимних холодов он обязательно линял, меняя свой пегий шерстяной покров на безупречно белый. Такую процедуру он совершал с маскировочными целями, и его не сбивал с толку тот факт, что зимы, порой, выдавались практически бесснежными, и он становился заметным на фоне чёрной земли. А выписывая многочисленные петли и скидки, уходя от преследования, иногда оказывался в самом просматриваемом во всём лесу месте. Но и это его не смущало, главное традиции были выдержаны, а всё остальное, как говорится «в руках Божьих».
        Итак, он сел и прислушался. Казалось, ничто не предвещало опасности. И хотя состояние атмосферы в это утро было не вполне благоприятным – с тяжёлым стуком падали с окружающих кустов капли росы, мешая сосредоточиться – надо было начинать двигаться, так как время всегда дорого, в особенности для существ сумеречных, к коим и относился наш Заяц. Скоро окончательно рассветёт, тогда придётся выбирать новое место покоя и лежать там, затаившись вплоть до грядущих - уже вечерних сумерек.
        Итак, убедившись, что ему ничего не угрожает, он оставил единственный сухой нагретый участок подзолистой почвы, дававший ему приют в течение прошедшей ночи, и привычным скоком, поминутно останавливаясь для контроля пространства, направился в сторону обнаруженных накануне аппетитных зарослей молодого осинника на зарастающей вырубке. Однако, не успев сделать и полусотни скачков, Заяц вновь замер и прислушался. Со стороны луга доносился звук от движения  незнакомого объекта. Этот звук не был похож на все те звуки, которые Заяц слышал когда-либо ранее, следовательно, единственно правильным решением оставалось продолжать прислушиваться и ждать, когда ситуация разъяснится.
        Вскоре ожидание увенчалось успехом. Из ближайших кустов выкатилось нечто, действительно, прежде невиданное.
        Существо стремительно приближалось. Вектор направления его движения  указывал непосредственно на Зайца, и последний уже готов был прыснуть в сторону, всецело полагаясь на проворность тренированных задних конечностей, как вдруг то, что двигалось, резко остановилось.
       Заяц также оставался неподвижен. Две волны страха, соединившись вместе, произвели негромкий хлопок; в воздухе разлился озон, наэлектризовав шерсть Зайца и приподняв её вертикально, обнажая белый подшёрсток. Затем наступила тишина…


                2.

        Слышалось негромкое щебетание птиц. Лёгкий ветерок, проносясь над верхушками деревьев, помогал птицам стряхивать с себя остатки ночного оцепенения. Мелкие насекомые копошились перед моим взором, выбираясь из анабиоза навстречу наступающему утру.
        Всё это меня не касалось – Я умирал… И лишь одна идея озаряла сознание: «Почему мы всегда умираем как раз тогда, когда только начали жить»?!
        От этой мысли мне стало так невыносимо обидно, что захотелось как можно быстрее со всем покончить. Даже страх, как таковой, куда-то ушёл, и  Я направил взгляд в сторону объекта, являющегося причиной моей скорой погибели.
        Но, странно, вместо встречи лицом к лицу с запредельным ужасом, призванным уничтожить меня окончательно, Я увидел нечто, заставившее меня испытать чувство разочарования.
        Причина этого разочарования заключалась в том, что под действием первоначального испуга, моё описание мира «подложило мне собаку» введя в заблуждение здравый рассудок, гротескным образом исказив информацию, поступившую от органов чувств.
        Этот «чёрт» не был белым в строгом смысле этого слова, просто его светлая окраска резко контрастировала с более тёмным фоном окружающих предметов, более того, при внимательном рассмотрении оказалось, что рога исчезли, оставив место несообразно длинным по сравнению с его общими размерами ушам. Два желтоватых выступающих из-под короткой верхней губы резца указывали на представителя вегетарианского сословия. Редкие усишки свидетельствовали о наличии в характере их обладателя черт суетности и самодовольства. Но главное заключалось в том, что существо смотрело на меня, пожалуй, даже более испуганно, чем Я на него. Это окончательно привело меня в чувство.
        Альбинос пошевелился и первым  нарушил молчание.
        - Здравствуйте! Я – Заяц! – представился он.
        - Колобок! – отрекомендовался Я в свою очередь.
        Его следующее заявление показалось мне весьма абсурдным, более того, оно мне просто не понравилось.
        - Так вот, Колобок, - произнёс Заяц, - я тебя съем!
        - Съешь?! Но зачем?! – искренне удивился Я.
        - На том основании, что ты являешься съедобным и, одновременно, не представляешь для меня опасности.
        - Ну, так что с того? Ведь ты также съедобен и не представляешь опасности, например, для одной моей близкой знакомой, однако, она не пытается тебя немедленно съесть. По крайней мере, пока ты жив!      
        - Нас, диких зайцев, вообще есть безнравственно, поскольку мы являемся украшением родной природы, а численность наша в последние десятилетия имеет тенденцию к сокращению.
     - Но нас, Колобков, ещё меньше, и разве мы не можем считаться украшением природы?
        - Об этом мне ничего не известно.
        - Но теперь-то ты знаешь?!
        - Нет, не знаю! Я только слышал то, что ты мне сказал. А знать – это кое-что другое, скорее всего, знать – это поверить в то, что тебе сказали. Но для этого требуются некоторые усилия и определённое время, а мне  некогда тратить моё драгоценное время на приложение усилий к тому, что не является в моей жизни необходимым!
        Логика его рассуждений завораживала.
        - Хорошо, хорошо! Скажи, пожалуйста, а на что тебе тогда не жалко тратить усилия и время?
        - Как на что?! Очень даже на многое! Например, на сон, питание и размножение!
        - И это всё?
        - Думаю, что этого достаточно.
        - Так ты ещё и думаешь?! Это будет твоё уже четвёртое действие!
        - Ну, разумеется! Я тебе, Колобок так скажу, без излишнего мудрствования, я – Заяц и живу как все нормальные Зайцы!
        - А конкретнее?!
        - Изволь! Во-первых, я живу, как Заяц, потому, что Зайцем родился и никогда об этом не забываю. А во-вторых, я живу, как Заяц, потому, что всегда гордился этим, а именно тем, что я – Заяц, и мне становится жалко себя, когда жизнь подсовывает мне такие загадки как, например твоё появление, а когда мне жалко себя, то очень хочется чего-нибудь погрызть!
        - И тогда в тебе просыпается агрессивность, как сейчас? – спросил Я.
        - Да, это так! Но верно и то, что, я эту свою агрессивность постоянно контролирую и сдерживаю, другими словами – ограничиваю.
        - И чем же ты её ограничиваешь?      
        - Страхом!
        - Страхом?!
        - Да, страхом перестать быть Зайцем!
        - Это в том смысле, что тебя могут тоже съесть?   
        - Вообще-то, да.
        - А что ты ощущаешь, когда чувство страха превалирует над агрессией?
        - Голод!
        Я понял, что никогда не выберусь из этой схоластики, и решил изменить русло беседы.
        - Слушай Заяц, - предложил Я, - съесть ты меня всегда успеешь, а пока не желаешь ли послушать историю моей жизни? Ведь, не исключено, что ты сможешь извлечь какую-нибудь пользу из этого для себя.
        Это вряд ли! – ответил он, - а, впрочем – валяй! Я послушаю, поскольку, слушать – это по-нашему, по-заячьи!               
        И Я вкратце рассказал ему историю своей жизни, проделав это без ложной скромности, но и без всякого хвастовства.
        Мой рассказ занял не очень много времени – по моему понятию – чуть более полутора часов. Главным  же лейтмотивом её было то, что Я УШЁЛ. О том, что Я ушёл и от кого ушёл, Я упомянул, по крайней мере, раз пятнадцать. Впрочем, признаюсь, можно было бы обо всём этом рассказать значительно короче, но Заяц, по-видимому, был неплохо воспитан, и меня не перебивал, а попробуйте-ка остановиться, когда вас не перебивают! Но, всё-таки, Я остановился и посмотрел на Зайца. 
        Он безутешно рыдал, яростно разрывая когтями грудь. Я даже пожалел, что так разоткровенничался, ввергнув в столь тяжкие переживания, существо, не сделавшее мне ничего плохого.
        - Не плачь, несчастный! – сказал Я ему, - К чему слёзы, если Я жив, здоров и полон сил!
        - Как мне не плакать, - ответил он, предварительно высморкавшись, - ты не представляешь себе, как эти все блохи и клещи докучают нам, теплокровным созданиям, а ещё ты тут заставил меня неподвижно просидеть полдня, выслушивая этот твой хвастливый бред! Может ты и в самом деле великий герой, а по мне гораздо больше мужества требуется для того, чтобы просто смиренно выполнять свой долг. Думаешь легко вот так ежедневно заниматься этой нескончаемой рутиной без надежды на достойное вознаграждение?! Да, это тебе не шататься  по окрестностям без смысла и цели!
        Мне от его упрёков стало стыдно.
        - А знаешь, что! – добавил он, как-то вдруг неожиданно воспрянув, - Пойдём со мной, прогуляемся немного по лесу! Всё ж веселее, чем болтать здесь попусту! Давай, поспевай за мной!
        Не дожидаясь моего ответа, он быстро поскакал в направлении густых зарослей осинника, и мне ничего не оставалось делать, как последовать за ним.
        - В самом деле, - продолжал он разглагольствовать на ходу, не забывая, тем не менее, иногда на мгновение замирать для прослушивания всяческих непонятных для него звуков, - сколько можно жить всей этой обыденностью?! Сплошная «проза», суррогат жизни - и никаких положительных эмоций! Даже любимое дело совершаешь безо всякого энтузиазма, один только трезвый расчёт – борьба за место под солнцем! Где она - новизна ощущений, где очарование юности?! Ведь было всё, было! А теперь ушло, растворилось, нет ничего, одна только гадость вокруг. Всюду битое стекло, пластик; уж никто для тебя больше не подрубает молодняк, не кладёт соль, а эта отвратительная енотовидная собака! Слыхал?! Какая такая акклиматизация, зачем, кому понадобилось?! Смысл?!! Не по-ни-ма-ю!
        Вскоре мы с Зайцем достигли круглой, заросшей изумрудной травкой полянки, в центре которой виднелась небольшая оплывающая горка тёмно-бурой окраски. Лёгкий ветерок доносил странный сладковатый запах.
        - Видал?! Я нашёл! – гордо сообщил Заяц.
        - Что это?
        - Это Ёж. Тоже жил, теперь пал, как-то тихо и незаметно отошёл в мир иной. Да! Вот жизнь, судьба точнее! А ведь тоже, наверное, работал на износ, старался для кого-то. Теперь – всё! Отмучился, горемыка. Ну да ладно!
        Заяц вдруг высоко подпрыгнул, затем перевернулся на спину и начал интенсивно валяться, ёрзая на том, что когда-то было ежом. При этом он весело фыркал и сучил длинными лапами.
        - Ну что стоишь?! – закричал мой приятель, - Присоединяйся!
        - Зачем?
     - Во-первых, превосходно выгоняет паразитов, но главное даже не в этом, впрочем, сам увидишь! Давай – давай!!
        С минуту, поколебавшись, Я присоединился к Зайцу. А что было делать?!
        Вначале ничего интересного не происходило; меня сильно мутило от специфического запаха, и процедура не казалась приятной. Зато потом …!
        Катаясь по бренным останкам, Я не смог уловить, в какой момент всё, что меня окружало – лес, поляна, небо в лёгких облачках и прочее (в том числи и Заяц) просто перестало существовать! Оставалось только одно: мне было ХОРОШО! Я парил в нездешних сферах!
        Так вот, оно, настоящее! Это и есть свобода! В чём ты пыталась так настойчиво, но безуспешно меня убедить, глупая Ворона?! Какой такой путь, ведущий к страшной смерти, ты предлагала мне совершить?! Тоже, нашла камикадзе! Смерти нет и никогда не будет, так как Я УЖЕ в раю! И мне плевать на то, что подумают окружающие! Если моё времяпрепровождение кого-то не устраивает - это их проблема! Я же теперь твёрдо знаю, что мне нужно, чтобы быть счастливым. Только вот, почему раньше–то Я не испытывал ничего сравнимого с этаким удовольствием? Где Я был всё это время? Какой замечательный парень этот Заяц! Мой лучший друг!!! Теперь Я знаю, мы с ним навсегда останемся вместе. Будем жить в этом лесу, занимаясь тем, чем занимаемся в данный момент. Вот в этом  и заключается наша свобода. Ибо, мы с другом Зайцем - есть весь мир, этот ёж – рай, а та сила, что заставляет разлагаться эти ткани, и есть БОГ!


                3.

        - Эй, приятель! – донеслось до меня через неопределённое время, - Не слишком увлекайся! Я не хочу тебя тащить, а нам ещё много чего предстоит!
        Голос пробивался как бы через плотную и липкую толщу. Приложив некоторое усилие, Я догадался, что он принадлежит моему новому знакомому - Зайцу.
       Да, по-видимому, Зайцу!
        - Оставь меня, дружище! - провозгласил Я, - Мне и так хорошо!
        - Давай-давай! – настаивал голос, - Пора в путь! Возьмём пару морковин  - и в кочкарник, к подругам. Там будет ещё интереснее!
        Применив некоторое усилие, Я попытался сориентироваться в пространстве, и это, хотя и с трудом, мне удалось. Я понял, где находится верх, а где низ, и, поскольку, минутой ранее Я воображал их расположение совершенно немыслимым образом, то почувствовал себя в некотором роде победителем.
        - К чёрту морковь, с меня и этого достаточно! – заважничал Я, - Никуда не пойду!
        - Ах, не пойдёшь, тогда пойду один, но в таком случае ты мне больше не друг! – он снова зарыдал, - Я перед ним, можно сказать, душу свою вывернул, а он! Я-то думал!… Эх!!…
        Он поскакал прочь. Я же почувствовал укол совести. Это было похоже на ощущение, будто в тело вонзилась тонкая иголочка, сквозь которую поступает под давлением некоторая субстанция, постепенно заполняющая болью близлежащие ткани и далее распространяющаяся по всему телу.
        Я знал, как называется эта субстанция.
         «Жалость»!
         «Жалость, жало, - почему-то один корень», - некстати подумалось мне.
        - Постой! – закричал Я, - Погоди! Ладно, идём за морковью, чёрт с ней! Скажи, а это где, это далеко?
        - Решил идти – так иди и не стони! Куда надо, туда и идём! – в его голосе всё ещё чувствовались нотки обиды, - Скажи спасибо, что дорогу показываю!
        Заяц явно не спешил к примирению.
        - А вообще-то не очень далеко, - он несколько смягчился, - там, за опушкой леса есть поле, и моркови этой там до хрена и больше, идём, сам увидишь. А сорт – класс! Кормовой! Короче, не пожалеешь! Только давай поскорее, поторапливайся, а то уже светло, мне нельзя так поздно – много всякой сволочи гуляет по полям!
        « Какого хрена сдалась мне эта морковь»?! – подумал Я про себя, а сам спросил: «Какая сволочь»?
        - Обыкновенная! Люди! Террористы и беспредельщики! Им сезон, не сезон – всё равно! Нас…ли они на порядок! Ну же, пошевеливайся!
        В голове у меня ещё шумело, но свежий воздух уже делал своё дело – Я постепенно обретал присущую моему обычному состоянию гамму восприятия действительности. Будто некая точка, ранее бестолково колебавшаяся вокруг условного центра, нашла, наконец, положение устойчивого равновесия.
         Вот и поле. Отделённое от леса неглубокой канавкой, оно простиралось влево, вправо и вперёд, и его очертания терялись за горизонтом. Среди разнообразия чуть пожухлых, но мощных сорняков проглядывали нежные тёмно-зелёные метёлочки.
        Морковь!
        Заяц резво выскочил из кустов и на мгновение застыл на месте, затем прыгнул на дно канавки, намереваясь тотчас же приступить к мародёрству на расстилавшейся перед ним житнице. Я последовал за ним.
        - Ну, что я тебе говорил! – начал он в своей обычной манере, но вдруг Я уловил во всём его облике странную метаморфозу. Он вдруг умолк, приподнялся, вытянувшись столбиком над бороздой; при этом его уши сначала резко прянули вверх, затем мгновенно оказались плотно прижатыми к загривку. Он повернул ко мне голову, его глаза выразили неземную тоску и, одновременно, покорность судьбе. Всегда мокро блестевшая розоватая пуговка его носа на глазах высыхала.
        - Поздно! – скорее угадал, чем услышал Я его слова, - Я же тебя просил, я так умолял…!
        Он не закончил. Его подбросило вверх, как будто он хотел сделать сальто. Мелькнули длинные лапы, покрытые с внутренней стороны палевым подшёрстком, затем Заяц грохнулся наземь, перекувырнулся пару раз через голову и затих, оказавшись зажатым между корней высокой сосны, растущей на опушке и сосущей соки из культивированной земли. Одновременно Я услышал непонятный, но страшный, раскалывающий небо грохот, отозвавшийся многократным эхом от стены леса. После этого последовало ощущение то ли назойливого звона, то ли звенящей тишины.
        Не в состоянии о чём–либо мыслить, Я тупо смотрел на маленькое насекомое, хлопотливо снующее в области гениталий моего, теперь уже бывшего, попутчика по жизни. Слева, вдоль канавки тянуло запахом гари; ворсинки войлочного пыжа, отслужившего свою службу и теперь разорванного, мягко стелились на землю.


*   *   *

        … Он понял всё ещё за мгновение до того, как это случилось. В тот момент, когда выпрыгивал из кустов на открытое место, он уже ЗНАЛ, что мёртв. И потому те последние его слова, обращённые к Колобку, были им произнесены просто в силу привычки фиксировать мир. Они ничего не могли исправить или отменить, и он об этом также знал. Сознание успело зафиксировать металлический звук щёлканья курка, затем ощущение набегающей горячей волны, завершившееся безжалостными ударами многочисленных маленьких свинцовых градин. И когда они уже вонзились в плоть, до затухающего сознания докатился раскат грома, после чего наступил мрак. Но и он не был продолжительным.
        И не стало НИЧЕГО!


*   *   *
               
        … Он понял всё ещё за мгновение до того, как это случилось. В тот момент, когда заяц выпрыгивал из кустов на открытое место, он уже ЗНАЛ, что не промахнётся.
        Палец плавно давил на спусковой крючок; детали ударно-спускового механизма работали чётко. Молекулы газа, образовавшегося в результате процесса горения пироксилина, множились в тесном объёме патрона и толкали с неистовой силой заряд дроби вдоль ствола. Потом был короткий спринтерский забег к месту трагедии, и последующая смесь триумфа с разочарованием.
        И жалко, и противно, но как здорово!


*   *   *

        Когда человек подбежал к убитому им зайцу, его внимание привлёк небольшой округлый желтоватого цвета предмет.
        Ну и что! Мало ли мусора валяется под ногами! Необходимости в дальнейшем исследовании не было, главное, охота оказалась удачной. Коротко размахнувшись, человек послал пинком в направлении поля то, что, собственно говоря, и явилось косвенной причиной его охотничьего счастья. И провожая взглядом летящий объект, он успел продумать короткую бессмысленную рифму:
       «Охоте – конец, турнепсу – п…ец»!
        А потом и вовсе забыл о нём…


4.

        Солнце клонилось к закату, когда Я начал воспринимать окружающее. Я не соображал, где нахожусь и для чего. А, исследовав себя, смог констатировать, что, буквально, смят, в прямом смысле этого слова.
        Всё тело ныло. Я лежал, а вокруг меня простирались густые травянистые заросли.
        Тут Я почувствовал присутствие кого-то рядом с собой и, раскинув нити моего восприятия в близлежащие окрестности, обнаружил свою старую знакомую – Ворону. Она расположилась невдалеке на низком холмике земли и деловито перебирала что-то клювом.
        - Употребление наркотических веществ, - произнесла она менторским тоном, обращаясь в пространство, - удивительно действенный способ прояснения сознания, особенно в том случае, когда оно отягощено заботами повседневности. Однако злоупотребление ими неизбежно ведёт к разрушению здоровья, вплоть до летального исхода.
        Я мгновенно вспомнил печальный конец Зайца и все предшествующие события этого дня.
        - Почему мы так невеселы? – спросила Ворона, - Соскучились по бабушке?
        Я меланхолично отвечал в том духе, что если бы не моя встреча с Зайцем, то он был бы до сих пор жив.
        - Ну, разумеется! А если бы не встреча старика со старухой пятьдесят лет назад, то он был бы ещё живее!
        - Скажи, почему ты по любому поводу ёрничаешь?!
        - А ты предлагаешь мне поплакать? Что ж, неплохая идея! Давай, предадим его бренные останки земле -  закопаем в ямку то, что не захотел забрать с собой охотник, а вокруг, на всякий случай, польём хлоркой!
        Вдали раздался грохот выстрела.
        - Слышал?! Ещё один сгорел на работе! Тоже из-за тебя?
        - Ладно, не передёргивай, мне просто жаль Зайца!
        - А вот здесь ты приврал!
        - Почему?
        - Почему, в смысле «зачем», я этого не знаю, но, всё же, приврал! Ведь тебе жалко не Зайца, а самого себя!
        - Это как? Я же жив, а он мёртв!
        - Видишь-ли, твоя жалость к себе началась с самого первого момента вашей встречи. Сейчас поясню. Во-первых, когда ты принял его за нечто другое, тебе стало жалко себя из-за того, что тебе грозит погибель. Далее, ты жалел себя за то твоё непонимание, с каковым был вынужден выслушивать его бредовую философию. Правда, ты ему отомстил тем же, когда заставил его, в свою очередь, выслушивать твоё жизнеописание. Когда же вы с длинноухим другом наслаждались, валяясь на падали, тебя твоя жалость о том, что ты ранее не удосужился вляпаться в подобное дерьмо, едва не сделала вечным соседом усопшего ежа. Наконец, ты так изжалобил себя за то, что оказался таким чёрствым и не сразу захотел последовать за Зайцем в его авантюрном предприятии, что забыл совершенно, кто ты и куда идёшь. Тебе нужна была эта морковка?
        - Признаться, нет.
        - Вот именно! Итак, нельзя не согласиться, что ты и твой приятель по очереди паразитировали друг на друге до самого окончания вашего рандеву. Но главное заключается в том, что твой покойный приятель оказался сильнее тебя!
        - Почему?
        - Да потому, что он тебя, а отнюдь не ты его сумел втянуть в свои проблемы. Это он тебя соблазнил, изнасиловал и бросил на этом огороде, а сам отошёл в «лучший мир». Ты оказался совершенно незащищённым!
        - Я пытался защищаться, но так случилось…
        - Опять «случилось»! - перебила она меня, - Пойми, глупец, - защищаться, как правило, бесполезно.  Надо УЖЕ быть защищённым!  И тогда не случится ничего!
        - Что Я должен делать, чтобы быть защищённым?
        - Ничего особенного, просто идти своим путём! Я уже говорила тебе об этом и не один раз. Но ты предпочёл сначала наложить в штаны, увидев глупенького зайчишку, а потом, видимо от радости, что тебя не слопали, попал к нему в зависимость.
        - Ты сама меня спровоцировала на мой первоначальный испуг, внушив, что Я увижу чёрта, и Я поддался твоему внушению. Потому и испугался.
        - Причём здесь испугался?! Испугаться может каждый, страх присущ всему живому. Другое дело, что пути преодоления страха могут быть различными.
        - Что ты имеешь в виду, говоря о различных путях преодоления страха?
        - Опыт встречи со страхом предполагает четыре способа его преодоления. Образно выражаясь, существует четыре способа «увидеть чёрта».
        - Интересно послушать. Не расскажешь?
        - Охотно. Способ первый:
        Некто видит чёрта, но, при этом, совершенно твёрдо уверен, что чертей в природе не существует. Так его научили в школе, библиотеке или другом исправительном  учреждении. Но – чёрт – вот он, стоит живее всех живых и пахнет серой. Тогда Некто закрывает глаза и падает в обморок, а когда приходит в сознание говорит себе: «Забудь об этом, ничего не было»! Он даже игнорирует тот факт, что после посещения чёртом его жилища, сгорели все бытовые приборы! И только по ночам этот Некто пугает домочадцев истошными воплями, когда призывает маму из глубин подсознания.
        Способ второй:
        Некто видит чёрта, и, при этом, совершенно твёрдо уверен, что черти существуют. Так его научили в семье, церкви или другом благотворительном заведении. И – чёрт – вот он, стоит живее всех живых и чешет копытом в паху. Тогда Некто хватает святую воду прошлогоднего разлива и обливает ею беднягу. А ещё тычет ему в глаза зажжённой свечкой, одновременно угрожая тяжёлым распятием. Чёрт, естественно, не выдерживает такого издевательского напора и немедленно исчезает. Но, будь уверен, объявится снова, чтобы ещё раз пощекотать себе нервы. Через некоторое время они становятся друзьями.
        Способ третий:
        Некто видит чёрта и, с одной стороны, рассуждая, что чертей в природе не существует, тем не менее, абсолютно удостоверяется в реальности его присутствия «здесь и сейчас». Вот же он, стоит живее всех живых и давит когтями адских паразитов. Тогда Некто тихо выскальзывает за дверь и направляется к лучшему психиатру за тем, чтобы тот помог ему разрешить данную проблему. Психиатр, конечно, разрубает этот «гордиев узел» таким образом, чтобы его пациент больше никогда не возвращался в свою «нехорошую квартиру», но оставался жить в дружном коллективе под бдительным присмотром младшего медперсонала.
        Ворона умолкла, казалось, о чём-то задумавшись. Через некоторое время Я счёл, что пауза слишком затянулась, и решился спросить о том, каков же, по её мнению, четвёртый способ видеть чёрта.
        - Катись, Колобок, - отвечала она, - катись себе дальше! Видишь те серые тучи на востоке, озаряемые сполохами? Думается мне, что ты проведёшь ещё одну бессонную ночь. И она будет ДЛИННОЙ!



Глава 3.

1.

        В час, когда температура воздуха упала настолько, что содержащаяся в нём влага уже не могла оставаться паром, а конденсируясь в форму мельчайших капелек и проникая сквозь густой подшёрсток, всё более холодила плоть, Волк понял, что пора в путь. Шумно вздохнув, он потянулся всем телом. Хрустнули суставы. Медленно проворачиваясь, они до предела натягивали сухожилия. Волк зевнул, завершая это действие клацанием челюстей; и из его горла вырвался характерный взлаивающий звук.
        Волк был не молод. Семь раз сезон обильной росы сменялся сезоном глубокого снега, за ним, в свою очередь, следовал сезон быстрой воды, а затем снова сезон росы. И каждый из этих сезонов оставлял ему свои визитные знаки в виде сломанных когтей, шрамов да новых серебряных нитей в шерсти головы и загривка.
        Зримые вехи опыта!
        Волк двинулся вперёд расслабленной неторопливой рысцой, поминутно останавливаясь, чтобы поднять лапу или выдрать зубами из спутанной шерсти назойливые колючки.
     Он не давал себе труда размышлять о том, куда ему следует стремиться и зачем; он просто безмолвно знал об этом. Протянувшиеся через весь мир нити намерений тянули его вперёд сквозь пустынные залитые лунным светом поля, чахлые перелески да сумрачные с крутыми склонами овраги, где заросли ольшаника ревниво хранят от любопытства ветра тайны источников грунтовых вод.
        Весь предыдущий день Волк провёл в густых зарослях бурьяна; теперь же, с наступлением сумерек, рыскал по окрестностям с целью поиска поживы, а также ревизии и поддержания в должном порядке сложной системы пахучих меток в границах контролируемых им угодий. Вторая задача казалась ему наиболее важной, так как он в это время года никогда не бывал голоден; добычи хватало всегда, и она не была трудной, тем более что его желудок мог воспринимать и переваривать практически всё. Промышляя, он всегда сочетал отважную решительность с предельной осторожностью, напрасно на рожон не лез и довольствовался необходимым. Знал о том, что ему частенько приписывают чужие грехи, учитывал это, но никогда не старался от них откреститься, а даже извлекал некоторую пользу: «Что ж, будут больше бояться»!
        Значительную часть времени Волк был ещё и одинок, в отличие от  бродячих собак, резко расплодившихся в последние годы, всегда стремящихся собираться в огромные банды и уничтожавших всё живое на своём пути. Вот эти были действительно беспредельщиками! Он их ненавидел. Ненавидел, главным образом, за присущее им качество поведения, сочетающее в себе поразительную трусость с наглостью стаи.
        Строго говоря, одиноким он был не только в пору тепла и изобилия, но также и в скудные зимние дни, когда бескормица собирает волков вместе, заставляя добывать свой «хлеб насущный», передвигаясь след в след, преодолевая снежные заносы, организуя засады и преследования. Даже в это время индивидуальность каждого в стае считается нерушимым законом. Здесь не бывает «друзей», готовых с радостью принять, пожертвованную тобою «последнюю рубаху», но есть соратники, сообща решающие сверхценную задачу – выжить. Они всегда были рядом, хотя и невидимы, и Волк о них не забывал никогда.
        Вот и теперь он остановился, поднял в направлении ночного светила лобастую голову, и раздирающий душу пронзительный вой его заполнил Вселенную, заставив на миг остановиться трусливые сердца.
        Несколько мгновений спустя с ближних опушек и дальних болот послышалась ответная разноголосица: «Мы живы, мы здесь и готовы быть вместе»!


2.

        К тому моменту, когда Я решил остановиться для отдыха, окончательно стемнело. Местом моего привала оказалась небольшая полянка – естественная прогалина, образовавшаяся среди зарослей кустарника. Она была густо усеяна норками каких-то зверюшек. Норки окружали отвалы выброшенной и сильно измельчённой земли.
        Двигаться далее было опасно – в темноте легко напороться на сучок, и Я намеревался ждать рассвета здесь.
        Дневные звуки исчезли, только где-то невдалеке негромко журчал ручей, да лёгкие порывы ветерка заставляли время от времени перешёптываться листья.
        Стена кустарника слабо шевелилась. В темноте она казалась монолитной массой, а возможно, не казалась, но именно таковой и была в действительности. Кто знает, что происходит с объектами этого мира во мраке? Какие метаморфозы случаются с привычными вещами, когда мы на них не смотрим? По крайней мере, давать стопроцентную гарантию того, что они остаются незыблемыми, было бы проявлением ограниченности или излишней самоуверенности.
        Итак, Я остановился, чтобы скоротать ночь. Сначала у меня возникло желание уснуть, но данная попытка не увенчалась успехом, и Я вынужден был отказаться от неё. Все мои чувства были странно обострёны. Я воспринимал окружающее с предельной ясностью, однако  несколько по- иному, чем обычно. Поразительным являлось то, что те детали окружающего мира, на которых Я никогда не заострял своего внимания, теперь поглотили меня полностью: журчание ручья, блеск звёзд, шуршание насекомых. В то же время, такие факторы, как холод, усталость и неудобство положения вовсе не заботили меня. Но самая главная причина моей бессонницы заключалась в смутной тревоге, необъяснимым образом  во мне присутствующей.
        Я прислушался…
        Вот в кустах послышался лёгкий шорох, хрустнула ветка, затем всё стихло.
        Прошло, однако, совсем немного времени, когда шуршание повторилось; на этот раз значительно ближе, и мгновение спустя мне стало ясно, что Я здесь не один. Но тогда с кем? - вот вопрос!
        Цепенея от подступающего страха, Я сканировал мрак и, наконец, сумел различить среди сияния звёзд два зеленоватых огонька, которые то затухали, то разгорались ярче. Огоньки придвинулись ближе, и тёмная громада закрыла от меня звёзды…
 
               
*   *   *
 
        …Зверь был страшен! Даже не смотря на то, что он весьма походил на вполне безобидное существо, лениво разгуливавшее по двору, в пору моей бытности на подоконнике. Дело заключалось в том, что при всей похожести, он настолько же сильно от него и отличался. Отличие это можно было бы охарактеризовать понятием не совсем конкретным и, в то же время, абсолютно ёмким.
        Он был ДИКИМ!
        Зверь занёс надо мною свою огромную лапу, затем неожиданно мягко коснулся ею меня и молча покатил под уклон.
        Казалось бы, что в подобном положении меня должен был парализовать ужас от уверенности, что Я нахожусь в преддверии скорой погибели. Вот же они, страшные челюсти и совсем близко! Но на самом деле всё было не так, или не совсем так. Удивительно, но в данный момент в моём сознании имелось два набора критериев относительно оценки создавшейся обстановки. Одна его половина пыталась спрятаться за спасительную, с её точки зрения, панику: «Спета, Колобок, твоя последняя песенка»! Другая же хладнокровно старалась найти выход.
        Итак, что мы имеем? Сопротивляться - бессмысленно, убежать также невозможно. Покорно умереть? – вот уже одна возможность! А не покорно? Но не всё ли равно как?!
         Впрочем, это уже вторая возможность! И если счёт возможностей начался, значит, есть и третья! Тогда какая…?
        Рассуждая таким образом и помня о том, что размышлять осталось совсем недолго, Я вдруг неожиданно и совершенно отчётливо домыслил то, что не успела или не захотела рассказать Ворона, когда говорила о «четырёх способах встретить чёрта». Так воспользуемся этим четвёртым способом в данной конкретной ситуации! Когда же ещё, если не теперь?! И пусть это будет твоё последнее мгновение жизни на земле – проживи хотя бы его достойно!
        Поэтому Я не грохнулся в обморок, надеясь убежать от собственной памяти; Я не закатил истерику и не закричал «Караул»!; Я не стал задавать праздных вопросов, касающихся того, куда меня катят и для чего, но попытался в создавшемся положении перехватить инициативу. И вот как мне это удалось.
        - Слушай, -  сказал Я, - что у тебя с головой?
        - В каком смысле? – он остановился.
        Неужели сработало?!
        - А в том смысле, что если бы у тебя с головой было всё в порядке, ты не смог бы перепутать меня с шариком конского навоза! Скажи, ты очень любишь ими лакомиться?
        От такой наглости Волк опешил, тем более, то, что Я сказал, не было сильным преувеличением - он действительно однажды зимой пробовал пожирать такие дымящиеся тефтельки.
        - Если тебя и можно с чем-нибудь перепутать, - голосом, не предвещавшим ничего обнадёживающего, произнёс он, - то только с куском падали; ты воняешь ею чересчур, даже для моего невзыскательного обоняния!
        - Чем, чем Я воняю?
        - Падалью!
        - А ты – ПСИНОЙ!!!
        Невозможно было бы придумать ничего, что сильнее смогло бы уязвить Волка. Я понимал, что иду «по лезвию бритвы», но, тем не менее, также ясно осознавал существование следующей альтернативы: после этих слов Я мог оказаться немедленно разорванным на куски или…
         Или ночь действительно могла стать длинной, поскольку было ясно, что Я смог втянуть его в свою игру.
        - Сейчас, несчастный, я прополощу тебя в ручье и с удовольствием слопаю! – зарычал Волк.
        Вот и первый признак прогресса, теперь он рассказывает мне о своих планах!
        - Не съешь!
        - А почему бы и нет, объясни, пожалуйста!
        - Охотно! Ты меня не съешь в силу всеобщего закона инерции. Знаешь ли ты, что это такое - инерция?
        - Что-то припоминаю. Это, кажется, свойство тел сохранять покой или равномерное прямолинейное движение при отсутствии воздействий внешних сил. А что ты мне зубы-то заговариваешь?!
        - Ты забыл добавить, что данный закон справедлив в рамках Ньютоновской механики, а вообще-то, правильно. Видишь ли, тем же самым свойством обладают и события. То, что случилось однажды, может больше никогда не случиться; что же случилось дважды – обязательно случится и в третий раз!
        - В самом деле? А что случилось дважды?
        - Я ушёл дважды. Первый раз от Дедушки, а второй от Зайца, значит уйду и от тебя!
        - Логично ты рассуждаешь! Но с другой стороны, если я обедал позавчера и вчера, то, следовательно, отобедаю и сегодня. И первое, что будет у меня на обед – это ты!
        Он поднял заднюю лапу и стал мочиться на кротовую кочку. В свете звёзд поблёскивали его страшные клыки. Теперь только не дать ему снова перехватить инициативу, иначе – конец!
        - Как мне тебя жаль! – соврал Я.
        - Жаль?! Тебе меня!! За что же?!
        Похоже, его удивление было не притворным.
        - За твою беспросветную глупость, вот за что!
        - При чём здесь моя глупость? – он споткнулся на полуслове, - То есть, я хотел спросить, в чём заключается моя глупость?
        - В том, что ты не хочешь быть свободным, а предпочитаешь оставаться рабом!
        - Каким ещё рабом? Чьим рабом? Что ты здесь умничаешь?!
        - Рабом собственного брюха! Как заладил одно – «слопаю, слопаю»! Ну, слопаешь, а дальше что? Ведь не побежишь искать эту свободу, а ляжешь под куст и будешь валяться под ним, пока ср…ть не приспичит! – Я разошёлся вовсю, - Эх, ты! Всё рефлектируешь, всё выживаешь, а когда жить-то начнём? С понедельничка?!       
        Волк глубоко задумался, Это ничтожество, как ни странно, было право; он действительно никогда по-настоящему не жил и об этом давно знал, но не хотел сам себе признаваться. По существу, в течение всего времени, отпущенного ему для жизни, он занимался тем, что - либо добывал себе пропитание, либо спасал собственную шкуру. И ясно видел в этом какую-то нескончаемую бессмыслицу. А самое грустное заключалось в том, что ни одно занятие из тех, которым он предавался, никогда не приносило ему полного удовлетворения. Абсолютно никакое - ни единый факт очередного удачного спасения, ни один итог кровавого разбоя!
        Ещё Волк ясно понимал парадоксальность структуры собственного сознания. В нём, в его сознании, не было целостности. Одна его, глупая, половина рассуждала всегда примерно следующим образом: «Вот спасусь от преследования, обману охотничков, а уж там! ... Залижу раны, отдохну, и никогда уже не придётся более страдать, как теперь, трусливо убегать на пределе дыхания, раня лапы и хватая разгорячённой пастью снег»! Или: «Вот теперь зарежу зайца, набью брюхо, и никогда уже не придётся более так страдать от голода, быть на пределе жизненных сил и околачиваться вблизи человеческого жилья в надежде лёгкой поживы, при этом постоянно рискуя собственной шкурой»!
        Другая же, «умная» половина, считала иначе:
        «Не обольщайся, - говорила она, - всё повторится: и голод, и страх, да ещё будет и то, чего не было – дряхлость и погибель»!
        И он, неспособный примирить в себе эти противоречия, оставался жить, как жил – всегда к чему-то торопливо стремясь и, в то же время, ничего не достигая.
        - А что, по-твоему, я должен делать, чтобы начать жить? – спросил он меня после долгого молчания.
        - Ты имеешь в виду обозримую перспективу или хочешь это сделать здесь и сейчас?
        - Ну, положим, здесь и сейчас!
        - Тогда спроси себя, только честно, и скажи: является ли для тебя необходимостью меня жрать?
        - Но я же – хищник, и если позволю себе усомниться в необходимости тебя съесть, то очень скоро превращусь из хищника в жертву!
        - Это верно, если следовать законам формальной логики, присущей хищнику. Но давай посмотрим на вещи с другой стороны. Ответь мне на такой вопрос - что или кто сделал тебя хищником?
        - Как это кто?! Я таким родился!
        - Задам тот же вопрос по-другому: Что заставило тебя таким родиться?
        Некоторое время он молчал, пытаясь, по-видимому, подобрать слова ответа.
        - Эволюция! – наконец сформулировал Волк.
        - Замечательно! Теперь, следуя уже не формальной, а универсальной логике, Я преподнесу тебе следующую аксиому: те ублюдочные создания, примитивные твари – твои предки сто миллионов лет назад, были, по сравнению с тобой, творцами, почти гениями; ты же - просто законченный паразит!
        Он щёлкнул зубами и ощетинился, но почти сразу после этого как-то присмирел и даже сник.
        - Почему ты называешь меня паразитом? – удивительно покорно спросил Волк.
        - Сейчас Я тебе объясню! Это всё потому, что эти твои пра-ВОЛКИ сумели найти в себе смелость, чтобы выработать некий постулат поведения, определивший направление их развития на протяжении целого ряда эпох. А ты не попытался не только опровергнуть этот постулат, но даже подвергнуть малейшему сомнению. И сейчас, в эру реактивных двигателей и гигиенических прокладок, продолжаешь жить, как когда-то они. Собаки поступили разумнее! Старина, по-моему, ты дурнее пекинеса!
        Кажется, Я несколько «перегнул палку»!
        - Кого-кого я дурнее?!! – яростно взревел Волк.
        - Прости, Я хотел сказать: дурнее паровоза! – мгновенно нашёлся Я.
        - То-то! – он сразу успокоился, так как на подобное сравнение ему не было резона обижаться – Волк и сам был с этим согласен.
        Частенько выходя на железнодорожное полотно, чтобы поживиться пищевыми отходами, щедро выбрасываемыми из окон вагонов, он наблюдал пролетающие мимо него мощные локомотивы и всегда с почтительностью уступал им дорогу.
         Лязгая железом, обдавая его жаром и копотью, они совершенно не обращали на него внимания, были полны достоинства и целеустремлённости. За это Волк их уважал и побаивался.
         - Всё же, ты так и не объяснил мне, что надо делать, чтобы перестать быть таким, какой я есть в настоящее время, - сказал он.
         - Это очень просто! Тебе нужно перестать делать то, что ты делаешь всегда. Только в этом случае ты избавишься то своего рабства.
         - Это, в каком смысле?
         - В самом прямом! Просто перестань быть тем, кем ты, по своему понятию являешься. Прекрати рыскать в поисках пропитания, забудь о своих пахучих метках. В твоём положении тебе лучше всего уйти, как ушёл Я!
         - Куда?
         - Какая разница! Я, кстати, качусь на восток; если хочешь – пойдём со мной.
         - А это далеко?
         - Что далеко!
         - Восток этот твой?!
        - Да, пойми, не это важно, главное – выбор направления. Иными словами, по-настоящему важен лишь процесс движения в выбранном направлении. Давай, к примеру, сделаемся паломниками и отправимся в Землю Обетованную к Святым местам. Вот тебе и направление! А если нам по пути расхочется быть паломниками – можем придумать что-нибудь другое. Тогда повернём в иное место.
        - Но ведь тогда мы не сможем посетить Святые места!
        - Ну и что с того?! Посетим что-то другое, Я же говорю – это неважно! Во всём этом чего-то стоит только изменение тебя, как такового, да и ко мне всё это тоже относится, если говорить честно. Причём – заметь: тебе ничего не угрожает при этом. Сейчас лето, пищи кругом - сколько хочешь - прокормимся как-нибудь!
        «Взгляни же на птиц небесных, кои не пашут, не сеют, не сбирают в житницы…», - с убедительностью в голосе процитировал Я, - А ты – Волк! Какие проблемы?!
        - Это теперь, летом, а что будет зимой?! – перебил он меня.
        - А ты уверен, что для тебя будет зима? – парировал Я, - ты, может, знаешь дальше зимы; может быть, тебе даже известно, как ты подохнешь?!
        - Думаю, известно! Вряд ли от старости, вероятнее всего два варианта: первый – меня убьют деревенские охотники, и второй: по причине немощи сожрут соплеменники.
        - Тогда почему бы тебе намеренно не сунуть лапу в капкан, чтобы облегчить другому решение его задачи?!
        Волк снова надолго задумался.
        - Ладно, - изрёк он, наконец, - не будем о грустном! Надеюсь, это произойдёт не сегодня – и то хорошо! Поскакали к Святым местам, «заполняй визу»!            
        - Значит с рассветом в путь?!
        - Зачем же ждать рассвета? Ты сам-то уверен, что он для тебя будет? Я могу хорошо ориентироваться и ночью. Тебя посажу на загривок, и вперёд!
        - Тогда с Богом?!
        - С Богом!!
        Он  взгромоздил меня к себе на загривок, Я плотнее приклеился к его жёсткой щетине, и мы быстро поскакали в направлении вращения Земли.
        Это было захватывающе!
        Мелькали поля и перелески, Мы форсировали неширокие речушки и перемахивали через какие-то изгороди. Небосвод, усеянный небесными огоньками, размеренно поворачивался по часовой стрелке, меняя места расположения созвездий; и только одна неяркая звёздочка вблизи зенита оставалась неподвижной, служа нам ориентиром. Упругий сыроватый встречный поток воздуха приятно холодил тело. Я потерял счёт времени, полностью отдавшись этому безумному бегу…
       Продолжался ли этот бег одну только ночь, или мы мчались несколько суток – не знаю! Я не понимал даже, ради чего или по чьей прихоти нахожусь на загривке зверя, кто Я есть сам и куда так стремительно лечу. Последнее  воспоминание из череды беспорядочных образов - пасмурное утро, ровное бесконечное поле, да ветер «в снастях»!               


3.

        Он несколько отжал от себя рычаг, чтобы поменять трубку высоты, затем постучал ногтем по шкале альтиметра.
        Альтиметр работал исправно, это была просто привычка.
        Машина послушно снизилась, уходя от поднимающихся вверх клочьев утреннего тумана. Бортовые самописцы зафиксировали кабрирование. Всё было нормально. Сквозь изоляцию гермошлема прослушивался звук от вращения ведущего винта, смешиваясь с треском эфира в наушниках. Хотелось спать …
        «Первый! – раздалось в наушниках сквозь этот треск, - Справа по борту объект; азимут - шестьдесят три, скорость – двадцать восемь. Приём!»
        «Чего там ещё»?! – ему не хотелось отвлекаться от собственных мыслей.
         «Сейчас посмотрим … Зверь, какой-то. … Сейчас! … Ух, ты! Волчара! А здоровенный! И бежит куда-то средь белого дня. Может он бешеный»?
        «Да и хер с ним, пусть бежит, тебе-то что»?!
        Ненадолго воцарилось молчание, только слышался грохот двигателя.
        «Первый, - снова послышалось в наушниках, - Может, пальнём, всё ж развлечение»!
        Он равнодушно пожал плечами и ничего не ответил.
        Подобного рода развлечения его не привлекали. Давно! С тех самых пор, когда он впервые наблюдал действие этих безобидных с виду цилиндриков, отделявшихся от фюзеляжа и буравящих разреженный горный воздух. Он знал, что сохранит в памяти до конца своей жизни впечатления «афганских» 80-х от наблюдения за разыгрываемой драмой, к устроению которой сам неоднократно прилагал руку. И он уже больше не хотел смотреть ни на что подобное. И вообще ничего не хотел, за исключением трёх вещей. Во-первых, покурить – это сразу после полёта. Во-вторых, напиться – это чуть позже. В-третьих, послать всё и всех к чёрту! А это немедленно и навсегда!
        А теперь он даже не изменил направления своего взгляда в никуда, когда нога штурмана-стрелка нажимала на красную педаль в нише облицовки. А зачем? Ведь он хорошо представлял весь предстоящий процесс взаимодействия элементов подконтрольной реальности.
        Да и зачем нам надо знать во всех подробностях об этом процессе?! Уже достаточно не сомневаться в том, что лазерно-компьютерная система обнаружения цели, сработав, больше никогда не упустит её из вида. Достаточно не сомневаться в том, что выпавший из люка цилиндрик не упадёт на грешную землю - все будет по-другому: запустится реактивный двигатель, оснащённый системой самонаведения, и с бешеным ускорением понесёт заряд в сторону объекта. И объект этот будет настигнут и поражён, что бы он ни делал и к кому бы ни взывал. И, наконец, уж не допускаете ли вы, что в момент касания, кумулятивная смесь, заполняющая снаряд посмеет не взорваться?! То-то и оно!       
        Полминуты спустя, вертолёт всё же совершил контрольное барражирование над местом расправы. Таков порядок.
        «Первый! – прозвучало в шлемофоне, - Цель № 1 поражена! Наблюдаю объект желтой окраски в двухстах метрах от места уничтожения цели! Направление – сто двадцать семь, принадлежность не установлена! Приём!»
        Он задержал взгляд на участке поля, где в оплывающей воронке дымились остатки серо-бурого месива.
        «Слякоть, кругом одна слякоть!»
        Затем посмотрел на румяное и глупое лицо штурмана. Что он мог ему сказать?!
        - Развлёкся, лейтенант?! – риторически осведомился он, затем приказал готовиться к развороту.      
        - Товарищ майор! А что я?! Ведь Вы сами же разрешили!
        Он не стал спорить, тем более что это действительно было так. Но главное – он устал. От однообразной серости аэродромов и военных городков, от рёва двигателей и всепроникающего запаха керосина, от всех этих полётов, стрельб и бомбометаний. Даже те невинные развлечения, такие как охота, рыбалка, лёгкий флирт и тому подобное - также не представляли теперь для него никакого интереса. А больше всего он устал от самого себя. Потому что был стар и знал об этом, ведь недавно ему стукнуло сорок четыре! 
        Некоторое время спустя, он всё же подумал и решил, что напрасно обидел «второго». В сущности, неплохой парень, оботрётся ещё, успеет!
        «Второй! А знаешь чем нам, вертолётчикам, лучше на войне по сравнению с другими»?
        «Чем»?
        «Мы, по крайней мере, избавлены от того, чтобы обонять запах дерьма на поле брани! Всё, домой! Приём!»
        Машина легла на заданный курс.
        «Командир!! – затрещало в наушниках, - А я всё-таки идентифицировал тот объект! Ну, помните – маленький, жёлтый?! Знаете, кто это был?»
        «Ну?!»
        «Колобок! Представляете, от волка-то ушёл!!!»
        « Да ладно тебе! Следить за приборами! Приём!»
        …
       

4.
               
        Было холодно и сыро. По низкому небу, обгоняя друг друга, скользили серые облака. С их рваных краёв сочилась влага. Капли дождя медленно стекали по моему измученному телу и оставляли на нём грязные бороздки.
        Постепенно возвращалась память о прожитом накануне. Что это было? Где мой Волк? А, впрочем, безразлично! Важно лишь то, что Я снова один, мне больно и неуютно.
        Ну что ж, оглядимся и попробуем оценить обстановку. Боль, дождь, вспаханное унылое поле – что ещё? Ага, вон невдалеке неподвижная одинокая фигура. Неужели Ворона? Точно, она! Можно подкатиться поближе, обменяться мнениями, по крайней мере, узнать на каком Я свете!
        Превозмогая недуг, Я приблизился к Вороне. Она сидела на краю круглой ямки, постепенно заполняющейся водой. Перья её были мокрыми и заляпанными грязью; из-под испачканного чем-то красным клюва торчали клочки шерсти. Она смотрела, как Я приближаюсь, глаза её казались как всегда насмешливыми.
        - Что ты здесь делаешь? – спросил Я.
        - А разве мы сегодня уже виделись?
        - Нет.
        - Тогда, где твоё «доброе утро»?!
        - Какое уж там доброе! Смотри, что творится – хороший хозяин собаку не выпустит!
        - Точно, а плохой – не впустит!
        Мы немного помолчали. Я смотрел на Ворону и не мог решить, какого рода чувства испытываю к ней больше – уважения или неприязни.
        - Зачем ты здесь? – повторил Я, - что за прихоть вечно меня преследовать!
        - Прихоть?! Что ты имеешь в виду, говоря о прихоти?
        - Ты вынудила меня покинуть дом, ты подвела меня своими действиями к встрече с Зайцем, который вскоре погиб, затем с Волком - он также мёртв! Я едва спасся и весь избит. Чего ещё тебе от меня надо, чего ты добиваешься?!
        - Ты забыл добавить, что это я вытащила тебя из вонючего отстойника, а также помогла пережить горечь утраты твоего длинноухого друга. Ведь ты недолго убивался по поводу его безвременной кончины, не так ли?
        Она была, конечно, права. Действительно: вместо того, чтобы оплакивать погибшего товарища, Я пустился в авантюрное путешествие, встретился с Волком и дважды чуть не погиб – первый раз от его клыков, а второй на этом поле. Кстати, что же это было?               
        - Что это было? – спросил Я вслух.
        Ворона проигнорировала мой вопрос.
        - И ещё, - добавила она, - без моей поддержки ты не справился бы с испугом при встрече с Волком -  ты пока недостаточно силён – и был бы им сожран, впрочем, как знать, что лучше?!
        - На что ты намекаешь?
        - Если бы он тебя слопал, то был бы, по крайней мере, сыт, а теперь его нет; ты же не сильно поумнел после полученного урока. Скажи, - спросила она неожиданно, - зачем ты УБИЛ волка? Что при этом двигало тобою?!
        - Я?! Я убил волка?!
        - А кто? Садам Хусейн? А может, Красная Шапочка?! Нет, это сделал ты и только ты, навязав ему свой взгляд на природу вещей, убедив отправиться с тобой в путь!
        - Я не виноват, Я хотел сделать доброе дело, пытаясь спасти его из плена обыденности.               
        - Что значит хотел?! Ты сделал доброе дело, правда, не для волка, а для поля – его уже много лет не удобряли.
        - Но Я думал …
        - Он думал! – перебила она меня, - Каким местом ты думал?!
        Взгляд её сделался ещё более насмешливым.
        - Скажи-ка мне, - спросила Ворона, - что такое в твоём понимании «добро»?
        - Просто добро, чего тут понимать!
        - Ну, хорошо, допустим, это так. А что тогда с ним можно делать?
        - Что значит «делать»? – Я запутался окончательно.
        - Вот, предположим, оно есть – это категория, - продолжала она надо мной издеваться,  - как с этой категорией можно обращаться?               
        - Я тебя не понимаю!
        - А мне кажется, что понимаешь! Ведь это так просто! Если уж мы договорились, что оно, добро, существует как категория реальности то, следовательно, можно:  его желать, к нему призывать и его творить! Что, по-твоему, лучше?
        - Наверное, творить!
        - А ты не слишком самоуверен?
        - В каком смысле?
        - В том смысле, что ты уверен, творя добро, что творишь именно его? Вот, кстати, пример налицо, - она мотнула головой в сторону воронки.
        Мне не нравилась её философия, но и возразить было нечего.
        - Рассуждаем далее, - продолжала она, - скажи, надо ли призывать кого-либо к творению добра?
        Я хотел сказать, что, мол – разумеется, но почему-то сдержался и промолчал.
        - Вряд ли это занятие стоящее, - ответила она сама на свой вопрос, - ведь, по сути дела, оно заключается в банальном воспитании – деле трудном, неблагодарном и лицемерном.
        - Почему же лицемерным-то?
        - Потому, что, воспитывая кого-либо, следовательно, взаимодействуя с ним, ты предполагаешь изменение воспитуемого в направлении удобном тебе; сам же при этом изменяться не собираешься! Не так ли?               
        Я был вынужден признать, что это действительно так.
        - И, наконец, ответь мне относительно возможности и целесообразности акта желания этого твоего добра!
        Мне не хотелось снова оказаться посрамлённым, и Я сказал, что, исходя из принципа индукции и с учётом её предыдущих доводов, по-видимому – нет. 
        - А вот здесь ты не угадал! Это как раз не возбраняется, это твоё личное дело – желай на здоровье, если, конечно, его, здоровья, от подобного занятия у тебя прибавится, что вряд ли!
        Что-то мешало мне согласиться с ней полностью.
        - Какой вывод из этой твоей схоластики Я должен сделать? – спросил Я, - По-твоему, выходит, что добро вообще никому не нужно, и всякие помыслы о нём следует выбросить из головы?
        - Ах, это было бы замечательно, это явилось бы окончательным и абсолютным добром! Ты понял, что я имела ввиду?
        - Признаюсь, не очень!
        - Ну, что ж! Вот одна яркая иллюстрация: когда ты в дождливую погоду, как сегодня, катишься по пашне – ты очень тщательно выбираешь направление движения чтобы не испачкаться грязью; каждое мгновение твой разум пытается разрешить сложную задачу со свободным правым концом, выражаясь  математическими терминами. Ты мыслишь при этом с интенсивностью учёного, занимающегося проблемой квадратуры круга. В то же время, когда ты навязывал волку своё мировоззрение, исходя из только тебе известных понятий о том, что такое хорошо, а что такое плохо, ты при этом совсем не думал о возможных последствиях, но провозгласил первое, что взошло в прокисшей опаре твоих внутренностей. Ты явно не потел от работы твоего мыслительного аппарата! Или я не права?
        И опять Я вынужден был признаться, что мне трудно что-либо ей возразить. Честно говоря, мне было не до этого. Волна грусти накатила на меня. Состояние было такое, как будто какую-то опору из моей жизни безжалостно выбили, и теперь Я висел в безбрежной и равнодушной пустоте.
        - Ничего, ничего! – Ворона, как всегда, как бы читала мои мысли, - Всё пройдёт и станет даже лучше! Поразмышляй над этим. Сейчас ты похож на выздоравливающего больного, у которого отняли ставшие ему ненужными костыли и «утки».
        Воронье мировоззрение не давало мне покоя, и Я решился ухватиться за последнюю зацепку.
        - Скажи, - спросил Я, - а почему ты мне помогаешь, надо ли это делать в свете твоих убеждений относительно добра и зла?
        - Ты хочешь знать, могут ли существа помогать друг другу?
        - Именно об этом Я и хотел тебя спросить!
        - Ты опять ничего не понял! Представь себе – могут! – отвечала она, - Но при непременном условии – если направления их путей сходны, но никак не по прихоти или по причине безответственной симпатии.
        - Это как у нас с тобой?
        - Да, в некотором роде.
        - А как об этом узнать доподлинно, о сходстве направлений?
        - Ты имеешь в виду процедуру получения данного знания? – задала она свой вопрос в качестве ответа на мой.
        - Верно!
        - Никакой процедуры не существует, это надо просто видеть!
        - А как Я могу это увидеть? – не унимался Я.
        - Теперь ты глуп! – ответила Ворона, - Посуди сам: я – Ворона. Ты – Колобок. Мы - разные. И если я скажу, что вижу глазами, которые на голове, то это тебе никак не поможет, так как головы у тебя нет – одна сплошная задница. Да и та слепая! Думаю, всё же, что тебе в скором времени придётся научиться видеть, а чем – выбирай сам!
        - А что если Я не научусь?
        - Что ж, тогда тебе конец! Кстати, заболталась я с тобой, да и тебе пора в путь!
        - Опять одному? Ты ведь не покинешь меня навсегда? Мы ещё встретимся?
        Ворона не захотела отвечать на мои вопросы и собиралась улетать.
        - Скажи всё же, - попросил Я её напоследок, - вот ты рассуждала о добре. … А зло? Оно реально или тоже «плод с древа познания»?
        - О чём ты, Колобок?
        - Например, о предательстве Иуды! Не станешь же ты утверждать, что его поступок в отношении Христа не зло, а продукт деятельности разума, его, так сказать, сертификация и так далее.
        - Стану, мой маленький друг, стану! Подумай, кем был бы Иисус  без Иуды в памяти потомков! Прощай!
        Она взлетела и стала удаляться.
        - А как же Каин и Авель?! – закричал Я ей вслед, - как ты прокомментируешь эту историю?!
        - Не рви сердце! Просто семейная разборка! – донеслось до меня. 

               
             
Глава 4.

1.

        … Дёрнувшись сильнее, он добился только того, что вонзившиеся в лапу железные челюсти ещё глубже засели в ней. Казалось, что они уже бороздят поверхность кости. Резкая боль отозвалась эхом во всём теле. Медведь взревел и яростно замотал головой. Его свободные задние лапы непроизвольно скребли лесную подстилку, сдирая тонкий слой мха и обнажая щебёнистую поверхность грунта. Капкан издавал отвратительный запах железа и смазки; сквозь крепкое кольцо в его основании был пропущен стальной трос, который надёжно охватывал петлёй ствол вековой лиственницы.
        И как же он смог так облажаться?! Неужели эти полуразложившиеся куски лошадиной падали, специально разбросанные на лесной тропе, чтобы заманить его в ловушку, могли так легко лишить Медведя бдительности?!
        Он несколько успокоился и перестал делать попытки высвободиться – надо было беречь   силы – хотя и понимал, что вряд ли ему удастся выбраться из сложившейся ситуации. Никто не придёт на помощь, и пройдёт, возможно, несколько суток, пока не явятся те, что учинили злодейство. Осторожно крадучись, они подойдут к нему и остановятся на безопасном расстоянии, чтобы убедиться в безнадёжном положении жертвы, а затем один из них приложит к плечу ружьё и пальнёт поочерёдно из обоих стволов, целясь под лопатку. И это станет тогда для него избавлением…
         Медведь принял более удобную позу. Теперь он лежал по-собачьи, подогнув задние лапы под себя, а на передние, положив голову. Время от времени ему приходилось слизывать кровь с повреждённой конечности. Лапа начинала понемногу неметь.
        И всё-таки, как такое могло произойти?! Ведь о его степенности и предусмотрительности ходили легенды! Обладая огромной массой тела и недюжинной силой, способный одним ударом проломить хребет лосю, он, в то же время, умудрялся совершенно бесшумно пробираться сквозь буреломы и густые заросли. Он знал в своём лесу практически всё - его же мало кто видел. Он всегда испытывал чувство пренебрежения к другим существам, которым не было дано подобной ловкости в обращении с окружающим миром - они ломились сквозь него с треском и скрежетом. Оглушительное хлопанье крыльев взлетающих глухарей, тяжкая поступь копытных, хлопотливое шуршание насекомых и шелест земноводных – все эти звуки воспринимались им всегда, как варварское нарушение безмолвной гармонии мироздания.
        Особенно несносными казались ему те самые существа – нелепые, дурно пахнущие и неуклюжие в движении, которые теперь собирались лишить его жизни. Они всегда производили чересчур много шума!
        Если они бродят вдвоём или группой, то их передвижение обычно – в довершение к хрусту ломаемых веток – сопровождается звуками раздражающей трескотни, которой они между собою обмениваются. Но даже тогда, когда существо передвигается в одиночестве, оно, как правило, тоже бубнит что-то себе под ноги.
        Медведь не понимал смысла этих звуков, да и необходимости их понимать для него не существовало, знал только, что это называется разговором.   
        О чём шла речь в этих разговорах?
        Да как всегда об одном и том же!
        О превратностях судьбы и нежелательных обстоятельствах, мешающих жить, а именно – плохой погоде, неудавшемся урожае, отсутствии денег или недостаточном их количестве, притеснении более удачливых и так далее и тому подобное.
        О том, как бессовестно или неразумно поступают другие существа, подобные им, причём, ни сколько не считаясь с ценностью советов, им предоставляемых.
        Порой их разговоры бывают заполнены обоюдной лестью, как правило – примитивной и легко распознаваемой, но, тем не менее, с каким-то мазохистским удовольствием воспринимаемой. Бывает также, что она (лесть) незаметно превращается во взаимные упрёки. В этом случае уровень шума от производимого разговора заметно возрастает.
        Весьма часто их разговоры содержат замысловатым образом искажённую информацию (ложь), причём это искажение редко бывает преднамеренным, так сказать, преследующим практическую цель. В большинстве случаев – это просто потребность хвастовства.
        Справедливости ради необходимо заметить, что иногда их разговор
оказывается направленным на решение вопросов, связанных с планами на
совместное выживание в пучине океана житейских невзгод; тогда шум, ими
производимый становится тише, а вид существ таинственней. Впрочем, это
продолжается всегда недолго. Непрочная нить деловитости вскоре обрывается, и разговор сваливается в привычное русло пустой трескотни.
        В пору своих скитаний по лесным трущобам Медведь всегда старался избегать встречи с подобными существами, и не только из чувства презрения к ним. А чего греха таить?! Он их в немалой степени ещё и побаивался, так как знал, что присущие им странности означают для него очень вероятную возможность пострадать или даже погибнуть от их рук.
        Вот такого характера размышлениям вынужден был предаваться наш Медведь, находясь в железных тисках безысходности.
        Прошло уже довольно много времени с тех пор, как так вероломно и неожиданно на его лапе захлопнулись челюсти капкана. Лапа теперь болела меньше. С одной стороны, этому помогал процесс замедления циркуляции крови, но, главное, потому что и сам Медведь перестал переживать по поводу своей давешней оплошности - он в какой-то степени смирился с этим. А смирившись, он тут же осознал вероятность неясной ещё перспективы на возможность последующего освобождения. Прежняя паника сменилась чувством отрешенности, располагающей к философическому анализу создавшегося положения. Он начал размышлять о разном и, в первую очередь, занялся ретроспективным перепросмотром всей своей предыдущей медвежьей жизни.
        И что же?! К каким выводам приходил он в результате этой ретроспекции?
        Вывод был однозначным и малоутешительным!
        Медведь всю жизнь прожил ВПРОК и, одновременно, БЕЗ ПРОКА! Вся его, казалось бы, разнообразная повседневная деятельность «чудесным» образом выстраивалась в примитивную линейную цепочку поступков, имеющих единственную и на сто процентов меркантильную цель – подготовку к зимней спячке.
        Каждый год, в первые дни апрельской распутицы, когда он, будучи больше не в силах выносить всё нарастающий гомон птичьей мелочи в окрестностях своего зимнего убежища, яростно разрушал берлогу и являлся на свет божий этаким безобразным страшилищем с выступающим хребтом, обтянутый грязной, со свалявшимся мехом шкурой. И тут же начинал поиски пропитания! А ел он практически всё - без разбора и ограничения, таким образом, становясь через короткое время более округлым; шерсть же его снова начинала лосниться.
        Дальше – больше! Наступавшее лето одаривало его ещё более лёгкой добычей. Подрастал молодняк у зверей, созревали ягоды, в речках нерестилась рыба, по опушкам крохотных делянок наливался сладостью овёс. К началу сентября он становился похожим на огромного добродушного Винни-Пуха, разгуливающего по своему необъятному саду. Но, тем не менее, он продолжал жрать!
        Когда же первая пороша покрывала остывающую землю, Медведь непременно забирался в новую берлогу, чтобы коротать долгую суровую зиму. И там за четыре-пять месяцев спячки сжигал в костре метаболизма всё запасённое за благоприятный сезон, становясь к концу этого срока снова персонажем фильма ужасов. И этот круговорот продолжался вечно!
        Вот так!
        Только что же здесь необычного?
        Ведь если попытаться привести ряд аналогий относительно схожести стилей существования Медведя и представителя рода человеческого, то приходится признать, что они – эти стили – не имеют друг от друга никаких принципиальных отличий.
        Возьмём, к примеру, наёмного труженика сферы производства или бизнеса, вовлечённого в нескончаемую суету череды бесчисленных дел, нужных ТАМ, КОМУ-ТО, и ГДЕ-ТО. Он вертится в безжалостном механизме, обеспечивающем идею поступательного движения к прогрессу, и получает за это скудное вознаграждение, дающее ему гарантированную возможность завтрашней явки на постылую работу.
       Вы скажете, что так бывает не всегда?
       Хорошо, пусть это будет вполне респектабельный баловень судьбы, поражающий окружающих своей деловитостью и энергией, щедро пополняющий запасы какого-нибудь банка для обеспечения своего будущего существования, но, в то же время, не способный придумать, что с этими запасами делать. Он обычно не столь долго, как того хотелось бы ему, наслаждается сознанием своего счастья, но завершает программу жизни, так и не успев ничем распорядиться. Справедливости ради надо отметить, что в его случае имеются некоторые преимущества перед не столь удачливыми – был «хозяином» при жизни, остался им и после жизни -  его помпезное надгробие в сумерках напоминает «простым смертным» вставшего на дыбы косолапого «хозяина тайги».
         … Медведь вздохнул, пошевелился и слизнул с лапы несколько больших рыжих муравьёв, привлечённых запахом крови. Затем он снова пристроил голову, собираясь продолжить свои размышления, но вместо этого приподнял уши и насторожился.
         Что-то изменилось в мире. В нём поселилась тревога, а причина её возникновения заключалась в появлении чего-то чужеродного в окрестностях медвежьего плена. Спектр привычного шума не изменился, да и смесь запахов прелой листвы, хвои и грибов не пополнилась ничем новым. И всё же что-то было НЕ ТАК!
         Спустя короткое время Медведь утвердился в своих худших предположениях. Вот вдалеке заполошно протараторила что-то своё сойка – разносчица лесных новостей. А когда волны распространения вторгшихся запахов и звуков достигли соответственно его обоняния и слуха, он уже был готов к встрече.
        Медведь не собирался играть роль безропотной жертвы в своей последней битве за жизнь. Он устроился поудобнее, подобрал под себя лапы и повернулся головой в сторону приближающейся опасности, притворившись мёртвым.
        Снова крикнула сойка, где-то вдалеке на вырубке коротко бормотнул тетерев, и всё вокруг замерло в ожидании развязки.


2.

        … Явление природы, наблюдаемое мною в тот вечер, происходило на моей памяти так многократно, что Я давно отказался от необходимости вести этому подсчёт. Тем не менее, оно каждый раз было не похоже на предыдущий.
        Я имею в виду закат солнца.
        Не стану утомлять вас его описанием, скажу только, что причину этой непохожести Я усматриваю в безусловном факте перемещения своей телесной оболочки на значительную глубину по осям пространства и времени (по сравнению с теми координатами, с которых началось данное повествование).
        На протяжении длительного периода после моей последней встречи с Вороной,  Я неуклонно катился в направлении восхода этого самого солнца – на северо-восток.
        Местность постепенно менялась: леса становились всё обширнее, составляющие их породы деревьев  более однообразными, а высота их крон уменьшалась. Густой подлесок постепенно исчезал, уступая место мхам и ягодникам, простирающимся на расстояния, превышающие длину моего обычного дневного перехода.
        Рельеф также преобразился – вместо плоских равнин, пересечённых неширокими оврагами, на моём пути теперь громоздились мощные увалы, чередующиеся с многочисленными необъятными моховыми болотами, быстрыми реками и озёрами с кристально-чистой водой.
        Особых, стоящих упоминания приключений, со мной не происходило, но Я и не желал никаких приключений, да и встреч тоже. Путешествуя в одиночестве, Я научился довольствоваться обществом, состоящим только из одного меня.
        Если мне хотелось разговаривать – Я разговаривал сам с собой; если же хотелось молчать – молчал. Надо сказать, что молчать было научиться гораздо труднее, чем говорить.
        Передвигаясь, Я старался избегать опасных, с моей точки зрения, мест, а именно: железных и автомобильных дорог, различных, непонятного назначения сооружений и, в особенности, крупных человеческих поселений. Но последнее время решать эту задачу становилось много проще – такого рода опасности всё реже и реже встречались на моём пути. Движение на дорогах становилось менее интенсивным, а человеческое жильё и вовсе куда-то исчезло. Теперь мне не надо было тратить большие усилия на поддержание состояния повышенной бдительности. Всё шло отлично.
        Тот вечер, с описания которого Я возобновляю своё повествование, вначале ничем не отличался от других, предшествующих ему вечеров. Холодное осеннее солнце уже спряталось за верхушки деревьев, однако тьма наступать не торопилась. Предстояли долгие сумерки, характерные для этих высоких широт.
        На сей раз Я решил остановиться в непосредственной близости от обочины безлюдного тракта.
        Было тихо, и в этой тишине явственно различалось шуршание дорожного гравия, происходящее от прикосновения тонкого льда, начинающего затягивать многочисленные лужи, покрывающие дорогу.


                3.

        Вскоре после того, как мне удалось, наконец, устроиться на выбранном месте, безмолвие окружающей природы было нарушено посторонним звуком, доносившемся с западной стороны. Слышалось подобие тяжёлого урчания неведомого животного, переходящее в назойливый металлический скрежет. Будто что-то пилили.
        Приглядевшись внимательнее в том направлении, откуда этот звук доносился, Я смог различить слабый пляшущий отблеск света, причудливо отражающийся от поверхностей окружающих дорогу бугров.
        Через некоторое время стало ясно, что таинственный источник световых и звуковых волн приближается. Вот, неяркое пятно постепенно оформилось в полосу света, а та, в свою очередь, распалась на два слепящих пучка. Урчание перешло в рокот, а скрежет – в лязг.
        Я уже хотел было откатиться в сторону, чтобы уступить дорогу этому чудовищному монстру, но не успел отодвинуться на сколько-нибудь значительное расстояние, как то, что на меня надвигалось, тоже остановилось. Слепящие пучки нехотя погасли, и из темноты проявился силуэт огромного автомобиля, выкрашенного краской защитного цвета. Грохот прекратился, и в возобновившейся тишине слышалось лишь негромкое бульканье и потрескивание в железных внутренностях его мотора.
        Оглушительно хлопнули дверцы, и на землю спрыгнули двое. Они пристроились непосредственно у колёс с обеих сторон автомобиля, и пенистая флюоресцирующая жидкость, весело журча среди камешков, двумя ручейками начала пробираться под уклон.
        И тут произошло то, что, как выяснилось впоследствии, надолго определило мою дальнейшую судьбу.
        Тот, что стоял ближе увидел меня, да не просто увидел, но проявил при этом явный интерес к моей персоне. Я это сразу почувствовал.
        Он закончил своё дело, затем неторопливо застегнул штаны, и вдруг резко схватив меня, поднёс к глазам. Его ладонь была широкой, пахла нефтепродуктами и ещё чем-то неуловимым, заставившим меня вспомнить бабушку и тот момент, когда Я появился на свет. Отчего-то стало печально.
        «Это что за хренотень такая?!» – спросил сам себя человек и при этом проворно влез в автомобиль, не забыв сунуть меня в карман брюк. Автомобиль взревел, дёрнулся и помчался вперёд, унося в неизвестное вашего покорного слугу.
        Почти тотчас же Я был извлечён из кармана на свет божий и представлен публике.
        - Что это у тебя? – спросил тот, который вращал огромное рулевое колесо.
        Изо рта этого человека торчал тонкий белый цилиндрик, завершающийся красным угольком. Он периодически глотал образующийся от горения цилиндрика дым – видимо это доставляло ему удовольствие.
        - Сам не знаю, нашёл на обочине, - ответил тот, который меня схватил, - похоже на гриб-дождевик, только больно твёрдый.
        - Промёрз, наверное, - предположил водитель, - Они вообще-то должны быть мягкими и дымить, когда нажмёшь; у меня на родине в Хохляндии – знаешь, какие попадаются – во! С футбольный мяч!
        И он показал, разведя в стороны руки, размер, попадающихся на Украине дождевиков.
        - А этот, твой – подозрительный какой-то, - добавил он после паузы, - жёлтый, весь в трещинах и как бы побитый! Вдруг он – ядовитый?! Выбросил бы ты его на хрен! Охота тебе собирать всякое говно!
        - Ладно! – легко согласился мой пленитель. Он даже опустил стекло, чтобы выполнить приговор, но в последний момент почему-то передумал и снова засунул меня в карман штанов.
        - Посплю малость, - сказал он, - нам ещё ехать километров восемьдесят, а потом пешком тащиться.
        Я почувствовал, как он вытягивает ноги.
        - А сколько пешком-то? – спросил водитель, - километров десять будет?
        - Да кто же их мерил, эти километры!
        То, что Я попался, не подлежало сомнению, и эта истина была мне неприятна. Но только в начале. Подойдя к данной проблеме по-философски, Я рассудил, что всё не так уж плохо. Во-первых, мне тепло; в ближайшей перспективе никто не собирается причинить мне вред, следовательно, Я – в безопасности и можно даже сказать, что в относительном комфорте. А поскольку, у меня не было других поводов для работы рассудка, то Я его просто на время отключил, иными словами – уснул. И рёв двигателя сквозь дремоту уже не казался таким раздражающим. Я даже снова проснулся, когда он смолк. По-видимому, автомобиль остановился надолго.
         Наступившая тишина вскоре сменилась несинхронными храпящими звуками, которые обычно во сне производят здоровые люди, вынужденные спать в неудобной позе. И Я ещё глубже провалился в подсознательное.


*  *  *

        … И снова мне пришлось вернуться к действительности. Это произошло, когда люди покинули своё железное убежище и начали передвигаться пешком. Они шли по бездорожью - Я явственно ощущал неровности почвы, подпрыгивая в своём, ставшим привычным, промасленном кармане.
        Шли они действительно долго. Сказать, что при этом они не разговаривали, было бы неверно; но теперь Я уже не припомню, о чём велась беседа, поскольку её тема меня не касалась, следовательно, не являлась важной. Впрочем, она – эта тема, похоже, не особенно была важна и для тех, кто её в то утро затрагивал.
        И если бы люди только знали, что данный разговор -  их последний разговор на этой Земле, может тогда, они и не захотели бы тратить на него свои силы!


4.

        Шагавший впереди Николай внезапно остановился и сделал предупреждающий жест рукой, вскинув её вверх.
        - Тихо! Смотри! – прошептал он.
        Виктор также остановился и взглянул в указанном направлении. Там, в неглубокой ложбине среди разбросанного валежника, угадывалась неподвижная огромная бурая туша.
        - Готов! – радостно провозгласил он, - Слава Богу, не зря топали!
        Некоторое время они разглядывали свой трофей.
        - Слушай, Колюня, - спросил Виктор, - А почему он не шевелится? Сдох, что ли?
        Это был первый практический вопрос, который пришёл ему в голову после состояния эйфории по поводу случившейся удачи.
        - Должно быть! Ведь не притворяется же!
        - А отчего?
        - Да хрен его знает! Может от разрыва сердца – говорят, такое бывает. А вообще-то, надо бы поосторожнее с ним. Проверь-ка ружьё!
        - Ладно! Жалко, если мясо пропало!
        - Что мясо! Тем более, его и жрать-то без экспертизы опасно. Слышал я, что у них бывает какая-то опасная болезнь. Человек пожрёт – и сразу в «ящик». Погоди, вспомнил! То ли бруцеллёз какой-то, а может что-то другое, не помню точно. Но, главное – шкура цела. Сейчас, мы её ножичком!
        И он довольно захихикал.
        - Ну что, пойдём что ли? Или стоит пальнуть на всякий случай? – спросил Виктор.
        - Вот ещё, шкуру коверкать! Я сейчас, погоди!
        Он достал из кармана то, что с вечера там у него лежало и, размахнувшись, швырнул этим в медведя.
        Бросок был точен. Предмет угодил прямо между ушей почившего зверя и как-то безвольно скатился на мох.    
        Медведь не пошевелился.
        После этого Николай стал осторожно спускаться вниз, держась за ветки и оскальзываясь на выступающих из земли корнях.
        Виктор смотрел на него сверху. Почему-то это всё вдруг перестало ему нравиться. Или он чувствовал, что вот-вот - и ему перестанет нравиться этот мир? Вот он отметил, как Николай подошёл вплотную к лежащему медведю и нагнулся над ним, одновременно вытягивая из ножен широкий охотничий нож…
        И вдруг случилось непредвиденное. Приговорённая несовершенной логикой приятелей вечно оставаться в статичном состоянии бурая туша обрела динамику и подмяла под себя незадачливого охотника…


*  *  *

        … Колька не успел выразить удивления по поводу произошедшей метаморфозы, по причине того, что  умер сразу. Но если бы кто-то смог бы снять и расшифровать прощальную энцефалограмму его повреждённого мозга, то ему посчастливилось бы узреть кое-что любопытное.
        Он бы увидел побелевшее и потерявшее осмысленность лицо Витьки, судорожное движение его указательного пальца, жмущего на спусковой крючок, пляшущего в руках ружья. Он услышал бы грохот выстрела. Проследил бы траекторию свинцового заряда, пролетающего короткое расстояние и с треском разбивающего лучевую кость медвежьей лапы, по иронии судьбы той самой, которая до сего момента была зажата в капкане. И, наконец, рвущийся вверх коричневый ком слепой ярости, в два прыжка настигающий своего освободителя.
        Но даже при самом тщательном рассмотрении элементов, составляющих эту анимацию, вряд ли кто-нибудь заметил бы невзрачный жёлтый комочек, затаившийся среди всего этого разгула стихий!


*  *  *

        Витьке посчастливилось – он умудрился на несколько минут пережить своего напарника.
        Удар медвежьей лапы пришёлся ему в бок, защищённый бронёй толстого ватника. Поэтому, пролетев два-три метра по воздуху, он изящно насадился поясницей на острый, высохший сучок той самой лиственницы, к которой в своё время и был прикован медведь. Тот самый сучок, который когда-то, может сто лет назад, тоже был нежной зелёной веточкой!
        Вот теперь, когда у него, наконец, появилось свободное время, он был волен творить с этим миром всё, что хотел. Разумеется – в рамках создавшегося статичного положения.
        Но он не захотел ничего творить, а вместо этого предался воспоминаниям о прожитой недлинной жизни.
        И о чём же он вспоминал?
        О брошенной на дороге машине?
        Нет!
        Тогда о том, что происходило значительно раньше, например, о том, как первый раз напился или сдал экзамен в автошколе на категорию «С»?
        Да нет же!
        Может о неосуществлённых мечтах или о невыплаченных долгах?
        Нет, нет и нет!!
        Сквозь затопившее Вселенную нечто горячее и сладко-солёное, захлёбываясь этим и одновременно умиротворяясь, он разглядел себя – маленького, с голыми коленками, сидящим на неустойчивом металлическом горшочке.
        А напротив, на табуреточке, сидела молодая женщина. Ласково поглядывая на малыша, она читала ему книжку.
        И вот, что было написано в этой книжке с картинками:

«Уронили Мишку на пол,
Оторвали Мишке лапу!
Всё равно его не брошу,
Потому, что Он –
ХОРОШИЙ!»

        Ведь зачем-то были ему прочитаны эти строки!


5.

        …Если ты неожиданно начинаешь видеть мир непривычным образом, то тебя это должно на какое-то время увлечь, в независимости от того, как ты оцениваешь положение, в котором находишься.
        Теперь такое случилось со мной. Дело в том, что после всей произошедшей возни Я оказался буквально вмурован в структуру густого меха на шее Медведя и не имел сил не только выбраться оттуда, но даже потерял большую часть свободы движения внутри образовавшегося комка. Земля, перемешанная с кровью, сыграла роль отличного цемента.
        «Как колючка на собаке»! – с иронией оценил Я своё собственное положение.
        Панорама окружающего пространства наблюдалась мною как бы сквозь частую решётку с хаотично расположенными прутьями. Будто Я смотрел вдаль через многочисленные снасти парусника или разглядывал картину, написанную в технике гравюры.
        Между тем, Медведь занялся ликвидацией следов произошедшего побоища. Он неторопливо обсосал две трети останков того, которого убил первым, остальное неглубоко закопал и прикрыл ямку хворостом.
        Впрок!
        Штаны с карманом, предоставившие мне когда-то временный приют он вовсе не тронул, как не тронул и того – другого, что висел на сучке. То ли решил, что насытился, то ли этот вид был ему неприятен. Перебитую лапу, висевшую на лоскуте кожи, он просто отгрыз – от неё теперь было мало пользы. Затем Медведь отошёл, ковыляя на трёх конечностях, на небольшое расстояние и стал методично вылизывать себя, начав с кровоточащего обрубка. И в процессе этого действия он впервые обратил на меня внимание. Его последующая попытка выдрать меня из спутанной шерсти не предвещало мне ничего хорошего.
        - Пожалуйста, осторожнее! – попросил я, - Своей поспешностью ты можешь причинить мне вред!
        - А мне на это – плевать! Ибо, какое ещё зло, возможное в этом мире, может сравниться с тем, которое со мной учинили твои друзья!
        - Во-первых, они мне не друзья, а во-вторых, никакого зла в природе не существует!
        - А это что?! – и он предложил мне полюбоваться на свой обрубок.
        - Какое же это зло?! Это – всего лишь состояние реальности в данный момент. Но ты называешь его злом, поскольку оно тебя не устраивает, разумеется, по вполне понятным причинам.
        - Не устраивает – мягко сказано! Оно мне просто не нравится!
        - Вот именно! Оно тебе не нравится из-за того, что не устраивает. Что же делаешь ты? Удручённый тем, что оно тебе не нравится, и пытаясь оправдать это, ты называешь его злом или несправедливостью или как-нибудь ещё. А, назвав, уже смотришь и дальше на него через призму собственного отношения.
        - Прекрати свою дурацкую философию! – рявкнул Медведь, - Не смей меня раздражать!
        Я пропустил мимо ушей его реплику и продолжал гнуть свою линию.
        - Пойми, наконец! Реальность – безлична. Но когда она тебе предлагает некий шанс, как сейчас, разумнее воспользоваться его преимуществами. Но ты предпочитаешь жаловаться на судьбу. Я понимаю – так проще!
        - Какое же преимущество сулит мне вот это?! – и он снова похвастался своим увечьем.
        - Ну, например, тебя теперь не захотят помещать в зоопарк, чтобы содержать в тесноте и неволе. Кому же понравится смотреть на изуродованного Медведя?! Кстати, что ты собираешься делать, когда освободишь меня?
        - Просто сожру – чего здесь долго думать! А ты уж постарайся отнестись к этому,  соответственно твоей же философии!
        Я не стал спорить.
        - В таком случае – приятного аппетита! – сказал Я.
        - Вот и договорились!!
        После этих слов он прекратил вылизываться и задремал – по-видимому, у него иссякли силы.
        Меня тоже стала одолевать сонливость, но это длилось недолго. Послышалось хлопанье крыльев, и моему взору явилась – кто бы вы думали?
        Да, моя Ворона!
        Она поместилась на голове у распятого Медведем охотника и громко каркнула.
        Медведь вздрогнул, открыл глаза и посмотрел на Ворону.
        - А тебе здесь чего надо?! – грубо спросил он её.
        Ворона проигнорировала его грубость, казалось, что она ничего не слышала. Странно, но на меня она тоже не смотрела, будто меня и не было вовсе.
        - Что, Миша, больно тебе?! – сочувственно произнесла она.
        - Да пошла ты …!
        - Чувствую, что больно! Ну, ничего! А я специально прилетела, чтобы дать тебе ценный совет.
        - Какой ещё совет?!
        - Совет относительно этого урода, который запутался в твоей шерсти. Кстати, а как ты сам собирался с ним поступить?
        - Ещё не решил. Он хочет, чтобы я его, видите ли, освободил и отпустил на все четыре стороны; я же предпочёл бы его сожрать. Вот и думай тут!
        - А ты не думай! Лучше выбери третий вариант, так сказать, компромиссный.
        - Это ещё как?
        - Очень просто! Ты пока оставь всё, как есть. Сделаешь это потом. Ведь ты понимаешь, что скоро наступит время, когда ты уже не сможешь добывать себе пропитание. Вот тогда и сожрёшь его за милую душу! А сейчас – пусть там посидит. Зато будет с кем перекинуться словечком при случае!
        Медведь долго молчал – он думал. Меня же её слова тоже как бы лишили дара речи. И она оказалась способна на такое кощунственное предательство! Обречь меня на это страшное постыдное пленение, причём с перспективой быть в любой момент проглоченным голодным зверем!
        - Может ты и права, - между тем ответил Медведь, - Пожалуй, что я так и поступлю. Спасибо!
        Он широко зевнул и снова погрузился в сон.
        Ворона оставалась на том же месте и, по-прежнему, не глядела на меня.
        - Как ты могла так поступить?! – удалось, наконец, выговорить мне.
        - Успокойся, дорогой! Всё идёт по плану! – ответила она, одновременно с любопытством изучая черты лица того, на чьей голове пребывала. Было заметно, что её более всего интересуют широко открытые глаза покойного.
        - По какому, к чёрту, плану?!! – закричал Я, - Получается, что весь путь, мною пройденный – пустая трата времени и сил?! Всё!! Finite la comedia?! И это с твоего благословения, лицемерная пожирательница падали!!
        - Ем, что достаётся после других, - смиренно отвечала Ворона, - а почему ты решил, что твой путь закончился? Или под термином «путь» ты понимаешь только перемещение физического тела в определённой системе координат? Посиди-ка здесь, тебе это будет явно полезно, поверь мне!
        - Но какой в этом смысл? – сказал Я, чувствуя, что теряю первоначальный запал, проваливаясь, как и всегда при беседах с Вороной в состояние, похожее на безразличие.
        - Это не безразличие. Это – ростки твоей безупречности, в ней твоя сила!
        Я уже перестал задавать себе вопросы, относительно того, каким образом она читает мои мысли.
        Ворона выжидающе глядела на меня, казалось, ожидая моей реакции, но Я промолчал.               
        - Я полагаю, - продолжала она, - что ты уже почти готов к тому, чтобы вступить в свою последнюю битву на этой Земле и, тем самым выполнить своё предназначение.
        Но почти – это ещё не совсем!
        - Подожди! – перебил Я её, - О какой последней битве ты ведёшь речь? Ради чего эта битва?
        - Не ради чего, а за что! За твою драгоценную жизнь, Колобок, за неё! И ты эту битву проиграешь!
        - И что со мной будет, когда Я проиграю?
        - Я уже говорила – тебя съедят!
        - Почему меня обязательно должны съесть?
        - Посмотри на лиственницу! – сказала Ворона и задрала вверх голову, как бы приглашая меня проследить за её взглядом от подножия злополучного дерева к его вершине, - Пройдёт какое-то время и её, возможно, используют для изготовления свай или настила для велотрека или ещё для чего-нибудь. Не исключено также, что её никуда не используют, и будет она столетиями торчать среди леса, пока не рухнет под собственной тяжестью или не сгорит от удара молнии. Это потому, что она – дерево. Такова его участь. Ты же – кулинарное изделие, и твоя участь другая, ты знаешь какая! Так что тебе необходимо приучиться к мысли, что тебя съедят, и в этом нет ничего удручающего.
        - Но Я не хочу умирать!
        - Тогда живи вечно, я не возражаю!
        - Я имел в виду только то, что не хочу, чтобы это случилось в скором времени.
        - Не будь дураком! Мы вообще ничего не знаем о свойствах времени, тем не менее, с твердолобым упрямством пытаемся дать ему оценку. Кстати, вот теперь тебе и предстоит убедиться в несостоятельности твоих прежних представлений о нём!
        Ворона снова умолкла, как бы давая мне возможность задать интересующий меня вопрос.
        На этот раз, Я его задал.
        - По-твоему, получается, - сказал Я, - Я обречён длительное время находиться в этом унизительном положении лишь для того, чтобы убедиться в ошибочности своих представлений о сущности времени?
        - И для этого тоже. Но, главное, для того, чтобы вспомнить о том, кем ты в действительности являешься. У тебя есть шанс это сделать!
        - А разве Я на самом деле не тот, за кого себя принимаю?
        - Разумеется, не тот!
        - Может, ты знаешь, кто Я?
        - Конечно, знаю!
        - Тогда скажи! Или это секрет?
        - Никакого секрета здесь нет. Но и говорить об этом бессмысленно – ты всё равно пока ничего не поймёшь. Так что, попытайся сам во всём разобраться! А я пойду своей дорогой.
        - И всё же! Кто Я на самом деле?
        - Больше я ничего тебе не скажу. Давай прощаться – мне пора!
        - Но мы ещё встретимся?
        - Только после того, как тебя съедят! – твёрдо произнесла Ворона.
        - Это, в каком смысле?! – удивился Я, - Ты что – поддерживаешь идею переселения душ?
        - А ты, всё-таки, неисправим! Нет, я не поддерживаю эту идею. Я вообще не поддерживаю идей, «высосанных из пальца», будь они хоть общепринятыми, хоть экстравагантными. Что же касается твоей неисправимости, то она заключается в том, что ты по-прежнему пытаешься подойти к проблеме «не с того конца». Пойми, ты делаешь это просто по привычке. Для тебя понятия «до» и «после» настолько раз и навсегда установившиеся и незыблемые, что ты готов втиснуть их в любые рамки. Вот когда посидишь, как теперь, некоторое время, тогда и узнаешь, что такое «до», а что такое «после», кто ты есть на самом деле, почему называешь себя Колобком и зачем тебя должны слопать! Если, конечно, на всё это у тебя хватит ума, в чём я начинаю сомневаться! 
        Признаюсь, что тогда из всего ею сказанного Я не понял абсолютно ничего.
        Между тем, Ворона спрыгнула на землю. Потом подошла ближе и долго молча смотрела на меня своими блестящими глазами. И, наконец, сделав прощальный жест крылом, развернулась и отправилась прочь. Странно, но на этот раз она удалялась не по воздуху, как обычно, а по земле, с треском продираясь через заросли брусничника.
        Я молча провожал её взглядом сквозь прутья решётки своей тюрьмы…
               

6.

        …Время шло. И как всегда, в однажды выбранном им направлении. Это было заметно по тому, как изменялась картина окружающего мира – также раз и навсегда установленным порядком.
        Травы пожухли и полегли. Неумолимо желтела листва, и в одно прекрасное утро Я увидел, что вся она оказалась на земле. И только вечнозелёные пихты и ели сделались, казалось, ещё ярче и стройными свечками там и сям торчали среди однообразной серости деревьев лиственных пород.
        Но и это состояние продолжалось недолго – однажды вслед за непродолжительным потеплением подул ледяной северный ветер. Он пригнал с собою бесчисленную стаю «белых мух», которые, покружившись в воздухе, спустились на землю и больше никуда не захотели улетать. 
        А теперь, не хотите ли узнать, что случилось дальше? Каково, например, было состояние здоровья Медведя, и не исполнил ли он своё намерение меня съесть?
        Нет, не исполнил. Наш вынужденный симбиоз со временем постепенно трансформировался в некое подобие дружбы. Однако, будучи неразлучны, мы не часто общались посредством разговора; скорее, мы просто чувствовали друг друга. И в тех редких случаях, когда наше общение приобретало форму диалога, говорил в основном он – Я же больше помалкивал, рассеянно его слушая и, одновременно, пробираясь сквозь дебри собственных мыслей.
        Как правило, Медведь жаловался мне на свою, по его мнению, неудавшуюся судьбу, сетовал на царившую в этом мире тотальную несправедливость. На это, конечно, у него были веские основания.
        Лапа заживала плохо. С приходом холодов Медведю всё труднее становилось добывать себе пропитание. Он заметно похудел и как-то весь обветшал. Его и без того не сильно озаряемый вспышками новых идей рассудок теперь опустошала необходимость совершения предстоящего выбора. А выбор заключался в следующем: в условиях создавшейся ситуации Медведю виделись две взаимоисключающих возможности на пути собственного выживания. Первая – это сделаться шатуном, чтобы, довольствуясь случайной поживой, пережить зимнюю бескормицу, а второй – залечь в берлогу и попытаться, находясь в неподвижном состоянии, сэкономить имеющийся ресурс энергии. Но для того, чтобы стать шатуном, у него недоставало проворности и сил, а для того, чтобы залечь в спячку - достаточной толщины  жировой прослойки. И он это ясно осознавал.
        Однажды, раздосадованный на самого себя за свою слабохарактерность, он всё-таки решил сделать окончательный  выбор. Он заключался в том, чтобы на время зимы податься ближе к человеческому жилью, имея возможность там разбойничать, посредством охоты за инфантильным домашним скотом. А, решив, сделал противоположное -  поднявшись на увал, с которого открывался завораживающий своим масштабом великолепный вид на волнистые синие дали, осмотрелся по сторонам, нашёл подходящий выворотень толстой осины и, протиснувшись меж корней, увешенных комьями смёрзшейся глины, залёг и закрыл глаза.
        Что же касается меня, то, поскольку, Я не обладал возможностью делать какой-либо выбор, мне пришлось довольствоваться фактическим положением дел.
        Вот и время, наконец, остановилось. Во всяком случае, вид долины, расстилавшейся перед моим взором, оставался неизменным. Я лежал и чувствовал, исходящее от Медведя тепло, слышал его дыхание, перемежаемое стонами и всхрапыванием. Но как-то раз, выйдя ненадолго из ставшего привычным состояния оцепенения, Я заметил, что находящееся непосредственно передо мною круглое отверстие в нарастающем сугробе приняло вид узкой горизонтальной щели. И тогда я понял, почему мне холодно. Ничто больше не согревало меня, неслышно было и стонов. Я оказался погребённым заживо! 
        Я вспомнил свой последний разговор с Вороной. И перед лицом собственной смерти лживыми показались мне её слова.
        «Будь ты проклята, поганая тварь!!!» – закричал Я в серый сумрак.
        Холодная и безразличная тишина была мне ответом.
        И Я снова впал в оцепенение. А потом вовсе забыл, кто Я, откуда пришёл и зачем здесь!


Глава 5

1

        … Сначала не было ничего. Только мрак. Бездонный, космический мрак, не поддающийся никакому анализу и возможности описания. Но в этой беспросветности пульсировало, подобно белому кружочку в чёрной части китайской монады, ещё слабое осознание непреложной истины: «Если Я понимаю, что вокруг меня нет НИЧЕГО, значит, есть Я!»
        Но что это?! Где Я нахожусь? Почему так темно и тесно?
        Я попробовал пошевелиться – бесполезно! Только ледяной холод и… Вонь!!! Смрад, окружающий меня был непереносим!
        На короткое мгновение мне стало жарко от нахлынувшей паники, но затем новая леденящая волна ужаса охватила меня. Теперь мне всё стало понятно – Я не умер, но меня похоронили! Замуровали в этом промозглом склепе!
        НАВСЕГДА!!!
        И тут Я стал отчаянно биться, чтобы ЖИТЬ. Я колотился о сковывающие меня путы, вгрызался в них с отчаянной яростью, одновременно понимая всю тщетность своих жалких попыток высвободиться.
        Жить! Любой ценой! Даже ценой собственной жизни!
        Всё это продолжалось очень недолго. В считанные минуты Я истратил и без того невеликий запас физических и душевных сил, после чего затих в изнеможении.
        «Как прекрасно пахнет на рассвете лето!» - это была моя последняя мысль перед тем, как снова наступила тьма!


*  *  *

        …Первым оформился звук. Он был подобен блеянию барашка и доносился будто бы откуда-то с высоты. Как Я узнал позднее, звук этот принадлежал небольшим птичкам – бекасам, которых действительно иногда называют «небесными барашками». Они издают его своими крылышками, когда совершают брачный полёт над болотцами с целью привлечения самок в период размножения.
        Потом пришло всё остальное – синий сумрак, неудобство положения и … запах. Всё тот же невыносимый смрад!
        Что со мной? Неужели Я ещё жив? Так ли это?!
        Ну конечно, Я понимаю - это чья-то злая шутка, или, может, так нужно?! Сейчас, сейчас - кто-то явится и освободит меня отсюда! Ведь там, вовне моей тюрьмы, продолжается какая-то жизнь, происходит нечто, к чему и Я должен иметь отношение. А как же иначе? Разве этот мир может существовать без меня?!
        Я чутко прислушался. Но вокруг была та же холодная тишина, и только маленькие небесные музыканты продолжали свою незатейливую песню.
        «Эй! Кто-нибудь! Помогите мне выбраться отсюда!»
        «Сейчас! Потерпи немного! ОНИ явятся и освободят тебя! ОНИ не смеют тебя оставить!»
        Но никто не захотел меня спасать. Я был не нужен никому!
        Только белая, ледяная, застывшая в незапамятные времена капля, образовавшаяся из пара от прошлогоднего медвежьего дыхания и висящая в непосредственной близости от меня, вдруг округлилась, оплыла и как бы нехотя соскользнула на моё лицо. Тогда Я тоже заплакал.
        «ОНИ не придут! НИКОГДА!!!»

               
*  *  *

        В последующем, на протяжении бесконечно долгого времени, сознание неоднократно возвращалось ко мне и снова покидало, проваливаясь в тёмные глубины беспамятства. И вот однажды – это произошло в час рассвета, когда тени ещё не оформились, но окружающий меня мир проявился во всех подробностях – Я снова вернулся к действительности. И сразу же оказался переполнен всевозможной информацией, буквально обрушившейся на мои органы чувств.
        Слышалось оглушительное щебетание птиц. Где-то скрежетало и ухало. Тело ощущало прохладу. Но более всего меня поражал тот диссонанс между смрадом, который окружал меня и проникающей извне пронзительной свежестью. Из своего убежища Я  видел выступающие из плотного тумана фрагменты групп деревьев и кустарников. Доносился звук журчащей воды. И ещё: там, внизу, на желтизне прошлогодних трав, среди их переплетения, Я заметил небольшое животное – длиннохвостое, огненно-рыжее и очень изящное в своей динамичности. Оно забавно подпрыгивало в травах, отталкиваясь одновременно всеми четырьмя конечностями, как бы паря над ними.
         «Лес - подумал Я, - Всё вместе это называется «лесом». Данная мысль меня вполне удовлетворила и успокоила, и вскоре Я снова уснул, на этот раз уже по-настоящему, со сновидениями.


*   *  *

     «… бесспорно, это также одна из возможностей, предоставленных твоему выбору, но, наверное, не самая лучшая – сгниёшь, так ни в чём и не разобравшись! – донеслось до меня завершение фразы, и Я проснулся окончательно.
        Прямо передо мной находилось то самое существо, которое Я наблюдал перед тем, как уснуть.
        Длинная и острая мордочка. Из-под тонкой чёрной верхней губы видны многочисленные белые зубы – большие, сильные клыки и удивительно мелкие, по сравнению с ними, передние резцы. От существа исходил резкий, ни на что не похожий запах, однако мне он не показался неприятным, скорее наоборот. Было в нём ощущение чего-то нездешнего, тропического.
        - Кто ты? – спросил Я существо.
        - Да как только меня не называют! – отвечало оно, - но разве в этом суть?! Гораздо важнее – какая я! И она (как выяснилось, это была ОНА) грациозно изогнулась, демонстрируя мне себя.         
        «Утилитарный интерес» - всплыло в моей памяти, и от этого почему-то сделалось тревожно.
       - Что тебе от меня нужно? – вслух спросил Я.
       - Ровным счётом – ничего, - ответило создание, - просто я так развлекаюсь, это моё основное занятие здесь на Земле. Впрочем, если тебе не нравится – могу уйти!
        - Ладно, оставайся пока! – мне почему-то не захотелось сейчас быть в одиночестве.
        Мы немного помолчали, но Я ощущал потребность в общении и вскоре задал следующий вопрос.
        - А что ты делала там, в травах, на рассвете?
        - Просто ловила мышей.
        - Каких таких мышей?!
        - Самых обыкновенных – лесных мышей, разве ты не знаешь?
        Тут Я вспомнил. Мыши – это такие маленькие беспокойные и назойливые существа. Их было много тогда, в прошлом, когда Я пребывал длительное время на какой-то плоской поверхности. Кстати, чем Я там занимался?
        «Подоконник, - вспомнил Я, - это место называлось подоконником», и мне снова стало тревожно.
        - Но зачем тебе их ловить, этих мышей - спросил Я существо.
        - Чтобы ими питаться. Должна же я как-то поддерживать жизненные силы! Другого способа для этого я не знаю. Пока, не знаю!
        - Питаться?! Ты питаешься мышами?
        - Да, и не только мышами, я ем всё!
        Последнюю фразу она произнесла с явным оттенком гордости, мне же от этого стало совсем не по себе.
        - В каком смысле – всё?! – опасливо осведомился Я, одновременно пытаясь от неё отодвинуться.
        Она правильно интерпретировала моё состояние и рассмеялась.
        - Ну конечно, я могла бы съесть и тебя, и эту гору падали, в которой ты теперь пребываешь, и ещё много чего, но, поскольку мне это в данный момент не нужно, я не стану этим заниматься - можешь успокоиться!
        Я почувствовал в её словах искренность и действительно успокоился.
        - Скажи, - продолжал Я свои расспросы, - а разве ты  всегда делаешь только то, что тебе нравится делать в данный момент?
        - Ну, разумеется! Я тебе уже говорила об этом. А что здесь удивительного?
        - Для меня удивительно то, что Я не понимаю, как тебе это удаётся! Другими словами – как это возможно вообще?! Ведь есть же какие-то обстоятельства, обязательства и тому подобное…
        - Обязательства мы выдумываем себе сами, они же, в свою очередь, привлекают определённые обстоятельства, необходимые для выполнения наших обязательств. И тут зарождается «порочный круг», и мы опять взваливаем на себя новые и новые обязательства с задачей выкрутится из нежелательных обстоятельств. И так без конца. Но это не для меня! Я изначально свободна от всяких обязательств. И она снова рассмеялась.
Я же был вынужден какое-то время «переваривать» то, что она сейчас произнесла. Тем не менее, диалог становился интересным.
        - Если всё то, что ты сказала верно, - изрёк Я после некоторого размышления, - и у тебя действительно нет никаких обязательств, тогда зачем ты вообще живёшь, иными словами – в чём смысл твоего существования? Тебе не скучно?
        - Нет, не скучно! А по поводу так называемого смысла – твой вопрос не по адресу! Посуди сам: чтобы это понять, необходимо взглянуть на данную проблему со стороны, а я не могу сделать этого применительно к себе, да и никто не может, насколько мне известно. Ясно лишь одно – если я жива, значит, в этом и есть какой-то смысл! Попробуй разобраться, если сможешь, только я здесь тебе помогать также не обязана. 
        Она приумолкла, а затем добавила следующее.
        - Может быть, ТЫ знаешь смысл своего существования? Не расскажешь ли? Было бы интересно послушать!
        «Путь», - промелькнуло в моём сознании.
        - Путь, - сказал Я, - Смысл моего существования в Пути, по которому Я иду!
        - Замечательно! И откуда же ты это узнал? Кто тебя научил так думать?
        - Я не помню, - сказал Я сокрушённо, - только мне почему-то кажется, что это действительно так, впрочем, кто знает?! Теперь Я уже начинаю во всём сомневаться.
        Тогда Я не соврал ей. Я и в самом деле не помнил ничего!
        - Сомнение – агрессивная форма лени! Не стоит уделять сомнению большого внимания. Думается, тебе просто следует либо принять данную идею безоговорочно, либо отвергнуть её окончательно. Впрочем, решать тебе! Ну что ж, счастливо оставаться, а я пошла дальше. В мире столько интересного! Прощай!
        Она сделала несколько шагов и снова остановилась.
        - А ты чем намерен заниматься? Так и будешь сидеть в своём «теремочке» до будущей зимы?
        - Подожди! – закричал Я, - Я бы тоже хотел уйти, но не могу выбраться отсюда!
        - Не можешь? А что, собственно, тебе мешает? Ах да, понимаю! Не отпускает память! Любовь к родному пепелищу!
        - Нет, это не совсем так. Я действительно не могу выбраться отсюда. Физически!
        - А разве ты уже пробовал сделать это? Запомни: самая крепкая тюрьма - это мы сами! Ну, давай же, выбирайся!
        И тут случилось чудо! Как только Я попытался приложить неимоверные усилия, чтобы разорвать путы, стягивающие моё тело – они, эти усилия, оказались совершенно невостребованными. Что-то тихо щёлкнуло, и Я неожиданно стремительно выкатился наружу, тем самым, обрётя вожделенную свободу.
        - Теперь ты похож на утреннего ёжика после недельного запоя! – сказало существо, весело меня рассматривая, - Так что? Мы идём, или будем продолжать принюхиваться к дыму «отечества»?!
        И мы пошли, вернее она пошла, а Я покатился рядом. И когда, пройдя некоторое расстояние, Я захотел обернуться назад, к тому месту, с которым было для меня так много связано, она не позволила мне сделать этого. Ласково, но, в то же время решительно возложив на меня свою изящную чёрную до коленного сустава лапку, она сказала следующее:
        «Хочешь получить дельный совет? Никогда не оглядывайся на прошлое, дорогой, помни о нём, но не оглядывайся! Уверяю тебя, это не одно и то же!»


*    *    *

        Довольно продолжительное время мы передвигались молча. Вокруг простирался весенний лес. Он, казалось, был переполнен жизнью, и это неумолчное её проявление буквально завораживало меня, вдохновляло и одновременно озадачивало. Где Я так долго пребывал? Как жил?! И жил ли вообще?! И что будет дальше?
        - Куда мы идём? – Я, наконец, решился прервать затянувшееся безмолвие.
        - Мы?! – она остановилась и удивлённо посмотрела на меня, - Ты спрашиваешь меня или нас обоих?
        …?! – теперь настала очередь моему недоумению, - Но разве мы идём не вместе?
        - Нет! И это уже следует из твоего вопроса. Иными словами, если бы ты знал куда идёшь, то не задавал бы его, а просто шёл. А так получается, что иду одна я, ты же к этому не имеешь никакого отношения.
        - А что же, по-твоему, делаю Я?
        - Ты волочишься за мной!
        - Вот как! Хорошо, тогда хотя бы скажи, куда идёшь ты, если не секрет.
        - Не секрет! Я иду на охоту.
        - Что такое «охота?»
        - Хм! Охота – это увлекательнейшее занятие, предполагающее возможность добычи чего-либо, но отнюдь не гарантирующее успех. В этом её свойстве и есть основная привлекательность данного времяпрепровождения!
        - И на кого ты теперь собираешься охотиться? Уж, не на мышей ли?
        - Именно, на мышей!
        - Мне не нравятся мыши!
        - Неужели?! И сколько же их? Как они выглядят? Опиши их, пожалуйста, поподробнее, может, они и мне не понравятся!
        - Ты меня не так поняла. Мне не нравятся ВСЕ мыши!
        - Теперь разреши тебе не поверить!
        - Почему?
        - Потому, что такого не бывает! На самом деле тебе не нравятся те, конкретные мыши, которые когда-то, возможно, доставляли тебе некоторые неудобства. Но разве могут ВСЕ мыши нести ответственность за проступки ТЕХ мышей?!
        Я не мог с ней полностью согласиться, однако предпочёл не возражать. Довольно странное создание эта моя новая знакомая – уж больно экстравагантна!
        - Ну, хорошо, пусть тебе не нравятся мыши, - на этот раз наше молчание первой нарушила она, - а есть кто-нибудь, кто тебе, безусловно, симпатичен?
        - Честно говоря, не уверен. По крайней мере, все, кого Я когда-либо встречал, в конце концов, обязательно меня разочаровывали.
        - А вот в этом ты виноват сам! Я хочу сказать, что они просто-напросто не оправдали твоих самых радужных ожиданий относительно их слов и поступков. Так чем же они плохи, если ты сам их в своё время переоценил?!
        - Переоценил, недооценил! Как всё у тебя легко получается! А где взять меру, как узнать заранее, как сразу оценить правильно? Может, научишь дурака?! Вот тебе, например, как это удаётся?
        - Мне – никак! Я никогда этим не занимаюсь. Поэтому и не разочаровываюсь! А поскольку имею характер весёлый и нрав лёгкий – мне в этом мире нравится практически всё: этот лес, воздух, птицы на ветках, а ещё лучше на земле, мыши в травах, это небо, облака в нём, вороны и даже ты, мой глупенький маленький дружок!
        Она ещё что-то продолжала говорить, но это было совершенно напрасно. Я уже не мог больше ничего слышать! Одно только слово, небрежно брошенное ею, повергло меня в шок и едва не убило!!!
        ВОРОНА!…
        Так вот оно – та самая, зловещая тень, что гнездилась в моём подсознании, пока Я пребывал в своём страшном плену! И тут Я вспомнил всё, или практически всё!
        Я остановился. Я просто был не в состоянии двигаться дальше.
        - Чего стоим, кого ждём?! Натёрли новенькие сандалики, или какая-нибудь противная булочка сделала тебя отцом, а ты только теперь почувствовал это?!
        - Ворона! Ты сейчас сказала: Ворона!
        - Ну, так что с того? Ты не любишь ворон даже больше, чем мышей?!   
        Я внимательно посмотрел на неё. Настолько, насколько мне позволяло моё теперешнее состояние. Она насмешливо изучала меня, и в её чёрных глазах плясали знакомые задорные огоньки…
        К моему горлу подступила тошнота.
        - Что с тобой?! Ты так побледнел, что, кажется, вот-вот покроешься плесенью, как тот кусочек сыра, который я однажды отобрала у старой дуры при помощи хитроумно продуманной лести! – сказала она.
        - Ты знаешь ВОРОНУ?! – прохрипел Я в ответ.
        - Я знаю всех! И Ворону, и Дедушку, и тебя, КОЛОБОК! Я знаю про тебя ВСЁ!
        - Ты?! Ты знаешь про меня?! - удалось выдавить из себя мне, - Но откуда?!
        - Вот так! – она рассмеялась ещё задорнее, чем обычно, - Один – ноль не в мою пользу! А ведь старая карга меня предупреждала о том, что ты со странностями, а я ей не верила! Теперь вижу - тебя даже не исправила твоя «могила»!
        - Чему ты так радуешься?
        - Это я поражаюсь твоей глупости! Ты задаёшь мне вопрос относительно того, откуда я знаю про тебя. И если я на него отвечу исчерпывающе – ты будешь вполне удовлетворён. Но, милый Колобок, я не понимаю, почему тебе так важно знать - ОТКУДА, но совершенно безразлично ДЛЯ ЧЕГО?
        - Как это, для чего?
        - Ну, для чего я про тебя всё знаю!
        - Как, для чего? - повторил Я свой вопрос.
        - Вот заладил! Как да как! Чем тебя в детстве пугал Дедушка? Цыганами? Или чеченцами? Почему ты заикаешься?!
        - Это моё личное дело, и оно тебя не касается, - рассердился Я, - Если не хочешь отвечать – не отвечай! И чего ты только навязалась на мою голову?!
        - И об этом ты тоже узнаешь! Когда придет тому пора!
        Мы молча продолжали наше путешествие. Правильнее было бы сказать, что она продолжала. Я же, как она в своё время правильно заметила, фактически волочился за нею.
        Двигались мы по едва заметной тропинке вглубь леса и под уклон. Она периодически куда-то ненадолго отлучалась. Было похоже, что она совершает это с целью промысла так любимых ею мышей. Также Я заметил, что она практически перестала интересоваться моей персоной; как ни странно, но мне от этого стало даже несколько обидно. А, впрочем, что здесь странного? Всё-таки, Я считал себя не «пустым местом» и заслуживал, по моему мнению, хоть какого-то внимания!
        Некоторое время спустя, моё терпение истощилось, и Я решил нарушить молчание. Слишком долгим оно было до встречи с ней, к тому же Я не мог позволить себе оставаться в неведении по поводу мучивших меня вопросов.
        - Скажи, пожалуйста, - спросил Я, - ОНА теперь где? Ты давно её видела?
        - О чём это ты, Колобок?
        - О Вороне, о чём же ещё!
        Она остановилась и внимательно посмотрела в мою сторону.
        - Тебе интересно это знать? Ты уверен, что это именно так?
        - Да.
        - С ней всё в порядке, - она произвела резкий щелчок своими челюстями в опасной близости от моего лица, чтобы поймать ленивую весеннюю муху. К её чести, данная попытка оказалась успешной, - Нашей общей знакомой больше не существует!
        - Что?! Что ты сейчас сказала? Как – нет?! Как это случилось? Она погибла?!
        «Но мы ещё встретимся?» «Только после того, как тебя съедят!», - пронеслось в моих воспоминаниях. И ещё: «Ворон едят только другие вороны…»
        Излишне было бы живописать то потрясение, которое произошло со мной после её слов. Помимо естественного чувства жалости, связанного со смертью существа, с которым было так много связано, мною овладела также и острейшая обида за её предательство по отношению ко мне.
        «Как она могла так поступить?! Ведь осталось столько невысказанного между нами!»
       Я почувствовал себя брошенным на произвол судьбы. Кто теперь станет направлять меня в моём трудном плавании по этой жизни?! Как жить дальше?! Куда идти, и каким образом взаимодействовать с этой моей новой знакомой, которая только тем и занимается, что с лёгкостью разбивает в «пух и прах» все мои представления об этом мире!
        - Теперь ты всё узнал, что хотел узнать? – спросила она меня.
        Я ничего не отвечал ей, будучи погружённым в себя.
        - Не грусти так, Колобок! – продолжала между тем она, - Я уже давала тебе ценный совет – не стоит слишком пристально вглядываться в прошлое! Пойми, наконец, время букварей кончилось! Настало время поступков!
        - Каких ещё поступков?! – Я не слишком вникал в суть её рассуждений, поскольку был занят исключительно своими переживаниями.
        - Твоих, естественно!
        - А разве вся наша жизнь не состоит из поступков? Я не очень понимаю, о чём ты пытаешься мне сказать!
        - Твоя, во всяком случае – нет! – решительно произнесла она, - Ну, посуди сам! Разве может считаться поступком, что–либо из произошедшего с тобой, начиная с того момента, когда ты свалился со своего подоконника и до сего времени?! Да, ты набрался определённого опыта и даже значительно поумнел за время своих странствий. Но, я подчёркиваю – ты не совершил ни единого поступка! Ты всего лишь более или менее благополучно выкарабкивался из тех ситуаций, в которые тебя ввергала некая сила. Называй её, как хочешь – судьбой, предназначением – что тебе больше нравится. По сути дела, ты упорно уклонялся от всякого рода предложений, поступающих со стороны этой силы - и всё для того лишь, чтобы тебе не мешали в твоём стремлении ничего не совершать! Твоя знакомая – Ворона, по поводу утраты которой ты так безутешно сокрушаешься теперь, научила тебя многому, но даже ей с её способностями не удалось сделать главного – неимоверно трудного и, одновременно, самого элементарного – это научить тебя жить!
        Эти её слова тогда меня сильно возмутили. Да что она понимает о жизни вообще и, в частности обо мне?!
        - Может, ты хочешь сказать, что есть другие, которые живут иначе? – спросил Я её.
        - Конечно, есть, - отвечала она, - они и живут иначе, правда, если говорить по справедливости, их немного.
        - И ты – одна из них! - съязвил Я.
        - Да, я одна из них. Ты удивительно догадлив!
        - Тогда научи меня этому! Ну, попробуй! Сделай это прямо сейчас!
        - Будь уверен, сделаю, вернее, мне придётся это сделать! Но не сейчас - всему своё время.
        Я намеревался продолжать в том же духе, но вдруг, посмотрев в её сторону, осёкся на полуслове. Она, в отличие от меня, разговаривала совершенно серьёзно. Без тени какой-либо иронии!
        - Чего ты так испугался? – спросила она.
        - Мне не очень нравится, когда говорят загадками!
        - А никаких загадок здесь нет! Я просто сказала то, что хотела сказать.
        - Что же тогда означает это твоё – «в своё время»? Когда, хотя бы, оно наступит?
        - А тебе не всё равно это сейчас, в данный момент?
        - Конечно, мне это не безразлично!
        - Почему? Впрочем, можешь не отвечать – я и так знаю!
        - Что ты знаешь?
        - Всё! Это очень просто! Тебя мучает банальный страх неизвестности – у тебя трясутся поджилки от мысли, что тебя может ожидать в будущем нечто такое, на что ты не рассчитываешь. Я уже пыталась объяснить тебе это, только другими словами. Ты просто боишься жить! Будь твоя воля – ты давно бы распланировал своё существование, исходя из соображений предсказуемости, и затем его осуществил. Но весь фокус заключается в том, что ты наверняка не смог бы придумать ничего интересного. О! Оно, это твоё последующее времяпрепровождение, оказалось бы потрясающе никчёмным!
        - Почему ты так считаешь?
        - Почему я так считаю? Сейчас объясню! Ну, сам подумай – что было бы с тобой, если бы не вмешательство в твою жизнь некоторых обстоятельств, заставивших тебя скатиться с пресловутого подоконника?!
        Я был вынужден с ней согласиться, высказав предположение, что Я так и оставался бы прозябать там, куда меня поместили.
        Действительно, что бы Я смог тогда придумать, не зная ровным счётом ничего и ровным счётом ни о чём?!
        - Оставался бы?! – рассмеялась она, - Ну, это вряд ли! Не стоит так сильно заблуждаться. Давай посмотрим правде в глаза и примем более вероятную версию того, как бы развивались дальнейшие события, если бы ты однажды не свалился с подоконника. Выражаясь более доступно, я уверена, что тебя уже давным-давно бы слопали. И, заметь, не без удовольствия!
        Мы продолжали молча двигаться дальше. Как  Я мог ей возражать, если знал, что она абсолютно права!
      

2.

        Наш путь пролегал по едва заметной тропинке, ведущей под уклон.
        Лиса по-прежнему без предупреждения периодически  отлучалась  для охоты на так любимых ею мышей.
        В очередной раз, дождавшись её возвращения, Я попытался возобновить разговор на интересующую меня тему.
        - Послушай! – попросил Я её, - Расскажи мне, пожалуйста, поподробнее о том, как это случилось.
        - О чём я тебе должна рассказать?
        - Как о чём?! О Вороне, разумеется! Как она погибла?
        - А разве я говорила, что она погибла?
        - Конечно, говорила! И совсем недавно!
        - Странно! Мне казалось, что я пока не страдаю амнезией!
        - Вот что! Прекрати надо мной издеваться! Я тоже ещё в здравом уме и ясной памяти, и абсолютно уверен, что не более как час назад ты сказала, что Ворона умерла! «Нашей общей знакомой больше не существует» - вот что ты мне заявила совсем недавно. Или ты меня обманула? Зачем?!
        - Никого я не обманывала! В самом деле, зачем мне это?
        - Но ты не станешь отрицать, что произносила эти слова?
        - Произносила! Я и не думаю это отрицать.
        И она насмешливо посмотрела на меня. Просто как на какого-то идиота!
        Я уже начинал терять остатки терпения. Да что же это такое?! За кого она меня принимает?!
        - Тогда немедленно потрудись объясниться! Только без этих твоих двусмысленностей! – заорал Я, -  Что ты подразумевала под своим заявлением, когда произнесла, что Вороны больше не существует?
        Я это сделал с целью, если так можно выразиться, чтобы «призвать её к порядку», как-то смутить или, по крайней мере, заставить пожалеть о своём отношении ко мне. Но реакция Лисы оказалась совершенно для меня неожиданной. Она посмотрела на меня долгим взглядом, при этом, состроив страдальческую физиономию, а затем вдруг начала хохотать.
        Она взлаивала, крутилась по земле волчком, кусала свой собственный хвост. Мне показалось, что она сейчас должна лопнуть.
        Я смотрел на её конвульсии, и вид у меня при этом был, по-видимому,  в самом деле, идиотский, потому что, когда она включала меня в поле своего зрения, смех её переходил уже в настоящую истерику.
        Наконец, это закончилось. Она как-то резко, почти без перехода успокоилась.
        - Какой же ты, всё-таки эгоист! - сказала она.
        - Что в моём поведении ты находишь эгоистичного?!
        - Привычку перекладывать с больной головы на здоровую, вот что!
        - Это как понимать?
        - Буквально! Ведь это не я, а ты запутался в определениях! Когда ты услышал из моих уст, что Вороны больше не существует, то сразу решил, что она умерла  - и не просто умерла, а даже погибла. Но я ничего такого не говорила! Я сказала только, что её не существует!
        - А разве это не одно и то же?
        - Представь себе – не одно и то же! Её не существует для тебя! Как, впрочем, и для меня. Это - несомненно!  Но делать вывод относительно её погибели было бы, по крайней мере, нетактично по отношению к самой Вороне.
        - Ты хочешь сказать, что Ворона может быть мертва с точки зрения нас с тобой и, в то же время, жива с её собственной точки зрения?
        - На этот раз ты попал в самую точку! Молодец!
        - Ты утверждаешь, что могут существовать две истины одновременно?
        - Почему две? Их много! У каждого своя истина!
        - Да, но среди их множества должна существовать объективная!
        - Объективная истина только у Господа Бога, но это при условии наличия субъективной истины о возможности его существования. Ладно! Давай-ка, лучше отдохнём. Солнце высоко. Нам ещё предстоит неблизкий путь, но это позже. Лисы не ходят среди белого дня – это время жаворонков и пчёл.
        Она легла, свернувшись клубочком в тени широкого куста на сухом пригорке. Сориентировала нос по ветру и мгновенно перешла в состояние сна. Я какое-то время продолжал бодрствовать и пытался осмыслить сказанное ею накануне, но вскоре тоже уснул. То ли день был богат впечатлениями, то ли просто одурманенный мускусными ароматами, доносящимися из-под хвоста моей новой подруги.
        Мне снился подоконник…


*  *  *

        День угасал, когда мы, наконец, проснулись. Вернее сказать, проснулась Лиса и бесцеремонно прервала мой сон. Говорю так, потому что у меня не было никакого желания просыпаться.
        - Вставай, соня! – сказала она своим приторным певучим голоском, - Ты не забыл, что у нас на сегодня ещё полно дел?!
        - Каких таких дел у нас полно?! – возразил Я ей сонным голосом, - Это у тебя дела – охота и всё такое. Что касается меня, то Я, к счастью избавлен от того, чтобы охотиться на мышей – мне это не нужно ни с какой стороны.
        - Зато они не прочь поохотиться на тебя, и будь уверен – когда придёт время, сделают это непременно!
        После её слов мне уже расхотелось спать.
        Господи! Ну почему, почему мне все напоминают об этом, как будто их радует понимание неизбежности того факта, что Я должен быть съеден!
        В первый момент Я даже и вовсе хотел отказаться от нашего совместного передвижения, но, заставив себя несколько поразмыслить, пришёл к противоположному выводу.
        Я сообразил, что впервые – за всё время моего существования изменилась природа моих взаимоотношений с окружающими меня существами. Никто в явном виде не навязывал мне никаких идей относительно того, что Я должен делать и как. Равно как и с моей стороны, не проявлялось никаких посягательств на их свободу выбора.
     Может, это и есть то состояние, когда нет ни обязательств, ни обстоятельств, вызванных обязательствами – то, о чём мне сегодня утром говорила Лиса? Вот Ворона – умерла и, в тоже время жива! Вот Я путешествую с Лисой и, в тоже время совершенно свободен, и в любую минуту вправе изменить направление!
        Ладно! Оставим пока всё, как есть, а дальше – видно будет! И тем более, мне нужно какое-то время, чтобы кто-то обо мне проявлял элементарную заботу. Вот немного окрепну – тогда решу, как быть.
        - Хорошо – пойдем! – сказал Я вслух, - А, кстати, могу Я знать, куда мы теперь направляемся?
        - К реке, разумеется! Здесь неподалёку протекает большая река – ты должен знать об этом. У неё замечательная пойма с мягкой травой и рыхлой землёй. Там водятся невероятно упитанные мыши, и, если повезёт, можно даже поймать зазевавшуюся тетёрочку. Тебе нравятся тетёрочки?
        Но Я был равнодушен к тетёрочкам, поэтому промолчал.
        И мы двинулись в путь.
        Наше путешествие к большой реке не заняло много времени. Вскоре лес расступился, и с высокой террасы, где мы оказались, открылся вид на обширную долину, покрытую кустарником и молодой весенней травой. Вся поверхность долины была испещрена извилистыми продолговатыми озерцами, образовавшимися в результате процесса изменения русла реки. Сама река вычурно петляла среди всего этого великолепия и казалась огромной блестящей лентой. В данный момент по её поверхности скользили многочисленные осколки оторвавшегося от берега льда. Беспрерывно перемешиваясь и наезжая друг на друга, они устремлялись к середине русла и там, бешено крутясь и продолжая сталкиваться, исчезали за поворотом.
        Спустившись вниз, мы какое-то время продолжали передвигаться среди кустов ивняка, подыскивая подходящее место для расположения. Лиса объяснила мне, что она намеревается в этой долине провести предстоящую ночь.
        В конце концов, нам удалось облюбовать сухую, продуваемую ветерком площадку. На мой взгляд, место оказалось неплохо приспособленным для длительной остановки.
        Лиса первым делом занялась приведением в порядок своего туалета. Делала она это методом тщательного вылизывания шерсти и выкусывания паразитов. Что касается меня, то мне, поскольку Я не нуждался в подобного рода процедурах, пришлось заняться ничегонеделанием, иными словами, пассивно наблюдать течение окружающей меня реальности.
        Вокруг были, в основном, кусты, реже встречались невысокие, с перекрученными непогодой стволами деревья из рода тех же ивовых; там и сям старыми костями белели остатки отполированных ветрами древесных стволов. Они когда-то тоже были живыми и глядели на своё отражение в воде реки, и купали листья в прозрачных струях, и замирали в терпеливом ожидании тепла и света в пору суровой зимы – и что теперь? Чувствуют ли они нечто, знают ли, хотя бы что-нибудь, об этом мире, в котором когда-то жили и считали своим?
        Кому это известно?!
        Молчат об этом и сами бывшие деревья. Строго оберегают свою великую тайну. И только однажды, брошенные в нежаркий костёр забредшего в эти места странника, они тихо зашипят, выделяя из трещин своих обуглившихся тел белую, пенящуюся душу – остатки невостребованного при жизни сока.


*   *  *
 
        Она ушла на свою охоту, оставив меня наедине со своими мыслями, и даже не позаботилась сообщить о том, когда собирается возвращаться.
        Но, честно говоря, мне и не было до того никакого дела – возвратится ли она через минуту или не вернётся никогда.
        Великое безразличие овладело мною. Оно было восхитительным, если, конечно уместно применить термин «восхитительный» к понятию «безразличие». Однако именно так оно и было.
        Я любовался тускнеющей палитрой уходящего дня, и в мыслях не было ни планов, ни надежд. И самих мыслей, по сути дела, не было. Только тоненькая ниточка воспоминаний о чём-то, чего также не могло быть на самом деле никогда. И была в тех воспоминаниях та же самая долина, где Я находился в описываемый момент времени, и этот меркнущий свет небес, и Я сам – старый, побитый жизнью Колобок, тихо лежащий в шелесте трав и ожидающий своей судьбы.
        В точности, как теперь! Только ещё откуда-то снизу подмешивалось нечто чёрное и холодное, угрожающее.
        Что это?
        Фантастический конгломерат – переплетение яви и вымысла, действительного и желаемого?
        А может, это и в самом деле уже было? Со мной? Или с кем-то ещё?!
        В прошлом?!   
        В будущем?!
 

3.

        Лиса вернулась затемно. Было заметно, что она полностью удовлетворила все свои потребности. Лоснящаяся шерсть её морды была перепачкана кровью и прилипшими маленькими рябыми пёрышками.
        Видимо, ей удалось-таки полакомиться тетёрочкой!
        Она не стала делиться со мной воспоминаниями о подробностях своего сафари, да Я и не просил её об этом.
        Перво-наперво, она обошла свои новые владения, в пределах которых мы собирались провести ночь. Методично пометила известным способом все рисовавшиеся в её воображении углы. Затем встала на самое высокое место, бесцеремонно отодвинув меня лапой, и стала к чему-то прислушиваться.
        - Что ты там интересного услышала? – спросил Я её.
        - Лёд! Я слышу, как шуршит лёд.
        - Ну и что? Я тоже это слышу с тех пор, как мы спустились к реке.
        - Он стал шуршать сильнее, и меня это настораживает.
        - Скажи – какую опасность для нас с тобой может представлять лёд, движущийся по воде на расстоянии нескольких сотен метров отсюда?
        - Не знаю! Я не сказала, что нам угрожает какая-либо опасность. Это совсем не обязательно. Но раз лёд стал шуршать сильнее, следовательно, он нам пытается о чём-то рассказать. По-своему, разумеется.
        - Ты что же, считаешь, что всё, происходящее вокруг нас, имеет целью тем или иным образом сообщить нам свои намерения?
        - Жаль, что ты так не считаешь! А, по-моему, иначе и быть не может. Мир наполнен информацией. В сущности, он и состоит целиком из этой информации. Он не жадный, он постоянно делится ею с нами, не утаивая ничего. Но, поскольку он значительно необъятнее любой из его составляющих, ему нет дела до того, поняли мы его или нет. У него свои, неведомые нам планы, а мы для него лишь средства их воплощения.
        Я хотел развить дискуссию на данную тему, но Лиса отказалась продолжать разговор.
         - Я работала, в поте лица добывала «хлеб насущный», а ты здесь прохлаждался без дела! А теперь я намерена отдохнуть. Лисы не ходят ночью, ночь – время сов и пауков! Утром поговорим!
        Она приняла свою обычную позу и, мгновение спустя, отошла в мир грёз.
        Мне ничего не оставалось делать, как последовать её примеру.


*   *  *

        Я проснулся от чувства тревоги. Её причина была не ясной, но, тем не менее, весьма весомой – Я каким-то образом это знал.
        Прежде всего, Я почувствовал, что стало значительно холоднее, чем накануне. Было не просто холодно – было морозно. Окружающие предметы покрылись слоем инея и выглядели фантастически.
        Потом я услышал звук. Он доносился отовсюду и представлял собой  нечто подобное шелесту или шуршанию.
        Нет, это не было шуршанием сталкивающихся льдин в русле реки. Как раз оттуда-то сегодня не доносилось ни звука. Источник сегодняшнего шелеста находился гораздо ближе. Он был, буквально, подо мной!
        Ничего не понимая, Я старался адаптировать зрение к условиям темноты. Это потребовало некоторого времени, но вот картина прояснилась, и мне, наконец, удалось понять причину доселе непонятного. Понять, к сожалению не так глубоко, как того бы хотелось, но, по крайней мере, Я смог «увидеть верхушку айсберга».
        Повсюду были мыши! Они заполонили собой всё видимое пространство!
        Чёрт возьми! Что же такое творится этой ночью?!
        Полчища серых зверьков сновали во всех направлениях, будто хотели и не могли отыскать нечто для них важное.
        А где же Лиса? Неужели она не видит такое количество лёгкой добычи?!
        Она была здесь, рядом. Она уже давно не спала.
        Я различил её неподвижный силуэт на фоне звёздного неба. Было заметно, что уши её плотно прижаты к голове, а шерсть на загривке вздыбилась.
        - Что здесь происходит?! – закричал Я, - И куда бегут мыши?
        - Они ни куда не бегут! Просто они пытаются спастись, но не знают, как это сделать.
        - Спастись от чего?
        - Лёд! Помнишь его вчерашний шорох? А сегодня его нет. Он замер там, за поворотом, где река стиснута крутыми утёсами. И всё это произошло оттого, что мороз сражался с рекой и выиграл эту битву!
        - И что всё это значит для нас?
        - Это значит – мы в ловушке. Ниже по течению образовался затор, вода разлилась, и мы с тобой оказались на острове. Скоро и здесь будет большая вода, которая поглотит нас. И не только нас – всех! Мыши, к их чести, узнали об этом первыми, но, как я понимаю, им от этого не легче!
        - Как же теперь нам быть?
        - Не знаю! Пока я не могу сказать ничего. Нет ясности!
        Вот оно что!
        Нельзя сказать, что меня сильно испугала сложившаяся ситуация. Мало ли приключений пришлось мне пережить с того момента, как Я пустился в свой путь. Чего только не было! Одной опасностью больше – одной меньше! Переживём! Умная Лиса обязательно что-нибудь придумает, должна придумать. В самом деле – кому суждено сгореть – тот не утонет! А я – в силу всех пророчеств, должен быть съеден!
        Почему-то в данный момент смерть от съедения казалась мне самой привлекательной.   
        - Ничего страшного! – сказал Я ей вслух, - Всё обойдётся! Меня съедят, а с тебя спустят шкуру! А вода – она и есть вода! Как пришла, так и уйдёт обратно. 
        Лиса ничего не ответила, лишь поглядела на меня, как мне показалось, с усмешкой.
        Между тем, вода стремительно прибывала. Уже было слышно её журчание и треск выворачиваемых с корнями деревьев.
        - Мы не можем здесь больше находиться – сказала она, - В противном случае, я утону, запутавшись в ветвях, а ты размокнешь. Настало время действовать!
        - И что ты предлагаешь предпринять?
        - Мы вместе поплывём туда, к большой земле – я и ты!
        - Но Я не смогу преодолеть вплавь такое расстояние! По пути Я действительно размокну!
        - Я постараюсь не допустить этого.
        - Каким образом?
        - Садись сюда! – и она открыла свой рот.
        У меня не было времени на продумывание другого варианта собственной транспортировки, поэтому я с готовностью выполнил её предложение.
        - Как ты думаешь, - спросил Я, - сможем мы таким образом пересечь реку?
        Ей было трудно отвечать с набитым ртом, но всё-таки она ответила.
        И вот, что она мне тогда сказала: «Нет! Я думаю, что мы ни за что не сможем достигнуть берега. Но мы должны плыть, Колобок! Должны!»


*   *   *

        В начале, пока мы находились в тихой воде, всё шло хорошо. Но ситуация резко изменилась, когда нас вынесло на стремнину. Здесь течение было поистине бешеным. Нас швыряло в водоворотах. Я чувствовал, как вода заливает её пасть – она каждое мгновение рисковала захлебнуться, однако не размыкала челюстей и крепко, но бережно держала меня в относительной сухости.
        Положение усугублялось тем, что по воде плыло большое количество брёвен, какой-то лесной мусор и огромные желтоватые льдины с острыми, как бритва, кромками. Их-то - этих льдин, и следовало опасаться более всего. В некоторых местах они сбивались в кучи и представляли собой небольшие ледяные поля. На одно из них моей Лисе удалось даже взобраться, и она несколько метров пробежала бегом.
        Когда мы пересекали последнюю протоку, отделявшую нас от высокого твёрдого берега, и спасение, казалось уже реальным, Я заметил ещё одну стаю льдин, движущуюся перпендикулярно нашему курсу. Лиса прибавила скорость в надежде миновать опасность, но мы оба ясно тогда понимали, что это сделать немыслимо.
        Вот одна из льдин ударила её в бок. Она только застонала, но не сбавила темпа.
        - Больно тебе? – спросил я её.
        - Спой мне лучше песенку! – попросила она.
        - Я не знаю песен!
        - Тогда расскажи что-нибудь!
        - Я расскажу тебе стихотворение, которое только что сочинил. Оно не длинное и в японском стиле. Хочешь?
        - Это хорошо, что оно не длинное – значит, я успею дослушать его до конца!
        И Я рассказал ей это стихотворение, вот оно:

                «Какая бездна высот в небесах над моей головой,
                Какая бездна глубин под моей лодкой,
                Как трудно не затеряться в этой безбрежности!»

        Новая серия ударов пришлась по моей спасительнице. Вода вокруг нас окрасилась кровью. Был момент, когда Лиса снова попыталась выбраться на льдину, но судьба предусмотрела другой вариант развития событий. Льдина неожиданно встала на дыбы и равнодушно погребла под собой двух существ – таких маленьких и ничтожных, что тот, кто на небе и призван править справедливость, даже не заметил этого.
        Что Я могу ещё добавить к сказанному?
        Повествовать в красках о той давящей холодной черноте, что поглотила меня?
        Почему-то, нет особой охоты такое живописать!
        Тогда что же было дальше, спросите вы?!
        К сожалению, сказать больше нечего.
       Да и некому!



 
Глава 6

        Я шагал непрерывно уже несколько часов и чувствовал, что пора делать привал. Удивительно, как этот весенний лес выматывает силы! Если кто-то думает, что прогулка на лоне природы наоборот прибавляет сил – значит, он ни черта не смыслит в этом вопросе!
     Несмотря на усталость, я не сбавлял темпа – хотелось отдохнуть в месте, которое всегда привлекало меня.
     Это было замечательное местечко в пойме большой северной реки Печоры – уютная полянка среди кустов краснотала с удивительно мягкой шелковистой травой. На этой полянке располагалась большая, удобная для сидения коряга – белый мёртвый ствол дерева, в незапамятные времена принесённый сюда половодьем. «Моя» коряга! Было там место и для крохотного полуденного костерка.
        Уже недалеко, дотянем!
        И дотянули!
        Ничто здесь не изменилось с тех пор, как я в последний раз навещал этот приют покоя. Трава выглядела даже свежее обычного. Тихо шелестели кусты. По белому стволу спешил по своим неотложным делам одинокий паучок.
        Я с удовольствием сбросил тяжёлую поклажу, присел на отполированную временем поверхность и прикрыл глаза. И только тогда, наконец, почувствовал, что что-то здесь не так.
        Запах!
        Откуда-то доносился этот характерный, всегда узнаваемый и ни с чем несравнимый запах тления. И его источник находился в непосредственной близости.
        Я встал, сделал несколько шагов в направлении кустов и вскоре обнаружил то, что являлось причиной распространения миазмов.
        Это были останки животного, совершенно обычного для здешних мест. Рыжая лиса-огнёвка, разлагающаяся среди сочной травы – это она, вернее то, что от неё осталось, вносило нежелательный диссонанс в гамму благоухающих ароматов солнечного дня.
        Шерсть с бока животного практически вся облезла, обнажив коричневую плоть, и только на когда-то роскошном хвосте оставалась почти не тронутой временем. Положение лап зафиксировало последние движения несчастной. Рот её был забит тиной.
        Не скрою, мне было неприятно на это смотреть, хотя  я не из числа тех, кто способен грохнуться в обморок при одном только виде порезанного пальца или медицинского шприца. Это всегда неприятно, если ты, конечно, не конченый извращенец.
        Но, в то же время, исключительно полезно. Каждому! С самого детства!
        Вид разлагающейся ткани учит нас понимать мир, он развеивает в прах сладкую сказочку о возможности вечной жизни.
        Смотри, человек! Это и тебя ждёт в конце твоего пути! Когда наступит срок! И не важно, где ты упокоишься – на элитном кладбище под мраморной плитой или на безвестном погосте под покосившимся крестом. Итог один и тот же! Ты будешь таким, как этот зверь!
        Но всё проходит – и это пройдёт! И через смехотворно короткое по масштабам Вселенной время тебя радушно примет Земля, гостеприимно распахнув перед тобой мир червей и жуков-скарабеев. И снова над тобой будет зеленеть трава!
        - Да, Земля примет всё – совсем как мать принимает своих заблудших сыновей! - услышал я рядом с собой громкий, чуть хрипловатый голос.
       Я вздрогнул и резко обернулся.
       Рядом со мной стояло удивительное существо. И как он только смог так бесшумно ко мне подобраться? Да ещё в точности прочитать мои мысли!
       Сказать, что вид существа был экзотическим – значит, ничего не сказать! В этих местах встретить и обычного-то человека трудно, но чтобы увидеть такое!
       Это был старик потрясающей наружности. Я никогда не встречал ничего подобного.
        Обветренное худощавое лицо, изборождённое настолько глубокими морщинами, что они больше напоминали шрамы. Ниспадающие до плеч волосы цвета старой пакли и такого же цвета спутанная борода. Одежда его состояла из грубого покроя серой хламиды, а поверх неё было накинуто нечто чёрное, напоминающее короткий плащ. В руке у старца был узловатый тяжеленный посох, а за плечами видавший виды дорожный мешок.
        Но более всего меня поразили его глаза.
        Бездонные и чёрные они строго смотрели на меня из-под седых кустистых бровей, будто пронизывая насквозь. Было в них что-то такое, что невозможно было вынести его взгляда и минуты.
        - Да, - сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать, - Вы, несомненно, правы!
        Не скрою, в тот момент я сильно оробел.
        Старик ничего не ответил – он безмолвно продолжал разглядывать меня. Будто душу сканировал!
        - Ну, я пойду, присяду, - вымолвил я, пытаясь разрядить обстановку, - устал что-то и вообще – полагаю, не стоит здесь стоять!
        - Знаю, что ты устал! – ответил он, - Только не говори, что от дальней дороги – ты устал совсем от другого!
        Вот как! Дед ещё пытается мне погадать?! Становится любопытно!
        - Отчего же такого другого, по Вашему мнению, я мог устать, если не от длительного передвижения?
        - От самого себя! – неожиданно ответил старик.
        Я хотел выразить неприятие по поводу той самоуверенности, с которой он это заявил, но старец не позволил мне заговорить.
        - Молчи, глупец! – вымолвил он, - Молчи, потому как сам знаешь, что все слова, сказанные тобою в дальнейшем окажутся ложью! И ещё потому, что мы оба хорошо осведомлены о причине твоей усталости от самого себя.
        - И в чём же это заключается? - спросил я, решив дать деду выговориться.
        - В том, что ты себя чрезмерно высоко оцениваешь. Ты износился и выдохся, ты сам себе надоел, но у тебя не хватает решимости выбросить весь твой душевный хлам на помойку – он тебе дорог, потому что у тебя больше нет ничего, что бы ты любил!
        - Ну, ну – продолжайте, пожалуйста, это очень интересно! – с оттенком сарказма  произнёс я, одновременно чувствуя какой- то отголосок правоты в его словах, - какие меры Вы предлагаете предпринять, дабы разрешить этот кризис?
        - В твоём положении тебе лучше подумать о других! – без колебания ответил он, - вот тогда, когда ты снова обернёшься к себе – то поймёшь, что в тебе выросло нечто новое и привлекательное для тебя!
        - Вы имеете в виду, что я должен посвятить себя идее благотворительности?
        - Тебе не по плечу благотворительность! Ты сам нищ! Ты вообще мало на что способен, разве только болтать чепуху, как теперь. Вот и продолжай этим заниматься, только с пользой!
        Он на мгновение умолк.
        - Напиши-ка книгу! – вдруг неожиданно заявил старик.
        Ещё не легче!
        - Какую книгу?! – озадаченно спросил я.
        - Любую! Это не имеет решающего значения.
        Да - всё теперь ясно! Передо мной типичный случай шизофрении!
        - Но я не писатель! – вежливо оправдался я.
        Не стоило его раздражать.
        - В самом деле?! А откуда это тебе известно? Ты что –  пробовал, и у тебя ничего не вышло?
        Мне уже стал надоедать этот разговор.
        - У меня нет горячих идей! – ответил я, намереваясь поскорее от него отделаться.
        - Идеи?! – он громко расхохотался, - Глупец! Ты просто не желаешь видеть дальше собственного носа! Идеями наполнен мир!
        Он обвёл окрестности своей жуткой палкой, едва не задев при этом моё лицо.
        - Идеи здесь, рядом! Они на кончиках твоих пальцев! – и старик растопырил руки, словно собираясь взлететь.
        - Не подарите ли одну из них? – попросил я и тут же пожалел о своём сарказме.
        - Почему – нет?! Изволь! Напиши, к примеру, о том старике из глухой деревни, дом которого сгорел вместе со старухой. И в итоге старик оказался никому не нужен, даже собственным детям, живущим в городе, и кончил свои дни под забором.
        - Меня не прельщают сиротские темы!
        - Можешь написать на другую тему. Напиши драму. О том, как жили-были два мужика – богатый и бедный. Однажды богатый застукал бедного со своей женой. Он сорвал со стены двустволку и убил обоих, а потом и себя.
        - Это слишком напоминает сюжет мексиканских сериалов. Не то!
        - Тогда расскажи о молодом парне – весёлом и беспечном, любителе побродить с ружьишком. Расскажи, как однажды по случаю пьяной драки он угодил на зону и вот уже несколько лет мотает срок. У него обнаружился туберкулёз в запущенной стадии, и он вряд ли дотянет до освобождения.
        - Романтика зоны также не по мне!
        - Смотрите, какой он привередливый! Ну что ж, вот ещё одна история о том, как распался экипаж боевой винтокрылой машины. Потому что штурман-стрелок, молодой парень бросил службу и решил зарабатывать на жизнь бизнесом. Хотел приумножить своё благополучие, а смог к тридцати годам только приумножить объём своего живота. Теперь он окончательно прогорел и поставлен на счётчик…
        Зато командир экипажа – заслуженный майор, благополучно дотянул до срока и вышел в запас. Он навсегда избавился от запаха керосина, и у него приличная пенсия. Только получает её не он, а его жена! Сам же боевой офицер давно в сырой земле. Пил, говорят, как лошадь – вот сердце-то и не выдержало! Врут! Пьянство здесь ни при чём! Сердце-то не выдержало другого – не могло больше проталкивать сквозь себя кровь, отравленную прежними поступками. Надоело, стало быть, это его сердцу. Опротивело! Скажи, чем не сюжет?!
        На сей раз, я предпочёл промолчать.
        - А вот ещё! - не унимался старик, - Живёт в одном городке ещё не старая женщина. Только толку от этого никакого, потому что рыдает все ночи напролёт, сокрушается о своём пропавшем сынке. Да ещё и со сберкнижки его не может снять восемь тысяч рублей, так как ей говорят – нет оснований. Труп-то не найден! Так ведь и не найдут никогда! Как тебе это нравится?
        Мне это никак не нравилось. Я неимоверно устал от всего этого бреда. Да и запах, исходящий от падали становился невыносимым.
        - Мне пора идти! – сказал я и решительно шагнул вперёд.
        - Стой! – сказал старик, - Погоди, я ещё не всё сказал!
        Он положил руку на моё плечо.
        Я сделал движение, чтобы отстранить его, одновременно пытаясь сбросить руку, но мои усилия оказались тщетными. Рука старца была словно из железа.
        - Стой, говорят тебе! – он одним рывком развернул меня лицом к трупу лисы и наклонил, не выпуская из своих жутких объятий.
        Я считал, что обладаю приличной силой и изворотливостью, но рывок оказался настолько мощным, что у меня хрустнули все суставы.
        - Смотри сюда, дурак! – сказал он, - Что ты здесь видишь?!
        Он разжал концом своего посоха челюсти лисы, и оттуда выкатился какой-то комок.
        - Я не знаю, это плесень какая-то! Отпустите меня, и я уйду! – в таком унизительном положении я больше не мог находиться.
        - Плесень! Он утверждает, что видит плесень, хотя совершенно не имеет представления о том, с чем столкнулся лицом к лицу!
        Неожиданно старик ослабил свою хватку. Он посмотрел на меня вполне доброжелательно.
        - Это Колобок, было бы тебе известно! – спокойно сказал он, - Румяный бок! А лиса его – ам! – и съела! Только врут люди – не так всё было на самом деле! Напиши-ка для людей правду о нём! Напиши весёлую сказочку!
        Воспользовавшись тем, что старик на мгновение разжал объятия, я предпринял новую попытку вырваться, и мне это удалось. Подхватив рюкзак и ружьё, и все, что было здесь моего, я ринулся прочь, отчаянно карабкаясь по бугру.
        Снизу послышался хохот.
        - Не забудь, когда будешь писать упомянуть про меня! – долетело вслед, - Ты же не можешь допустить, чтобы память о старике умерла вместе с ним! Хотя, по большому счёту, это не столь уж и важно. Я слишком стар, чтобы терять время на беспокойство о подобных пустяках!
        Его последняя фраза заставила меня непроизвольно оглянуться. Но – удивительно, и я до сих пор не могу найти этому рационального объяснения…
        Старик бесследно исчез! Как будто его и не было вовсе!
        Будто это всё мне только что приснилось.
        Поляна была пуста!
        Если, конечно не считать одинокой серой вороны, неизвестно откуда и в какой момент прилетевшей на запах тления.


                *   *   *

        Долго я ещё не мог забыть это странное приключение, случившееся со мной солнечным утром на берегу дикой реки. Но постепенно время брало своё, и острота пережитого стала изглаживаться в моей памяти.
        Привычные дела вовлекли меня в русло обыденности.
        Через какое-то время мне даже вполне удалось убедить себя в том, что всё это мне действительно приснилось.
        Привиделось на солнцепёке!
        Но однажды, тёмным осенним вечером произошло нечто не подвластное здравому смыслу.
        Я до сих пор убеждён в этом.
        Всё началось с того, что однажды я обнаружил сам себя сидящим напротив монитора своего компьютера. И с удивлением осознал, что вот уже длительное время остаюсь неподвижным и тупо созерцаю чёрный, безжизненный экран. Минутой позже почти непроизвольным движением я открыл новый документ и набрал крупным шрифтом одно только слово –
               
                Колобок.

        Затем, после непродолжительного колебания, перевёл курсор в нужное положение и нажал клавишу “Enter”.