Дорога в ленинградский профилакторий была «наезженная», знакомая до боли и навевающая щемящие душу воспоминания о золотой поре студенчества, когда я, будучи истинным «академиком», самовозводился в ранг «ушастого» пассажира, страстно желающего смотаться на несколько дней к родителям в Алма-Ату. Академия находилась тоже рядышком, но меня там давно уже никто не ждал и почти не помнил, если не брать во внимание преподавателей кафедры физкультуры. Я изредка наведывался в спортзал погонять мячик через волейбольную сетку.
Уже закончился июль, совершенно закономерно наступил август. В Ленинграде миновал пик летней жары, но до настоящей промозглой и противной осени было далековато. Комфортный период, обещающий если не грибное изобилие, то что-то такое приятное, как вероятность бабьего лета и возможность продлить шашлычные вылазки за город. А в Якутии скоро должен был наступить период, когда ночами появляются первые серьёзные заморозки на почве, хотя днём по-прежнему чувствовалась духота и даже откровенная жарища. Однако суточные перепады температуры не подвергали сомнению непреложный факт: лето закончилось. По крайней мере в текущем году.
Получалось, что уехав в Ульяновск в самом начале мая, я провёл там почти всё лето, «выгрызая» гранит знаний по особенностям эксплуатации оборудования и таинствам самолётовождения Ту-154. Почти как в анекдоте о том, как прошло знойное лето: «Не помню, не помню..., август!» – Думать о несостоявшихся рыбалках, пикниках и прочих удовольствиях совсем не хотелось, но лёгкое сожаление от понимания факта стремительно и безвозвратно «просквозившего» мимо времяпрепровождения, уже довольно привычного и устоявшегося за многие годы, всё-таки было основным обертоном внутреннего состояния.
Как быстро человеческая натура приспосабливается к новым условиям! Ещё недавно я готов был пойти на любой самый отчаянный и почти безумный шаг, лишь бы отпустили на столь желанное переучивание. Даже пожертвовать чем-нибудь существенным или сходу дать самые фантастические, несбыточные и абсурдные обещания, лишь бы... А когда это произошло, сразу стало как бы само собой разумеющимся событием. Позабылись все грустные и бесперспективные поначалу перипетии и невероятные предпринятые для осуществления мечты усилия. Теперь чертовски захотелось ко всему имеющемуся присовокупить ещё и то, что я потерял или недобрал, если можно так выразиться... Ничего необычного или из ряда вон выходящего.
Человеческая страсть к жизни вообще, особенно приспосабливаемость к новым условиям, а также и способность к своеобразной мимикрии приводят к мгновенным и необъяснимым перевоплощениям от абсолютного «нуля» до безоблачных высот, если вдруг появится призрачный, но вполне реальный шанс на изменение судьбы или элементарное выживание. Не так ли? Примеров очень много. И вполне заслуживающих ранга настоящего жизненного подвига, однако гораздо чаще такое происходит с каждым чуть ли не ежедневно, надо лишь только попытаться присмотреться к обыденному и привычному пристальнее и «примерить» с этого ракурса, взглянув со стороны и непредвзято.
Профилакторий лётного состава для любого представителя малой авиации всегда был неким недоступным и, отчасти, вполне чуждым понятием, вызывающим оттенок лёгкой зависти и некоторого почтительного благоговения. В профилактории царствует тишина. Так положено и предписано. Экипажи отдыхают круглосуточно: кто после рейса, а кто перед полётом. Время суток значения не имеет. Есть определённое сходство с лечебницами и санаториями, но тишина вовсе не такая мёртвая, как в морге, будь он неладен и не к месту упомянут. Изредка снуют по коридорам женщины в белых халатах, вдруг табуном по-деловому продефилирует экипаж, а некоторый шум присутствует лишь в пищеблоке. Пищеблок – весьма своеобразный и даже самобытный: где столовский, а где приближённый к подобию кафе или даже ресторана. Или слегка гомонят в комнате отдыха, где установлен телевизор. Один на всех. А в «продвинутых» профилакториях крупных аэропортов вполне могут быть обнаружены в отдельной комнате пара столов для настольного тенниса и даже такая шикарная и запредельная в быту штука, как бильярд. Однако запросто может оказаться так, что почему-то отсутствуют шарики для игры или ракетки, сетка, а также в комплекте буржуйского бильярда варварски сломаны кии или наблюдается недостаток шаров.
Это относится к тем временам, когда существовал и процветал советский Аэрофлот, от которого ныне осталось лишь брэндовое название и ностальгические воспоминания. Позже всё значительно изменилось и даже, местами, в лучшую сторону. Командиру экипажа стали выделять отдельную комнату, телевизор перестал быть «всеобщим достоянием» и устанавливался индивидуально в каждой комнате, количество телепрограмм значительно превысило цифру два, да и сами номера – гораздо уютнее и комфортнее. А раньше считалось вполне обычным явлением, когда «покорители пространства» спали вповалку в одной комнате без удобств и прочих бытовых излишеств: туалет и умывальник общие – в конце коридора, как в солдатской казарме, а помывочная – не «круче» заурядного душа – на все этажи одна единственная, куда необходимо было заранее занимать очередь, отставив в сторону насущные и важные дела. Дел, как правило, набиралось невпроворот. Взять, к примеру, те же важные заказы, о которых речь впереди. А если вдруг посчастливилось попасть внутрь душевой, то надо было не выглядеть самовлюблённым эгоистом и ни на минуту не забывать, что за прикрытой дверью тоскливо ожидают следующие немытые и очень озабоченные персональным ароматом лётчики, которым внезапно вздумалось заняться личной гигиеной и тщательным санированием кое-чего... Зря вы думаете о похабностях. Речь о простом выполнении рядового эстафетного рейса, которых на неделе могло выпасть два-три. Фигня, если вдуматься, но если рассмотреть чуть глубже, то никакого запаса чистых носков не хватит... Потом попробую прояснить, если удастся, а пока...
Душ – своеобразный промежуточный вариант между полноценной баней, куда, как говорится, ходят только те, кому чесаться лень (а времени банный процесс требует немало), и помывкой некоторых полуинтимных мест и постирушкой хотя бы «сырков» в тазике, который не так-то просто было раздобыть. Частенько приходилось довольствоваться лишь ритуальным омовением волосатых подмышек ледяной водой из раковины, а потом торопливым натягиванием влажных непросохших носков и вчерашней бывшей белоснежной рубашки, чтобы скоренько пуститься в обратный рейс. Уж простите за почти прямолинейность и непотребство, но из песни трудно что-то выкинуть без ущерба... «Озонирование» пилотской кабины – часть психофизиологии любого экипажа.
Тут уже не до собственных взглядов на имеющиеся приличия, когда своё говнецо абсолютно не пахнет. Подскажут, причём не в самом выгодном и тет-а-тет виде... Например, находчивые стюардессы вполне могут подложить в личный саквояж второму пилоту пару журналов «Коневодство». Было такое. Иногда действовало. А в профилакториях справедливо и мудро считали, что лётчики – не такие уж важные персоны, чтобы озадачиваться только их временными проблемами. А ведь действительно: пребывание в профилактории – очень непостоянная и необязательная к принятию каких-то действенных мер штучка! Прилетели, наследили и... Когда ещё следующий раз-то наступит?!
Плескаться вволю, если доводилось в подобных условиях, становилось проблематично. Не факт, что водичка текла приемлемой комфортной температуры, да и краны могли оказаться без «крутилки» или вовсе свёрнутые напрочь, поэтому позаимствованные у бортинженера пассатижи оказывались весьма кстати... Даже профилактории столичного Домодедово и не менее столичного Борисполя (Киев) не избежали унылого стандартного однообразия, практически ничем не отличаясь от Елизово (Петропавловск-Камчатский) или Хабаровска. Но всё-таки это – небо и земля, если сравнивать с тем, чем обеспечивались пилоты малой авиации.
Грустно вспоминать, но выглядело именно так. Самое лучшее в авиации, как для детей и беременных женщин, в первую очередь, предназначалось для экипажей авиации большой, выполняющей рейсы по центральному расписанию. Это ведь по устоявшемуся и даже навязанному свыше мнению, авиация настоящая, «мужчинская», взрослая... И именно та, о которой бредят в мечтах, куда стремятся романтики, о которой складывают стихи и песни, где чуть ли не ежечасно совершаются самые настоящие подвиги. А какой такой подвиг может совершить паренёк чуть старше двадцати, пусть уже и командир, если работает в заштатном городке или посёлочке, названий которых не каждый слышал? Грунтовая ВПП с конусом ветроуказателя, никакого аэровокзала в стекле и бетоне, практически никакой цивилизации. Статус аэропорта местных воздушных линий немногим превосходит статус авиационной площадки, расположенной в чистом поле... Второй сорт, одним словом, если не третий.
Какая романтика в опрыскивании с воздуха колхозных полей или перевозке сельских жителей по местным «помойкам»? Нечему завидовать. Совершенно! И видуха у такого пилотяги – не внушающая особого уважения, да и солидности явно маловато. Костюмчик хоть и форменный, но мятый, кое-где промасленные пятна проглядывают, да и рубашонка совсем не белоснежная, хотя и с намёком на это. Ботиночки чистить ваксой бесполезно – запылятся при первой же «ходке» на самолёт, однако на вылет пилоты являются наглаженными и в сверкающей обуви. А сколько пыли и непролазной грязищи на авиаплощадках! Нет, никак не внушает подобный образ существенного пиетета, поэтому сложно лопнуть от зависти... Однозначно!
То ли дело – экипажи рейсовых лайнеров. Картиночка! И полёты у них «серьёзные», не чета тем, которые выполняет «вертушка» или примитивная «фанера». Поэтому-то представителям большой авиации достаётся всё «вкусно-сливочное» по определению и первому требованию: и комфорт, и питание, и обеспечение топливом, и многое другое, которое вертолётчикам и ПАНХовским экипажам всегда приходилось «выбивать» всеми правдами и неправдами. В том числе и профилакторий, где экипажи большой авиации всегда ждут, примут и обеспечат необходимым для полноценного отдыха со всеми вытекающими последствиями. В советские времена пилотов малой авиации практически никогда не размещали в профилактории, хотя вывеска над дверями хвастливо и недвусмысленно сообщала, что сие заведение предназначено «...для лиц лётного состава», вовсе не подразделяя авиаторов на касты «чёрных и белых».
Тем не менее вывеска беззастенчиво и откровенно врала: оказывается, не для всех лиц. Экипажам авиации малой приходилось довольствоваться обычными приаэропортовыми, а чаще городскими гостиницами, где, как известно, свободных мест никогда не было. Да и гостиниц – по пальцам пересчитать! Даже в крупных городах. Гостиницы имелись ведомственные, типа «Дома колхозника», где с лётчиками даже не разговаривали. Однако существовала важная и обязательная для подобных заведений деталь: у администратора на столе монолитом возвышалась дежурная табличка с надписью, разбивающей всякую надежду найти приют и хоть как-то отдохнуть: «Мест нет!». Хоть ты тресни пополам и коллективно умри в страшных конвульсиях прямо перед стойкой на глазах неприступной дамы. Персонал таких гостиниц жил достаточно необременительно, безбедно, «кучеряво» и даже весьма припеваючи – слов тратить понапрасну нет необходимости, потому что отбоя от желающих разместиться не было ни днём, ни ночью. А заготовленная табличка объясняла абсолютно всё: нет мест и нет! Кстати, их не будет ни вечером, ни утром, ни послезавтра, ни через...
А если вдруг... Хотя бы до утра! Ведь кто-то из постояльцев выезжал внезапно, у кого-то заранее были приобретены билеты на самолёт или поезд, возникали какие-то другие обстоятельства, «высвобождающие» заветную комнату или койкоместо на несколько часов, хотя это время сразу и сполна оплачивалось согласно установленному расчётному часу. Если внезапно приваливало такое неожиданное счастье, то номера или отдельные кровати в них сдавались по усмотрению администратора и баснословному тарифу. Квитанция, конечно же, выдавалась, если требовалось, однако фиктивная. Денежки уплывали в карман персонала гостиницы, но уставшие лётчики были несказанно рады и такой откровенной обдираловке. Лишь бы «кости бросить» и чуток покемарить. Ведь завтра опять в полёт, после которого надо вновь решать проблему с размещением на ночёвку в следующем населённом пункте промежуточной посадки. Всё это в большой степени относится к перегонкам. Я уже упоминал, что была существенная разница: летишь ты забирать с завода самолёт или вертолёт, либо, наоборот, отгоняешь аппарат в ремонт.
Почему-то практиковалось так, что если с авиаремонтного завода приходила телеграмма, гласящая, что к какому-то числу будет готово воздушное судно, и можно присылать экипаж, чтобы его облетать и забрать, в этом случае завод обеспечивал проживание, надеясь, что крупных неувязок не случится, и лётчики пробудут самую малость, оговорённую сроками в депеше. Заводу очень невыгодно держать исправное воздушное судно на своей территории – место занимает, да и отчётность портится. Даже если неувязки происходили, гостиничные номера перебронировались на более долгий срок. Такие случаи являлись довольно большой редкостью. Но если перегоняешь самолёт-вертолёт в ремонт, тут уже авиаремонтный завод никакой помощи с размещением и проживанием не оказывал: изворачивайся вертлявой ужакой и устраивайся как хочешь, а вернее, как повезёт. Сдал воздушное судно в ремонт – гуляй, Вася! Чао, арривидерчи и физкультпривет семье.
Как помнится, а помнится, будто было лишь вчера, завершается очередная перегонка, вот-вот уже авиаремонтный завод, конечный пункт маршрута, а мысли свербят не о том, что работа сделана качественно и в срок, а о том, как и где придётся «бедовать» оставшееся времечко до рейсового самолёта в обратную дорогу. Расписание почему-то составлялось без учёта проблем перегонщиков. Ну, это шутка такая и явный перебор в неуёмных желаниях. Но самолёты действительно не выполняли рейсы в нужном направлении ежедневно. Иногда по три-четыре дня приходилось дожидаться «своего» рейса на обратный путь, уподобясь бедуинам или бомжам, для которых «под каждым листом был готов и стол, и дом». Да и с билетами могли возникнуть проблемы. Чаще всего вспоминаю Хабаровск. Видимо, потому что гонял Ан-2 туда неоднократно. Названия гостиниц навсегда врезались в память: «Амур», «Дальний Восток», «Интурист», куда простому смертному вряд ли было суждено устроиться для проживания, даже ужин в ресторане «Интуриста» являлся запредельным событием. Но посещение этой гостиницы на всякий случай и для очистки совести было обязательной процедурой. А вдруг повезёт?!
В марте-апреле в Якутии ещё достаточно холодно, а в Хабаровске уже бушует самая настоящая весна с капелью, оттепелями, лужицами, оголённым и сухим асфальтом, девушками, вызывающе дефилирующими в капроновых колготочках и фасонистых сапожках... А ты уныло чапаешь по улицам, привлекая недоумённые взгляды, в шубе-полярке с капюшоном, в тяжеленных и промокших, вовсе неуместных и неудобных унтах, стёганых ползунках и шапке-ушанке. Да ещё и какие-нибудь развесистые оленьи рога или увесистый рулончик выделанных шкур тащишь. Без них нельзя – это презент-сувенир, точнее, взятка администратору гостиницы, чтобы соблазнить, умаслить, получить снисхождение и заполучить номер хоть на сутки, хоть до утра, хоть на несколько часов. Сил уже нет абсолютно ни на что... А жрать хочется больше всего! Но нельзя: сначала надо решить вопрос с размещением, а уж потом... Знать бы, когда и где наступит это потом...
Гостиничные номера, как правило, занимали командированные. Слёты, научные форумы всяких мастей, обмен опытом, собрания и другие разносортные мероприятия планировались заранее и надолго вперёд, сменяя друг-друга. Райкомы и обкомы рассылали угрожающие бумаги и списки с требованием забронировать места и обеспечить проживание участников, чем отсекали всякую надежду, что появится хоть малюсенькое «окошечко» в череде очень важных производственных дел, чиновники устанут заседать и просиживать штаны, а в аэропортовских гостиницах появятся свободные места для тех, кому они и были изначально предназначены: для пассажиров и экипажей пролетающих самолётов и вертолётов, выполняющих не менее ответственную работу. Кстати, вполне вероятно, что участников подобных симпозиумов привозил тот экипаж, которому в отдыхе было отказано. Хоть гостиница считается приаэропортовой, но перегоночный экипаж для администрации – обыкновенные пассажиры. Никаких льгот и поблажек! Припомните гостиничные приключения Мимино с «профессором» Хачикяном, и каким образом они оказались в одном номере. Жизнь!
Собственный опыт многочисленных перегоночных полётов подсказывает, что основной проблемой всегда являлась именно проблема с проживанием экипажа. Сложные метеоусловия и трудности самого маршрута остаются в стороне. Едва закончен один участок перелёта, сдан служебный бортпортфель, как пилоты оказываются перед неразрешимым вопросом – где найти ночлег? Этот же многострадальный личный опыт в конце концов вылился в единственный вариант правильного решения: обход двух-трёх гостиниц наудачу, а потом необходимость «приземляться» на ужин в ресторане любой гостиницы. Ужинать по-человечески впервые за много дней. Это – почти позабытое ощущение. Наконец-то отдыхать, хотя бы сидя, сгрузив скарб с несуразными рогами в углу. При этом ненавязчиво намекать официантам, что надо бы поспособствовать терпящему бедствие экипажу и поднапрячь воображение насчёт тайных связей с администрацией гостиницы... Размеры благодарности можно огласить, а границы очертить вполне определённо... Ну, обмолвиться, что принципами можно слегка и поступиться... Так что в случае чего, «рубежи» не будут такими уж священными и нерушимыми. Что если..., то их можно и раздвинуть в нужную сторону... Почти всегда помогало и спасало.
Приведу один обобщённый пример, который вполне соответствует любой перегонке и любому городу: экипаж уже сдал самолёт, а теперь уставший, измотанный и голодный, как собака, вдобавок нагруженный личными вещами (никогда не знаешь, на какой срок убыл, что именно понадобится, да и климатические пояса диктуют условия экипировки по сезону), мужественно и упорно цыганским табором кочует по городу от гостиницы к гостинице в тщетной надежде подыскать комнату для ночлега. Хоть до утра, хоть на те несколько часов, которые позволят получить небольшую передышку, умыться и как-нибудь поесть. По-человечески. За столом, а не всухомятку на бегу или стоя. Одного номера на всех не хватит – кроме двух пилотов и штурмана, в составе экипажа есть ещё авиатехник и даже иногда инженер АиРЭО. Но коллектив авиаторов мужественно готов перетерпеть любые трудности, ютясь в одной комнатушке, согласен и на подселение «вразнобой». Лишь бы не на улице...
Ощущение дикой усталости, всеохватывающей апатии, полной ненужности, безысходности, беспросветной тоски и безнадёги! Чужой человек в незнакомом и даже враждебном городе, где тебе совсем не рады. Случалось, членам экипажа горе мыкать приходилось не только в разных номерах, но и в разных гостиницах, считая случившееся за откровенную везуху и истинное счастье... Или частенько доводилось спать под лестницей на раскладушках без постельного белья и даже на коврике, используя шубу-полярку в качестве одеяла, а унты в качестве подушки. Это даже не вызывало ни стеснения, ни стыда, ни удивления, ни какого-то возмущения. Экипаж безропотно согласен на всё, только бы поскорее закончились эти мытарства и мучения какой-то конкретной определённостью... Пусть только на первые сутки, а там посмотрим, куда кривая вывезет...
Номер «люкс» тоже подойдёт вскладчину. Иногда даже разговор с администратором начинался с зондирования возможности поселиться в «люксе». Бухгалтерия, конечно же, не возместит оплату за проживание, ведь для нас есть установленный платёжными документами «потолок», но думать об этом совсем не хочется. Чёрт с ним! Поживём за свои кровные, дайте только возможность... В голову лезут навязчивые мыслишки, что там обязательно есть дополнительный просторный диван и... громадный ковёр на полу. Сойдёт! Люди не гордые, да и уставшие безмерно. «Люкс» – это почти чудо, но оно иногда случалось.
Можно, конечно, попытаться взять администратора «измором», особенно если она ненароком «прокололась» и обмолвилась, что к такому-то часу кто-то собирается выехать. Тут надо моментально «брать быка за рога», не теряться, а демонстративно складывать пожитки грудой перед столом и тупо сидеть «мешками», ожидая обещанного. Уходить нельзя ни на минуту – на твоё место очень много других страждущих претендентов. Вспоминаю также один весьма характерный случай, когда в достаточно крупном городе нам отказали в обеих гостиницах двух аэропортов и всех городских (а мы их добросовестно «проинспектировали», потратив несколько часов на обход), но к концу дня над бедолагами неожиданно сжалилась администраторша гостиницы железнодорожного вокзала, выделив полноценный номер по соседству с комнатой матери и ребёнка... Замертво рухнули в койки, не думая ни о чём, и провалились в бездну сна под доносящиеся крики, агуканье, чмоканье и всхлипы грудничков, сетования их мамаш, перестук проходящих мимо составов и громкие объявления: «Бригаде сцепщиков срочно пройти на третий путь!» – Добрались ли всё-таки сцепщики туда до утра или нет, так и осталось великой тайной. Нам не суждено было узнать наверняка, да это, собственно, вовсе и не интересовало.
(продолжение следует)