Инсценировка сказки Гауфа

                К.Велигина

                ХОЛОДНОЕ СЕРДЦЕ
                Пьеса в двух частях
           По мотивам одноименной сказки Вильгельма Гауфа

                Действующие лица

Петер Мунк
Госпожа Мунк, мать Петера
Руди Сказочник, друг Петера
Дровосек
Лизбет, дочь дровосека

Стеклянный Человечек
Голландец Михель                лесные духи

Толстый Эзехиль
Долговязый Шлуркер              богачи города Шварцвальда
Король Танцев

Д`инер, окружной начальник
Хиггсон, лакей Петера
Хозяин трактира, посетители

Действие происходит в старинном Шварцвальде, в Швабии.
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
     1.
     Петер Мунк и Руди Сказочник сидят вечером в лесу, возле хижины угольщика, у костра.
     ПЕТЕР. Расскажи что-нибудь еще, Руди! Я так люблю твои сказки. А ты столько их знаешь. Веселое у тебя занятие: собирать сказки, баллады, песни. Ходишь себе по свету да бед не знаешь.
     РУДИ (улыбается). Нет, брат, уж коли взялся ходить по свету, как же тут не узнать бед! Свет – он ведь со всячинкой. И голодно бывает, и холодно, но ради новых сказок можно и потерпеть: они того стоят. Да и вообще – непоседа я! (Вздыхает). Не сидится мне на месте. Так и тянет из дому прочь: запоминать новые сказки, песни, легенды.
     ПЕТЕР. И как только они у тебя в голове умещаются!
     РУДИ. Веришь ли, сам не знаю. Знаю одно: что любишь, то и запоминается.
     ПЕТЕР (задумчиво). Плохое тоже запоминается, Руди. И чаще, чем хорошее.
     РУДИ. Что ж, и так бывает. Только лучше хорошее запоминать, чем плохое.
     ПЕТЕР. Если бы так легко было! Памяти ведь не прикажешь. (Мечтательно). И всё-таки хорошо тебе, Сказочник. Поешь, играешь на гитаре, сказки слушаешь, города видишь разные, знакомишься с новыми людьми. Чем не жизнь? И работать не надо. Поиграл на гитаре, спел несколько песен – и уже кошелек не пустой.
     РУДИ. Ну, за песню не каждый заплатит. Я ведь, Петер, и дрова колол, и крыши чинил, да и вообще по хозяйству много чего делал – работал, словом. А теперь вот иду домой, в Шварцвальд. Отдохну малость у матушки, запишу все свои новые сказки да песни – и опять в дорогу, за новыми.
     ПЕТЕР. Везет же тебе всё-таки! Расскажи еще что-нибудь. Когда мы теперь с тобой снова встретимся!
     РУДИ (смеется). Жадный ты, Петер! Я тебе сегодня столько сказок да всяких историй рассказал: хватит. Лучше ты расскажи мне, как живешь. Люблю новости.
     ПЕТЕР (уныло). Какие у меня тут новости, Руди! Всё по-старому. Кто я такой? Обыкновенный угольщик. Сижу себе в лесу, как сова. Только по воскресеньям да в праздники свободен. (С улыбкой). Ну, тогда, конечно, другое дело. Иду себе в город, отмытый добела, нарядный, в отцовской куртке серебряными пуговицами, в новехоньких красных чулках… (Снова хмурится). Да и тут неладно выходит. Сперва люди видят меня, думают: что за видный парень - и собой хорош, и одет красиво! А как приглядятся, так рукой махнут: мол, а, да это всего-навсего Петер Мунк, угольщик! (Решительно). Нет, Руди, стекловарам, часовых дел мастерам, даже музыкантам куда лучше живется! А плотовщики, что сплавляют бревна по Рейну в Голландию! Ну, просто глаз от них не оторвешь. Как явятся, бывает, в город на праздник – все в серебряных цепочках да пряжках, при золоте. Трубки кёльнские покуривают, ругаются по-голландски. Эх, вот уж молодцы ребята! Это тебе не углежоги. Говорят, они золото просто лопатой гребут. (Понизив голос, доверительно). А еще говорят, будто им помогает сам Голландец Михель из шварцвальдского леса. Только это такая нечисть, с которой крещеному человеку лучше не связываться. Жаль! А еще знаешь, если зайти в трактир, так там всегда Толстый Эзехиль, Долговязый Шлуркер да Король Танцев…
     РУДИ. Э! Этих я давно знаю. Все они богаты. Эзехилю везет в кости, всегда выигрывает, Долговязый тоже не знает, куда деньги девать, а Король Танцев хоть и хорошо танцует, да только как-то невесело. Не зажигают его пляски. Да и первым двоим чего завидовать? Ведь они от своего богатства никакой радости не получают. А коли радости не получаешь, так и с другим ее не разделишь. А раз так, на что и богатство?
     ПЕТЕР (с досадой). А этот уголь мне на что? (Кивает на угольную яму). Нет, Руди, будь у меня деньги, я бы с другими щедро делился: ведь я сам знаю, что такое бедность. Ну, и себя бы, ясное дело, не забыл. Поездил бы по свету, поглядел на всякие чудеса, о которых ты мне рассказывал. Всё-таки мне уже восемнадцать лет.
     РУДИ. Да, и родился ты в воскресенье. Слушай-ка! А почему бы тебе не попытать счастья у Стеклянного Человечка? Он ведь тоже лесной дух, только добрый, а не злой, как Голландец Михель. И как раз помогает тем, кто родился в воскресенье.
     ПЕТЕР (с воодушевлением). Да, я знаю! Он невелик ростом и всегда показывается людям в островерхой шляпе с широкими полями, в курточке, шароварах, красных чулочках. И вся его одежда словно сделана из мягкого стекла! (Хмурится). Только я, Руди, не могу к нему идти. Видишь ли, хоть я и родился в воскресный день, но не помню заклинания, которое надо произнести, если хочешь поговорить со Стеклянным Человечком. А без заклинания он нипочем не появится.
     РУДИ. Да что ты? Ну-ка я спою тебе сейчас одну песню, а ты слушай.
     Играет на гитаре и поет.
     Под косматой елью,
     В темном подземелье,
     Где рождается родник, -
     Меж корней живет старик.
     Он неслыханно богат,
     Он хранит заветный клад.
     Кто родился в день воскресный,
    Получает клад чудесный.*
    ПЕТЕР (встрепенувшись). Так это же оно и есть, то самое заклинание, Руди! (Обнимает Руди). Вот здорово! Ты настоящий друг. И я тебе никогда этого не забуду. Только бы мне выучить слова…
     РУДИ (весело). За чем же дело стало? Будем вместе петь эту песню, пока ты не выучишь слова. Ну, давай!
     ОБА (поют).
     Под косматой елью,
     В темном подземелье,
     Где рождается родник,
     Меж корней живет старик…
    
     Голоса постепенно затихают, удаляются. Темнота.

     2.
     Комната в доме дровосека. За стенами жилища слышны звуки грозы, шум ливня. Лизбет накрывает на стол. Ей 18 лет.
     Входит дровосек, весь мокрый от ливня и запирает за собой дверь.
     ЛИЗБЕТ (быстро подходя к нему). Ох, батюшка, как хорошо, что вы пришли! До чего я за вас боялась! Такая непогода в лесу. Давайте скорей ваш плащ, я его у печки высушу. И садитесь за стол: ужин готов, и всё гор`ячее.
     ДРОВОСЕК (целует ее в лоб). Ты у меня умница, Лизбет! А непогода и впрямь здорово разыгралась. К ночи непременно будет буря. Опасно в такую ночь заблудиться в лесу прохожему. Мне-то что – я дровосек, весь наш лес знаю. А обычному человеку в этакую бурю заблудиться ничего не стоит. Если же он всё-таки и выйдет из леса, то до этого натерпится страхов, можешь мне поверить!
     ЛИЗБЕТ (с мягкой улыбкой). Верю, батюшка. Но, мне кажется, хоть вы и дровосек, всё равно страху натерпелись.
     ДРОВОСЕК (смеется). Верно, дочка! Натерпелся. Хорошо, гроза только еще началась. А уж что дальше будет…
     Стук в дверь. Отец и дочь переглядываются.

• (Стихи переведены С.Маршаком)

     Не бойся, Лизбет. Михель Голландец никогда не придет к таким, как мы. Это, верно, обычный путник, застигнутый грозой. Я сам открою.
     Открывает дверь. На пороге стоит Петер Мунк. Он в праздничной одежде, но весь промок.
     Здравствуйте, молодой человек! Добро пожаловать. Доченька, поставь еще один прибор.
     Запирает дверь за вошедшим Петером.
     ПЕТЕР. Добрый вечер, хозяин! (Лизбет.) Здравствуйте, сударыня.
     ЛИЗБЕТ. Добрый вечер, мой господин. (Приветливо улыбается). Садитесь поближе к печи да обсушитесь; я подам вам горячее пиво и ужин.
     ПЕТЕР (робея, но улыбаясь ей в ответ). Сердечно вам благодарен. Где-то я вас уже видел. (Дровосеку). И вас, сударь. Ах, да, в церкви! На прошлой неделе мы там были с моей матушкой с моим другом Руди Сказочником. Тогда я и заметил вас. Руди мне сказал: это дровосек Курт Грюн со своей дочерью Лизбет. И добавил: это самая красивая, умная и добрая девушка во всём Шварцвальде…
     Смущенно умолкает. Лизбет тоже смущена.
     ДРОВОСЕК (весело). Верно сказано, сынок! Моя Лизбет такая, дай ей Господь здоровья. И Руди Сказочника мы знаем. Славный малый! А какие песни поет, заслушаешься. Да вы садитесь.
     Петер садится у печи. Лизбет подает ужин ему и отцу. Столик Петера и стол, за которым сидят отец с дочерью – рядом, так что хозяева и гость могут свободно беседовать.
     Вы, должно быть, в лесу заблудились?
     ПЕТЕР (ест и пьет). Да, господин Грюн. Видите ли, я Петер-угольщик из Шварцвальда. Ходил в другую часть города, в окружную канцелярию; хотел напомнить начальству, что моя мать вдова, и я ее единственный сын. Всё исполнил и решил вернуться домой лесом – так ведь ближе. Думал добраться домой засветло – не вышло. Вот и заблудился.
     ДРОВОСЕК. Ничего, завтра я вас выведу из леса. Сегодня-то уж никак не выйдет. Слышите, буря ломает деревья? Говорят, в такие вот грозовые ночи Голландец Михель рубит себе деревья для нового плота.
     ПЕТЕР. Голландец Михель?
     ДРОВОСЕК. Да. Его ведь считают хозяином здешнего леса. Ох, и много он бед успел натворить! Я еще мальчиком слышал о нем от своего деда. Ведь как, сынок, говорят? Будто сто лет назад не было народа честнее шварцвальдцев. Это теперь они совсем испортились. Молодые парни нынче так пьют и ругаются, что просто оторопь берет. И во всём Голландец Михель виноват. А началось всё так. Сто лет назад жил один богатый лесоторговец. Было у него много работников. А однажды новый появился – рослый этакий детина. И такой он оказался силач, что когда рубили деревья, управлялся за троих, а если бревно с одного конца поднимали шестеро, за другой брался он один. Звали его Михель.
     Порубил он с полгода лес, явился к хозяину и говорит: мол, хватит мне рубить лес. Хочу я посмотреть, куда уплывают мои бревна. Не отпустите ли вы меня разок с плотами?
     Работник он был редкий, лесоторговец им очень дорожил и согласился. А Михель и лесу такие бревна принес, что всех даже страх взял – до того они были огромные. И где он только их срубил? Связал он себе плот и говорит: «На нем я и поплыву. Остальные-то, как щепочки, а этот как раз по мне». Хозяин обрадовался: сразу понял, что за те бревна можно выручить много денег. Хотел он дать Михелю пару сапог в награду, да тот свои принес, высотой почти с человека.
     И пошли плотовщики с Михелем по реке до самого Кёльна, где всегда сбывали свой груз. Тут Михель стал над ними смеяться. «Ну и купцы, - говорит. – Не понимаете своей выгоды! Кёльнцы скупят у вас лес за полцены, а потом перепродадут дороже в Голландию. Давайте мелочь продадим здесь, а большие бревна сами отвезем в Голландию, и всё, что выручим сверх обычной цены, пойдет в наш карман». Ну, ясное дело, плотовщики люди простые, согласились: кому хотелось Голландию повидать, кому денег побольше взять. И пошли они дальше вниз по Рейну в Роттердам. Там им цену предложили вдвое больше прежней. Михель поделил выручку: четверть лесоторговцу, остальное – плотовщикам. И пошли они гулять по трактирам, пить, да золотом звенеть. С той поры стала Голландия раем наших плотовщиков, а Михель – их повелителем. Появились у людей деньги, а с ними – сквернословие, дурные нравы, игра да пьянство.
     Когда же правда вышла наружу, Голландец Михель, как его прозвали, как в воду канул. Но говорят, он и поныне жив – и рубит в здешних лесах самые огромные ели, и продает бревна в Голландию. И если на корабль попадает хотя бы одна доска от тех бревен, тот корабль непременно тонет. Только люди в это не верят, считают сказкой. Именно поэтому нынче столько кораблекрушений. Еще говорят, что Михель может дать человеку богатство, да только ценой его грешной души, и что, мол, Толстяк Эзехиль, Долговязый Шлуркер и Король Танцев продались ему. Вот бы не хотел я быть на их месте!
     ПЕТЕР (невольно ежась). Я тоже не хотел бы.
     ЛИЗБЕТ. Не дай Бог!
     ДРОВОСЕК. Ну, пожалуй, мы засиделись. Пора спать. Как ваше платье, господин Мунк?
     ПЕТЕР. Спасибо, оно высохло, господин Грюн.
     ДРОВОСЕК. Вот и хорошо. (Лизбет). Спасибо за ужин, дочка! Постели-ка господину Петеру вон на той широкой лавке, да и ступай спать. А я прямо сейчас пойду. Ох, и устал сегодня!
     ЛИЗБЕТ. Доброй ночи, батюшка. Я всё сделаю.
     ПЕТЕР. Доброй ночи, господин Грюн.
     ДРОВОСЕК. Доброй ночи.

     3.
     Солнечное утро. Петер Мунк идет по лесу.
     ПЕТЕР (сам себе). Ах, Лизбет! Какая красавица! И как скромна. Ни одного лишнего слова, взгляда. А как чудесно она улыбается! Господи, я просто влюблен в нее. И я ей тоже по сердцу, я сразу это понял. Даже самый скромный взгляд набожной девушки может сказать так много! Мы с ней – точно две флейты, которые играют одну и ту же мелодию. (Мечтательно вздыхает). Правда, я еще молод, чтобы просить ее руки, но это не большая беда. О, Лизбет! Года через два, когда я буду уже очень богат, мы обязательно поженимся! Я осыплю тебя золотом, мой ангел! Вы с отцом будете жить в моем доме в богатстве и почете. Да, да, так и будет. Моя матушка тоже будет жить с нами, и всем нам будет очень хорошо!
     Кружится на месте, подбрасывает вверх шляпу и ловит ее.
     (Строго). А ну-ка, стой, Петер Мунк! Хватит вертеться! Ты идешь на серьезное дело, не забывай. (Надевает шляпу и поправляет ее). Вспомни-ка лучше заклинание. Под косматой елью, в темном подземелье, где рождается родник…
     Неожиданно из-за деревьев выходит Михель Голландец в одежде плотовщика, в высоких сапогах, с багром в руке. Он молча шагает рядом с Петером.
     (в страхе, в сторону). О, Господи! Сердце так и упало. Это же он, Голландец Михель!
     МИХЕЛЬ (глухим голосом). Петер Мунк, зачем ты пришел сюда, на Еловый Бугор?
     ПЕТЕР (стараясь говорит беззаботно). Доброе утро, земляк. Я просто-напросто иду к себе домой.
     МИХЕЛЬ. Петер Мунк! Через эту рощицу твой путь не лежит.
     ПЕТЕР (в сторону). Никогда бы не подумал, что лесную чащу можно назвать рощицей! (Михелю). Ну да, это не совсем прямой путь. Но сегодня жарко, вот я и подумал, что мне здесь будет попрохладней.
     МИХЕЛЬ (ударяя багром о землю). Не лги, Петер-угольщик! Не то я уложу тебя на месте вот этим багром. Думаешь, я не знаю, что ты идешь к стеклянному гному? Это глупая затея. Он скупердяй и много не даст, а если кому и даст, тот не возрадуется. (Мягче). Ты, Петер, горемыка, и мне от души тебя жаль. Такой славный малый мог бы заняться чем-нибудь получше, а не просиживать целые дни возле угольной ямы! Другие так и сыплют талерами да дукатами, а ты едва можешь наскрести несколько грошей. Что это за жизнь!
     ПЕТЕР. Ваша правда, жизнь незавидная, ничего тут не скажешь.
     МИХЕЛЬ. Ну, вот видишь. А для меня это сущий пустяк – дать тебе денег. Я уже не одного такого молодца вызволил из нужды, не ты первый. Скажи, сколько сотен талеров тебе понадобится для начала?
     Вытаскивает большой кошелек и встряхивает его. Слышен звон монет.
     ПЕТЕР (прибавляя шагу). Большой спасибо сударь, только с вами я не хочу иметь дело; ведь я вас узнал!
     МИХЕЛЬ. Ты пожалеешь об этом, Петер. На лбу у тебя написано и по глазам видно: меня тебе не миновать. Да не спеши так, послушай разумное слово. Вот уже и граница моих владений!
     Петер бежит и перепрыгивает через «границу» - небольшую канаву. Михель бросает в него багор.
     ПЕТЕР (уворачиваясь, с торжеством). Не попали!
     МИХЕЛЬ. Ты еще вспомнишь обо мне!
     Уходит.

     4.
     Петер в лесу. Подходит к большой ели.
     ПЕТЕР. Уф! Насилу добрался. И оставил Голландца с носом.
     Делает несколько глубоких вдохов и выдохов.
    
     Отдышался, кажется. Пора. (Торжественно произносит).
     Под косматой елью,
     В темном подземелье,
     Где рождается родник, -
     Меж корней живет старик.
     Он неслыханно богат,
     Он хранит заветный клад.
     Кто родился в день воскресный,
     Получает клад чудесный!
     ГОЛОС ИЗ-ЗА ЕЛИ. Хотя ты и не совсем верно произнес заклинание, Петер-угольщик, но я тебе покажусь, так и быть.
     Появляется Стеклянный Человечек. Он седой, у него длинная белая борода. Его  одежда словно сделана из расплавленного, еще не остывшего стекла. Петер снимает шляпу и кланяется ему.
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Так значит, тебе повстречался этот разбойник Голландец Михель? Я помешал ему догнать тебя.
     ПЕТЕР. Благодарю, господин Хранитель Клада. А то я, было, здорово испугался.
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Садись, отдохни.
     Садится на пригорок и закуривает стеклянную трубку. Петер садится рядом.
     (Гордо, указывая на трубку). Между прочим, это не какой-нибудь табак, а чистейшие сосновые иголки! Итак, дружок, что у тебя ко мне за дело?
     ПЕТЕР. Да вот, видите ли, господин Хранитель Клада… Я пришел сюда, чтобы просить у вас совета и помощи. Уж больно мне худо живется. Угольщик ведь угольщиком и останется, а, между тем, я так молод! Вот и подумал, что из меня может выйти кое-что получше. Как посмотрю на других: ну и нажились же они за самое короткое время! Взять хотя бы Эзехиля или Короля Танцев. У них же денег куры не клюют!
      ЧЕЛОВЕЧЕК (серьезно). Петер! Об этих двух я и слышать не хочу. Какая им польза от того, что они сейчас и еще несколько лет будут считаться счастливыми, а потом станут тем несчастнее? Не презирай свое ремесло. Твой отец и дед были достойными людьми, а ведь и они были угольщиками, Петер Мунк! Не хотел бы я думать, что тебя привела сюда любовь к безделью.
     ПЕТЕР. Нет, господин Хранитель Клада. Я ведь знаю: безделье – мать всех пороков. Просто я не хочу больше быть угольщиком. Мне по душе другое занятие. Угольщик – самый ничтожный человек на земле. То ли дело стекловары, плотовщики, часовых дел мастера. Те будут попочтенней.
     ЧЕЛОВЕЧЕК (задумчиво). И что вы, люди, за странное племя! Редко кто из вас бывает доволен тем, что имеет. Ну, станешь ты стекловаром, так тебе сразу захочется торговать лесом; начнешь торговать лесом, передумаешь: потянет в лесничие или в окружные начальники. Впрочем, будь по-твоему! Если ты мне пообещаешь прилежно трудиться, Петер, я помогу тебе зажить получше. Всякому, кто родился в воскресенье и сумел найти ко мне дорогу, я исполняю три желания. В первых двух он волен, а в третьем я могу ему и отказать, если его желание безрассудно. Пожелай и ты себе что-нибудь, но сперва подумай хорошенько.
     ПЕТЕР (в восторге). Ура! Вы самый лучший Стеклянный Человечек в мире, настоящий Хранитель Клада! И сами сущий клад. А думать мне нечего, ведь я уже давно всё придумал. Я хочу уметь танцевать лучше Короля Танцев и всякий раз приносить с собой в трактир столько же денег, сколько их с собой у Толстяка Эзехиля.
      ЧЕЛОВЕЧЕК (гневно). Глупец! Что за пустое желание: хорошо танцевать и выбрасывать деньги на игру в кости! Безмозглый ты человек, что пользы тебе и твоей бедной матери, что ты будешь плясать в трактире и оставлять там все деньги, как оставляют их Эзехиль и ничтожный Король Танцев? Всё остальное время ты будешь по-прежнему терпеть нужду. (Хмурясь). Я исполню еще одно твое желание, но на этот раз – слышишь меня? – изволь подумать как следует!

      ПЕТЕР (помолчав). Ну, тогда я желаю себе самый лучший стекольный завод во всём Шварцвальде, со всем, что положено, а также деньги, чтобы им управлять!
     ЧЕЛОВЕЧЕК. И всё? Неужели больше ничего, Петер?
     ПЕТЕР. Ну, можно еще лошадь и повозочку…
     ЧЕЛОВЕЧЕК (разбивает трубку о камень). О, глупый, глупый Петер-угольщик! Лошадь! Повозочку! Да ума, обыкновенного ума – вот, чего тебе следовало пожелать. Простого человеческого разумения, а не лошадь и повозочку! (Смягчаясь). Ну, да не печалься. Постараемся сделать так, чтобы это не пошло тебе во вред. Твое желание иметь завод не так уж глупо. Хороший стекольный завод прокормит своего владельца. Но вот ума бы тебе еще!
      ПЕТЕР. Но, господин Хранитель Клада, у меня ведь остается третье желание. Вот я и мог бы пожелать себе ума, раз мне его не достает.
      ЧЕЛОВЕЧЕК. Нет уж! Тебе еще не раз придется туго, и ты будешь рад-радехонек, что у тебя есть в запасе еще одно желание.
      Протягивает Петеру мешочек.
      Здесь две тысячи гульденов, и не вздумай потом просить у меня еще. Три дня назад умер владелец стекольного завода, что в нижнем лесу. Сходи туда завтра утром и предложи наследникам свою цену. Смотри, трудись прилежно, а я время от времени стану навещать тебя и помогать тебе советом и делом, раз уж ты ума себе не выпросил. Но говорю тебе не шутя: твое первое желание никуда не годилось. (Грозит пальцем). Не вздумай зачастить в трактир, это еще никого не доводило до добра.
     Достает новую стеклянную трубку, закуривает сосновые иглы. Петер встает.
     (Тоже вставая, ласково). Ну, до встречи, Петер. (Пожимает Петеру руку). Я знаю, тебе понравилась Лизбет, дочь дровосека. Ты ей тоже понравился. Она чудесная девушка, постарайся стать достойным ее любви. Прощай. Ступай домой, твоя матушка ждет тебя.
     Исчезает.
     ПЕТЕР. До свидания… уже исчез. Но всё равно. Огромное спасибо, господин Хранитель Клада! Я теперь богат! Я богат!

     4.
     Трактир. За столом сидят Толстяк Эзехиль, Король Танцев и Долговязый Шлуркер.
     ЭЗЕХИЛЬ (с досадой). Куда провалился Петер Мунк? Мне без него в кости не играется!
     КОРОЛЬ ТАНЦЕВ. Да, видно нынче Петеру не до игры. А ведь как в гору-то пошел поначалу, когда нашел клад в лесу! И завод себе стекольный купил, и новый дом. И танцевать стал лучше меня! Правда, ему скоро надоел его завод, и он зачастил в трактир. Но всё равно продолжал жить расточительно.
     ШЛУРКЕР (лениво). Жить расточительно! Да он просто швырял нищим деньги направо и налево! А уж своего дружка, этого бродягу Руди, собирателя сказок, так совсем задарил. Как будто от бедняков может быть какой-то прок! Эй, хозяин, еще пива!
     Хозяин приносит пиво и уходит.
     КОРОЛЬ ТАНЦЕВ. И всё встречает с этой девушкой, с Лизбет. Красавица, конечно, и строгих правил, только бедна.
     ШЛУРКЕР. Что ж, бедной женой легко управлять, если сам богат. Только я слышал, Петер свалял дурака со своим заводом. Стекло-то ему делали, да только он не знал, куда его сбывать. У него нынче весь завод забит этим стеклом, и никому оно не нужно. Нет, господа, с обычного клада нипочем не разживешься, особенно если не иметь покупателя для своего товара и всё проматывать на нищих и бродяг.
     ЭЗЕХИЛЬ. Тс-с! (Понижает голос). Клад-то, говорят, был непростой: Петер получил его от Стеклянного Человечка с Елового Бугра. Да только он, вроде как, с этим Человечком на днях рассорился. Тот пришел помочь ему советом, а Петер хвать его за шиворот и кричит: мол, подай мне дважды по сто тысяч талеров и дом! А Человечек-то владыка леса. Ну, и обратился расплавленным стеклом, и обжег Петеру руку. А сам исчез. Это мне ведунья Марта рассказала: своими глазами видела.
      Шлуркер и Король Танцев хохочут.
     ШЛУРКЕР. Ай да Петер! Нечего сказать, вежливый и благодарный человек! А впрочем, напрасно он связался с этим лесным скрягой. Мы-то с вами знаем, кто НАСТОЯЩИЙ владыка леса. Уж он-то богат на самом деле. То-то я смотрю, Петер Мунк в последние дни всё с перевязанной рукой ходит. А в городе толкуют, будто у него множество долгов, и вот-вот окружной начальник пустит его имущество с аукциона.
     ЭЗЕХИЛЬ. Тише! Вон Петер идет.
     Петер подходит к столу. Его рука перевязана.
     Добрый вечер, Петер.
     ПЕТЕР. Добрый вечер, господа. Хозяин, кружку рейнского красного! Сыграем, Эзехиль?
     ЭЗЕХИЛЬ. Сам видишь, твое место свободно. Садись!
     Начинают играть в кости. Хозяин приносит вино.
     КОРОЛЬ ТАНЦЕВ (учтиво). Что у тебя с рукой, Петер?
     ПЕТЕР. Недавно обжег на стекольном заводе.
     Пьет вино, играет.
     ШЛУРКЕР (вкрадчиво). Ты стал много пить, Петер.
     ПЕТЕР. Может быть. Но у меня не стало от этого меньше денег. И танцевать хуже я не стал.
     КОРОЛЬ ТАНЦЕВ. Это верно. Правда, с обожженной рукой не спляшешь.
     ШЛУРКЕР (смеясь). Зато проиграешь нашему Эзехилю!
     ЭЗЕХИЛЬ. Вряд ли. Что-то Петеру сегодня везет! Да, крупно везет!
     ПЕТЕР (входя в азарт). Хозяин! Бутылку рейнского!
     КОРОЛЬ ТАНЦЕВ. Целую бутылку? Не много ли тебе будет?
     ПЕТЕР. Я вас угощу! Пейте все сегодня!
     Хозяин приносит вино и разливает его по небольшим кружкам.
     ШЛУРКЕР (отодвигая свою кружку). Не хочу мешать вино с пивом. (Осторожно). Петер, так это слухи, будто твой завод продают?
     ПЕТЕР. Ты стал любопытен, Шлуркер.
     Пьет и играет.
     ЭЗЕХИЛЬ. Черт, как тебе везет, Петер! Попробую еще разок – вот мои последние пять гульденов. Но если и теперь проиграю, всё равно продолжим, и ты мне, Петер, дашь взаймы из своего выигрыша. Честный человек всегда помогает ближнему.
     ПЕТЕР. Изволь, хоть сто гульденов. Ты мне порядочно проиграл, Эзехиль.
     Снова бросают кости.
     ЭЗЕХИЛЬ. Выигрыш твой! Давай мне взаймы.
     Внезапно появляется Михель Голландец. Он подходит и встает за спиной у Петера.
     МИХЕЛЬ. Всё! Это была последняя ставка.
     Никто не видит Михеля, кроме Петера. Петер вздрагивает и роняет деньги.
     ЭЗЕХИЛЬ. Эй, Петер!
     ПЕТЕР (слабым голосом). Что?
     ЭЗЕХИЛЬ. Дай же мне взаймы!
     ПЕТЕР. Да, да, сейчас. (Роется в карманах; в сторону). Черт, где же деньги? Ведь я столько выиграл! (В ужасе). Бог мой! Да ведь я пожелал, чтобы у меня всегда было столько денег, сколько их у Эзехиля. А у него сейчас ни гроша нет. О, Господи!
     МИХЕЛЬ. Доигрался ты, Петер Мунк. Конец твоему барскому житью. Нечего было клянчить деньги у гнома. Теперь сам видишь: тебе следовало послушаться меня. Жаль мне тебя: сейчас намнут тебе бока. Но завтра я целый день буду на Еловом Бугре. Приходи. Стоит тебе только позвать, и я появлюсь.
     Исчезает. Петер закрывает лицо руками.

     5.
     Избитый Петер полулежит дома на диване. Мать, госпожа Мунк, плача, хлопочет около него.
     ГОСПОЖА МУНК. Я же говорила тебе, сыночек, не играй. И за что нам такие беды! В понедельник всё пойдет с молотка, иначе тебя отведут в долговую тюрьму…
     Плачет.
     ПЕТЕР. Ничего, матушка. Мы поселимся у тетушки Греты, матери Руди.
     ГОСПОЖА МУНК. У Греты! Конечно, придется у Греты. Больше нас никто к себе не пустит.
     ПЕТЕР. Может, я еще поправлю свои дела, матушка.
     ГОСПОЖА МУНК. Ах, сынок, сынок! Не найдешь же ты клад в лесу дважды в своей жизни.
     ПЕТЕР (не выдержав, плачет). Лучше бы я вовсе не находил никакого клада! Я был куда счастливее, когда жил в лесу. Вы приносили мне поесть, матушка, а я жег уголь, любовался лесом, и Руди приходил рассказывать мне сказки и петь песни.
    ГОСПОЖА МУНК. Человек никогда не бывает доволен тем, что имеет, Петер.
    ПЕТЕР. Это я уже знаю. Но почему? Почему?
    ГОСПОЖА МУНК. Потому что мы всегда хотим большего. Что имеем, не храним, потерявши – плачем. Уж так жизнь устроена. Пока что-нибудь не потеряешь, не оценишь того, что имел.
     ПЕТЕР (тихо). Лизбет… Я теряю ее. Я всё теряю, матушка!
     Плачет в объятиях матери.

                ЧАСТЬ ВТОРАЯ

     1.
     Петер на Еловом Бугре.
     ПЕТЕР (зовет). Господин Голландец Михель!
     Из-за деревьев выходит Михель.
     МИХЕЛЬ. А, явился! (Смеется). Вовремя. А не то содрали бы шкуру и продали кредиторам! Ну, да не тревожься, все твои беды, как я уже говорил, пошли от Стеклянного Человечка, этого гордеца и ханжи. Уж если дарить, то щедрой рукой, а не как этот сквалыга. Пойдем ко мне домой, может, столкуемся.
     ПЕТЕР. Где же ваш дом?
     МИХЕЛЬ. А вот.
     Указывает на обычный дом, который вдруг появляется за деревьями. Оба входят внутрь.
     Садись за стол, будешь гостем. Вот вино и закуска, угощайся! Тебе бы, Петер, нужно развеяться после всех твоих неприятностей. Например, поездить по свету. Я ведь знаю, ты любишь путешествовать, просто до сих пор у тебя не было такой возможности.
     Оба садятся за стол.
     ПЕТЕР. Да, господин Михель, я люблю путешествовать. И мне очень хотелось бы увидеть другие земли.
     МИХЕЛЬ. Увидишь. Но тут небольшая загвоздка, приятель. Всё дело в твоем сердце. Ты, наверно, заметил: стоит ему, глупому, забиться чаще обыкновенного, и ты уже сам не свой. А всякие там несчастья, оскорбления чести… зачем смышленому парню беспокоиться из-за таких пустяков? Ответь, что` у тебя болело, когда вчера в трактире тебя обозвали мошенником и негодяем? Что болело сильнее всего, когда плакала твоя мать, и сам ты плакал? Что не давало тебе покоя, пока окружной начальник описывал всё твое имущество? Руки, ноги, голова?
     ПЕТЕР (тихо). Сердце.
     Прикладывает руку к сердцу.
     МИХЕЛЬ. Вот именно, сердце. Ты отдал нищим не одну сотню гульденов, а что толку? Они призывали на тебя благословение Божье, желали здоровья – ну и что? Стал ты от этого здоровее? Половины этих денег хватило бы на то, чтобы держать при себе врача. Благословение Божье! Отличное благословение, когда у тебя описывают имущество, а самого выгоняют на улицу! А что заставляло тебя лезть в карман, когда нищий просил подаяния? Сердце, опять-таки сердце. Как говорится, ты принимал всё слишком близко к сердцу.
     ПЕТЕР. Но разве можно от этого отвыкнуть? Вот и сейчас, как я ни стараюсь успокоиться, мое сердце отчего-то колотится и болит…
     МИХЕЛЬ (смеется). Где уж тебе, бедолаге, с ним сладить! А вот у меня бы получилось. Вот, что, дружище: отдай-ка ты мне эту вещицу, и увидишь, как тебе сразу станет легко.
     ПЕТЕР (в ужасе). Отдать вам мое сердце? Но ведь я тогда сразу умру! Ни за что.
     МИХЕЛЬ (усмехается). Конечно, если бы кто-нибудь из ваших господ хирургов вздумал  вынуть сердце из твоей груди, ты бы умер на месте. Но я делаю это совсем по-другому. Убедись сам.
     Раскрывает шкаф, на полках которого стоят склянки с сердцами. На каждой склянке ярлык. Петер медленно походит к шкафу.
     ПЕТЕР (читает ярлыки). «Сердце окружного начальника». (Встрепенувшись). «Сердце Толстяка Эзехиля»? Так значит, это правда?
     МИХЕЛЬ.  Как видишь. Читай дальше.
     ПЕТЕР. «Сердце Короля Танцев». «Сердце Долговязого Шлуркера»… раз… два… пять… восемь… (Считает про себя). Тридцать пять сердец! И ведь их хозяева – самые почтенные люди в округе. Но как же…
     Медленно, в страхе отступает от шкафа.
     Что же… что у них теперь вместо сердца?
     Михель берет с полки каменное сердце и показывает Петеру.
     МИХЕЛЬ (с гордостью). А вот это!
     ПЕТЕР. Вот оно что! Сердце из мрамора… (Осторожно дотрагивается до каменного сердца). Но послушайте, господин Михель, ведь от такого сердца, должно быть, очень холодно в груди?
     МИХЕЛЬ. Не очень. И это приятный холод. Подумай сам, на что человеку горячее сердце? Зимой оно тебя не согреет. Хорошая вишневая наливка согревает сильнее, чем самое горячее сердце. А летом, когда все изнывают от жары, это сердце дает удивительную прохладу. Но главное: ни тревога, ни страх, ни сострадание, ни прочие вредные чувства не касаются этого сердца. До камня ведь не достучишься, как ни старайся. Очень практичная вещь! Особенно в наше время.
     ПЕТЕР (приходя в себя). И это всё, что вы можете мне дать? Я надеялся получить деньги, а вы предлагаете мне камень.
     МИХЕЛЬ. Ну, я думаю, ста тысяч гульденов тебе на первых порах хватит. Если ты с умом распорядишься ими, то вскоре станешь миллионером, да не на несколько лет, а на всю жизнь!
     ПЕТЕР (в изумлении и восторге). Сто тысяч?! Целых сто тысяч? (Ударяет себя рукой по груди). Да перестань же ты, сердце, так бешено колотиться! Скоро мы с тобой расстанемся. Так и быть, Михель! Давайте мне камень и деньги и вынимайте, как умеете, этого колотилу. Я вам полностью доверяюсь.
     МИХЕЛЬ (очень дружески). Я знал, что ты парень с головой. Пойдем к столу, отметим принятое тобой разумное решение, а точнее, нашу сделку! После этого я отсчитаю тебе деньги.
     Идут к столу. Темнота.

     2.
     Две комнаты в богатом доме Петера Мунка. Петер сидит за столом в одной из двух смежных комнат вместе с Д`инером, окружным начальником. Он очень богато одет. Обстановка обеих комнат также богата, но чувствуется отсутствие уюта.
     ПЕТЕР (продолжая рассказ). Да, такие вот дела, господин Динер. Уверяю вас: почти три года я колесил по свету, и могу сказать лишь одно: он везде одинаков. Не стоило и уезжать из Шварцвальда. (Лениво). Ну, что такое все эти чудеса света, картины, достопримечательности? На что они? До чего были глупы те, кто всё это создавал! Зачем они старались? Для кого? Право, не понимаю. Я только и делал, что зевал. Путешествия – это вздор. Да и вообще всё в мире вздор, кроме денег.
     ДИНЕР (подобострастно). Точно так, господин Мунк! А уж деньгами вы не обижены. Вы, как вернулись домой, стали богатейшим лесоторговцем…
     ПЕТЕР. Угощайтесь, сударь. Особенно попробуйте вот это. Очень хорошо под греческое вино. А лесоторговля – право, пустяки. Ну, что такое лесоторговля? (Подпиливает ноготь пилочкой). Я ею только для виду занимаюсь; у меня прекрасный управляющий. Как вы знаете, мое настоящее дело – давать деньги под проценты и перепродавать хлеб. Очень выгодное занятие. И не требует никаких хлопот. Ведь вы – мой верный помощник в работе с должниками, не так ли?
     ДИНЕР (ест и пьет). Точно так, господин Мунк. Вы по закону живете. Кто не заплатил вовремя – не взыщи! И дома лишится, и всего имущества.
     ПЕТЕР. Верно. Закон – всему голова. (С улыбкой). А помните, господин Динер, как вы явились описывать мое имущество, когда я еще владел стекольным заводом? И грозились засадить меня в тюрьму?
     ДИНЕР (давится едой). О, Боже праведный, господин Мунк! Да ведь вы тогда не были богатые… простите великодушно! Мог ли я думать… да я… ах, господин Мунк…
     ПЕТЕР (снисходительно). Ну, ну, успокойтесь, любезный. Вы были совершенно правы. Вы действовали ПО ЗАКОНУ. Я был глуп, раз был беден, и заслуживал и тюрьму, и всё прочее. (Надменно). Все бедные глупы. Что им мешает стать богатыми? Плати вовремя, да трудись, вот и будешь богат. И я был бы последним болваном, если бы помогал нищим или потворствовал своим должникам. О, теперь я чту закон и не бросаю деньги на ветер! А вы - честный служитель закона, можно сказать, живой капкан. (Смеется). И я вас одобряю, Динер. Да, одобряю, а не осуждаю! Так что не ерзайте, перестаньте нервничать. Лучше попробуйте стерлядей. Между прочим, мне их доставляют прямо из России, с Волги. Деликатес! И не всякий может себе это позволить. А мой повар из Франции великолепно их готовит. Право, попробуйте. Весьма оригинальный вкус. Отлично идет под белое вино.
     ДИНЕР (поспешно накладывает себе рыбы). Я ваш покорный слуга, господин Мунк!
     ПЕТЕР (небрежно). Весьма признателен.
     Входит лакей Петера Хиггсон.
     ХИГГСОН (с небольшим английским акцентом, Петеру). Сэр! Пришел некий человек по имени Руди Сказочник. Он хочет поговорить с вашей милостью. Прогнать его?
     ПЕТЕР. Минуту, Хиггсон. Динер, полюбуйтесь на моего английского лакея. И запомните: английский лакей – такое же дорогое приобретение, как и английское сукно. Из французов лакеи безобразные. Совершенные нахалы, и ни во что не ставят знатных людей. Во Франции хороши только повара. Но если вам нужен достойный лакей, непременно берите англичанина – не подведет. Правда, и немецкая прислуга неплоха, если ее вышколить. Хиггсон, скажите Сказочнику, что я сейчас выйду.
     Хиггсон кланяется и выходит из комнаты.
     (Морщась). Снова эта беднота лезет в двери. Но ничего не поделаешь. Придется выйти к нему, он дотошный. А потом… впрочем, всё это вздор. Угощайтесь, я скоро вернусь.
     ДИНЕР. Благодарю, господин Мунк.
     Петер неторопливо выходит в соседнюю комнату. Динер, оставшись один, поспешно наливает себе вина и накладывает деликатесов.
     3.
     Петер и Руди в соседней комнате.
     ПЕТЕР (снисходительно). А, Руди Сказочник! Давно тебя не было видно. Прости, но у меня сейчас гость, я занят. Что ты хотел? Наверно, старухе снова деньги понадобились?
     РУДИ. Старухе? Кого ты имеешь в виду, Петер?
     ПЕТЕР. Да свою мать, кого же еще! Черт возьми, такое чувство, будто родители только для того и существуют, чтобы вечно мешать своим детям. На, возьми для нее.
     Дает Руди монету.
     РУДИ (смотрит на ладонь). Петер, да этого только на хлеб хватит.
     ПЕТЕР (охорашиваясь перед зеркалом). Хлеб, как и закон, всему голова, Руди. Рад бы дать больше, но, поверь, не могу. Если подавать всем, кому ни попадя, так и нищим станешь. Теперь я это хорошо понял.
     РУДИ (делает к нему шаг). Петер! Да что же с тобой случилось? Ты точно с ума сошел! Тебе всего двадцать пять лет, а ты… ты дом собственной матери продал с торгов! Да еще и не берешь ее к себе! А скольких ты обездолил! Скольких вдов и сирот ты лишил крова!
     ПЕТЕР (спокойно). Я действую по закону, Руди, вот и всё. Слышишь лай моих овчарок? Они оберегают меня от кошачьих концертов всей этой голытьбы. До того, как я завел собак, жить было невозможно: все бездомные семьи стонали и лили слезы у меня под окнами. Положим, меня это не трогало, но довольно-таки сильно раздражало. Впрочем, ты-то что волнуешься? Ведь ТВОЙ дом я не продал? И моя мать живет там, у вас, и вы ее не обижаете. Так что же тебе еще надо?
     РУДИ. Петер! Но это же твоя мать. Это `ей надо, а не мне – любовь и уважение ее сына. Она в них нуждается. Она родила, воспитала, вырастила тебя…
     ПЕТЕР. Ладно, не хнычь. Возьми еще монету. Теперь ей хватит даже на пиво. Хлеб да пиво, что еще нужно человеку? Она просто скучает. Ей следует заняться делом. Я тоже роптал на скуку, но один добрый человек посоветовал мне заняться делом, и вот, я больше не скучаю. Когда я вернулся из путешествия (ну, и скука все эти дальние странствия!), я тоже - да, я тоже думал, что человеку нужно что-то большее, чем деньги, езда и поездки по чужим землям. А между тем, человеку нужны лишь деньги да достойное дело. Больше он ни в чем не нуждается.
     РУДИ (в сердцах). Я знаю, кто внушил тебе всю эту околесицу: не кто иной, как Михель Голландец!
     ПЕТЕР (резко). Что за глупые суеверия! Какой еще Михель? Вы, провинциалы, всё еще верите в каких-то лесных духов? Вздор, их не существует!
     РУДИ (печально). Ты очень изменился, Петер. Прости меня, но когда ты был угольщиком, тебе жилось гораздо лучше и веселее.
     ПЕТЕР (резко). Вздор! Одно время я и сам так считал, но один мудрый человек…
     РУДИ. Я догадываюсь, кто этот мудрый человек!
     ПЕТЕР. Кто бы он ни был, он сказал правду.
     РУДИ (с мольбой). Петер, Петер! Куда делась твоя душа? Почему ты позабыл госпожу Мунк и не хочешь дать ей приют в своем богатом доме?
     ПЕТЕР. Ей здесь не место. Не она наживала добро, которое ты видишь вокруг себя! Кстати, как тебе мой новый сюртук и панталоны из лучшего английского сукна? (Смотрится в зеркало). По-моему, они мне очень к лицу. Ни у кого в Шварцвальде нет таких же – даже у Эзехиля, Шлуркера и Короля Танцев! Еще бы! Куда им до меня с их неразвитым вкусом. Теперь, когда я заезжаю в трактир, они принимают меня, как доброго родственника и даже заискивают передо мной!
     Смеется.
     (Небрежно). Да, ты всё еще собираешь свои сказки, легенды и песни?
     РУДИ (сдержанно). Собираю.
     ПЕТЕР. Ничего не скажешь, много проку в таком занятии! Впрочем, я люблю сказки. Конечно, не так, как раньше, но всё же… что-то осталось. Если хочешь заработать, могу (по старой дружбе, так и быть) взять тебя к себе сказочником. Жалованье: по два талера за сказку. Ну, как?
     РУДИ (печально). Когда-то я рассказывал тебе сказки даром, Петер. Для обычного человека мои сказки ничего не стоят. Но для такого богатого, как вы, господин Мунк, для гонителя вдов, калек, сирот, стариков… о, для такого великого человека мои сказки будут стоить дорого! Не менее тысячи талеров за сказку и песню!
     ПЕТЕР (с изумлением). Да ты рехнулся, любезный! Кто же платит такие деньги за всякий вздор?
     РУДИ (с презрением и горечью). Я знал, что ты не согласишься и нарочно предложил такую цену, чтобы не работать на тебя. Правду люди говорят: ты бездушен! Бездушен, как камень!
     Петер застывает на месте.
     ПЕТЕР (собравшись с духом). Ну, полегче, ты, Сказочник! Держи язык за зубами, а то… ты знаешь меня.
     РУДИ. Да, теперь я знаю тебя! Ты больше не Петер Мунк. Ты теперь совсем другой человек. Я любил другого Петера. Но, кажется, мы с ним больше никогда не встретимся.
     ПЕТЕР. Довольно этого театра! В Шварцвальде он отдает провинциальщиной. (Морщится). Лучше отгадай загадку. Когда садовник бывает предателем?
     РУДИ (оживляясь). Что за Гамлетовский вопрос? Подожди, подумаю… (думает). Нет, право, не знаю! Не могу догадаться.
     ПЕТЕР. Да ведь это очень просто. Садовник бывает предателем, когда продает настурции.
     РУДИ (удивленно). Настурции?
     ПЕТЕР (увлекаясь). Ну, да. Не понял? Он продает НАС ТУРЦИИ! Теперь дошло?
     РУДИ (с улыбкой). Дошло! Славная игра слов! Узнаю` тебя, прежний Петер! И теперь понимаю, почему Лизбет…
     ПЕТЕР (замирая). Что… Лизбет?
     РУДИ. Понимаю, почему Лизбет до сих пор любит тебя.
     ПЕТЕР. Она до сих пор любит меня?
     РУДИ. Да.
     ПЕТЕР. И ждет?
     РУДИ. Да!
     ПЕТЕР (задумчиво). Что ж, быть по сему. Богатому человеку жена необходима: вести хозяйство и прочее. Я завтра же посватаюсь к ней, Руди! Передай ей это.
     РУДИ (с надеждой). Мне передать, что ты любишь ее?
     ПЕТЕР (равнодушно). Что такое любовь? Всё это вздор. Мне просто нужна рачительная хозяйка.
     РУДИ. Господи! Теперь ты снова богатый господин Мунк, безжалостный господин Мунк, тело без души! Опомнись, Петер! Лизбет нужна твоя любовь.
     ПЕТЕР. Мой тебе совет, приятель: не завидуй богатым людям. Лучше последуй их примеру. Моей душой пусть занимается наш пастор. Я достаточно плачу` ему, чтобы он не жалел на меня молитв. А Лизбет… она станет толковой женой в моем доме, вот и всё. Ступай, мне некогда. Окружной начальник, верно, уже съел всю мою стерлядь, а ведь она готовилась не только для него. Ступай!
     РУДИ (вслед) Прощай, Петер Мунк!


     4.
     Хижина дровосека. Госпожа Мунк, дровосек и Лизбет сидят рядом на лавке.
     ГОСПОЖА МУНК (продолжая разговор, Лизбет). И всё-таки, деточка, ты должна знать, что` берешь на себя. Он так изменился, мой Петер.
     ЛИЗБЕТ (решительно). Матушка! Я всегда его любила. И если он изменился, злые силы тому виной, а не он сам.
     ДРОВОСЕК. Верно, дочка! Ты у меня умница. Да и потом, если человек богат, отчего бы девушке за него не выйти?
     ГОСПОЖА МУНК. В том-то и дело, господин Грюн, что сын мой богат. Да только кому какой прок от его богатства? Добрые люди говорят, будто он и сам не знает радости. Бедный, бедный мой Петер!
     ДРОВОСЕК. Да ведь женитьба, сударыня, - дело особое! Святое, так сказать. Этому нас и пастор в церкви учит.
     ЛИЗБЕТ (горячо). Да, да, матушка! Я постараюсь вернуть вам Петера! Я все силы приложу, чтобы он стал таким же, как прежде. Руди правду сказал: у всякой семьи своя особая сказка. Я всё сделаю, чтобы Петер стал добрым и сострадательным, как прежде.
     ГОСПОЖА МУНК (вздыхает). Это будет нелегкое дело, Лизбет.
     ДРОВОСЕК. Не печальтесь, госпожа Мунк! Уж если Лизбет любит Петера, так, знаете, это не просто так! А тем более, он богат… нет, тут что-нибудь да выйдет хорошее.
     ГОСПОЖА МУНК. Дай Бог!
     Крестится.
     Стук в дверь. Дровосек открывает. Входит Петер Мунк.
     ПЕТЕР (сдержанно). Мое почтение, господин Грюн! (Сухо). И вы здесь, матушка. Добрый день. Здравствуй, Лизбет. Господин Грюн, я прошу руки вашей дочери.
     Слегка, неохотно кланяется, сняв шляпу.
     ГОСПОЖА МУНК (идет, протягивая к нему руки). Петер, сыночек!..
     ПЕТЕР (резко). Потом, матушка, не сейчас! Так как же, господин Грюн?
     ДРОВОСЕК (поспешно, Петеру и Лизбет). Благословляю вас, дети мои! Я очень рад, господин Мунк!
     ГОСПОЖА МУНК (прерывающимся голосом). И я даю тебе свое благословение, Петер.
     ПЕТЕР. Благодарю. В таком случае, позвольте мне остаться с моей невестой наедине.
     ДРОВОСЕК (услужливо). Конечно, конечно, сударь!
     Берет под руку госпожу Мунк и уводит ее в соседнюю комнату.
     ЛИЗБЕТ. Петер!
     ПЕТЕР (спокойно). Лизбет, согласна ли ты стать моей женой?
     ЛИЗБЕТ. Да, Петер. (С мольбой в голосе). Петер, что с тобой случилось? Ты стал совсем другим. (Подходит к нему, берет его за руки). А помнишь, Петер, как мы праздновали день твоего рождения? Тебе тогда исполнилось двадцать лет. Мы ели жареного глухаря, пили яблочную наливку. Я сама всё готовила! И твоя матушка, и Руди были вместе с нами. Руди пел нам свои песни – здесь, перед домом на поляне. Светило солнце, мы слушали его. А потом танцевали и смеялись. Помнишь, Петер?
     ПЕТЕР (снисходительно). Помню, Лизбет. Глухарь был очень вкусным. И наливка. И пирог…
     ЛИЗБЕТ (смущенно, с улыбкой). Ты и пирог помнишь! Мы с твоей матушкой вместе его пекли. Он был с заварным кремом и с лимонной корочкой… только пригорел немного… (Торопливо). Это оттого, что я всё время выбегала на крыльцо посмотреть, не идешь ли ты.
     ПЕТЕР (равнодушно). Отныне тебе придется усердней смотреть за выпечкой, Лизбет. Я не терплю испорченных блюд, особенно когда в доме гости. Впрочем, тебе самой не придется ничего готовить. Твое дело – вести хозяйство в доме.
     ЛИЗБЕТ (покорно). Да, Петер. (Собравшись с духом). Петер, мы же возьмем к себе моего батюшку и твою матушку, как мечтали об этом когда-то; правда? (С надеждой смотрит ему в глаза). И ты больше не станешь выгонять вдов, стариков и детей на улицу, ведь так? И не станешь спускать на них овчарок, да?
     ПЕТЕР (морщась). Посмотрим, Лизбет. Но я приехал сюда не говорить с тобой о всяком нищем сброде. Не забывай: ты сама из бедной семьи, и приданое твое ничтожно, но всё-таки я беру тебя в жены. Итак, отныне мы с тобой обручены.
     ЛИЗБЕТ. Да, Петер.
     Плачет.
     ПЕТЕР. Не плачь. Тебе следует радоваться. Такой красивой, хозяйственной девушке не пристало быть синим чулком. Ты долго ждала меня. Твоя верность достойна награды. У тебя будет подвенечное платье из лучшего китайского шелка, вуаль из брабантских кружев. У нас будет пышная свадьба – такая свадьба, какой еще не видывал Шварцвальд! Не плачь же, Лизбет, иначе я рассержусь на тебя.
     ЛИЗБЕТ (вытирая слезы). Да, Петер. Прости, я больше не буду.

     5.
      Сад Петера Мунка. Солнечный летний день. Лизбет сидит в саду за прялкой. К ней подходит лакей Хиггсон.
     ХИГГСОН. Миссис Мунк!
     ЛИЗБЕТ. Да, Хиггсон?
     ХИГГСОН (учтиво). Простите, но сэр Мунк, уезжая на охоту, просил передать вам, чтобы вы отныне не раздавали его пфенниги нищим и не угощали их вином. Он сказал: «Нищенским посохом отца госпожи Лизбет и печки не истопишь, а она бросается моими деньгами, словно принцесса». Если он еще раз увидит, миссис, что вы подаете бедным людям, он изобьет вас плеткой со свинцовым шариком на конце. Так он велел мне передать вам.
     ЛИЗБЕТ (тяжело вздохнув). Я поняла, Хиггсон. Вы можете идти.
     Хиггсон кланяется и уходит.
     (Сама себе). Неужели правду говорят, будто Петер заколдован? Он стал совсем иным, чем прежде. Но как не подать монету голодному, не накормить беднягу хлебом, не налить вина? (Вытирает слезы). Я стараюсь не делать этого, и в округе обо мне уже пошла слава, будто я-де жаднее своего мужа! Но ведь Господь повелел жене слушаться своего супруга. Вот уже почти год мы живем вместе, но как я ни стараюсь, я не могу смягчить сердце Петера! (С горечью). Даже свои приказы он уже передает мне через лакеев, точно я его работница, а не жена! Но почему? Почему?..
     Видит за оградой Стеклянного Человечка, переодетого нищим стариком. Он несет на спине тяжелый мешок, с трудом дышит и кряхтит. Лизбет, оставив работу, взволнованно наблюдает за ним.
     ЧЕЛОВЕЧЕК (сбрасывая ношу у калитки). Ох, не могу больше, сил моих нет! Помилуй, Господи! (Лизбет). Сжальтесь, хозяюшка, подайте напиться!
     ЛИЗБЕТ (подходит, открывает калитку). Сейчас, дедушка! До чего вам тяжело. В ваши годы нужно поберечь себя, не таскать такие тяжести.
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Нельзя, да нужда заставляет, милостивая госпожа. Чем-то ведь надо кормиться. Вы – богатая дама, и не можете знать, как горька бедность, и как освежает в жару глоток воды!
     ЛИЗБЕТ (ласково). Посидите здесь, подождите немного.
     Убегает в дом и возвращается с красивым бокалом, поверх которого лежит большой ломоть хлеба. Лизбет выходит за калитку и подает Человечку бокал с вином и хлебом.
 
    Вот, возьмите. Глоток вина придаст вам больше сил, чем вода. Только пейте, не торопясь, и поешьте хлеба.
     Человечек пьет вино и ест хлеб.
     ЧЕЛОВЕЧЕК (умиленно). Я уже стар, сударыня, но мало встречал на своем веку людей, которые были бы так добры, и от души творили милостыню, как вы, госпожа Лизбет. За это вам дано будет благоденствие, попомните мои слова. Такое сердце, как у вас, не останется без награды!
     ПЕТЕР (неожиданно выступая из-за дерева). Верно, не останется. И награду она получит сейчас же. Так ты, Лизбет, продолжаешь расточать мое лучшее вино бродягам, и нищим даешь пить из моего собственного, лучшего бокала? Что ж, вот тебе награда!
      ЛИЗБЕТ (бросаясь на колени). Нет, Петер, остановись!
     Петер выхватывает из-за пояса плеть со свинцовым шариком и  с силой ударяет ею Лизбет по голове несколько раз. Лизбет падает.
     ПЕТЕР (растерянно) Лизбет… Лизбет!
     Склоняется над ней.
    ЧЕЛОВЕЧЕК (принимая свой обычный вид). Не трудись, Петер-угольщик. Это был прекраснейший, нежнейший цветок Шварцвальда. Но ты растоптал его. Ему больше не расцвести!
     ПЕТЕР (выпрямляясь, холодно). А, это вы, господин Хранитель Клада. Ну, сделанного не воротишь; видно, ей так на роду написано. Она неплохо вела хозяйство, но совершенно не умела беречь мое добро. Надеюсь, вы не донесете на меня в суд как на убийцу?
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Несчастный! Какая польза мне будет оттого, что я отправлю тебя на казнь! Не земного суда тебе следует бояться, а иного, более строгого, ибо ты продал душу злой силе.
     ПЕТЕР (запальчиво). Если я и продал свое сердце, то кто же в этом виноват, как не ты с твоими обманчивыми сокровищами! Это ты, злобный дух, вынудил меня искать помощи у того, другого! Ты и в ответе за всё!
     Гремит гром, всё точно темнее вокруг. Человечек легко швыряет Петера к своим ногам. Петер пытается приподняться.
    ЧЕЛОВЕЧЕК (грозно). Жалкий червяк! Я мог бы раздавить тебя, если бы захотел, ибо ты оскорбил владыку леса! Но ради покойницы, которая накормила  и напоила меня, я даю тебе неделю сроку. Если ты к этому времени не обратишься к добру, я приду и сотру тебя в порошок, и ты умрешь без покаяния!
     Исчезает. Петер без памяти лежит на земле.
     5.
     Петер в своем доме, в постели. Хиггсон приводит его в чувство.
     ПЕТЕР (приходя в себя). Что? Где? Это вы, Хиггсон?
     ХИГГСОН. Я, сэр. Вам стало плохо, вас перенесли в дом. Приходил врач, оставил лекарства. Вы скоро поправитесь, сэр.
     ПЕТЕР (слабым голосом). Лизбет… где госпожа Лизбет?
     ХИГГСОН. Ее нигде нет, сэр. Вероятно, она решила навестить отца, а может, и еще куда-нибудь уехала.
     ПЕТЕР. Куда она могла уехать?.. Ах, да! Она действительно уехала, Хиггсон, вы правы. (Безнадежно). Уехала. Уехала…
     Закрывает лицо руками.
     (Овладев собой). Что сказал врач?
     ХИГГСОН. Что через неделю вы будете совершенно здоровы, сэр.
     ПЕТЕР. Через неделю… о, да, через неделю.
     ГОЛОС ЛИЗБЕТ (с нежностью). Петер, добудь себе живое сердце!
     ПЕТЕР (приподнимается в смятении). Кто это? Хиггсон, Вы слышали? Вы слышали голос?
     ХИГГСОН (успокаивающе). Лежите, сэр, Бог с вами. Это соловьи поют в саду.
     ПЕТЕР (ложится). Нет, это был голос человека!
     ХИГГСОН. Вам надо отдохнуть.
     ПЕТЕР. Да, да. Подите. Я сам буду принимать лекарство, мне не нужна сиделка. Благодарю за заботу, ступайте спать.
     ХИГГСОН. Доброй ночи, сэр.
     Уходит.
     ГОЛОС ЛИЗБЕТ (ласково). Петер, стань прежним, верни себе сердце!
     ПЕТЕР (садится в кровати). Лизбет?
     Никто не отвечает ему.
     ( Говорит в пустоту). У меня всего неделя сроку, Лизбет. А после… я не знаю, что` будет после. И я не хочу знать этого, Лизбет. Ты слышишь? Не хочу знать!
     Бессильно падает на подушки.

     6.
     Трактир.
     Петер и Толстяк Эзехиль сидят за столом.
     ЭЗЕХИЛЬ. Так госпожа Мунк уехала, Петер?
     ПЕТЕР (угрюмо). Да. Навестить родственников в Кёльне.
     ЭЗЕХИЛЬ. Вот как! (Помолчав). А ведь Долговязый-то Шлуркер на днях помер.
     ПЕТЕР. Я слышал. Царство ему Небесное.
     ЭЗЕХИЛЬ (вздыхает). Вот-вот. И я то же говорю. Славный был малый. Богатый, хороший игрок, остряк. И помер-то ведь от какой-то лихорадки. Совсем несерьезная болезнь!
     ПЕТЕР (задумчиво). Что же теперь с ним будет?
     ЭЗЕХИЛЬ. Известно что. Похоронят.
     ПЕТЕР. И сердце тоже похоронят?
     ЭЗЕХИЛЬ (с некоторым удивлением). Известно, и сердце похоронят. Куда же его еще девать?
     ПЕТЕР. И так со всеми?
     ЭЗЕХИЛЬ. Известно, со всеми так.
     ПЕТЕР. Ну, а если у человека нет больше сердца, Эзехиль?
     Эзехиль вздрагивает и смотрит на него со страхом.
     ЭЗЕХИЛЬ. Что ты хочешь этим сказать, Петер Мунк? Смеешься ты надо мной, что ли? По-твоему, у меня, например, может не быть сердца?
     ПЕТЕР (с усмешкой). О, сердце у тебя есть, и преизрядное, твердое, как камень.
     ЭЗЕХИЛЬ (быстро оглядевшись по сторонам). Откуда ты знаешь? Может, и твое сердце больше уже не бьется?
    ПЕТЕР. Нет, не бьется. Во всяком случае, не у меня в груди. Но теперь ты знаешь, о чем я говорю. Скажи, что станет с нашими сердцами?
     ЭЗЕХИЛЬ. Да тебе-то что за печаль, приятель? На этом свете ты живешь припеваючи, и будет с тебя. Тем-то и хороши наши сердца что нам от этого ни чуточки не страшно.
     ПЕТЕР. Ты прав. Но мысли-то в голову лезут. И если я теперь не знаю страха Божьего, то помню, что знал его, когда был маленьким мальчиком.
     ЭЗЕХИЛЬ. Что ж, хорошего нам с тобой ждать нечего. Я слышал от одного богослова, что после нашей смерти сердца будут взвешены: велика ли тяжесть грехов. Легкие сердца взлетят вверх, тяжелые падут вниз. Я думаю, наши камни потянут немало.
     ПЕТЕР. Это так. Но не по себе мне, что мое сердце остается таким безучастным и равнодушным, когда я думаю о подобных вещах. Ладно, мне пора, Эзехиль.
     Встает и направляется к выходу.
     ЭЗЕХИЛЬ (ему вслед). Куда же ты, Петер?

     7.
     Еловый Бугор, владения Стеклянного Человечка.
     Появляется Петер.
     ПЕТЕР. Вот наступил седьмой день недели, и я на месте. Я не знаю, что меня ждет. Но… вспомним-ка заклинание.
      Под косматой елью,
      В темном подземелье,
      Где рождается родник, -
      Меж корней живет старик.
      Он неслыханно богат,
      Он хранит заветный клад.
      Кто родился в день воскресный,
      Получает клад чудесный.
    
     Появляется Стеклянный Человечек, хмурый и печальный. Теперь он в одежде из черного стекла.
     ПЕТЕР. Здравствуйте, Господин Хранитель Клада. Вы, как будто, в трауре?
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Тебе хорошо известно, по кому я ношу траур. Что ты хочешь от меня, Петер Мунк?
     ПЕТЕР. У меня осталось еще одно желание.
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Разве каменные сердца могут желать? Кажется, у тебя есть всё, чего требовал твой дурной нрав.
     ПЕТЕР. Вы не можете мне отказать в моем третьем, последнем желании.
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Могу, если оно глупо. Но говори. Мой долг выслушать тебя.
     ПЕТЕР. Выньте из моей груди камень и отдайте мне мое живое сердце!
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Разве `я заключил с тобой эту сделку? И разве я Голландец Михель, который дарит богатство вместе с куском мрамора? Там, у него, ищи свое сердце.
     ПЕТЕР. Ах, он никогда мне его не вернет!
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Жаль мне тебя, хоть ты и негодяй. Но желание твое не глупо. Я помогу тебе. Слушай: силой ты себе сердце не вернешь, а вот хитростью – пожалуй и, может даже, без особенного труда. Ведь Михель как был, так и остался глупым Михелем, хотя и почитает себя великим умником. Вот, возьми.
     Дает Петеру небольшой крест.
     ПЕТЕР (удивленно). Крест из стекла?
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Да. И вот, что я тебе скажу. Сядь-ка.
     Петер садится. Человечек что-то шепчет ему на ухо.
    
     8.
     Еловый Бугор. Петер подходит к дому Голландца Михеля. Михель выходит ему навстречу.
     МИХЕЛЬ (весело). А, Петер! Так ты убил жену? Я поступил бы так же, если бы она раздаривала мое имущество нищим. Но тебе придется на время уехать. Ведь ее будут искать, поднимется шум. Наверно, ты ко мне за деньгами пришел?
     ПЕТЕР. Ты угадал. Только на этот раз денег будет нужно побольше: до Америки-то ведь далеко.
     МИХЕЛЬ. Я только рад тебя выручить. Пойдем.
     Входят в дом. Михель начинает отсчитывать деньги.
     ПЕТЕР. А ведь ты, Михель, мошенник! Ловко ты меня провел. Сказал, будто у меня в груди камень, а мое сердце, мол, у тебя!
    МИХЕЛЬ (удивленно). А разве это не так? Неужели ты чувствуешь свое сердце? Разве оно у тебя не холодное, как лед? Или ты испытываешь страх, горе, раскаянье?
     ПЕТЕР (машет рукой). Лучше не говори мне ничего. Я ведь знаю: ты просто остановил мое сердце, но оно по-прежнему у меня в груди, и у Эзехиля тоже. Это он мне сказал, что ты нас надул. Где тебе отнять у человека сердце, да еще так, чтоб он ничего не почувствовал? Для этого нужно быть настоящим волшебником. А ты… что-то ты на волшебника не похож.
     МИХЕЛЬ (раздраженно). Клянусь, чем хочешь, у Эзехиля и остальных, кому я дал богатство, такие же каменные сердца, как у тебя, а ваши настоящие сердца хранятся здесь, в комнате. Ты же сам их видел.
     ПЕТЕР (смеется). Ну, и горазд же ты врать! Думаешь, пока я путешествовал, я не насмотрелся всяких диковинных штук? Сердца, что у тебя в шкафу, просто-напросто сделаны из воска.
     МИХЕЛЬ. Что?! Из воска?
     ПЕТЕР. Из воска, из воска! И не возмущайся так. Лучше признай, что я тебя разоблачил. Ты богат, спору нет. Но колдовать ты не умеешь.
     МИХЕЛЬ (открывает шкаф с сердцами). Не веришь, полюбуйся! Прочти ярлыки! Вот твоя склянка. Что на ней написано?
     ПЕТЕР. «Сердце Петера Мунка». Ну и что? Я тоже могу вылепить из воска сердце и написать на нем: «Сердце Голландца Михеля». Нет, друг, ты меня не проведешь. Мое сердце по-прежнему у меня в груди, а ты просто хочешь, чтобы люди тебе подчинялись, вот и всё. И колдовать совсем не умеешь.
     МИХЕЛЬ (сердито). Сейчас я тебе докажу. Ты увидишь разницу между своим собственным сердцем и каменным!
     Вынимает у Петера каменное сердце и вставляет ему живое.
     Ну, как? Убедился, что Эзехиль соврал?
     ПЕТЕР (незаметно для Михеля доставая из кармана стеклянный крест). Да, твоя правда. Вот бы не подумал, что можно творить такие чудеса!
     МИХЕЛЬ (самодовольно улыбается). Вот видишь! Значит, я умею колдовать. Ну а теперь давай я вставлю камень тебе обратно.
     Петер отступает, держа перед собой крест.
     ПЕТЕР. Потише, господин Михель. Попалась рыбка на крючок! На этот раз в дураках остался ты. Пока у меня в руках крест, а в груди настоящее сердце, ты ничего не сможешь мне сделать: это известно всякой нечисти! Прощай!
     МИХЕЛЬ (в бессильном бешенстве). Проклятье!
     Петер уходит.
   
     9.
     Еловый Бугор, владения Стеклянного Человечка.  Человечек сидит возле своей ели. Появляется плачущий Петер Мунк.
     ЧЕЛОВЕЧЕК (приветливо). Что ты плачешь, Петер-угольщик? Может, тебе не удалось получить обратно свое сердце, и ты остался с каменным?
     ПЕТЕР. Ах, сударь! Пока у меня было холодное сердце, я никогда не плакал, но теперь моя душа рвется на части. Господи, что я натворил! Я обездолил своих должников, сделал нищими их семьи, травил несчастных собаками, слышать не желал о своей бедной матушке и… Лизбет! Лизбет!
     Плачет.
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Да, Петер, натворил ты дел. Но раскаянье смягчает вину и, знай я, что ты искренне сожалеешь о своих грехах, я мог бы еще кое-что для тебя сделать.
     ПЕТЕР. Вы и так сделали для меня несказанно больше, чем я заслуживал! А потом, я больше ничего не хочу. Моя жизнь кончена. Что я стану делать без Лизбет, без матушки, которую своей жадностью уже, наверно, свел в могилу? Какое же я чудовище! А Лизбет, жена моя! Лучше убейте меня, господин Хранитель Клада, тогда уж разом кончится моя злосчастная жизнь!
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Хорошо. Если такова твоя воля, я согласен. Только подожди меня немного.
     Исчезает. Затем возвращается вместе с госпожой Мунк и Лизбет. Петер сидит к ним спиной и не видит их.
     Оглянись еще разок, Петер Мунк!
     Петер оглядывается и вскакивает на ноги.
     ПЕТЕР (обнимая мать и жену). Так ты жива, моя Лизбет! И вы здесь, матушка! Вы простили меня?
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Они простили тебя, ибо ты искренне раскаялся. Что же касается твоих должников, то они уже получили обратно свою имущество и больше не бедствуют. Ступайте теперь в город. Там, в новом чистом домике, который я построил для вас, уже сидит Руди: он соскучился по тебе, Петер. А ты снова стань угольщиком. Если ты научишься уважать свое ремесло и будешь прилежно трудиться, твои соседи будут любить и почитать тебя больше, чем если бы ты имел десять бочек золота.


     10.
     ПЕТЕР. Я последовал совету Стеклянного Человечка и со временем нажил небольшое состояние. Моя матушка и отец Лизбет поселились с нами. Через год у нас с Лизбет родился сын, маленький Петер. Я хотел, чтобы господин Хранитель Клада стал его крестным отцом. Я пришел на Еловый Бугор, но Стеклянный Человечек мне не показался. Тогда я взял на память о нем четыре еловых шишки. Когда я вернулся домой, эти шишки превратились в свертки с блестящими новенькими талерами. Это был подарок Стеклянного Человечка нашему с Лизбет сыну Петеру. А крестным отцом моего сына стал Руди Сказочник – мой лучший друг на все времена!
               
                КОНЕЦ
Октябрь 2011

    
    
   
               
 



    




      
    
    



   

    
 
    
      

    
      
    





    
      
      

    
    

    
 
                К.Велигина

                ХОЛОДНОЕ СЕРДЦЕ
                Пьеса в двух частях
           По мотивам одноименной сказки Вильгельма Гауфа

                Действующие лица

Петер Мунк
Госпожа Мунк, мать Петера
Руди Сказочник, друг Петера
Дровосек
Лизбет, дочь дровосека

Стеклянный Человечек
Голландец Михель                лесные духи

Толстый Эзехиль
Долговязый Шлуркер              богачи города Шварцвальда
Король Танцев

Д`инер, окружной начальник
Хиггсон, лакей Петера
Хозяин трактира, посетители

Действие происходит в старинном Шварцвальде, в Швабии.
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
     1.
     Петер Мунк и Руди Сказочник сидят вечером в лесу, возле хижины угольщика, у костра.
     ПЕТЕР. Расскажи что-нибудь еще, Руди! Я так люблю твои сказки. А ты столько их знаешь. Веселое у тебя занятие: собирать сказки, баллады, песни. Ходишь себе по свету да бед не знаешь.
     РУДИ (улыбается). Нет, брат, уж коли взялся ходить по свету, как же тут не узнать бед! Свет – он ведь со всячинкой. И голодно бывает, и холодно, но ради новых сказок можно и потерпеть: они того стоят. Да и вообще – непоседа я! (Вздыхает). Не сидится мне на месте. Так и тянет из дому прочь: запоминать новые сказки, песни, легенды.
     ПЕТЕР. И как только они у тебя в голове умещаются!
     РУДИ. Веришь ли, сам не знаю. Знаю одно: что любишь, то и запоминается.
     ПЕТЕР (задумчиво). Плохое тоже запоминается, Руди. И чаще, чем хорошее.
     РУДИ. Что ж, и так бывает. Только лучше хорошее запоминать, чем плохое.
     ПЕТЕР. Если бы так легко было! Памяти ведь не прикажешь. (Мечтательно). И всё-таки хорошо тебе, Сказочник. Поешь, играешь на гитаре, сказки слушаешь, города видишь разные, знакомишься с новыми людьми. Чем не жизнь? И работать не надо. Поиграл на гитаре, спел несколько песен – и уже кошелек не пустой.
     РУДИ. Ну, за песню не каждый заплатит. Я ведь, Петер, и дрова колол, и крыши чинил, да и вообще по хозяйству много чего делал – работал, словом. А теперь вот иду домой, в Шварцвальд. Отдохну малость у матушки, запишу все свои новые сказки да песни – и опять в дорогу, за новыми.
     ПЕТЕР. Везет же тебе всё-таки! Расскажи еще что-нибудь. Когда мы теперь с тобой снова встретимся!
     РУДИ (смеется). Жадный ты, Петер! Я тебе сегодня столько сказок да всяких историй рассказал: хватит. Лучше ты расскажи мне, как живешь. Люблю новости.
     ПЕТЕР (уныло). Какие у меня тут новости, Руди! Всё по-старому. Кто я такой? Обыкновенный угольщик. Сижу себе в лесу, как сова. Только по воскресеньям да в праздники свободен. (С улыбкой). Ну, тогда, конечно, другое дело. Иду себе в город, отмытый добела, нарядный, в отцовской куртке серебряными пуговицами, в новехоньких красных чулках… (Снова хмурится). Да и тут неладно выходит. Сперва люди видят меня, думают: что за видный парень - и собой хорош, и одет красиво! А как приглядятся, так рукой махнут: мол, а, да это всего-навсего Петер Мунк, угольщик! (Решительно). Нет, Руди, стекловарам, часовых дел мастерам, даже музыкантам куда лучше живется! А плотовщики, что сплавляют бревна по Рейну в Голландию! Ну, просто глаз от них не оторвешь. Как явятся, бывает, в город на праздник – все в серебряных цепочках да пряжках, при золоте. Трубки кёльнские покуривают, ругаются по-голландски. Эх, вот уж молодцы ребята! Это тебе не углежоги. Говорят, они золото просто лопатой гребут. (Понизив голос, доверительно). А еще говорят, будто им помогает сам Голландец Михель из шварцвальдского леса. Только это такая нечисть, с которой крещеному человеку лучше не связываться. Жаль! А еще знаешь, если зайти в трактир, так там всегда Толстый Эзехиль, Долговязый Шлуркер да Король Танцев…
     РУДИ. Э! Этих я давно знаю. Все они богаты. Эзехилю везет в кости, всегда выигрывает, Долговязый тоже не знает, куда деньги девать, а Король Танцев хоть и хорошо танцует, да только как-то невесело. Не зажигают его пляски. Да и первым двоим чего завидовать? Ведь они от своего богатства никакой радости не получают. А коли радости не получаешь, так и с другим ее не разделишь. А раз так, на что и богатство?
     ПЕТЕР (с досадой). А этот уголь мне на что? (Кивает на угольную яму). Нет, Руди, будь у меня деньги, я бы с другими щедро делился: ведь я сам знаю, что такое бедность. Ну, и себя бы, ясное дело, не забыл. Поездил бы по свету, поглядел на всякие чудеса, о которых ты мне рассказывал. Всё-таки мне уже восемнадцать лет.
     РУДИ. Да, и родился ты в воскресенье. Слушай-ка! А почему бы тебе не попытать счастья у Стеклянного Человечка? Он ведь тоже лесной дух, только добрый, а не злой, как Голландец Михель. И как раз помогает тем, кто родился в воскресенье.
     ПЕТЕР (с воодушевлением). Да, я знаю! Он невелик ростом и всегда показывается людям в островерхой шляпе с широкими полями, в курточке, шароварах, красных чулочках. И вся его одежда словно сделана из мягкого стекла! (Хмурится). Только я, Руди, не могу к нему идти. Видишь ли, хоть я и родился в воскресный день, но не помню заклинания, которое надо произнести, если хочешь поговорить со Стеклянным Человечком. А без заклинания он нипочем не появится.
     РУДИ. Да что ты? Ну-ка я спою тебе сейчас одну песню, а ты слушай.
     Играет на гитаре и поет.
     Под косматой елью,
     В темном подземелье,
     Где рождается родник, -
     Меж корней живет старик.
     Он неслыханно богат,
     Он хранит заветный клад.
     Кто родился в день воскресный,
    Получает клад чудесный.*
    ПЕТЕР (встрепенувшись). Так это же оно и есть, то самое заклинание, Руди! (Обнимает Руди). Вот здорово! Ты настоящий друг. И я тебе никогда этого не забуду. Только бы мне выучить слова…
     РУДИ (весело). За чем же дело стало? Будем вместе петь эту песню, пока ты не выучишь слова. Ну, давай!
     ОБА (поют).
     Под косматой елью,
     В темном подземелье,
     Где рождается родник,
     Меж корней живет старик…
    
     Голоса постепенно затихают, удаляются. Темнота.

     2.
     Комната в доме дровосека. За стенами жилища слышны звуки грозы, шум ливня. Лизбет накрывает на стол. Ей 18 лет.
     Входит дровосек, весь мокрый от ливня и запирает за собой дверь.
     ЛИЗБЕТ (быстро подходя к нему). Ох, батюшка, как хорошо, что вы пришли! До чего я за вас боялась! Такая непогода в лесу. Давайте скорей ваш плащ, я его у печки высушу. И садитесь за стол: ужин готов, и всё гор`ячее.
     ДРОВОСЕК (целует ее в лоб). Ты у меня умница, Лизбет! А непогода и впрямь здорово разыгралась. К ночи непременно будет буря. Опасно в такую ночь заблудиться в лесу прохожему. Мне-то что – я дровосек, весь наш лес знаю. А обычному человеку в этакую бурю заблудиться ничего не стоит. Если же он всё-таки и выйдет из леса, то до этого натерпится страхов, можешь мне поверить!
     ЛИЗБЕТ (с мягкой улыбкой). Верю, батюшка. Но, мне кажется, хоть вы и дровосек, всё равно страху натерпелись.
     ДРОВОСЕК (смеется). Верно, дочка! Натерпелся. Хорошо, гроза только еще началась. А уж что дальше будет…
     Стук в дверь. Отец и дочь переглядываются.
• Стихи переведены С.Маршаком
     Не бойся, Лизбет. Михель Голландец никогда не придет к таким, как мы. Это, верно, обычный путник, застигнутый грозой. Я сам открою.
     Открывает дверь. На пороге стоит Петер Мунк. Он в праздничной одежде, но весь промок.
     Здравствуйте, молодой человек! Добро пожаловать. Доченька, поставь еще один прибор.
     Запирает дверь за вошедшим Петером.
     ПЕТЕР. Добрый вечер, хозяин! (Лизбет.) Здравствуйте, сударыня.
     ЛИЗБЕТ. Добрый вечер, мой господин. (Приветливо улыбается). Садитесь поближе к печи да обсушитесь; я подам вам горячее пиво и ужин.
     ПЕТЕР (робея, но улыбаясь ей в ответ). Сердечно вам благодарен. Где-то я вас уже видел. (Дровосеку). И вас, сударь. Ах, да, в церкви! На прошлой неделе мы там были с моей матушкой с моим другом Руди Сказочником. Тогда я и заметил вас. Руди мне сказал: это дровосек Курт Грюн со своей дочерью Лизбет. И добавил: это самая красивая, умная и добрая девушка во всём Шварцвальде…
     Смущенно умолкает. Лизбет тоже смущена.
     ДРОВОСЕК (весело). Верно сказано, сынок! Моя Лизбет такая, дай ей Господь здоровья. И Руди Сказочника мы знаем. Славный малый! А какие песни поет, заслушаешься. Да вы садитесь.
     Петер садится у печи. Лизбет подает ужин ему и отцу. Столик Петера и стол, за которым сидят отец с дочерью – рядом, так что хозяева и гость могут свободно беседовать.
     Вы, должно быть, в лесу заблудились?
     ПЕТЕР (ест и пьет). Да, господин Грюн. Видите ли, я Петер-угольщик из Шварцвальда. Ходил в другую часть города, в окружную канцелярию; хотел напомнить начальству, что моя мать вдова, и я ее единственный сын. Всё исполнил и решил вернуться домой лесом – так ведь ближе. Думал добраться домой засветло – не вышло. Вот и заблудился.
     ДРОВОСЕК. Ничего, завтра я вас выведу из леса. Сегодня-то уж никак не выйдет. Слышите, буря ломает деревья? Говорят, в такие вот грозовые ночи Голландец Михель рубит себе деревья для нового плота.
     ПЕТЕР. Голландец Михель?
     ДРОВОСЕК. Да. Его ведь считают хозяином здешнего леса. Ох, и много он бед успел натворить! Я еще мальчиком слышал о нем от своего деда. Ведь как, сынок, говорят? Будто сто лет назад не было народа честнее шварцвальдцев. Это теперь они совсем испортились. Молодые парни нынче так пьют и ругаются, что просто оторопь берет. И во всём Голландец Михель виноват. А началось всё так. Сто лет назад жил один богатый лесоторговец. Было у него много работников. А однажды новый появился – рослый этакий детина. И такой он оказался силач, что когда рубили деревья, управлялся за троих, а если бревно с одного конца поднимали шестеро, за другой брался он один. Звали его Михель.
     Порубил он с полгода лес, явился к хозяину и говорит: мол, хватит мне рубить лес. Хочу я посмотреть, куда уплывают мои бревна. Не отпустите ли вы меня разок с плотами?
     Работник он был редкий, лесоторговец им очень дорожил и согласился. А Михель и лесу такие бревна принес, что всех даже страх взял – до того они были огромные. И где он только их срубил? Связал он себе плот и говорит: «На нем я и поплыву. Остальные-то, как щепочки, а этот как раз по мне». Хозяин обрадовался: сразу понял, что за те бревна можно выручить много денег. Хотел он дать Михелю пару сапог в награду, да тот свои принес, высотой почти с человека.
     И пошли плотовщики с Михелем по реке до самого Кёльна, где всегда сбывали свой груз. Тут Михель стал над ними смеяться. «Ну и купцы, - говорит. – Не понимаете своей выгоды! Кёльнцы скупят у вас лес за полцены, а потом перепродадут дороже в Голландию. Давайте мелочь продадим здесь, а большие бревна сами отвезем в Голландию, и всё, что выручим сверх обычной цены, пойдет в наш карман». Ну, ясное дело, плотовщики люди простые, согласились: кому хотелось Голландию повидать, кому денег побольше взять. И пошли они дальше вниз по Рейну в Роттердам. Там им цену предложили вдвое больше прежней. Михель поделил выручку: четверть лесоторговцу, остальное – плотовщикам. И пошли они гулять по трактирам, пить, да золотом звенеть. С той поры стала Голландия раем наших плотовщиков, а Михель – их повелителем. Появились у людей деньги, а с ними – сквернословие, дурные нравы, игра да пьянство.
     Когда же правда вышла наружу, Голландец Михель, как его прозвали, как в воду канул. Но говорят, он и поныне жив – и рубит в здешних лесах самые огромные ели, и продает бревна в Голландию. И если на корабль попадает хотя бы одна доска от тех бревен, тот корабль непременно тонет. Только люди в это не верят, считают сказкой. Именно поэтому нынче столько кораблекрушений. Еще говорят, что Михель может дать человеку богатство, да только ценой его грешной души, и что, мол, Толстяк Эзехиль, Долговязый Шлуркер и Король Танцев продались ему. Вот бы не хотел я быть на их месте!
     ПЕТЕР (невольно ежась). Я тоже не хотел бы.
     ЛИЗБЕТ. Не дай Бог!
     ДРОВОСЕК. Ну, пожалуй, мы засиделись. Пора спать. Как ваше платье, господин Мунк?
     ПЕТЕР. Спасибо, оно высохло, господин Грюн.
     ДРОВОСЕК. Вот и хорошо. (Лизбет). Спасибо за ужин, дочка! Постели-ка господину Петеру вон на той широкой лавке, да и ступай спать. А я прямо сейчас пойду. Ох, и устал сегодня!
     ЛИЗБЕТ. Доброй ночи, батюшка. Я всё сделаю.
     ПЕТЕР. Доброй ночи, господин Грюн.
     ДРОВОСЕК. Доброй ночи.

     3.
     Солнечное утро. Петер Мунк идет по лесу.
     ПЕТЕР (сам себе). Ах, Лизбет! Какая красавица! И как скромна. Ни одного лишнего слова, взгляда. А как чудесно она улыбается! Господи, я просто влюблен в нее. И я ей тоже по сердцу, я сразу это понял. Даже самый скромный взгляд набожной девушки может сказать так много! Мы с ней – точно две флейты, которые играют одну и ту же мелодию. (Мечтательно вздыхает). Правда, я еще молод, чтобы просить ее руки, но это не большая беда. О, Лизбет! Года через два, когда я буду уже очень богат, мы обязательно поженимся! Я осыплю тебя золотом, мой ангел! Вы с отцом будете жить в моем доме в богатстве и почете. Да, да, так и будет. Моя матушка тоже будет жить с нами, и всем нам будет очень хорошо!
     Кружится на месте, подбрасывает вверх шляпу и ловит ее.
     (Строго). А ну-ка, стой, Петер Мунк! Хватит вертеться! Ты идешь на серьезное дело, не забывай. (Надевает шляпу и поправляет ее). Вспомни-ка лучше заклинание. Под косматой елью, в темном подземелье, где рождается родник…
     Неожиданно из-за деревьев выходит Михель Голландец в одежде плотовщика, в высоких сапогах, с багром в руке. Он молча шагает рядом с Петером.
     (в страхе, в сторону). О, Господи! Сердце так и упало. Это же он, Голландец Михель!
     МИХЕЛЬ (глухим голосом). Петер Мунк, зачем ты пришел сюда, на Еловый Бугор?
     ПЕТЕР (стараясь говорит беззаботно). Доброе утро, земляк. Я просто-напросто иду к себе домой.
     МИХЕЛЬ. Петер Мунк! Через эту рощицу твой путь не лежит.
     ПЕТЕР (в сторону). Никогда бы не подумал, что лесную чащу можно назвать рощицей! (Михелю). Ну да, это не совсем прямой путь. Но сегодня жарко, вот я и подумал, что мне здесь будет попрохладней.
     МИХЕЛЬ (ударяя багром о землю). Не лги, Петер-угольщик! Не то я уложу тебя на месте вот этим багром. Думаешь, я не знаю, что ты идешь к стеклянному гному? Это глупая затея. Он скупердяй и много не даст, а если кому и даст, тот не возрадуется. (Мягче). Ты, Петер, горемыка, и мне от души тебя жаль. Такой славный малый мог бы заняться чем-нибудь получше, а не просиживать целые дни возле угольной ямы! Другие так и сыплют талерами да дукатами, а ты едва можешь наскрести несколько грошей. Что это за жизнь!
     ПЕТЕР. Ваша правда, жизнь незавидная, ничего тут не скажешь.
     МИХЕЛЬ. Ну, вот видишь. А для меня это сущий пустяк – дать тебе денег. Я уже не одного такого молодца вызволил из нужды, не ты первый. Скажи, сколько сотен талеров тебе понадобится для начала?
     Вытаскивает большой кошелек и встряхивает его. Слышен звон монет.
     ПЕТЕР (прибавляя шагу). Большой спасибо сударь, только с вами я не хочу иметь дело; ведь я вас узнал!
     МИХЕЛЬ. Ты пожалеешь об этом, Петер. На лбу у тебя написано и по глазам видно: меня тебе не миновать. Да не спеши так, послушай разумное слово. Вот уже и граница моих владений!
     Петер бежит и перепрыгивает через «границу» - небольшую канаву. Михель бросает в него багор.
     ПЕТЕР (уворачиваясь, с торжеством). Не попали!
     МИХЕЛЬ. Ты еще вспомнишь обо мне!
     Уходит.

     4.
     Петер в лесу. Подходит к большой ели.
     ПЕТЕР. Уф! Насилу добрался. И оставил Голландца с носом.
     Делает несколько глубоких вдохов и выдохов.
    
     Отдышался, кажется. Пора. (Торжественно произносит).
     Под косматой елью,
     В темном подземелье,
     Где рождается родник, -
     Меж корней живет старик.
     Он неслыханно богат,
     Он хранит заветный клад.
     Кто родился в день воскресный,
     Получает клад чудесный!
     ГОЛОС ИЗ-ЗА ЕЛИ. Хотя ты и не совсем верно произнес заклинание, Петер-угольщик, но я тебе покажусь, так и быть.
     Появляется Стеклянный Человечек. Он седой, у него длинная белая борода. Его  одежда словно сделана из расплавленного, еще не остывшего стекла. Петер снимает шляпу и кланяется ему.
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Так значит, тебе повстречался этот разбойник Голландец Михель? Я помешал ему догнать тебя.
     ПЕТЕР. Благодарю, господин Хранитель Клада. А то я, было, здорово испугался.
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Садись, отдохни.
     Садится на пригорок и закуривает стеклянную трубку. Петер садится рядом.
     (Гордо, указывая на трубку). Между прочим, это не какой-нибудь табак, а чистейшие сосновые иголки! Итак, дружок, что у тебя ко мне за дело?
     ПЕТЕР. Да вот, видите ли, господин Хранитель Клада… Я пришел сюда, чтобы просить у вас совета и помощи. Уж больно мне худо живется. Угольщик ведь угольщиком и останется, а, между тем, я так молод! Вот и подумал, что из меня может выйти кое-что получше. Как посмотрю на других: ну и нажились же они за самое короткое время! Взять хотя бы Эзехиля или Короля Танцев. У них же денег куры не клюют!
      ЧЕЛОВЕЧЕК (серьезно). Петер! Об этих двух я и слышать не хочу. Какая им польза от того, что они сейчас и еще несколько лет будут считаться счастливыми, а потом станут тем несчастнее? Не презирай свое ремесло. Твой отец и дед были достойными людьми, а ведь и они были угольщиками, Петер Мунк! Не хотел бы я думать, что тебя привела сюда любовь к безделью.
     ПЕТЕР. Нет, господин Хранитель Клада. Я ведь знаю: безделье – мать всех пороков. Просто я не хочу больше быть угольщиком. Мне по душе другое занятие. Угольщик – самый ничтожный человек на земле. То ли дело стекловары, плотовщики, часовых дел мастера. Те будут попочтенней.
     ЧЕЛОВЕЧЕК (задумчиво). И что вы, люди, за странное племя! Редко кто из вас бывает доволен тем, что имеет. Ну, станешь ты стекловаром, так тебе сразу захочется торговать лесом; начнешь торговать лесом, передумаешь: потянет в лесничие или в окружные начальники. Впрочем, будь по-твоему! Если ты мне пообещаешь прилежно трудиться, Петер, я помогу тебе зажить получше. Всякому, кто родился в воскресенье и сумел найти ко мне дорогу, я исполняю три желания. В первых двух он волен, а в третьем я могу ему и отказать, если его желание безрассудно. Пожелай и ты себе что-нибудь, но сперва подумай хорошенько.
     ПЕТЕР (в восторге). Ура! Вы самый лучший Стеклянный Человечек в мире, настоящий Хранитель Клада! И сами сущий клад. А думать мне нечего, ведь я уже давно всё придумал. Я хочу уметь танцевать лучше Короля Танцев и всякий раз приносить с собой в трактир столько же денег, сколько их с собой у Толстяка Эзехиля.
      ЧЕЛОВЕЧЕК (гневно). Глупец! Что за пустое желание: хорошо танцевать и выбрасывать деньги на игру в кости! Безмозглый ты человек, что пользы тебе и твоей бедной матери, что ты будешь плясать в трактире и оставлять там все деньги, как оставляют их Эзехиль и ничтожный Король Танцев? Всё остальное время ты будешь по-прежнему терпеть нужду. (Хмурясь). Я исполню еще одно твое желание, но на этот раз – слышишь меня? – изволь подумать как следует!

      ПЕТЕР (помолчав). Ну, тогда я желаю себе самый лучший стекольный завод во всём Шварцвальде, со всем, что положено, а также деньги, чтобы им управлять!
     ЧЕЛОВЕЧЕК. И всё? Неужели больше ничего, Петер?
     ПЕТЕР. Ну, можно еще лошадь и повозочку…
     ЧЕЛОВЕЧЕК (разбивает трубку о камень). О, глупый, глупый Петер-угольщик! Лошадь! Повозочку! Да ума, обыкновенного ума – вот, чего тебе следовало пожелать. Простого человеческого разумения, а не лошадь и повозочку! (Смягчаясь). Ну, да не печалься. Постараемся сделать так, чтобы это не пошло тебе во вред. Твое желание иметь завод не так уж глупо. Хороший стекольный завод прокормит своего владельца. Но вот ума бы тебе еще!
      ПЕТЕР. Но, господин Хранитель Клада, у меня ведь остается третье желание. Вот я и мог бы пожелать себе ума, раз мне его не достает.
      ЧЕЛОВЕЧЕК. Нет уж! Тебе еще не раз придется туго, и ты будешь рад-радехонек, что у тебя есть в запасе еще одно желание.
      Протягивает Петеру мешочек.
      Здесь две тысячи гульденов, и не вздумай потом просить у меня еще. Три дня назад умер владелец стекольного завода, что в нижнем лесу. Сходи туда завтра утром и предложи наследникам свою цену. Смотри, трудись прилежно, а я время от времени стану навещать тебя и помогать тебе советом и делом, раз уж ты ума себе не выпросил. Но говорю тебе не шутя: твое первое желание никуда не годилось. (Грозит пальцем). Не вздумай зачастить в трактир, это еще никого не доводило до добра.
     Достает новую стеклянную трубку, закуривает сосновые иглы. Петер встает.
     (Тоже вставая, ласково). Ну, до встречи, Петер. (Пожимает Петеру руку). Я знаю, тебе понравилась Лизбет, дочь дровосека. Ты ей тоже понравился. Она чудесная девушка, постарайся стать достойным ее любви. Прощай. Ступай домой, твоя матушка ждет тебя.
     Исчезает.
     ПЕТЕР. До свидания… уже исчез. Но всё равно. Огромное спасибо, господин Хранитель Клада! Я теперь богат! Я богат!

     4.
     Трактир. За столом сидят Толстяк Эзехиль, Король Танцев и Долговязый Шлуркер.
     ЭЗЕХИЛЬ (с досадой). Куда провалился Петер Мунк? Мне без него в кости не играется!
     КОРОЛЬ ТАНЦЕВ. Да, видно нынче Петеру не до игры. А ведь как в гору-то пошел поначалу, когда нашел клад в лесу! И завод себе стекольный купил, и новый дом. И танцевать стал лучше меня! Правда, ему скоро надоел его завод, и он зачастил в трактир. Но всё равно продолжал жить расточительно.
     ШЛУРКЕР (лениво). Жить расточительно! Да он просто швырял нищим деньги направо и налево! А уж своего дружка, этого бродягу Руди, собирателя сказок, так совсем задарил. Как будто от бедняков может быть какой-то прок! Эй, хозяин, еще пива!
     Хозяин приносит пиво и уходит.
     КОРОЛЬ ТАНЦЕВ. И всё встречает с этой девушкой, с Лизбет. Красавица, конечно, и строгих правил, только бедна.
     ШЛУРКЕР. Что ж, бедной женой легко управлять, если сам богат. Только я слышал, Петер свалял дурака со своим заводом. Стекло-то ему делали, да только он не знал, куда его сбывать. У него нынче весь завод забит этим стеклом, и никому оно не нужно. Нет, господа, с обычного клада нипочем не разживешься, особенно если не иметь покупателя для своего товара и всё проматывать на нищих и бродяг.
     ЭЗЕХИЛЬ. Тс-с! (Понижает голос). Клад-то, говорят, был непростой: Петер получил его от Стеклянного Человечка с Елового Бугра. Да только он, вроде как, с этим Человечком на днях рассорился. Тот пришел помочь ему советом, а Петер хвать его за шиворот и кричит: мол, подай мне дважды по сто тысяч талеров и дом! А Человечек-то владыка леса. Ну, и обратился расплавленным стеклом, и обжег Петеру руку. А сам исчез. Это мне ведунья Марта рассказала: своими глазами видела.
      Шлуркер и Король Танцев хохочут.
     ШЛУРКЕР. Ай да Петер! Нечего сказать, вежливый и благодарный человек! А впрочем, напрасно он связался с этим лесным скрягой. Мы-то с вами знаем, кто НАСТОЯЩИЙ владыка леса. Уж он-то богат на самом деле. То-то я смотрю, Петер Мунк в последние дни всё с перевязанной рукой ходит. А в городе толкуют, будто у него множество долгов, и вот-вот окружной начальник пустит его имущество с аукциона.
     ЭЗЕХИЛЬ. Тише! Вон Петер идет.
     Петер подходит к столу. Его рука перевязана.
     Добрый вечер, Петер.
     ПЕТЕР. Добрый вечер, господа. Хозяин, кружку рейнского красного! Сыграем, Эзехиль?
     ЭЗЕХИЛЬ. Сам видишь, твое место свободно. Садись!
     Начинают играть в кости. Хозяин приносит вино.
     КОРОЛЬ ТАНЦЕВ (учтиво). Что у тебя с рукой, Петер?
     ПЕТЕР. Недавно обжег на стекольном заводе.
     Пьет вино, играет.
     ШЛУРКЕР (вкрадчиво). Ты стал много пить, Петер.
     ПЕТЕР. Может быть. Но у меня не стало от этого меньше денег. И танцевать хуже я не стал.
     КОРОЛЬ ТАНЦЕВ. Это верно. Правда, с обожженной рукой не спляшешь.
     ШЛУРКЕР (смеясь). Зато проиграешь нашему Эзехилю!
     ЭЗЕХИЛЬ. Вряд ли. Что-то Петеру сегодня везет! Да, крупно везет!
     ПЕТЕР (входя в азарт). Хозяин! Бутылку рейнского!
     КОРОЛЬ ТАНЦЕВ. Целую бутылку? Не много ли тебе будет?
     ПЕТЕР. Я вас угощу! Пейте все сегодня!
     Хозяин приносит вино и разливает его по небольшим кружкам.
     ШЛУРКЕР (отодвигая свою кружку). Не хочу мешать вино с пивом. (Осторожно). Петер, так это слухи, будто твой завод продают?
     ПЕТЕР. Ты стал любопытен, Шлуркер.
     Пьет и играет.
     ЭЗЕХИЛЬ. Черт, как тебе везет, Петер! Попробую еще разок – вот мои последние пять гульденов. Но если и теперь проиграю, всё равно продолжим, и ты мне, Петер, дашь взаймы из своего выигрыша. Честный человек всегда помогает ближнему.
     ПЕТЕР. Изволь, хоть сто гульденов. Ты мне порядочно проиграл, Эзехиль.
     Снова бросают кости.
     ЭЗЕХИЛЬ. Выигрыш твой! Давай мне взаймы.
     Внезапно появляется Михель Голландец. Он подходит и встает за спиной у Петера.
     МИХЕЛЬ. Всё! Это была последняя ставка.
     Никто не видит Михеля, кроме Петера. Петер вздрагивает и роняет деньги.
     ЭЗЕХИЛЬ. Эй, Петер!
     ПЕТЕР (слабым голосом). Что?
     ЭЗЕХИЛЬ. Дай же мне взаймы!
     ПЕТЕР. Да, да, сейчас. (Роется в карманах; в сторону). Черт, где же деньги? Ведь я столько выиграл! (В ужасе). Бог мой! Да ведь я пожелал, чтобы у меня всегда было столько денег, сколько их у Эзехиля. А у него сейчас ни гроша нет. О, Господи!
     МИХЕЛЬ. Доигрался ты, Петер Мунк. Конец твоему барскому житью. Нечего было клянчить деньги у гнома. Теперь сам видишь: тебе следовало послушаться меня. Жаль мне тебя: сейчас намнут тебе бока. Но завтра я целый день буду на Еловом Бугре. Приходи. Стоит тебе только позвать, и я появлюсь.
     Исчезает. Петер закрывает лицо руками.

     5.
     Избитый Петер полулежит дома на диване. Мать, госпожа Мунк, плача, хлопочет около него.
     ГОСПОЖА МУНК. Я же говорила тебе, сыночек, не играй. И за что нам такие беды! В понедельник всё пойдет с молотка, иначе тебя отведут в долговую тюрьму…
     Плачет.
     ПЕТЕР. Ничего, матушка. Мы поселимся у тетушки Греты, матери Руди.
     ГОСПОЖА МУНК. У Греты! Конечно, придется у Греты. Больше нас никто к себе не пустит.
     ПЕТЕР. Может, я еще поправлю свои дела, матушка.
     ГОСПОЖА МУНК. Ах, сынок, сынок! Не найдешь же ты клад в лесу дважды в своей жизни.
     ПЕТЕР (не выдержав, плачет). Лучше бы я вовсе не находил никакого клада! Я был куда счастливее, когда жил в лесу. Вы приносили мне поесть, матушка, а я жег уголь, любовался лесом, и Руди приходил рассказывать мне сказки и петь песни.
    ГОСПОЖА МУНК. Человек никогда не бывает доволен тем, что имеет, Петер.
    ПЕТЕР. Это я уже знаю. Но почему? Почему?
    ГОСПОЖА МУНК. Потому что мы всегда хотим большего. Что имеем, не храним, потерявши – плачем. Уж так жизнь устроена. Пока что-нибудь не потеряешь, не оценишь того, что имел.
     ПЕТЕР (тихо). Лизбет… Я теряю ее. Я всё теряю, матушка!
     Плачет в объятиях матери.

                ЧАСТЬ ВТОРАЯ

     1.
     Петер на Еловом Бугре.
     ПЕТЕР (зовет). Господин Голландец Михель!
     Из-за деревьев выходит Михель.
     МИХЕЛЬ. А, явился! (Смеется). Вовремя. А не то содрали бы шкуру и продали кредиторам! Ну, да не тревожься, все твои беды, как я уже говорил, пошли от Стеклянного Человечка, этого гордеца и ханжи. Уж если дарить, то щедрой рукой, а не как этот сквалыга. Пойдем ко мне домой, может, столкуемся.
     ПЕТЕР. Где же ваш дом?
     МИХЕЛЬ. А вот.
     Указывает на обычный дом, который вдруг появляется за деревьями. Оба входят внутрь.
     Садись за стол, будешь гостем. Вот вино и закуска, угощайся! Тебе бы, Петер, нужно развеяться после всех твоих неприятностей. Например, поездить по свету. Я ведь знаю, ты любишь путешествовать, просто до сих пор у тебя не было такой возможности.
     Оба садятся за стол.
     ПЕТЕР. Да, господин Михель, я люблю путешествовать. И мне очень хотелось бы увидеть другие земли.
     МИХЕЛЬ. Увидишь. Но тут небольшая загвоздка, приятель. Всё дело в твоем сердце. Ты, наверно, заметил: стоит ему, глупому, забиться чаще обыкновенного, и ты уже сам не свой. А всякие там несчастья, оскорбления чести… зачем смышленому парню беспокоиться из-за таких пустяков? Ответь, что` у тебя болело, когда вчера в трактире тебя обозвали мошенником и негодяем? Что болело сильнее всего, когда плакала твоя мать, и сам ты плакал? Что не давало тебе покоя, пока окружной начальник описывал всё твое имущество? Руки, ноги, голова?
     ПЕТЕР (тихо). Сердце.
     Прикладывает руку к сердцу.
     МИХЕЛЬ. Вот именно, сердце. Ты отдал нищим не одну сотню гульденов, а что толку? Они призывали на тебя благословение Божье, желали здоровья – ну и что? Стал ты от этого здоровее? Половины этих денег хватило бы на то, чтобы держать при себе врача. Благословение Божье! Отличное благословение, когда у тебя описывают имущество, а самого выгоняют на улицу! А что заставляло тебя лезть в карман, когда нищий просил подаяния? Сердце, опять-таки сердце. Как говорится, ты принимал всё слишком близко к сердцу.
     ПЕТЕР. Но разве можно от этого отвыкнуть? Вот и сейчас, как я ни стараюсь успокоиться, мое сердце отчего-то колотится и болит…
     МИХЕЛЬ (смеется). Где уж тебе, бедолаге, с ним сладить! А вот у меня бы получилось. Вот, что, дружище: отдай-ка ты мне эту вещицу, и увидишь, как тебе сразу станет легко.
     ПЕТЕР (в ужасе). Отдать вам мое сердце? Но ведь я тогда сразу умру! Ни за что.
     МИХЕЛЬ (усмехается). Конечно, если бы кто-нибудь из ваших господ хирургов вздумал  вынуть сердце из твоей груди, ты бы умер на месте. Но я делаю это совсем по-другому. Убедись сам.
     Раскрывает шкаф, на полках которого стоят склянки с сердцами. На каждой склянке ярлык. Петер медленно походит к шкафу.
     ПЕТЕР (читает ярлыки). «Сердце окружного начальника». (Встрепенувшись). «Сердце Толстяка Эзехиля»? Так значит, это правда?
     МИХЕЛЬ.  Как видишь. Читай дальше.
     ПЕТЕР. «Сердце Короля Танцев». «Сердце Долговязого Шлуркера»… раз… два… пять… восемь… (Считает про себя). Тридцать пять сердец! И ведь их хозяева – самые почтенные люди в округе. Но как же…
     Медленно, в страхе отступает от шкафа.
     Что же… что у них теперь вместо сердца?
     Михель берет с полки каменное сердце и показывает Петеру.
     МИХЕЛЬ (с гордостью). А вот это!
     ПЕТЕР. Вот оно что! Сердце из мрамора… (Осторожно дотрагивается до каменного сердца). Но послушайте, господин Михель, ведь от такого сердца, должно быть, очень холодно в груди?
     МИХЕЛЬ. Не очень. И это приятный холод. Подумай сам, на что человеку горячее сердце? Зимой оно тебя не согреет. Хорошая вишневая наливка согревает сильнее, чем самое горячее сердце. А летом, когда все изнывают от жары, это сердце дает удивительную прохладу. Но главное: ни тревога, ни страх, ни сострадание, ни прочие вредные чувства не касаются этого сердца. До камня ведь не достучишься, как ни старайся. Очень практичная вещь! Особенно в наше время.
     ПЕТЕР (приходя в себя). И это всё, что вы можете мне дать? Я надеялся получить деньги, а вы предлагаете мне камень.
     МИХЕЛЬ. Ну, я думаю, ста тысяч гульденов тебе на первых порах хватит. Если ты с умом распорядишься ими, то вскоре станешь миллионером, да не на несколько лет, а на всю жизнь!
     ПЕТЕР (в изумлении и восторге). Сто тысяч?! Целых сто тысяч? (Ударяет себя рукой по груди). Да перестань же ты, сердце, так бешено колотиться! Скоро мы с тобой расстанемся. Так и быть, Михель! Давайте мне камень и деньги и вынимайте, как умеете, этого колотилу. Я вам полностью доверяюсь.
     МИХЕЛЬ (очень дружески). Я знал, что ты парень с головой. Пойдем к столу, отметим принятое тобой разумное решение, а точнее, нашу сделку! После этого я отсчитаю тебе деньги.
     Идут к столу. Темнота.

     2.
     Две комнаты в богатом доме Петера Мунка. Петер сидит за столом в одной из двух смежных комнат вместе с Д`инером, окружным начальником. Он очень богато одет. Обстановка обеих комнат также богата, но чувствуется отсутствие уюта.
     ПЕТЕР (продолжая рассказ). Да, такие вот дела, господин Динер. Уверяю вас: почти три года я колесил по свету, и могу сказать лишь одно: он везде одинаков. Не стоило и уезжать из Шварцвальда. (Лениво). Ну, что такое все эти чудеса света, картины, достопримечательности? На что они? До чего были глупы те, кто всё это создавал! Зачем они старались? Для кого? Право, не понимаю. Я только и делал, что зевал. Путешествия – это вздор. Да и вообще всё в мире вздор, кроме денег.
     ДИНЕР (подобострастно). Точно так, господин Мунк! А уж деньгами вы не обижены. Вы, как вернулись домой, стали богатейшим лесоторговцем…
     ПЕТЕР. Угощайтесь, сударь. Особенно попробуйте вот это. Очень хорошо под греческое вино. А лесоторговля – право, пустяки. Ну, что такое лесоторговля? (Подпиливает ноготь пилочкой). Я ею только для виду занимаюсь; у меня прекрасный управляющий. Как вы знаете, мое настоящее дело – давать деньги под проценты и перепродавать хлеб. Очень выгодное занятие. И не требует никаких хлопот. Ведь вы – мой верный помощник в работе с должниками, не так ли?
     ДИНЕР (ест и пьет). Точно так, господин Мунк. Вы по закону живете. Кто не заплатил вовремя – не взыщи! И дома лишится, и всего имущества.
     ПЕТЕР. Верно. Закон – всему голова. (С улыбкой). А помните, господин Динер, как вы явились описывать мое имущество, когда я еще владел стекольным заводом? И грозились засадить меня в тюрьму?
     ДИНЕР (давится едой). О, Боже праведный, господин Мунк! Да ведь вы тогда не были богатые… простите великодушно! Мог ли я думать… да я… ах, господин Мунк…
     ПЕТЕР (снисходительно). Ну, ну, успокойтесь, любезный. Вы были совершенно правы. Вы действовали ПО ЗАКОНУ. Я был глуп, раз был беден, и заслуживал и тюрьму, и всё прочее. (Надменно). Все бедные глупы. Что им мешает стать богатыми? Плати вовремя, да трудись, вот и будешь богат. И я был бы последним болваном, если бы помогал нищим или потворствовал своим должникам. О, теперь я чту закон и не бросаю деньги на ветер! А вы - честный служитель закона, можно сказать, живой капкан. (Смеется). И я вас одобряю, Динер. Да, одобряю, а не осуждаю! Так что не ерзайте, перестаньте нервничать. Лучше попробуйте стерлядей. Между прочим, мне их доставляют прямо из России, с Волги. Деликатес! И не всякий может себе это позволить. А мой повар из Франции великолепно их готовит. Право, попробуйте. Весьма оригинальный вкус. Отлично идет под белое вино.
     ДИНЕР (поспешно накладывает себе рыбы). Я ваш покорный слуга, господин Мунк!
     ПЕТЕР (небрежно). Весьма признателен.
     Входит лакей Петера Хиггсон.
     ХИГГСОН (с небольшим английским акцентом, Петеру). Сэр! Пришел некий человек по имени Руди Сказочник. Он хочет поговорить с вашей милостью. Прогнать его?
     ПЕТЕР. Минуту, Хиггсон. Динер, полюбуйтесь на моего английского лакея. И запомните: английский лакей – такое же дорогое приобретение, как и английское сукно. Из французов лакеи безобразные. Совершенные нахалы, и ни во что не ставят знатных людей. Во Франции хороши только повара. Но если вам нужен достойный лакей, непременно берите англичанина – не подведет. Правда, и немецкая прислуга неплоха, если ее вышколить. Хиггсон, скажите Сказочнику, что я сейчас выйду.
     Хиггсон кланяется и выходит из комнаты.
     (Морщась). Снова эта беднота лезет в двери. Но ничего не поделаешь. Придется выйти к нему, он дотошный. А потом… впрочем, всё это вздор. Угощайтесь, я скоро вернусь.
     ДИНЕР. Благодарю, господин Мунк.
     Петер неторопливо выходит в соседнюю комнату. Динер, оставшись один, поспешно наливает себе вина и накладывает деликатесов.
     3.
     Петер и Руди в соседней комнате.
     ПЕТЕР (снисходительно). А, Руди Сказочник! Давно тебя не было видно. Прости, но у меня сейчас гость, я занят. Что ты хотел? Наверно, старухе снова деньги понадобились?
     РУДИ. Старухе? Кого ты имеешь в виду, Петер?
     ПЕТЕР. Да свою мать, кого же еще! Черт возьми, такое чувство, будто родители только для того и существуют, чтобы вечно мешать своим детям. На, возьми для нее.
     Дает Руди монету.
     РУДИ (смотрит на ладонь). Петер, да этого только на хлеб хватит.
     ПЕТЕР (охорашиваясь перед зеркалом). Хлеб, как и закон, всему голова, Руди. Рад бы дать больше, но, поверь, не могу. Если подавать всем, кому ни попадя, так и нищим станешь. Теперь я это хорошо понял.
     РУДИ (делает к нему шаг). Петер! Да что же с тобой случилось? Ты точно с ума сошел! Тебе всего двадцать пять лет, а ты… ты дом собственной матери продал с торгов! Да еще и не берешь ее к себе! А скольких ты обездолил! Скольких вдов и сирот ты лишил крова!
     ПЕТЕР (спокойно). Я действую по закону, Руди, вот и всё. Слышишь лай моих овчарок? Они оберегают меня от кошачьих концертов всей этой голытьбы. До того, как я завел собак, жить было невозможно: все бездомные семьи стонали и лили слезы у меня под окнами. Положим, меня это не трогало, но довольно-таки сильно раздражало. Впрочем, ты-то что волнуешься? Ведь ТВОЙ дом я не продал? И моя мать живет там, у вас, и вы ее не обижаете. Так что же тебе еще надо?
     РУДИ. Петер! Но это же твоя мать. Это `ей надо, а не мне – любовь и уважение ее сына. Она в них нуждается. Она родила, воспитала, вырастила тебя…
     ПЕТЕР. Ладно, не хнычь. Возьми еще монету. Теперь ей хватит даже на пиво. Хлеб да пиво, что еще нужно человеку? Она просто скучает. Ей следует заняться делом. Я тоже роптал на скуку, но один добрый человек посоветовал мне заняться делом, и вот, я больше не скучаю. Когда я вернулся из путешествия (ну, и скука все эти дальние странствия!), я тоже - да, я тоже думал, что человеку нужно что-то большее, чем деньги, езда и поездки по чужим землям. А между тем, человеку нужны лишь деньги да достойное дело. Больше он ни в чем не нуждается.
     РУДИ (в сердцах). Я знаю, кто внушил тебе всю эту околесицу: не кто иной, как Михель Голландец!
     ПЕТЕР (резко). Что за глупые суеверия! Какой еще Михель? Вы, провинциалы, всё еще верите в каких-то лесных духов? Вздор, их не существует!
     РУДИ (печально). Ты очень изменился, Петер. Прости меня, но когда ты был угольщиком, тебе жилось гораздо лучше и веселее.
     ПЕТЕР (резко). Вздор! Одно время я и сам так считал, но один мудрый человек…
     РУДИ. Я догадываюсь, кто этот мудрый человек!
     ПЕТЕР. Кто бы он ни был, он сказал правду.
     РУДИ (с мольбой). Петер, Петер! Куда делась твоя душа? Почему ты позабыл госпожу Мунк и не хочешь дать ей приют в своем богатом доме?
     ПЕТЕР. Ей здесь не место. Не она наживала добро, которое ты видишь вокруг себя! Кстати, как тебе мой новый сюртук и панталоны из лучшего английского сукна? (Смотрится в зеркало). По-моему, они мне очень к лицу. Ни у кого в Шварцвальде нет таких же – даже у Эзехиля, Шлуркера и Короля Танцев! Еще бы! Куда им до меня с их неразвитым вкусом. Теперь, когда я заезжаю в трактир, они принимают меня, как доброго родственника и даже заискивают передо мной!
     Смеется.
     (Небрежно). Да, ты всё еще собираешь свои сказки, легенды и песни?
     РУДИ (сдержанно). Собираю.
     ПЕТЕР. Ничего не скажешь, много проку в таком занятии! Впрочем, я люблю сказки. Конечно, не так, как раньше, но всё же… что-то осталось. Если хочешь заработать, могу (по старой дружбе, так и быть) взять тебя к себе сказочником. Жалованье: по два талера за сказку. Ну, как?
     РУДИ (печально). Когда-то я рассказывал тебе сказки даром, Петер. Для обычного человека мои сказки ничего не стоят. Но для такого богатого, как вы, господин Мунк, для гонителя вдов, калек, сирот, стариков… о, для такого великого человека мои сказки будут стоить дорого! Не менее тысячи талеров за сказку и песню!
     ПЕТЕР (с изумлением). Да ты рехнулся, любезный! Кто же платит такие деньги за всякий вздор?
     РУДИ (с презрением и горечью). Я знал, что ты не согласишься и нарочно предложил такую цену, чтобы не работать на тебя. Правду люди говорят: ты бездушен! Бездушен, как камень!
     Петер застывает на месте.
     ПЕТЕР (собравшись с духом). Ну, полегче, ты, Сказочник! Держи язык за зубами, а то… ты знаешь меня.
     РУДИ. Да, теперь я знаю тебя! Ты больше не Петер Мунк. Ты теперь совсем другой человек. Я любил другого Петера. Но, кажется, мы с ним больше никогда не встретимся.
     ПЕТЕР. Довольно этого театра! В Шварцвальде он отдает провинциальщиной. (Морщится). Лучше отгадай загадку. Когда садовник бывает предателем?
     РУДИ (оживляясь). Что за Гамлетовский вопрос? Подожди, подумаю… (думает). Нет, право, не знаю! Не могу догадаться.
     ПЕТЕР. Да ведь это очень просто. Садовник бывает предателем, когда продает настурции.
     РУДИ (удивленно). Настурции?
     ПЕТЕР (увлекаясь). Ну, да. Не понял? Он продает НАС ТУРЦИИ! Теперь дошло?
     РУДИ (с улыбкой). Дошло! Славная игра слов! Узнаю` тебя, прежний Петер! И теперь понимаю, почему Лизбет…
     ПЕТЕР (замирая). Что… Лизбет?
     РУДИ. Понимаю, почему Лизбет до сих пор любит тебя.
     ПЕТЕР. Она до сих пор любит меня?
     РУДИ. Да.
     ПЕТЕР. И ждет?
     РУДИ. Да!
     ПЕТЕР (задумчиво). Что ж, быть по сему. Богатому человеку жена необходима: вести хозяйство и прочее. Я завтра же посватаюсь к ней, Руди! Передай ей это.
     РУДИ (с надеждой). Мне передать, что ты любишь ее?
     ПЕТЕР (равнодушно). Что такое любовь? Всё это вздор. Мне просто нужна рачительная хозяйка.
     РУДИ. Господи! Теперь ты снова богатый господин Мунк, безжалостный господин Мунк, тело без души! Опомнись, Петер! Лизбет нужна твоя любовь.
     ПЕТЕР. Мой тебе совет, приятель: не завидуй богатым людям. Лучше последуй их примеру. Моей душой пусть занимается наш пастор. Я достаточно плачу` ему, чтобы он не жалел на меня молитв. А Лизбет… она станет толковой женой в моем доме, вот и всё. Ступай, мне некогда. Окружной начальник, верно, уже съел всю мою стерлядь, а ведь она готовилась не только для него. Ступай!
     РУДИ (вслед) Прощай, Петер Мунк!


     4.
     Хижина дровосека. Госпожа Мунк, дровосек и Лизбет сидят рядом на лавке.
     ГОСПОЖА МУНК (продолжая разговор, Лизбет). И всё-таки, деточка, ты должна знать, что` берешь на себя. Он так изменился, мой Петер.
     ЛИЗБЕТ (решительно). Матушка! Я всегда его любила. И если он изменился, злые силы тому виной, а не он сам.
     ДРОВОСЕК. Верно, дочка! Ты у меня умница. Да и потом, если человек богат, отчего бы девушке за него не выйти?
     ГОСПОЖА МУНК. В том-то и дело, господин Грюн, что сын мой богат. Да только кому какой прок от его богатства? Добрые люди говорят, будто он и сам не знает радости. Бедный, бедный мой Петер!
     ДРОВОСЕК. Да ведь женитьба, сударыня, - дело особое! Святое, так сказать. Этому нас и пастор в церкви учит.
     ЛИЗБЕТ (горячо). Да, да, матушка! Я постараюсь вернуть вам Петера! Я все силы приложу, чтобы он стал таким же, как прежде. Руди правду сказал: у всякой семьи своя особая сказка. Я всё сделаю, чтобы Петер стал добрым и сострадательным, как прежде.
     ГОСПОЖА МУНК (вздыхает). Это будет нелегкое дело, Лизбет.
     ДРОВОСЕК. Не печальтесь, госпожа Мунк! Уж если Лизбет любит Петера, так, знаете, это не просто так! А тем более, он богат… нет, тут что-нибудь да выйдет хорошее.
     ГОСПОЖА МУНК. Дай Бог!
     Крестится.
     Стук в дверь. Дровосек открывает. Входит Петер Мунк.
     ПЕТЕР (сдержанно). Мое почтение, господин Грюн! (Сухо). И вы здесь, матушка. Добрый день. Здравствуй, Лизбет. Господин Грюн, я прошу руки вашей дочери.
     Слегка, неохотно кланяется, сняв шляпу.
     ГОСПОЖА МУНК (идет, протягивая к нему руки). Петер, сыночек!..
     ПЕТЕР (резко). Потом, матушка, не сейчас! Так как же, господин Грюн?
     ДРОВОСЕК (поспешно, Петеру и Лизбет). Благословляю вас, дети мои! Я очень рад, господин Мунк!
     ГОСПОЖА МУНК (прерывающимся голосом). И я даю тебе свое благословение, Петер.
     ПЕТЕР. Благодарю. В таком случае, позвольте мне остаться с моей невестой наедине.
     ДРОВОСЕК (услужливо). Конечно, конечно, сударь!
     Берет под руку госпожу Мунк и уводит ее в соседнюю комнату.
     ЛИЗБЕТ. Петер!
     ПЕТЕР (спокойно). Лизбет, согласна ли ты стать моей женой?
     ЛИЗБЕТ. Да, Петер. (С мольбой в голосе). Петер, что с тобой случилось? Ты стал совсем другим. (Подходит к нему, берет его за руки). А помнишь, Петер, как мы праздновали день твоего рождения? Тебе тогда исполнилось двадцать лет. Мы ели жареного глухаря, пили яблочную наливку. Я сама всё готовила! И твоя матушка, и Руди были вместе с нами. Руди пел нам свои песни – здесь, перед домом на поляне. Светило солнце, мы слушали его. А потом танцевали и смеялись. Помнишь, Петер?
     ПЕТЕР (снисходительно). Помню, Лизбет. Глухарь был очень вкусным. И наливка. И пирог…
     ЛИЗБЕТ (смущенно, с улыбкой). Ты и пирог помнишь! Мы с твоей матушкой вместе его пекли. Он был с заварным кремом и с лимонной корочкой… только пригорел немного… (Торопливо). Это оттого, что я всё время выбегала на крыльцо посмотреть, не идешь ли ты.
     ПЕТЕР (равнодушно). Отныне тебе придется усердней смотреть за выпечкой, Лизбет. Я не терплю испорченных блюд, особенно когда в доме гости. Впрочем, тебе самой не придется ничего готовить. Твое дело – вести хозяйство в доме.
     ЛИЗБЕТ (покорно). Да, Петер. (Собравшись с духом). Петер, мы же возьмем к себе моего батюшку и твою матушку, как мечтали об этом когда-то; правда? (С надеждой смотрит ему в глаза). И ты больше не станешь выгонять вдов, стариков и детей на улицу, ведь так? И не станешь спускать на них овчарок, да?
     ПЕТЕР (морщась). Посмотрим, Лизбет. Но я приехал сюда не говорить с тобой о всяком нищем сброде. Не забывай: ты сама из бедной семьи, и приданое твое ничтожно, но всё-таки я беру тебя в жены. Итак, отныне мы с тобой обручены.
     ЛИЗБЕТ. Да, Петер.
     Плачет.
     ПЕТЕР. Не плачь. Тебе следует радоваться. Такой красивой, хозяйственной девушке не пристало быть синим чулком. Ты долго ждала меня. Твоя верность достойна награды. У тебя будет подвенечное платье из лучшего китайского шелка, вуаль из брабантских кружев. У нас будет пышная свадьба – такая свадьба, какой еще не видывал Шварцвальд! Не плачь же, Лизбет, иначе я рассержусь на тебя.
     ЛИЗБЕТ (вытирая слезы). Да, Петер. Прости, я больше не буду.

     5.
      Сад Петера Мунка. Солнечный летний день. Лизбет сидит в саду за прялкой. К ней подходит лакей Хиггсон.
     ХИГГСОН. Миссис Мунк!
     ЛИЗБЕТ. Да, Хиггсон?
     ХИГГСОН (учтиво). Простите, но сэр Мунк, уезжая на охоту, просил передать вам, чтобы вы отныне не раздавали его пфенниги нищим и не угощали их вином. Он сказал: «Нищенским посохом отца госпожи Лизбет и печки не истопишь, а она бросается моими деньгами, словно принцесса». Если он еще раз увидит, миссис, что вы подаете бедным людям, он изобьет вас плеткой со свинцовым шариком на конце. Так он велел мне передать вам.
     ЛИЗБЕТ (тяжело вздохнув). Я поняла, Хиггсон. Вы можете идти.
     Хиггсон кланяется и уходит.
     (Сама себе). Неужели правду говорят, будто Петер заколдован? Он стал совсем иным, чем прежде. Но как не подать монету голодному, не накормить беднягу хлебом, не налить вина? (Вытирает слезы). Я стараюсь не делать этого, и в округе обо мне уже пошла слава, будто я-де жаднее своего мужа! Но ведь Господь повелел жене слушаться своего супруга. Вот уже почти год мы живем вместе, но как я ни стараюсь, я не могу смягчить сердце Петера! (С горечью). Даже свои приказы он уже передает мне через лакеев, точно я его работница, а не жена! Но почему? Почему?..
     Видит за оградой Стеклянного Человечка, переодетого нищим стариком. Он несет на спине тяжелый мешок, с трудом дышит и кряхтит. Лизбет, оставив работу, взволнованно наблюдает за ним.
     ЧЕЛОВЕЧЕК (сбрасывая ношу у калитки). Ох, не могу больше, сил моих нет! Помилуй, Господи! (Лизбет). Сжальтесь, хозяюшка, подайте напиться!
     ЛИЗБЕТ (подходит, открывает калитку). Сейчас, дедушка! До чего вам тяжело. В ваши годы нужно поберечь себя, не таскать такие тяжести.
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Нельзя, да нужда заставляет, милостивая госпожа. Чем-то ведь надо кормиться. Вы – богатая дама, и не можете знать, как горька бедность, и как освежает в жару глоток воды!
     ЛИЗБЕТ (ласково). Посидите здесь, подождите немного.
     Убегает в дом и возвращается с красивым бокалом, поверх которого лежит большой ломоть хлеба. Лизбет выходит за калитку и подает Человечку бокал с вином и хлебом.
 
    Вот, возьмите. Глоток вина придаст вам больше сил, чем вода. Только пейте, не торопясь, и поешьте хлеба.
     Человечек пьет вино и ест хлеб.
     ЧЕЛОВЕЧЕК (умиленно). Я уже стар, сударыня, но мало встречал на своем веку людей, которые были бы так добры, и от души творили милостыню, как вы, госпожа Лизбет. За это вам дано будет благоденствие, попомните мои слова. Такое сердце, как у вас, не останется без награды!
     ПЕТЕР (неожиданно выступая из-за дерева). Верно, не останется. И награду она получит сейчас же. Так ты, Лизбет, продолжаешь расточать мое лучшее вино бродягам, и нищим даешь пить из моего собственного, лучшего бокала? Что ж, вот тебе награда!
      ЛИЗБЕТ (бросаясь на колени). Нет, Петер, остановись!
     Петер выхватывает из-за пояса плеть со свинцовым шариком и  с силой ударяет ею Лизбет по голове несколько раз. Лизбет падает.
     ПЕТЕР (растерянно) Лизбет… Лизбет!
     Склоняется над ней.
    ЧЕЛОВЕЧЕК (принимая свой обычный вид). Не трудись, Петер-угольщик. Это был прекраснейший, нежнейший цветок Шварцвальда. Но ты растоптал его. Ему больше не расцвести!
     ПЕТЕР (выпрямляясь, холодно). А, это вы, господин Хранитель Клада. Ну, сделанного не воротишь; видно, ей так на роду написано. Она неплохо вела хозяйство, но совершенно не умела беречь мое добро. Надеюсь, вы не донесете на меня в суд как на убийцу?
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Несчастный! Какая польза мне будет оттого, что я отправлю тебя на казнь! Не земного суда тебе следует бояться, а иного, более строгого, ибо ты продал душу злой силе.
     ПЕТЕР (запальчиво). Если я и продал свое сердце, то кто же в этом виноват, как не ты с твоими обманчивыми сокровищами! Это ты, злобный дух, вынудил меня искать помощи у того, другого! Ты и в ответе за всё!
     Гремит гром, всё точно темнее вокруг. Человечек легко швыряет Петера к своим ногам. Петер пытается приподняться.
    ЧЕЛОВЕЧЕК (грозно). Жалкий червяк! Я мог бы раздавить тебя, если бы захотел, ибо ты оскорбил владыку леса! Но ради покойницы, которая накормила  и напоила меня, я даю тебе неделю сроку. Если ты к этому времени не обратишься к добру, я приду и сотру тебя в порошок, и ты умрешь без покаяния!
     Исчезает. Петер без памяти лежит на земле.
     5.
     Петер в своем доме, в постели. Хиггсон приводит его в чувство.
     ПЕТЕР (приходя в себя). Что? Где? Это вы, Хиггсон?
     ХИГГСОН. Я, сэр. Вам стало плохо, вас перенесли в дом. Приходил врач, оставил лекарства. Вы скоро поправитесь, сэр.
     ПЕТЕР (слабым голосом). Лизбет… где госпожа Лизбет?
     ХИГГСОН. Ее нигде нет, сэр. Вероятно, она решила навестить отца, а может, и еще куда-нибудь уехала.
     ПЕТЕР. Куда она могла уехать?.. Ах, да! Она действительно уехала, Хиггсон, вы правы. (Безнадежно). Уехала. Уехала…
     Закрывает лицо руками.
     (Овладев собой). Что сказал врач?
     ХИГГСОН. Что через неделю вы будете совершенно здоровы, сэр.
     ПЕТЕР. Через неделю… о, да, через неделю.
     ГОЛОС ЛИЗБЕТ (с нежностью). Петер, добудь себе живое сердце!
     ПЕТЕР (приподнимается в смятении). Кто это? Хиггсон, Вы слышали? Вы слышали голос?
     ХИГГСОН (успокаивающе). Лежите, сэр, Бог с вами. Это соловьи поют в саду.
     ПЕТЕР (ложится). Нет, это был голос человека!
     ХИГГСОН. Вам надо отдохнуть.
     ПЕТЕР. Да, да. Подите. Я сам буду принимать лекарство, мне не нужна сиделка. Благодарю за заботу, ступайте спать.
     ХИГГСОН. Доброй ночи, сэр.
     Уходит.
     ГОЛОС ЛИЗБЕТ (ласково). Петер, стань прежним, верни себе сердце!
     ПЕТЕР (садится в кровати). Лизбет?
     Никто не отвечает ему.
     ( Говорит в пустоту). У меня всего неделя сроку, Лизбет. А после… я не знаю, что` будет после. И я не хочу знать этого, Лизбет. Ты слышишь? Не хочу знать!
     Бессильно падает на подушки.

     6.
     Трактир.
     Петер и Толстяк Эзехиль сидят за столом.
     ЭЗЕХИЛЬ. Так госпожа Мунк уехала, Петер?
     ПЕТЕР (угрюмо). Да. Навестить родственников в Кёльне.
     ЭЗЕХИЛЬ. Вот как! (Помолчав). А ведь Долговязый-то Шлуркер на днях помер.
     ПЕТЕР. Я слышал. Царство ему Небесное.
     ЭЗЕХИЛЬ (вздыхает). Вот-вот. И я то же говорю. Славный был малый. Богатый, хороший игрок, остряк. И помер-то ведь от какой-то лихорадки. Совсем несерьезная болезнь!
     ПЕТЕР (задумчиво). Что же теперь с ним будет?
     ЭЗЕХИЛЬ. Известно что. Похоронят.
     ПЕТЕР. И сердце тоже похоронят?
     ЭЗЕХИЛЬ (с некоторым удивлением). Известно, и сердце похоронят. Куда же его еще девать?
     ПЕТЕР. И так со всеми?
     ЭЗЕХИЛЬ. Известно, со всеми так.
     ПЕТЕР. Ну, а если у человека нет больше сердца, Эзехиль?
     Эзехиль вздрагивает и смотрит на него со страхом.
     ЭЗЕХИЛЬ. Что ты хочешь этим сказать, Петер Мунк? Смеешься ты надо мной, что ли? По-твоему, у меня, например, может не быть сердца?
     ПЕТЕР (с усмешкой). О, сердце у тебя есть, и преизрядное, твердое, как камень.
     ЭЗЕХИЛЬ (быстро оглядевшись по сторонам). Откуда ты знаешь? Может, и твое сердце больше уже не бьется?
    ПЕТЕР. Нет, не бьется. Во всяком случае, не у меня в груди. Но теперь ты знаешь, о чем я говорю. Скажи, что станет с нашими сердцами?
     ЭЗЕХИЛЬ. Да тебе-то что за печаль, приятель? На этом свете ты живешь припеваючи, и будет с тебя. Тем-то и хороши наши сердца что нам от этого ни чуточки не страшно.
     ПЕТЕР. Ты прав. Но мысли-то в голову лезут. И если я теперь не знаю страха Божьего, то помню, что знал его, когда был маленьким мальчиком.
     ЭЗЕХИЛЬ. Что ж, хорошего нам с тобой ждать нечего. Я слышал от одного богослова, что после нашей смерти сердца будут взвешены: велика ли тяжесть грехов. Легкие сердца взлетят вверх, тяжелые падут вниз. Я думаю, наши камни потянут немало.
     ПЕТЕР. Это так. Но не по себе мне, что мое сердце остается таким безучастным и равнодушным, когда я думаю о подобных вещах. Ладно, мне пора, Эзехиль.
     Встает и направляется к выходу.
     ЭЗЕХИЛЬ (ему вслед). Куда же ты, Петер?

     7.
     Еловый Бугор, владения Стеклянного Человечка.
     Появляется Петер.
     ПЕТЕР. Вот наступил седьмой день недели, и я на месте. Я не знаю, что меня ждет. Но… вспомним-ка заклинание.
      Под косматой елью,
      В темном подземелье,
      Где рождается родник, -
      Меж корней живет старик.
      Он неслыханно богат,
      Он хранит заветный клад.
      Кто родился в день воскресный,
      Получает клад чудесный.
    
     Появляется Стеклянный Человечек, хмурый и печальный. Теперь он в одежде из черного стекла.
     ПЕТЕР. Здравствуйте, Господин Хранитель Клада. Вы, как будто, в трауре?
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Тебе хорошо известно, по кому я ношу траур. Что ты хочешь от меня, Петер Мунк?
     ПЕТЕР. У меня осталось еще одно желание.
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Разве каменные сердца могут желать? Кажется, у тебя есть всё, чего требовал твой дурной нрав.
     ПЕТЕР. Вы не можете мне отказать в моем третьем, последнем желании.
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Могу, если оно глупо. Но говори. Мой долг выслушать тебя.
     ПЕТЕР. Выньте из моей груди камень и отдайте мне мое живое сердце!
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Разве `я заключил с тобой эту сделку? И разве я Голландец Михель, который дарит богатство вместе с куском мрамора? Там, у него, ищи свое сердце.
     ПЕТЕР. Ах, он никогда мне его не вернет!
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Жаль мне тебя, хоть ты и негодяй. Но желание твое не глупо. Я помогу тебе. Слушай: силой ты себе сердце не вернешь, а вот хитростью – пожалуй и, может даже, без особенного труда. Ведь Михель как был, так и остался глупым Михелем, хотя и почитает себя великим умником. Вот, возьми.
     Дает Петеру небольшой крест.
     ПЕТЕР (удивленно). Крест из стекла?
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Да. И вот, что я тебе скажу. Сядь-ка.
     Петер садится. Человечек что-то шепчет ему на ухо.
    
     8.
     Еловый Бугор. Петер подходит к дому Голландца Михеля. Михель выходит ему навстречу.
     МИХЕЛЬ (весело). А, Петер! Так ты убил жену? Я поступил бы так же, если бы она раздаривала мое имущество нищим. Но тебе придется на время уехать. Ведь ее будут искать, поднимется шум. Наверно, ты ко мне за деньгами пришел?
     ПЕТЕР. Ты угадал. Только на этот раз денег будет нужно побольше: до Америки-то ведь далеко.
     МИХЕЛЬ. Я только рад тебя выручить. Пойдем.
     Входят в дом. Михель начинает отсчитывать деньги.
     ПЕТЕР. А ведь ты, Михель, мошенник! Ловко ты меня провел. Сказал, будто у меня в груди камень, а мое сердце, мол, у тебя!
    МИХЕЛЬ (удивленно). А разве это не так? Неужели ты чувствуешь свое сердце? Разве оно у тебя не холодное, как лед? Или ты испытываешь страх, горе, раскаянье?
     ПЕТЕР (машет рукой). Лучше не говори мне ничего. Я ведь знаю: ты просто остановил мое сердце, но оно по-прежнему у меня в груди, и у Эзехиля тоже. Это он мне сказал, что ты нас надул. Где тебе отнять у человека сердце, да еще так, чтоб он ничего не почувствовал? Для этого нужно быть настоящим волшебником. А ты… что-то ты на волшебника не похож.
     МИХЕЛЬ (раздраженно). Клянусь, чем хочешь, у Эзехиля и остальных, кому я дал богатство, такие же каменные сердца, как у тебя, а ваши настоящие сердца хранятся здесь, в комнате. Ты же сам их видел.
     ПЕТЕР (смеется). Ну, и горазд же ты врать! Думаешь, пока я путешествовал, я не насмотрелся всяких диковинных штук? Сердца, что у тебя в шкафу, просто-напросто сделаны из воска.
     МИХЕЛЬ. Что?! Из воска?
     ПЕТЕР. Из воска, из воска! И не возмущайся так. Лучше признай, что я тебя разоблачил. Ты богат, спору нет. Но колдовать ты не умеешь.
     МИХЕЛЬ (открывает шкаф с сердцами). Не веришь, полюбуйся! Прочти ярлыки! Вот твоя склянка. Что на ней написано?
     ПЕТЕР. «Сердце Петера Мунка». Ну и что? Я тоже могу вылепить из воска сердце и написать на нем: «Сердце Голландца Михеля». Нет, друг, ты меня не проведешь. Мое сердце по-прежнему у меня в груди, а ты просто хочешь, чтобы люди тебе подчинялись, вот и всё. И колдовать совсем не умеешь.
     МИХЕЛЬ (сердито). Сейчас я тебе докажу. Ты увидишь разницу между своим собственным сердцем и каменным!
     Вынимает у Петера каменное сердце и вставляет ему живое.
     Ну, как? Убедился, что Эзехиль соврал?
     ПЕТЕР (незаметно для Михеля доставая из кармана стеклянный крест). Да, твоя правда. Вот бы не подумал, что можно творить такие чудеса!
     МИХЕЛЬ (самодовольно улыбается). Вот видишь! Значит, я умею колдовать. Ну а теперь давай я вставлю камень тебе обратно.
     Петер отступает, держа перед собой крест.
     ПЕТЕР. Потише, господин Михель. Попалась рыбка на крючок! На этот раз в дураках остался ты. Пока у меня в руках крест, а в груди настоящее сердце, ты ничего не сможешь мне сделать: это известно всякой нечисти! Прощай!
     МИХЕЛЬ (в бессильном бешенстве). Проклятье!
     Петер уходит.
   
     9.
     Еловый Бугор, владения Стеклянного Человечка.  Человечек сидит возле своей ели. Появляется плачущий Петер Мунк.
     ЧЕЛОВЕЧЕК (приветливо). Что ты плачешь, Петер-угольщик? Может, тебе не удалось получить обратно свое сердце, и ты остался с каменным?
     ПЕТЕР. Ах, сударь! Пока у меня было холодное сердце, я никогда не плакал, но теперь моя душа рвется на части. Господи, что я натворил! Я обездолил своих должников, сделал нищими их семьи, травил несчастных собаками, слышать не желал о своей бедной матушке и… Лизбет! Лизбет!
     Плачет.
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Да, Петер, натворил ты дел. Но раскаянье смягчает вину и, знай я, что ты искренне сожалеешь о своих грехах, я мог бы еще кое-что для тебя сделать.
     ПЕТЕР. Вы и так сделали для меня несказанно больше, чем я заслуживал! А потом, я больше ничего не хочу. Моя жизнь кончена. Что я стану делать без Лизбет, без матушки, которую своей жадностью уже, наверно, свел в могилу? Какое же я чудовище! А Лизбет, жена моя! Лучше убейте меня, господин Хранитель Клада, тогда уж разом кончится моя злосчастная жизнь!
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Хорошо. Если такова твоя воля, я согласен. Только подожди меня немного.
     Исчезает. Затем возвращается вместе с госпожой Мунк и Лизбет. Петер сидит к ним спиной и не видит их.
     Оглянись еще разок, Петер Мунк!
     Петер оглядывается и вскакивает на ноги.
     ПЕТЕР (обнимая мать и жену). Так ты жива, моя Лизбет! И вы здесь, матушка! Вы простили меня?
     ЧЕЛОВЕЧЕК. Они простили тебя, ибо ты искренне раскаялся. Что же касается твоих должников, то они уже получили обратно свою имущество и больше не бедствуют. Ступайте теперь в город. Там, в новом чистом домике, который я построил для вас, уже сидит Руди: он соскучился по тебе, Петер. А ты снова стань угольщиком. Если ты научишься уважать свое ремесло и будешь прилежно трудиться, твои соседи будут любить и почитать тебя больше, чем если бы ты имел десять бочек золота.


     10.
     ПЕТЕР. Я последовал совету Стеклянного Человечка и со временем нажил небольшое состояние. Моя матушка и отец Лизбет поселились с нами. Через год у нас с Лизбет родился сын, маленький Петер. Я хотел, чтобы господин Хранитель Клада стал его крестным отцом. Я пришел на Еловый Бугор, но Стеклянный Человечек мне не показался. Тогда я взял на память о нем четыре еловых шишки. Когда я вернулся домой, эти шишки превратились в свертки с блестящими новенькими талерами. Это был подарок Стеклянного Человечка нашему с Лизбет сыну Петеру. А крестным отцом моего сына стал Руди Сказочник – мой лучший друг на все времена!
               
                КОНЕЦ
Октябрь 2011