Трубач

               

        Раннее утро. Пользуясь прохладой, которая вот-вот сменится гнетущей июльской жарой, зашел подготовиться к институтскому экзамену в ближайший парк-дендрарий.
        Длинный ряд скамеек вдоль аллеи был почти полностью уже занят людьми почтенного возраста. Усаживаюсь на свободное место, раскрываю учебник. Над головой поют скворцы, каркает ворона. Возле ног,  не обращая на меня внимания,  купаются в мелком песке, покрывающем дорожки аллеи, два воробья. Встряхнутся и, как  озорные дети, начинают с писком гоняться друг за другом, поднимая трепещущими крылышками пыль.
        Воробьи привлекли не только иое внимание. На соседней скамейке две полных старушки в синих трико, изредка переговариваясь вполголоса, занимались дыхательной гимнастикой, а чуть поодаль разминались два пожилых мужчины, одетых в спортивную форму.
        Неожиданно тишину нарушил звук трубы. В конце аллеи,  за металлической оградой, виднелась стена здания, окрашенного в солнечный цвет. На подоконнике раскрытого на четвертом этаже окна сидел парнишка и мастерски стал выводить мелодию песни «В землянке». Так и хотелось подпеть ему:
                Бьется в тесной печурке огонь.
                На поленьях смола, как слеза…
        На скамейках стало тихо. Все смотрели на это окно и слушали мальчугана. А тот, будто ощутив на себе наши взоры, так же превосходно исполнил мелодии других песен военных лет: «Огонек», «Синий платочек», «Дороги».
Над парком и ближайшими жилыми кварталами властвовал голос трубы юного музыканта.
        Мужчины, не добежав до меня, остановились, прислушались и, бесшумно ступая на дорожку, словно боясь вспугнуть знакомые звуки, медленно опустились на ближайшую к ним свободную скамью. Даже шумное озорство птиц не привлекало уже ничьего внимания. Видимо, мелодии песен всколыхнули память пожилых людей, вызвали волнение, и те сидели теперь не шевелясь и не разговаривая.
        Мне захотелось поближе рассмотреть музыканта, и я направился в сторону ажурной ограды парка. За ней, на тротуаре, тоже стояли прохожие, смотрели на маленького рыжеватого паренька. В его, еще не причесанной, шевелюре путались первые лучики всходящего солнца. Мальчик не замечал ни красоты просыпающегося города, ни слушателей – он был поглощен только игрой.
        Но вот позади его раздался мужской окрик, звуки трубы оборвались и, ко всеобщему сожалению, парнишка тотчас исчез из оконного проема, в котором больше не появился.
        Я тихонько побрел между прудком и оградой, мимо декоративных деревьев и кустарников, а в ушах продолжали звучать мелодии моего сурового детства.