Брынько

 
   Семейный бюджет практически оставил мне один вариант – вечерний политехнический институт, по две пары занятий четыре раза в неделю.  Педагогический институт и техникумы не рассматривались.
 
   Он появился через пару недель после начала занятий. В аудиторию, где томились после рабочего дня и слабого ужина несколько десятков студентов, на второй урок первой пары постучался  и зашел человек. Необычного в этом ничего не было. Студенты подтягивались с разных концов города после работы в течение первой пары. И в том, что возраст опоздавшего лет на пятнадцать был выше, чем у вчерашних школьников,  ничего  необычного не было. Чтобы двигаться выше по карьерной лестнице, закрепиться на достигнутом рубеже, людей заставляли повышать свои знания до институтского уровня.
  Большая голова, с залысинами над висками со стороны лба, была покрыта естественными мелкими рыжеватыми кучеряшками. Глаза были голубыми,  но прятались на дне пухленьких мешков,  слегка слезились, как потом выяснилось после неудачного вмешательства медицины на предмет лечения ячменя на веке.  Лицо было загорелое, лоб высок и морщинист, руки с рыжими веснушками были тронуты солнцем до локтей. Это позднее он рассказал в нашем кругу химиков-технологов, что трудится прорабом   Средне -  азиатского пусконаладочного управления Электромонтаж. Его профиль-это наладка автоматики подстанций. Когда он говорил, то буква «р» не всегда звучала правильно.
 Жил Евгений в кооперативном доме нового городского жилого массива. Квартиру,  однокомнатную на пятом этаже кирпичного дома, он купил. Балкона или лоджии не было.
 Были большая жилая комната, раздельные ванная и туалет, с импортными сантехникой,  блестящими никелированными  смесителями и кранами – все отделанное плиткой итальянского производства.
 С достаточно большой прихожей  двери во все помещения.  Справа от входа в жилую комнату стояла большая двуспальная кровать темного дерева, укрытая светло зеленым пледом с бело-черными узорами в виде четырехугольников неправильной формы, разбросанных на накидке хаотично. Этот рисунок Евгений называл «пьяным квадратом».
 
Как бы небрежно, слегка воображая, Евгений говорил нам – своим посетителям его «берлоги», что куплена  обстановка за чеки в магазине «Березка». Все для меня лично, выросшего среди минимума мебели в рабочей шахтерской семье, было  роскошью и богатством. Напротив входа в комнату, у дальней стены, слева,  стоял массивный стол  с шестью стульями. На столе лежала темно бордовая плюшевая скатерть. Из такой же ткани были о накидки на стулья.
  Гардины и шторы на багетах, вещи достойные фойе  кинотеатра или зала ресторана, украшали окна его квартиры.
  У кровати стоял журнальный столик, а в самом правом углу на колесиках стоял сервировочный стол, на котором Евгений, очаровывая соратников студентов, привозил с кухни напитки и закуски, вызывая восторг и оторопь.
 Напротив кровати, у противоположной стены, на тумбах, покрытых тем же плюшем, стояли шикарный радиоприемник высшего класса «Фестиваль» с автоматической подстройкой частоты, магнитофон «Комета»  с бобинами кассет и рядом торшер.
  Каждому, приходящему к нему, иногда неоднократно, Евгений демонстрировал возможности техники и её звучание. Мы завидовали, но без черноты в душе: ведь Евгений работал и давно, а мы были вчерашние школяры, хоть и с амбициями. 
  На кухне беззвучно работал гигантский холодильник «ЗиЛ-Москва», вмещающий, как казалось, полвагона всяких вкусностей. Рядом стоял гигиенический стол и табуреты. Тоже диковинная для шахтерских жилищ вещь. У нас с родителями был холодильник «Оазис» с аммиачным  охлаждением. В инструкции к нему было написано, что он понижает  внутри себя температуру воздуха на 25 градусов по сравнению с улицей. Короче, в нем от жары прятались и мухи. А у Евгения  было что-то!!! На стенах в кухне  лестницей были прикреплены три светлые полочки с множеством банок с крышками и надписями: «соль», «сахар», «крупа», «специи». Добивал нас  сервант с холодильником в виде секретера, набитого винами, шампанским и чешским пивом в темных бутылках.
  Хрустальные люстры, фужеры, стаканы, кувшины, рюмки были повсюду, затаскивая Женю на вершину пика преуспевающих  богатеньких  людей. На хрусталь, ковры, бытовую технику на предприятиях в профсоюзных комитетах были громадные очереди и выражение «по - блату» характеризовало связи человека.
  В жилой комнате по центру разлегся ковер с длинным ворсом, темно красного цвета с сине-черными узорами в центре и по углам.
  Предмет зависти молодежи тех лет-мотоцикл «Ява» «жил» в кирпичной нише под балконами первого этажа. Жители пустили Евгения  на условиях  ночью не шуметь и за  пару «пузырей» Посольской водки.
  Не нам было оценивать его жизненный статус. Зарабатывая деньги в условиях азиатского климата, Женя обставлял гнездышко для своего счастливого будущего.  Ждал, наверное, что ОНА возникнет из  эфира и очаруется  его квартирой. Наверняка, он этого заслуживал.
.
 В нашем присутствии он тратил свои деньги щедро и без оглядки на остатки в кошельке, так тратят деньги, наверное, грузчики на периодических работах, получив жалование за неделю рабского труда.
  Мы сблизились по учебе.  Он меня выделил из общей массы, как  способного объяснить предметы, без которых он  жил, зарабатывал, но нужно теперь знать ради диплома инженера. Кроме того, я был способен неоднократно выслушивать его, всем надоевшие, взгляды на жизнь. Он приходил в тихий восторг, когда появлялся свежий слушатель, но, увы, он повторялся и надоедал. В то время  нервы у меня были как канаты, и мне было легко и забавно слушать одно и то же, обрастающее новыми подробностями.
  Сам Брынько был родом с Самарканда, где еще была жива мать.
   В Самарканде Женя окончил техникум по холодильному делу, начал свою рабочую деятельность в ремонтном ателье.
   Была попытка  создать семью, но прожив год, молодые разбежались.  Детей  у них не было, богатства и квартиры  тоже.  Наверное, с тех пор  свои усилия он и направил на заведомое устранение упреков в этом направлении.
   В группе химиков-технологов нас было всего семеро студентов мужского пола. Каждый по себе был уникален, все семеро в перерывах между лекциями держались вместе, смеялись над дамской частью группы в части трактовки ими технических терминов. Не оставались незамеченными и дамские прелести.
   В период учебы Евгений многократно привлекал к себе внимание.
  На нашем общетехническом факультете  преподавали два иностранных языка: немецкий и английский. Немецкий язык преподавала Ирма Генриховна Бейерле, английский – Захидов Малик  Бахтиярович. Когда по расписанию был иностранный язык, то группа делилась  на «немцев» и «англичан». Брынько на первом занятии пошел с «англичанами», но уже на следующем  появился среди «немцев». Выяснилось, что  у него в школе преподавали французский язык. Так и продолжалось до сессии: несколько занятий у «англичан», его подымут или попросят что-либо сказать или ответить - ноль,  порицание с выговором и он у «немцев». Замкнутый круг. Сдал он английский на «удовлетворительно», «положив» под зачетку пару сотен метров электрокабеля, строившему дом преподавателю.
   «Историю КПСС» преподавал на химфаке Кожаев Иван Григорьевич, участник Великой Отечественной Войны. С длинными волосами, тщательно причесанный, благоухающий шипром, в отглаженном костюме, он смотрелся прекрасно и вызывал уважение. Предмет вел уверенно. Кожаев был соседом моего отца по дому, и я знал о наличии у него пяти дочерей, что жена его преподает физику в школе. Ходил он, слегка раскачиваясь своим крупным телом и неспешно: у него не было ног, а протезы носил так, что сразу и не догадаешься. Дома Иван Григорьевич любил расслабиться и повоспитывать ту, что не рожала ему сыновей.
   В период сессии стало понятно, что этот не химический предмет, с конспектированием  первоисточников, отнимет много времени. Евгений, проявил инициативу, предложив устроить небольшое застолье у него дома с участием преподавателя. Наши сомнения о том, согласится или нет Кожаев, Евгений развеял, зайдя на кафедру и переговорив с экзаменатором один на один. Все-таки разница в возрасте у Евгения с преподавателем была меньше, чем у нас.
 Расходы были общими на четверых заговорщиков с химфака, но Евгений потратился в разы больше и предоставил место для мероприятия.
  Все началось славно: первые тосты, беседы о жизни. Мы поплакались о дефиците времени на экзамены и получили согласие преподавателя проставить нам оценки, не особенно углубляясь в наши познания. Цель была достигнута.
  Разгон был неплохой, мы пили мало, а вот Евгений  с Иваном Григорьевичем  на финишном отрезке просто развили спринтерскую скорость. Мне казалось,  Брынько стал думать, что теперь  Кожаев ему все предметы проставит или посодействует в их сдаче. Иван Григорьевич его не разубеждал..
   Короче, Евгений заснул в своей «берлоге», а трое  худосочных студентов несли тело, обремененное протезными конструкциями, с пятого этажа на первый, а потом на частной пойманной машине отвезли его к дому и занесли, слава богу, на второй этаж, где сдали тело семье.
   Стыдно было до бесконечности. На другой день Иван Григорьевич, что значит закалка, ходил по институту, вел занятия.
   В день экзаменов мы – участники застолья, вчетвером зашли последними, получили четверки.
   Химия всех оттенков, лабораторные работы заполняли учебное время теперь уже третьекурсников. Евгения видел только на занятиях, которые он посещал нерегулярно.
Он оттащил меня в сторону однажды и рассказал, что встретил прекрасную женщину, Веру, которая полюбила его. Для  будущего семейного гнездышка Женя купил трехкомнатную квартиру, обставил её мебелью и бытовой техникой. С прежней «берлогой» он расстался. Глаза его были радостными, просто светились от счастья. У его женщины был ребенок  – девочка 12 лет от первого брака, которая  по обоюдному  решению осталась в прежней квартире с бабушкой.
   На занятиях Евгений перестал бывать, но однажды приехал на «Яве» и забрал меня  с  пары, чтобы познакомить  меня с Верой. Красивая, уверенная в себе женщина  накрыла стол, и мы распили бутылочку ликера. Теперь я знал, что Вера продавец в продуктовом  магазине. Провожая меня, волнуясь, Евгений сообщил, что у них будет ребенок… Он был счастлив.
   Работа, учеба, игры  на первенство города по футболу умножили на ноль мое личное свободное время. Брынько и я жили в одном городе, но в разных мирах. Прошло не менее года. Однажды проезжая на служебном автобусе на работу, увидел  его с детской голубой  коляской в течение секунды. Душе стало тепло и радостно за этого человека…  Захотелось посмотреть на его сына. Решил зайти поздравить. Случай представился нескоро.
 
Забежав на третий этаж, позвонил. Дверь открыла пожилая женщина с малышом на руках.
- Вы что хотели?
- Я к Евгению, давно его не видел. Мы вместе учимся, а Вы его мама с Самарканда?
Женщина вздохнула и спросила:
-А, давно его не видели?
- Да, с полгода или больше…
-Его дома нет, но он в кафе «Лола», скорее всего, через дом.
-Я пойду туда сейчас.
-Попробуйте его привести домой.
  Почувствовав недоброе, я двинулся  в кафе.
   Кафе «Лола» располагалось недалеко, на первом этаже пятиэтажного жилого дома. В переводе с узбекского языка лола - это тюльпан. Среди жителей кафе называли «Ляля», а жены  постоянных посетителей называли злачное место «Бабьи слезы».
Похмелюжники с таким названием  были в те времена практически в каждом городке. Они были без особых претензий  для категории людей с тощими кошельками, но большими аппетитами, вызываемыми горячительными напиткам сомнительного качества.
Посуда с надписью «общепит» и атмосфера в забегаловке были тяжелыми, скатерти  и первые блюда жиденькими. Но завсегдатаи считали эту обстановку соответствующей для храма желудка, учитывая портвейн и мадеру на розлив.
Репутация заведения была соответствующая.
  Приходилось и мне  здесь бывать, когда после ночной смены семь аппаратчиков - химических металлургов моей молодежной смены пропивали премию по соцсоревнованию в размере тридцати рублей. Вышло тогда по сто пятьдесят граммов  водки и по две котлетки с хлебом на брата.
   В «Ляле» посетитель проходил вдоль стеллажей, где  в тарелочках были выставлены салаты из помидор в собственном соку, раздавленная  неострым предметом селедка, капуста квашенная,  подозрительного цвета вареная колбаса, копченая колбаса, нарезанная тонко и, в отчаянии, поднявшая к потолку  свои края. Какие-то жидкости с именами на ценниках - свекольник, суп харчо и прочие, с температурой чуть выше абсолютного нуля  отпугивали едоков. В конце стеллажей сидела кассир, она же виночерпий, она же человек на раздаче, пополнявший ряды тарелок со снедью. Звали её Фарида. Для пьющих – это была богиня и таких мощных форм, что они взирали на неё с трепетом.  Рукава её блузки были всегда засучены выше локтей.  Взор невозмутимый. Реагировала она только на малейшую бучу за столом. Любую,  зашумевшую не в меру, пару или троицу Фарида могла сгрести в охапку и выбросить с крыльца. Когда она двигалась через зал, тот замолкал в ожидании её  поступка…
Снедь из меню она выкладывала на тарелки с царским безразличием в отношении её цены и количества, словно высыпала из рога изобилия…
 Кафе было почти пустое. В углу, в полумраке, отгороженный от улицы почти каменной от пыли занавеской, сидело то, что осталось от Брынько. Я подошел и сел рядом. На столе стояла початая бутылка «Чашмы» - низкопробного портвейна и тарелочка с квашеной капустой и остовами кильки. Женя дремал, опустив подбородок. Рыжая щетина обрамила его осунувшееся лицо, глаза гноились, рубашка с короткими рукавами была далеко не свежая и, казалось, кисло-противный запах заведения поселился внутри его.
 Потеребив его за плечо, я разбудил его. Открыв бессмысленные глаза, Евгений осмотрел потолок, потом стол. Наклонившись к бутылке, определил, что она не пуста и потянулся к ней, чтобы налить в граненый стакан.
 -Женя привет!
 Бессмысленный взгляд переместился на мое лицо, он узнал меня, привстал, но пошатнулся, снова сел.
 - Эд, здравствуй, а я отдыхаю…
 -Вижу, что за праздник?
  Он заплакал!
  Я пододвинул стул к нему поближе, закрыв его от зала.
 
Дорожки от слез пролегли по лицу от глаз к подбородку. Видать поплакал он немало и попил тоже. Слезы, приправленные добавками от винища, были как абразив.
 -Что случилось? Что-то по работе?
 -Я на работу должен поехать. Сейчас какой месяц?
 -Июль.
 -Наверное, уволили. Я с апреля кочегарю здесь. Эдик, представляешь, Вера меня бросила!!! Я так старался…
 -Печально.
 Женя все-таки долил и выпил, понюхал капусту прямо в тарелочке.
 -Мы давно не виделись, Эд…
 -Женя, я ведь по сменам пашу, плюс учеба. Думал ты в порядке и счастлив, ребенок у тебя…
 - Эд, она вывезла всю мебель, забрала все сбережения и исчезла, дрянь этакая. Эд, она сына бросила у соседей, вывезла все гарнитуры. Попросила посмотреть с полчаса  за сыном, а сама уехала. Подгадала на день моего возвращения с командировки.
 -Сына бросила!? Кошмар, в голове не укладывается.
 -Эдик, братишка, дочь её тоже в городе, мать её не в курсе, куда она умотала!
Мама моя хорошо за сутки добралась с Самарканда, есть кому за Максимом доглядывать.
 -Женя, нужно держаться, ну не спиваться же.
 
-Сломался я. Практически все время здесь.
 -Пошли домой!..
 -Эдик, я ведь на алименты на нее подал, ищут её.
 -Наверное, правильно. В голове не укладывается, как можно бросить полуторагодовалого ребенка.
 Евгений снова прослезился.
 - Женя, пошли домой.
 -Эд. Я не могу без винца. Правда,  денег нет, не займешь?
 -Пошли домой, я возьму пару бутылок  с собой.
 Он сделал попытку обнять и поцеловать меня. Я отстранился, сходил к Фариде, которая с каменным лицом выдала пару пузырей.
Поддерживая Евгения, почти таща его на себе, я доставил его к маме. Она с благодарностью взглянула на меня и попросила протащить его в комнаты. Трехкомнатная квартира была ПУСТА. В спальне были набросаны матрасы и зимние одеяла. В зале стояла детская коляска и кроватка, рядом раскладушка, наверное, бабушки. Пустые бутылки от зелья всех мастей стояли и лежали в комнате, преобладала «Чашма».
Настроение у меня было ужасное.
  Именно здесь, приехав с командировки, Евгений с ужасом увидел бездну, в которую упал. Увидел предстоящие позорные дни, недостойные желания его половины, скрытые от него, умеренные, но убитые надежды, загубленные способности и низменные побуждения, из которых теперь будет складываться его жизнь. Да, он сломался. Нужно вытаскивать мужика!
…………………………………………….
 
 В  выходной день после ночной смены я пришел к Брынько. Со дня нашей последней встречи прошло четыре дня… На звонок никто не вышел. Я продолжал нажимать кнопку, предполагая всего лишь крепкий сон Евгения.
 Приоткрылась соседская дверь, женщина лет шестидесяти.
          -Нет никого и не будет долго!
          -Что случилось?!
- Малыш с бабушкой вчера после похорон уехали. Кажется, в Самарканд. Ключи мне оставили. Просили найти покупателя.
          -Каких похорон!
-Сын её допился, бедолага. Шел домой с пивнушки или как там её - «Ляли». Понесло его собутыльника провожать до остановки автобусов, а там и попал под колеса подъезжающего транспорта. Раздавило его, через грудь проехал автобус – в лепешку, глаза повылазили, ужасно. Жара, похоронили на другой день, мужики с подъезда вынесли и закопали…
 
Как мотылек на огонь лампы. Что мог я сделать? Опоздал ли я?  Брынько, «земля тебе пухом»… Прости…