О том, как входят в большую жизнь деревенские парни и девчата, написано немало. Не стану рассказывать, какое впечатление произвел на меня паровоз, асфальт, светофор и все то, что городской ребенок постепенно впитывает с самого рождения, а нам, из далекой глубинки, да еще таежной, приходилось осваивать враз. Случалось это зачастую, когда приходила пора молодому человеку идти в армию, или когда кому-то все же удавалось дотянуться до аттестата зрелости и возомнить о себе, что он готов быть студентом. В ту славную пору моей биографии к последним относился и я. Однако, нужно справедливо заметить, что при отсутствии электричества и телевизоров, библиотека в нашей деревеньке все же была и представление о мире я имел из книг, газет и журналов. И пусть в моей голове не все отображалось правильно, но чтение во многом помогло в этом самом вхождении в жизнь.
Школу я закончил хорошо, и воспитатели мои, славные сельские учителя, в голос советовали учиться дальше. Родители обещали «по колена в землю вбиться, но помогать», так что ничего другого, как двинуть в мир науки, мне не оставалось. Провожали всем селом — как в армию. Подоспевший к тому времени лагун пива быстро закончился, закончились и напутствия. Посадили меня на лошадь, сзади младшего братишку, чтобы вернуть животину из районного центра домой, всплакнули еще раз и направили меня в путь новый, не изведанный из нашей деревни еще никем. Конечно, после таких вот проводов пути назад без диплома мне не было.
Как искал я нужные улицы и кабинеты, знакомился с прелестями городской жизни — рассказ особый, только удалось мне все же сдать все экзамены, и сравнительно неплохо сдать. Да только и конкурс был немалый. Сердце заходилось при мысли о том, что может не хватить каких-нибудь полбалла.
Вот эту душещипательную пору мне и пришлось пережить. Все нормальные абитуриенты разъехались по домам: чего проще — мамкины пирожки лопай да жди, когда придет вызов на учебу. Я так не мог. Уж если, думаю, не зачислят в институт — махну на север, на комсомольскую стройку.
Сидеть без дела я не привык, лишних денег, чтобы потратить их на какие-нибудь развлечения, не было, а потому решил я скоротать время по-своему — пойти на «калым». В нашей деревне так называлась любая работа, не связанная с основными обязанностями колхозников: дров ли подвезти, огород ли вспахать, быка ли зарезать.
Одевшись попроще, направился я на овощную базу — там, по рассказам бывалых студентов, можно и заработать, и поживиться чем-нибудь вкусненьким.
— Куда прешься? – преградила мне дорогу на проходной солидная тетя с блестящими пуговицами, при виде которой сразу стало ясно: дальше не пройти.
— Мне бы это… — замычал я. — Сказали, что работу здесь найти можно.
— Найти?! Кто это ее тут потерял? — заворчала тетя. Но, вероятно, отметив мою лапотность, долго изображать из себя великого человека не стала.
— Студент?
— Скоро буду…
— Ладно, иди на пятый склад, там вагон с яблоками пришел.
Обрадовавшись, я забыл спросить, где он, этот пятый склад, и направился в сторону, куда неопределенно махнула тетя. Впрочем, то, что «язык до Киева доведет», мне было известно. Пятый склад я нашел быстро, да только вагон с яблоками был уже занят — разгрузка шла полным ходом.
Долго бродил я по базе, удивляясь ее размахам. Вагоны апельсинов, винограда, бананов — это же все кому-то нужно съесть! Порядок кругом, куда ни заглянешь — чистота, все рядочками, на стеллажах, а упитанные кладовщицы бегают с тетрадками, пересчитывают мешки и ящики.
В одном месте разгружали машину с арбузами, несколько парней перекидывали их ловко из рук в руки, но для полной цепочки не хватало одного человека. Позвали меня. Работать пришлось не более пятнадцати минут, а весь расчет — два огромных полосатых арбуза. Мы их тут же и слопали всей компанией.
Потолкавшись на базе еще немного, я понял, что «калыма» мне здесь не найти — если и будут еще вагоны, то желающих поработать и без меня достаточно.
— Попробуй в речпорт ткнуться, там цемент сегодня обещали, — посоветовал один из таких же, как я, болтающихся парней.
Времени мне было не занимать, а потому воспользовался я этим советом без промедления.
…Речной порт гудел — большие краны мерно перекладывали груз с барж на берег и с берега на баржи. Шумело все кругом и двигалось, шныряли грузовики и какие-то маленькие ухватистые штуковины, тащившие перед собой поддоны с мешками или ящиками, свистели тепловозы, а над всем этим властно разносилось откуда-то сверху: «РП двести пятьдесят шестой, приготовьтесь к отходу… Машинист тридцатки, подай два вагона на пятый…»
Долго стоял я, прислушиваясь и приглядываясь, очарованный тем, что в этой большой махине, речном порту, все знают, что делать, куда двигаться, что везти и что поднимать. Вероятно, муравейник в свое время не произвел на меня большего впечатления, хотя там тоже все куда-то бегут, что-то тащат, а главное — все знают, куда и что…
Только я стоял одинокий и никому не нужный со своим желанием скалымить. Совсем потеряв надежду, я присел на лавочку, отыскавшуюся поблизости, и с тоской принялся наблюдать за размеренной работой кранов. Дело двигалось к вечеру — нужно было отправляться в общежитие. «День прошел, и то хорошо», — подумал я.
Но, как говорят, на ловца и зверь бежит.
— Заработать хочешь? – услышал я голос неожиданно появившегося паренька.
— А что делать? — не скрывая радости, спросил я.
— Вагончик цемента выкидать. Пойдешь?
Мне бы, конечно, поинтересоваться стоило, разгружал ли он хоть раз цемент или нет, сколько я заработаю, наконец… Ничего не спросив, я согласился.
Подошел второй парень и, поздоровавшись, мы направились в сторону вагона. По дороге я отметил про себя, что парни рослые, молодые, но какие-то жидковатые на вид — словно осинки, выросшие в густом лесу. Однако это обстоятельство меня как-то не смутило, и уже через несколько минут мы стояли возле открытых дверей вагона, внутри которого ровными рядами лежали мешки с цементом. Рядом стояло несколько поддонов, на которые и нужно было их укладывать. Работа до предела простая. Взял мешок — несколько шагов — положил на поддон — шагнул за вторым — опять на поддон. Шустрые погрузчики цепляли их рогами и отвозили, взамен ставили пустые поддоны.
Дело шло быстро: взял, шагнул, положил — взял, шагнул, положил… Но я прекрасно знал, что главное в физической работе — не нарушить темпа, не сбить дыхания, не надорвать себя до времени, а потому минут через сорок я предложил перекур. Длинные парни удивились, но от отдыха не отказались.
— Сколько всего тонн в вагоне? — спросил я, когда парни затянулись сигаретами.
— Вон, сбоку написано — шестьдесят.
— А мешок сколько весит? — продолжал я удивлять своей дремучестью напарников.
— Да ты что, не знаешь? Полцентнера весит мешок цемента, — с долей необычайного превосходства ответил тот, что приглашал меня работать. Второй парень, как я заметил, вообще больше молчал.
Обижаться я не стал. Тут же прикинул, что выгрузили мы пятнадцать тонн — триста мешков, осталось еще девятьсот. Сообщив об этом парням, я предложил взяться за работу.
— До следующего перекура еще пятнадцать тонн выкинем.
И мы вновь принялись перетаскивать мешки. Взял, шагнул, положил… К сожалению, после перекура легкой работа казалась недолго — мешки начали тяжелеть на глазах, да и расстояние до поддона с каждым рядом увеличивалось. Работали молча, сосредоточенно. Вскоре я начал замечать, что тот, что разговорчивей, принялся брать мешки не по порядку, норовил ухватить те, что ближе к двери — хоть на пару шагов, но все же меньше нести. Вскоре к нему подключился и его друг. Такого мухлежа я не ожидал, растерялся как-то, но виду не показал, все так же размеренно переносил мешки, причем брал их по порядку.
Однако дойти до плановой цифры — шестьсот — нам так и не удалось. Разговорчивый парень неожиданно сел и, обливаясь потом, стекавшим вместе с цементной пылью по худощавому незагорелому лицу, почти простонал:
— Больше не могу.
— Ты что? — удивился я. — Договорились ведь до перекура половину разгрузить.
— Пойдемте воды попьем, — пришел на помощь второй парень, тоже, вероятно, обессилевший.
Автомат с газированной водой стоял прямо у одного из складов, вместо монетки нужно было просто нажать кнопку. Медленно выпив стакан холодной, бьющей в нос воды, я отошел. Длинные парни пили, передавая стакан из рук в руки. С трудом удалось мне оттащить их от автомата.
И вновь мешки. Взял, шагнул, положил… Вода помогла ненадолго, парни выдыхались на глазах. Теперь они какое-то время стояли перед тем, как взять мешок, а когда укладывали его на поддон, то и там старались притормозиться как можно дольше.
Между тем время двигалось к полуночи. Давно зажглись прожектора на высоких опорах, и было удивительно, что вся площадка освещена, как днем.
— Мы так и до утра не закончим, — начал злиться я на своих напарников.
— Давайте бросим. Черт с ними, с деньгами, — пошатываясь, предложил разговорчивый.
— Да вы что?! Осталось-то… — пытался я хоть как-то воодушевить парней, хотя прекрасно знал, что осталась почти половина вагона, чуть меньше тридцати тонн.
Но парни отошли в сторону и уселись на пустой поддон. Крепко, видать, уселись. Выпитая вода взялась на их телах обильным потом. Мне бы тоже сесть, да и ждать, чем дело кончится. Так ведь нет, натура поганая, — если уж взялся за что, хоть тресни, а бросить не могу. И принялся я таскать ненавистные мешки один. Спокойно, размеренно, главное — без остановки. Шесть шагов туда — взял мешок, шесть шагов назад — положил… Путь без мешка — отдых. На парней не смотрел, да и всё вокруг перестал замечать, думать перестал. Шесть шагов туда, шесть назад…
В деревне рано привыкают к тяжелой работе, привык и я. Помню, поставили первый раз сено косить с бригадой. Тяжело было, но из прокоса не выскочишь — сзади подгоняют. Долго не мог приловчиться: литовка то в землю, то в чужой прокос норовила. Опозориться в артельной работе не хотелось, вот и старался, как мог. Ничего, привык — вместе со всеми стал махать, да так все лето и промахал.
Шесть шагов туда, шесть назад… Наверное, во мне открылось это самое второе дыхание — времени я не замечал. И только когда добрался до последнего ряда мешков, за которым показалась стенка вагона, облегченно вздохнул — скоро конец. В это время напарники мои, видимо, отдышались и пришли на помощь. Втроем закончили быстро, но конец особой радости не принес. Было немного обидно, что не испытал себя до конца.
Потом мы долго смывали с себя цементную пыль в душе. Парни как-то сразу ожили, разговорились, посыпались шуточки. Но мне-то как раз было не до шуток — тело не чувствовалось, руки и ноги двигались еле-еле.
Расчет ночью нам, конечно, никто не дал, и мы договорились встретиться назавтра после обеда прямо у кассы. До общежития пришлось добираться пешком. Летняя ночь истомленно отбрасывала последние сгустки сумерек, а на пустынных улицах города появлялись первые машины. Было свежо и приятно. От легкой ходьбы усталость почти прошла. Блаженно уткнувшись в подушку, я уснул с чувством исполненного долга.
Назавтра парней у кассы не было. «Проспали, наверное, слабаки», — подумал я и стал ждать. Но парни не появились ни через полчаса, ни через час… Ну, а потом я понял, что произошло. Наряд-то на разгрузку вагона остался у них, и теперь я им совершенно был без надобности. Мне-то и в голову не могло прийти, что этим можно воспользоваться. Лапоть деревенский! Расстроился я порядком. И больше не от того, что не получил заработанное, а от того, что людей не знаю, жизни не знаю, что есть такие люди на белом свете…
Еще на что-то надеясь, долго бродил я в рассеянности между складов и вагонов. Сам того не замечая, я очутился на шумных улицах города. Люди куда-то торопились, небрежно отталкивая друг друга, мчались по своим неотложным делам. Залезать в автобус, где жуткая теснота и нет спасения от суетливых, раздражительных людей, не хотелось. И пошел я, как и утром, пешком. На людей старался не смотреть, им не до меня. Да и мне в тот момент было не до них.
А в институт меня зачислили.