9.
В комнате раздался телефонный звонок.
– Прикольный звук! Я думала – птички поют, – рассмеялась Света.
– Ага, соловьи. Специально выбирала, – кивнула Таня. – Алё? Да, папуль. У нас – слышно. Снайперы на крыше. Что? Ничего себе! Нет, мы не выходим. Собирались со Светой на Соборку, Дерибасовскую, но… позже пойдём, или завтра… Хорошо. Пока…
Положив телефонную трубку на кухонный стол, Таня сказала:
– Родители тебе привет передают.
– Спасибо. Что говорит папа?
– Сказал, мимо их дома проехал бронетранспортёр.
– Кошмар… Не верится.
– А ещё: люди, живущие в пятнадцатиэтажке, стоят на балконах с биноклями и фотиками… И возле «Мирного» огромная толпа.
– Не понимаю, зачем все идут смотреть на это? – воскликнула Света.
Таня встала с диванчика и подошла к холодильнику.
– Хочешь вина? У меня полбутылки «Саперави».
– Вроде не хочу… но буду.
Наливая вино в фужеры, Таня сказала:
– Вот так и люди – вроде не хотят, но смотрят. Чужая смерть притягивает бессознательно, как неизбежное будущее.
– Не понимаю, неужели людям не хватает других зрелищ?
– Это существо сказало: для людей нет большего зрелища, чем вид чьей-то смерти. Они подсознательно стремятся увидеть, как это происходит.
– Какое существо?
– Ну… Калиго Мемнон. Я даже не знаю, это она или он. Пусть будет она.
– Расскажи о ней, а то не договоришь никак, – попросила Света.
– Она сказала: всё происходит вовремя, но с задержкой на несколько секунд. Последние мгновения любого события удлиняются, и можно изменить его ход. Если бы люди научились наблюдать за происходящим, не раздражаясь, не паникуя, без нетерпения – они бы поняли суть последовательности событий, вытекающих из общей идеи о них. Люди могли бы приблизиться к более гармоничным, совершенным событиям…
– Не понимаю, что это значит?
– Я задала ей тот же вопрос. Она сказала: не надо торопиться и действовать вопреки главной идее о себе… Тут я окончательно запуталась – откуда мне знать наверняка – какая идея главная? И тогда мне показали… сон.
…Это был некрутой подъём в гору. Мы шли с Калиго Мемнон, и я чувствовала на себе дуновение ветра. Ярко светило солнце, и погода казалась приветливой, а воздух чистым, с тонким сладковатым запахом, давно знакомым мне. Мы поднялись на вершину горы, где за большими столами, накрытыми белыми скатертями, сидело множество людей. Они обрадовались нашему приходу, угощая фруктами. Давно забытый вкус! Я взглянула вниз с горы и увидела идеально круглой формы синее глубокое озеро. Повернулась к людям, чтобы спросить его название, но, увидев, что у них нет теней, не решилась.
– Полдень. Пора в путь, – послышался голос бабочки.
Мы очень быстро переместились в тёмное, пустое селение, но в момент этого перехода я ощущала его парадоксальную длительность. Возможно, дело не в тысячах километров, на которые мы якобы переместились, а во времени, через которое прошли. Там была вязкая атмосфера… В детстве я испытывала подобное ощущение, всякий раз, когда бежала и падала. До семи лет мои коленки и локти регулярно лечили зелёнкой, и всё потому, что моя внутренняя суть помнила, насколько быстро я умею бегать – намного быстрей, чем летит птица. Но физическое тело демонстрировало обратное, а вязкость земного воздуха заплетала мои ноги. Я бегала быстрее многих моих сверстников, но не так, как помнило что-то внутри меня. Это несоответствие удивляло, и однажды пришлось смириться с преобладанием физических законов Земли над моим представлением о собственной скорости перемещения…
…Заброшенное селение, в которое переместились мы с Калиго Мемнон, вызывало лёгкую дрожь. Страх отчетливо проявился во мне, когда мы вошли в большой квадратный внутренний двор. Там стояли деревянные, грубо сбитые лавки, а в середине двора был нарисован круг. Я вошла в него, и в тот же миг лавки заполнились тёмными фигурами. Это были те же самые люди – с горы, но похожие на собственные тени. Возле их ног бегал маленький чёрный пёс с крупным металлическим когтем. Они молчали. Поддавшись внутреннему порыву, я стала просить у них прощения.
– Простите меня, – шептала им, поворачиваясь всякий раз в строгом соответствии со сторонами света и склоняя голову.
Они встали, торжественно кивнули, промолвив в ответ: и ты прости нас. И… исчезли, а мы с бабочкой переместились к стенам неизвестного мне здания музея. К нему вела мраморная лестница. Ничем не примечательный музей – так мне показалось сначала. Но Калиго Мемнон предложила спуститься вниз – в подвал. Там меня ждал сюрприз – помимо красивых ваз, кувшинов, древней посуды, оружия и многочисленных бронзовых, серебряных, золотых и глиняных фигурок – больших размеров саркофаг. Мемнон с лёгкостью открыла его, сказав:
– Ложись.
Я легла в саркофаг, и за мной бесшумно закрылась крышка.
…Поначалу пришлось привыкать к темноте, но страшно не было. Калиго Мемнон мысленно разговаривала со мной, хотя саму её я не видела.
– Те люди, что за столом на горе – ваши истинные сущности, красивые, совершенные и бессмертные. В селении ты видела их земную ипостась, их бледное отражение, – рассказывала она.
– Но почему я извинялась перед ними, а они – передо мной?
– На Земле все друг другу причиняют страдания. Действием, словом, мыслью. Вы все виноваты друг перед другом, но многие даже не подозревают об этом.
– Странно… Люди – это тени… Я думала наоборот: люди – реальность, а наши души после смерти – фантомы, тени в царстве мёртвых, – мысленно ответила я.
– Люди – материализованные сущности Великой Идеи, и в силу грубых вибраций далеки от совершенства, а поэтому похожи на тени. Реальность… Оптический обман зрения давно доказан вашими учёными, но вы всё ещё пытаетесь называть реальностью то, что таковым не является.
– Я думала, наш мозг получает от сетчатки глаза информацию, наделяя её смыслом. Думала – мозг и являет нам реальность…
– Ты действительно знаешь, где твой мозг находится?
– В моей голове.
– Ты в этом уверена?
– Ну… меньше всего мне хотелось бы думать, что мой мозг находится не в моей голове.
– А если он не твой мозг, или вообще не мозг?
– Рисуется весьма волнующая и не совсем приятная картинка. Скажи, зачем я в саркофаге?
Калиго Мемнон не ответила, но во тьме проступили три световых пучка – размытый жёлтый свет, слишком яркий – белый плазменный, и глубокий синий. Подумав немного, я выбрала последний и… вдруг поняла, что теперь не лежу в саркофаге, а стою перед столбом синего света. Помедлив немного, вошла в него и в ту же секунду осознала себя американкой, женщиной-полицейским на просёлочной дороге. Мы с напарником стреляли в кого-то, в следующий миг меня убили, но я не умерла – осознала себя индуской средних лет в сари из золотистого шёлка. Я ухаживала за тяжелобольными, но когда поднесла чашу с травяной жидкостью умирающему юноше, картинка изменилась. Я смотрела с борта отплывающего корабля на мрачный берег, осознавая себя английской учительницей, спасающейся вместе с другими соотечественниками от эпидемии чумы, захватившей одну из колоний. Картинки менялись быстро. Я была русской сестрой милосердия во время первой мировой войны и восточной травницей, которую забили камнями женщины в чёрных одеждах, старой шаманкой какого-то племени, вызывающей дождь во время длительной засухи и горожанкой, пришедшей в подземную церковь-пещеру, чтобы помолиться у распятия величиной с человеческий рост…
Внезапно тональность видений изменилась. Более не осознавая себя человеком, я стала теннисным мячиком в руках маленького мальчика; огромным кварцевым кристаллом, сквозь который смотрели чьи-то глаза; чёрной пантерой, кормящей своих малышей; белой совой, прячущейся в листве дерева; большой птицей, парящей над заснеженной вершиной высокой горы, падающей под ноги многорукому существу с яркой точкой во лбу. Оно подняло меня, вернув телу человеческий облик, и приказало танцевать. Я танцевала с ним возле изящного, старинного фонтана на фоне полуразрушенного храма, и откуда-то знала замысловатые движения танца. На прощание многорукое существо подарило мне коричневый камень с глазом внутри. Камень превратился в дракона, ростом с небоскрёб, и я осознала себя во дворе древнего китайского дворца.
– Прыгай в мой глаз, – потребовал дракон.
Мне было страшно, но я прыгнула. Падала долго, но приземлилась на остров. Подняв голову, я увидела мощный вихрь, в центре которого открывалось величие космической иерархии. Я была точкой на острове – маленькой, никчёмной, но видела невероятно красивую архитектуру небесных сфер и существ, похожих на Калиго Мемнон. Я смотрела, не отрываясь, но вдруг осознала себя запертой в египетской статуе женщины в изумрудной одежде, помещённой под стекло в каком-то музее. Я глядела изнутри статуи на людей, глазеющих на меня и… стекло разбилось, рассыпавшись на мелкие кусочки. Я выпорхнула, какие-то люди пытались меня поймать, их лица были растерянными… Но я летела, летела, так быстро, насколько была способна. И… снова осознала себя женщиной в подземной церкви перед крестом-распятием. Голова распятого была опущена, тело будто из дерева… Но вот он медленно поднял голову, посмотрев перед собой, и я поняла – он живой! Наши глаза встретились и… что-то изменилось, будто его взгляд приблизил меня к себе, к своей душе, к той боли, которую он испытывал. Из моего горла вырвался крик. Я кричала от сострадания, осознав, что нахожусь в поле страдания, любви и сопереживания, в единении с Духом, в сопричастности к Вечности. Мне было чудовищно больно от чувств, переполнявших меня, казалось – ещё немного и сердце не выдержит… Кто-то взял меня в руки, велев успокоиться, и стало понятно, что я снова не человек – нечто вроде шарика на длинной тонкой верёвке. Меня подбросили, и каждая моя клеточка ощутила радость полёта. Передо мной открывалось невероятное зрелище – яркое, золотисто-белое вращающееся пространство, источавшее приятный, знакомый мне цветочный аромат, который вплетался в гармоничную музыку. Я спешила туда… спешила влететь внутрь этого мира, понимая: ещё чуть-чуть и буду дома, не на Земле, в моём настоящем доме, но… верёвка натянулась, и то, что было мной, с такой же скоростью помчалось в обратном направлении.
– Не бойся, но придётся узнать другую сторону жизни, – послышался голос Калиго Мемнон, и я упала в чёрное, плотное месиво.
Что собой представляет тот мир? Я не могла подняться из-за тел, наваленных на меня. Думала: мёртвые. Но они зашевелились. Оказалось, я нахожусь среди извивающихся, будто черви, людей, сложенных друг на друга, подобно брёвнам. Мы пытались подняться, но какая-то сила не давала даже приподнять голову, вдавливая весь клубок тел в твёрдое основание. Я ощутила себя не просто человеком, попавшим в невыносимые условия, а самим отчаянием. Мерзкий тлетворный запах этого мира проникал в каждый атом моего существа. Иногда виднелись далекие всполохи, похожие на мутный неоновый свет. Не знаю, сколько длилось это состояние, но в какой-то момент перестала чувствовать и… больше не находилась в этом страшном мире. Вокруг – чёрный безмолвный космос, а напротив меня – пульсирующий синий шар. Блестящий, живой… Я чувствовала его жизнь и созерцала… Не знаю, как долго созерцала, но он… вдруг открылся, превращаясь в книгу. На её страницах я увидела замысловатые иероглифы, в которых узнавала слова, хоть и не понимала их. Они были похожи на цветочные или геометрические узоры. Вся моя сущность устремилась к ним и, вспорхнув, словно бабочка к цветку, уместилась между буквами, так похожими на живые человеческие существа, среди которых находился мой сын. Я была совсем рядом с ним! Он улыбался, и всем своим существом я чувствовала его радость.
– Здесь каждая буква находится на своём месте. Даже если узор меняется, буквы и слова всегда занимают своё место. Так будет всегда, – услышала я голос Калиго Мемнон.
Мне хотелось ответить ей словами благодарности, но от полноты чувств я не могла сформулировать мысль. Напрягая зрение, пыталась напоследок рассмотреть её, зная, что она покидает меня, но вместо бабочки увидела зелёную ветвь акации и…
Таня замолчала.
– И что было потом? – нетерпеливо спросила Света.
– Проснулась…
– Фантастика!.. Я будто фильм посмотрела.
– Пока смотрела сон, у меня было тройственное ощущение.
– Как это?
– Будто чувствую всё – запах, вкус, эмоции, переживания, душевные терзания, физические страдания. И в то же время мой ум отстранённо анализирует каждую деталь увиденного, формирует образы, различает их, понимает сказанное, формулирует. И одновременно я – наблюдатель. Созерцаю движение моих чувств, видения, образы, всю целиком картинку. Наблюдаю без мыслей, эмоций, без какого-либо отношения к происходящему. Наблюдаю, иногда переключаясь на чувства или работу ума.
– У меня тоже иногда бывает такое! – удивлённо воскликнула Света.
– Как сказала Калиго Мемнон: нет ничего, что было бы не узнанным при определённых стечениях обстоятельств.
…На улице раздались длинные автоматные очереди. Женщины поспешили к окну, и в этот момент что-то взорвалось. Баб-бах! – звук ударился об оконные стёкла, заставив их дребезжать.
– Это что? – голос Светы задрожал.
Баб-бах! Баб-бах!
Автоматные очереди не прекращались. Баббах! – стреляли из гранатомётов… Баб-бах, баб-бах…
– Ну, вот… совсем скоро это закончится, – тихо произнесла Таня и вышла из кухни. Она направилась в спальню с фиолетовыми шторами, присела на кровать и, глядя на себя в зеркало, задумалась. Затем подошла к окну и прислушалась. На улице воцарилась тишина. Две минуты, пять, десять… тишина.
Женщина машинально вернулась к кровати и, взяв с тумбочки блокнот, открыла его, внимательно рассматривая записи.
– Что ты пишешь? – спросила Света, заходя в спальню.
– Я не пишу. Нашла набросок вчерашней сказки.
– И что там?
– Запах акации. Холст. Масло. Пустой подрамник.