К продолжению полемики «Есть ли будущее у литературы» ( «Аврора» №4, 2011)
Вопрос о судьбе литературы, будет ли она вообще или канет в вечность, какие литературные произведения войдут в культурное наследие, в том числе и мировое, перешагнув границу времени, и станут «классикой», «золотым веком», «серебряным веком», или таковых нет в современной литературе, особенно остро стоит в наше время компьютеров и Интернета. Какой должна быть литература сегодня? И это отнюдь не праздный вопрос, часто поднимающийся на страницах прессы: многим писателям не хватает в современной литературе оптимизма, радостного восприятия гламурной действительности современной жизни России. Некоторые из них, наиболее осторожные, даже опасаются, как бы описание мерзостей сегодняшней жизни не выплеснулось со страниц книг и журналов на улицы и не появились бы на них краснопресненские баррикады (о расстреле Белого дома бандой Ельцина лучше не вспоминать, не поросло ещё быльём), считая, что слова материализуются, следуя признаниям Вяч. Иванова:
Да, сей костёр мы поджигали,
И совесть правду говорит,
Хотя предчувствия не лгали,
Что сердце наше в нём сгорит.
В средствах массовой информации всё чаще появляются статьи с обвинениями авторов в унылом видении современной жизни России: дескать, писатели, вскрывающие язвы пост- и перестроечного периода, так сказать пишущие «чернуху», являются аж «похоронщиками России» (термин З.С. Бобковой). Не больше и не меньше!
Что же пишут современные писатели и что они «должны» писать, хотя слова о долге писателя в наше время звучат анахронизмом. Не будем говорить о навязших в зубах как прошлогодняя ириска произведениях донцовых, устиновых, марининых и иже с ними. Их время, похоже, отошло. Пройдём с закрытыми глазами мимо жёлтого и гламурного чтива. Всё-таки разговор идёт о литературе. А в ней основные направления: реализм, его тусовочный отпрыск неореализм и, естественно, постмодернизм, если говорить о направлениях. Следует пропустить, по-видимому, и большинство творений, удостоенных всевозможными премиями. Похоже, основным критерием присуждение премии в наше рыночное время – это скандальность произведения: чем скандальнее, тем больше шансов, стремление эпатировать (если в наше время ещё можно чем-то эпатировать) читающую публику. Не будем далеко ходить, обратимся к «роману-катавасии» Натальи Колядиной «Цветочный крест», Русский Букер 2010 года.
«Афедрон (...) слово это так нравилось двадцатиоднолетнему отцу Логгину, так отличало его от темной паствы, знать не знающей, что для подперделки, подбзделки, срачницы, жопы и охода есть грамотное, благолепное и благообразное наречие — афедрон. В том мудрость Божья, что для каждого, даже самого грешного члена мужеского и женского, скотского и птицкого, сотворил Господь, изыскав время, божеское название в противовес — дьявольскому. Срака — от лукавого. От Бога — афедрон! Отец Логгин непременно, как можно скорее, хотел употребить древлеписаный «афедрон», лепотой своего звучания напоминавший ему виды греческой горы Афон. Он старательно зубрил загодя составленные выражения: «В афедрон не блудил ли?», «В афедрон был ли до греха?» — рассчитывая провести первую в своей жизни исповедь в соответствии с последними достижениями теологической мысли». Стоит ли обсуждать этот, с позволения сказать, «лучший роман года», выход в свет которого Андрей Немзер назвал катастрофой и «знаком нашего общего одичания»? Или нужно просто поаплодировать Елене Колядиной: вот уж эпатаж так эпатаж! — и навсегда забыть имя этой вологодской писательницы, впрочем, и так известное в весьма узких кругах ценителей «афедрона».
Жюри конкурса, по-видимому, пришлось свыкнуться с мыслью, что наступило «время женщин», присудив в 2009 году премию Елене Чижовой за роман с таким же названием, а в 2006 году – Ольге Славниковой за роман «2017». Роман представляет собой этакую мешанину детектива, уральских сказаний, голой публицистики, авантюрного романа, неизбежного любовного треугольника, то есть всего необходимого набора, включая предсказания автора о грядущем бунте,– революцией то, что происходит, пока назвать нельзя. О. Славниковой, похоже, не дают покоя лавры Ванги. Роковой 2017 год не за горами! Трепещи, читатель! В романе есть всё, за исключением, пожалуй, одного – нет положительного героя, ни одного, даже намека на него нет. Всё продается, предается, воруется, и над всем властвуют деньги. Когда Татьяна, одна из героинь романа, получает наследство от мужа-профессора, погибшего в горах при добыче браконьерских рубинов, она открывает своему любовнику (Крылову) жизненное кредо. Любовь – это уже прошлое той, «ненастоящей жизни».
«—Мне это наследство пришло, как помилование, — глухо проговорила Татьяна, темная и узкая на фоне водянистого окна. — Почти все обречены на убогую, доисторическую жизнь, когда рядом есть все. Почти все умирают, когда существует средство спасти больного, вот только денег у больного нет. Почти у всех жизнь ненастоящая... (...)У меня все будет хорошо, а как именно это произойдет — неважно. Я в раю, понимаешь, в раю! Это такое место, где никто ни в ком не нуждается. Мне больше ни о чем не надо беспокоиться. И продлится это долго-долго... (...)
До Крылова уже вполне дошло, что вот только теперь Татьяна целиком и полностью попала в Зазеркалье. Туда, где ее ничто больше не касается».
В новой настоящей, райской, то есть обеспеченной деньгами, жизни царствует эгоизм, там «никто ни в ком не нуждается». Любви вынесен приговор. Но не только любви, более жестокий приговор вынесен народу. Ещё одна героиня романа – бизнес-леди Тамара, убеждённая в том, что все библейские чудеса, за исключением бессмертия, можно воспроизвести в век технического прогресса, вполне откровенно выказывает своё отношение к народу, называемому О. Славниковой «массой социальных идиотов»:
«Ненавижу так называемых простых людей. Стоит заговорить о недостатках общества, все тут же клянут продажных чиновников, тупых политиков, все укравших олигархов. И никто не смеет сказать, что главная причина идиотизма этого мира—в них, в этой массе социальных идиотов. В этом страшном, глобальном пассиве. Их нельзя подарить самим себе. Они самих себя не вынесут. Главная тайна нового дивного мира — не в замороженных научных разработках, а в ненужности основной массы населения для экономики и прогресса (...). Гуманизм рухнул. Это даже не идол, а прошлогодний снеговик. Больше гуманизма не будет никогда. Но предположим, удалось накормить голодных и каким-то чудом не спалиться. Что эти сытые-обутые будут делать с собой, существуя в виде белковых тел лет этак по сто? Ты думал о том, сколько в человеках — человеческого? (...) ... пятнадцать лет назад прошла девальвация всех креативных достижений. Нам что, снова начинать поэзию любить? Лично у меня слова, записанные в столбик, вызывают ощущение не поэтическое, а какое-то арифметическое. Будто их надо вычесть друг из друга или, в лучшем случае, просуммировать».
Народ избыточен, возвращается О. Славникова к теориям Мальтуса, он не нужен для обеспечения прогресса, гуманизм устарел. Каков же выход?
«...наилучшим выходом из положения окажется война: изысканная, анонимная, почти бесшумная. Только война сможет абсорбировать и изрыгнуть сверхвысокие технологии, чтобы выжившие уроды надрывались на пашне, как нам всем по Библии и полагается».
И война начинается, правда, пока ещё не всенародная, а фрагментарная, но отнюдь не «изысканная». «Изысканная»... война! Вот уж действительно литературная находка Славниковой. Не за неё ли она и стала лауреатом Русского Букера?
В целом роман производит тягостное впечатление, как по существу, так и по форме: тяжёлый разноплановый стиль, использование многочисленных слов из местных диалектов, неких специальных терминов, длинноты, затянутость сюжетных линий. Но главное – действительно, беспросветность жизни на фоне сказочного Урала. Не только отсутствие положительного героя, но нет даже намека на него и, конечно, бесконечное высокомерное презрение к народу.
Для знатоков современной зарубежной детективно-авантюрной литературы сразу становится ясно: в своих поисках «рубинов» Ольга Славникова следует по пути современного испанского «детективщика» Артуро Переса-Реверте, в романе «Тайный меридиан» которого также есть и кладоискательство, и красивая и решительная женщина, и интрига... Хотя, конечно, события романа Ольги Славниковой развертываются в России на уральской земле, и яркие цвета уральских самоцветов переплетаются со страницами голой социальной публицистики, так что непонятно, читаешь роман или статью из газеты А. Проханова «Завтра» или из «Нового Петербурга».
Фантастикой самого разного рода сейчас переполнены книжные прилавки. Но что за фантастика, насколько она социальна, чему она учит молодое поколение – основного «пожирателя» фантастической и детективной литературы? Возьмём к примеру дебютный роман Тима Скоренко «RIGGERTALE. Ода абсолютной жестокости» (ЗАО Изд. «Факультет», М., 2010 г.). Действие романа происходит в неизвестном мире, где люди (если персонажей этого произведения можно назвать людьми) бессмертны. Вернее, они смертны до утра следующего дня после убийства. Утром они оживают, возрождаясь к той же самой жизни. И на всех страницах книги царит одно и то же – убийство, жестокость, предательство и подлость. Ни одного человеческого проявления – ни чести, ни совести, ни любви. Только бессмысленная, ничем не оправданная жестокость. Главный герой первых частей романа – Риггер – теряет бессмертие, выживает в этом мире благодаря чудовищной жестокости, подлостью возвращает себе бессмертие, предает и своего хозяина и своих соратников, с которыми жестоко расправляется, обрекая их на вечные страдания. Он обретает абсолютную власть на половине вселенной. А его цель – стать полновластным властителем всей вселенной. Главное в романе – культ абсолютной, бессмысленной жестокости, воспевание её. Роман так и назван: «Ода абсолютной жестокости». И вполне уместен вопрос, на какого же читателя рассчитано произведение? На юного читателя общества потребления с идеологией эгоцентризма и вседозволенности, на бандитские группировки, как образец для подражания, на уголовный криминалитет? А ведь книга выпущена большим для нашего времени тиражом – 5000 экземпляров – и уже красуется на библиотечных полках.
Даже в век вседозволенности и бесцензурной свободы следовало бы сопроводить её информацией типа: «Опасно! Яд!». Но ведь это творчество дебютанта-фантаста; мало ли какие фантазии придут в голову молодому автору: чем больше «эпатажу», тем больше тиражи. Посмотрим на «фантазии» признанных «мэтров пера».
Вот «знаковое» лицо современной литературы – Дмитрий Быков. Его наделавший много шума роман «ЖД» (Изд. «Прозаик», 2010 г.), называемой автором «поэмой» с расшифровкой аббревиатуры от «железной дороги» до «жидов» и «живых душ», написан в жанре «исторической фантастики». В предисловии Быков на всякий случай извиняется перед читателем. "Автор приносит свои извинения всем, чьи национальные чувства он задел. Автор не хотел возбуждать национальную рознь, а также оскорблять кого-либо в грубой или извращенной форме, как, впрочем, и в любой другой форме. (...)Но это, конечно, никого не колышет. Определенной категории читателей это неинтересно. Автор приносит свои извинения всем, чью межнациональную рознь он разжег. (...) У меня нет определенной, обязательной для читателя расшифровки аббревиатуры «ЖД». (...) Для себя я предпочитаю расшифровку «Живые души»." Извиняться есть за что: это«самая неполиткорректная книга нового тысячелетия». Тут уж с автором не поспоришь. Фантазии его далеко выходят за пределы даже допустимого в фантастике, а уж идеи и прогнозы! Д. Быков не боится (а чего бы ему и бояться при таком изложении прошлого и будущего) обратиться к еврейскому вопросу, исходя из концепции, что весь юг России, от Крыма до Ставрополья и Краснодарского края – это историческая родина евреев (хазаров), а отнюдь не какой-то Израиль, подаренный им в пустыне Сталиным. При этом вводится понятие не коренного населения, а «титульной нации», то есть: «Под коренным населением,— сразу уточнил Эверштейн, опять снимая возражение с языка собеседника,— я никоим образом не имею в виду тех, кто поселился на территории раньше всех. Уговоримся сразу, что под коренным населением мы понимаем титульную нацию, или тех, кто считает эту землю своей (выделено мной – Т.Л.)». Вряд ли следует объяснять концепцию автора по национальному вопросу, –она вложена в уста Эверштейна. Коренное же население России названо им «васьками» (обратите внимание с маленькой буквой в отличие от Митьков, наверное). «Их племя, не знавшее письменности и не желавшее ничего записывать («потому что все и так есть и всегда будет — зачем же сохранять?»), жило в этих краях с незапамятных времен (...)—все было их собственностью, их заговариваемой и свободно родящей землей, на которой стояли печки-самопеки, яблони, клонящие ветки долу под тяжестью даровых плодов, и вся земля была сплошной скатертью-самобранкой, не требовавшей ухода: бери не хочу. Она кормила их вольно и щедро, без принуждения, как мать кормит сына, как корова поит телка,— и длился этот золотой век, пока не набрели на них степняки (ЖД –Т.Л.), не знавшие никаких ремесел, но умевшие столь хитро и изобретательно торговать плодами чужого труда, что вскоре все оказались их должниками». И далее следует утверждение, что «... русский народ не любит хазар», и «что вражда эта уходит корнями в столь глубокую древность».
Васьки живут за кольцевой линией или в «васятниках», то есть приютах, вроде резерваций для индейцев в США, откуда их можно брать в семьи. «Там выдавали уже отмытых, здоровых, вполне пристойного вида, некоторых даже с профессией (обучали в приюте, были специальные классы — им рассказывали об этом в школе, на уроке москвоведения, когда речь зашла о гуманности мэра)».
Но даже в этой неполиткорректной «поэме» находится положительный герой. Это Анька, убегающая из дома во имя спасения своего васьки, которого она ведет в Жадруново, обетованную землю, так сказать, «рай васек». Прочитав семьсот с лишним страниц «исторических» фантазий» Д. Быкова, в которых он для пущей убедительности «историчности» его концепции обращается даже к авторитету Льва Гумилева, не захотелось мне принимать извинений автора, а тем паче его взгляд как на историю русского народа, так и на пророчества о будущем России. Надо бы тоже сопроводить этот роман знаком опасности: «Обращаться с осторожностью! Разновидность сионизма?».
А как обстоит дело у признанных «мэтров», стоящих на реалистических и даже неореалистических(!) позициях с положительным героем?
У меня в руках «Грех» Захара Прилепина, лауреата Нацбеста 2008 и Русского Букера, недавно получившего премию Юбилейный Нацбест 2011 г.. На обложке книги информация о жанре —«Роман в рассказах». Для объективности следовало бы добавить и в стихах, поскольку стихов 24, а рассказов всего восемь, причём рассказ «Сержант» – последний в сборнике, после стихов, – к содержанию «романа» отношения не имеет. Этот, так сказать, эпилог-воспоминание, почти единственный по-настоящему сильный рассказ автора о событиях в Чечне, даже написан он от третьего лица, в то время как герой остальных рассказов – это «Я», которого Дмитрий Быков во вступительной статье отождествляет с самим Захаром Прилепиным.
Грех было бы не взглянуть на «Грех» Захара Прилепина с точки зрения положительного героя в современной России. Пьяница в рассказе «Колёса», который пил «... уже четвёртый месяц и делал это ежедневно», циничный могильщик с такими же друзьями у которых норма была по три пол-литра на человека? В этой книге «...Есть бесценные витамины(...),– написал Д. Быков в предисловии, – энергия, храбрость, радость и нежность». Ну, что касается витаминов, то вряд ли с этим можно согласиться. Уж не витаминизирует ли читателя вышибала из рассказа «Шесть сигарет и так далее». Кто же здесь положительный герой: он сам, его напарник, стриптизёрша, братва, вся эта бездуховная постперестроечная тусовка? Нет, не они. А вот жестокость – это настоящая героиня рассказа! Что же касается нежности, то, конечно, любовь героя к маленьким сыновьям (рассказ «Ничего не будет»), – это человеческое чувство. Но рассказ слащав, это просто смакование слащавости: мы с любимой, моя любимая, моя веточка, и «стареющий герой» (ему нет и тридцати) смеётся очень часто и ещё чаще улыбается «посередь улицы». Плохо верится «неореалисту», вероятно, это просто выполнение социального заказа: светлые моменты жизни на сцену! Хватит похоронных настроений! А если вспомнить, что не так давно был «год семьи», то всё становится на свои места. В год семьи и пьяница с вышибалой в одном лице вдруг становятся идеалами сентиментальности. Прямо-таки пастораль! Извращены и дружеские чувства (рассказ «Карлсон»), не говоря уже о втором типе «героя нашего времени» - «трогательном» болезненно толстом человеке с «незажившими детскими угрями на лице».
Пару слов о стихах, то есть о том же, но иными словами (этот раздел так и назван в «романе» «Иными словами»). В них автор забывает о своей ипостаси реалиста с приставкой нео- и следует всем канонам постмодернизма. Даже верстальщик, то ли ища оригинальности, то ли с целью увеличить объём книги, не жалея вырубаемых лесов, располагает стихи в нижней трети страницы так, чтобы даже короткие стихи переходили на следующую полосу. Не обсуждая их в деталях, отмечу всё же, что и в них, как и в прозе: и то же самое «Я»( «....я не встал и остался лежать уже леденея/ и корявого меня втащили в кузов...» или «Как ногти вырастают после смерти/, вот также чувство мое к вам, со всею подноготной грязью,/ по истеченье срока жизни, движенья своего не остановит.) до банально слащавых соблазнительных ножек, привидившихся во сне трупу (!): «...ты/ в одиночестве танцующая вальс/ на холме/ твои ножки так соблазнительны/ самый светлый сон мне приснился...» (сохранена пунктуация автора – Т.Л.).
Не останавливаясь на деталях постмодернистских развлечений автора над поэзией, процитирую фрагмент из сатирического стихотворения Андрея Мартынова (Стихи ру) «Хочешь прослыть современным поэтом?»:
(...)Жизнь ведь уныла,однообразна,
скучна, как тарелка вчерашних щей,
ну так раскрась её струйкой маразма,
из головы твоей вытекающей. (...)
То ли дело такие строчья:
"В небе, будто бы ... в тумане,
как туалетной бумаги клочья,
ветер трусы облаков дербанит."
В общем, добавь эпатажа и мата,
это пока ещё не приелось,
ведь среди этой парочки прятать
удобно авторской мысли серость.
Ну а завистливых тварей не слушай,
критика – это злобный лай,
пару бананов засунь себе в уши
и поливай, поливай, поливай!
Если не веришь – давай замажем,
жизнь твоя будет, как мёд сладка,
может быть, станешь когда-нибудь даже
ты победителем на БЛК!»
Возможно, награда на Большом Литературном Конкурсе у поэта Захара Прилепина ещё впереди. «Грех» ему уже отпущен за сборник рассказов прегрешений во всех ипостасях: и в смачном описании «чернухи», и в ненормативной лексике, и в издёвке над русским языком под флагом новояза («Ты что такой похнюпый?» – курсив мой. – Т.Л.) и в слащавой сентиментальности.
«Грех» Прилепина – это реалистическая проза, преимущественно в стиле «нон-фикшн», что вижу, то и пишу, ничего не выдумываю. Большинство же современных авторов старается уйти либо в детектив, либо в фантастику, переводя свои впечатления от жизни в некие символы, в той или иной степени узнаваемые, часто с острым сатирическим уклоном. Здесь и «Агевлиада» Юрия Серба, где автор заглянул в закулисье литературных премий, и Е.В. Лукин, остроумно рассказавший о подготовке к празднованию 300-летия Петербурга в романе «По небу полуночи ангел летел», и писатель из Владивостока Василий Авченко, который шествует со своим «Правым рулём» по лонг- и шорт- листам уже не одной премии, правда, пока не получив ни одну. (Впрочем, это не показатель. Трижды выдвигаемый на Нобелевскую премию Д.С. Мережковский, так и не стал нобелиатом, в отличие, например, от Пастернака, получившего премию за единственный, да к тому же недописанный роман.) И если раньше М.В. Ломоносов утверждал, что «Российское могущество прирастать будет Сибирью...», то, говоря о литературе, можно продолжить фразу и, возможно, Дальним Востоком. В толстых журналах западной столицы появляются творения литераторов с восточного побережья страны. А в конце сентября в СПб состоялась презентация книги ещё одного автора из Владивостока – молодой журналистки Анастасии Поповой– «Гидра», на обложке которой автор, можно сказать, поздравила читателей России с выходом этой книги: «Год назад повести могли прочитать только жители Приморского края, а теперь вся страна». Мне не показалось, что читатели должны разделять оптимизм автора от встречи с этой книгой. Две повести весьма традиционны для современной молодёжной прозы по тематике. Одна из них Svobode.net – это уже навязший в зубах образ учительницы, естественно одинокой, «не принимающей секс вне любви, а любви в её жизни как-то не случалось». Вот и проводит она свой досуг на сайтах Интернета, а далее следует совершенно фантастическое, если не сказать надуманное развитие сюжетной линии: её обвиняют в экстремизме. Она протестует. Протест! (Это уже радует, поскольку в рассказе петербуржца Р. Всеволодова на эту же тему учительница – это просто мягкотелый моллюск). Мужчина, который «вполне мог бы остаться у неё на ночь», оказывается следователем- «ублюдком», раскрывшим её секрет – сексуальную неудовлетворенность: «Что же вы тогда льнёте ко мне, как кошка?». Директор школы, естественно, законопослушная и управляемая, «спасая» «экстремистку» идёт на подлог, а учительница «не хочет жить в мире, где сажают за слова» и глотает горсть таблеток: «Это было легко». В повести «Светочка» героиня, молодой следователь прокуратуры, вдруг вырастает из школьницы-«овцы» до борца за правду, чтобы спасти брата продавщицы с рынка, её злейшего врага со школьной скамьи (по прозвищу Лошадь). Анекдотична сцена на рынке, когда следователь прокуратуры(SIC!) Светочка – приходит к Лошади, чтобы отомстить ей за школьные обиды, сказав, что посадит брата, чтобы та поняла, «...Кто здесь судит, и кто милует». А дальше фантазия автора взлетает до космических высот – юному следователю из далёкой Находки звонит из Москвы лично генерал ФСБ(!), чтобы оказать на неё давление. Уже в московскому генералу известно, что она получила взятку и так далее и тому подобное... А эта девочка, на первых страницах повести мечтающая о том, как бы поскорее стать старшим следователем (порадовать маму!) и подбирающая в коридоре брошенные ей клиенткой три тысячи (чтобы не огорчить маму, так как зарплату куда-то истратила!), спасая невиновного рабочего-каменщика, делает выбор в пользу правды, а сама садится за решётку. Трудно согласиться с этим фантастическим «наивом», хотя автор претендует в этой повести на литературу «нон-фикшн». Но....свежо предание, да верится с трудом. Центральная же повесть «Гидры» - «И мы пошли по облакам» – уже из школьных сочинений приближается к литературному творчеству. Героиня её – радиожурналист. Чувствуется: годы учёбы на журфаке и работы в газете не прошли даром для автора –предмет известен не извне, а изнутри. И хотя речь идёт о «чёрном озере» местного масштаба, которое вычерпывается разрастающейся гидрой. (Кстати вначале эта «гидра» называется «ГидРо», очевидный намёк на «ЕдРо» медведевско-путинского разлива). Она затягивает в себя всё больше и больше людей, превращая их в бессловесные «щупальцы гидры», но метафора очевидна. Гидра, жирующая на «чёрном озере» –символ всей России как сырьевого придатка Запада с торговлей нефтью и газом, лесом и т.п. Эта повесть по жанру памфлет, острый, сатиричный. Автор пытается достичь цели, сформулированной на обложке книги: «...кто-то должен сказать, что дороже свободы и прав человека ничего не бывает, что мир стал неадекватен, и существовать в нём нормальному человеку уже невозможно». Отрадно, что молодёжь видит неадекватность современной жизни страны и будет бороться дальше, «ежели не пристрелят и не посадят». Будем надеяться, что и не посадят, и не пристрелят, а Анастасия Попова будет учиться писать и не будет называть эзотерические учения «изотерическими», найдёт синонимы к слову «клёво» и, возможно, появится замена сленгу: «Меня улыбнул этот бунт на корабле», «Лицо её было смазано» и т.п. Впрочем, это упрёк не только автору, но и редактору издания, если таковой был.
Следует отметить также, что при всём бунтарском «гидроборческом» характере памфлета, трудно согласиться с идеологией героини: «... мы очутились в само страшном. В том, что хуже войны, революции, болезней. Мы снова оказались в бедности. (...) Если какой-нибудь человек (...) начинает уверять, что главное – патриотизм, душа, самоотдача, а любить деньги– некрасиво и недостойно... –.пристрелите этого козла! (...) Нет ничего важнее денег. Все любят деньги. Каждый человек. ...Да потому что это нормально. Каждое существо на этой земле от таракана до Билла Гейтся, появляется на свет для того, чтобы жить. И жить не как-то, а жить хорошо». Признавая необходимость борьбы за хорошую жизнь и за деньги, отрицая «патриотизм и душу», героиня повести борется с гидрой за что же? За «душу», то есть за любовь, спасая любимого – Амо, чтобы с ним гулять по облакам. И от этого противоречия повесть рассыпается. Финал повести: «И мы пошли по облакам». Как трактовать его? Как метафору побеждающей любви? Да, хотелось бы так. Но возможна и другая трактовка. А не приход или возврат ли это к христианским верованиям о загробной жизни, где человек, настрадавшийся от гидры, наконец-то обретает счастье. И не пропаганда ли это эвтаназии? Один из персонажей, девушка, попытавшаяся пройтись по облакам без достаточной веры, получила тяжкие увечья. Христос ходил всё-таки по водам, а не по заоблачным высям. Правда, надежда на возрождение России проскальзывает в финале повести – подруга героини Вита в период катастрофы рожает пятерых детей и утверждает, что вырастит их: «...Куда я денусь? Наизнанку вывернусь, а прокормлю». И этот финал оптимистичен, как и то, что молодые литераторы обращаются к сатире, хотя бы пером пытаясь бороться с беспределом современной жизни страны.
Но от молодёжи вернёмся к «зубрам» пера, к полемике о будущем литературы, открытой в журнале «Аврора». Г. Муриков категоричен: в грядущем обществе массового потребления литературы не может быть. А. Филимонов, вынося приговор «гниющей свалке» постмодернизма, считает: «Литература – совершенно особенная область человеческой жизнедеятельности, лежащая обочь ( курсив мой –Т.Л.) идеологии, религиозных доктрин..» и в этом залог её будущего. В. Федоров, исходной посылкой которого является то, что «литературу создаёт читатель», верит, что у литературы есть будущее, но «не в этой жизни». Итог полемики отнюдь не оптимистичен: будущего у литературы якобы нет. Так ли это? Конечно, нет. В периоды тоталитаризма, эпохи перемен, жесткой цензуры всегда была есть и будет литература. Разве забылась или забудется когда-либо «История одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина, написанная полтора века назад? Разве исчезнет из отечественной и мировой литературы имя М.А. Булгакова с его «Собачьим сердцем», «Роковыми яйцами», «Театральным романом»? Такая литература не может погибнуть, – выйдет из подполья и возродится как феникс. Да и в катастрофические годы пере- и постперестройки на фоне огромного потока гламурного дерьма, хлынувшего на литературные развалы из фановых труб, появляются алмазные россыпи произведений крупнейшего фантастического сатирика с глубокой философской подоплёкой – Виктора Пелевина. Да, его не любят не столь успешные собратья по перу, пытающиеся втиснуться в поток хотя бы лонг-листов различных премий, его не признают последователи соц... и некоего нео- реализма. От него шарахаются в сторону проповедники богоискательской, как правило, псевдо- литературы. Пониманию малообразованного читателя, воспитанного на чтиве коммерческого детектива и фантастики массового тиража и карманного формата недоступна не только философия, но и сатира Виктора Пелевина. И здесь нельзя согласиться с точкой зрения В.Фёдорова, что литературу «формирует читатель», это примерно то же самое, что утверждать, что амёбы и микробы формируют цивилизацию». Народ утверждает иное: рыба гниёт с головы. А духовное разложение начинается с насаждаемой властями идеологии масскульта, то есть гниения. И в соответствии с законами физики должно быть и рождается противодействие.
Это сатирическая литература. Виктор Пелевин в романах, («Поколение П», «Empire V”, “t” и других) и особенно публицистике («Имена олигархов на карте родины», например) не только вскрывает язвы современной жизни, объясняет читателю, что же происходит в стране на самом деле, но и показывает и призывает к борьбе, к выходу из тупика, к сопротивлению. А духовное сопротивление – это исток гражданского сопротивления. Он, в отличие от многих других авторов, всегда ясно видит цель произведения, и эта цель, как правило, всегда значительна. Яркий пример тому –повесть «Затворник и шестипалый». Впрочем, и начинал он как остросоциальный писатель и остался верен этому направлению. Подождём роман «Рутения», выход которого объявлен издательством в этом году. Судя по названию, роман будет о России, а не об «ананасах в шампанском» как в недавней, (но, кстати, отнюдь не лучшей) его повести «Отель хороших воплощений».
Эта статья опубликована в журнале "Аврора", 2011, №5