Волки

Промысловый участок охотника Терентия находился в пятидесяти километрах от автотрассы Невер-Якутск. В масштабе  Якутии это - совсем  рядом, рукой подать до цивилизации.  И, тем не менее, в прошлые годы к нему кроме туристов, сплавлявшихся летом по реке на надувных лодках да геологов, завозивших по зимнику на дальний участок свои грузы, никто из людей не наведывался. Таежному отшельнику такое одиночество не было в тягость, наоборот, он всю жизнь сторонился человеческого общества. Из двенадцати месяцев года Терентий только два жил в поселке по необходимости оформления своих отношений с заготовительской организацией. Даже жена Галина свой отпуск, который брала раз в два года, проводила у него в таежной глухомани. Детей у них не было, дальние родственники жены вот уже лет двадцать на письма не отвечали, ехать было не к кому. От путевок в дом отдыха они оба категорически отказывались. Лучшим санаторием считали таежную заимку Терентия – добротный дом с дворовыми постройками и огородом в две сотки. Землю под огород Галина несколько лет отвоевывала у северной тайги. Терентий, уважая труд и упорство жены, договорился с начальством и ему на участок привезли зимой большой санный короб навоза с поселковой фермы. Теперь каждое лето с началом августа на столе была свежая зелень. Заимка стояла на высоком берегу над широким уловом реки. С верхотуры  открывалась необозримая панорама таежного простора – родного дома Терентия, в котором он жил рачительным хозяином, поэтому к проявлениям человеческой жадности, равнодушия и вседозволенности ко всему сущему этого мира относился нетерпимо.  С геологами и туристами, как с неизбежным злом, он не просто мирился, а делал все, чтобы свести его к минимуму. Так, как только начинался сезон сплавов, Терентий, не имея точной информации о прохождении каждой группы, все это время жил на реке, курсируя по ней в границах своего участка, одновременно занимаясь промысловыми делами. И ни одна безалаберная ватага не могла пройти мимо его без внушительного инструктажа, после которого новички-туристы с особой тщательностью следили за костром и окурками. Ну а те, кто сплавлялся по этому маршруту не в первый раз, искали встречи с ним, как со старым товарищем. С геологами было еще проще. Каждый раз перед тем, как проходил по зимнику санно-тракторный поезд, Терентий на мотонартах на день-два опережал его, якобы для разведки наледей на трассе. На самом деле он распугивал доверчивых глухарей, которых выбивали прямо из кабин тракторов. Здесь, в глухомани, молодые выводки грохочущий трактор видели впервые,  и он у них вызывал не страх, а любопытство. Подползет  эта невидаль под лесину, украшенную десятком ротозеев, высунется из щели полуоткрытой дверцы кабины ствол «мелкашки» и щелк, щелк снизу  вверх,  по ротозеям, и те один за другим вниз, головой в снег, а верхние еще длиннее шеи тянут и головами вертят, то левым, то правым глазом, на своих ныряющих вниз собратьев глазеют, пока  инстинкт самосохранения  их  на крыло не поднимет. Проползет такая гусеница двести километров непуганой  зимней тайги – два, три десятка доверчивых птиц в мешках, а после шумного пробега  мотонарт Терентия от силы десяток настреляют  и  теперь до весеннего гнездования уже не одиночные пары доживали, а по осени на ягодниках глухариные выводки полновесным составом из-под собаки взлетали,  да и мясо зимнего глухаря, горькое от почек, разве можно сравнить с осенним, нагуленным на ягодниках. Заядлые охотники, из числа тех же геологов, случалось, проходили на мотонартах по тому же  зимнику и всегда два-три дня задерживались у Терентия. Вечерами, сидя перед открытой дверцей печки, разговор был один – об охотничьем «Эльдорадо» участка. Хозяин, посмеиваясь, молча соглашался. Кстати, никто из них не жадничал, оленей и сохатых не трогали, все-таки участок промысловый, и птицы много не стреляли, не одним днем жили!


     С началом строительства Малого БАМа понаехало людей разных. Не сказать, что плохих, но в тайгу, как слоны в посудную лавку, на тракторах-бульдозерах лезут, или как в продовольственный магазин самообслуживания,  с ружьями на вездеходах прут. Конечно, железная дорога нужна, но зачем тайгу на десятки километров вокруг нее уродовать. Теперь даже кукш с кедровками, таких обычных обитателей тайги, редко встречать приходится. Попадаются среди приехавших и такие, что чужое к своим рукам прибирают. Все чаще находит Терентий на своем участке следы непрошенных гостей: то зимовье без дров и продуктов оставят, то капканы почистят. Участок большой, одних зимовий только пять, а длина всех охотничьих путиков, если сложить, почти триста километров. Две недели уходит на полный обход, трудно уследить за таким большим хозяйством. Люди эти, понимая, что творят неправое дело, не задерживались, а, напакостив, торопились убраться восвояси. Терентий за ними не гонялся, но  однажды прошлой зимой лосиху с сеголетком, что он от волчьих зубов уберег, завалили. Догнал тогда он гусеничный транспортер на «буране»,  оружие и мясо конфисковал, да что толку, через неделю вертолет прилетел, все это забрал, якобы для разбирательства, и концы в воду. Одно только и услышал он по рации от своего начальства, что,  мол,  не будут больше те люди на его участке браконьерить, а мясо ему в заготовку  засчитали. Но не приходит беда одна, как на медведя-подранка за километры мухи слетаются, так на терзаемые людьми южные окраины Якутии устремились по скованным морозами рекам из центральных районов и даже из Заполярья волчьи стаи. Миграция серых хищников и раньше была, но последние два года это стало нашествием. О причинах можно было строить догадки, но, по мнению Терентия, хищники почувствовали беспредел, творимый людьми и ринулись сюда за своей долей добычи. Волки местной популяции зимой в основном концентрировались вблизи выпасов домашних северных оленей. Оленеводы  на мотонартах с карабинами успешно им противостояли, поэтому существенного урона стадам эти волчьи стаи не приносили, и численность их не росла. Они в действительности выполняли роль санитаров тайги. Волки более северных широт отличались от местных  светло-серым, с рыжиной, окрасом и высотой в холке. Они были на  пять-десять  сантиметров выше. Именно длина ног в глубоких снегах позволяла  им загонять до измождения  даже здоровых и крепких животных. Численность волков в таких стаях была невелика – три, пять голов, но они были мобильны, никогда не охотились на одном месте, а только по ходу. Волки, как штыки - протыкая копну сена, шныряли в поисках добычи от реки Алдан до перевалов Станового хребта, иногда задерживаясь на одном месте, чтобы сожрать зарезанного ими сохатого или оленя. Алчностью и ненасытностью они поражали видевшего много разного на своем веку Терентия. Если такая стая выходила на след небольшого стада согжоев (дикий северный олень), то все были обречены.

     В декабре этого года произошел такой случай. Терентий на мотонартах с прицепом спускался с верховий Уллахан-Меленкена, там у него было самое дальнее зимовье, и он завозил туда запас продуктов, а обратным рейсом вез шкуру добытого по осени матерого медведя. Путь по льду Уллахана не был ровным и гладким. Обширные наледные поля в широких частях долины, поросшей редкой лиственницей по каменным развалам, чередовались с открытыми шиверами, здесь река несла свои воды над зонами тектонических разломов и январские морозы еще не перекрыли ледяными куполами подпитываемый энергией недр водный поток. Долина в таких местах сужалась и зарастала  на таликах густым ельником.   У Терентия здесь по-над берегом были прорублены тропы. И вот, объехав очередной талик, он выскочил на самую большую наледь, намораживаемую ручьем Холодниканом. Перед ним открылась картина волчьего пиршества. Но первое, что он увидел, это поднявшиеся с запорошенного снегом льда наледи три полярных волка. Между ними в окровавленном снежном месиве лежала почти нетронутая туша согжоя. Дальше по всему наледному полю снег был взрыт, затоптан и забрызган кровью. В ста метрах чернела еще одна нетронутая туша, а почти в устье Холодникана рядом друг с другом краснели три утоптанных круга. До волков было метров семьдесят, Терентий, не мешкая, вскинул карабин и первым же выстрелом уложил на наледь самого крупного из них. Двое оставшихся шарахнулись, но не пошли махами, а затрусили рысью и начали отрыгивать на ходу куски мяса, их желудки были так переполнены, что раздулись и обвисли, мешая уносить ноги. Мгновенно оценив ситуацию, охотник отцепил волокушу и, повесив карабин на шею, крутанул ручку газа. Волки тем временем успели уйти метров на двести, но скорость у «бурана» была больше и Терентий начал их догонять. Тогда они разделились, переярок, который был ближе, кинулся к окраине, стремясь к темной зелени ельника, а волчица пошла прямо к Холодникану. Терентий, не останавливаясь, только сбавив скорость, выстрелил навскидку по переярку, тот, сделав кульбит через голову, закрутился, не отрывая башки от снега. Охотник, добавив скорость, погнался за уходящей волчицей, та продолжала отрыгивать на ходу, брюхо заметно спало и волчица прибавляла скорость. Терентий, выжав из своего  «бурана» все лошадиные силы, стал приближаться к ней. Волчица сменила тактику, теперь брюхо ей не мешало и она пошла зигзагами. До устья  Холодникана оставалось метров триста и если  серая успеет уйти в парящий свежей наледью распадок, то ее уже не взять. Терентий остановил мотонарты и вскинул карабин, волчица, почувствовав прекращение погони, пошла прямо ровным махом и в этом была ее роковая ошибка. Терентий стрелял как в тире – точно в цель.

   Покончив с волками, он обошел все наледное поле, восстанавливая по следам картину событий. Стадо согжоев в пять голов спустилось по борту Холодникана к его устью, вышло на припорошенный снегом лед и тут из засады на них напали волки. Терентий нашел места их лежек под старыми елями. Каждый волк  преследовал своего оленя. Согжои кинулись спасаться бегством, но лед под тонким слоем снега не дал ногам твердой опоры и через пять-десять метров волки их настигли. Эти полярные волки немногим уступали жертвам в размерах и весе. Прикончив трех согжоев, хищники кинулись за двумя оставшимися. Те в панике, скользя и падая, двигались к таликам. Здесь по каменистому мелководью шиверов (перекатов) олени могли оторваться от преследователей. Волки их настигли на середине наледного поля и начали с ними играть как кошки с мышами. Сбивали, рвали и, отскакивая, катались в снегу. Олени вставали и, роняя капли крови, пытались уходить, но их вновь сбивали. Как долго это длилось, не знает никто, но большая половина наледи была  в следах кровавой игры. Волки, не пустив оленей ближе ста метров к ельнику, прикончили их, но жрать не стали, а вернулись к первым трем и принялись за них. По свежести следов Терентий определил, что трагедия разыгралась два-три дня назад. За это время стая съела трех согжоев и принялась за четвертого, но мясо больше не лезло. Волки залегли и, отрыгнув то, что уже не проходило, переваривали съеденное. Вот тут на них неожиданно и выехал на «буране» Терентий. Густой ельник, шум гряды перекатов гасили звуки, а сытая сонливость притупила волчью осторожность. Ну  а алчность и  обжорство погубили серых разбойников.

     Загрузив последнего волка и натягивая грузовую сетку на прицепе, Терентий размышлял: «Такие фартовые случаи большая редкость, ему здорово повезло за какой-то час добыть трех полярных волков, ведь за прошлый зимний сезон он взял такое же количество, изрядно померзнув в погонях на мотонартах при температуре ниже сорока пяти, а  в  эту зиму уже вторая стая на его участок набег учинила. Первая ушла безнаказанно, зарезав и сожрав молодого сохатого,  вторую же он всю уложил в прицеп мотонарт. Зима длинная, будут еще визитеры и грех не воспользоваться оставшимися недоеденными согжоями, тем более движок у «бурана» изношен порядком и может не выдержать очередной погони».  И решил Терентий  сделать ловушку на волков, точно такую же,  какой он в военные годы со своей бригадой оленеводов на реке Алгоме совхозное оленье стадо защищал. Мотонарт тогда не было, патронов к берданкам в обрез, а волки несчитанными стаями рыскали. Каждый год в начале зимы оленеводы делали массовый забой – заготавливали мясо для воюющей армии. Обычно голов около ста забивали. Вся требуха в те годы шла на сдачу, но отходы кое-какие были и они шли на приманку. На месте забоя и разделки туш сооружали кольцевую ловушку на волков. Устройство оригинально простое: два кольца из лиственничных кольев, одно в другом. Внутреннее кольцо глухое, наружное – с узкой калиткой, открывающейся только вовнутрь кольцевого зазора. Ширина зазора чуть шире волчьей груди. Диаметры колец таковы, что туловище волка в зазоре всегда изогнуто. Ширина и кривизна зазора не давали попавшему сюда волку применить всю свою силу и ловкость. Из такого положения прыгнуть вверх или развернуться хищник не мог. Высотой колья делали не менее двух метров, верхние концы затесывали, нижние почти на метр вмораживали, зазоры между кольями были не более десяти сантиметров. Если сделать больше, тогда росомахи и лисы доберутся до приманки раньше, чем волки. Все отходы забрасывались во внутреннее кольцо, и за месяц там набиралась солидная пахучая куча. Закончив заготовку мяса, оленеводы откочевывали километров за сорок-пятьдесят от пахнущего кровью лобного места, чтобы не подставить под волчий аппетит основное стадо. Недели через две, прихватив пальмы (лезвие, насаженное на древко), подъезжали по касательной и издалека осматривали ловушку. Как правило, волки были уже в ней. Механизм западни работал просто. Неделю серые хищники кружили, то подходили ближе, то, отбежав, ложились на лежки. Запах свежей крови, пиршество воронов и голод не отпускали их. Иногда подходила новая стая, и тогда вспыхивали кровавые ссоры. В конце второй недели волки уже грызли колья, скребли лапами, пытаясь дотянуться до приманки, лезли и прыгали на стенку, пока один из них не попадал на калитку, и та открывалась, упираясь во внутреннее кольцо из кольев. Волк, а иногда сразу несколько один за другим проникали в кольцевой зазор. Калитку закрывал первый волк, когда, обежав по кругу, толкал ее. Голод, алчность, близость соперника к приманке заставляли оставшихся штурмовать стену наружного кольца и до тех пор, пока калитка могла открыться, в нее лезли хищники. Ловушка могла вместить до пяти волков среднего размера. Главной в западне была калитка, она должна была легко открываться и закрываться, и быть прочной. Набившиеся в кольцевой зазор волки начинали кружить по кругу, все время закрывая калитку. Вид и запах приманки сводил судорогой пустые желудки, теснота и соперничество вызывали лютую ярость друг к другу. Терентий много раз наблюдал, как один из волков в приступе злобы кусал впереди идущего, тот не имея возможности развернуться и ответить, кусал следующего и начинался бешеный бег по кругу. Случалось, один из волков падал и оказывался под лапами бегущих, те, подгоняемые наседающими сзади, обязательно рвали поверженного, тот отвечал, кусая лапы, а иногда,  самое уязвимое - брюхо. Грызня стояла не на жизнь, а на смерть. Но волчьи стаи такие же разные, как и человеческие семьи. Одна стая, попав в ловушку, грызлась меж собой, другая очень быстро, почувствовав опасность, начинала дружно искать выход.

Увидев издали, что волки в ловушке, оленеводы не спешили, а по заранее прорубленной нартной тропе, разделившись, объезжали ее по большому кругу и, как правило, поднимали под выстрелы лисиц и росомах. Последние всегда идут вслед за волками, чтобы подобрать недогрызенные кости, рога, копыта и капли крови со снега. Волков в ловушке били пальмами не только из-за экономии патронов, но чтобы на кольях не остались следы пороха. За зиму в западню попадали еще одна, две стаи, и если запах волчьей крови для них был привычен, то запах пороха отпугивал. В нем они чувствовали смерть. На следующую зиму заготовку мяса делали в другом месте и там вновь строили такую же ловушку.
Как сказал один мудрый человек: «Все новое, это хорошо забытое старое».          

      Подтянув туши согжоев в одно место, Терентий воткнул рядом с ними толстую двухметровую палку и повесил на нее свою нижнюю рубаху – человеческий запах дня два, пока не выветрится на морозе, будет отпугивать любителей поживиться. Смеркалось, нужно было поторапливаться, впереди еще десять верст по Уллахану и пять по Тимптону. В восьмом часу вечера охотник был дома. Его ждал ужин, приготовленный охотоведом, который вторую неделю жил у него, занимаясь подсчетом белой куропатки. От трофеев Терентия у охотоведа первоначально отнялся язык, потом он, восклицая, кинулся за рулеткой и блокнотом и пока охотник ужинал, обмерял и записывал при свете фонаря. Через полчаса крепкий мороз загнал дипломированного специалиста в тепло и тут Терентий предложил ему принять участие в строительстве ловушки для волков. Саша, так охотовед представился, когда высадился из вертолета, немедленно согласился. Утром встали ни свет, ни заря, позавтракали и принялись снимать шкуры с добытых волков, к обеду они уже висели растянутыми на провилах. Перекусили наскоро и охотовед на своем «буране» поехал готовить колья, а Терентий погнал вторые мотонарты к старой стоянке оленеводов, которую сам когда-то и разбивал. Лет десять, не меньше, прошло с того времени и конечно ничего там уже не сохранилось, но главным была площадка в сухом распадке. С трех сторон ее окружали высокие заросшие сосняком сопки, а с четвертой она выходила на реку. Лучшего места для ловушки ближе пяти верст не найти. К вечеру собрались в избе, поужинали и, обсудив работу на завтра, легли пораньше. На следующий день Терентий с собакой поехал за недоеденными согжоями, а Саша продолжал заниматься кольями. И только когда  все  было готово и перевезено на место, приступили к строительству ловушки. Два дня от зари до зари трудились без перекуров. Весь третий день ушел на изготовление, установку и подгонку калитки. И только на четвертый, ближе к обеду, придирчивый Терентий сказал: «Баста! Теперь за свежаком.» Нужно было маскировать новизну ловушки, а мороженое мясо и требуха отбитых у волков согжоев для этого не годились. Далекое начальство, убежденное напористостью охотоведа, дало добро на дополнительный отстрел. Целых пять дней Терентий колесил с Сашей по своему участку, выбирая среди согжоев кандидатуру на приваду. Охотовед горячился, когда охотник, высматривая в бинокль выслеженное стадо, мотал головой. И только на пятый день Терентий поднял большой палец. Потом, когда уже осматривали добытого оленя, Терентий показал охотоведу  на изъяны, по которым этот олень годился на приваду. Урок был наглядным. Тушу незамедлительно перевезли к ловушке и несмотря на сумерки и крепчающий мороз, принялись ее разделывать и замазывать парным мясом и требухой свежие срубы кольев, потом мазали сами колья и разбрасывали в снег кишки и куски шкуры. Туши мороженых согжоев не разделывая порубили на три-четыре части и забросили во внутреннее кольцо, сверху закинули остатки свежака. Перед тем как уехать, охотник открыл калитку и зафиксировал ее рогулькой, чтобы волки не искали долго входа.

      В избу приехали промороженные и измазанные кровью, но Терентий не был бы промысловиком, если бы заранее не побеспокоился о бане. По его заданию Саша два дня назад наколол и наносил в котел и бочку прозрачнейшего льда, нарубил поленницу дров и эти два дня протапливал печь в бане. Не сговариваясь, и не делясь,  молча взялись за хозяйственные работы, и уже через час баня набирала жару, изба прогрелась, дрова аккуратной поленницей лежали у входа, в питьевом бачке таял лед, а на столе стоял ужин и полбутылки спирта из НЗ. Но прежде, чем сесть за стол, отправились в баню и самозабвенно отхлестались березовыми вениками. Ужинали при свечах. Спирт развязал языки. Говорили о волках, точнее охотовед заваливал вопросами Терентия. Спать легли под утро. Наступивший день сделали выходным – отсыпались.

      В последующие дни о ловушке не говорили. Терентий бегал на лыжах, проверяя капканы на ближайших путиках, охотовед тоже  на лыжах ходил в низовье, продолжая вести подсчет поголовья белой куропатки и изучать видовой состав ее зимних кормов. Каждый с головой ушел в свои дела. Времени на посиделки с разговорами не было. В конце второй недели Терентий собрался к Сорокинскому  порогу и позвал с собой охотоведа. Путь проходил по реке мимо распадка с ловушкой. Ехали на одних мотонартах с прицепом. За всю дорогу следов проходной стаи не увидели. На пороге провели три дня. Здесь Терентий еще летом срубил для проходящих туристов что-то вроде заежки, а сейчас он на прицепе привез сюда две бочки, подобранные на отработанном старательском участке. Захотел из заежки сделать баню – настоящую экзотику для туристов. Работы с баней планирует начать летом, когда подойдет первая группа, а сейчас зимой  завозил необходимое,  на мотонартах быстрее и безопаснее, чем на лодке по бурному потоку. С молодыми парнями он  за  полдня  заежку в баню переделает, да и ребятам гордость – своих рук дело. А пока с охотоведом сделали и навесили  новую дверь, вставили стекло в небольшое оконце, потом проверили тычки – сняли пойманную рыбу и наживили новую приманку, свалили сушину и, распустив на швырки, перевезли на прицепе к избушке.

      Возвращались в морозном тумане. Солнце уже встало из-за гольцов, но пробить лучами молочную взвесь кристалликов замерзшей влаги не могло – верный признак температуры минус сорок восемь и ниже. Напротив устья Уллахан – Мелимкенна на снежном покрывале ледяного панциря Тимптона хорошо просматривались четкие цепочки волчьих следов. Пять особей, спустившись по Уллахану, вышли на Тимптон. Снег в устье был истоптан, здесь волки как будто совещались, выбирая направление, вверх или вниз. Выбрав, они пошли широкой рысью вниз, сторонясь свежих следов мотонарт. Терентий заглушил мотор, прошел вдоль цепочки следов, потом, подковырнув несколько раз смерзшиеся отпечатки, удовлетворительно буркнул. Охотовед утвердительно закивал головой. Лица у обоих сосредоточились, глаза внимательными взглядами стали изучать заснеженную ширь реки, ближние и дальние берега, склоны сопок. Терентий еще раз прошелся по следам, приседая и внимательно рассматривая. Охотовед неотрывно следовал за ним и коротко комментировал. Оба сошлись во мнении – прошли вчера, два матерых и три переярка. Волчица прихрамывает на левую заднюю, вожак молодой, старик идет где-то один. Нужно было решать – спускаться дальше и проходить мимо распадка с ловушкой и подпугнуть волков или вернуться к порогу и выждать. Решили возвращаться, тем более Верный был с ними. На Сорокинском пороге провели еще неделю. Время не теряли – облавливали тычками верхние улова. К концу недели  заготовили два больших мешка мороженой рыбы. Зимнюю рыбалку на этом Терентий решил закончить  досрочно, этой рыбы ему хватало до конца зимнего промыслового сезона и на приманку в капканы и на корм собаке. Всю неделю зима лютовала морозами. Долина Тимптона была залита  белым плотным туманом, а тайга трещала  разорванными стужей стволами лесин. Ночью, перед днем возвращения, пушечным залпом грохнула прорвавшая замерзший порог, наледь. Охотовед спросонья выскочил из избушки и минут десять торчал на морозе, а Терентий, выбравшись из спальника, подложил в печку на прогорающие угли толстых смолистых поленьев, закурил. Саша, вернувшись с мороза, крутился у печки, подставляя то коленки, то зад и восхищался мамой-природой. Утром порог было не узнать, ледяные оковы громоздились развороченными глыбами, между которыми в глубинах бился поток, похожий на жидкий холодный металл. К удивлению Саши, долина реки была чистой, без тумана, морозы отступили, сделав свое дело.
Не завтракая, только накормив собаку, охотники выехали на «буране». Древний инстинкт торопил их к ловушке. Терентий гнал «буран» как тройку ямщик. Когда, поравнялись с распадком, не останавливаясь, свернули в него, волчьи следы шли туда же, обратных не было. Поднявшись на гребень коренного берега, Терентий с охотоведом увидели серых хищников, мечущихся за частоколом. В ловушке было четверо волков, а пятый – матерая волчица, пригибаясь и зажав хвост, боком двигалась в сторону. Терентий, круто развернув мотонарты, остановился, отчего охотовед, как ковбой, вылетел из седла. Охотник не успел вскинуть карабин, как на волчицу насел Верный. Что тут началось за частоколом! Волки, ломая клыки, рвали в щепки мороженые колья, при этом выли такими утробными голосами, что у людей все волосы на теле вставали дыбом. Казалось, еще минута и эта озверевшая до предела волчья стая вырвется из ловушки. Первым самообладание вернулось к Терентию. Он вскинул карабин и точным выстрелом в голову прикончил волчицу, вторым, развернувшись всем корпусом, уложил матерого вожака за частоколом. Выстрелы вернули душевное равновесие и охотоведу, схватив карабин, он выпустил всю обойму в мечущихся за кольями переярков. Грохот выстрелов, оборвавших волчий вой, многократным эхом прокатился над распадком и тишина ударила в уши. Торжественную паузу нарушил Верный с разорванным, кровоточащим ухом он, победно  попирая передними лапами поверженную волчицу, задрал вверх морду и залаял. Терентий, в порыве припав на колено, прижал к себе верного пса. У охотоведа предательски  блеснули глаза.

    Пружина ожидания, которая почти месяц сжималась в душе каждого охотника, разжалась в короткий миг. Вот они серые безжалостные хищники с полузакрытыми глазами и оскаленными мордами недвижно распластались на белом снегу. У вожака клыки были обломаны, окровавленная пасть забита щепой от кольев. Этот волк до последнего бился за волчицу. Терентий неожиданно для себя исполнил над этим зверем несложный охотничий обряд, виденный им когда-то в далеком детстве на одной из кочевых стоянок своей приемной эвенкийской семьи. Охотовед Саша с почтением взирал на шаманские действия. Даже Верный вдруг угомонился и, припав на брюхо, уткнул морду в лапы.

Через неделю пришел борт, облетавший промысловые участки. Терентий загрузил добытые волчьи шкуры и пушнину, тепло простился с охотоведом Сашей и опять остался до лета вдвоем с Верным. Зима до самой весны уже больше не лютовала морозами и волчьи стаи больше не приходили с низовий Тимптона.