Они не жили вместе долго и счастливо и
не наживали добра, хотя могли бы…
Сказки, рассказанные Ею, смешивались, путались в моем сознании, но все равно до меня доходил их далекий блеск – блеск разноцветных ёлочных игрушек, блеск доброго, волшебного праздника. Я помню, что всегда угадывал, чем они закончатся и иногда обрывал Её, не желая услышать последние слова приговора счастья. И тогда эти неоконченные сказки жили в вечном импульсе ожидания, запертые каждая в своей комнате «Существования», соединенные коридором «Неслучившегося». Когда мне было скучно, когда Её не было со мной – я пускался в долгие скитания по этому коридору. Я заглядывал в замочные скважины и с интересом наблюдал всегда разное: иногда отчаяние, иногда равнодушие, чью-то коварную радость, и редко – пустоту. Ничто не могло меня там испугать, кроме этой жуткой пустоты и почти звенящей тишины, сопровождающей её. И тогда, в очередной раз, я в ужасе уносил ноги.., я чувствовал себя убийцей… Я думал, что найду закономерность, объяснение появлений этих пустых комнат, но не находил. В следующее моё посещение они оживали, какое-то время излучая злобу, но узники не пугали меня. А потом, как обычно – разнородность застывших чувств, без сконцентрированности на меня, потому, что я становился им чужим и вовсе не повелителем. Я не мог возвратить их к активной жизни, а может, они и сами не хотели, ведь конец сказки зависал над ними топором палача, предрекая скорое забвение. И лишь коридор «Неслучившегося» был безмятежен и ко всему равнодушен. Он исполнял роль весов, уравновешивая все страсти и сводя их на нет, со временем превращая некоторые комнаты в музеи восковых фигур.
Я ходил по коридору свободный и защищенный. За моей спиной кто-то колотил в дверь, рыдал, просил чтобы его выпустили, обзывал меня лжецом, хамелеоном, негодяем; любя меня, ненавидя и прощая. Бывало, я останавливался на мгновение и расчувствовавшись, пускал скупую слезу… В какой-то момент я кидался к ней, к моей принцессе, намереваясь выпустить её из плена, но всегда опаздывал – принцесс становилось великое множество и все они плакали, скреблись в двери и заученно произносили одни и те же фразы. Мне оставалось лишь горько смеяться над их глупостью, раз я уже не мог сделать выбор. Я крутил в руке ключ, подходящий ко всем замкам…
Наверное, у каждого сказочника был свой коридор с комнатами, где рождались сказки, стоило лишь открыть дверь очередному фантому… Или открывались не все двери – ведь сказки могут быть и грустными, но Она никогда не задевала мою душу такими. А я, я устал от слащавости, победоносного смеха героев и стонущих злодеев. Я хотел боли, приводящей чувства в резонанс, делающей их острее и ярче, хотел боли и зыбкой неоднозначности… Я не был сказочником потому, что был диверсантом… А Она не знала этого и доверяла мне свои нежные, хрупкие создания, над которыми я глумился… И ещё, Она не знала, что была в моей жизни вторым сказочником, что первую и последнюю Чистую Священную Сказку я слышал задолго до Её появления. Мне не дали дослушать эту Сказку до конца – в моём сознании она осталась бесконечной, свободной и вечно живой. Сказка, созданная Свыше, была для меня недосягаема, но я поймал её двойника и запрятал в одну из комнат. В замочную скважину я видел лишь слепящий бледно-розовый свет, а когда прикладывал ухо, то слышал произнесенные таинственным шёпотом, очень важные для меня слова, но словно околдованный, не улавливал их смысл. Долгое время эта Сказка была единственной и неповторимой повелительницей бесконечности, повелительницей моей души. Она исчезла без следа в то мгновение, когда я в первый раз прервал Её… С появлением первой узницы, всё потеряло свой высший смысл… Для себя я решил, что эта Волшебная Живая Сказка, живущая по своим законам, просочилась в коридор Бесконечности, где её уже невозможно было найти…
В реальной жизни все определяли себе цели и по возможности достигали их. Мне же, поставить перед собой цель означало – всеми силами оттягивать развязку и самый тяжелый и отрадный для меня труд заключался именно в этом. Я никого не звал с собой на путь бесконечности. Я не придумывал завлекающих мнимой мудростью теорий. Я никого не обманывал, но были люди, которые делали это за меня - шли за мной и вели других… Как высоко они меня возносили, как жестоко расправлялись, когда свергали с пьедестала. С какой силой боролись в них страсти, постоянно жонглируя масками любви и ненависти… Я уставал от них, пытался сбежать, спрятаться, но они чувствовали меня по запаху, как собаки жертву или хозяина, хозяина или жертву…
Когда умирает настоящий сказочник, сказки его продолжают жить и даже та, последняя – недосказанная, а порой именно она звучит громче всех остальных, прославляя гений своего создателя и уводя за собой податливые умы в витиеватую даль бесконечности. И все было бы в принципе хорошо, ведь имел он в виду несомненно это, но не успел произнести заветную фразу: «И жили они вместе долго и счастливо и наживали добра». Не произнес, а значит и не закончил страшную, коварную битву добра со злом и сделал эту битву бесконечной…
Я не завоёвывал женщин, они сдавали свои позиции еще до объявления войны. Каждая из них была твердо уверена, что именно она подчинит себе моё, закованное в броню, сложное, но горячее сердце. Каждая пыталась втащить меня в рамки некоего портрета своего счастья, но рамки вдребезги разлетались, и я скользил на легкой, светлой гондоле по темной, солёно-горькой реке их слез, заслоняя ладонью глаза от ярких вспышек молний негодования и обид, и смотрел пустым взглядом на бледные лица утопленниц-нимф.
В детстве мне нравилась добрая фея. Она никогда не зависела от окончания сказки, свободно порхая из одной в другую и совершая своё спасительное волшебство. Фея проносилась блестящим ветерком по коридору «Неслучившегося», для неё не существовало дверей, а тем более замков, и её вечной тенью преследовала старая ведьма – повелительница зла. Им обеим было много работы в бесконечности, они обе невыносимо устали, но ни одна не признавала своего поражения. Может каждая из них несла в себе горячую веру, а может и не были они так уж свободны в своих поступках – ведь силу волшебства давал им сказочник, и направлял их тоже он. Везде они должны были успеть ровно в назначенный срок, везде должна была одержать победу фея добра. И её триумф был сказочным, мнимым и даже привычным триумфом сказочника… Иногда, по инерции, они врывались в мертвые комнаты Восковых Фигур, желая исполнить свой долг, и в ужасе, смешавшись в серый поток воздуха, завывая мчались прочь. Иногда их затягивали черные дыры комнат Пустоты. И кто знает, каким таинственным превращениям подвергались там их образы, их сути. Не смешивалось ли там в едином порыве добро со злом? Не меняли ли обличья? Не вступали ли в ожесточенную последнюю битву, а может они, временно побратавшись, воевали с куда более страшным врагом?.. Их суетливость порой навевала на меня скуку…
Ты была плодом великой раздвоенности, противоречивости мира. Ты могла быть феей, могла быть ведьмой, а могла и не существовать – растворившись в пустоте. Я никогда не знал к какой тебе иду и какой тебя застану. Для меня ты была единым образом бесконечности – я любил в тебе это, я любил тебя за это… Когда ты рассказывала мне небывалые истории, я никогда не прерывал тебя потому, что эти истории не имели конца, а вернее, они всегда переходили через законченность и мчались всё дальше и дальше. Когда ты прерывалась, я видел, как развевались по ветру оборванные края твоего рассказа, моя Шехерезада. Я доверял тебе. Я знал, что ты никогда не смутишь моей запутанной души, коварно поставив точку…
Там, где простирается бесконечность, таится тщетность и бессмысленность. Она захватывает врасплох, пробуждая острую, звериную тоску и всё меркнет перед слепым взором отчаяния…
Я проснулся на холодном, железном полу коридора «Неслучившегося» и увидел, как ты удаляешься от меня в двух направлениях одновременно. Я чувствовал разрастающуюся боль разлуки и невозможность идти за тобой, тебя здесь не было, лишь твоя тень неугомонно бродила в поисках истины, разодранная надвое добром и злом во всевозможных их проявлениях…
Я сидел в пустой, темной комнате. Мне казалось, что это – лифт, бесконечно падающий вниз, я чувствовал это физически. Я ждал, надеялся, что он когда-нибудь остановится, откроются двери, вольется свет, и мне становилось легче, что-то тяжелое сходило с сердца. Меня возвращало к жизни ожидание. Вскоре лифт становился обычной комнатой, мои глаза обретали выражение и на твоих губах светилась ласковая, понимающая улыбка феи.., злобная ухмылка ведьмы.., оскал пустоты…
Я никогда не врал, я просто по-разному думал. И ты понимала меня либо как фея, либо как ведьма, а изредка, всё обезразличивала пустота… А ты, ты говорила мне правду?.. Наверно я никогда не узнаю об этом. Лишь знаю, что ты была откровенна со мной относительно своих эмоций и чувств. А в том, что касается действий и событий – ты была рабой страны Воображения, которая калейдоскопом красок искажала действительность.
Когда мы спасались в объятиях друг друга, каждый из нас делал неуловимое движение отрыва… Мы знали, что завтра будем в недосягаемости, и поэтому мы могли быть вместе сегодня…
А завтра мы будем принадлежать людям. Тебя, в запале страстей, злобы, жажды зрелищ – погонят к сложенному на площади огромному костру, и ты увидишь потускневшие, усталые глаза ведьмы, несущей факел твоего сегодняшнего приговора. Её взгляд будет мудрее всех вместе взятых, горящих, ненасытных взглядов толпы… Но тебе ли страшен костер?! Дождь твоего воображения потушит все пожарища мира, и все-таки ты воспользуешься им лишь в последнюю минуту, сполна вкусив боли разочарования и страх наступающей смерти, не понимая, как возможен такой беспричинный гнев твоих недавних почитателей… И даже, когда хлынет ливень и взвоет в бессильной ярости порождение тьмы, ты не сразу поверишь в избавление… Когда всё окажется позади, та же самая толпа потребует себе кумира и в ближайшем будущем, забыв о прежде вынесенном приговоре смерти, тебя вознесут на трон, с которого к тому времени сметут меня. Кто-то был бы счастлив испытать хоть на мгновение такую беззаветную преданность и веру людей, хоть на мгновение ощутить высоту полета тщеславия. Но, странным образом, судьба выбрала на эту роль нас. Может потому, что мы не ставили себе такой цели, а хотели покоя, понимания, любви и бесконечно оттягивали достижение своих желаний. В глубине души мы думали, что от этого сильнее будет счастье, преданнее любовь, познавшая страдания в разлуке. Но вся беда заключалась в том, что мы уже не могли остановиться. Не в нашей власти оказалось досказать свою сказку, когда сказочник умер…