Вчера закончился гашиш у Штепенвульфа, и очень быстро стало мрачным все вокруг.
Но он держался из последних сил, хотя и путал краски, кисточки ронял,
и даже в полдень чуть не запустил бутылкой Кьянти
в «припудренную» старую ворону, нахально каркающую где-то за спиной.
Вчера они договорились с другом: «Бой наркоте, отныне будем пить
хорошее вино как классики – Мане, Моне, Дега и Ренуар, чтоб чистым,
взглядом, в котором нет лилового тумана, ловить волшебный танец света на воде,
и быстрыми мазками писать восход, над сизой дымкой верескового луга.
Еще вчера эта идея казалась превосходной, но сегодня, от вдохновения,
которое скукожилось, как белка задубевшая в капкане, - и след простыл.
Из-за отсутствия серотонина мозг взял бразды правления над творческим процессом в свои руки
и в знак протеста посадил трепещущую душу под замок.
Рука, не слушаясь художника, сама писала то, что ненасытный серый дьявол диктовал,
в извилинах которого, уже рождался план коварной мести.
Еще вчера лазурью яркой отливало небо на холсте,
и сидя в лодке на реке ленивой, сонной, менял наживку на крючке рыбак.
Надев широкую соломенную шляпу, босой мальчишка гнал на пастбище овец,
а там, вдали на горизонте между зелеными холмами деревня еще спала,
укутавшись туманом - туманом натуральным, ну разве что с намеками на опиумный дым.
Еще вчера картина свежестью дышала и безмятежной красотой природы радовала глаз,
но, вдруг сегодня – все резко изменилось.
На синем небе появились откормленные тучи, смерч поднял в воздух лодку с рыбаком,
сверкали молнии, спалив дотла деревню, от пастуха осталась лишь дымящаяся шляпа,
а ураганный ветер на окровавленные части разорвал овец.
Весь не в себе художник ждал заката, с тревогой всматриваясь в лес,
Надеялся он уловить тот миг волшебный, когда бесшумной тенью,
проникая из другого измерения на земляничную поляну, где обычно хиппи собирались,
выходили двенадцать обнаженных юных фей, играющих на флейте,
подсвечивая сумерки сиянием венков, сплетенных из секретных трав люминесцентных.
Еще вчера мистические нимфы кружились в хороводе, смеялись звонко,
и громко песни The Mamas & the Papas распевали, маня художника рукой.
Но сегодня, на этом хорошо знакомом месте, где под ударной дозой ЛСД
травинки как обычно в пальмы превращались, вырастая на глазах -
мычала лишь корова, а вместо недвусмысленных улыбок долгожданных дев,
блеснули в комарином рое золотые зубы бабы Нюры, домой ведущей стадо коз.
- Вот, сука, промахнулся, - сказал с досадой Штепенвульф, разбив неполную бутылку Кьянти
о ветку, на которой каркала весь день сварливая ворона, возмущаясь,
что сегодня никто ее не балует дымком душистым с запахом диковинной смолы.
Ведь без него нет аппетита, противных мерзких земляных червей невмоготу глотать всухую,
а сыр - художник весь сожрал под красное вино, и хоть бы корочку оставил - вот сука.
- Нет сил моих, все, на сегодня хватит, - процедил сквозь зубы Штепенвульф,
увидев в небе, облитом серной кислотой, мышей летучих злобных с красными глазами.
Монументальный, коричневый «квадрат Малевича» на полстены, подаренный
приятелем-художником, который тоже вечно ждет захода солнца, чтобы поймать
неуловимый цвет в полутенях - со временем потрескался, прогнулся,
под грузом взглядов хиппарей обкуренных, втыкающих на умняке в картину,
и обветшал из-за Луны, облизывающей краску по ночам шершавым языком,
метеоритами побитым.
Но все же, магией своей холст, скрюченными пальцами колдуньи,
по-прежнему затягивал художника со скоростью сто махов в час
во мрак душевных страхов к монстрам с острыми зубами,
в пугающую глубину водоворота мыслей, в тартарары,
к чертям хвостатым в белых шляпах с торчащими из них рогами,
с кубинскими сигарами во рту, танцующим чарльстон на раскаленной медной сковородке Ада.
«Ну, вот и все, настал тот день. Горбатая с косой уже вовсю
стучится старым заржавевшим брежневским шприцом в дверь своего клиента,
чтоб сделать мне смертельную инъекцию «техасского коктейля».
- Немедленно открой, не балуйся засранец, ты боли не почувствуешь совсем,
ведь в вашем 21-ом веке, гуманно даже маньяков приказано мне забирать.
- Черта с два, меня так просто не возьмешь! - художник выкрикнул в ответ.
В мгновенье ока он залез на тумбочку, чтобы достать припрятанную
на черный день заначку,
и начал шарить лихорадочно рукой по крышке шкафа,
брезгливо морщась от летящей пыли в нос.
«Ну, вот и все, здесь - пусто, сегодня лопнут сразу все сосуды мозга, инсультом буду я сражен,
и снова стану дни считать в Шеоле, зарубки делая у черта на хвосте.
Хотя, вот, есть, ура, нашел пакетик с коксом! Неужели я спасен?
Я ж этой ведьме говорил, что ей не взять меня так просто!», -
подумал Штепенвульф и «раскатал дорожку» дрожащими руками.
Закрыв глаза, он явственно почувствовал, как теплый бриз далекого тропического моря
подул ему в лицо.
Художник знал, таинственный поток фотонов вот-вот сейчас его подхватит
и выбросит в другом конце тоннеля, где окунувшись в звездный свет,
он вновь поверит в сладкую мечту бессмертия,
которая, всего минутой ранее, казалась лишь наивной сказкой.
Тем временем, все громче становился стук, мешая с головой уйти в кавану.
«Ну, ведьма, сейчас я разберусь с тобой, шприц со смертельною инъекцией
засуну в твой костлявый зад, косу сломаю на горбу, а лезвие - на шее в морской узел завяжу, держись проклятая»!
Вскочив с прожжённого окурками дивана, художник крепко стиснул зубы и
быстрым шагом подошел к двери, готовый с легионом демонов сразиться.
Открыв ее, он замахнулся кулаком, но вдруг застыл от удивления на месте.
Двенадцать юных обнаженных дев, сплетясь в один большой венок ему игриво улыбались.