Глоток солнца

               

Ему, просто, жизненно необходимо было видеть солнце. Заряжался, как батарейка, впитывал горячее золотое свечение и потом радовался, как ребёнок, и сам начинал лучиться, пульсировать, выплёскивая энергию света в хмурое пространство будней. Хотелось жить легко, празднично, без напряга и сложностей. Он строил свой рай, устанавливал в нём законы и восседал на самодельном троне, по-детски полагая, что всё в его руках. Он не заметил ничего особенного при её появлении. Разве что, запомнились глаза: ясные, живые, нежные. Только их взгляд не вязался с её характером, взбалмошным, упрямым. Глаза, казалось,  жили отдельной жизнью – в них была глубина, а их хозяйка не подозревала, что они выбалтывают секреты, о которых не знал никто. А, может, он себе всё это нафантазировал. Внешность, конечно, у неё, как у статуэтки из дорогого фарфора. Ну, и что? Этого добра полно – молодость уже главная драгоценность.  И потом… Она была дикая, как лесной зверёк, попавший в городской зоопарк и мечущийся по клетке, не умея прятаться от посторонних глаз.  Он поглядывал с любопытством в её сторону, но вокруг столько интересного, манящего, доступного – было на что отвлечься.
 Теперь он вспоминал, как однажды эти глаза посмотрели на него в упор, и сначала сбили дыхание, потом гипнотически стали выплывать из памяти в самые неподходящие моменты… Он удивлялся  – непривычно как-то: она вела игру, подразнивая и окружая мягким теплым облачком нежности. И вот состоялось… Что тому причиной: глаза, лёгкое шафе, весна? Так, с силой что-то толкнуло навстречу друг другу. В голове звенели странные колокольчики, и в закрытых глазах пульсировал солнечный луч. Мир уплывал, покачиваясь, как прибрежная волна. Они целовались, убежав от друзей,  на вечерней закатной набережной, головокружительно теряя чувство реальности. О чём говорили? Не запомнилось. Хотелось смотреть, погружаться в ощущения и не узнавать себя… Набережная пропиталась оранжевым закатом, и море отражало оранжевое солнце тёмными волнами. Было что-то фантастическое в таких же оранжевых волосах её… Словно он касался пламени и не чувствовал боли, потому что это было во сне… Во сне Жар-птица присела рядом и положила на плечи нежные крылья.
   Прикосновения тёплых пальцев, разбудившие его, так воздушно - ласково растекались от переносицы к вискам…Ему не хотелось  открывать глаза, чтобы продлить, удержать эти мгновения. Она легонько подула на его ресницы, поцеловала в подбородок и аккуратно запустила тонкие пальцы в жёсткий тёмный ёжик его волос:
- Хочешь, я принесу тебе глоток солнца?
- Хочу…
Его накрыло мягкой волной рыжих волос и стало горячо от  её губ…
Никогда не было среди его разноцветной чувственной круговерти, наполненной флиртом, влюблённостями, страстями и мимолётными чувствами, столько нежности и какой-то детской ласковости в одном человеке сразу. А вот в ней это проявлялось так естественно …  Он немного растерянно бродил в неожиданных уголках своей, не привычной к таким полутонам, открытой души. Но, если б так было всегда…
   В зеркале отражалась современно одетая, яркая девушка, деловито поправляя заколку. Что-то менялось за несколько минут. Отстранённость была во всём: в осанке, во взгляде, в голосе. Она говорила обыденным голосом, а ему было грустно. Реальность искажала её...
Эта же реальность превращала Жар-птицу в дикую кошку, которой нужна свобода, но и она искала надёжной защиты,  постоянства. Он начал понимать это не сразу.
Сначала были встречи. Было неважно, где, когда они встречались. Память – хранительница сокровищ бесценных... Теперь она одаривала его сполна…
…В осеннем парке клёны растерянно чернели над жаркими красками своих облетевших листьев. Она хохотала, увёртываясь от его рук, вспенивала яркую шуршащую пушистость под ногами, осыпала его жёлто-красными охапками. И когда  упала, её рыжие волосы волшебно слились с кленовой листвой. Он стал засыпать её всю, словно художник, создавая произведение искусства, в котором живое и неживое странно сплеталось в прекрасное полотно. Эта картина потом долго стояла у него перед глазами…
…Любимое кафе, где они в цветном полумраке пили вкусный, терпкий коктейль по выходным, забредая туда намеренно и выискивая свой столик. Если столик был занят, они уходили бродить под зелёными каштанами, прячась за их широкие спины, чтобы целоваться – так было смешнее, по-детски. Потом, опять возвращались и, уже сидя в понравившемся им уголке, пытались в сумраке разглядеть выражение лиц друг друга, задавая странные, неожиданные вопросы, приходившие неизвестно откуда, в их хмельные головы. Ему было легко открываться и открывать… Казалось, и она любила эти вечерние откровения. Он удивлялся её житейской мудрости, правильным взглядам на отношения между людьми. Это совпадало во многом с его мыслями, мечтами…
  Тем разительнее была временами перемена в ней… Вдруг, как ему казалось, ни с того ни с сего, она могла вспылить, грубо оборвать, замкнуться в себе. Он терялся абсолютно, особенно в компании друзей, где не принято было, ни резко выражать свои эмоции, ни намеренно обрывать на полуслове, ставя в неловкое положение. Она же могла себе это позволить, совершенно не задумываясь о том впечатлении, которое производит на окружающих. Он возмущался, объяснял ей, что так нельзя. Она соглашалась, но всё повторялось снова и снова. Она часто обижалась неведомо на что, и упрямо не хотела в этом признаваться. Отказывалась от встреч, если что-то её не устраивало. Могла подолгу молчать, уставившись в одну точку или устроить сцену ревности.  В общем, мелочи колючими занозами торчали в уставшей его душе. Это раздражало.
Наступали пасмурные дни. Их встречи как-то незаметно стали реже. Но, чем больше они не виделись, тем сильнее тянуло их друг к другу, тем нежнее она была с ним потом. Она забрасывала его ласковыми словечками, покорно соглашалась со всем, что он предлагал, была весёлой, шальной, обжигающе – желанной, и такой нежной, что он таял, раскрывался, как ребёнок, опять забывая о реальности. Его сказочная Жар-птица расправляла пёрышки… Но, ненадолго.  Это катание на горках становилось невыносимым. Он не привык к конфликтам. Всё должно жить в гармонии. Мир, который он создавал для себя, держался на чётких законах.  Он установил их раз и навсегда. И никто не должен был нарушать порядок государства, в котором бесшабашное веселье и радость общения были конечной целью для всех подданных. А она не хотела подчиняться законам,  не умела веселиться, когда ей не было весело, не желала считаться с мнением окружающих – дикий зверёк выпускал коготки, скалил острые зубки. Как в ней это уживалось? Он устал. Подумаешь, принцесса! А ведь, правда – принцесса… Его принцесса! Он не встречал таких никогда, и было самое сложное – жить с принцессой. Но, зато, никто, кроме неё, не предлагал ему глоток солнца. Этот напиток умела готовить только она, только с ней он был пьян и счастлив по - настоящему. Но, тогда он этого тоже не понимал…
Надоело! Выход один – расстаться. Всё сразу становилось на свои места: спокойствие должно было воцариться в королевстве, а принцесса может, если хочет, иногда принимать участие в веселье,  которым он любил одаривать окружающих. Он так решил, и всё! Сначала, будет трудно, даже очень трудно, но разумно. Разумность – высшая форма справедливости. Нельзя же, в самом деле, терпеть эту муку! Любовь должна приносить радость. Весь мир должен приносить радость. Зачем ему изнурительные  часы, дни, недели? Зачем ему головная боль, бессонница, поиск решения сложных заморочек? Всё же понятно – человеку должно быть комфортно!
- Я люблю тебя …
- Я тоже…
- Ты же сама понимаешь... Нам сложно вместе…
- Понимаю…
- Мы будем друзьями.
- Да.
Он долго объяснял ей, что так будет лучше для них обоих. Она соглашалась. Спокойно, рассудительно выслушивала его доводы. Без слёз, истерик, без обидных упрёков, она принимала его условия, как будто подписывала серьёзный документ, деловито, сдержанно. Ему даже было обидно, что она так легко согласилась на разрыв. Он опять не понимал её…
…Дружба началась с вечеринки в клубе, куда они завалились привычной  компанией. Все веселились… Он украдкой наблюдал за ней, но что-то мешало ему полностью расслабиться и поверить в её искренний смех. Чувствовал подсознательно, что она намеренно играет роль, которая ему нравится. Хорошо играет: мила, сдержана, почти кротка, но… Что-то нервное ощущал кожей при звуке её голоса. И всё же, именно в эти минуты она была особенно привлекательна,  и он боялся, что сорвётся, что позволит себе опять поверить в сказку, которую кто-то подарил именно ему… Нет, нет… Так не бывает. Постепенно музыка и алкоголь замутили его, закружили. Он почувствовал тот прилив свободы, когда ты уже не замечаешь реальности и живёшь только ощущениями, которые трудно описать. Он выпустил её из поля зрения. Но, вдруг она подошла и отшвырнула подвыпившую девицу, присевшую ему на колени.
…Утром, открыв глаза, он увидел рассыпавшиеся по подушке рыжие волосы…За окном было пасмурно, и плазменное горение её волос контрастным пятном освещало комнату. Он провёл рукой по пушистой волне. Не открывая глаз, Жар-птица доверчиво свернулась калачиком у него под мышкой. Всё повторялось…
Только, он уже точно знал, что покоя не будет. Нет! Так нельзя! Это безумие!
- Ты же сама понимаешь…Мы разные…
- Да…  Хочешь, я принесу тебе глоток солнца?
- Хочу…
   Они решили, что будут встречаться раз в неделю, а в остальные дни каждый будет жить своей жизнью. Ему это показалось самым верным решением: они не могли быть вместе и не могли расстаться. Пусть время поставит всё на свои места. Может быть, жизнь подбросит им что-то новое, неожиданное, что поможет развязать этот трудный узел…
…В их любимом кафе играла музыка, которую они слушали, когда впервые облюбовали это место. Он подарил ей розу. Очень трудно  начали говорить. Что-то мешало. Она поглаживала лепестки, едва  касаясь их, просто медленно, бережно, почти по воздуху,   проводила пальцами. Его всегда поражало, как она трепетно относилась к цветам. Однажды, катаясь за городом, они остановились, залюбовавшись разнотравьем. Особенно полыхали белым пламенем полевые ромашки. Она шла, осторожно ступая, чтобы не мять их, и ласково трогая кончиками пальцев раскачивающиеся от лёгкого ветерка венчики. Когда он хотел нарвать ей букет, сказала:
- Не нужно – пусть живут…
Теперь он настороженно наблюдал за её руками:
- У тебя кто-то появился?
- Да.
- Кто он?
- Так…
- У вас что-то было?
Она продолжала поглаживать розу, молчала, прикрыв лицо рыжей дымкой растрепавшихся волос. Он схватил её за руку, Жар-птица, отшатнувшись, уколола палец – выступила маленькая капелька крови.
- Ничего особенного не было… Мы только поцеловались один раз…Просто, я не хочу тебе лгать. Я ненавижу ложь. Ты не заслуживаешь… Я не могу лгать тебе…
Обожгла ярость! Показалось, что его собственный крик звенит в ушах, но губы были крепко сжаты. Невыносимо захотелось исчезнуть, убежать от того, что приносило страдания. Он вдруг осознал, что уже не видит: глазам было горячо и больно, словно их засыпало осколками… Она вскочила, резко, с силой обхватила его руками, прижалась как маленькая, всхлипывая и что-то бормоча, замерла за его спиной. Он почувствовал, что щека у неё мокрая. Полумрак скрывал их от чужих глаз, и можно было дать волю чувствам. Он никак не мог прийти в себя.   
- Послушай, ты ведь сам этого хотел…
- Я не думал, что будет так …
- Как?
- Не знаю…
…Прощаясь у её дома, измотанные эмоциями, они договорились, скорее из желания перестать мучить друг друга, что всё останется по-прежнему.  Но, первым позвонит тот, кому этого захочется.
     Ночь не остужала, жгла мыслями. Он не мог сложить воедино обрывки чувств, воспоминаний, не мог уснуть, метался, комкая простыни, вскакивал, шёл курить на балкон. Стоял по - долгу, ловя порывы ветра пересохшим ртом. Небо давило тяжёлыми облаками с прожилками пробивавшихся мутных лучей.  Там плавала кособокая луна, то исчезая, то сверля одноглазым монстром его вымученный мозг. Напиться бы… Нет, нужно трезво всё взвесить. Больше не мог так! Что происходит, в конце-то концов? Глупо, по – идиотски маяться… Разве он первый раз расстаётся с женщиной?
Ну, что в ней такого? Он представил, что её нет, совсем нет – он свободен, волен в своих чувствах, что рядом чьи-то другие глаза, волосы, руки… Стало страшно: без неё ему не хотелось ничего, из того, что радовало прежде. Это уже слишком! Но, что бы он ни говорил себе, ничто не возвращало прежнего состояния уверенности, не было мира в душе, который он так легко умел налаживать после бурных событий. Попытался восстановить в памяти череду сложностей, которые загнали его в угол… Что же делать? Где та точка опоры, которую нужно отыскать? Всегда было что-то, что выносило его на поверхность. Он перебрал в голове всё, что любил, чем заполнял пустоту от потерь. Не получалось. Пропасть чернела и затягивала тёмной воронкой. Он умирал от жажды… Глоток… Один глоток… солнца… Всё же так просто!
Ему нужна она, Жар-птица. Этого оказалось достаточно, чтобы сделать глубокий вдох. Всё пустое. Есть только она! И её зовут - любовь… Он раньше не знал, не подозревал, как удивительно радостно открывать в себе это чувство. Нет, конечно, он много раз думал, что открывает его. Но, теперь было всё иначе: не для себя хотелось счастья – его нужно было отдавать, тогда гармония возвращалась в его новый, странный, ещё непривычный, но такой необходимый ему мир… Он принял решение. Непростое решение – изменить всё, чем жил. Будет только она и всё, что связано с ней.
Остальное не важно. Он сделает её счастливой  и это станет смыслом, радостью и победой над собой, а, значит, рождением нового, солнечного, чистого…Такой и должна быть его любовь. Решено!
Утром он уже разработал план действий. Чего ждать? Договорились встретиться.
Он протянул ей три розы – алую, розовую и белую:
- Они разные, как ты…
Она смотрела, грустно улыбаясь и  прикасаясь губами к каждому цветку, потом вернулась в дом поставить розы в воду. Он мысленно представил, как она удивлённо замерла на пороге своей комнаты: там, в полумраке на столе горела свеча в виде сердечка, и стоял ещё один букет – это был тайный заговор, и в её окружении у него уже были сообщники. Всё шло по плану. Он радовался, как ребёнок, посмеиваясь и прислушиваясь к тому, что в нём самом происходит. Где-то он прочёл запомнившуюся фразу: «Любовь – это, когда ты укрываешь другого, а тебе тепло». Ему было тепло…
…Всё то же кафе. Их столик. Он зажёг несколько сердечек – свечей. Ему казалось, что слова только мешают… Всё ведь и так понятно.
- Я люблю тебя!
- И я…
- Я понял – всё неважно. Есть ты. Только это имеет значение. Ты нужна мне.
Она устало смотрела на него, подперев по-старушечьи подбородок кулачком:
- Я уезжаю… Так будет лучше…
- Ты не поняла! Всё изменилось. Мы справимся! Я теперь знаю, что такое…
- Не нужно… Я благодарна тебе – ты тоже изменил меня. Только чудес не бывает…Завтра я уеду.
- Зачем?!
- Не мучай меня…
- Послушай!
- Ты тоже послушай… Это очень важно для меня. Я хочу, чтобы ты знал…
Я очень благодарна тебе – ты подарил мне радость не бояться быть самой собой. Теперь я знаю, что смогу  не прятаться за колючки. Ты научил меня открываться. Ты всегда был искренним, и рядом с тобой мне дышится легко, потому что я тебе верю. И всё же… Мы разные. И это непреодолимо!
…Он сидел, не зажигая свет. До сегодняшнего вечера он считал её слабой, слишком эмоциональной. Что поразило больше всего? Перемена… Да не было никакой перемены, просто, любимый человек открылся ещё с одной стороны… Сколько ещё в ней этих сторон? Теперь он не узнает. Никогда. Значит всё?!
Он посмотрел на часы – поднялся…
…Она долго не садилась в вагон – искала его глазами в толпе. Потом вскочила на подножку и, больше не оборачиваясь, исчезла. Поезд  вскрикнул, дёрнулся. Провожающие замахали руками. Она не могла видеть, как в соседнем вагоне загадочно улыбающийся пассажир в эту минуту зажигает свечу – сердечко и ставит в бутылку с отрезанным горлышком три розы: алую, розовую и белую…