Парусник уходит в открытый Океан.
Ровный западный ветер упруго кренит его на левый борт, заставляя изредка подпрыгивать на одиноких вспенивающихся гребнях, и в то же время он не в силах противостоять величественной силе восточной зыби, равномерно поднимающей и опускающей маленький корабль, словно укачивая его в гигантской колыбели. А сверху за этой борьбой, словно нехотя и довольно равнодушно наблюдает ленивое полуденное солнце.
И – ни облачка.
К чёрту всё!!!
К чёрту эту проклятую пыльную сушу с её никчёмными, ничего не стоящими проблемами. Пустая, бестолковая суета; не жизнь – одна сплошная досада, в которой совершенно нет места измученной душе, жаждущей такого малого – свободы. Свободы и свежего ветра, стойкого йодистого запаха Океана и ощущения, что можешь сам, не спрашивая никого, мгновенно изменить свой курс, перенастроить паруса и идти навстречу непонятно чему, но именно той дорогой, которую выбрал, повинуясь всего лишь безотчётному зову летящей над волнами души.
Позади за кормой сбегают к иссиня-изумрудной воде входные мысы бухты – склоны, одетые бархатной шевелюрой зелени, в которой уже и не разобрать отдельных деревьев; они обрываются жёлто-коричневым и чёрным оскалом скал и рифов, умытых щедрой пеной штормов, засиженных чайками и топорками, а потому кажущихся величаво-седыми.
Там, именно там, за этими мысами осталась вся эта дрянь. Враньё, нелепости, попытки быть понятым, неимоверные надежды и жуткие, ну просто жуткие разочарования, искренность и недоверие, порывы и обломы; уверения в дружбе, заканчивающиеся предательством, сальные и подозрительные своей чувственностью рукопожатия, эта странная «любовь», что зиждется на игре и измене, и вот это постоянное – просто до невозможности постоянное ощущение отточенного лезвия в спине.
Всё это присуще суше, и всему этому нет места на паруснике – особенно, когда экипаж состоит из всего лишь одного человека.
Человека, который вышел из Океана и сегодня возвращается в свой Дом.
А разве Дом может хранить в себе предательство и измену?
Он просто встречает.
Он распахивает объятья, но без фальшивого радушия. Без ненужной показухи.
Потому что всё честно: блудный сын пришёл домой.
Заметит ли кто-нибудь там, на суше?
Да вряд ли. Ну, ушёл человек в океан. Ну, одним носом (ртом, рылом, желудком…) на суше стало меньше. Он там был с кем-то… ну да, конечно. Одна толпа потеряла и с разной степенью искренности заплакала, другая по этому поводу радостно взвыла, третья вообще не обратила внимания.
Некогда там такие мелочи замечать. На суше всё глобально, на суше всё плюс-минус.
И только в океане пара истёртых мокрыми шкотами ладоней значит очень многое.
Особенно если другой пары ну просто нет.
И вот она, хулиганская волна, шлёпнула в скулу и одарила веером пронзительных солёных брызг. Швырнула горсть упругих ядрёных капель прямо в лицо. Ветер отходит, и надо маленько растравиться.
Не жить, не жить, не жить на этой проклятой суше!!! Не существовать, не взаимодействовать с ней, не ощущать её кожей, чёрт побери! Инь и Ян рождают Дао – возможно; но вода в смеси с сушей рождает грязь. Жижу. И в ней легко измазаться. В ней трудно перемещаться. И, чёрт подери, как можно привыкнуть жить в этой жиже, извиваясь, подобно пиявке или тритону, лишь изредка глотая свежего воздуха? Делать вид, будто плывёшь, но какое же плавание в жиже? Не плавание, не полёт, не ползание и не ходьба... Сокращение мышц ради сокращения, потому что иначе ты не замечен в жиже. Ну, не замечен – не съеден, это хорошо, но: ведь, не догнав – сам не хапнешь челюстями. И сдохнешь, превратившись в эту же самую жижу… А без воды – и того хуже. Иссохший и истрескавшийся такыр с жадно ловящими тепло скорпионами – идеал суши. А свечереет, станет попрохладнее – всё та же извечная, непрекращающаяся борьба за кусок. И бег по кругу.
Поэтому – вот он, отполированный ладонью румпель. Океан примет любой экзамен. А в случае чего, примет и экзаменующегося. Океан честен; суша – лжива. На земле можно изображать из себя кого угодно, подстраиваясь и мимикрируя – с Океаном такие штуки не проходят. Здесь не наврёшь никому, и уж тем паче самому себе.
И вдруг обжигает мысль – да ведь это ж бегство! Ну да, просто бегство! Удрать от трудностей, от непонимания, от рутинной надобности в поту добывать хлеб свой, а потом, озираясь, грызть его… Так? Ну да... испокон веков отшельники уходили в пустыню, в горы – но для чего? Подумай... ну, конечно же, они уходили, чтобы вернуться. И возвращались. И ты тоже вернёшься, никуда не денешься, потому что любой курс так или иначе всё равно приведёт к какой-нибудь земле. К тому, что сегодня тебе так обрыдло, насточертело и опротивело… И ведь, что интересно, встреча с сушей неизменно обернётся для тебя праздником, и ты это прекрасно знаешь…
Да!!!
Да, сто вшивых каракатиц!!!
Да, знаю!!!
Но я всё равно буду ненавидеть её, эту сушу, эти треклятые цементные города, безликие автострады, лукавые банки и чиновничьи кабинеты, свихнувшиеся стадионы, эти концертные залы и публичные дома, эти пыльные дворы и величавые холлы, я буду ненавидеть эту сушу как место скопления людских амбиций и стяжаний, место лжи и игр в искренность, арены крови и ложа для утех, жирный тёплый смрад общественных столовых и утробный вой влекомой невесть кем невесть куда оголтелой безумной толпы…
Всему этому нет места в чистом и вечном Океане.
Всему этому нет места на маленьком паруснике с экипажем из одного человека.
Океан поймёт меня, Он даст мне знак. Даст, и я сразу пойму его…
А суша... нет, нет и ещё раз нет! Ну, может, только на время, пока есть силы её терпеть... Или там – маленький уютный остров...
И вдруг совсем рядом на правом траверзе воду взрезает высокий чёрный плавник. На секунду из воды показывается лоснящаяся, сверкающая на солнце спина, в начале которой открывается провал дыхала; мощное утробное «пуффффф!!!» выбрасывает в воздух тёплый фонтан водяной взвеси, и я только успеваю заметить спокойный, умный и чуть лукавый взгляд.
И в усталом мозгу солёными гулкими литерами мягко впечатывается фраза, прилетевшая от огромного самца косатки – прилетевшая вот прямо так, мыслью, безо всяких звуковых колебаний:
«Сколько лишних слов, брат...»
март 2008
картинка накозябана на листочке в клеточку летом 1998-го (мыс Шипунский, "Зубы Дракона")