Последня Сказка часть 2я

   Часть.  Вторая.  Возвращение Степана.
               
               
В жизни каждого из нас, порой случаются события, которым  не находится объяснений. Мы пытаемся объяснить их себе и окружающим, с точки зрения науки или бытовых знаний, (жизненного опыта). Переосмысливаем, приукрашиваем, и постепенно эти события, обрастают все новыми и новыми подробностями. Они становятся на грань между былью и небылью, реальностью и миром грез. Но видно так уж утроен человек, что в мире все поглощающего нас быта.  Ему хочется, верить в нечто необычное, в добрую сказку со счастливым концом.  Вперед друзья и пусть события бегут за нашим воображением, а не наоборот.
                ПРЕДИСЛОВИЕ.

Письмо,  оставленное на камне в пещере. 122.. Год.  Осень.

Мое имя  Сейку,  из  Иггу. Я ниндзя, потомственный самурай. Ныне исчез мой род и со смертью моей, умрет  надежда на возрождение некогда великого клана Иггу, клана разведчиков и убийц. Волею судеб мне довелось стать слугой многих господ, и даже, трех императоров. Я пережил появление величайшей в мире империи Поднебесной. Участвовал во многих схватках и враги мои, как-то люди, или нелюди умирали быстро  порой, не замечая прихода последнего часа.. Мое мастерство убийцы велико.  До сих пор я не встречал равных себе. И вот, завтра утром, в последнем бою, решится судьба последнего из Иггу.
Восемь месяцев назад, тридцать лучших воинов, нукеров, были посланы великим полководцем Удэем,  на поимку этого воина зверя. Выжил в этой погоне лишь  один. Я очень измотан, все чаще дают о себе знать старые раны. Мы пришли в эти земли с войском великого Борджигина, Чингиза. От Дона, до Онона, победной волной катится теперь  орда, предводительствует которой великий полководец Удэй. А мои товарищи лежат теперь  мертвые и холодные, еще вчера они смело шли выполнять задание Удэя. Лишь я один  пишу эти строки, сидя в пещере, что на берегу прекраснейшего, озера. Местные народы называют его Байкал.
Мой враг! Кто ты? Какова твоя цель? Ты умеешь запутывать следы, и если б не мое умение чувствовать астральный след. Ты б, наверное, скрылся, убив меня, как и моих товарищей. Порой мне кажется, что ты демон в обличье зверя, демон убийца. Твои глаза и теперь смотрят на меня из темноты.
Горы моей родной Японии, где вы теперь, усыпанные розовой метелью цветущей сакуры.
Женщины в цветных кимоно услаждают взгляд знатных самураев и простых рыбаков.
Я пложу этот свиток, на холодный камень пещеры может, когда нибудь, чья-то рука поднимет его и прочтет. Пусть, узнает,  -  здесь в безветренной тиши пещеры, погиб великий воин последний из Иггу.


 Глава первая.   Степан 198… Год

На покатом берегу степного озера, чьи  воды колышут камыш. Где в мутной воде плещется жирный карась. В краю Забайкальском. Проснулся парень высокого роста, русоволосый и широкоплечий. Густая с рыжиной борода его топорщилась нечесаными прядями. Волосы на голове, прям торчком торчали. Потянулся, сполоснул лицо  и направился к лежавшему невдалеке мотоциклу Восход 3М.
 Бензина в баке не оказалось, совсем. Впечатление такое, будто бы он весь высох, испарился. «Ну, надо же». Резина на колесах, вся изопрела, полопалась. Словно лежал мотоцикл, на берегу озера целый год. «Во, фигня». Подумал Степан. Ведь казалось только вчера, он уснул на берегу весеннего озера, напившись с друзьями китайского спирта. А сегодня мотоцикл, пролежавший одну ночь, пришел в полную негодность. «Ну ладно, до дома доберемся там и разберемся. Не с похмелья же эти загадки разгадывать». Выкатил мотоцикл на трассу, и медленно толкая, направился в сторону деревни. Удивляло Степана, и то, что еще вчера вроде небыло вокруг распаханных полей. «Крыша видать ехать начала. Так пить нельзя». Подумал Степа.
На встречу, залихватски поднимая пыль, ехал ГАЗ-66, местного предпринимателя и коммерсанта, Шувалова. Степан приветливо помахал рукой здороваясь. «Эх, надо было закурить попросить». Но Шувалов сам, выпучив по рачьи глаза, ударил по тормозам.  От чего 66й взвизгнув, тормозными колодками заглох. Шувалов, выпрыгнул из машины, едва та остановилась.
-Степка ты что ли?
-Ну, вроде я.
-А где пропадал?
-Да нигде, на озере спал.
Шувалов еще больше вытаращил глаза.
-На каком озере?
-На корасинном. На каком же, еще-то.
-Ну, ты паря даешь, тебя уж, год, как в розыск подали.
-Какой розыск? Чо ты мелешь? Да я вчера с мужиками на зернотоке бухал.
-Чото ты Степа темнишь, не хочешь говорить, где тебя носило. Не говори. Ладно, поехал я.
-Эй, послушай Серега. Дай бензина литру.
 Шувалов плеснул, бензина в пустой бак, Степиного Восхода, и поехал, удивленно качая головой, в райцентр, по своим коммерческим делам. Оставляя Степана решать эту головоломку.
Степан пнул кекстартер Восхода, тот удивленно заурчал, запыхтел, прокашлялся и завелся. «Хорошая техника». Подумал Степан. «А на спущенной резине ехать можно, все одно её теперь выбрасывать».
В деревне что-то неуловимо изменилось. Толи, желтые еще вчера, свежие доски совхозного забора за ночь состарились и посерели, толи их покрасили салярой, чтоб не гнили. «Ерунда, какая то». Опять подумалось Степану. Вот и теткин дом.
«Странно, дрова-то, по-другому лежат. Интересно, кто это их за ночь переложил».
Тетка Валя вышла на крыльцо, услышав треск подъехавшего мотоцикла.
-Степа!?
-Здорово теть Валь.
Теткина челюсть, медленно опустилась на грудь, глаза полезли на лоб. Что твои плошки.
Тетка чуть присела на нетвердых ногах. Да как заорет.
-Это гдеж, ты паршивец, цельный год болтался? Мы уж все глаза проплакали. А он явился, не запылился. «Здрасть теть Валь». Тетка обняла Степана, припала к широкой груди, заплакала, запричитала.
-Вы чо сговорились все? Какой такой год? Заревел в свою очередь Степа.
-Да такой и есть. Как уехал ты в прошлом годе, по отходы в совхоз, так и канул как в воду.
Мы уж тебя в розыск подали. По всему союзу милиция исшит. А ты вон явился, и телогреечка таже. А бороду то опустил. Страшной стал. Ну, проходи.
Местные районные эскулапы вынесли следующий диагноз. Амнезия, ретроградная, тобиш, частичная потеря памяти связанная с употреблением не качественных алкогольных напитков. Одним словом, не помнил Степа, ровно год из прожитой жизни. Хоть убей, не помнил.
Может быть, память и вернется, говорили врачи. Попей пироцитама, травку позаваривай,  витамины. Бывает в случае, какого ни будь, нервного потрясения, мозг все сам вспомнит. А здоровье у парня хоть в космос отправляй. Мышцы развиты необыкновенно, анализы в норме. Будем, наедятся.
Вот так примерно оценили состояние Степана местные райцентровские врачи. Да и кому во времена перестройки нужен был, запивший и потерявший память. Пробомжевавший целый год, простой деревенский парень. Великая империя социализма весело разваливалась, под звон рекламы сникерсов и залпы танковой стрельбы на Кавказе.
Только вот Степану от этого было ни как не легче. Как только он пытался вспомнить что-либо. У него сразу начинала болеть голова. В висках что-то стучало, и в душе образовывалась сосущая пустота.
Поведение Степы в корне изменилось. Он часто уединялся, смотрел в  степь, бросил курить. Все время читал. При чем выбор книг приятно удивлял, местного библиотекаря,  Читал Степан историческую литературу, особенно интересовался славянским эпосом. Сказки, былины. Мучительно пытался вспомнить, что-то записывал, в школьную тетрадь.
Деревенские мужики, сначала приставали с расспросами. Мол, что да как.
Степан только пожимал плечами, отмалчивался. На конец вопросы достали его до такой степени, что хотелось бежать, закрыв глаза и уши, сломя голову. Подальше от всех.
Наконец в конце лета ему удалось устроиться, в районное лесничество, на лесопосадки.
Жить приходилось на лесной заимке, в живописной долине, где сопки, поросшие смешанным лесом, хранят первозданный покой Забайкальской природы. Один раз в месяц, приезжал трактор, и привозил муку, сахар, чай, необходимые продукты, и саженцы в старой цинковой ванне. Степан отдавал трактористу, мешок с вяленым козьим мясом, иногда зайчатиной, для тетки. Для себя же, просил привезти книги, по списку и сдать в библиотеку уже прочитанные.
Тетка Валя, теперь каждый месяц покупала на почте, шариковые ручки, и толстые общие тетради.
-Совсем у твоего племяша крыша поехала. Судачили почтовские бабы. Хоть вспомнил что?
-Никово девки, молчит головой киват. А теперь и дома то не появлятся.
В лесу, как лешак живет. Даже в баню не  наведатся, все книжки свои читат. Я сама то уж вся извелась. Как есь. Оброс, говорят совсем. Как бы не запаршивел.
А Степан жил себе  в лесной сторожке, добросовестно сажая саженцы, и пытаясь вспомнить потерянный год.

Это случилось как бы само собой. Степан проснулся рано, когда через маленькое окно зимовья, пробивались первые, робкие  лучики восходящего солнца. Звук, который разбудил Степана, был стук. Какой-то робкий, вежливый, стук в дверной косяк. Кто-то негромко барабанил костяшками пальцев. Степан встал с кушетки надел трико, и открыл дверь избушки, успев, запоздало подумать. «Кто бы это мог быть в такую рань в лесу».
У порога стоял старичок, невысокого роста, китаеватой наружности. Одетый в старинную, кожаную куртку и штаны черной материи, аккуратно заправленные в мягкие ичиги. На голове, прикрывая черные с проседью, волосы была надета мятая драповая кепка.
Старичок деловито откашлялся в кулак, и сказал.
-Здравствуй Волчек, серый бочек. Крепок ли твой клык, остер ли глаз. Пойдем со мной пасти.
Степан растерянно заморгал глазами.
-Кого пасти?
Глаза старика и без того узкие хитро прищурились.
-Зверей пасти, не подолом трясти. За ними глаз да глаз нужен. Проговорил скороговоркой старик.
-А ты кто дед? Как сюда попал?
-Что не узнал серый? Совсем чуять перестал? Старик быстро протянул руку, пощупал Степанов лоб. За чем-то оттянул правое веко, заглянул в глаз. Покачал головой и сказал.
-О, да ты совсем себя забыл. Глупый стал, как человек, ни чего не видишь, ни чего не чуешь. Ну ладно приду, когда себя найдешь. Порыв внезапно возникшего ветра кинул в лицо Степану мелкий лесной мусор. Он на короткий миг прикрыл глаза. А когда открыл их, загадочного гостя уже небыло.
Весь следующий день Степа просидел, прислоняясь спиной к старой листвянице.  На конец его сморил сон.
Снилось Степану, будто он сидит, прислоняясь к холодному камню на берегу огромного озера, волны с шумом бьются о прибрежные скалы. Хрипло кричат озерные чайки, низко кружась над волной.
Чувствует Степан огромную усталость и разочарование. Прям, смертельно устал все кости, и мышцы тела, словно в мясорубке побывали. Какой-то пожилой витязь с черной повязкой на глазу, с окладистой серебряной бородой. Протягивает Степану баклажку с вином. Что-то говорит, указывая на воды озера. Там плывет деревянный корабль, красно, белый парус спущен. На корме кто-то стоит, и шустро орудует длинным шестом. Длинные же весла, мерно опускаются и поднимаются в такт глухим ударам барабана. Воин продолжает говорить. Но ничего не слышно, ветер относит звук голоса, и он тонет в шуме озерного прибоя. Ветер, холодный ветер, в лицо, брызги ледяной воды. Черный ворон падает на плечо бородатого витязя. Один. Его зовут Один, - вспоминает Степан имя древнего бога путешественников и воинов. Он делает небольшой глоток из баклажки, и горло обжигает огонь. Огонь проваливается куда-то в глубь тела. Степана сотрясает нестерпимая боль, и он проваливается в пустоту.
Лететь в пустоте, приятно, словно ты стал пылинкой или перышком покорным всем ветрам, совершенно невесомым словно пушинка, сброшенная перелетной птицей высоко в небе. Слышны голоса, кто-то заливисто смеётся, но слов не разобрать, и Степан снова проваливается в сон, сон, лишающий воспоминаний.
Степа проснулся, зябко передернул плечами. Какой-то жучек робко крался по бороде, то и дело запутываясь в рыжих волосах. Спина и шея затекли, под кожей суетились мелкие мурашки. Но это теперь не важно. Важно теперь только то, что Степан вспомнил все.


ГЛАВА 2.  Забегая, в перед.    122… год.

Разведчик  из Иггу  спал в пещере, что располагалась в неприступных скалах на мысе, далеко вдававшемся  в воды озера  Байкал. Ему снилась родная Иггу. Небольшой Японский городок на озере Хан-Су. Бело-розовая метель из лепестков цветущей сакуры, ласковая, вишневая метель. Воин был измучен долгим бегом и голодом, непомогало даже великое искусство, ниндзя, сохраняющее внутренние силы. Не помогало так же искусство чудодейственного дыхания. Гимнастика способная мобилизовать организм. Видно великие ресурсы тренированного тела тоже имеют свой предел, и бесконечные погони и схватки побеждают человека так же как, долгая изнуряющая болезнь, истощая даже самых выносливых.
Сейку спал, и дыхание его было прерывистым и хриплым. В лучах заходящего за скалы солнца, мелькнули две серые тени. Звери были похожи на кошек только очень больших,  их хвосты были коротки, и загривки венчали острые, хитиновые шипы. Глаза зверей горели желтым неестественным огнем. Казалось что голодная злоба, исходящая из этих глаз способна была воспламенить, окружающий воздух. Мягкие лапы зверей, бесшумно ступали по полу пещеры. Но Сейку,  был не простым воином. Иначе разведчик, посланный самим императором, не выжил бы в Золотой орде и не стал бы приближённым лицом, великого полководца Удэя. Воином для особых поручений. За десять шагов до спящего воина под ногой одной из тварей, хрустнула озерная, ракушка. Расположенная таким образом, она служила  своеобразным будильником. Звери незамедлительно прыгнули, понимая что, не успевают застать свою жертву  врасплох. Тело воина, рванулось в прыжке, буквально за миг до того, как он раскрыл глаза. Короткий удар кривого меча катаны, остановил первую тварь, перерубив сухожилия на лапе. Сейку бросил под ноги, дымовую петарду и в образовавшемся дыму попытался, переместиться за спины прыгнувших врагов. Но этот прием призванный ввести в замешательство человека, мало эффективен против зверя, с его чутьем. Кроме того, звери,  напавшие на  воина, были не совсем обычными. Это твари,  вызванные из параллельных пространств, чьими-то колдовскими усилиями, были призваны стать  оружием для уничтожения, оборотня Степана. Но извечный голод и жажда крови, толкнули их напасть на спящего в пещере Сейку. Черной тенью крутился он в ограниченном пространстве пещеры. Меч в его руке превратился  в мерцающий круг. Он давно, еще в начале схватки, израсходовал в метких бросках звезды сюрикенов, но их обоюдоострые  грани почти не причинили, особого вреда тварям. Ниндзя работал на гране виртуозного мастерства, стараясь не подпустить зверей к себе на расстояние смертельного броска. Сейку чувствовал, что столь сумасшедшая гонка не может продолжаться бесконечно и скоро, очень скоро силы оставят его. И вот настал момент, когда нога предательски скользнула на нетвердо-лежащем камне, и тут же  трех дюймовые клыки зверя впились в икру. Ногу пронзила чудовищная по силе боль. А в зубах зверя, остался кровоточащий кусок мяса.
 Отворенная зубами зверя кровь фонтаном брызнула из раны. Сейку с трудом отскочил к стене и, зацепившись за уступ слабеющими руками, стал карабкаться, к потолку пещеры.
Звери, видя, что добыча становится недоступной, прыгали и злобно выли. А отворенная кровь, все сочилась из раны, унося по капле жизни воина. Уже не далек тот миг, когда он совсем ослабнув, упадет в распахнутые пасти своих врагов. В объятья смерти, страшной и беспощадной.
Заслоняя последние лучи заходящего солнца, у входа в пещеру легла тень третьего зверя. Его глаза грозно сверкали, а шерсть на загривке топорщилась.
Это был тот самый волк-оборотень,  которого все эти бесконечные, месяцы безуспешно пытался  догнать, ниндзя.  Твари, обернувшись на грозный рык  волка, присели, готовясь к прыжку. Сейку,  тоже прыгнул, оттолкнувшись руками и вытянув перед собой меч, используя его вместо копья. Выпад оказался удачным. Меч проткнул спину одной из тварей. Вторая кошка, сплелась в клубок с прыгнувшим на встречу ей волком. Серо-черный  комок покатился в глубь пещеры. Некоторое время из глубины пещеры, слышался шум схватки двух лютых зверей, злобное шипение и лязг зубов. Наконец все стихло. Ниндзя  потерял сознание.   
Из глубины пещеры, с трудом передвигая ноги и опираясь рукой о холодный камень стены, поднимался  длинноволосый, сероглазый воин. Первым делом, встав на колени рядом с лежащим телом, Сейку. Он, перевернул раненного на спину и осмотрел. Тщательно и туго перетянул рану, оторвав подол от длинной льняной рубахи. Пошарив в сумке самурая, он достал несколько глиняных пузырьков, и поочередно понюхав, влил содержимое одного из них в побелевшие губы Сейку. Затем оттащил, пронзенного мечем зверя в сторону, вскрыл ему живот и вынул парующую печень. Отрезал от неё  изрядный кус и съел его сырым. Затем развел небольшой костер, а когда угли упали в жар, неторопливо зажарил на прутике остатки печени.  Не суетясь, наелся, завернул несколько отборных кусков в пряные листья мать-мачехи, и положил на горячие камни. Вскипятил воды в горшке, что нашел в сумке ниндзя, заварил листья лесной смородины и брусники.
Степан, а это был именно он, неторопливо разделся и ступил в ледяную воду Байкала. Озеро было совсем другим, нежели в далеком двадцатом веке, уровень воды был значительно выше. Крутые берега поросли непроходимой тайгой, буреломы и овраги, и прозрачная, словно воздух вода. На глубине можно было разглядеть каждый камушек, а несметные стаи омуля покрывали дно шевелящимся ковром. Сейчас в лунную, весеннюю  ночь дыхание Байкала расслабляло и успокаивало разгоряченное схваткой тело. Становилось все холоднее и холоднее.

                ГЛАВА 3.  198… год. Снова в лесу.
Вспомнил Степан, утерянный памятью год.  Год своих удивительных странствий по древней Руси. Вспомнил он и день последней битвы,  в пещерах, гибель друзей, обиду и тяжесть утраты.  Как на Яву перед его взором  встало лицо водяного Деда и Лешего Потапыча, ласковая улыбка бабы Яги  и дверь в лесу с крыльцом, но без стен. Дверь, что увела его совсем в другую жизнь, полную приключений и разочарований.  Тело его содрогнулось, вспомнив о своей второй волчьей натуре. Захотелось немедленно обернуться в волчью шерсть, почуять тысячу запахов услышать тысячу звуков.
Степан быстро скинул с себя рубашку и брюки, на ходу сдернул футболку, и трусы, грянулся  оземь со всей силы.
На краткий миг показалось, что ни чего не выйдет. Но вдруг тело его пронзила, такая же боль, как в первый раз, тогда, год назад на Муромской земле, когда он впервые ощутил себя сильным и красивым зверем. Мир, враз перевернулся с ног на голову. Кости его жалобно трещали, сухожилия скрипели, словно их растянула неведомая сила. И вот, наконец, резкие, весенние запахи леса, буйной волной ударили в волчий нос. Большой, серый волчище, неторопливо потянулся и встряхнувшись побежал в сторону лесопосадок.
 Все внутри Степана пело, каждая мышца радовалась, упругому бегу. Лесные тропы, нос читал, словно свежую газетку. Запахи мелкого, лесного зверья, манили и будоражили волчье воображение. Он бежал всю ночь на пролет, заглядывал в каждую норку, что попадалась на его пути.   По-звериному помечая природными метками свои путь.
Изрядно проголодавшись, выследил и зарезал старого гурана, лизавшего соль на чьей-то сидьбе. С великим удовольствием, напился свежей парной крови. Печень рвал зубами, утробно урча.
Степан чувствовал себя самым сильным существом на пять дней пути вокруг.
Один раз ветер донес чей-то слабый запах, смутно знакомый. Но волк-Степан не стал задумываться, над этим, ему зверю наплевать, на запахи присущие человеку, если эти запахи не несут в себе прямой угрозы. Волк пировал, отдаваясь всей душой буйству весенней природы. А между тем черные глаза давешнего гостя, хитро поглядывали на Степана из чащи, с подветренной стороны. Старичок, улыбаясь, потер ладони и бесшумно растворился в кустах  багула. Под утро Степан выбежал на берег небольшого, лесного озерка. Мягкий прохладный ветерок колыхал пожелтевший, прошлогодний камыш, и шевелил ветви, низко склонившейся к воде березки. Степан сел на замшелый валун и задрав голову к розовеющему небу, запел. Кто-то назвал бы эту песню простым воем, но это была прекрасная песня. И если бы у неё были слова, они бы звучали так. «Вольна теперь моя душа, и крепок волчий клык, я серый волк свободный и прекрасный, мой быстр бег, упруг мой волчий шаг.
Мой прост язык, свободен я, свободен. В тебе земля я силы подчерпнул, люблю я ветра вольную стихию. Твоих небес волнующую  синь, Простых ручьев бушующую силу, к тебе земля, приду в конце пути. И стану я корнями трав зеленых, и запахом цветов твоих холеных. И трелью птиц встречающих зарю».

«Вот такая  у волка песня, круто получилось, лихо завернул, раньше б, ничего подобного, в голову не пришло». Подумал волк-Степан и побежал к лесной избушке. На поляне перед избушкой, на листвяном бревне, сидел давешний Степанов гость.
-Ну, здравствуй Волчек, серый бочек, никак вспомнил себя, обумился. Однако веселый стал, сытый. Вари чай, однако, чаевать будем.
-Здравствуй и ты лесной человек. Кто ты и как меня нашел? Почему про натуру мою волчью сразу все понял?
-Работа у меня такая, все про здешний лес понимать, и про гостей, что в нем бывают.
Дух я местный лесной, Дёльба меня зовут.
-Леший, значица.
-Не очень-то и леший, скорее ближе к друидам, всяким, духам лесным, мавкам да полудницам.
-А…. Протянул Степан, - значит, морок лесной.
-Иногда и морок. Покачав головой, ответил Дёльба.
-А кого пасти-то звал? Гуранов, да коз лесных?
-Да и их, и другое зверье, а в последствии и меня, на этом поприще заменить, сам-то я старый уже, скоро на кромку пора, уходить. Пора задумываться о приемнике, на кого хозяйство лесное оставлять.
-Значит, приемником, Дельбой-два, так сказать.
-А ты не смейся, Волчек. Должность ответственная, хоть и не великая. Так сказать хранитель живности Забайкальской. Вся лесная мелочь слушаться будет, как отца родного.
-Подожди отец, не торопись. Мне еще надо кое с кем потолковать, кое в чем разобраться. Есть батя у меня вопросы, да нет ответов. И чувствую теперь, настало время спросить.
-Э, да ты никак мстить собрался. Смотри, месть ослепляет, словно бабочку ночной костер.     Совсем глупый будешь, однако, помрешь от злости.
-А вот это уж мое дело. Ты дед лесной ничего об этом не знаешь, и не суди. А
вот разберусь, авось и поговорим, потом о приемничестве. Задумчиво ответил Степан.
-Ну, как хочешь Волчек, если понадоблюсь, пошлешь за мной вон того бурундука, иш прячется, одни уши торчат. У него норка, вон за тем  выворотнем. С этими словами лесной дух Дельба встал и пошел, не торопясь в  сторону лесопосадок.
Степа собрал разбросанную одежду, прибрался в избушке. Посидел на пороге и пошел по лесной дорожке, в сторону трассы, пробегающей через горный хребет. К полуночи выбрался на дорогу, поймал попутку, и покатил в сторону родной деревни.
Тетка удивилась ночному гостю, обрадовалась, засуетилась, накрывая на стол.
-Степ, чо долго не приходил?
-Ни хотелось теть  Валь.
-А я переживаю, ить прохладно уж стаёт. Росы то холодны уже. Не простудился бы, как в лесу етом своем. Опеть же, еды домашней не ел  давно, желудок спортиш дак, узнаш. Ить молодой ишо.
-Да ничего теть Валь, нормально, вы-то, как, себя чувствуете?
-Все болит сынок, давлення скачет, цытромон уж не помогат. Ты бы хоть женился что ли, ить, жить-то по-человечески надо.
-А я и живу, ни кому не мешаю.
-Вот именно, так и забобылися, а мне перед смертью и внучат не народишь, понянькать хоть перед смертью. Поди, скоро с пережитков ентих в горб лягу.
-Ладно, теть Валь женюсь, женюсь. Потом, ты не говори про смерть, ладно.
Тетка обняла Степана, всплакнула.
-Ты ешь, Степа да спать ложись, оброс-то. Бородища что твой веник.
На заре когда полусонные бабы доят коров, а петухи рвут глотки в бравом, боевом крике, Степан тихонько поднялся и что б не разбудить, сладко похрапывающую тетку, оделся в сенях. И побежал по прохладной росе, к  озеру деда водяного.
Озеро встретило Степана мелкой рябью и плеском рыбешек. Своим волчьим чутьем Степан почуял,  на озере что-то не так. Был какой-то неуют в окружающем озеро пространстве. Степан смутно чувствовал, что опоздал, опоздал, к какому-то событию, происшедшему здесь недавно. Приглядевшись, повнимательнее Степа, заметил нелепо вывернутый, рыбий бок. Мертвый сом длинной в руку, болтался у пожелтевшего камыша. А середина озера отсвечивала зеленью, словно в некогда чистейших водах, поселилась болотная тина. Поселилась и теперь медленно заплетала зеркало вод,  зеленым, осклизлым, ковром. Прибрежный тальник словно бы высох, и покрылся какой-то коростой.
«Озеро умирает». - Подумал Степан. Постепенно превращаясь в мерзкое болото. Скоро покроется ряской и заквакают бородавчатые жабы.
Степан стоял на берегу некогда живописного озера, и в душу его медленно вползал зимний холод. Хотелось пощенячьи заскулить, прикрыв лапами глаза, забиться в теплый уголок. Что бы ни видеть, как умирает на глазах сказка, его Степанова сказка, чудо которое произошло с ним однажды на берегу этого небольшого озера в Забайкальской степи.
Он полушепотом позвал.
-Деда…, а,  Деда-водяной, где ты? Покажись. Это я Степан.
Но умирающее озеро молчало. О чем-то тихо шелестел камыш, да мелкая рыбешка все еще резвилась в зеленеющих водах озера.
Степан сидел на берегу и смотрел на воду, где отражалось небо, по которому плыли осенние, кучевые облака. И казалось Степе, что небо опрокинулось в воду, и теперь там была голубая бездна. «Как в детстве». - Подумал Степан.
По воде пошли пузырьки, показалась унылая морда сома. Сом был большой, словно бревно, весь какой-то замшелый. Высунул усатую морду из вод что-то прошамкал беззубым ртом. И вильнув огромным, что твоя лопата хвостом, ушел на дно. Однако через какое то время, вода снова вспенилась, и появился тот же усач, толкая перед собой  какой-то уродливый предмет. Предметом оказалось тело водяного деда. Безвольно болтались в воде руки и ноги мертвого старинушки, в зеленой бороде запутались волоски тины и прочий, мелкий, озерный, мусор.
Степа влетел в воду, поднимая тучи брызг, подхватил, вынес на покатый бережок. В груди старика зияла огромная дыра, края дыры были обожжены. Где-то Степану уже доводилось видеть такие раны. «Ага, такие же были на мертвом  Улафе  Густовсене». Это были следы от молний, что пускали те серые твари в пещере на Ладоге. Лицо старика, застыло  в вечном изумлении, словно чувство удивления которое он испытал перед смертью было последним его чувством. Мертвые скрюченные пальцы, сжимали серый, размоченный, комочек бумаги. Степан с трудом, разогну застывшие пальцы, но прочесть, что-либо на раскисшей в воде бумаге было не возможно.
Он похоронил тело старика водяного в овражке, не далеко от озера. Присыпав его дерном. Поставил в изголовье обычный, плитняковый, валун,  из тех, что в изобилии лежат по краям распаханных пашен. «Вот и ответы на все мои вопросы». Теперь злость его, на нечистую силу, толкнувшую Степана в прошлое, постепенно прошла, костер гнева догорел, и угли его подернулись пеплом печали. Степан возвращался в ставший ему родным лес.




ГЛАВА 4  Северная Европа  Замок крепость Ревель. Осень 122…года.

Предместья  Ревельской крепости, всю неделю наполнялись странными людьми.
Они приезжали в качестве торговых купцов, менестрелей, цирковых артистов, множество нищих со всей Европы, вдруг, решили посетить крепость и городок Ревель. Множество странствующих рыцарей, искателей приключений и джентльменов удачи, устремились в эти дни в этот маленький прибалтийский городок. Многие якобы проездом, на туманный Альбион. Даже в пору осенних штормов, нашлись смельчаки капитаны, рискнувшие подойти вплотную к  берегу. Чтобы пополнить запасы солонины и пресной воды. Что-то странное творилось в королевстве северных Эстов.
Ревель гудел, словно растревоженный улей, атмосфера на улицах, напоминала до предела натянутые струны виола, казалось любое неосторожное движение, чей либо руки, способно вызвать звон лопнувшей струны. Казалось холодный балтийский ветер, пролетая над Ревелем, нагревался от напряжения человеческих нервов. За каких либо десять-двенадцать дней, в городок было стянуто столько шпионов и прознатчиков со всей Европы, что невозможно было плюнуть, не попав при этом в чью либо, шпионскую рожу.
Город чего-то ждал. Местные  рыбаки  и бюргеры, недоуменно пожимали плечами. Радовались лишь местные торговцы, как же, в кой-то веки, они диктовали цены.
В доме польского купца Сандомира  Варги, готовились к приходу знатных гостей. Огромный зал, вырытый неизвестно кем, под фундаментом купеческого дома приводили в порядок. Очищали от плесени и пыли мыли полы, и меняли масло в светильниках. Варга, сам лично проверял чистоту полов и велел постелить старинные персидские ковры, поближе к огромному камину. Из верхних покоев были принесены мягчайшие кресла, обтянутые фламандским бархатом. Множество кувшинов с изысканными винами, Нормани и Греции, фрукты из далекого Багдадского халифата, птица, запеченная с яблоками, дичь, парующая на длинном столе, изготовленном из новгородского кедра, искуснейшими датскими мастерами, и покрытого четырьмя скатертями, различных цветов. В высоких серебряных курильницах, воскурялись фимиам, и пряные масла.
С наступлением ночи, должны появиться гости.
Варга распустил слуг, до утра, а охранникам велел идти в кабак за углом, и остался в приемной с доверенным мажордомом. Ближе к полуночи в дверь постучали. Сандомир сам бросился открывать, со всей поспешностью, на которую был способен.
-Почтеннейший, Сандомир, как идут ваши дела.
-Уважаемый Падре проходите скорее. На улице сегодня невероятно холодно. Залебезил перед гостем Варга.
-Мажордом  Варги, склонившись в почтительном поклоне, поцеловал краешек ризы монаха. Только потом осмелился поднять глаза.
-Гость зябко передернул плечами. Осенил крестным знамением склоненные в почтительном поклоне головы Сандомира и мажордома.
-Ну, ведите почтенный Сандомир. В голосе Падре сквозила нота повелительного снисхождения.
По коридору и вниз по лестнице шли молча. Сандомир впереди, спина его была, согнута в постоянном полупоклоне. В зале монах сразу проследовал к огню камина.
-Налейте же грогу, пан Сандомир. Ночи действительно необычайно холодны.
Варга поспешил наполнить, серебряную чашу искусной работы, горячим грогом, и поклоном подал ее священнику. Тот, пребывая в благородной задумчивости, небрежно шевельнул пальцами, отпуская Сандомира. Варга, низко склонившись, пятясь, покинул зал. В прихожей мажордом, встречал тем временем другого гостя.
Гость был одет как самый распоследний нищий. В прорехи, изорванной ветхой одежды, проглядывало, грязное тело. В руке, нищий держал исполинский посох, оканчивающийся  причудливым сплетением корней. Видимо сделанный из цельного ствола молодого дерева.
Волосы на голове гостя, слипшимися патлами, закрывали верхнюю часть лица. Однако в глазах нищего небыло и следа униженности. Напротив, в них полыхал огонь, грозной и неутолимой власти. Мажордом склонился так низко, как только мог, боялся пошевелиться, тем самым выдать свое присутствие, почти не дышал.
Нищий небрежно махнул рукой в сторону коридора, и Варга бросился открывать с такой быстротой, словно за ним гнался лесной пожар.
-Мудрейший отшельник, Воскликнул Падре, вставая из глубины кресла на встречу  нищему. Я всегда удивляюсь вашей пунктуальности, она воистину граничит с педантичностью.
 -Покорно благодарю Мессир. Глаза нищего сверкнули, и он слегка наклонил голову в знак приветствия.
-Если не ошибаюсь, это тот самый посох? Древний магический артефакт.
Нищий согласно кивнул.
-Надо же,  столько веков? Воистину время не властно над великими вещами. Но, пройдемте к огню. Сандомир, ваша миссия на сегодня окончена, идите спать.
Варга поспешил исполнить приказание монаха, и поднялся в свои покои. Но спать, польский купец не собирался, приступ жуткого любопытства, толкнул его к слуховому окну  камина. И купец, припав к нему, превратился в слух. Мажордом  Свентомира, как преданный пес, свернулся на лавке возле входной двери и уснул.
Наконец в полночь, зал осветился, ярко синим светом,  из стены напротив камина шагну человек, в роскошном персидском, халате и белоснежной шелковой чалме. В чалму была заколота, золотая брошь, с невероятно большим изумрудом.
-Селям Алейкум, пчтейнейшие.
-Салам о мудрейший, Фархад ибн Си.
Сказал монах, изображая на лице радушие. Нищий, только небрежно кивнул, в сторону вновь прибывшего. Гости продолжали пребывать, самыми необычными способами. Выходя из стен, появляясь из внезапно загустевшего воздуха, или из возникших внезапно мыльных пузырей. Наконец в течение четверти часа в зал прибыло двенадцать существ, некоторые из прибывших, не принадлежали к людскому роду.
После соблюдения ритуала приветствия, гости рассаживались, кто, где согласно негласной иерархии. Кувшины и кубки с вином, подносы с яствами порхали в воздухе от одного к другому. Но ни кто из гостей казалось, не замечал таких чудес. Лишь иногда, чья-то рука протягивалась к кубку с вином, или виноградной грозди. Жесты были выверенными и лениво не торопливыми. Наконец  монах, известный  под именем Падре  Георг, настоятель воинственного ордена меченосцев. Встал и негромко произнес.
-Господа. Преступим к обсуждению наших дел. Время золото, господа.
Все присутствующие перестали говорить, между собой, и теперь внимательно, смотрели на Падре Георга. Тот, в свою очередь, выдержав паузу, продолжил.
-Господа мы собрались, чтобы решить некоторые проблемы, и наметить план дальнейших действий. Прошу, не  скатываться к ненужным подробностям, а быть предельно краткими при докладах. Господин Си-Си - Яо Коэдо. Начнем с вас.
Невзрачный горбатый старик с седой, длинной бородой, и перламутровыми ногтями, поднялся с подушек, и вежливо раскланявшись с собравшимися, приступил к докладу.
- Во вверенном мне наделе, явной Ойкумены, готовится очередное восстание крестьян, призванное отвлечь и ослабить Поднебесную Империю. На данном этапе развитья планов ордена, восстание под предводительством Хун Чао,  ослабит, положение империи, пошатнет устоявшийся порядок  торговых взаимоотношений. Вынужден заметить,  что это в свою очередь повлечет за собой уменьшение притока финансирования  казны ордена. Последующий за восстанием ряд бунтов, и распрей, призван, так же отвлечь, Чжурчженскую и Тугутскую державы, от победного шествия войск Великого хана  на восток. Мной предпринят ряд мер по ускорению этих процессов. Ожидаю положительных результатов. Как жаль господа, что сие меры стали требовать больших, материальных затрат. Чиновники поднебесной  берут все больше, а заменить их становится все труднее. К тому же, нынешний император Тан, умен не по годам. Мне кажется, господа, что пора ставить вопрос о замене династии, на более сговорчивую ветвь. У меня все.   
-Вы как всегда кратки, и лаконичны. Почтеннейший Си-Си-Яо. Сказал Падре, ну о восточных делах будем говорить в общем, контексте. Чем нас порадует великий Маркграф Тевтонский.
Нищий впервые отвел волосы с лица и заговорил скрипучим голосом.
-Мы все, господа, здесь присутствующие, равные среди равных. Поэтому обойдусь без формальностей. Сразу о деле. Нас все еще беспокоит так называемый славянский вопрос.
Все собравшиеся задвигались и напряглись.
-Как мы понимаем, Европа достаточно сильна, для его решения, более радикальными мерами. Объединенные силы Европейского рыцарства, закаленные в крестовых походах, плюс поддержка Сочувствующей нам части пронемецко настроенного новгородского купечества. Сулят успех операциям, проводимым  на территории Руси. Нами разработаны планы, оккупации этих территорий, требующие, дополнительного финансирования из общего фонда. – Он остановился, приложился к кубку и продолжал.
-Господа прошу заметить. Государство славян, разъедает   ржавчина междоусобиц, и взаимной ненависти. И, тем не менее, Русь еще достаточно сильна. К тому же, это их православие, граничащее с ведарством и язычеством. Является заразой, способной поразить и другие народы, с уже сложившимися католическими традициями. Вот уже сто лет, как нам удалось, решить проблему с их Вещим Олегом, бессмертным воплощением их языческой идеи, но пока мы не получили ожидаемого результата. 
Сильнейшие маги севера, предприняли попытку повлиять на пространственно временной континуум. Но, как нам всем известно, в результате появления из будущего этого воина зверя, план разъединения славян потерпел фиаско. Только благодаря вмешательству неких языческих сил, дружественных нам, удалось избежать исторического казуса. Могущего привести, к разрушению, аппарата управлением человечеством.
Я закончил господа. Благодарю.
Лженищий, коротко откланялся и вернулся на свое место.
Его место  у камина занял Падре.
-Господа. Командор, поднял самый насущнейший вопрос. На сегодняшний момент, вопрос о восточном славянстве так же актуален, как и тысячу лет назад. Когда славы, вышли из своих дремучих лесов. Необходимо приложить силы всех управляющих, для того, что бы направить Орду в земли славян. Казна общего фонда в вашем распоряжении. И я не сомневаюсь в вашей рачительности и бережливости, так же, как и в вашей честности господа, пора тратить. Пора готовить «Дранг на остен». Поход на восток, под знаменем католической веры. Укрепляйте свои позиции в этих землях. Они богаты, Господа, очень богаты, хватит всем. 
Гости, а это были деловые люди высшего пошиба. Служившие серыми кардиналами при монархах, падишахах, эмирах. Делали климат в политике, по мановению их руки менялись династии. Их объединила больше чем жажда власти,  их объединила общая ИДЕЯ. Еще примерно в течение, часа они обсуждали темы преобразований в тех или иных странах света, выносили приговоры непокорным, принимали решения о поощрении особо отличившихся. Затем начали расходиться, теми же путями, которыми прибыли на совещание. Наконец возле потухающего камина, остались трое. Падре, Командор и Фархад ибн Си.
-Теперь, когда мы остались одни, Командор, попрошу поподробнее, о мерах предпринятых вами по нейтрализации, гостя из будущего. Этого неуловимого вервольфа.
-Я же уже говорил о их эффективности. Падре.
-Но хотелось бы, услышать подробности. Или это ваш секрет?
-Ну, какие секреты Мессир. Представьте себе,  - Ловель, тот слепой маг, которого вы мне порекомендовали, при помощи неких магических приемов сумел, вызвать определенные силы. Не будем входить в подробности, - силы, которые мы отправили на уничтожение объекта в предполагаемом будущем. К тому же объект, числящийся по каталогу как «Белый Волк». Должен быть лишен памяти, то есть события связанные, с его пребыванием, в 98.. году  от Р.Х. в лучшем случае, кажутся ему кошмарным сном.
-Прекрасно, прекрасно, Командор. Но достанет ли сил у этих существ, для уничтожения, Белого волка.
-О, я думаю, нам не о чем беспокоится. Падре.
-Ну что ж,  будем надеяться. Прощайте господа. Мне кажется, хозяин дома решил поиграть в шпионов, Фархад, почтеннейший, - решите эту проблему. С этими словами Монах ордена меченосцев, растаял в воздухе, словно дымка беззвучно и быстро.
Утро застало Ревель опустевшим. Местные бюргеры и рыбаки, с великим удивлением, восприняли исчезновение, внезапных гостей.
Слуги и телохранители Сандомира Варги обнаружили его подавившимся, финиковой косточкой. Видно перед сном добропорядочный, польский купец, лакомился заморскими фруктами, и не оказалось рядом человека, который бы хлопнул его по спине,  когда косточка попала в дыхательное горло. Исчезновение, мажордома никто поначалу и не заметил.  Холодно Балтийское море, осенью.               
                ГЛАВА 5  Осень 199..год.
-Эй, бурундук. Тихонько позвал Степан. А в ответ тишина. Степан сидел на выворотне, возле зимовья и покусывал травинку. Бурундук, обещанный Дельбой, не появлялся.   
«Ага, сыграем в любопытный нос». Подумал Степан, и подобрав  сучек, начал методично, постукивать  по выворотню. Через пять минут, из куста таволожки высунулась  любопытная мордашка. «Чего  это тут  стучат? Страсть как интересно». Степа не прекращая монотонного стука, негромко сказал. «Бежи друг к Деду Дельбе, скажи, - Степа чайвать зовет». Бурундучек постоял еще немного, и видя, что не чего необычного больше не происходит, деловито посеменил куда-то, видать за Дельбой.
Вечер коротали при свете болотного духа. Его Дельба попросил поработать в качестве ночного светильника. Дрова в печурке, весело, потрескивали. Под чай индийский, лился неторопливый рассказ Степана. Дельба слушал внимательно, иногда  вскакивал, забавно жестикулируя руками. Снова присаживался, прихлебывал, остывший, сладкий чай.
-Ну, надоть, ну нать! Во как, быват! Опоили-тя, как есь опоили. Задурманили буйну головушку. А вот, ты, все и забыл Степа.
Степан, конечно, пропускал кое какие подробности, связанные с походом, но в целом, рассказ  получался складно. Особенно Дельбу  заинтересовала тема Степанового, оборотничества.
-Ну ладно, первый раз ты через пень с ножом. А потом, говоришь само пошло, как по маслу. Во, чудеса!   То и дело восклицал Дейба. Когда Степа поведал Дельбе о своем бое в пещерах на Ладоге. Старик, не надолго задумавшись, сказал.
-Знаешь Степан. Обмишурили тебя, что бы ты свою волчью натуру забыл. Как говоришь, того седобородого то звали?  «Один»?
-А, Этот древний бог. Видел я его как-то, у него еще коняга такой, странный, о восьми ногах. Слейпнир  кажется. Быстрый такой конек.
Потом, сидели просто молча. Каждый думал о своем. Пережевывали информацию. Наконец Дельба сказал.
-Спать, однако, пойду утро вечера басконькей. И ты  Степ ложись, авось образуется.
Однако, не суждено было им сегодня выспаться.  Внезапный порыв ветра, распахнул дверь,  от образовавшегося сквозняка, огонь в печи, гулко взревел. Стекло в не небольшом окне, превратилось в облако сверкающих осколков.  В дверях стояло существо, из прошлого, из боя на Ладоге. Такой же серый балахон прикрывал его голову.
Степаново тело, среагировало само по себе. Толчок, кувырок, и вот огромный серый волк, злобно сверкнув очами, прыгнул, на оторопевшую тварь. Дельба тоже не подкачал. Миг и на чурке, где он только что сидел, образовался огромный, желтоглазый филин. Глаза что твои плошки смотрят в сторону окна. Степан ударил лапами в грудь твари, опрокидывая её за порог. Тварь негромко гмыкнула.  Но белые, волчьи клыки уже рванули податливое горло. «Ага, это те не в тапки с…ть». Успел подумать Степан, и, оглядевшись, скакнул назад в зимовье, на помощь Дельбе. В избушке бой почти закончился. Тварь что пролезла в окно, держала филина за горло.  В другой её руке  оказался длинный, черный кинжал, им  серая мразь тыкала в грудь трепыхавшегося филина. Острые когти, филина-Дейбы рвали рукав балахона. Степан скакнул на спину твари и вцепился в затылок. Жалобно хрустнул шейный позвонок, и вырвавшийся из рук демона филин, в последний раз клюнул лежащую на полу тварь. Волк качнул головой в сторону двери, приглашая птицу  на поляну. Жалобно вспыхивал зеленым огоньком в углу, маленький, болотный дух.
Они скакнули на поляну, перед избушкой. На поляне их ждал сюрприз. Мертвый, разорванный надвое бурундук. В лапке зверька зажат клок, серого балахона. «Эх, малыш, спешил видать предупредить».  - Подумал Степан.
Из темноты леса, на них смотрели, сверкая желтые, немигающие глаза тварей, полные лютой злобы. У Степана шерсть встала дыбом. «Сколько же вас уродов по наши души приперлось. Вы, поди, и Деда-Водяного убили». Подумал Степан.
Лютая злоба кипела в крови Степана, сердце стучалось в ребра, словно пыталось пробиться наружу. Молотило прямо.
Дельба кружил, не высоко, выцеливал с кого начать. Внезапно грозный рык волка перерос в протяжный и  злобный вой. Так воет волк, призывая, стаю на загон добычи, на добрую схватку с врагом. Где-то невдалеке, за сопками его подхватила тройка серых братьев. Ответ был однозначный «Идем». Твари забеспокоились, о чем-то  заверещали,  видно совещались. Миг и все пришло в движение. Захрустели сучки, посыпалась желтеющая листва. Враги сорвались, но не в атаку, а в сторону лесного массива. Степан с Дельбой тут же погнались за улепетывавшими тварями. Ветер донес запахи тройки волков, которые шли на перерез, пришлой нелюди. «Эх, не успевают». Думал на бегу Степан. « А эти то куда так скоро припустили».
Дельба уже в своем обличии старика, бежал, едва поспевая за скачущим Степаном.
-Волчек, они на Сергеевский, ключ побежали, есть там одно, гиблое место. Я туда ходить не люблю. Смерть там живет. Степан на бегу взвыл, давая отбой волкам. Перевернулся в человечью шкуру, отдышался и спросил.
-Почему гиблое?
-Там четырнадцать лет тому, упало что-то с неба. Гром был с дымом и огнем, долго трава потом не росла.  Вода там теперь мертвая бежит, даже мураши не водятся. Даже теперь по ночам что-то светится, если там, какое животное долго ходит, потом помрет. Злой дух там. Вот они куда побежали.
-А.., кажется, догадываюсь, что туда упало. Это наш, подарок людской, природе. Так сказать средство от жизни.
-Во, во. С вами так всегда. Но ты-то не таковский, я видел, как ты деревья сажал. Ты-то наш.
-Ладно, пошли, посмотрим, куда эти демоны смылись.
К утру следы тварей вывели их, к гиблому месту. Трава на месте очередных испытаний, какого-то етического оружия, была какой-то корявой. Деревья напоминали уродливые японские бонсаи, в коростах. Степан прямо каждой  клеткой, чувствовал, боль земли. Ее полустон, полувсхлип. Постепенно заживающая рана, вот уже четырнадцать лет отравляла окружающий ландшафт. В воздухе, не чувствовалось ни какого движения, даже самый глупый жучек, не хотел заползать в это мертвое поле.
Дельба забежал, вперед указывая на лысый валун, осколок некогда большой скалы.
-Смотри Степа, смотри Степа, вон они куда заныкались!
Степан видел, что камень недавно сдвигали с места, в яме стоял странный, белый туман. Стелился вдоль края ямы, однако не переползал, на близлежащую траву. Степа наклонился над ямой, принюхался, пахло серой и еще какой-то гадостью «Йодом что ли воняет».  - Подумал Степан. Задумчиво сунул в яму палец. Туман тут же задвигался, попытался схватить за палец, при этом чувство было такое, словно сунулся в холодный кисель. А кисель пытается тебя укусить.
«Ну, нормальная фигня». Сказал не громко Степа.
-Что же здесь нормального? Ужасть!  Запричитал Дейба.
-Да не боись, чудо лесное. Ща мы туда сиганем, сразу все ясно станет.
-Погоди Степан, туды ты всегда попасть успеешь, а вот от туда как выбираться будешь.
И на кого я лес брошу? Хозяйство опять же, а тут зима на носу.
-Ладно, не верещи как белка, смелый ты наш. Один пойду.
-Как же один-то Волчек, пропадешь. Больно много там ентих, чудо-Юдов то.
-Да не боись Дейба. Где наша не пропадала. И подумав, добавил, «Наша везде пропадала».
-Во, во. Пропадала. Закивал Дейба. И оружия у тебя нету. Как быть?
-Живы, будем, оружие в бою добудем. Не сцыте Фрося я Дубовский. Бодро сказал Степан. И шагнул в яму с туманом.
Валун тут же затрясся, и сполз на прежнее, законное место, плотно прикрыв яму.
А Дельба, подскочив всплеснул руками и заверещал.
-Ай заманили! Волчка, какой парень…. ! И продолжая верещать растаял в воздухе.

ГЛАВА 6  Побережье Азовского моря,  устье реки Калка 122… год.

Тяжело поднимались тяжелогруженые кочи и ладьи, объеденненной, русской рати по неспокойным в это время года водам устья Калки. Каждая ладья несла на борту по триста и более  русских воинов. Тяжело вооруженные Русичи, плыли, что бы дать бой монголам, извечным врагам половцев. Куманы половецкие заключили братский союз с князями, Руси. Направленный против монгольского Хана. Мстиславы, Галичский, Киевский, и Черниговский. Плыли спасать Куманов от двадцати тысячного войска  полководцев Удэя и Джубэ.  А вдоль  крутых берегов Дона на встречу русским кметям, двигалось конное войско Куманов-печенегов.  Оно безнадежно опаздывало. Хан половецкий Котян, не согласовал время и место обьяденения с руссами.  А мудрый не по годам, стратег Джубэ в последствии воспользовался этой ошибкой.
Высадившись на берег. Русское войско, расположившись в дне пути от места высадки, ожидало, прибытие союзников. Разведчиские разъезды Черниговцев докладывали, о приближении монгольского войска с востока из-за Дона.  Тогда как Субэдэй и Джубэ разделившись, начали осуществлять свой  коварный план. Джубэ с пятнадцатью туменами, зашел в тыл куманам и погнал половцев на запад в приднепровские лесостепи. А Субэдей, малыми отрядами, дразнил русичей, заставляя русское войско, растянутся в прибрежных степях,  вдоль  Калки. До решительной битвы оставалось два дня.
Русичи, утомленные, долгим походом, вдоль берегов штормящего, Азовского, моря. Вели себя крайне беспечно, не удосужившись выставить дальние заставы. И вот под покровом ночи конная орда монгол, растянувшись полумесяцем,  приближалась, к русскому стану.

В походном шатре князя Мстислава Удалого, Черниговца, пировали. Пили брагу и меды, звенели сопелки и гусли. Скоморохи потешно прыгали, звеня бубенцами, показывали языки на потеху подгулявшим боярам и князьям.  Молодой племянник Галича, Даниил, розовощекий богатырь в порыве пьяного бахвальства, перерубал булатным мечем, монгольские, тонкие сабли. «Вот, мол, мы их узкоглазых, одним махом». Ни кто из пьяных, бояр не сомневался в скорой победе. Думалось, что легкое монгольское войско, словно волна разобьется о морской утес русских пешников. «Да их кони нашим собакам родня. Такие же, рослые» Кричал какой-то шут. Это им не Аланов бездоспешных гонять.
Толпа звонко смеялась. Надеясь на тяжелый, славянский меч да на длинное копье. Бояре дружно кричали здравицы князьям Черниговскому и Галичу, надрывая глотки, пытаясь переорать, друг друга.
Полог шатра шевельнулся, вошёл князь Киевский пожилой, седовласый воин «погорелец», как звали его за глаза другие князья. Строго глянув на пирующих князей, он негромко сказал.
-Не, убив медведя, уж шкуру топчешь, Даниил.
Даниил обернулся, помутневшие глаза с трудом сошлись на киевлянине.
-А это ты погорелец. То-то у вас бороды такие короткие, видно здорово вам их Рюрик Смоленский, осмолил. До сих пор не отрасли.
Киевлянин сжал в руке плеть, так, что побелели пальцы.
-Не тебе безбородый юнец, киевлян судить. Да бороды старых воев мерить. Больно языкаст. Пороть, мерзавца некому.
Тут промеж спорящих встал Мстислав Черниговский.
-Не гоже перед ратью ссорится, вот побьем татар тогда и поратимся, коль желание будет.
Мстислав Киевский махнув рукой, грозно сверкнул очами, и вышел из шатра.
А сокольничий князя Черниговского прошептал на ухо своему  князю.
-Стар, стал наш Сокол Киевский, а где старость там и слабость. Видно здорово напугал его Смолянин. Сипит с мечом в головах.
Черниговец весело и громко захохотал и, хлопнув по спине сокольничего, зычно крикнул.
-Здравицу князю Даниилу. Эй, скоморохи веселей, а то пороть буду.
Выйдя из шатра пирующих, князь Киевский сел на коня и поскакал к своей ставке.
Мстислав возвращался в свой шатер, раздраженный беспечностью Черниговца и других князей.  С некоторых пор старый и опытный Киевлянин, стал крайне осторожен. Разведчики вождя бодричей  Плоска, докладывали об умении монголов воевать, нападать хитро, и побеждать не числом, а умением. Понимал Киевлянин, что монголы маневренны, как половцы и так же легки на подъем.
На молодого Даниила зла почти не держал. Молод, пьян и горяч. Хотя выпороть бы не мешало.
-Эй, воин! - кликни ко мне Плоска. Да вели того находника весть,  что сегодня объявился.
В шатре было душно, таганы с угольями нещадно чадили. И весь дым не успевал вытягиваться через отверстие в крыше шатра.
-На волю! Коротко бросил Мстислав.
Отроки вынесли походный трон князя под звездное небо. Киевские бояре окружили своего князя.

С тех пор как Степан вступил в яму с туманом, на Сергеевском ключе, прошло пять дней. Там в пещере, он брел в кисельно, белом тумане, на ощупь. Напрягая слух и зрение  в полной тишине, не слышно было даже звука собственных шагов. От возникшего в первые минуты желания оборотится волком, пришлось отказаться. Что-то внутри Степана подсказывало, что обратно в человеческий облик, вернуться будет нельзя. Он решился целиком положиться на свое чутье. В голове крутился то и дело, дурацкий, детский стишок. «Вышел Ёжик из тумана, вынул ножик из кармана». Без возможности видеть, что-либо и слышать Степа чувствовал себя крайне беспомощно. Мурашки величиной с твоего таракана, сновали по спине и ниже. На конец звук близко журчащей воды возвестил о приближении выхода, Степа заторопился и внезапно вывалился под своды огромной пещеры, из красного камня. Были видны следы его обработки. «Шахта, поди». - Подумал Степан. В этот момент, за спиной что-то зашуршало и огромный камень, скала просто, повернувшись как по команде, закрыл отверстие, через которое Степа проник, в пещеру. Сразу стало темно. «Вот-те, тетя, гуталин». - Подумал Степан и попытался сдвинуть камень.
Степановы усилия камню были безразличны, ну прям до одного места. Степа немного попыхтев, сдался. «Попался, значица, неизвестно куда, меня на этот раз затащило».  - Негромко сказал он в слух. «Вот явятся эти серые и будут мою грешну душу печужить». Пошарил в кармане рубашки, «Ага, спички есть значит, живем» Коробок был акуратно, завернут в кусок бересты. Чиркнул и обалдел.
Посреди пещеры стояло огромное каменное ложе. А на нем покоился. Спичка погасла.
Степан пошарил в темноте вдоль стены, на уровне человеческого роста торчали несколько смоляных факелов. Степан попробовал поджечь. Сработало, пошел  вдоль стены, зажигая попадающиеся по пути факелы. Пещера наполнилась запахом горящего дерева и смолы. На ложе лежал костяк, в старых доспехах и полуистлевшей, кожаной одежде. Воин был некогда высокого роста, остатки темных волос, выбивались из-под круглого шлема.
На полу блестели хорошо знакомым, желтеющим блеском монеты и украшения.  Вдоль стен кургана, стояли  сундуки, скрыни, кувшины. Кучи полуистлевшей одежды. Дым от факелов, тонкой струйкой утягивался под потолок, и исчезал в трещине за выступом стены. «Во как, надо бы пролезть попробовать». Подумал Степан.
Под ногой что-то хрустнуло. Степа наклонился, посмотреть и обомлел. «Кости, как есть кости. Вот конский череп, а вон человеческие. Видать женщины, наверно закололи сначала, вишь как ровно лежат костяки. Один, к одному. Ткань одежды давно рассыпалась в прах, как и волосы, на мертвецах, зато золотые и серебряные украшения, а так же булат, (харлуг), как его называли восточные славяне, почти не пострадал в относительно сухом воздухе пещеры. Шлем и меч,  блестели затейливой вязью, на лезвиях,  их почти не тронула ржавчина. Только кожаная оплетка рукояти, рассыпалась от времени, и осыпалась пылью, лишь только Степан прикоснулся.
Меч, оказался не очень длинным, хорошо сбалансированным, широкое у крестовины лезвие, плавно сужалось к острию и завершалось скругленным концом.  Возле истлевшего сапога воина, лежал короткий меч - акинак. Степан примерился к нему, замахнулся. «Ага, для метания хорош».  Здесь же лежали короткие копья, с широкими наконечниками. А так же огромная секира. Её Степан даже трогать не стал. Тут он услышал у себя за спиной какой-то шорох, Степан резко обернулся, выставив впереди себя нож. Челюсть Степы медленно отвисла до поясного ремня, глаза начали медленно ползти на нос. Скелет воина сидел на своем ложе и пялился на Степана пустыми глазницами. Мерно покачивая костяной, ногой.
-Чего тебе не лежится то? Заикаясь, спросил Степан.
Скелет воина задумчиво щелкнул нижней челюстью, зачем-то почесал белый череп в затылочной части. А в голове у Степана позвучал голос.
-Кто ты проникнувший сюда, дабы нарушить мой покой. Вор ты или случайный странник.
Степа, немного успокоившись, ответил в слух.
-Странник я,  хожу по дорогам жизни, клюю зерна истины. Медом и жуками питаюсь. А сам подумал - Во понесло.
-Ого, позвучал голос в голове Степана. Да ты еще и шутник. Странник говоришь да об такого калику, поросенка  убить можно. А ну докладай мне, как сюда забрался?
-Да не кипятись покойный, случайно я тебя растревожил, гнался тут за одними, хлоп, и к тебе в гости угодил. 
-Это за серыми такими?
-Ну.
-Шустрые ребята. Они меня и разбудили. Два дня тут кружком сидели,  чего-то мычали. Видать заклинания читали. Потом что-то как пыхнет. Они в серый дым превратились, и аккурат в ту щелочку, что ты давеча смотрел, улетели.
-А ты кем при жизни был? Видать доблестным воякой, раз тебе в курган столько понапихали.
-Да уж, повоевали было дело. А ты присаживайся, в ногах правды нет, да  ее и выше то нет, хотя сижа приятнее. Да, ножик мой убери, ишь как руки то трясутся, еще порежешься, неровен час. Сперва о себе поведай, а то скучно мне, в кургане этом. Века три уж поговорить нескем. Степан кивнул на лежащие женские костяки.
-А, эти чо?
-А с этими, о чем говорить, они же все бабы. В оружии не разбираются, в конях и битвах тоже. Об охоте только по рассказам знают, а мне о вышивке да о стирке за такое время столько успели наболтать, что были бы уши, давно бы сами в трубочку свернулись.
-Да, не повезло тебе, брат. Четыре века, это ж надо, я бы тоже с глузду зъихав. Сочувственно закивал Степан. Он присел на сундук напротив скелета и спросил. « А у тебя горло промочить есть чем.». Скелет зачем-то опять почесал череп и, показав рукой в дальний угол пещеры сказал.
-Вон там, если копнуть пару ладоней, ручей подземный бежит. А если лет тридцать подождешь, вода сама сюда прорвется.
-Я имел в виду горло промочить, а не морду сполоснуть.
-А, вот ты о чем. Под тобой в сундуке, амфоры с греческим вином.
Степан открыл сундук, в нем действительно стояло несколько запечатанных какой то серой и воском глиняных амфор. «Ну-ка, ну-ка».  Степан откупорил один.
Запах был одуряющий, словно виноград из которого было сделано вино, только что сорвали с ветки.
-И как оно так долго то. И не скисло. Сохранилось, огого…..
-Это все благодаря травам и заклятьям. Что над ним  читали. Сказал скелет.
-А я не крякну с него? А то может эта трава ядовитая, какая?
-Может и крякнешь. Кто тебя знает?
Степан, сомневаясь, понюхал, помочил палец, лизнул.
-А черт с ним! Китайскую ханжу,  жрал и не помер, хотя с неё мухи и те дохнут. А после травки, ну может понос прохватит. И Степа махнув рукой, сделал несколько богатырских глотков. Словно огненная волна прокатилась по телу Степана. Организм минуту прислушивался к себе, размышлял. Потом как заорет. «Еще давай». Все взыграло в нем с такой силой, что даже неловко встало.
-А, тебе на пользу. Сказал, скелет. И глубоко вздохнул. А ты не полузверь часом?
Степан с блаженной улыбкой на роже кивнул утвердительно.
-Полуволк.
-Во, как! Ну, рассказывай, не томи душу. И Степа начал свой рассказ. Вкратце помянул о былых своих приключениях, и чуть поподробней о новых. Скелет, подперев челюсть, костлявой рукой, что б не отвисала, внимательно слушал. По окончании Степановой повести, побрякав костями, сказал.
-Слушай парень, я один из сыновей вождя Росомонов, по имени Амий. В свое время, сбежал с отрядом воинов  в степи,  что простираются от Дона до Днепра.  Мы воевали, с чудовищами, псиглавцами, раза два, даже с Кукуйскими драконами. Но что б вот так, как ты. Эх, был бы живой, с тобой бы пошёл. У тебя не жизнь а сплошные приключения. А у меня в последнее время скука смертная, и в морду дать некому.
-А ты возьми, да и вселись в кого, и смотайся отсюда.
- А как вселишься. У нас мертвых все по-другому. Лежим себе в курганах, мучаемся. Некоторые, правда, в рай подались, а которых Ящер к себе в подземное царство утащил. А мы вот сидим здесь, Ни туды Микита, ни сюды Фома. Да и в человека мне уже не вселится, будет. Не положено так. По книге судеб.
-А ты, в какую тварь бессловесную пробовал?
-В червяка что-ли?  Ну и ползай, потом в земле корешки грызи, разве это жизнь. Мне бы простору, воли вольной, что б видеть степь меж ушей коня. Что бы ветер в лицо, и пыль из под копыт. Эх, Степа не понять тебе, пока живешь.
-А птицей, какой не пробовал?
-А кто мне её поймает? С надеждой прошептал Амий.
-Да я и поймаю, хошь?
-Хошь, хошь еще как хошь! Соскочил со своего ложа скелет. Челюсть его покатилась, загремев, по каменному полу пещеры.
-Ну, дорогу показывай. На волю пойду, птаху ловить. Сказал Степан.
Скелет проковылял к стене пещеры, куда-то надавил, чегой-то передвинул, и в каменной стене открылась, заскрипев дверь.
Степан выбрался на свежий воздух. Вокруг кургана, простиралась холмистая, Донская, степь. Ветер шевелил волны травяного моря. Пахло полынью и диким донником. От свежести закружилась голова. Он быстро перевернулся в волка и, взбежав на курган, упал на спину, задрав нелепо лапы в небо. Светало. Расчет оказался верным. Вскоре, в небе, начали кружить большие, черные, птицы. Кружили в вышине, не торопясь, приглядывались, к мертвому зверю. Степан лежал терпеливо, не шевелясь, смотрел в небо сквозь щели полузакрытых  глаз. Жутко чесалась лопатка, еще какой-то глупый жучек норовил пролезть в ноздрю. На конец, один из молодых воронов, самый нетерпеливый, спикировал на добычу. И тут же был, благополучно схвачен, за крыло,  взметнувшимся в прыжке волком.  «Не сломать бы чего птахе». Подумал Степан. «Перышки бы не потрепать, виш как трепыхается, дурашка». Аккуратно придавив шею трепещущегося ворона, Степа затрусил к входу в курган. Дальнейшее было делом техники,  Скелет на миг прижался к голове птицы лысым черепом. Тут же ворон перестал трепыхаться. Степа вдруг подумал. «А какого пола птичка? Вот будет не ловко, если ворониха, или ворона. Одним словом баба».
-Эй, Вволчарра,  Оттпуссти, шею заддушшил ссовсем. Карр.
Степа разжал зубы и ворон, отскочив, присел на каменное ложе, наблюдал, кося одним глазом, как волк, становится человеком.
-Здоррого, молодец волк, кррошь, каррошь!
Степан осторожно спросил.
-Ну, как тебе вороном? Делая ударенье не последнем слове.
-Здоррого, коррашо, буду вещей птицей, с тобой полечу.
-А оружие дашь? Можно кое-что взять из кургана?
-Возьми, мне оно давно без надобности, и дай винца глотнуть, а то нервы сам понимаешь. Прокаркал ворон, Амий.
Степан взял, баклажку с вином, акинак, и пластинчатый лук, прихватил горсть золотых монет.
-Ну, побежали, Что ли, людей искать.
-Ты беги Степан, а я в небесах пойду, хочется посмотреть, из чего облака сделаны.

                Глава 7  Азовские степи 122… год.

Степан определил по-солнцу, где запад и побежал, споро перебирая ногами.
Ворон, не спеша, описывал, круги под облаками,  высматривая добычу, иногда падал  Степану на плечо, каркал куда бежать.  Степа  ворчал, острые птичьи когти больно царапали через ткань рубашки.
-А все-таки хорошо, что ты Степа ворона поймал, а не ворону. Мне как-то мужиком сподручней.
-Хорошо не курицу. Иногда мне кажется, что лучше бы воробья. Сказал Степан, потирая исцарапанное плечо.
-Ты чего Степашка? Я ведь и этому рад. Представь, лечу я в облаках, на всех с верху поплевываю, и прочее. Лепота.
-Ты только мне на голову это свое, «и прочее», не роняй. А то прибью, неровен час.
-Ворон согласно кивнул. Дня через два, показалось море. Небо затянуло тучами, моросил мелкий дождь. Берег по правую руку оставался скалистым, песчаные отмели завалены морским мусором. На  море слегка штормило. Азовские волны теребили скалы, пытаясь раскачать и утащить камень с собой. Но скалам как видно привычным к штормам, было все равно. В устье реки поднимались ладьи, много больших кораблей. На красно коричневом фоне парусов  было вышито огромное солнце. Многовесельные ладьи, тащили за собой на пеньковых тросах  огромные плоты.
Степан наблюдал за кораблями, лежа на вершине высокого утеса. То, что это русские лодки Степан понял сразу, как только разглядел прапорцы на мачтах. «Опять нелегкая занесла меня в древнюю Русь. Кто эти воины, куда плывут, вот бы узнать».  Не много полежав на утесе, Степан спустился, махнул рукой Амию, и побежал вдоль берега Калки.
Стараясь не очень обгонять медленно идущие, корабли.  На  четвертый день он вплотную подошел к месту высадки Русского воинства. Еще две ночи Степан подкрадывался к ночным кострам, слушал разговоры стражей, пытался представить общую картину.
-Послушай Фелистий, вот ты старый вояка, давно с киевлянами в одном строю.
Скажи, почему у всех тысяцкие как тысяцкие, а в нашей тысяче, постоянно пьяный.
Говорил не громко молодой ратник лежа у догорающего костра.
-Наш тысяцкий самый лучший, разве ты голоден или жалование не получал давно, может вши у тебя? Отвечал старый  вой. Аль не радеет Сух за нас денно и нощьно. Да, он за каждого в нашей тысяче, самого распоследнего отрока, горло порвет. Потому он нам отец родной.
-Это ясно, а вот почему он пьян, как бочонок браги, всегда, а иногда даже ночью.
-Это не нашего ума дело. Он пьет, потому что не пить не может. В молодости была у него жена и сынок, маленький. Да вот напали вороги и всех порешили, а сына так ни кто и не нашёл. Ох, лютовал, тогда Сух. С собой покончить хотел, да князь его упросил, тысячу нашу под командование взять. С тех пор мы для него, что родная семья. Он для нас живота не щадил и мы за него стоять должны. А что выпьет, где отец родной, лишнюю чарку, так лишь бы не во вред, полку.
Это был последний разговор  подслушанный, Степаном у ночного костра.
Утром Степа вышел из прибрежных кустов, на встречу русскому разъезду. Его тут же взяли, и теперь два здоровенных витязя из Бодричей вели к князю Мстиславу Киевскому.
Бодричи в толстых кольчугах, окованных булатными пластинами, толкнули Степана в ноги к князю.
-Ну, говори, что ты за человек, чей  родом? Почему у тебя оружие дорогое? Не тать ли, не раб беглый?
Дружинник ткнул больно, Степана древком копья, под вздох. - Говори смерд, когда князь вопрошает.
Степан с трудом вытерпел боль и сдержал мат.
-Не вели казнить, князь батюшка, вели слово молвить. Степаном меня кличут, что значит из степи я. Так меня бывший хозяин мой кликал.
-Кто хозяин твой? Говори.
-Он князь батюшка шляхтич из  Посполитских земель, католических. Я у него при кузне состоял служкой.
-А зачем сбег? Говори!
-Велел шляхтич меня пороть, я у него дивчину скрал. Ярынку, она православная была, из Олешъя. Так он меня велел до смерти пороть, а я утром сбег.
-Однако силен. А дальше что делал, как здесь оказался.
-Прибился к ватаге, казачил по степи печенегов зорили. Теперь от половцев бегу, они меня за коней судят. Только я этих коней не гонял. Я просто охотился там, где они паслись.
-Не гонял, говоришь? А вот я тебя половцам-то отдам, на праведный суд.
-Твоя воля грозный князь. Только я сам к твоим воям вышел, дозволь в поход с вами идти. На нехристей.
-Кто мать твоя? Где родился?
-Не помню грозный княже, где дом мой. И отца своего не помню.
И тут неожиданно для самого себя Степан соврал.
-Мать перед смертью кричала, что я де Сухов сын. И замолчал.
-Сухов, а как ты у шляхтича оказался?
-Он меня княже в Новгороде купил, только я малой совсем был.
-А мать твою не Дареной, полянкой, звали?
-Не помню княже. Чувствуя что, совсем заврался, сказал Степан. Понимал Степа, что попал во что-то, и становилось ему все более, неуютно.
-А ну позвать сюда тысяцкого, Суха. Как будто что-то, почувствовав, сказал князь. 
Степан мысленно простился с жизнью.
-Не вели казнить. Выкрикнул отрок, посланный за Сухом. Пьян тысяцкий, в стельку лежит, храпит руки раскинув. Мы его трясли и в уши орали а он только похрапывает и пе…т.
-Водой его ключевой окатить и пред мои очи! Смеясь, сказал Мстислав.
Дружинники тащили Суха, под белы рученьки. Сух, мотал головой, что-то пытался орать.  Седой чуб его, растрепался, усы на иссеченном шрамами лице, висели как мокрая плетка.
Князь, увидев своего любимца, громко рассмеялся.
-Эй, тысяцкий? Чего пьян как ковшик браги. А ну встряхните его, как следует.
Дюжие дружинники вежливо потрясли Суха. Тот сфокусировал глаза на  князе и попробовал взбодриться. Вышло не очень. С трудом произнес заплетающимся языком.
-Мстиславушка, не ругайся. Грех не выпить, ночь-то, какая. Опять же праздник.
-Какой? Хитро прищурился князь.
-А не помню батюшка, от этой, славной браги в голове все перепуталось. Шум один, чего звал?
-Да вот находника взяли, говорит Сухов сын. Мол, новгородцы его в рабство  мальцом продали.
В глазах Суха, в миг просветлело. Он оттолкнул державших его под руки дружинников, и на твердеющих с каждым шагом ногах, двинулся на Степана.
-Кто ты воин? Дрожащим голосом  спросил он.
Степан, совсем смутившись, под взглядом серых глаз сказал.
-Мать так меня назвала, а вообще просто Степан.
Воин долго всматривался в Степана.  Все вокруг притихли, даже князь наклонился, стремясь не пропустить ни слова.
Сух вспомнил все. Как на яву, предстала перед его мысленным взором, растерзанная Дарена. Русоволосая,  голубоглазая, полянка.
Мертво раскинувшаяся, возле почерневших стен конюшни. Все былые чувства вдруг нахлынули, в сердце старого воина.  Да будь он самим ящером, этот хлопец, а вдруг это и вправду пропавший, сын? Его кровиночка, его Руслан. Старому воину вдруг невыносимо, захотелось поверить, в чудо. Уж больно похож был парень на его Дерену. Высокий, статный как мать, русоволосый, косая сажень в плечах. А что Степаном назвался, так всех полян, Степанами кличут за глаза, дескать, из степи.
И нос вроде, как у наших,  у Суховых. А что глаза, так от матери, у неё тоже, как небо.
А родинка в локте есть ли? Подумал Сух. «Хоть бы была».
-А, ну скидай рубаху. Сказал Сух, голос его дрожал, от нетерпенья.   
Степан успел подумать. «А будь что будет». И сбросил рубаху наземь.
Сух, схватил Степана за руку, и уставился на локтевой сгиб. «А….  родинка, - подумал Степан. Так у меня тут их две, одна повыше к плечу, другая в самом сгибе. Которая же».   
-Огня мне. Хрипло приказал Сух.
-Огня! Вскрикнул вставший с трона князь.
-Да вот же она! Вскричал Сух. Только эта побольше будет. Опять же столько лет прошло.
Сух, прижал дрожащего Степана к груди, и заплакал.
Степа стоял, не жив, ни мертв. Ноги тряслись, было и стыдно и одновременно хорошо. – Надо же, - подумал он, - какое совпадение.
Своего настоящего отца Степа совсем не помнил. Воспитывали его мать и тетя  Валя. Мама тоже рано умерла,  когда Степану исполнилось десять лет. Так, что Степаново детство, было озвучено писклявыми матюгами тетки. А ему хотелось, ох как порой хотелось прижаться к отцовской груди, такой крепкой и надежной. Может быть по этому, по Степиным щекам катились слезы, соленые слезы раскаянья. И тогда все вокруг закричали, бросали в ночное небо шлемы. Каждому вдруг стало радостно за тысяцкого Суха, которому бог вернул потерянного на всегда сына. Старый Мстислав, князь киевский, тоже улыбался в усы. Глаза его потеплели.
-Несите яства и брагу, и меды. Махнул рукой князь отрокам.
Потом бояре киевлянина то же, гуляли и знатные воины хлопали, Степана по спине, бояре обнимали Суха и Степана.  Кричали здравицы князю и Суху, и всему славному Киеву.
А утром следующего дня, объединенное войско, русичей  построилось и двинулось на север. В верховья реки Калки для встречи с куманами, половцами.  Это был двухдневный поход, в результате которого русское войско растянулось на многие километры в Приазовской, степи. Обозы с провиантом и лопотью, было решено оставить при кораблях.
Дни стояли не по-осеннему жаркими, и посланные, на встречу куманам разъезды русичей, не заезжали далеко вперед войска, в степь. Первыми с татаро-монгольской конницей полководца Джубэ,  суждено было столкнуться пешникам князя Мстислава Киевского. В рядах, которых, в тысяче Суха, шагал вооруженный длинным копьем Степан. 
Черный ворон упал внезапно на плечо Степана из-под облаков. Окружавшие Степана воины шарахнулись, суетливо крестясь.
-Не боись братва. Поспешно сказал Степан. Он ручной совсем. Вороненком подобрал, выкормил. Вот теперь за мной всюду летает. Дружинники удивленно качали головой.
Ворон тем временем, приблизив свой клюв к уху, Степана тихо прокаркал.  «В пяти полетах стрелы, войско идет в беспорядке, конное, словно бегут от кого-то. А за ним вообще полукругом, лавиной прут тоже на конях. Стреляют метко как Скифы, по шесть стрел в воздухе, каждый держит». Степан, повернувшись к тысяцкому, сказал.
-Кажись, пришли. Там впереди войско в пыли, конное, к нам на встречу спешит.
Тут по войску разнесся крик. «Татары идут! Сройсь!».
Мстислав приказал развернуть головные полки и принять бой, не дожидаясь основных сил. Понимал князь, что русичам растянувшимся на многие версты, вдоль степи, необходимо время, что бы собраться для боя. Войско на спех выстраивалось полукругом на встречу, врагу, а пылевое облако, совсем скрывавшее монгол, все приближалось.
Степан стоял, прикрывая грудь щитом и выставив впереди длинное тяжелое копье. Амий парил в вышине кругами. Пыль, поднятая копытами коней, все приближалась, закрывая горизонт.  Отдан был приказ лучникам, изготовится и ждать.
Первыми, нарушили приказ Бодричи атамана Плоска. Их стрелы дружно понеслись в сторону всадников, затем тетивы спустили и киевляне. Тысячи стрел слились в протяжный вой, неся смерть скачущим на встречу всадникам.  Русичи успели сделать двадцать залпов. Когда те что, выжили, докатились до копий русичей. Какой ужас объял русичей, когда они увидели, что в пыли, приняли за монголов, своих куманов, Половцев. Стрелы, положили половину  половецкой конницы, побратимов.
Войска Удэя, наступали западнее, а хитрый Джубэ, растянув всего, пять тысяч, своих монгол и тысячу союзников буртасов. Гнал впереди себя половцев. Таким образом, Русичи приняв в пыльном облаке войско Котяна, за монгол, практически истребили и рассеяли Половцев. Те в свою очередь, попав между двух огней, все-таки, сумели сгруппироваться и попытались вырваться, из капкана поставленного им мудрецом Джубэ.
Джубэ ударил вслед, за смешавшимися половцами. Монгольская конница, острыми клиньями  налетев из облаков пыли, словно нож сквозь масло, прошла через практически бездействующих, растерянных киевлян.
«Измена»! Кричали половцы. «Измена»! Кричали Русичи. «Урра…»! Кричали налетевшие, словно вихрь  монголы, Джубэдея.  Но монгольские воины, не стали ввязываться в долговременный бой, грудь в грудь.  Они растекались, словно ручьи внутри русского войска. Рубили беспомощно пытавшихся развернуть длинные копья киевлян. И снова собравшись, уходили в степь, что б там, перегруппировавшись ударить в другое место.
Мощные, маневренные клинья татарской конницы, возникая как из воздуха, то  там, то тут, не давали опомниться киевлянам. Вот уже рассеянное войско русичей, охватила паника.
Киевляне дрогнули, и стали в беспорядке отступать к близлежащей роще. Степан в первые минуты боя, как и другие дружинники, не понял где чужие, где свои. Крики раненных, пыль и всеобщая сумятица. Толпа повлекла его вперед. Он потерял щит и тяжелое копье, что, в конце  концов, и спасло ему жизнь.
Монгол, налетел грозно ощерившись, сабля в крови и брызги с ее лезвия, летят веером, вслед за резкими взмахами.
Степан присел, чуть пригнулся и в тот момент, когда рука монгола стала опускаться для удара, прыгнул. Запястье монгола хрустнуло, воин коротко вскрикнул и покатился в пыль, под копыта других всадников. Степан, завладев легкой саблей, почувствовал себя увереннее. К тому же, его реакция зверя была гораздо быстрее, чем у монгольских воинов. 
Порой ему казалось, что вокруг него снимают какой-то фильм, про Куликовское поле и режиссер специально заставляет артистов двигаться медленно. Только вот актеры умирают по настоящему, в воздухе стоит, тошнотворный запах крови и человеческих внутренностей. Стоны раненых и рев монгольских, победных, криков, оскаленные пасти лошадей и людей, вскоре, Степан перестал понимать происходящее. Он просто рубил, направо, и налево, эти налетавшие на него лица. «Господи, своих бы не положить». Стучало в мозгу.
А южнее, в полудне пути пешего человека, пятнадцатитысячное войско полководца Удэя,  ударило в спины растянувшимся во всю степь ратникам, Мстиславов, Черниговского и Галича.  Черниговец, кое-как, сумевший собрать остатки  своей дружины, начал порываться к месту высадки объединенных войск. Они пробивались к кораблям, до вечера,  следующего дня.  Войско же Галича растянутое на многие километры,  подверглось кинжальным атакам монгольской конницы Удэя. Они налетали словно ураган, клиньями, врубались в  растянутое цепью войско, рассеивались внутри него, сея смерть направо, и налево, затем собирались мобильными отрядами, по сто всадников, и  опять уходили в степь. Войско Галича таяло, словно весенний сугроб. Всеобщая паника довершила дело, монгольских атак. Войско бежало в беспорядке, побросав оружие, преследуемое по пятам всадниками Удэя.    
Остаткам тридцати тысячной рати киевлян, пришлось отступить под стрелами татар далеко в степь, и занять оборону на высоком скалистом холме,  вдали от остальных войск.

                ГЛАВА 8  Та же осень.  122.. года

Таким образом, благодаря таланту полководцев Джубэ и Удэя, удалось рассеять и дезорганизовать, восьмидесятитысячное войско, русских князей. Куманы, собрав уцелевших, половецких воинов, быстро уходили на северо-восток, в сторону истоков  Дона.
Мстислав Черниговский, которому удалось, ценой огромных  потерь, в беспорядке прорваться, с небольшой группой своих бояр и близки дружинников, к ладьям.  Велел, Даниилу рубить днища лодий Киевлян и Галичей. Якобы монголы на них догонят, и перебьют стрелами. А так,  киевляне будут до конца стоять, мол, отступать некуда будет.
Даниил вспылил, просил подождать, все еще пытавшихся прорваться под татарскими стрелами русичей, сам порывался идти на встречу  монголам. Его по молчаливому приказу Мстислава Черниговского оглушили веслом и связанного отнесли на ладью.
 Перейдя в себя, на мокрой палубе корабля, Даниил опять кричал, грозился на весь Чернигов заявить о предательстве Князя.  Тогда,  ночью, к нему подкрался  сокольничий князя Мстислава Черниговского, и всадил татарскую стрелу в яремную вену.
 А тем временем, в трех днях пути, от затопленных предательски ладей. На скалистом холме, окруженном со всех сторон монголами. Уцелевшие князья да бояре, с раненным в руку монгольской стрелой, Мстиславом Киевским во главе, готовились принять последний бой.
-Ну что думаете Князья?  Не громко сказал князь Мстислав. Бояре молчали ни кто из оставшихся не смел, глядеть в глаза  Мстислава.
Поднялся  боярин Сирома, старшина кожевенного конца, в мирное время не жаловавший княжий двор. Однако, уважаемый, деятельный и старый, воин. Голова его была наспех перевязана.
-Княже, надо прорываться к ладьям. Если станем держать оборону, то долго не выстоим. Обоза нет. Провиант в коробах остался, войско голодное, многих поранили, супостаты.
Бояре и мелкие князья одобрительно загудели. Кивали головами, махали в сторону Сиромы, шапками и латными рукавицами. Слышны были слова поддержки.
-Дозволь слово молвить Князь батюшка. Выдвинулся вперед из-за спин Атаман Бодричей, Плоск.
-Говори. Атаман.
-Монголам, князь батюшка, с нами ратится больше незачем. Они половцев воевать пришли, теперь, когда куманы сбежали, и они авось уйдут. Надо с ними договориться, откупного дать. Князья молчали. Кто-то пытался робко возразить, но голос его растворился во всеобщем молчании, как тает льдинка в кипятке. Плоск высказал тайные мысли многих, высказал прямо в слух. Камень сомненья был брошен в омут ума.
Сирома, наконец, сказал.
-Не трусь, Плоск. Мертвые сраму не имут. Куманы ушли, теперь монголам нашу кровь пролить легче легкого. Киев далеко, а бог высоко, самим надо прорываться.
-Князь батюшка, и вы бояре. Не уж-то, мы не разу от нехристей не окупались. Ведь сейчас мы как медведь на цепи. Станут они нас дразнить, а коль в бой пойдем, стрелами положат. Плоск чувствуя молчаливую поддержку большинства бояр, все больше распалялся.
Бояре загомонили, заспорили, сторонников Плоска, оказалось большинство. Сирому поддержали не многие, в основном молодые витязи.
Князь молчал, смотрел, куда то в даль. Наконец не громко, но так, что услышали все,  произнес.
-Плоск! Атаман бодричей! Повелеваю тебе пойти, доверенным к монголам, и узнать условия их. А остальным идти к войску и готовиться к битве. Оставьте меня.
Плоск взяв с собой две дюжины бодричей, отправился в ставку Удэя и Джубэ.
Этой ночью, должна была решиться судьба остатков киевского войска. Отрезанного от Калки и стоящих на ней кораблей.   Не знали киевляне о чудовищном предательстве, Мстислава Черниговского.   Ладьи уж покоились на дне реки, и темные волны Азова схоронили их последнюю надежду. Князь шел по лагерю, говоря слова утешения тем кому может быть суждено лечь во сыру землю, завтра по утру. Глядел в глаза киевлянам, и бодричам, рыбакам с Днепра и землепашцам. Воины сидели у костров, точили мечи, поправляли доспех. Прошедший бой научил их  остерегаться юркой сабли монгол, многие жалели, что не успели выхватить тяжелые мечи, и бросить длинные копья, только мешавшие в ближнем бою. Иные же, просто молились. Мстислав понимал, завтрашний бой будет последним, для многих молодых и бывалых. Закрыв глаза, слышал похоронный стон киевлянок, которые не дождутся своих мужей. Горько было старому князю Мстиславу Киевскому, ох как ему было горько.
Удэй и Джубэ приняли Плоска  в походной, голубой юрте. Монгольское войско отдыхало, выставив конные разъезды по всей линии боев, монголы вылавливали небольшие отряды  Черниговцев и Галичей, зверски рубя их. Монголы не брали пленных. Это был не набег, это был поход.
Удэй восседал на походном троне украшенном человеческими черепами. Относительно молодой,  тридцатидвухлетний, преуспевающий полководец, Великого хана,  в душе человек, добрый, честный. Слушал Плоска молча, насупив брови.  С права от него стоял Джубэдэй. Двадцати лет от роду, приемный сын Великого хана,  ярко выраженный  монгол. Умный не по годам, с кривыми ногами всадника, и крепкими руками прирожденного стрелка. На его лице застыла маска глубокого презрения.
Плоск стоял на коленях и говорил быстро, то и дело, сбиваясь на шепот.
 -Великий Удэй, мы, Бодричи выполнили свою часть договора. Наши стрелы положили много половцев. Все было проделано быстро, киевляне так ничего и не поняли. Мы и сейчас держим ножи у горла их вождей, одно твое слово и мы прольем их кровь. Мы могли бы, потом пойти с вами на Волгу, великий хан. Нам надоело ходить под Черниговом, и Киевом мы могли бы с вами сражаться бок о бок.
Удэй нетерпеливо перебил Плоска.
-Уведите его. Он кивнул воинам.
 Тут же, два монгольских воина подхватили Плоска под руки и вытащили из шатра.
-Как нам быть брат. Сказал Удэй. Джубэ, в глубокой задумчивости, неопределенно помахал рукой. Затем медленно заговорил.
-Не знаю брат мой. Надо немного подумать. На мой взгляд, можно и сразится с урусским, Киевлянином. Мои разведчики докладывают, что старый лис, Мстислав вывел из боя самых стойких и дисциплинированных воинов. Они будут стоять до конца, к тому же он сумел выбрать выгодную позицию. Нашим коням придется скакать вверх. Это здорово замедлит атаку. Он немного помолчал. А их стрелы пробьют доспехи многих моих воинов. Пленные половцы говорили, что руссы бесстрашны как медведи, когда их загнали в угол. И они идут на смерть легко, когда нечего терять. И они верят своему князю.
Было бы у меня время, я заставил бы их броситься в отчаянную атаку, под наши сабли. Но половцы уходят, унося с собой нашу месть и победу. Нам не поможет даже этот предатель. Они рано или поздно распознают его. Мы теряем время брат.
-Ты читаешь мои мысли, Если сможем убедить их князя. Победим. Вспомни, как победила лиса ворону. Она притворилась доброй.
-А как быть с этим Плоском? Мне кажется, брат его воины тоже не верят ему.
-Достаточно будет, если ему поверит их князь….. А мы сделаем все так, как  требует Яса.
Удэй, звонко захохотал.  - Ведите собаку!
Те же воины, ввели в юрту бледного Плоска.
-Ты пойди к киевлянам и скажи, если они сдадутся утром, мы не прольем ни капли Русской крови. Мы умеем держать данное слово.
Когда отряд Плоска, поскакал, по степи возвращаясь в лагерь киевлян.
Удэй сказал.
-Брат, вели воинам приготовить много войлочных пологов, для юрт, пусть несут  все,  какие есть. Мы преподадим, уруссам урок чести.
-А ты умен Брат. Смеясь, сказал Джубэ. Хочешь поразить одной стрелой двух козлов.
Князь Мстислав сидел на камне  на вершине горы. Вокруг расположились, знатные Русичи. Все ждали решения князя.
Сирома наклонился и спросил.
-Княже посты проверены, но монголов не видно. Они снялись и ушли в степь. Может быть, поднимем войско.
-Сирома, не торопись,  подождем бродника. Погибнуть с честью успеем утром, и людей положить во сыру землю. А вдруг Плоск прав? Вдруг удастся спасти людей без боя. Они утомлены и голодны, много раненных. Воды осталось на одну ночь, обоз весь на ладьях. А к ним два дня пешим ходом, под стрелами монгольскими. Будем ждать.
-Воля твоя великий князь. Подождем. Поклонившись, сказал Сирома.
Князь снова пошёл побродить по лагерю, он подходил к тысяцким, беседовал с сотниками. Слушал, что говорили простые воины. Сух, сидел у костра,  шевелил прутиком угольки.
-Чего трезв, как кугут? Сух! Где песня твоя… ? Говорил Мстислав.
-Вон спит моя песня Князь. Дал бог перед смертью увидеть сына, иш, как спит, витязь. Видел бы ты Мстиславушка, как он бился. Много видел я битв на своем веку, повидал я воинов, для которых запах битвы, что хмельная брага. Но то, что видел я вчера, буду помнить до смерти. Думал я, сам Перун вселился в сына моего. Так бились лишь сами Руссы  Рюрика Рютгенского. Нашего прадеда. Он прыгнул на монгола и руками ломал его, как ломают девки черемуху весной. Убил многих, нет счета им. Многих спас. Настоящего сына вернул мне бог. Сух, перекрестился и замолчал. Поправил длинные усы, что ложились на широкую грудь. Теперь умру не зря.
-Прости меня старый друг. За то, что не сумел спасти вас всех. Ты простишь, а значит и Киев простит. Сказал, садясь рядом с Сухом Мстислав.
Степан спал без задних ног, не зная что, смотрят на него два старых воина, один с надеждой, другой сожалением. Устал Степан.
Плоск вернулся на заре. И заспешил прямо в шатер князя.
-Так ты говоришь? Довериться? Говоришь, крови не прольют. Задумчиво сказал Мстислав.
Плоск крестился и божился, повторяя много раз слова Удэя. Но киевлянин уже не слушал его, он думал о другом. Опыт подсказывал ему, что сколь бы не была выгодна позиция занятая им,  долго Русичи продержаться не смогут, без воды, которая уже закончилась и с малым количеством стрел. Нечего и думать было о долговременной обороне. Попытка прорывом, грозит неминуемой гибелью большей, половине войска. Киев ему  этого, не простит.
Когда утренний туман рассеялся, Русичи увидели вокруг холма колышущиеся, словно воды Азова тумены Монгольских всадников. За ночь Джубэ успел собрать все рассеянные по степи отряды. Князь Мстислав глядя на монгольское войско, принял решение.
Сложить оружие и сдаться на милость, монгольских полководцев, не последнюю роль, здесь сыграло, ходатайство Плоска. Его уверение в том, что монголы не будут проливать русскую кровь. Князь спускался с холма, а за ним, шли русские витязи, сложившие оружие на холме. Монголы дали спуститься им с холма и сомкнули кольцо. Пики их, были подняты остриями  вверх, сабли убраны в ножны. Лишь толстые, волосяные арканы были в руках монгол. Но это не насторожило русичей. Они шли, доверившись своему Князю.
Солнце грело обнаженные головы витязей. От строя монгол, отделилась группа всадников и скакала на встречу князьям.
-Не так что-то здесь. - Прошептал Степан на ухо Суху. Что они замысли?
-Доверимся князю сынок. Так же негромко сказал Сух. - Мать Пресвятая богородица, спаси и сохрани….


               
 Мстислав, сам шел на встречу полководцам великого  хана. Джубэдей и Удэй ехали в окружении нукеров, темников и прочей стражи. Неторопливо спешились, слезли с коней, и подошли к Мстиславу.
-Ты великий воин князь, ты умеешь беречь людей. Ты знаешь, князь, мы не берем пленных. Но и отпустить вас просто мы не можем, так велит Яса. Медленно проговорил Удэй.
 - Ваши князья, убили в Козельске наших доверящихся послов. Вы доверились нам….. . Яса гласит, «Не пролей крови доверящихся тебе». Мы верны Ясе. Резко словно рубил слова проговорил Джубэ и переглянувшись с Удэем, заулыбался. Удэй махнул рукой. И тысячи волосяных арканов взвились в воздух, словно паутина, опутывая безоружных русичей.
Степан успел оттолкнуть два аркана, но третий сдавил горло, земля ушла из-под ног, а удар по голове древком копья, довершил дело. Степан провалился в небытие.
Монголы, умело, действуя арканами, быстро вязали русичей и укладывали их наземь. Были, конечно, те кто, успев, сбив с ног своих пленителей, кинулся прорываться к оружию, сложенному на вершине холма, но монголы, оглушив их древками копий, тащили в общую кучу. Крик возмущения и отчаянья стоял в степи. Связанных по рукам, и ногам, витязей, укрывали войлочными пологами юрт и попонами коней. Спешно носили землю с близлежащих холмов и оврагов, и засыпали. К вечеру взглядам монгол предстал гигантский шевелящийся ковер, из-под которого, доносились слабые звяки проклятий и стонов.
Два дня праздновали победу монголы, сидя на этом ковре. Затем  снялись и ушли на северо-восток, догонять половецкое войско. Поле было страшным, сотни, связанных, задохнувшихся людей, мертвым ковром устелили его. Небо почернело от воронья, слетевшегося вволю, попировать, Наклеваться вдоволь глаз. Среди трупов, словно чумные, ходили те, кому повезло не задохнуться, под монгольским потником.
Ползал на коленях, брошенный монголами и сошедший с ума Плоск. Он тряс скрюченными руками мертвые тела, заглядывл в  стеклянные глаза мертвых воинов. Причитал неразборчиво, плакал. Но живые не обращали на него внимания.
Из предательски связного войска,  выжило едва человек пятьсот, почти четыре тысячи задохнулось. Но монголы сдержали таки, данное ими слово, - крови пролито небыло.
Так бесславно окончился русско-половецкий поход.
Степан очнулся и сел, связанные руки, и ноги, затекли настолько, что почти не чувствовал. «Видать не сильно стянули, иначе бы, от заражения крови умер». Волосы на голове слиплись от засохшей крови. Последнее, что помнил, был удар по затылку. «Не получилось знать, сбежать. Гуртом навалились гады». Кто-то из живых развязал, растирал затекшие руки, помог подняться. Степан, на негнущихся ногах побрел среди тел. Искал Суха. На плечё, упал ворон Амий, клюв его подозрительно блестел.
-А я уж думал конец тебе Степа. Хотел улетать.
-Суха, не видел?
-Не видел, но поищу. И ворон подпрыгнув, низко закружил над телами.
В сердце Степана теплился огонек надежды, может, жив старый воин, считавший его сыном. Сух был мертв. Степан сел рядом с телом Суха на землю, положил голову старика себе на колени, закрыл незрячие глаза рукой, и заплакал. Второй раз плакал Степан, обнимая тело чужого по крови, но ставшего родным человека. Боярин Ставр Годинович Шуйский. Собрал оставшихся в живых и велел счесть. Вышло четыреста семьдесят человек.
-Пойдем к ладьям, по-пути, будем собирать оставшихся в  живых, авось кто-то уцелел.
Прибежал отрок Грец.
 -Батюшка Боярин, монголы оружия не тронули!
Монголам, видно было достаточно наказать русских за убийство послов, так они и отомстили и, не нарушив данного слова, - победили. Четыре дня, Степан вместе с оставшимися в живых витязями,  таскали землю на курган. На  утро пятого дня, остатки русской рати, двинулись к своим кораблям, по-пути собирая раненных, которым удалось спрятаться от татар в небольших, степных, гаях и рощах.  Под вечер десятого  дня, с момента битвы, дружина вышла к затопленным ладьям. Ставр принял решение, переправится через Калку и идти вдоль Азовского берега, до Днепра. А на Днепре садится на ладьи, и возвращаться в Киев.
Амий, как-то на привале, сидя на плече у Степана спрашивал.
-Степ, а мы с ними пойдем? До Киева?
-Да дружище, я с ними дрался бок о бок, с ними и позор поражения разделю и в Киев пойду. Посмотрим на отца городов русских, - Киев град. За одно, какого ни будь, волхва сыщем, порасспросим о тех серых тварях, что за мной охотились.

   ГЛАВА 9 122.. .год. Осень Валашские княжества, Замок на реке Прут.
  Князь, Юрась Пакула. Готовился принять в своем, родовом замке, что располагался  в живописном месте на реке Прут, дорогих гостей.
Одной стеной замок прилепился к огромному утесу. Практически не доступная, гранитная стена, немыслимой высоты, защищала поместье с запада. Тогда как с востока, его ограждала не менее высокая стена, из гранитных плит, уходившая своим основанием прямо в воду реки. Довольно непреступная твердыня, окружная водой. Взять, такую, без помощи предательства изнутри, было невозможно.
Трудно даже представить, себе какой длинны, должна быть лестница  осаждающих. Достающая до зубцов стены, оснащенных мощнейшими, сторожевыми башнями. Неусыпно дежурили в тех башнях янычары, отборной, сторожевой сотни. Сотник Ёсь Жук, каждый вечер, а порой и ночью обходил, башни  с проверкой. Не дай бог, застанет Ёсь янычара дремлющим на посту. Тут же велит пороть нещадно, и волочь в подвал на хлеб и воду. Но сегодня ни кто из отважных, недремлющих стражей не спал. И, тем не менее, сколько не вглядывались они до боли в глазах в окрестности замка. Все равно пропустили,  появления необычных гостей.
 Один из них появился прямо в покоях замка, напугав слуг, он вышел из дверей пустой библиотеки. Это был высокий седовласый монах ордена меченосцев, лицо гостя было, волевым, а взгляд серых глаз, пронизывающим, словно удар кинжала.
-Князя сюда. Приказал монах оцепеневшему слуге.
Князь Юраш торопливо направился в гостевой зал. 
-О Мессир! Ваша милость изволили прибыть так незаметно. Почтительно кланяясь, сказал вбежавший в двери князь. Он припал на одно колено и поцеловал перстень, на протянутой  руке Падре.
-Как здоровье вашей жены князь?
-О, благодарю Мессир, она пошла на поправку. То лекарство, что вы мне прислали,  воистину чудодейственный бальзам. Благодаря  нему,  я уже перестал бояться за здоровье её и ребенка.
-Берегите вашу, дрогаценейшую супругу Князь. Жизнь существа, которое она носит под сердцем, слишком дорога ордену. Мы приложили так много усилий…. .
Этому ребенку суждены великие дела Юрашь. Ну ладно. Все ли готово?
-О, Да Мессир, пройдемте в мой кабинет.
С этими словами князь, пятясь, открыл двери своего рабочего кабинета.
Жарко трещали дрова в камине, горело множество восковых свечей,  мягкие персидские ковры устилали каменный пол. Высокие китайские вазы и греческие скулиптуры, стояли вдоль стены, выгодно оттененные полками книг. Здесь были огромные фолианты и свитки папируса, труды виднейших магов и писателей древности. На столе из Новгородского дуба, задрапированном мягчайшим, фламандским бархатом,  стояли серебряные письменные принадлежности, лебединые перья, с золотыми наконечниками,  всевозможные тончайшие кисти, соседствовали в одном, длинном, позолоченном стакане.
Чаша из человеческого черепа, оправленная в золото, с искусно вкрапленными в пустые глазницы алыми изумрудами.   
-Вы свободны дорогой князь. Велите подать подогретой мадеры.
-Сию минуту Мессир.
Падре бесцеремонно прошел к камину, и сел в глубокое кресло, укрытое черной шкурой карпатского медведя.
Вытянув ноги в простых кожаных сандалиях к огню, он стал терпеливо ждать, потягивая мадеру из золотого кубка. Ждать пришлось не долго. Огонь в камине загудел, ярко вспыхнул, и из пламени шагнул высокий человек с длинным, деревянным посохом.
На сей раз, он был одет, как простой британский йомен. Зеленая остроносая шапка с длинным пером, и такой же зеленый костюм,  из грубой ткани, высокие, кожаные сапоги.
-В прошлый раз, Командор  вы обошлись без особых эффектов.
Сказал Падре, поднимаясь на встречу командору ордена  Красной розы.
-Было больше свободного времени, святой отец.  Ответил Командор.
-Без формальностей, мой друг обойдемся без излишнего официоза. Время-деньги, как говорят наши друзья иудеи.
-Лэхаим, Падре, приступим.
-Мой звездочет ошибся, он не правильно вычислил время появления на свет нашего противника. Мы как никогда близки к часу Рангарди на востоке.
-Это вы все о славянах? Неужели вам еще не надоело, Падре?
-Да уважаемый командор! Не надоело! Удивляюсь вашей беспечности, в этом вопросе. Мой друг, это острейший вопрос нашего времени. Нам удалось вычислить отца, нашего врага. Это мелкопоместный князь Суздальский, Ярослав.  В его потомстве кровь руссов, их воля к жизни, обретет новую силу. Сам Ярослав, довольно деятельный политик и умелый воин. От одного из его браков родился, Воин, воплотивший в себе все активные черты, Рюрика Ютландского. И если мы дадим ему возмужать. Нам придется бороться с новым объединением этих славян.
Воин этот, способен разрушить наши планы на ближайшие пятьдесят лет.
-Черт… Вы пугаете меня Падре. Так убейте же его!
-Это я и хотел сегодня поручить вам,  мон шер. У меня же, хватает дел на востоке. Представьте себе, эти монголы не хотят идти на Русь! Именно сейчас! В момент, когда она так слаба. Эта их дурацкая вражда с половецким Котяном. Их невыносимый кодекс чести, Яса. Он не доведет монгольскую политику до добра.  Ах, как трудно иметь дело с дикими народами, их понятия чести и неподкупности, просто ужасны. Бедная гордость….
-Ну, они же одержали победу на Калке.
-Это не победа, это всего лишь операция. Удачная, признаюсь, операция, необходимо было развивать успех, идти на Киев,  Смоленск, Казельск, наконец…
Подумать только, они отпустили киевлян восвояси..
-Да кстати Падре. Тот вервольф из будующего. Ему как-то удалось вернуть себе память. Эликсир нашего хваленого, скандинавского бога, не подейсвовал, должным образом. Задача по его устранению осложнилась. Мои серые ребята не справились, более того, ему как-то удалось просочиться в этот отрезок времени.
-Так делайте же, что ни будь? Дьявол!  Это осложняет дело.
-Успокоитесь Падре.. Он пока еще ни как себя не проявил. К тому же, есть надежда, что он ввязался в битву на Калке и погиб. Хотя эту версию еще проверяют.
-Мои зверушки уже ищут его, а когда найдут, я лично преподнесу его череп вам для коллекции. Командор присел к огню.
-Дерзайте друг мой, удачи  вам. Я же со своей стороны, то же предприму кое какие меры. Сказал Падре, в голосе го сквозила крайняя озабоченность новостями.
-Так что там интересного с этим, как его Ярославом?  Спросил Командор.
-Сам по себе, Ярослав, не несет в себе потенциальной угрозы для нас. Ответил Падре. -А вот его потомство, чем быстрее мы его уничтожим, тем меньше проблем обретем в недалеком будущем. Лучше бы конечно раздавить цыпленка в яйце. Но, увы, время упущено. Теперь придется рубить маленького петушка. Падре отхлебнул небольшой глоток  мадеры, и сморщился. Вино безнадежно остыло.
-А какова будет реакция других членов ордена.  Братья настроены решительно?
-Что есть орден? Друг мой. В теперешнем его состоянии. Я сам с трудом представляю, сколько людей работает на нас, не зная о том. Они охвачены великой идеей, «Дранг на Остен» призыв прозвучал - мой друг. Клич брошен, он должен отложиться в подсознании запада, стать его смыслом на многие столетья.  А все эти «братья» - маги востока, это всего лишь дети, пытающиеся играть в самостоятельные игры. Когда ни будь, я доберусь до них, и тогда, я заставлю их понять, что они лишь винтики в машине прогресса. Жернова истории перемелют их магию. На смену ей прейдет наука. Её достижения будут нашим кнутом и пряником, в управлении людским стадом.  Вы когда ни будь, задумывались, что есть история?
- История это мы! Пока мы орден. Но придет время когда, мир будет нашим. Только представьте, все народы, живущие по одним законам, созданным нами. Нами, высшими существами вселенной. Все религии мира, работают на нас, под знаменем любого из богов, МЫ идем по миру, неся свою веру, выгодную нам.
-Вы конечно правы Падре. Но осторожность  не бывает излишней. Я, ни раз убеждался в истинности, этого лозунга. Задумчиво проговорил командор.
-Сколько вам лет командор?
-Пожалуй, тысяча с небольшим. А что?
-А мне четыре, мой юный друг. Я помню рождение империй, помню их крах. На моих глазах множество религий кануло в лету. Человечество менялось, друг мой. Человек ни когда! Все та же жажда власти, денег, женщин, все те же низменные потребности. И лишь единицы идеалистов, стремятся переделать внутренний мир человека. Они способны породить идеи. Нам же остается лишь подправить их, скорректировать, довести до обывателя. Помните этого дудочника Леля. Изобрел музыку. Но пришли деловые люди, и музыка стала такой, какую мы заказываем. Или этот Иса назаретянин. Он провозгласил себя богом. И, в конце концов, стал им. Ну что ж, под именем Христа идут в Палестину крестоносцы, освобождая гроб, господин, они грабят и насилуют с молитвой о прощении на устах. А священники отпускают им грехи. Делать деньги на его идеях будут всегда, таков человек. Увы, мон шер.
 -Но вернемся к нашим славянам, Падре. Как нам быть теперь, сегодня, сейчас?
Ведь, как известно, чем они восточнее, тем они свободнее. Обычные формулы, применяемые нами в Европе, перестают работать в этом направлении, а все наши идеи, тают, как прошлогодний снег.
-Я давно пытаюсь создать в совете антиславянскую коалицию. Тут нужны неординарные меры. Необходимо исказить их культуру.
-Не пойму, Падре, как можно исказить, то чего нет в принципе. На огромной территории проживает множество племен, растворенных друг в друге. Это котел, постоянно кипящих страстей.  Я до сих пор не могу уловить смысл их существования. Национальную идею, так сказать.
-Это глубокий вопрос, требующий глобального осмысления, и всестороннего анализа. Командор. Славяне склонны к идее монархизма, у них всегда складывается вертикаль власти. И довольно жесткая её авторитарность.
-Позвольте, с вами не согласится Падре. Мы много раз видели, как эта вертикаль рушилась, на глазах. И как авторитарность теряла всякий смысл, возникали крайности, и, то, полная тоталитарная жёсткость, то  всеобщая, оголтелая, свобода. Славяне очень неустойчивы.
-Этим они и опасны. Командор. Будь моя воля, я давно бы уничтожил их как вид, если бы  можно, было определить его, этот вид, по каким либо критериям.
-Ну что ж, еще не вечер, может быть в этот раз, нам удастся, то, к чему мы так стремимся. Падре, позвольте откланяться.
-До встречи Командор.  Все свечи, как по команде потухли, и в  кабинете воцарился, полумрак, нарушаемый лишь  всполохами угольков камина.

Когда князь Юраш, вошёл в свой  кабинет, он оказался абсолютно пуст. Исчезла так же чаша, из черепа его дяди, оправленная в золото с огромными, алыми изумрудами в глазницах.


                ГЛАВА 10. Степан. В поисках колдуна. 122… год.


Приазовская степь, встретила остатки русского войска, табунами половецких коней, которых, гнали на продажу в Киев, степняки. Хатками Полянских сел, в которых шла поздняя уборка урожая, поспела рожь, и поляне спешили ее убрать. Степан шагал с  киевлянами, решив для себя. «Будь что будет». На деньги что взял, в кургане Амия, приобрел себе новую одежду, что бы, не выделяться.  Ворон-Амий все чаще улетал далеко вперед, а возвращаясь, приносил на хвосте новости.
-Что-то тебя три дня небыло, братишка. Где тебя крылья носят? Спрашивал Степан Амия.
-Степа, я ведь не просто ворон, я ведь птица мудрая. Мне надо весь мир облететь, все разузнать. А то, как же мы с тобой тех серых найдем. Тебе Степан колдун хороший нужен, опытный, настоящий. А его в городах искать надо.
-Это как?
-Мне, по чести сказать, Степа, мага или колдуна среди людей, что уголек на снегу увидеть.  От них, брат, от колдунов-то свечение особое идет.
-Во как! А что же ты мне об этом раньше не сказал.
-Раньше и не встречались нам порядочные маги, а ведьмы да чугайстыри, это все мелочь пузатая. Как только настоящего колдуна почую, сразу тебе скажу. Каркал захмелевший ворон. Дай еще глоточек из баклажки. Я тебе теперь брат по горб жизни обязан. Ты мне вторую жизнь можно сказать подарил.
-Да брось ты, пернатый, разве ты б для меня такого не сделал?
-Как знать, теперь времена другие. Я когда человеком был, грозным воителем, себя мнил. Надменным больно был. Думалось мне бессмертным стану, прародителем народа. А вот фиг вам. Нагнала меня Сарматская стрела и в курган, во сыру землю.
-Ну, ничего, зато теперь ты птица вещая, кого хочешь с веху обгадишь.
Ворон хрипло засмеялся, - Смешной ты Степан. Он потоптался, на плече у Степана подпрыгнул и полетел, каркнув на прощанье.  – Жди, скоро буду?
Через неделю, Амий вернулся, весь какой-то потрепанный, глаз гноиться. Перья в разные стороны торчат. Зато довольный. 
– Нашел таки заразу. Крепко гад заховался, выдает себя за купца и ростовщика. Здесь не далеко верст двадцать на север, стоит в горах городок. Там он и обосновался. Я, как только к нему в башню сунулся. Налетели эти, как их перепончатокрылые. На силу отбился. У него подворье большое, терем из бревен на три поверха, и башня есть каменная, древняя. Я её еще по прошлой жизни помню. Там алтарь был раньше, приносили жертвы, богине Апии сырой земле. Побежим?
-Побежим, конечно, вот только ночи дождемся.
Вечером, простившись с товарищами, по несчастью, Степан неторопливо ушел из лагеря.
Отойдя версты три, до ближайшей рощи, Степан перекинулся в волка и торопливо припустил за высоко летящим в небе вороном.  На заре когда осеннее солнце лениво выползает из-за края земли, они остановились у высокого частокола  городища. Вокруг частокола, рассыпались ветхие хижины и землянки свободного люда, пахарей и гончаров. А в самом городище, дома стояли высокое, добротные, крытые гонтой и струганной доской.  Степан сказал упавшему с неба Амию.
-Лети, до вечера, над городом полетай. Поразузнай что к чему. Меня найдешь в корчме.
-Ага, кому корчма, а кому вольные хлеба. И чего ты такой вредный Степан. Каркнул обиженно ворон. - Мне может тоже выпить охота, а ты - иди, мол, с голубями воркуй…
-Ну, погоди друг, не обижайся. Как сладим дело с колдуном, напою тебя винцом, аж крылья, попутаешь. Сам Степан вошел в ворота городка, заплатив пошлину золотой монетой, стражник, уважительно крякнув, подмигнул заговорщически. «Знаем, мол, откуда у таких бородатых золото берется». Степан, улыбнувшись в ответ, спросил.
-А  скажи-ка дядя, где в вашем городище горло промочить? Брюхо набить, да дивчину ущипнуть. Стражник, видя в Степане промыслового казака, возможно солевара сочувственно кивнул. «Понимаем, мол, не все с кистеньком по дорогам работать и отдохнуть полагается, если есть на что». Кашлянув в кулак, сказал.
-Кому отдых, а кому служба княжья. Вон за тем углом корчма моего тестя, знатный шинок, и девки туда румяные захаживают. Вашему брату, солевару, одна дорога в корчму до порога. И глубоко вздохнув, прибавил. Эх…. Проходи не задерживай людство.
В корчме царила прохлада и полумрак. Дюжий казак, бородатый и чубатый. Поправлял здоровье хмельным медом. Кивнув Степану тяжелой головой, предложил присесть за свой стол. Стол был гладко выскоблен, дубовые доски, сияли частотой. У стойки еще двое щупловатого вида хмырей, просили в долг у корчмаря,  чарку браги. Тот,  дородный, из бывших городских стражей  дядька, с огромной бородой. Презрительно глядя на пропившихся солеваров, вещал. – Подождите народ. Авось кто вас за свой счёт и охмелит.А теперь, не мешайтесь под ногами, пьянь плетневая!
  Степан заказал себе добрый кусок, жареной, холодной говядины и кувшин наливки. Налил казаку за знакомство чарку, сам выпил, и с удовольствием начал жевать мясо, не забывая поглядывать на входную дверь.
Ближе к полудню начал подтягиваться народ, все больше заезжие купцы лотошники, разбогатевшие казаки солевары. В большинстве своем поляне, но были и половцы, эти сидели особняком. Солевары галдели после первых чарок, обсуждали нынешние цены на соль, муку, глиняные горшки.
Степан сидел лицом к двери. Вошел одетый в длинный, серый плащ человек. Один глаз закрыт черной лентой, на голове небольшая, войлочная шапка. «Явно подшлемник». Подумал Степан. Плащ с правого бока оттопыривался,  что  говорило о том, что меч, или саблю, держит левой рукой. Воин, бегло осмотрел помещение, цепким все подмечающим взглядом. За тем кому-то кивнул, как бы говоря все нормально, можно заходить. В дверях показался, такой же высокий человек, в сером дорожном плаще, застегнутом не плече медной пряжкой. Осанка вошедшего и то, как он держался,  говорили Степану  о том, что перед ним воин, из благородных.  На гладко выбритом лице, видны были неглубокие шрамы, память о хороших ударах. Волосы белые, с ранней сединой, взгляд голубых глаз надменен и жесток. «Крутой малый». Отметил для себя Степан.  Вошедшие тем временем  расселись за свободным столом  и заказали еду и выпивку.  «Что ж в них такова, что я сразу внимание на них обратил» Думал Степан. Ага, серые плащи. А от серых плащей мне больше всего и прилетало. Эти вот, явно иностранцы, говорят мало, едят спокойно, не торопясь, хотя видно, что с дороги. А вот и третий.  В двери вошел еще один, в сером плаще. Этот был не высокого роста,  к тому же хромал на правую ногу. Морда у него была кривая, в самом кривом смысле этого слова. Один глаз был расположен выше другого на три пальца, борода казалось, начинала расти на лбу.  «Кавазимода какая-то». Подумал с содроганием Степан. Квазиморда проковылял к столу, серых плащей, едва заметно поклонился и зашептал что-то на ухо рыцарю. Тот вскинул в удивлении брови, и, махнув небрежно корчмарю, встал из-за стола. Корчмарь заспешил к гостям и низко поклонившись, принял из руки одноглазого золотой. Лицо его при этом сияло словно намазанное медом. Рыцарь вышел во двор корчмы. Степан,  немного переждав, решил пойти следом. «А вдруг да пригодиться, все одно заняться нечем». Рыцарь, одноглазый и хромоногий горбун, быстро шли по широкой, мощёной камнем улице в сторону, городского рынка. Степан, прикинувшись изрядно выпившим, шатаясь, потащился следом.
Ярмарка пестрела всякой всячиной, и копченые окарока, и Днепровская рыба, всевозможные овощи и фрукты, подходи, бери, не хочу. Печенеги продавали коней. Звенели бубенцы скоморохов, сопелки и дудки, гусли и бандуры играли на разные лады.
Чинно прохаживались, меж рядов дородные боярыни, прицениваясь к тканям. Пахло одуряющее,  зрелыми дынями и виноградом, копченостями и кровяной колбасой с салом.
Толстый монах, пугая всех невыносимым запахом перегара, громко спорил с торговцем дынями, торговец покраснел, махал руками, наконец, ударили по рукам. Тут же мелкие церковные служки, что сопровождали, святого отца, принялись таскать дыни и складывать на подводу запряженную пегой клячей. Давешний, стражник, уже изрядно поддатый, порывался сплясать с чернявой скоморошихой. Но усталые ноги его все время заплетались и норовили усадить дядьку на мостовую. Скоморошиха, подначивала стража порядка, что-то весело ему кричала. Толпа вокруг заходилась в дружном смехе. То тут, то там, мелькали головенки мальчишек, карманников успевавших срезать у зазевавшихся простаков колиты.
Степан, тоже было, остановился посмотреть, да поняв в чем тут дело. Решил не рисковать кошельком. Тем более что рыцарь со своей шайкой уже был довольно далеко. Степан нагнал их у лавки перса, торговца украшениями. На встречу Рыцарю из дверей лавки поспешно выбежал худой черный слуга, низко кланяясь, семенил впереди, европейцев указывая дорогу.  Степан притаился за углом и стал ждать. Над головой внезапно, каркнуло, и твердые когти впились в  открытую ставню. Степа вскинул голову.
-Ну, привет пернатое. Негромко, сказал он.
 Амий сидел, нахохлившись, изображая обиду.
-Что друг Степа, напился, наелся? Теперь по городу побродить восхотелось?
-Да перестань пернатое. Видел, этих в сером, что  сюда зашли.
-Видел. Один из них средний колдунишка, горбатый, который. Так это ты за ними тащился?  Ну, силен Степашка, а я признаться думал, что ты только вино без друзей жрякать можешь.
-Ну, не обижайся Амий. Сегодня же ночью напьемся, до поносу. Ты лучше скажи, как там с магом, местным,  разобрался?
-А то! Этот колдун, великого пошиба, все местные разбойники на него работают. Сам он на вид простой купец, а по ночам говорят, такими делами ворочает, «Мама не горюй».
  В этот момент, из дверей лавки появилась та самая троица. Горбун нес в руках како-то сверток. Степа махнул рукой ворону, указывая направление,  а сам побежал в сторону ярмарки, что бы затеряться в толпе, дальнейшее преследование могло вызвать подозрения, тройки.  Не дойдя две улицы до корчмы, он почувствовал чей-то пристальный взгляд у себя на затылке. Не торопясь, как бы случайно обернулся, и чиркнул вдоль улицы глазами. Может быть, обычный человек ничего бы и не заметил, но Степанов  волчий инстинкт, точно указал ему, владельца тяжёлого взгляда. Ничем не примечательный мужик, коренастого телосложения, нес в руках лошадиный хомут.  В тот момент, когда Степан, якобы случайно обернулся, мужик уронил хомут и нагнулся чтобы поднять.
«Во как. - Подумал Степа. - Был охотником, стал дичью». Мужик тем временем поднял хомут, и стал нарочито, придирчиво его осматривать.
«Ну, что побегаем дядя». Мысленно предложил  Степан. И ускорил шаг. Мужик не отставал, тогда Степан побежал, мимо рыночных лотков и  подвод с товаром. Пробежав две улицы, он внезапно попал на городскую площадь. И здесь, чуть нос к носу не столкнулся с давешней тройкой. Рыцарь шел к огромному трехэтажному дому, обнесенному высоким частоколом. «Прямо терем». Подумал Степа. «А кто в теремочке живет, А кто у нас в высоком, живет?». 
В этот момент кто-то на площади, истошно заорал.
-Держи вора! Бей, люди добрые помогите. Кричал мужик с хомутом, он указывал на Степана, грязным пальцем и орал вовсе горло.               
Степан понял. «Ну, все, конец! Щас они меня затопчут, бежать нельзя, попадаться тоже. Думай, Степа, думай». И Степан, открыв пошире рот, то же заорал, указывая в том же, направлении что и мужик. – Лови его, Лови, он золотой спер. Толпа, увлекая обоих, кинулась за мнимым вором. Степа, улучив момент, вырвался из неё и отстал, продолжая кричать и указывать рукой, куда надо бежать.
Сам, отдышавшись, махнул рукой ворону и побрел искать другую корчму.
 Другая корчма была победнее, и комнат не оказалось,  Степан сверкнул золотым, и за полтину в сутки, корчмарка, весьма видная, еще женщина уступила ему чердак. При этом, мило намекая на некие обстоятельства, способные в дальнейшем улучшить жилплощадь.
Ворон-Амий, прилетел вечером, от еды наотрез отказался.
 -А вот выпить чарку перед трудным делом,  это в самый раз.
-Ты пернатый подвержен алкоголизму. Сопьешься, и помрешь молодой.
-А вот ты Степа, по-иностранному меня называешь, а я по доброте душевной не обижаюсь, на тебя. Я тебе помогаю, и всячески рискую собой. Во имя нашего дела. А ты неблагодарная твоя душа, меня благородную птицу, алкоголизной-молизной ругаешь. Немного заплетающимся языком сказал Амий. После второй, чарки движения его замедлились, лапы стали подкашиваться, крылья норовили сползти со своих,  законных мест на спине. Наконец Амий закрыл глаза и задремал. Черный клюв его раскрылся,  язык вывалился  и сам  вещий птиц, всхрапывал, что твой пьяный гренадер.   Степан отвлеченный высокой думой о прелестях хозяйки корчмы, в конце концов, тоже задремал.
Его разбудил негромкий, царапающий звук. Кто-то пытался тихонько открыть люк в полу. Ага, пришли по наши души. Подумал Степан и тихонько скользнул к люку. Крышка  стала понемногу подниматься, и когда из под неё показалась лохматая голова. Степан тихонько взял ночного посетителя за горло. Сдавил немного, подержал, сдавил еще. Под пальцами что-то противно захрустело.
-Ты кто, горемыка? На ухо спросил Степан. Ты один? Гость слабо икнул, соглашаясь.
-Заходи, раз пришел. Снова прошептал Степан. И ненавязчиво так, потянул посетителя за горло вверх, к себе на чердак.
-Я тут, понимаешь ли, мыслю себе о высоких материях. Приговаривал при этом Степан. А меня собираются банальным образом прирезать, малограмотные средневековые шпионы. С этими словами Степа обшарил полузадушенного мужичка. Извлек у него все, колюще-режущие предметы, а так же пеньковую удавку.
Положив шпиона на пол, прочно связал его удавкой. Затем сделал глубокую молчаливую паузу, по Станиславскому. Для того, что бы клиент осознал всю свою вину, и неизбежность расплаты.
-Кто тебя послал, мне не интересно. И что ты должен со мной сделать. Мне уже не так важно. Меня мой лохматый друг, сейчас заботит совсем другой вопрос. А именно как тебя съесть. И вот тут я сомневаюсь, толи, в сыром виде, толи как цивилизованный человек, сначала сварить в специях. Нет, конечно, печень я съем сырой,  люблю так сказать запах парующей плоти. Степан смачно причмокнул.
Шпион презрительно засмеялся.
 -Ты соленая душа, быть тебе мертвым ещё до рассвета. Мои ребята тебя, трепача, самого съедят, не поморщатся. При этом шпион презрительно сплюнул в сторону Степана.
-Мне импонирует друг, что перед лицом, неминуемой смерти ты держишься как настоящий, Гоголевский казак. Но  Я голоден друг и виноват ты тем, что хочется мне кушать. Сказал Степан.   В эту минуту подал голос Амий.
-Степашка, а мне глазки оставишь.
Пришелец невольно заволновался.
 – Он что у тебя говорящий?
-Угу, а я жующий, говорить будешь? Резко спросил Степан. Пленник опять сплюнул.
-Ну, прощай. Сказал Степан и перекинулся в волчью шкуру. Волк-Степан неторопливо потянулся и зевнул, широко раскрывая пасть. Пленный как-то сразу  поверил в то, что, Степан отведает его печень, а ворон-Амий глаза.  Тем более, что ворон вспорхнул ему на грудь, и громко щелкнул клювом. Он как-то сразу весь сжался, былая удаль вытекла через гачу штанов на грязный пол чердака. Волк то же щелкнул зубами и начал приближаться, щеря зубастую пасть.
-Все, все скажу! Заверещал разбойник,  только не убивайте,  Христом богом клянусь, все  как есть скажу.
Степан на всякий случай понюхал его шею, а ворон потерся клювом, о нос. Это был последний аккорд в сыгранном спектакле. Разбойник взвизгнул и отключился.
Степан принял свой человеческий облик, а Амий вспорхнул на подоконник.
-Да, слабоват казачек, подосланный. Проговорил Степан.
-Степа, а чем это так противно пахнет. Это что из него?
-Зато теперь портки не спутает, где перед, а где тыл. Улыбнулся Степан.
Эй, просыпайся, геройский человек, убивец-профессионал. Поговорим по душам, если она у тебя через зад не вытекла. Разбойник, очнулся и снова запричитал.
-Да не вой, ты, убогий, расскажешь быстро и складно все, может быть живым, уйдешь.
 Разбойник быстро, заговорил, спотыкаясь, срываясь на причитания и мольбы о пощаде. Степан резко сказал.
-Не вой, складно говори. А то… .
-Меня послал, купец Валентин, он здесь самый влиятельный человек. У него сам князь в долгу. Он здесь всеми делами управляет, а еще он с нечистой силой знается.
А тебя парень сразу у ворот засекли, больно взгляд у тебя разный. Словно ищешь чего-то. Мы тебя целый день пасли, а когда увидели, что ты за Хорватами идешь, да еще паяным притворяешься. Сразу поняли - шпион. Хозяин здесь чужих шпионов не жалует, сразу за тебя взялись. Но ты ловко на майдане крутанул,  я тебя здесь с трудом нашел.
-Кто такие хорваты? Быстро!
-Это гости хозяина, он их сейчас в тереме принимает, потчует, и тебя велено в терем тащить, только в подвал. Мы с ребятами пришли тебя пьяного связать и умыкнуть. Кто ж знал что ты это….
-Сколько вас?
-Девять. Они в низу в корчме меня ждут. Если не приду сейчас, поднимутся проверить.
Лестница заскрипела. Степан вынул нож, и приставил его к горлу вожака. Чей-то грубый голос позвал.
-Атаман, усе  упорядке?  Степан прижал нож.
 – Говори.
-Усе у мене гоп. Сейчас валим!
Спросивший поднялся над полом, и получил крепкий удар в шею, носком сапога. Степан подхватил обмякшее тело и втащил его на чердак. Затем взял его голову в обе руки, и хорошенько приложил о колено. Что-то громко хрустнуло. «Кажешься, перестарался». Подумал Степан.
-Не повезло тебе братан, извини. Но с другой стороны, не я тебя пришёл убивать, а ты мою шерть стрич удумал. Прошептал Степан и неожиданно для себя перекрестился.
-Ну, я думаю нам с Амием, остальных ждать не досуг. Мы теперь пойдем с вашим хозяином потолкуем. А ты дружище обмоченный, расскажи между делом об особенностях его охраны. Страшно поглядев на атамана. Прошептал он наклонившись к убийце.
-Внутри двора  по ночам ходит, какой то большой зверь, бесшумная смерть. Так мы его назвали. Запричитал разбойник, голос его все еще дрожал, он поглядывал на недвижное тело товарища и понимал обстоятельства правильно. Мы поначалу пытались сами в терем ночью пробраться, кого не засылали, никто живым не вернулся. Да и костей не сыскали, а ребята не из слабых были.
-Мы сейчас с пернатым пойдем, а ты дружок, подумай о превратностях судьбы, и о пути исправления. Погрозил пальцем Степан. А если за нами кто пойдет, тот от меня и погибнет. Уяснил…. ?
Степан открыл чердачное окно, протиснулся в него на гонтовую, крышу корчмы и осторожно перескакивая с крыши на крышу, стал пробраться к майдану. Площадь оказалась пуста. Луна то и дело пряталась за небольшие осенние тучки. Так что видимость была переменная.  Амий, чувствующий, себя не очень, после вечернего возлияния, скользнул на плечо, к Степану, споткнулся, чуть не опрокинул того с края крыши, при этом больно, оцарапал Степану плечё. Степка поморщился.
-Слушай ты. Прошипел он. Алкоголик  пернатый, нельзя ли полегче.
-Степа, а может мне все-таки не ходить с тобой, я и воевать разучился. Да к тому же эти перепончатые меня, в прошлый раз крупно разочаровали. С ними и драться-то противно.
Степан повернулся к ворону и посмотрел на него долгим, пристальным взглядом.
-Ну ладно, ладно, пойду уж так, и быть, пропадешь ты  без меня, кто тебе там хвост на поворотах заносить будет. Вздохнул ворон.
-А я было о драконах, вспомнил. О которых ты мне в кургане рассказывал. Покачав головой, сказал Степан.
-Чего раньше небыло, и драконы и колдуны и прочая нечисть, разве все упомнишь, молодой был, сам понимаешь, горячий. Стыдливо отводя взгляд, тихо сказал ворон.
-Амий, ты полетай, погляди, где эта тихая смерть болтается. А я потихоньку на частокол взберусь. Ворон подпрыгнул, расправил крылья и растворился в сумраке ночи. Степан пробежал на цыпочках  до частокола, высоко подпрыгнул,  и начал карабкаться. На верху его уже ждал Амий.
-Степа,  вон там,  под грушей, сидит кто-то. Явно не человеческого рода, я таких раньше встречал. Когда человеком был, их из Индии привозили, в клетках. Такие здоровые, клыкастые и очень сильные. Прежние герои на таких  вдесятером   боялись ходить. Ракшасы, одно слово.
Спепан понимал, что передним зверь значит их реакции, равны. И шансов на победу, больше у того, кто окажется,  хитрее. Он сказал Амию.
-Ты падай прямо перед ним на дворе, шага за два. Только одновременно со мной. Ворон посмотрел на Степана и кивнул.
Степа прыгнул во двор с подветренной стороны, одновременно Амий упал почти к ногам Ракшаса, и начал истошно каркая,   пятится, волоча  крыло.  Ракшас стремительно прыгнул на Амия, и почти схватил, но волчьи лапы, толкнули его в спину, а белые клыки, впились в основание шеи. Но демон умудрился каким-то образом вывернуться, оставив в пасти волка, клок  вырванной шкуры и отбросив Степана, вскочил на задние лапы. Степа тоже вскочил, но на этот раз в облике человека. В руке его мелькнул акинак. Демон зашипел, из разорванной шеи хлестала черная струя крови. Степан пригнулся и нанес удар, снизу вверх, метя под подбородок Ракшасу.
Зверь откинулся назад всем корпусом и попытался, перехватить руку Степана. Это, конечно, сработало бы, будь на месте Степы простой  воин. Но Степан-то был еще и оборотнем, а Ракшас за много лет уже привык к тому, что его рефлексы быстрее, людских. Поэтому для него, стал полной неожиданностью удар Степана ногой в промежность. И будь Ракшас женского пола, Степану повезло бы гораздо меньше. Но произошло чудо, Ракшас оказался мужчиной.  Демон, скользнул на камни двора и пискляво пожаловался. – Ой..  Мама…
-Мамы нету. Сказал Степан, всаживая акинак в сердце демона.
-Жестокий ты, однако, Степа, надо было повежливее, что ли. Каркнул ворон.
Степан указал на кучку черепов под грушей.  – Вон вежливые лежат. А я человек грубый не воспитанный, прямо волк колошный. Понял?
 Они перебежали двор, держась темной стороны частокола. Дальше пришлось, карабкаться по растрескавшимся бревнам стены, до окон первого этажа.
. Протолкав в щель акинак,  Степан аккуратно сдвинул засов и открыл ставни. В нос ударил букет, большой такой, букетище, запахов восточной кухни. У Степана рот наполнился слюной, а голова слегка закружилась. В помещении как раз, ни кого не оказалось. «Во везет как! Просто в гостях у сказки». Подумал Степа. Амий, влетев следом, принялся обследовать помещение на предмет хмельного.
Степан молча погрозил ему, кулаком и указал пальцем на свое плечо. В следующем помещении оказалась спальня для прислуги. Степан понял это, приложив ухо к дверям.  Девичий голосок мелодично  журчал.
-А вы видели, какая статная фигура у гостя. Девоньки, ах, у меня все аж вспотело, когда он на меня взглянул. Так мороз по коже, прошёл.
-А как вам кажется, нас к ним прислуживать ночью позовут? Раздался негромкий смешок.
Степа не стал слушать дальше девичий треп, а скользнул вдоль стены к следующей двери. Тут он услышал шаги и полез в стоящий, у стены сундук. В сундуке было темно и пыльно. Согнувшись в три погибели, в обнимку с вороном, на каком то тряпье, Степа лежал, ни жив, не мертв. Мимо прошла  девушка с огромным подносом, на котором, истекал, горячим пряным запахом поросенок в яблоках. Взгляд её был направлен только на поросенка, поднос был горячим, обжигал пальцы и поневоле дивчина, ни на что не обращала внимание. Даже если бы Степан не спрятался в сундук, навряд ли, обратила  внимание, на звероватого мужика с вороном на плече.
-Такие вот у нас девушки. Целеустремленные.  Прошептал вслед Степан. Девушка поднялась по лестнице на второй этаж, и по длинному коридору плыла к дверям зала. Степан крался аки тать ночной, у дверей приотстал. Скользнул в нишу за какой-то скульптурой. Здоровый мужик весь в мышцах, стоял, опираясь на кривой, каменный костыль. «Почти как я. Только потолще, будет, наверное качался при жизни». Подумал Степан. 
В приоткрытые створки дверей, в гостевые покои, были видны фигуры гостей. Девка поставила поросенка перед ними и кланяясь, вышла. Мимо Степана прошуршал подол девичьей юбки. Степан, улучив момент, когда  гости увлеченно жуя поросячьи, ребрышки отвлеклись от всего на свете. Не заметно подкрался к двери и стал слушать. 
-Прекрасно, прекрасно почтенный Валентин. Вы говорите организовать эти шайки, просто необходимо?
 -Да уважаемый, Прокоп. Мне стоило огромных трудов и расходов, но зато теперь я срываю лакомые плоды. Представьте себе все местные главари разбойных шаек, так или иначе, зависят от меня. Конечно, им постоянно хочется, меня убить, но это вызовет разброд и шатание, меж-бандовые разборки, приведут к беспорядку. А я девствуя, умно и решительно, пресекаю, всякую попытку к разъединению. Все княжество, поделено на охото-участки. Где позволено, промышлять лишь одной шайке.
-Это интересное новшество, и много ли приносит дохода такой контроль. Почтеннейший Валентин?
-О! Я беру лишь десятую долю с каждого, ммм…, мой друг. Ито от товара прошедшего через руки ростовщика.
 -Но это же не плохая доля! Если со всех, брать десять процентов, то общая сумма превысит долю каждого из участников. Говорил рыцарь. У нас на западе ни кто не пытался, таким образом, организовать преступные группы. Вы славяне всякий раз удивляете нас своей находчивостью.
Рыцарь и его одноглазый друг вкушали теперь, не торопясь, выбирая самые лакомые кусочки. Разговор тек неспешно, перемежаясь глотками, благородных вин. Их собеседник, и хозяин дома, купец и растовщик по имени Валентин. Ни чего не ел, он возлежал на огромной лавке укрытой, шкурами барсов, и изредка прихлёбывая из золотого кубка, снисходительно вещал.
-Да,  благодаря таким как я, скоро установится новый, нигде раньше не применённый воровской закон и порядок. Мы новаторы порядка. Хватит допускать разброд и шатание, разбойники сами должны контролировать движение средств, на рынках, ярмарках и дорогах.
Одноглазый спутник рыцаря, взяв в руки спелую, виноградную гроздь спросил.
-А как, почтенный Валентин, решает вопрос, с местным князем и войтами?
Валентин, хитро улыбнулся. 
- Последнего местного князя, Яромира, Варгу, народ выбрал сам, на мои деньги. А новая дружина состоит из близких родственников, моих подопечных.
-Вы самый мудрый купец в мире! Вам удается править, оставаясь в тени. Я восхищен вами, и обязательно расскажу братьям ордена о вашем опыте. Почтеннейший Валентин. Произнес восхищенно рыцарь.
Тут Степана побеспокоили чьи-то шаги. Он быстро скользнул, в нишу за каменным мужиком. Мимо прошел горбун, явно спешил. Войдя к гостям, он плотно закрыл за собой дверь.
Через минуту гости вышли, хозяин провожал их, обещая, выполнить все, что ему было поручено. Рыцарь передал горбуну тяжелый кошель и, раскланявшись с Валентином, гости вышли. Купец немного постояв в дверях зала, позвонил в золотой колокольчик. Прибежавшие на звон слуги подхватили его подруки и понесли на третий поверх в опочивальню.
В полумраке ниши, Степан наконец-то перевел дыхание. Ворон успевший задремать на его плече встрепенулся.
-Ну, чо? Все слыхал?
-Все-то все, да мало понял. Надо бы хозяина порасспросить, об этих гостях. Больно странные они. Сейчас слуги уйдут, мы с ним и потолкуем. Шептал Степан.
Через полчаса в тереме установилась полная тишина, нарушаемая лишь писком вездесущих мышей.

                ГЛАВА 11  СТЕПА и ДОЛГИЙ  ПУТЬ.
 
Двери в спальню, купца  открылись бесшумно. Серая тень мелькнула к ложу, Валентина. Амий влетев, бесцеремонно уселся, на спинку резного кресла. Обнаженный девичий силуэт сидящий на ложе купца, попробовал пищать. Степан в свою очередь применил, успокоительное средство, в виде удара ребром ладони по очаровательной шейке блудницы.
-Кто вы и что вам здесь надо? Пошипел недовольно, голый купец.
Степан приставил акинак к его дряблому горлу  и негромко сказал.
-Говори потише, Пахан. Мы по твою душу, пришли. Перевыборы устраивать будем. Если к консенсусу не придем. Короче, колись падла воровская, что за гости у тебя тут по ночам свинину жрут! И куда они так спешно отвалили?
Валентин, грозно свернув глазами, зашипел.
-Кто вас послал, уроды!  Уберите нож и уходите, тогда умрете быстро.
-Все мы, когда ни будь, умрем. Мы позже, ты сейчас. Кому-то будет больно, кому-то нет, - пути господни, неисповедимы. Каркал Амий. Философия брат, наука  будущего.
Степан придавил немного горло Валентина и  сказал.
-Ты шевелись, Пахан рассказывай. Отвечай так сказать как на духу. На поставленный вопрос.
Купец, чувствуя как из пореза на горле, потекла капля крови, сказал.
-Сколько вам заплатили? Я дам  втрое больше.  Вы не понимаете на кого наехали.
Вас же разорвут.
-Пробовал тут один, тот, что во дворе, лежит ворон кормит. Разрывальщик, хренов.
-Вы, вы, убили моего зверька!!. Выпучив глаза, удивленно сказал Валентин. Но его же простой смертный не победит. Он, переменился в лице. - А как иначе бы вы прошли сюда? Его глаза все расширялись и медленно ползли на лоб. Боже!
-А кто тебе сказал, что мы простые смертные. Мы как раз самые, что ни наесть, смертные сложные. И денег твоих нам не надо. Говори про гостей, и мы уйдем. Нам Пахан с тобой незачем пересекаться.
Валентин немного подумав, стал рассказывать.
-Рыцарь едет в Суздаль, что бы выполнить задание своего ордена, а его оруженосец и колдун, его сопровождают. Вот и все, отпустите меня.
Степан, продолжая держать акинак у его горла, снова спросил.
-А какое задание у  грозного рыцаря? Не уж-то, не спросил, мудрый ты наш?
-Не ведаю, и вам не советую интересоваться. Хотя, бог с вами. Он  должен младенчика одного порешить, княжьего сынка. Ну, все  варнаки, теперь вы покойники. Орден вас и под землей достанет. Прощайте горемыки.
Степан, поднялся с ложа, похлопал по щеке девушку которая почти пришла в себя и сказал.
-И ты прощай, вор законный. Авось когда свидимся.
Валентин, сел на ложе и потянулся за халатом. Ворон сипло каркнул, предупреждая Степана.
Степа ударил себе за спину на отмах акинаком, и, обернувшись, подхватил тело купца оседающего на ковер. В руке того, оказался тонкий стилет.
-Вот это ты зря Пахан. Я же предупреждал. Не надо было, и девочку вон перепугал. Девица вполне пришла в себя, но не кричала, а с интересом смотрела на красивого парня.
Степа, приложив палец к губам, заговорщически ей подмигнул, и произнес.
-Ты иди девица, краса, в свои покои, а утром веди себя тихо, ни кому, ни чего не говори. Мол, ничего не видела, и знать не знаю. А теперь прикинь срамоту и отведи нас на конюшню. Дивчина, словно бы только заметив свою наготу стыдливо, зарделась, и поспешно натянув поневу, повела страшно-красивого богатыря  на конюшню.
 Слуги по пути пугливо шарахались. Только телохранители Валентина, сидевшие  в кухне, попытались оказать сопротивление. Вид Степана произвел на них довольно странное, впечатление. Высокий, рыжебородый парень, с огромным, черным, как ночь вороном на плече, и окровавленным ножом в руке. Вошел и спокойно сказал.
-Братва, линяйте отсюда, я Пахана  порешил, и зверя его порешил. А вас мне убить, что два пальца обо.. .Но впрочем….
Телохранители, подавшись, было вперед, в нерешительности остановились. Было у парня в глазах что-то такое, нехорошее. Степан повел взгляд с лица на лицо. Телохранители опустили глаза.
-Всем сидеть, пока вот эта. Он указал рукой на девицу. Не придет и не скажет, что  мы благополучно уехали. Потом разбирайте все по справедливости, и линяйте отседова, по добру, по здорову.
Степан с Амием вышли во двор. В тереме пошла суета, слуги и телохранители не теряя время, даром начали делить богатсво купца.
В конюшне царил полумрак, нарушаемый отсветами факела девицы.  Конюх уже отбыл в терем. Степан оставил у входа Амия с дивчиной, а сам, пройдя взад вперед, вдоль ясель. Не громко  позвал.
-Господин хозяин выдь на встречу. Мне господину ходоку ясной ноченьке сынку.
За огромным сундуком кто-то заворочался и закряхтел. За тем сундук отодвинулся, и из-за него вылез лохматый мужичок, невысокого роста, примерно в локоть.
Он пристально посмотрел на Степана и громко гаркнул.
-А ну сказывай, варнак длинный, кто тебя научил домовых вызывать? Бездельник, иш подать ему хозяина!
-Да ты батька домовой не гневайся, глаза протри да глянь на меня еще разик, и на ворона что в дверях сидит, тоже. Девку можешь не разглядывать.
-О.… Да ты из наших! И этот твой чернявый, тот еще ворон. А насчет девки, тут ни каких сомнений, ведьма чистых кровей. Сказал домовой.
Степан удивленно взглянул на девицу. Та потупила взгляд черных как ночь глаз. Затем, лукаво улыбнувшись Степе, вильнула бедрами и поправила растрепанные волосы. Степан растерянно и смущенно почесал затылок и произнес.
-Батя, а батя, нам бы конька. А лучше двух, чтобы заводной был. Не откажи, будь добр.
-Такому откажи, попробуй, весь дом разнесешь, варнак. С улыбкой на маленьком, бородатом лице сказал домовой, и засеменил вдоль ясель. В самом конце конюшни, стояли два маленьких конька, один вяло жвал простое сено, прикрыв глаза.
-Вот. Сказал домовой. Самый что ни на есть двухжильный, высокоскоростной горбунок. Звать Степан. Ест все, что дадут,  при случае кусается. Характер у него,  стойкий, нордически-всклочный, задиристый, одним словом истинный Канивец.
-Ну, привет, тезка. Сказал Степан.
Конек меланхолично осмотрел Степана с ног до головы, сплюнул под ноги не дожеванный пучок сена, и вальяжно цедя слова, через желтые зубы, сказал.
-А в дороге драться с кем, будем?
 Степан, открыв в удивлении рот и кивнул. Горбунок так же спокойно, продолжал.
-А женщин много будет? Рот закрой. А то муха залетит.
Степан закрыл рот, и повернулся к ворону. Тот о чем-то оживленно беседовал с ведьмочкой. Сидя у неё на плече, девица негромко смеялась, стыдливо отводя взгляд.
-Ну и команда у меня нынче. Утирая вспотевший лоб, сказал Степа. Ладно, уж поехали нечего время терять.
Ведьмочка прижалась к груди Степана и так посмотрела ему в глаза, что у Степки вся спина вплоть до пяток покраснела. Голосок нежный, звеняще-манящий, проворковал.
-Возьми меня с собой Воин. Пригожусь…. . Ох пригожусь, я ведь и с мечем управляться умею и вообще. При этом она прижималась к Степану, такая маленькая, беззащитная, и под, поневой у неё ничегошеньки.
Степан глубоко вздохнул, с трудом отодвинулся от девичьего тела. Руки почему-то ни как не хотели отпускать тонкую, девичью талию, горели, словно в печи. Эх…. !
-Нельзя. Хрипло сказал он. Опасно это.  Губы ведьмы задрожали, а в черных глазах заплескались озера слез, пытаясь прорвать плотины нежных и длинных ресниц.
Степан взял себя в руки.
-По коням, в путь друзья тропа зовет! И не оглядываясь, поскакал по темной улице к воротам города. Ворон взмыл в небо, а Степан на горбунке, словно, вихрь, проскакав мимо стражей, крикнул.  «Пишите, письма». 
Ночью скакать на умном коне одно удовольствие. Ни в яму не уронит ни в канаву, копытом ни угодит. Лепота. Скакал, Степан через долину, на верном коне он своем горбуном, и не ведал, что из печной трубы вылетела в погоню за ним на вороной метле, ведьмочка. Эх, кто его поймет это женское сердце. Вроде оттолкнешь, а оно само к тебе льнет.  «Хвилосохфия, брат». Как сказал бы Амий.
Однако Степан стал замечать, что конский скок плавно переходит в невысокий полет, не слышно стало перестука копыт. А верный конь все так же мерно перебирает ногами.
«Неужто, Ершов, правду написал? Были видать раньше вот такие коньки горбунки».
Быстро как говориться сказка, сказываться,  а дело еще быстрей делается, порой. Под копытами горбунка мелькали, рощи и перелески, села и веси, реки и ручьи, озера и прочие болота. А Степан все думал и думал, гадал, да раскладывал не хитрые расклады.
«Придется спасать ребенка, раз орден заинтересован в его смерти, значит он ему, чем-то опасен. Рыцарь едет в Суздаль, а что у нас в Суздале произошло, надо историю вспомнить. Первое,  в одиннадцатом веке Русь столкнулась с татаро-монголами. Ну, тут как говориться мы с пернатым поучаствовали. А дальше что в 123.. году  Саня невский побил на Ладоге ливонский орден. Стоп, орден! А не тот ли самый «орден» он побил? Только вот не стыковочка, выходит. Саня то в 123.. году их разогнал, а сейчас 122.. годик. А если Александр наш только родился? Тогда все сходится. Рыцарь едет порешить младенца, раз, - а младенец в Суздале, два. А отец у младенчика выходит Ярослав Суздальский. Понятно, чего они хотят. Прирежут Сашку пока он в пеленках и делу конец.
А кто же за этим всем интересно стоит? В ордене,  поди, руководство одни колдуны. Теперь ясно, почему меня прибить хотели. В прошлый раз на поляне с богами, я об ордене слышал. Они хотели Вещего Олега прибить, да мы с Горынычем и Улафом им  холку надрали. Жаль Горыныча, и Улафа хорошие ребята были».
Степан невольно загрустил по  погибшим друзьям. Из задумчивости его вывел голос Горбунка.
-Держись атаман, садиться пора. Я ведь по воздуху только до рассвета могу скакать. А  если солнышко меня в небе застанет, все, больше потом не скакать по грешной земле.
-Во как! - везде свои тонкости. Ну,  садись, передохнем.  Перекусим, а то и вздремнем малость, время, поди, есть. Мы чай теперь рыцаря-то обогнали.
Горбунок, сделал круг над лесной поляной,  его копыта мягко коснулись желтеющей травы. Утро было прохладным и Степан развел костер. Невдалеке с верху еще заметил, паслась тройка оленей. Оставив у костра ворона с горбунком, но отошел в кусты, неспеша, перевернулся в волка и затрусил в сторону оленей. Кусты скрывали его, а шуршащие на осеннем, прохладном ветерке, скрадывали мягкий, волчий бег.
Олени паслись на лужайке у ручейка, прядали ушами, то и дело, поднимая мордочки и оглядываясь по сторонам. Степан приготовился к прыжку, но тут, чья-то меткая стрела, выпущенная с другого конца поляны, пробила сердце вожаку тройки.
«Ага».  Подумал Степан - я здесь не один, голодный. Из кустов на поляну вышел тот самый горбун. «Вот, те тетя скипидар». Проворчал Степан себе под нос. «А мы то думаем, что обогнали. А они-то туточки. Ну, дела».
Степан быстро обежал полянку вокруг и стал караулить возле корней, огромной березы. Вскоре мимо прошел горбун, неся на плече ободранного оленя.  Степа стал медленно красться следом. На другой стороне поросшего лесом холма расположились лагерем, рыцарь и его сподвижники.
 Горбун не спеша, насадил тушу оленя на вертел и, пошевелив угли начал её крутить, следя, что бы жир, не капал в пламя. Рыцарь,  помывшись в ручье, достал завернутый в тряпки огромный,  двуручный меч начал размахивать им, угрожая одноглазому, тот в свою очередь отбивался, ловко орудуя древком небольшого копья.
«Это у них за место зарядки, утренней, значит. однако, ловок ты дядя, этим дрыном махать». Решил Степа, не много посмотрев, на упражнения рыцаря. Тот  оказался, поджарым, ни капли лишнего жира, да и не лишнего тоже не видно. Весь такой подвижный, мышцы развиты, пресс накачен как у Арнольдика. В общем, чисто, Конон варвар.  Степан понимал, что если нападет именно сейчас, то шансов выжить у него ничтожно мало, даже в шкуре волка.  «Ну что ж мы пойдем кривым путем». Подумал Степан, и затрусил к своему костру.
На поляне его ждал сюрприз. На углях костра, в таганке что-то вкусно бурлило, а давешняя ведьмочка помешивая варево деревянной ложкой, напевала что-то о похищенном сердце. На этот раз она была одета  по-другому.  Льняная рубашка со шнуровкой, с вышитыми по краю ворота  красными цветами.  Кожаный, жилет, брюки из какой-то прочной материи, заправленные в высокие мягкие сапожки. На широком кожаном поясе висел длинный нож, в узком чехле.   Волосы девушка на этот раз заплела в тугую длинную косу,  голову охватывал вышитый бисером кожаный ремешок.
Степан, перекинувшийся в человека еще в кустах, быстро побежал к ручью. Мылся, тер шею, полоскал зубы, пытался расчесать волосы и бороду.  «Надо же, черт не девка, а ведь так спокойно было». Кое-как, приведя себя в порядок, Степа неспеша, вышел на поляну.
-Привет, смуглянка. Как ты нас нашла? 
Девушка, вздрогнув, обернулась. Огромные глаза широко раскрылись, ресницы по началу схлопнултсь, словно птичьи крылья. Губки алые, разомкнулись на миг, показав жемчуга зубов. Она сделала вид что смутилась. Могла бы и не делать, Степан и так стоял, не жив, ни мертв. Ноги как вата, в голове шумит, гудит пожар московский. Сердце прыгает, як тот дурной заяц. «Надо, же. Какой ужас». Подумал вдруг Степан и рассердился. «Как-то надо себя в руки взять». И рассердился еще больше.
Смуглянка, не теряя время даром, разливала похлебку в глиняные миски.
-Степа, садись, отведай, чай проголодался.  А меня Зоря зовут. Я тут вот и хлебушка порезала, и конька попоила.
-И меня покормила. Сказал, взявшись непонятно откуда, ворон Амий. Знаешь как вкусно, что ни говори, а женщины, в еде понимают. Готовить им по статусу понимаешь положено.
Степан, все еще злясь на себя, за проявленную слабость, огрызнулся.
- Мороки с ними в походе больше. И переживай за них. Мы ведь не на прогулку едем.  Все это он говорил, не глядя на Зорю. Как бы бубня под нос. Ворон, посмотрев на девушку, хитро подмигнул.
-Степа да ты попробуй, как вкусно, у меня аж  клюв сводит,  спать хочется, всю ночь крыльями махал, махал. А тут ты, ворчишь. Мог бы и по вежливее.
-Спать мы не будем. Там за горкой эти, как их супостаты. Они нас на несколько часов обогнали. Хотелось бы знать, как это у них вышло? Ты пернатый слетай, покарауль их, а мы пока соберемся. А ты Зоря, понимаешь, во что впутываешься?  Можешь погибнуть не за грош.
Зоря, надув губки надменно сказала.
-Да я сама погублю, кого хочешь. И готовить умею и драться.
 Степан подумал. «Да уж, погубить сможешь и без ножа». А в слух сказал.
-А то возвратилась бы? Все-таки воевать идем.
-Все одно, пойду, сколько не прогоняй, у меня судьба такая с тобой идти,  а против судьбы ни кто не властен. Спокойно ответила она. Давай собираться.
-Ты думаешь, мне слабо двоих на себе нести? Так запомни хозяин не надо оскорблять недоверием нашу горбунскую породу. Мы хоть и не арабские скакуны. Рожей малость не вышли, но от трудностей ни прячемся. Обиженно высказывал Степану Горбунок.
-Да ни хотел я, ни в жизнь тебя оскорблять. Мне-то все равно, что  об пень олень, что пнем по рогам. Я же, на верху сижу, это ты как росинант под нами пыхтишь. Того и гляди, упадешь, вон упрел-то как.
-Это не упрел, это от мыслей, о высоком вспотел. Видел  час назад нам на встречу, мужик на двойке с пристяжной скакал.
-Ну, видел.
-Ну, да, ну! А видел, какие ножки у той пристяжной, а как шейку выгибала. А зубы у неё видел? А то вспотел, вспотел. С печалью в голосе сказал Горбунок.
-Ты Горбунок все время о бабах думаешь, или как? Может озабочен?
-Мы горбунки все такие. Для нас кобылке угодить, дело чести. От  того нам каждая рада. Понял! Мы соль земли!
-А  по тебе не скажешь. Смеясь, говорил Степан. Больно ты мелкий на вид.
-Да невысокий. Но зато выносливый, да не красавец, зато коренаст. Если ты понимаешь, о чем  я хочу сказать.
-Ты поосторожнее, в выражениях, снами все-таки, дама.
-Ну, простите если, что не так сказал. Мы лошади простые, ни разу не грамотные.
Тут на плече Степану хлопнулся  ворон-Амий. Степан, в который раз, мысленно покрыл эту воронью привычку крепким матом. В слух же, негромко  сказал, скорчив рожу.
-Милейший друг мой Амий. Ну, что разглядели вы в поднебесье? Что ждет нас впереди?
-Степа, ты чем-то расстроен? Сказал Амий. Там впереди город, большой такой. Кремль каменный в центре, а стены городища по-старинке деревянные.  Народу тьма, все чего-то везут  на продажу, наверное, на ярмарку. А потом в кабак попрут.  Надо же как-то сделку обмыть.  С печалью в голосе каркал мудрый птах.
Зоря, сидела позади Степана, на крупе горбунка и крепко обхватив   Степину талию, спала прижавшись щекой к его широкой, мускулистой, спине.  «Странно, как приятно чувствовать тепло этого существа, даже не хочется шевелиться». Закрыв глаза Степа, видел силуэт в полутьме  спальне Валентина, и злился на себя, на неё, на весь мир.
«Это все из ревности». Понимал…. Как-то на привале, когда Зоря отошла к ручью поводу. Горбунок сказал. 
-Нравится она тебе Степа. Будит в тебе основной инстинкт, так сказать. А ты и не сопротивляйся. Отдайся так сказать на волю чувств. Или ты у нас девственник?
Степа тогда раздраженно отмахнулся. Опыт конечно определенный у него был в этом плане. Но здесь, иное. Чувствовал Степан, как все сильнее затягивают его омуты, черных глаз. Все чаще стали посещать сны, жаркие, томные. Метался в них как в медовом бреду. А, проснувшись, бежал к ближайшему ручью. Плескал водой в лицо.   Вот и теперь злился на  себя, за нерешительность, и грубость по отношению к Зоре. Она же наоборот, всячески пыталась угодить, применяла всякие женские штучки, заманивала в свои ласковые сети.
-Не сопротивляйся Степа, все одно Зорянка своего добьется. Каркал Амий.  - К тому же, она ведьма, захочет так и вовсе приворожит, опоит травой-муравой, и все.
«Да чего ворожить, я и так уже спекся». Вздыхая думал Степан. Ехали они уже седьмой день. Ночами скакали по небу, днем отдохнув и отоспавшись по кромкам лесов. На большаки выходили редко, только чтобы купить немного хлеба у местных полян.
Рыцарь, со своей свитой с того дня как в воду канули. Сколько Степан не бегал, оборотившись в серую, волчью шкуру, так их следов и не сыскал.
 И вот теперь, впереди лежал Перияславль, город славный хлебами. Обнесенный высокой бревенчатой стеной, он гордо стоял на высоких придонских возвышенностях.  К городищу вели три широких тракта, по которым шли неровными рядами подводы и возы с товаром. Ехали одинокие всадники и караваны  купцов с востока и запада. Везли на продажу рыбу в подводах, длинные осетровые хвосты тащились, скатившись и загребая дорожную пыль.   На воротах детинца стояли дюжие дружинники. Здоровые как бабкин рундук, в кольчугах окованных стальными пластинами на манер чешуек. Шеломы высокие, а не круглые, как у киевлян. Дьячок, пиставленный к ведению повратной записи, строчил гусиным пером по берестяному свитку. То и дело, вскидывая глаза, на вновь прибывших. Цепкий взгляд маленьких, хитрых глазок, просвечивал гостей что твой регент.  Говорил только сумму, которую, можно было взять   с того или иного въезжающего.
На  Степане и его спутниках взгляд дьячка надолго не задержался. - Гривна. Быстро сказал дьячок, и в следующий миг смотрел уже на купца, едущего следом.
Улицы в Перияславле широкие, яблони вдоль домов, дома тоже подстать улицам все как на подбор высотой три четыре этажа. Что не дом, то и терем, заборы из кондового леса.
Шумит с утра город, все концы его гудят словно ульи. Шорники, кузнецы, ткачи. Везет на продажу мужик связку добрых луков пластинчатых, и воинских, и для охоты. А следом парубки толкают небольшой возок, гладко струганных стрел. На  добрую стрелу всегда спрос. Гонят на рынок стадо гусей, те шипят, норовят ущипнуть прохожих за ноги.
Зорянка  с тоской, и надеждой в глазах смотрела   на Степана,  ресницы пугливо вздрагивали.
-Степа можно я на ярморку, я не надолго?
Степан, глядел в ее глаза и опять на себя злился.
-Ладно, задержимся на день. Только корчму найдем, да конька оставим. Ворон сидящий на попоне Горбунка при слове корчма, встрепенулся, бодро вскинул голову.
-А ты алкоголик все о своем. Раздраженно сказал Степан. Ворон обиженно отвернулся, что-то ворчал под клюв.
Зорянка, погладив нахохлившегося ворона, ласково сказала.
-Не переживай Амий, я тебя накормлю милый, напою и приласкаю. В отличие от некоторых, ты ни такой чурбан бесчувственный. Степан недовольно скривился.
-По рынку ходить рядом со мной! Ни на шаг, ясно!
-Ладно, Степа. Вздохнув глубоко, сказала Зоря.
На майдане изобилие. Все чего душа желает, Степан потащился тут же к оружейной лавке.  В лавке почти ни кого небыло. Один дородный широкобородый купец покупал, небольшой дамасский кинжал. Оружие дорогое и не очень, лежало на прилавке рядами, и броское и скромное. Инкрустированное, серебром и золотом с дорогими изумрудами и поддельными камнями, в дорогих ножнах, и просто кучками.  Купец из Херсонеса хитроглазый, рыжий, не высокого роста в потрепанном, но чистом халате. Скороговоркой хвалил товар. Степан купил Зоре маленький, тонкий, обоюдоострый ножик, что пристегивается к икре ноги, или попросту носится за голенищем. А себе поначалу выбрал старинную и простую на вид хазарскую саблю.
-О, я вижу знатока. Вы молодой воин понимаете толк в оружии. Верещал над ухом Грек.
-Почтеннейший купец, а нет ли у вас точно такой же сабли но, более  легкой и гибкой.
-Это будет стоить несколько дороже. Молодой воин хочет увидеть или приобрести?
-Покажите товар  дружище купец, а мы не постоим за ценой.
Грек моментально испарился за широкой ширмой,  чем-то погремел и появился, неся в руках простую на вид ни чем не примечательную саблю. Тонкий вороненый клинок ее не сверкал на солнце, а скорей наоборот был тусклым и невзрачным. Рукоять из простого металла не выделялась мудростью рисунка, оплетенная обычной акульей кожей она совсем не скользила в руке. На конце лезвия имелось отверстие, напоминающее замковое, для ключа.
Степан взял саблю в руки и согнул её. Изогнувшись, она образовала идеальный круг, достав концом острия до рукояти, и тут только Степан заметил на рукояти небольшой замок, в виде крючка. Таким образом, саблю можно было носить на поясе под одеждой, не боясь обрезаться. А её темный колер поглощал солнечный свет, по этому она не блестела, не привлекала излишнего внимания. О таком оружии и рассказывал когда-то Леший Потапыч.
-Отличная вещь, дружище купец. Сказал Степан. Берем.
-Пятнадцать золотых.
-Что вы! От силы пять! Воскликнул Степан.
-Вы видите, какой товар. Четырнадцать и я почти разорен.
-Четыре и по рукам.
-Мой бог, кто вас учил так торговаться, говорю десять, и мы расходимся. Мои бедные дети, ваш отец сегодня разорился!
-Не стоит так убиваться мой друг. Улыбаясь, произнес, Степан. Вот ваши шесть золотых, и вон те замечательные, швыряльные ножи.
-Шесть с половиной и ножи. Я в конец разорен! Воскликнул купец. А еще говорят, что эти словяне-родяне, не умеют торговаться! Еврейский народ, просто плачет. Да вы чистый Хохол!
Степан, выходя из лавки, довольно потирал руки. Купец тоже потирал руки. Оба были довольны сделкой.
Зоря плелась, позади, открыв рот на изобилие товара. То и дело, спотыкаясь и отставая.  Наконец Степа, сжалившись,  зашел в лавку, где продавались женские украшения и тончайшие, восточные ткани.  «Боже мой! Что я наделал»!!!

 Именно эти места и лавки должен обходить, всякий уважающий себя мужчина, в присутствии дамы, которая ему не  безразлична. Зайдя сюда, он рискует получить инфаркт, или оказаться, полностью разоренным. Или же и то и другое, и вместе, и сразу. Просто не отходя от прилавка.
«Где наша не пропадала? Наша пропадала вот здесь». Думал Степан, вытрясая из колиты последний золотой.
Глаза Зорянки лучились неземным светом. Она готова была расцеловать Степана. Его хмурое лицо, и эти непокорные, голубые как небо глаза. Степан, однако, взяв себя в руки. «Потом, руки помою». Держал дистанцию.
Возвратившись в корчму, он сразу же поднялся в снятый им флигелек  и, завалившись на постель, задремал. Зоринка щебеча под нос веселую песенку готовила на стол, и накормив Амия, подошла к Степану.
Степа спал, закинув руки за голову, большой, сильный, рубаха на широкой груди распахнута. Видны рыжие, курчавые, волоски. Рот приоткрыт и лицо по-детски беззащитное, веки слабо подрагивают.
«Надо бы его подстричь и подровнять бороду. Черт рыжий». Подумала, вздохнув Зорянка, и наклоняясь, поцеловала Степана в губы. Тот подскочил как ошпаренный, в руке нож глаза дикие. «Ну, чисто зверь» Опять подумала Зоринка и  не громко сказала.
-Степа иди, мойся и садись, вечерять будем. Я купила копченого гуся и овощей. А потом я тебя подстригу. Оброс-то как бер.
Степан ел жадно, как едят голодные, злые, мужчины.  Голодные потому и злые. Зоря смотрела, как ел Степа, как медленно разглаживалась, гутаперчивая складка между бровями. В глазах потухает этот звериный, блеск и постепенно превращается в сытого ленивого кота.  «Мужчины все такие. Когда сытые, добрые, когда голодные злые». Как звери. Думала Зорина. А зверя укротить, можно и без колдовства. Его надо просто хорошее кормить, чесать и гладить и тогда  он сам тебе все отдаст, и еще будет чувствовать себя счастливым при этом. А если  потом немного надуть губки и всплакнуть, как-бы незаметно, то и вовсе будет чувствовать себя виноватым.  Тогда его голыми руками бери, не хочу.  «И возьму, и привяжу к себе, так, что вовек не отвяжется. Белый свет ему без меня, не мил станет».
-Ты кушай Степа, кушай, я еще принесу. Аппетит у тебя хороший, прям волчий. Любо мне смотреть, как ты ешь,  хочешь вина, сейчас вода согреется, купаться будем. А то скоро по тебе эти, мелкие, забегают.
Двое служек корчмаря, пыхтя, затащили в комнату огромную, деревянную  лохань.
Натаскали подогретой воды и принесли щетки и ветошь. Зоря придирчиво осмотрела лохань. Что-то украдкой пошептала над водой, кинула в неё щепотку какой-то травы. За тем громко, и настойчиво велела Степану разоблачаться и лезть в лохань. Сытый Степан отвернувшись, скинул портки и рубаху, и с удовольствием, нырнул в подогретую воду. Сначала Зорянка терла его щеткой, кожа грубая как подошва постепенно становилась красной и мягкой.  Под воздействием, теплой воды и Зорькиных рук, Степан сомлел и расслабился. А она все терла, затем тут же частым гребнем расчесала волосы. Заплела на макушке головы толстую косичку. А все остальные волосы просто сбрила, острейшим ножом. Подровняла бороду и усы, и, расплетя косичку, отошла полюбоваться на творение своих рук.  Перед ней сидел по грудь в воде, статный запорожец, длинный, русый, чуб его свисал над левым ухом.  Пышные с рыжиной усы, плавно переходили в рыжую  бородку.  Глаза зажмурены как у кота, которому чешут брюхо. Только не урчит. Зато сопит, аж вода в лохани колышется, голая с рыжими волосами грудь плавно переходит в твердый как бревно живот. Мышцы на ней как пластины широооокие.  Зорянка вздохнув обиженно, вильнула бедром,   и   вышла. На прощание, бросив тихим голосом.
-Все Степа, одевайся. Краем глаза увидела, как он встрепенулся, уловив в её голосе досаду, дернулся вскочить. Но все-таки, вышла из комнаты.
Степан вдруг почувствовал себя виноватым. Вот она рядом только руку протяни теплая, ласковая, родная, - прям вся твоя.  А он пень бесчувственный, дубина стоеросовая. Измучил, истерзал, и себя и её. Во гад!
Масло в светильнике давно прогорело, и в комнате теперь царил полумрак, иногда нарушаемый блеском далеких молний. Приближалась гроза.
Степан вылез из остывшей воды, подошел к раскрытому окну. Небо постепенно затягивало тяжелыми осенними тучами, громыхало все настойчивее и сильнее. Степану всегда нравился гром. В детстве, когда все ребятишки прятались от грома под крышами домов, а их матери убирали ножи, со столов он любил выбежать в ограду, и стоять под струями дождя, слушая, как гневается небо. Нравилось Степану как бешеные ветви молний, сверкают в грозовом небе. Как ипуганно вздрагивает, земля от грозных звуков высоты.
«А где болтаться Амий, и дали-ли овса горбунку. Эх, надо бы проверить. Да лениво больно. Приятно чувствовать себя чистым, и голова непривычно легкая».  Степан  лег на кровать, твердая, прхладная, в ногах толстая медвежья шкура.  «Все-таки гад же я».
Дверь тихонько скрипнула. Степан невольно напрягся, готовясь к прыжку. Но прыгать не стал Зоря, в тонкой льняной рубашке, юркнула к нему под бок, прижалась и зашептала.
-Степа. Я грома боюсь. Страшно мне Степушка.
Бог мой, как же от тебя пахнет. Он на миг зарылся в черные как ночь, пахнущие полевыми цветами  волосы. Эх … ! Что-то, огромное словно лавина оборвалось у него внутри, и их увлек этот камнепад. 
Человек, который хотя бы раз в жизни испытал это. Сам  поймет, что случилось, потому что нет  в мире слов, способных описать ЛЮБОВЬ, она неописуема, все попытки изобразить её на бумаге, становятся пошлой подделкой. - Поэтому, не стоит подглядывать в замочную скважину. Ох, не стоит. Лишь поэты иногда задевают струны, в  душах, лишь их перу, порой доверяется приоткрыть завесу  земного таинства. Этого воистину великого дара богов. Слово, не означающее  предмет, или действие, но лишь чувство. Безумно прекрасное, волшебное,  чувство -  Любовь.


                Глава 12. Брат Епифаний.

С первым лучом солнышка, Степан открыл глаза. Зоря, спала, положив голову на его  широкую грудь.  Волосы, разметавшиеся во сне,   щекотали Степанов нос. Он аккуратно, чтобы не разбудить, вытащил из под её головы руку и,  одевшись тихонько выскользнул за дверь комнаты, и спустился на первый этаж, в кабак. Очень пить хотелось. За эти три дня, что они находились в Перияславле.   Точнее в Перияславской корчме, Степа, несколько осунулся лицом,  под глазами появились усталые, тени. А сами глаза, утратив лихорадочный блеск, обрели непонятную глубину, поволоку что ли.
Одним словом Степан выглядел несколько утомленным, но счастливым. Вот и сейчас, когда он спускался по деревянной лестнице в кабак, на челе его блуждала милая улыбка. Эдакий солнечный зайчик.  Зорянка теперь все время напевала, что-то, мурлыкала под нос и летала, словно  у неё вдруг внезапно выросли крылья. Степан, вошел в кабак. Взору его предстала колоритнейшая картина.
Представите себе: За длинным столом, полулежал тот самый дьячок, что третьего дня, собирал подорожную с вновь-пребывших в Перияславль. Подперев костлявой рукой впалую, щеку и вытянув  руку, он вяло спорил с Амием. Тот сидел среди кучи объедков  прямо на столе, и, обняв дьячка одним крылом за торчащие плечи,  указывая вторым в другом направлении,  вещал заплетающимся языком.
-Вы ошибаетесь, дружище алкоголик. «Каррсивое слово. – Умеет же, Степа выразиться». - Этот представитель чертячьего племени, вовсе не зеленого цвета, а черного. Как ночь, как выкали глаз.
На что,  дьячок,  качая  костлявым пальцем, перед синевато-красным носом, отвечал.
-Вынужден с вами в очередной раз не согласиться, мой друг. Вы посмотрите, как он корчит нам свою гнусную рожу. Разве черный, классический черт, будет так паскудно ухмыляться. Это без сомнения зеленый, черт.
-Давайте, не будем спорить почтенный кум, Епифаний. Так сказать впадать  в схоластику. Мы просто поймаем его и допросим по всей форме.
-А вам не кажется дружище, Амий, что мы уже пытались ловить его? Но  в чем причина? Нашей не удачи, где, так сказать результат! А вон он, все еще сидит на корке хлеба и корчит, свою мерзейшую рожу. Предлагаю выпить еще по чарочке и, прочитав, отче наш, все-таки, попытаться поймать его. Сказав эту фразу, дьячок, уронил-таки буйну голову в лужу чего-то скользкого, и захрапел.
Вещий и мудрый птиц,  Амий  всхрапнув, повалился, на спину, широко раскинув, непокорные крылья. Дружный храп уставших бороться с чертями собутыльников огласил, кабак.
Так, придется  самому идти к городским воротам, узнавать, не появлялся ли рыцарь. И вообще надо в Суздаль подаваться. А из  этого пьяницы разведчик, ни слепой и не глухой, а и вовсе ни какой. С другой стороны стосковался Амий по доброй чарочке у себя в кургане. Жаль его,  быстро спивается. Пристроить бы, куда его, скажем в библиотеку, какую. Он вообще-то склонен к изучению философии, все не состоявшиеся философы, алкоголики. Заливают видать шум мыслей, буйство чувств зеленым вином.  Думал  Степан.
Он вышел из дверей корчмы и отправился к городским воротам. На месте дьячка сидел приказчик городской думы, молодой монашек. Однако нос его, не смотря на молодость, отливал хорошее знакомой синевой, а под глазами висели похмельные мешочки. Эх,  Русь матушка - подумал Степан, - что ни грамотный, то и пьющий. Он повернул, зашел в лавку одного алана, торгующего дешевой чачей. Приобрел кувшинчик этого пойла и опять заспешил к воротам.
 -Как  же, как же, помню, проезжали не далее как вчера вечером, на трех великолепных жеребцах, вороных с гривами черными как судный день. Трое,  два представительных господина и сними карла, вида страхолюдного. Расплатились  звонким золотом. Однако не задержались. Нынче же отбыли по утру из города, через восточные ворота.
Говорил опохмелившийся монашек. Глаза его оживились и забегали, взгляд стал таким же пронзительным как у дьячка. 
Степан поблагодарил монашка и заспешил в корчму, собираться в погоню.
Скомандовав Зорьке собираться, он бросился в конюшню. Горбунок лежал на  куче соломы, и дремал. На конской, наглой, морде запечатлелось полнейшее блаженство. Когда Степан приблизился. Горбунок открыл один глаз, второй явно заплыл, вокруг него можно было разглядеть опечаток подковы.
- Ты то, за что, пострадал?  Конь мой верный, конь ретивый, с бурой гривой, огневой.
-Поэт ты все-таки, Степан. И дело через это, с тобой приятно иметь. Понимаешь ты конскую натуру. Так сказать слышишь струны души. А пострадал я из поспешность своей, в женском вопросе. Местные мужланские жеребцы, не понимают! Им не дано так прочувствовать, понять, ощутить. Поэзию взаимоотношений, между заезжим скакуном и местными красавицами. Ну, я им тоже задал, как следует. Оскалил пасть горбунок. При этом стало видно, что у него не хватает двух резцов,  десна все еще, немного кровила.
-А где мой друг, благородный Амий? Сказал, вставая под седло, горбунок.
-Он, э…. несколько устал в разведке все время, сам понимаешь служба. Там в кабаке валяется, под столом. Сейчас его Зорянка помоет, приведет в божий вид.
-Не уж-то дружище Амий сражался, пока я тут с дамами, того, сего. Надо же какой герой. Вскликнул удивленно Горбунок.
-Да он у нас на ответственном посту, чертей, ловил, а потом сортировал всю ночь, зеленых в одну сторону, черных в другую. Улыбаясь, сказал Степан.
-Постой Атаман, а чем же занят был ты, как посмел оставить нашего героя-драконаборца, одного в бою. Зафыркал подозрительно Горбунок.
Степан, смутившись и потупя очи долу, отвечал.
-Да я, да мы. В общем, занят я был. Понятно?
-А….! Вот оно в чем дело. Вот и правильно Степа, давно бы так, по мужски, греби все.…! Так сказать, чо шевелиться, бог увидит – пожалеет, добрую даст. Понимающе кивая головой и подмигивая подбитым глазом, проговорил горбунок.

Во дворе корчмы,  на узлах с дорожным скарбом  сидела, покусывая травинку Зоря. Ворон-Амий, весь какой-то взлохмаченный, восседал на  перилах высокого крыльца. Он стыдливо отводил взгляд, делая вид, что он якобы внимательно, рассматривает, что-то в дали. Невдалеке, робко переминаясь с ноги, на ногу стоял весь, сморщившись, дьячок Епифаний. Рожа у него так и просила хорошего кирпича. Нос его, природно-сизого  цвета, уныло повис и  лишь чахлая, нечесаная бороденка, бодро топорщилась.
Ворон, наконец, спрыгнул с перил и с виноватым видом заковылял к Степану.
-Степа. А может, возьмем святого подвижника  Епифания, в наш поход. Он  человек неплохой, правда, немного не воздержан в вине. Но упорно молиться и стремиться преодолеть в себе эту, так сказать склонность. Опять же хорошо считает и грамоте обучен, кстати, всю премудрость научную сам постиг, своим умом и старанием.
Степан покачнулся и закрыл глаза. «Боже мой, меня сейчас рачкнет, с вас!». Пронеслось в голове Степана.
Амий с минуту жалобно смотрел на него,  потом глубоко вздохнул.
 Степа при этом, жалобно поморщился, от ворона исходил, нет, просто валил, такой амбре. Всем  амбрам, амбре.  Трактирная муха, попав в облако этого дыхания, крутнулась в воздухе и судорожно дернув лапками, сдохла.
-А что ж, он сам за себя не просит? Тебя адвокатом заслал.
-Вечно ты иностранными словами меня ругаешь. Обиженно каркнул ворон.   – Может, стесняется он, да и напуган, филосов-правдознатец.  А их правдознатцев, всякий обидеть норовит. На Руси  нынче ни кто правде не рад.
Степан озабочено тер лоб, чесал всей пятерней затылок,  морщился. Наконец  изрек.
-Ну, нафига мне еще один алкаш в бригаде сдался. Коза она и без баяна ничего не споет. Правда?     Иди-ка сюда, пьющий наш друг борода. Подвижник, синеносый.
Епифаний робко подошел, рожу отворачивал, явно заметил, как Степан от перегара морщился.
 -Ты хоть понимаешь, седая борода, что с нами опасно нынче ходить. Грозно сказал Степан.
-Понимаю, атаман. Но и здесь мне терять неча. Из монастыря, меня так сказать попросили, подобру, поздорову. А оставшуюся жизнь, на вратах пропить, так это сам понимаешь…. Душа, ведь она подвига просит, во славу так сказать. При этом Епифаний погрозил небу костлявым трясущимся пальцем.
-Ну, смотри святой отец,  сам не знаешь, куда свой сизый нос суешь. Не говори, что не предупреждал.
Ворон-Амий подпрыгнул радостно, и с надеждой проговорил.
-Такое дело надо бы обмыть, ну хотя бы на посошок.
Степан, наклонившись,  сделал вид, что поднимает камень. Ворон испуганно подхватился.
-Степушка я же шутейно,  за-ради смеху. Степан погрозил ему пудовым  кулаком, и грозно сверкнул глазами.
Выехали из города в полдень, дул прохладный осенний ветер, и опавшая листва, словно золотой дождь крутила над головами, хороводы.  Дорогой, купили пару лошадок (кобылок) небольших, но сноровистых, ходких. Выбирал сам Горбунок по  одному ему известным признакам. И лошадки оказались действительно покладистыми и довольно быстрыми. Бежали резво изредка, заговорщически перемигиваясь с горбунком.
Дорога плавно обрастала все густеющим лесом. Листва, золотым, мягчайшим ковром устилала осеннюю слякоть, и вокруг, царили те  незабываемо-нежные ароматы, засыпающего леса. Зоря, по своему обыкновению что-то напевала. Приотставшие, Амий и Епифаний о чем-то мило беседовали. А Степан ехал погруженный в тяжелые мысли в предстоящей схватке с Орденом. 
Снова, судьба вверяет ему жизни людей. И снова впереди путь полный опасностей и тревог. Зорянка, милая, Зорянка!
 Любовь-ли,  то, что происходит между нами? Как понять себя и как понять её?  Дни, проведенные рядом, кажутся теперь самыми лучшими в его жизни. Милая ведьмочка, как она счастлива, как загораются огоньки в её глазах, когда он в них смотрит. А смотрит и понимает, что тонет в них, растворяясь без остатка.  И делается Степану страшно и радостно. И душа его дрожит словно осиновый лист. Вот видимо как, догнала его первая настоящая любовь.
Благородные мысли сии, прервал самым банальным образом Горбунок. От звука, который он вдруг издал, у Степана невольно покраснели уши.
-Эй ты, конь ретивый! Нельзя ли повежливее, или как-то потише что-ли. Ты ведь все-таки, в обществе. Сказал Степан, остальные громко смеялись, включая лошадок.
-Покорнейше прошу простить мне, этот так сказать природный порыв, друзья, но мы лошади не благородных кровей, склонны, часто забывать манеры. Вежливо прикрыв глаза, сказал Горбунок.
Впереди что-то захрустело и затрещало, и на дорогу перед Степаном и его командой высыпали, бородатые  мужики, вооруженные деревянными вилами и долотами, а так же угрожающего вида дубинами.
-А ну, слезовай с лошадей! Вынай мошну! А то биту быть, головы не сносить! Бодро кричали мужики, размахивая инструментом. Позади то же, слышался крик и угрожающее постукивание, попрыгивание  и покряхтование.  «Засада».   
 Понял Степан и, остановившись, поднял руку  вверх.
-Осади честной народ! Кто здесь за атамана будет? Выходь, поговорим.
Вперед выдвинулся большой, медведеподобный мужик в грязной рубахе и меховой фуфайке, мехом наружу. За поясом его торчал внушительных размеров топор, прямо секира.
-Ну, я здесь атаман. А ты кто будешь такой? Грозно, сказал мужик.
-Я  калика перехожий, птах божий, хожу по дорогам зерна подбираю, никому не мешаю. Понял? А звать меня Степан, что значит степной человек.
-Скидывай портки, степной человек, и рубаху скидывай, а и девка твоя нам по вкусу.
-А слабо тебе атаман со мной силушкой помериться? Как ты побьёшь так все твое. А если я тебя, так отпустишь. Разбойники оживленно загалдели. Отец Епифаний подъехав к Степану с боку, спокойно так сказал.
-Степа, может я с ними, поговорю? Божье слово, порой имеет огромную силу. А произнесенное с нужной профанацией, я бы сказал даже власть. Над столь заблудшими душами.
Степан, слезая с Горбунка, вполголоса произнес.   «Поздно дядя пить боржом, уже почки отказали».
Атаман тем временем готовился к бою, со Степаном. Они были примерно одного роста, но атаман выглядел несколько толще, мешковатей, что ли. Разбойники расчистили круг и, улюлюкая, обступили поединьщиков. 
Степан смотрел на атамана, прикидывая его и свои возможности в схватке. Атаман, скинув фуфайку, потуже затягивал пояс. Битва на взглядах уже началась. Воздух вокруг них постепенно нагревался. Глаза обоих наливались кровью, а мышцы адреналином. На конец все замолчали, и противники начали сближаться. Атаман ударил первым и промахнулся.  Его занесло и перед тем как упасть, получив отменную подножку, он успел увидеть, в глазах Степана насмешку. Земля приняла его, мягко приложив животом, на опавшую листву.
Он вскочил,  теряя остатки контроля, и начал махать здоровыми, словно пудовые гири кулаками, справа, налево, пытаясь попасть в Степана. Степа, приседая и отступая, бил не сильно в корпус и под вздох, стремясь  ослабить силы противника. Тот все больше зверел, бил задыхаясь, пытаясь, покончить схватку одним богатырским ударом.
Степан в один момент, поскользнувшись, пропустил удар в ухо. В голове взорвался паровой,  котел. На кротчайший миг, Степа потерял ориентацию в пространстве и тут же очнулся в руках атамана. Тот,  обхватив его, сдавил изо всех, сил пытаясь сломать спинной позвоночник. Степан в свою очередь то же, сцепил руки на спине атамана.
Теперь они стаяли, обхватив друг друга, и ломали,  крушили ребра. Оба покраснели, из ушей валил пар, штаны время от времени грозно, надувались и трещали.    Наконец Степан перестал, что-либо чувствовать и слышать, в ушах стучали настоящие индейские тамтамы.  «И  откуда, здесь тамтамы».  Подумал Степа. Он услышал слабый треск и вдруг понял, что хватка атамана ослабла, и развел затекшие  руки, в стороны.  Атаман мешком сполз на землю и больше не жил.
Зорянка подбежала, вся красная глаза горят, на разбойников глянула, так что те шарахнулись ближе к лесу. Подхватила любимого под руку, маленькая, сильная, злая. Готова  за своего Степулечку-красотулечку, порвать любого, как Барсик телогрейку. Вот и глазик припух, и дышит как тяжело, укатался милый. Пойдем, присядь я тебе сопельки утру. Опять зыкнула на разбойников. Те  в растерянности сбились тесней. Повела к краю леса, усадила на старый пенек. Ишь, касатик глазоньки закрыл. Больно родненький, сейчас Зоря, пошепчет милому, поколдует, поцелует и все пройдет.
 Тем временем, на оторопевших разбойников, словно посланец небесной истины налетел отец Епифаний. Вещал. Глаза лихорадочно блестят, костлявая рака поднята к небу, тонкий, грязный перст тычет в разбойничьи рожи. Вопрошает Епифаний. С каждого ныне спрос. Сам он вдруг как-то стал выше ростом, спина выпрямилась, что не слово, то истина, что не жест то укор.
 Говорит отец Епифаний негромко, но в каждые уши падают его слова словно камень,  брошенный в воду реки. До самого, что нинаесть глубокого, нутряного дна.  Каждое сердце  внемлет слову его. И содрогнулись супостаты и раскаялись. И вот уж льются  омывающие душу слезы из глаз их, и сбегают по грязным нечесаным бородам. А многие хватаются за долота, пытаясь, в порыве отчаянья покончит жизни свои никчемные.  Последний призыв звучит. И лица их осветленные светом небесной истины и божьим благословением излучают добро и надежду.  И пошли они ветром гонимые, атамана с собой прихватив.
Когда отец Епифаний слез не торопясь с пенька, и повернулся к  своим, он как-то смутился. Поправил трясущейся рукой, седеющую прядь волос, выбившуюся из-под ермолки.
-Вы то, что плачете, это же всего лишь проповедь, да и не хотел я ввергать вас в пучины раскаянья. Я просто чад этих заблудших, вразумлял, слово божье, оно призвано излечивать от страданий душевных. А я лишь глас ничтожный глаголющий. Встаньте друзья и продолжим путь наш.   
Первым с колен поднялся Горбунок. Всхлипы и сопение исходили от всех членов Степановой сборной. Зорянка, успевшая повязать платок, на церковный манер и наревется вволю, недоуменно  огляделась. Ворон-Амий, вытащил голову из петли, что неизвестно как успел за время короткой проповеди закрутить у себя на шее, прятал глаза.
Степан, окончательно пришедший в себя, вытирал слезы и говорил.
-Ну, Епифаний, ну отец, ну уел. Еще одна такая речь и я глядишь окрещусь. Брошу все к чертям и отправлюсь, в святую обитель грехи замаливать. Дальше ехали молча вплоть до ночи. А когда разожгли костер, все одно молчали.  Лишь, отец Епифаний,  перед сном о чем-то, долго шептался с Амием.


                ГЛАВА 13 Стольный Суздаль.
 
 От Суздаля до Владимира путь не близкий, не  оттого, что далеко городки  друг от друга, а оттого, что в осеннюю распутицу и без того непроходимые болотца поднялись, речки вышли из берегов, а осенние грозы, наломали, множество бурелому. Дрога важиная, гатью и мелким камнем на подходах к городищам, еще выдерживала вес возка, а чуть дальше от жилых мест, становилась непроходной, непроезжей и непролазной.
Возок, то и дело тонул колесами в холодной хляби. Воевода, снаряженный Ярославом, ворчал, подгонял замерзших воев и дворню, не девая им ни минуты на отдых.  В возке сидела  сама княгиня и с ней малолетний отпрыск Ярослава, Александр. Ребенок вот уже двенадцать дней болел. По вечерам, на закате у него случался внезапный жар, его трясло и морозило. Суздальский  княжий лекарь, не смог разгадать причину недуга, и по велению Ярослава, наследник был отправлен во Владимир к бабке, у которой нашли пристанище многие, ныне гонимые волхвы, древних богов. 
На встречу возку княжны с наследником Ярослава,  из Владимира  был выслан отряд возглавляемый, Ратмиром Рахчей,  в недалеком прошлом вольным, разбойным атаманом и непревзойденным мечником. А ныне, состоящим на службе князя Владимирского Юрия Всеволодовича. С его отрядом,  насчитывавшим триста отборных дружинников, ехали  три волхва и священник, иеромонах Владимирского прихода, лекарь Мифодий. Бабка Ярослава, боялась, что тяжело заболевшего ребенка  не довезут, из-за распутицы и непогоды. По этому высланному вперед Ратмиру, был  отдан приказ поспешать и, встретив, больного внука, отвезти его в  крепостец-суздальский, что в двадцати верстах от самого Суздаля. И где на постоянном обустройстве стояла заграждающая дружина, Ярослава.   
 Сырым, туманным утором,  носилки с княгиней и Александром, встретили отряд Ратмира. Сразу велено было разбить лагерь. Раскинули высокий шатер и  внесли в него Сашеньку. Иеромонах Мифодий, прочитал молитву пресвятой богоматери, и всем святым целителям, затем за лечение взялись волхвы. Они воскуряли травы и жгли живым огнем разные коренья, ходили кругом посолонь. Седые, страшные, грозно вскрикивали, призывая старых богов, заступников. На конец ребенок уснул, на щеках его появился долгожданный румянец. Княгиня, обессилив, забылась недолгим,  тревожным сном.
Ратмир Рахча, распорядившись отрядом и отдав суровым воям последние указания, уединился с воеводой Суздальским, Диметром Ходкой.
-Как дела в Суздале, почтенный Диметр?
-Все, слава богу, движется своим чередом. Князь будет обрадован, что ты сам Ратмир принял его сына.
Ратмир пристально смотрел в глаза воеводе и молчал. Диметр, старый воин, не раз смотревший, в глаза смерти. Продолжал.
 - Еще, хочет князь, чтобы ты оставался с Александром и был ему наукой, и опорой.  Понимаешь, Рахча. Вокруг младенца творятся странные дела. То бочка у водовоза с подводы сорвалась. Когда он с другими детьми играл во дворе, чудо спасло маленького Александра. То смирная доселе лошадка, вдруг взбрыкнула и понесла, на силу остановили. То, старая ключница, по нерадивости закрыла вьюшку на печи в его покоях. Мамки няньки, то и дело теряют его. Малец больно беспокойный растет.  А на днях, аккурат, как ему заболеть, черную кошку насилу из его спальни выгнали. Откуда взялась, зараза? Ума не приложу, шипела, что твоя рысь, большая, хвост трубой, глаза что плошки.А когда выгнали, она как в воду канула. Да и домовой на подворье начал шалить. Не быть бы худу.
-Значит, меня в няньки к Александру сватают. Дожил. Покачал головой Ратмир.
-А ты подумай. Кто нынче с наследником неотлучно будет за место отца родного. Тому и власть. А коль суждено ему князем на Суздальской земле стать, вспомнит, кто его растил. Тут тебе и почет. Да и Ярослав считает тебя лучшим воинским командиром. Спокойно, полушепотом говорил Диметр, щуря ставшие вдруг хитрыми глаза.
Подошли уставшие волхвы, волосы на седых головах всклочены, глаза блестят, их возбуждение каким-то образом передалось Диметру. Он вскинулся.
-Как, мудрые, что решили?
-Диметр, и ты Ратмир. Грозным, хриплым голосом проговорил седобородый волхв Хорса, Велемудр. 
- Знайте!  Довлеет над беричем, злое колдовство. Чье-то злое проклятье, гнетет  малое дитя. Наш старейший волхв Горян, говорит, - что о таких заклятьях ныне и не помнят. Дескать, их время давно ушло. Только сильнейший колдун, может наложить такие чары. Хорошо, что успели вы довести княжича до нас.  Всего несколько дней действуют эти чары, но за эти дни из тела уходит капля крови, данная самим Родом. Как говорят невежественные христиане, душа.  Теперь отдохнувши, повезем его в городище, и там его будем врачевать.
Ратмир нахмуря брови сказал.
-Говоришь колдуны, сильные говоришь колдуны. А есть ли по близости такие?
-Пожалуй, теперь нет, они в сырой земле. С тех пор как угас последний огонь в капищах, богов о таких колдунах не слыхать. Задумчиво произнес Велемудр.
Деметр, покачав головой, сказал.
-Послушай Велемудр? А может большая черная кошка принести заклятье.
-Какая кошка?
-Ну, большая, такая, с красными глазами, размером с молодую рысь. И черная как ночь. Еще когда гонялись за ней, как бы туман серый стелился. Верткая такая, едва во двор выгнали.
Велемудр, нахмурил и без того суровые брови.
- Аккурат с этого дня Берич и заболел. Продолжал воевода.
-Кто кошку ту гонял? И что с ней потом сделали? Наконец сказал волхв.
-Растаяла она, исчезла, как в воду канула. Печально произнес, Диметр. А гонял её я да  ключница старая.
-Пойдем со мной воевода. Строго сказал старый волхв, беря Диметра под руку.
Они отошли от остальных на десять, шагов.  Велемудр усадив воеводу на старый выворотень, снял с головы того шелом. Возложив на голову его руки, он начал что-то быстро, негромко, говорить. Воевода закрыл поначалу глаза, повалился, но волхв удержал его. Продолжая, свой напевный заговор он  отпустил плечи воеводы.  Тот внезапно выпрямился словно костыль, вбитый в дерево, и застыл.  В какой-то момент окружающим показалось, что в руках волхва мелькнула молния. Иеромонах спешно перекрестился  и, сморщившись, незаметно отступил за спины воинов.
Диметр открыл глаза. Все кто видел его в этот момент,  шарахнулись в замешательстве.
Не своим голосом, прозвучавшим необыкновенно звонко, Диметр заговорил на каком-то странном лающем языке. Он говорил все быстрей и быстрей, а волхв, становился все более  хмурым.  Велемудр, взял в правую руку посох.  Наконец Диметр умолк, покачнулся и повалился на спину. Волхвы, старый и молодой, подхватили упавшего под руки пытаясь поднять.
Велемудр устало сказал.
-Горян отпусти его. Ему уже ничем не помочь. Душа покинула тело.  Будем готовить тризну. Он оказался славным воем, всю дорогу сюда нес на себе проклятье колдуна и не сломался.
Ратмир подошел к старому воину и, наклонившись, закрыл ему рукой глаза. Витязи, подходили, снимали шеломы, крестились, прощаясь с воеводой. В шатре заголосил маленький Александр. Волхвы заспешили туда.
Ветер, внезапно окрепший и похолодевший, трепал их распушенные, седые волосы на бородах. Ратмир хмуро смотрел им вслед, понимая, что теперь его жизнь неразрывно связана с жизнью маленького князя. Молодой, но много повидавший в жизни воин, дал себе в этот день клятву - разобраться, в этих, странных обстоятельствах. Ратмир, хоть и крещенный в христианскую веру,  все же верил и в судьбу, что вела его по жизненному пути. За свою недолгую тридцатилетнюю жизни он понял одну истину. Сколь не надейся на помощь свыше, а сам не плошай. Только глупый надеться на удачу, умный, да сильный имеет успех.
В крепостец-Суздальский, выехали на следующее утро. Часть отряда Ярослава отправилась обратно в Суздаль, увозя с собой тело Диметра. Остальные во главе с Ратмиром, отправились с княжной, младенцем и волхвами в крепостец.
 Отряд добрался туда только к вечеру следующего дня, то и дело приходилось огибать опасные болотца подернувнувшиеся, тонким осенним ледком. По прибытии в крепость Ратмир велел утроить охранные посты, и при появлении чужаков сразу докладывать ему.
Воевода Неждан, принял Княгиню со всей полагающейся угодливостью и разместил княжескую семью в своем тереме.  Воины Ратмира привычно влились в быт дружины крепостца, волхвы находились неотлучно при  младенце и княгине. А иеромонах, поселился в местной церквушке, потеснив в келье старого попа.
Наступали осенние холода, и дружина постоянно упражнялась в воинском умении на морозном воздухе. С раннего утра полуголые витязи и отроки бежали, держась за стремя коня по просеке, затем сворачивали в бурелом, кувыркаясь и ползая, преодолевали лесные, природные трудности. Потом с криком и уханьем бросались в холодную воду реки. Тонкий ледок весело, трещал под их разогретыми на бегу ступнями. Потом снова бег до ворот крепостца, а там завтрак и снова на занятия. Выстроившись и укрыв тяжелыми щитами грудь, воины с копьями на перевес шли на врага, закрепляя навык боя в строю.
Метали стрелы, учась держать три еще в полете, когда четвертая уже находит свою цель.
Ратмир,  умело, владел любыми видами сабель  и мечом, причем обеими руками одинаково хорошо,  гонял молодежь до седьмого пота.  Он сразу полюбился старым воинам дружины крепостца, за свой характер и выносливость, требовательность, как к другим, так и к себе.
Он часто бывал в кузне и сблизился с кузнецом, мастеровитым старым дружинником, Добрыней, хромым и чудовищно сильным. Добрыня, хромой кузнец, всегда работавший неспешно и молчаливо, показывал Ратмиру, как закаляют мечи и наконечники для стрел и копий. Нравился ему немногословный парень старающийся запомнить все увиденное в кузне.
Однажды Ратмира позвал к себе, воевода Неждан.
-Бодрич Ратмир, пойдем в терем, тебя хочет видеть княгиня. Сказал, дородный, тяжело-дышащий Неждан. Ратмир поправил широкий кожаный пояс с мечем и, заправив за ухо длинный, черный чуб, пошел вслед за Воеводой, в княжью светлицу.
Милослава, сидела на простой лавке, вышивала. Вошел Ратмир, низко поклонился, чуть придерживая ножны кривого меча левой рукой, правой же коснулся половиц.
-Исполать тебе матушка княгиня. Буде здрава. Его черные как ночь глаза, смотрели прямо и немного дерзко.  Сердце внезапно  сжалось у Милославы  в груди, а затем бешено застучало. Воин стоявший перед ней  был красив, какой-то звериной красотой, так смотрится  снежный барс, в зверинце её отца. Он продолжал смотреть, все так же, прямо и дерзко. Видно почувствовав минутное смущение княжны.
Наконец  Милослава взяла себя в руки, и, сердясь на свою слабость, несколько холодно произнесла.

-Буде и ты здрав, славный Ратмир. Ярослав много говорил о тебе,  и теперь я вижу, что он был прав. Все эти дни я просила девок наблюдать за тобой, даже приказала одной из них соблазнить тебя. И вот теперь, когда я сама убедилась в твоей твердости и умении служить, призвала тебя к себе. Разговор у меня к тебе будет прямой.
Ратмир еще раз поклонился, однако глаз не отвел.
- Я хочу, что бы ты воспитал  маленького, Александра как истинного руса. Пусть он будет непохож на своего отца, пусть он станет похожим на тех легендарных варягов-русов, которые пришли к нам с Рюриком Буянским. Пусть он не знает поражений в боях, и пусть его любят женщины. Я хочу, что бы об Александре, складывали легенды и былины. Понял воин?  Если ты, такой как о тебе говорят, ты сможешь этого добиться.
Княжна раскраснелась и говорила красивым, слегка, воркующим голосом. Она отложила вышивание, и теперь сцепив  пальцы рук, вопросительно смотрела на Ратмира.
Ратмир Рахча знал, для чего его позвала княгиня, но не догадывался, о её уме и о том, что все эти дни, пока он находился в крепостце,  за ним следили её глаза.  Он понимал что Милослава проверяла его. Потому что вверяла ему самое дорогое, сына.
Красивая и умная женщина. Подумал Ратмир. Сочетание довольно редкое и к тому же опасное.
Княжна, видя тень сомнения на лице Ратмира. Произнесла взволнованно.
-Ратмир Рахча! Поклянись богородицей и всеми святыми, что не оставишь моего Александра! В ее голосе звучал вызов. Словно камень, брошенный верной рукой в воду и поднимающий тучи брызг. Этот вызов  поднял бурю в груди молодого Ратмира, и он  внезапно охрипшим голосом сказал.
-Я  клянусь тебе княгиня, Милослава, именем пресветлой девы Марии, что буду наставником, и учителем твоего сына Александра, и буду любить его как собственного сына. Ратмир говорил  эти слова, глядя в глаза  Милославе.

 

ГЛАВА 14 Безымянный замок на берегу черного моря. Вблизи от Константинополя.

Осенние волны с грохотом обрушивались на скалы. Их удары, казалось порой, заставляли содрогаться  вековые стены замка. Ветер с воем врывался в часовню и трепал свешивающиеся с балок цепи, некогда удерживавшие огромный,  бронзовый колокол.
Пора осенних штормов конец октября.  Витражи, изображающие античные сцены, жалобно трепетали от порывов  соленого, холодного ветра. В коридорах замка горели бледным светом масляные светильники и под потолками, залов то и дело слышалось хлопанье крыльев огромных нетопырей. Бледные тени скользили вдоль стен коридоров, где в нишах стояли мраморные статуи античных богов и героев.  В лаборатории, что располагается в верхних покоях замка, ярко горели дрова в огромном камине. Дрова вишневого дерева дающие, приятный немного пряный запах.  Огромные стеллажи, наполненные свитками папируса  и книгами, древнейшими фолиантами в кожаных  переплетах и металлических футлярах, украшенных затейливой чеканкой на всех языках мира.
 Среди них стоят разнообразные кубки и вазы, чаши и чары. Они прекрасны,  некоторые сделаны из кости оправленной в золото или другие, драгоценные металлы, иные изготовлены из цельных, огромных изумрудов. Украшенные алмазами и адамантами, и огромными жемчужинами, каждая из этих чаш, имеет свою не редко кровавую историю. Все это страсть, страсть одного человека, точнее существа похожего на людей внешне и говорящего на все языках. Но  природа его настолько чужда и враждебна, на сколько враждебен человеку,  вакуум межзвездного пространства.   
Маленький мальчик по имени Уло, родился в год парада планет, в одном из рыбацких поселков на берегу благословенной реки Тибр.  Фараон  Незнамонотеп, в этот год начал постройку одной из первых на планете пирамид.    Стотысячное войско двинулось вдоль берегов реки, сгоняя всех молодых и сильных мужчин и женщин из рыбацких поселков, и крестьян на грандиозную стройку, бронзового века. Горе разлилось тогда по всему междуречью, волнами великой реки. 
Отец Уло, рыбак Темус, попал в руки  воинского отряда, едва сошел с плота, вернувшись с ночной ловли мелкой рыбешки. Он был немедленно связан и отправлен на каменоломни.
Так для маленького Уло и его молодой матери началась нелегкая жизнь, наполненная слезами и тяжким, унизительным трудом.  Когда ребенок подрос, а затем превратился в симпатичного,  кудрявого, юношу высокого и стройного. Он уже умел выполнять всякую работу, связанную с риском для жизни.  Умело, защищая себя с детства, он приобрел, отличные навыки кулачной борьбы и в тайне мечтал о карьере храмового стражника. И вот, когда он однажды работал на  берегу, вместе с другими  юношами, над постройкой папирусной лодки. Его приметил один из жрецов храма бога Гора, Солюнодис. Он велел привести к себе юношу и предложил ему работать при храме, в действительности Солюнодис был главой тайного братства, проповедовавшего культ черных сил. И хитрецу надобен был верный и преданный раб,   который бы не имел принципов и был способен на все, включая смерть ради господина.
Он приступил к воспитанию Уло и преуспел,  к двадцати пяти годам вчерашний юноша превратился в зрелого ничем не гнушающегося негодяя, способного на все ради  хозяина.  Он одинаково легко шел как на предательство и обман, так и на убийство. Но главное чему учил его Солюнодис, это полнейшее, презрение к деньгам и власти  «Лишь исполнение задуманного достойно усилий в этой жизни». Говаривал он. «Все остальное, деньги богатство, власть, есть лишь пути к воплощению ИДЕИ ».
 – Все в этой жизни подчинены, какой либо идее, люди, боги, господа, слуги. Все они своими жизнями воплощают ИДЕЮ. Они копошатся, словно навозные скарабеи, выбирают одно или несколько направлений в жизни, ищут, теряют, и снова ищут. Ими кто-то правит или они правят кем-то. Какая разница. Мы правим ими всеми.  Только тот, кто способен манипулировать обстоятельствами в масштабах всего мира, достоин вечного существования. Но и он раб идеи. И оттого, какая идея торжествует в данный момент, зависит ход истории мира. Запомни мои слова, маленький, гадкий Уло и тогда ты станешь великим. Говорил своим писклявым голосом Солюнодис.
Уло, маленький несчастный, Уло! Кем ты стал в этой жизни  или в жизнях, прожитых тобой на этой планете.
Ты убежал ночью, предварительно придушив Солюнодиса. Убежал, что бы найти загадочные древние пирамиды, что как гласит древнее пророчество, созданы за миллионы лет до появления человека, и покоятся на глубине двадцати тысяч локтей под землей. 
Подслушанный тобой разговор Солюнодиса с одним из адептов сил мрака стал приговором, для твоего учителя и вот ты решился проникнуть в бездны неведомого. Ты долго скитался в пустыне и, наконец, заклятье, которое ты украл, разверзло  земные недра, и ты рухнул в  пропасть. Великие тайны мироздания открылись тебе и твой мозг, пытливый и беспринципный мозг, первобытного человека, зараженный этими знаниями  умер, - умер, чтобы снова родится мозгом древнейшего, вечного существа, наконец, вырвавшегося на свободу.
Падре  сидящий в глубоком кресле, в коротком внезапно нахлынувшем сне, заново пережил  свой полет в бездну.  Прошли века, тысячелетия, прежде чем маленький Уло, и древний, бессмертный бог имени которого не знает никто из ныне живущих, сумели стать единым целым. Первые сто лет, тело Уло, вообще пролежало без движения в подземном царстве. Существо меняло его, оно изменило метаболизм  клеток, осуществило перестройку  некоторых функций организма. Добавило новые способности, позволившие организму жить практически неограниченное время.
Оно же, влило в мозг Уло огромное количество информации, позволившее ему в последствии, использовать доселе неизвестные природе человека способности и качества мозга. Люди до сих пор, называют это явление магией. Не умея объяснить   с помощью науки. Вот кем стал Уло, он прожил среди людей тысячи их коротких жизней,  оставаясь в тени, он воплощал идеи, экспериментировал с  человечеством  как мог, изучал его, оставаясь в тени.
Теперь существо сидело в  огромном мягком кресле, возле жаркого камина, и в руке его была чаша, наполненная тончайшим изысканейшим, вином.  Падре, магистр ордена меченосцев, пригубил остывшего вина и поморщившись  сделал ленивый жест рукой. Чаша медленно скользнула к нефритовому столику, стоявшему за креслом. Он пристально посмотрел на  едва горящие угли, и губы его что-то тихо шепнули.
Пепел в камине странным образом зашевелился и сложился в подобие карты, были видны подсвеченные потухающими угольками причудливые изгибы рек и возвышенностей. Словно настоящие стояли среди пепельных лесов терема и крепости, вились ленточки дорог. Чудо, - рельефная, настоящая карта, вдруг оживала в огромном камине. Глаза Падре прищурились, он кивнул головой, наклонился чуть вперёд,  пристально вглядываясь в творение своей мысли.
Затем он произнес какую-то формулу и перед ним, возникло золотое блюдце  идеально круглой формы. По  краю его катилось обычное яблоко  все,  увеличивавшее скорость вращения. Наконец мелькание его прекратилось, слившись в один мерцающий обруч, и в глубине блюдца проступило изображение.
Ветви огромных, вековых берез, меж которыми лежит пышный, желтый ковер. По которому, идут, воин и четырехлетний ребенок. Мальчик высок и полноват, но очень подвижен, как раз такой, какими и бывают дети в этом возрасте. Шустрые, везде сующие свой курносый нос,  пробующие все на вкус и запах. В глазах ребенка, водят свои непрестанные хороводики, маленькие, бесенята. У глядящего на него взрослого человека, возникают мысли о том, что не в коем случае ребенка нельзя оставлять без присмотра.   Тут же что-то обязательно случится.
Рядом с мальчиком не торопясь, идет что-то, говоря  высокий, статный воин, на поясе, его ножны с мечем. На лице воина блуждала полуулыбка, он бререт в руки веки и камушки, которые то и дело приносил ему мальчик. Что-то объясняет ему. Малец слушает, кивает головой, тут же подхватывается и уносится по желтому ковру далеко меж деревьев. 
Падре, наклонившись, напряженно  всматривался в воина и ребенка, на   лице его то и дело менялось выражение, то оно становилось серьезным, то набежавшая тень улыбки, искажала его очертания. О чем думал, Мессир? Что за мысли в его голове, сплетались в паутины хитрым узором. Какие чувства  заставляли его снова и снова вглядываться в лицо мальчика?
Наконец Падре откинувшись  на спинку кресла, прикрыл уставшие глаза. Из норы, что за камином тут же выползла большая крыса, она повертелась, принюхиваясь, затем замерла, глядя в глаза магистру. Падре небрежно махнул рукой, как бы, что-то ей разрешая. Крыса вдруг на миг окуталась серым туманом и стала увеличиваться в размерах.
Через мгновенье, перед Падре, стояло невысокое, полноватое существо, укутанное в серый балахон. Оно  низко поклонилось и произнесло скрипучим голосом.
-Зачем звал хозяин? В голосе сквозило почтение, смешанное со страхом.
-Смотри на этого мальчика Суржа. Ты и твои братья пойдут туда, где он находиться и убьют его. Спокойно говорил Падре.
 В словах его  звучал, метал, заставляющий покориться. Голова Суржа, склонялась все ниже и ниже. Наконец он произнес.
-Повиновение и преданность, великому хозяину.
Падре небрежно бросил.
-Иди. И помни об этом всегда.
Суржа, почтительно кланяясь, нырнул за камин. Падре устало, прикрыв глаза, задремал, перед снова вспыхнувшим жарко, камином.
Тем временем в углу, возле одного из стеллажей с книгами, засверкали крохотные искорки. Воздух вдруг стал сгущаться  и их образовавшегося на миг облака вышел Си-Си-Яо.
Он   громко чихнул, потом, оглядевшись, поморщился и засеменил к возникшему так же из воздуха мягкому креслу. Халат его усыпанный причудливыми рисунками, изображающими драконов, слегка шуршал, выдавая  толщину позолоты.
-Присаживайтесь ближе к огню, Почтеннейший Си-Си-Яо. Не открывая глаз, сказал Уло.
- Вы не представляете себе Падре, как становиться трудно, пользоваться нынче заклятьем перемещения. Потоки энергии узлов, то и дело меняют направление и зачерпнуть  из них силы становиться очень трудно. Тектонические условия изменились за последние сто, двести лет. Я ожидаю в ближайшие годы сдвиг одной из плит. Конечно, это вызовет определенные неудобства. Но с другой стороны мы снова на несколько веков, будем обеспечены потоками чистейшей энергии.
-Ваши изыскания в природе вещей, меня всегда остро интересовали, Си-Си. Вы как никто другой тонко чувствуете зависимость происхождения энергетических потоков магии, от активности процессов, связанных с изменениями тектоники планеты.
Проговорил Мессир. При этом в голосе его звучала нота снисхождения к заблуждениям этого ученого мага, пытающегося объяснить природу магической силы.
-Благодарю за комплемент Падре. Ваше признание моих способностей, очень много значит для меня. Но вынужден перейти  к более низким вещам. К нашим баранам так сказать. Си-Си-Яо улыбался, при этом на восточном лице его, не смеющимися оставались лишь глаза. Жестокие глаза, охотящейся кошки, спрятанные за сморщенностью век.
Падре одобрительно кивнул.
Си, отпив из образовавшегося перед ним небольшого кубка, продолжал.
-Барджегин, не хочет идти на Русь. И уговорить его практически невозможно. Он все так же полон ненависти к Половцам.  Я думаю это можно объяснить так:  Монголы и половцы схожи по образу жизни и в других обстоятельствах оба народа просто слились бы в один. Как это произошло с хазарами и печенегами. Мною предпринята, попытка примерить, или хотя бы потушить пожар взаимной ненависти, двух столь похожих народов. Но  Барджегин, сильная личность неподдающаяся гипнотической обработке, он и окружающая его верхушка представляют  собой тандем,  активных  лидеров, зараженных идеями так называемой, благородности и чести, «кодекс Ясы».
-Что ж поделаешь, без этих идей мой друг, ни один полководец ещё не собирал вокруг себя сподвижников, и эти идеи, всегда толкали юных вставать под его знамена. Все взаимосвязано Си. Нужно лишь умело воспользоваться этим, и успешно, манипулировать в наших  с вами целях. Задумчиво проговорил Падре.
-Есть надежда на одного из полководцев Борджегина.  Это вполне амбицыозный и властолюбивый лидер, по имени Джубедей. Он способен организовать в ближайшие годы поход против славян. К тому же я имею на  него некоторые виды, в связи с изменением  правящей верхушки в орде.  Продолжал Си-Си-Яо. - Мне думается, что если мы со временен, поменяем  благородного и честного Чингиза, на  властолюбивого, но менее щепетильного Джубедея, то мы добьемся большего контроля за событиями на востоке.
-Ну что ж друг мой Си-Си. Пробуйте, мне кажется, вы выбрали идеальный вариант. Я поддержу ваши изыскания в восточном вопросе.
Си-Си-Яо слегка наклонил голову в знак признательности.  Он встал и проследовал к тому месту у стеллажей, откуда появился. Падре проводил его задумчивым взглядом, поморщился и вдруг сказал.
-На счет потоков энергии, представьте себе друг мой, что процессы в земной коре и их зависимость с нарушением потоков энергии, не так уж и важны. Попробуйте представить себе схему, при которой вся окружающая  планету энергия  находится в постоянном взаимодействии с вами, как с частью самой себя и стройте свои заклятья по этому принципу. Желаю удачи друг мой.
Си-Си-Яо некоторое время находился в замешательстве, стоял раскрыв рот. Затем, поняв что, выглядит как тупой студиозус, которому только что сообщили столь простое и верное решение, о котором он никогда сам бы не догадался.  Он закрыл рот, и еще раз поклонившись, отправился восвояси.
 
                ГЛАВА 15  Суздаль. 122… год.
Прибывшие в город рыцарь и его свита, расположились на одном из постоялых дворов.  В ночь по прибытии, горбатый колдун, обернувшись огромным нетопырем, слетал в княжий терем и передал одному из бояр послание, в котором рыцарь требовал встречи  и отчета о проделанной работе.
Встреча состоялась на том же постоялом дворе, ночь спустя. Рыцарь ливонского ордена, выдающий себя за странствующего крестоносца, освободителя святых мощей. Оказался разгневан неудачными попытками покушения боярина, на жизнь маленького княжича. Боярин Людота, каялся и валялся в ногах у  Рыцаря, просил простить его неудавшиеся попытки, и дать ему еще один шанс, способный искупить его вину перед орденом.
Рыцарь с презрением взирал на ползающего Людоту. Затем глянул в единственный глаз сопровождающего его монаха и оруженосца Прокопа,  рыцарь, не переставая морщиться, едва кивнул головой. Прокоп, схватил за шиворот Людоту, и всадил  тонкий длинный кинжал  мизерикордию, ему в сердце. Людота  нелепо дрыгнув ногами замер навсегда. Предателей не ценят нигде. Думал рыцарь, а нудачников-предателей вдвойне.
Колдун  и оруженосец начали собирать шпионов по всему,  Владимиро-Суздальскому княжеству. То и дело, на постоялом дворе появлялись различные, преступные рожи. Они о чем-то шептались с Прокопом, и тут же расходились по городкам и весям.
Рыцарь ливонского ордена, собирал, малое тайное войско, состоящее из убийц и воров. Сколачивал бригаду, способную осуществить поход против младенца Александра, находящегося в крепостце Суздальском, что в пятнадцати верстах от Суздаля. В непроходимых лесах и болотах.
В эти дни, в ворота детинца въехал неспешным шагом. На верном, своем, огневом горбунке, Степан с командой. Все изрядно промерзшие, какие-то взъерошенные, голодные. Один Амий сыто и покойно поглядывал на друзей, так как успел в очередной раз ночью смотаться куда-то и чего-то перекусить.  Правильно! - Сытый голодного нерозумиет.
На воротах  очередной сизоносый дьячок, взимавший повратную подать, пристально посмотрев в честные глаза отца, Епифания,   заговорщически с ним перемигнувшись. Громко сказал.
-Проезжайте почтенные так. Велено святых людей пропускать, без подати. Стоявшие рядом с ним дюжие дружинники обменялись понимающими взглядами. Мол,  моряк, моряка……  ворон, ворону глаз….
Итак,  Степан, Амий, Зорянка, святой отец Епифаний и верный, сластолюбец Горбунок оказались в Суздале. Найдя постоялый двор и определившись с жильем, они отправились побродить по городищу.
Городище Суздальское, обнесено высокой каменной стеной, с  расположенными на ней сторожевыми, башнями. В каждой из башенок, виднеться  ратник полностью оружный, солнечный зайчик весело играет на его палаше и  начищенном до блеска шлеме.   
Суздальцы народ охотников и рыбаков, окружающие леса все еще изобилуют зверьем,  а местные племена кривичей, вятичей,  муромы, меря,  существуют в мире объединенные крепкой рукой Ярослава. Широкие улицы детинца,  вымощены свежими струганными бревнами, правда, подогнаны наспех, видны щели, но  лишь бы копыто не проваливалось. В осеннюю распутицу бревна разбухнут от воды, что падает с неба и будет в самый раз.
Высокие терема, купцов и богатых Суздальчан, рубленные  в лапу,  и в угол, побелены мелом, до второго подверха, заборы перед иными, из цельных бревен. Богата Суздальская земля лесом. Народ хоть и в большинстве своем крещенный, но все же вольнолюбивый, не всякий приезжий решается задирать Суздальца. Отменные охотники, бьющие белку  в глаз, и  смелые воины, суздальцы всегда стояли на рубеже древней Руси щитом с востока. Ограждая её пределы от набегов, Черемисов и волжских булгар.
Буртасы и Мордва, все торгуют мехом  в Суздале. Всем хватает места за его дружелюбными стенами. А на постоялом дворе, никто не кичится своим происхождением, из того или иного племени. Все равны в Суздале, и Мокшане и Меря, и Чудьнин, приехавший купить новых наконечников для своих метких стрел. Все они, напившись, дружно поют на разные голоса свои песни, щупают, пышнотелых Суздальчанок.  Из Ярославля, вниз по реке, плывут купцы из стран северных. Свеи и датчане, Чудь заволоцкая, Варяги и Сумь.  Можно здесь встретить и Корела.  Шумит славный город Суздаль, на разные голоса, трясут мошной заезжие купцы,  охотники к зиме  уже готовы, встряхиваю перед купцами заморскими пышной рухлядью. 
Степан, тоже приодел свою команду  в теплую лопать. Взял у чеботаря теплые поршни себе и Епифанию, а Зоре, теплую кичку и сапожки, отороченные мехом и украшенные мелким бисером.  Продал ему, их один старый карел, что  остался на житье в Суздале еще молодым парнем, полюбилась ему суздальская красавица, вот и стал он сапожных дел мастером. О многом узнал Степан. О жизни разных племен, что населяют север  и восток  Руси.
 Пока бродил по Суздалю, эту неделю. Узнал и о княжиче Александре, что отправлен, был отцом  вместе с матерью своей княгиней в крепостец. Для излечения, и оставлен дескать, с дружиной,  на попечении славного воина Ратмира Рахчи.
На постоялом дворе,  Степа беседовал с местным воришкой, пацан попытался срезать у него колиту на ярмарке, да откуда было знать пареньку про волчье чутье Степана. Только протянул руку с остро-заточеной гривной, а Степан его хвать. «Спасибог, что не заорал Берич». Подумал парнишка, быть бы ему биту до смерти. Рассказал парнишка Степану, после того, как тот накормил его кашей в корчме о том, что  в последние дни, много странного, воровского люда стянулось в Суздаль. Все больше нурманского роду. И  прибывают они, нурмане те, в корчму, что у постоялого двора хромого серба Южина.
-А еще появился, странный лекарь, вида страхолюдного, прямо горбун. Сидит в том же постоялом дворе. Коней врачует и людей, плату берет небольшую, народ так и валит. И видали пацаны, как по ночам с крыши того же двора, слетает черт   крылатый,  крылья как у  мыша летуна, а морда - прям антихрист и есть. Испугано говорил парнишка, Степану.  Степа  потрепав мальца, за рыжий чуб, дал ему монетку на калачи и просил понаблюдать за корчмой серба.  Пацан довольный, глазенки блестят, услужливо откланялся доброму беричу и растворился в толпе, махнув рукой на прощание.
Отец Епифаний с Амием по своему обыкновению, поутру то же растворялись, незнамо где. А на закате являлись слегка подшофе, и с трудом ворочая языкам, наперебой делились новостями. По большей части Степан их не понимал, о  княжиче, Александре известий было мало и то все больше слухи. А толком разузнать о попытках покушения на его жизнь,  ни Епифаний, ни Амий ничего не разузнали.
Правда Зорянка, по женской линии, разузнала о диковинной кошке, что сглазила княжича.
Степан понимал, - надо что-то делать, необходимо выяснить, что же замышляет приезжий рыцарь и  как-то этому помешать.
 Погруженный в эти невеселые мысли, Степа как-то утром, отправился  побродить вокруг городища. Хотелось  вдали от людского общества, побыть в волчьей шкуре, пробежаться по осеннему лесу, почитать носом лесные новости. Это как-то успокаивало  и  приводило мысли в порядок. Амий сидел на его плече, как всегда прочно вцепившись в толстейшую заплату из турьей кожи.
Сразу у ворот, за городским рвом, наполненным дождевой  водой и давно нечищеном. Степан и Амий стали свидетелями, а затем и участниками забавного события. Из открытых настежь городских ворот вылетел богато украшенный возок, кони понесли мимо дороги, сшибая и распугивая горожан и сельчан, прибывших в Суздаль по своим делам. Точно обезумевшая, тройка гнедых с пеной на губах, летела как птица в сторону открывшего рот Степана. Возница, выпучив, красные от натуги глаза, что-то истошно орал, понимая, что не может  остановить взбесившихся лошадей. Еще немного и  кони свалят возок с крутого яра, и тогда уж ничто не спасет тех, кто в нем едет.
Все это длилось какие-то доли секунд.  Амий истошно  закричал, заорал просто, и словно сверхзвуковой лайнер ушел в небо, не попрощавшись. Степан не задумываясь, о превратностях жизни, кинулся на встречу тройке,  по дороге лихорадочно вспоминая заговор, которому научил его оборотень Волков.  Слова путались в голове и застревали в глотке. Вместо них из неё вырывался отборный мат, который впрочем, тоже имеет какое-то колдовское значение, если его правильно завернуть в необходимое количество оборотов. Наконец вцепившись в хомут пристяжной, и продолжая,  матерится, Степан повис всем телом  на упряжи тройки. Лошади невольно стали замедлять свой стремительный бег. Степа инстинктивно, приял единственно верное решение, он на секунду закрыл глаза и представил себя волком. На лошадей это произвело неизгладимое впечатление. Они, дружно всхрапнув, остановились. Причем сделали это враз, как по команде, сила инерции была такова, что несчастный полупьяный возница, кувыркаясь, полетел вперед тройки в осеннюю грязь.  Степан  отпустил остановившихся лошадок и пошел вдоль дороги, что бы подобрать слетевшую с головы меховую шапку.  Вскинув на  возок глаза, он увидел мелькнувшее в оконце миловидное, девичье личико. Девица краса, уставилась во все глаза, на статного берича, что так смело, бросился под копыта лошадей.
 Однако через миг, занавеска дернулась, закрыв, девичьи  глаза и из-за шторки возка на Степана глянуло лицо, точнее красная,  испуганная рожа толстой няньки.  Нянька надув щеки, громко фыркнула и строго посмотрела на Степана, при этом видно толкала локтем кого-то в возке. От ворот городища уже бежал народ, громко что-то выкрикивая и махая руками. Степан решил, что излишне внимание к своей персоне ему привлекать вовсе незачем и, повернувшись, зашагал в сторону близлежащего леса. Амий спикировал на свое любимое место на плече Степана и произнес восхищенно.
-Степан! Ну, Степан ты, в самом деле, герой, такие только раньше были. В древности. Как мы их  а?  Нет ты видел как я у них перед мордами, раз и они как вкопанные хоп…! А ты цап-царап, за хомут. Ну, ты, конечно, мне здорово помог!
Ворон еще что-то верещал, когда Степан, устало, повернув к нему голову, посмотрел, улыбаясь в его желтый глаз. Амий нечего, не заметив, продолжал.
-А я тебе кричу, в этот момент прикрой Степа,  я атакую. А ты шасть им под ноги и помог. Помог - чего там! Мы воины всегда друг, друга выручаем. Так и скажу Епифашке. Мол, знай наших, не токмо щи лапой хлебаем.  Степа….! Да за это же надо выпить! Да что там выпить, просто напиться, да и все! Нам  героям.  Распалился ворон, он уже подпрыгивал у Степана на плече, при этом больно стукая крылом Степу по щеке. 
Степан,  стряхивая сплеча героя, спокойно  произнес.
-Вот сейчас до ручейка добежим, там и напьемся вволю, потерпи  дорогой, чай устал от трудов ратных. 
  Амий, не заметив иронии в словах Степана, еще немного проверещал, о том какой он совершил геройский подвиг с помощью Степана. Но тут начался лес и Степан, не теряя времени, перевернулся в волка и побежал по шуршащей  листве, к ручью.   Вдоль ручья Степан добежал до раскисшего тракта, что, петляя  по лесу, вел к городищу. По нему, едва прогребаясь в холодной грязи, тащились несколько подвод, груженых свежей репой и  соломой. Мужики, укутавшиеся в рогожу, сидели на передках, вяло понукая, усталых лошадок. За подводами, не обгоняя, понемногу тащились несколько всадников, укутанных в серые плащи. Лиц небыло видно, всадники, так же понуро наклонившись, пялились в осеннюю распутицу.
Волк-Степан стаял за огромным кустом красной рябины и провожал взглядом  всадников. «Ага, вот и серые, пожаловали». Подумал Степан. «Уж больно от них крысами тянет, не их ли роду-племени эти гости. Надо с ними пообщаться поближе». 
Хозяин постоялого двора встретил Степана ещё в воротах, невысокий, плотный, краснорожий дядька с огромной седеющей бородой, истошно кричал на Степу, требуя убираться восвояси.  Степан вежливо поинтересовался.
-Милейший,  хозяин, что случилось, в чем причина вашего расстройства, нельзя ли нам, как ни будь договориться и уладить возникшее недоразумение. При этом он сделал недвусмысленный  жест пальцами левой руки, как бы шурша монетами.
-Договориться? Договориться с вами? После того, что сделал этот ваш горбатый мерин?!!!
Ещё громче стал кричать озлобленный трактирщик. - Да после него, мне придется строить новые конюшни. Степан, проскользнув мимо орущего хозяина, спешно побежал к  конюшням, точнее к тому, что от них осталось. На россыпи бревен и прочих досках,  гордо возлежал его росинант. Меланхолично пожевывая травинку и временами сплевывая через дырку в передних резцах. Степан, оглядевшись, увидел двух тонконогих полуарабских жеребцов, испуганно жавшихся друг к другу в углу двора, и  копыта ещё одного торчащие из-под бревен. Копыта  эти слегка подергивались.
-УАУ…..! Только и смог сказать Степан.
Горбунок повернул к нему изрядно помятую рожу и сплюнув травинку, спокойно произнес.
-А это ты хозяин. А мы тут вот, поругались с ребятами немножко. При этом он качнул головой в сторону жеребцов. Те в свою очередь попытались залезть на забор. Но копыта не в пример когтям,  или лапам, они как раз и не предназначены для лазанья по заборам. Поэтому жеребцы соскальзывали,  и смешно садились хвостами в грязь.
-Поехали горбунок. Устало сказал Степан.  Нам надо искать другое жилье.
 -А чо, может, останемся  тут такое общество. Только контакт, так сказать наладил. Спросил горбунок.  Степан в ответ только вяло махнул рукой.
Зорянка утишая Степана, кинулась ему на шею. Поцелуй оказался долгим, таким медовым и жарким, что Степан на миг забыл обо всем.
-Собирай вещи, уезжаем.  Сказал он с трудом,  оторвавшись от сладких, мягких губ Зорянки.  Та, весело заверещав, кинулась наверх собираться. Степан вошел в помещение, трактира  и с трудом разбудил спящего в борщовой миске Епифания. Преподобный, ошалело  выпучив глаза, попытался дотянуться до кувшина с брагой, но Степан,  как бы случайно, опрокинул кувшин на пол. В глазах философа образовалась зеленая тоска.
-Собирайся Епифаний в дорогу. Нынче есть у нас дела по  важнее  чарки. Сказал Степан.
-Эх, Степа, когда поймешь умом, что ты один на свете, и одиночества дорога так длинна, тогда нальешь себе вина, и думаешь, о смерти  и пьешь, сию чашу горькую до дна. Красиво сказано. Верно? А где мой верный товарищ и  друг, премудрый Амий.
-Он службу несет в поднебесье. Тьфу.. . Сказал в строчку Степан.
 Закрыв глаза, Степан расплатился с хозяином, и уже было, собрался выезжать, как  в ворота трактира вбежал отрок  и, увидев Степана, стал, указывая на него пальцем кричать.
-Вон, он! Вон, он! Он,  Это он боярыню спас!
Степан было напрягшийся и на всякий случай, ухватившийся рукой за рукоять сабли на поясе, немного расслабился. Вслед за отроком, во двор въехали несколько богато разодетых всадников, с пиками на стременах. Один, видать самый старший, резво соскочил с коня и поклонился Степану в пояс.
-Прошу добра молодца следовать за мной.  Боярин  Ставр Годинович просит  вас явиться ко двору.  Степан, поклонившись в ответ, произнес.
-Охотно верю, но спешу. Передайте поклон боярину и боярыне.
Посыльный, видать десятник не меньше, махнул рукой сопровождавшим его людям, те взяли пики на перевес. Степан, отступив на зад, прикрыл собой Зорянку и Епифания.
Прикидывал с кого начать, если  те атакуют. Отец Епифаний, каким-то образом просочившись мимо Степана,  вкрадчиво произнес, глядя в глаза десятника.
-Сын мой, подумай, хочешь ли на самом деле пролить кровь невинную. Вспомни,  разве для этого тебя создал господь наш. Ты, не покаявшись, не простивши, как велел наш господь, уж  готов  пролить кровь братьев своих.  Неужто, уподобишься тем, кто распял его и кричал, распни. Побойся сын мой, иначе проклят, будет род твой вовеки веков. Речь отца Епишания все набирала обороты, все больше становилось в ней пафоса, и все сильнее разжигала она в душах стражников огнь праведного раскаянья. Глаза Епифания блестели, лихорадочным блеском, и сам он словно бы стал выше всех,   волосы его затрепетали, словно их раздувал крепкий ветер,  казалось сама истина, исходит  из уст его.
В общем, все повторилось как с разбойниками, и эти тоже пали ниц, скатившись с лошадей, и ползли на коленях к благословляющему их Епифанию. С той только разницей, что Степан, наученный предыдущим горьким опытом, в самом начале проповеди, крепко заткнул уши свои пальцами.  И то, от одного только вида проповедовавшего Епифания, у Степана начало развиваться чувство своей глубокой неполноценности. « Да, это оружие стратегического назначения!» Подумал Степан. «Язык хорошо подвешенный, да еще некоторая доля интеллекта при надлежащем, талантливом использовании это пострашнее всяких бомб» Заключил Степа. «Были бы у нас в стране развитого, в последние годы такие самоотверженные фанатики веры в светлое будущее, не пришлось бы дуракам перестройку затевать».
Отец Епифаний, закончил  говорить и жестом, исполненным благородства, и достоинства,  благословил всех присутствующих, затем скромно отошел за спину Степана.
От врат, шел, словно пароход меж лодками, огромный, дородный,  импозантного вида Боярин. По походке можно было угадать, что не всегда он  носил  боярскую шубу, и если представить его в булатных доспехах, то выходило очень даже ничего. Боярин Ставр сам лично прибыл на постоялый двор, чтобы поблагодарить спасшего его дочь от смерти, человека. Любава  словно с ума сошла. Все время глядит в окно светелки, не ест,  не пьет, кровиночка… - все глядит на дорогу, не идет ли по ней спаситель, голубоглазый. А как только мамки, няньки, начинают её увещевать так она в слезы горькие. Изболелось все сердце у Ставра. В былые времена был Ставр богатырем заставным, с печенегами воевал. С тех пор научился  уважать и ценить силу и смекалку богатырскую,  выше богатства и знатности рода.  Поэтому не погнушался  приехать к спасителю дочери сам.
Степан посмотрел в глаза Ставра и все понял. Он поклонился в пояс, знатному беру.
-Прости добрый молодец, да и ты святой инок, что неправильно поняли мой указ сии отроки. Спокойно и с достоинством  произнес Ставр. Вот видишь, пришлось самому мне явиться пред очи твои. Приглашаю тебя сам лично, на пир  в честь спасения дочери моей Любавы.
 Степан ещё раз поклонился, прижимая правую руку к сердцу, и благодарил боярина так.
  -Спасибо и тебе за приглашение Ставр, Годинович. Не откажем мы тебе,  коль приглашаешь сердечно. Только не один я, со мной вот  святой паломник Епифаний и  девица сирота, именем Зоря. А так же конек мой верный и птица вещая, ворон. Амий как раз  спланировал на седло Горбунка.  Тот,  обернувшись, приветственно фыркнул. 

В тереме Ставра  за длинными столами на широких лавках сидели бояре да купцы, знатные воины. Многие из них бывшие разбойники, и удачливые торговые люди. Ставр пригласил друзей своих не по знатности рода, а по заслугам и подвигам.  Рядом с широкобородыми и крупноплечими  боярами, сидели щуплые на вид, с кожей цвета кофе с молоком, южные купцы, глаза иных хитро блестели. Здесь же заметил Степан и  Рыцаря,  что приехал в Суздаль раньше его,  и уже успел набрать приличный отряд пройдох, для убийства Александра.  О чем  Степану доложил выше упомянутый ярмарочный воришка.
Скоморохи и плясуны весело дудели в потешные сопелки, плясали и прыгали, заставляя гостей смеяться вволю, растрясти жирок. Девицы-красавицы, несли на столы всякую снедь, и яства,  лебедей жареных, и перепелов, и карасей жирных. Вина заморские и меды, и браги, а уж наливки,  взвары.  Эх….!   Степана усадили аккурат напротив рыцаря, по правую руку уселась Зоря, пробовали, было погнать, но она вдруг как зыркнет на пробовавших. Отстали сразу. Кто с воительницей станет связываться, чисто мужик в штанах, да и на коне верхом видели, и говорят,  при сабле вострой была. Огого….!  По левую усадили отца Епифания. Тот, не мудрствуя лукаво,  пристроил на край стола ворона Амия и плеснул ему в чашу, зелена вина. Амий грозно оглядел  присутствующих, и залихватски запрокинув чарку клювом,  тут же осушил до дна. Бояре одобрительно загалдели.
Степан аккуратно поглядывал на  сидевшего напротив  него Рыцаря. Рыцарь ел мало, пил и того меньше все больше перешептывался, с невысоким, чернявым купчишкой в дорогом шелковом халате. Ставр подняв чашу, провозгласил здравицу витязю, спасшему  его дочь,  все гости, как по команде обратили внимание на Степана и его спутников.
Степан слегка смутившись от такого количества  любопытных глаз, привстал и держа в левой руке на отлете чарку, поклонился  всему  застолью.
В общем, пир горой как всегда, немного пили, говорили не громко, слегка толкая локтями соседа, потом кто-то свалился с лавки, под стол, кто-то при попытке удержаться и не завалится, опрокинул на себя серебряный поднос с красной икрой. Не много пели. Кто  ногами по тверже, те и плясали, порой, не вставая с лавок. Где-то слышался негромкий, культурно приглушенный, треск чубов. А затем и хруст выбиваемых зубов, украшенный, негромким и почти вежливым матом. «Пиры на Руси надо заметить», - подумал Степан «проходят, в общем-то культурно, особенно в начале». Ставр  в разгар веселья прислал человека. Человек, вставив свои губы в ухо Степану, вежливо проорал, мол, Ставр зовет в малую светлицу потолковать Етет-на-етет.
Степан, вежливо, на отмах, попросил человека, отойти со своим луковым перегаром в з…у .
И сфокусировал  зрение на дальнем конце стола, где восседал почти трезвый Ставр. Годинович, тоже, вытянув вперед руку, пытался попасть в направление Степы взглядом, и для этого даже прикрыл левый глаз. Наконец их взгляды столкнулись на одной прямой, как в геометрии случается рано или поздно. Через две точки можно, с трудом, иногда, провести прямую и так далее. Они дружно качнули друг другу головами и попытались встать из-за  стола.  Подбежавшие внезапно отроки, услужливо и настойчиво подхватили под белы рученьки и понесли,  и повели, и усадили, за небольшим, но столь же изобильным столом, в малой светлице. Кушать уже не хотелось, как водится, тянуло поговорить по душам, и как тянуло.   Излить так, сказать, наболевшее.  Животы полны,  жажда  и глад телесный, удовлетворены. Осталась только умаслить елеем словесным, душу, изголодавшуюся по беседе задушевной.
И все же, еще раз наливают отроки в чаши вина заморские, сладкие. И пенится и плещется в кубках меды и брага. Эээээххххх……!!!
И вот уж поют,  обнявшись на  разные голоса и  мотивы, но это не важно, важно, что поют вдохновенно,  проникновенно загибая пальцы, перед  носами друг друга. Пусть не сладилась  общая песня, не слилась в  мелодические ручьи в реку, неважно. Все равно похлопывают друг, друга, одобрительно по плечам,  кивают буйными головами.
Вспоминает, глядя на Степана свою боевую юность, проведенную на богатырской заставе Ставр.  Утирает невольную слезу. Напомнил ему Степан былые времена, когда вот так же с мечем наголо, против неправды, и ветер в лицо, и дорога промеж копыт жеребца. Эх, были в наше время богатыри. По два года не мылись,  не слезая с коня, нужду оправляли. Все некогда было, все рубили ворогов, земли русской, супостатов.
-Степа, а нынче, куда дорога тебя ведет? Может, останешься, я за тебя свою кровиночку не пожалею, есть, понимаешь ли в тебе что-то от былых, от Рюриковых, воинов. Нынче таковских мало, все предатели Степа, норовят западным купчишкам продаться,  не стало русского духа - вольного, весь  в Запорожье бежит, да за Дунай да на Днепр, там еще знают, что такое вольница.  Степан пьяно кивал, проникновенно скрежетал зубами, сжимал кулаки. 
-Верно, говоришь батька Ставр. Мне бы в крепостец попасть, к Сане поближе, уж  я бы им. И звонко стуча себя в грудь.
Степан применил несколько витиеватых,  трехэтажных  оборотов речи, услышав которые Ставр уважительно покачал головой. Вот оно, вот это побогатырски, от  души так сказать.
-А зачем тебе сокол в крепостец?    Грозно насупив брови, сказал Ставр. 
Степан, поняв что, сболтнул лишнего,   решил приврать.
-Да вот, хочу служить будущему князю Александру.  Ему великие свершения,  подвиги  суждены, жизнь короткая, но яркая, словно вспышка огня, а кто с ним пойдет, те на века героями станут, и споют о них песни и сложат былины.  Вот зачем мне к нему надо.
-А….!  Задумчиво протянул Ставр. А откуда знаешь про это ты Степан?
-А мне предсказывал один волхв из старых, Стрибоговых поклонников. Мол, иди в Суздаль и служи Александру. Там и слава и почет тебя ждет, и подраться   вволю дадут, и погулять с ветерком. А что еще мне казаку надо?
-Да, за подраться, это надо выпить, и за  удаль молодецкую, что таких как ты, на подвиги толкает. Ищете, понимаешь ли, на.  Гм…,  приключения, хотя может так и надо. Будет потом что  на пиру вспомнить. А что же ты сразу не поехал в крепостец, там богатыри Александра воспитывают, готовят к жизни ратной, к подвигам так сказать во славу и так далее.  Ставр  сжимал в огромной деснице полупустой кубок из золота. Тот жалобно похрустывал.  Степан виновато, пожимал плечами.
-Да вот подзагулял малость, сам знаешь Ставр, колита у молодца полна, быть ему пьяну. А коль закончилась деньга, собирай лопать и в путь дорогу.
-Да, что верно, то верно. А может, все же останешься? Любава моя, по тебе сохнет. Да и мне ты посердцу пришелся, оставайся, может, поживешь, поумнеешь,  сила дурная из тебя выйдет, хозяйствовать станешь, со временем поправишься, обрюхнешь, обленишся, станешь задыхаться при ходьбе, опять же внуки и…. Тихо и задумчиво произнес Ставр, и на долго задумался. Затем продолжил.  Будешь, есть на золоте, спать на перинах, вина пить заморские станешь. Потом дети, внуки, правнуки, и в ящик, гм…. Жена, зараза, опять же пилить станет, растолстеет, красоту утратит.  Голос его становился все тише и тише. А сейчас ну какая у тебя жизнь!  Мотаешься по белу свету аки птах, воду чистую из ручьев пьешь, ешь мясо у костра, бьешься с ворогами себя не щадя и друзей теряешь, опять же ни тебе жены ни живота.  И волен ты над собой, аки сокол в небе, кого хочу того и обгажу с верху-то. Нет!!! Твердо сказал Ставр. Иди, вот завтра помоемся в бане, перед дальней дорогой и в путь, в крепостец. Я тебе грамотку отпишу, к воеводе,  что в крепостце  главный, будешь служить верой и правдой, скоро сам воеводой станешь.
Степан  весело закивал и  махнул рукой мальцу, что наполнял чарки. Ставр уже снова ударился в воспоминания былых дней, в преданья старины глубокой.
В общем дальше, просто пили, вспоминали и пели. Языки постепенно стали заплетаться и головы все чаще падали на грудь, приминая бороды, усыпанные крошками. Наконец из дверей верхней светлицы, раздался богатырский храп, двух могучих уставших богатырей. 
 
Что есть утро для русского воина? Это победа над собой, это неимоверное усилие! Оторвать буйну голову от лавки, на которой она неизвестно как вчера оказалась, встать на твердые еще вчера ноги, и заставить себя отхлебнуть поднесенного тебе услужливой рукой капустного рассолу. Потом,  велеть, тащить, сюда немедля, огромное ведро холодной ключевой воды, и лить на себя, его с ревом,  и матом, поминая черта, и его мать и  вообще всех святых в печенку.
А они уже просят в баню, баня жаркая, камни так и трещат все красные крепенькие только воду на них плесни. Да какую!  Квасу на них! - чистейшего, а  пар настолько легкий, что кажется, ложись на него и вот, пожалуйста, вы полетели. А банщики вас уж подхватывают под белы рученьки и тут же в лохань, там и спину трут и поливают на вас ключевую воду.
И вы не замечаете момента, когда противное похмелье, ушло из вашего тела,  не попрощавшись восвояси. В чистейшем льняном белье, Степан весь распаренный сидел в предбаннике, наполненном запахом березового веника и сухой малины, и пил квас, холодный до ломоты зубов, из большего, березового ковша.
Вошел Ставр Годинович, весь такой посвежевший, помытый, борода его расчесана надвое. Огромная соболья шуба небрежно наброшена на валуны плеч, на огромных, словно лопаты руках,  золотые перстни с самоцветами.
-Исполать добру молодцу, хорошо  ли спалось,  хорошоль, помыли.
Степан,  вскочив с лавки,  низко и благодарно поклонился.
-Спасибо, тебе батюшка Ставр, за приют за ласку. И от меня, и от моих товарищей.
Ставр велел выдать им шапку серебра. «На подъём». Зорянка и Епифаний получили по доброй лошадке, хот и не боевитого вида, зато выносливые и круглобокие. Сам горбунок одобрительно фыркнул и игриво скакнул, показывая стать.
Выезжали под вечер, изрядно попрощавшись со Ставром, так изрядно, что Степана даже пошатывало в седле, а  ворон  Амий предпочел сидеть на плече дремлющего Епифания.
Зорянка вся в обновках, весело щебетала что-то Степану о красоте терема,  о том, как хорошее было бы остаться в Суздале и заняться траволечением и приворожением, а так же повивальным делом. Степан, блаженно улыбаясь, слушал этот лепет и расслаблялся. Становилось все прохладнее и прохладнее, лес вдоль дороги становился все гуще, и  вода в лужицах начинала покрываться тонкими иголочками льда.
-Степа, может, остановимся на ночлег засветло. Ворковала   Зорянка. Я бы ужин разогрела, как ты любишь. При этом её бедро как бы невзначай коснулось ноги Степана. Кобылка её в этот момент игриво куснула в шею горбунка. Горбунок, как бы возмущенно ржанул и повернув голову к Степану, сказал,  кося одним глазом на кобылку Зоринки.
-И то верно,  Степан, чего нам торопиться на ночь-то, глядя, погода вроде стоит не очень холодная, а завтра поутряне, как саданем, и на месте. Где наша не пропивала. Гм… или не пропадала.
Степан скомандовал привал. Отъехали на всякий случай подальше от дороги и разбили лагерь.

          ГЛАВА 16  Схватка в лесу. 122… год.

Степан внезапно проснулся ночью. Сердце вдруг сжалось в предчувствии чего-то нехорошего, просто опасного. Он  аккуратно, чтобы не разбудить, вытащил руку из-под головы, спящей Зоринки,  и выбрался из шалаша. Вещий, и мудрый птах Амий, оставленный первым на посту у костра, мирно дрых, подергивая во сне  лапами. Горбунок открыл глаз и негромко фыркнул, показывая, что он де, бдит неусыпно, не надеясь на всяких пернатых.
Степан благодарно кивнул горбунку  и, приложив палец к губам, махнул рукой. Мол, пусть спят. Сам показал пальцем на кусты, кивнул. Мол, оставайся за старшего я пойду, пробегусь. Горбунок важно кивнул. За кустами Степан перекинулся в волчью шкуру, взял  саблю в пасть, и не торопясь, затрусил в сторону лесной дороги. Так подсказывало ему чутье.
Отряд Серых он заметил издалека, их было ровно восемь, включая командира, того самого Прокопа.  Он ехал чуть впереди, укутавшись в широкий черный плащ.
Степан забежал с подветренной стороны и  принюхался. Он с уверенностью теперь мог сказать, что ели серые, когда последний раз  Прокоп мылся и чем вооружен.  Вот как иной раз хорошо, иметь волчий нос.  «Так,  сейчас мы вас на боеготовность проверять будем».   Подумал Степан. Он забежал с боку, и как только дорога нырнула в не большой овраг, грозно завыл, пугая лошадей серых тварей. Он рассчитал правильно. Лошади, услышав волчий вой, шарахнулись, и понесли прямо, не разбирая дороги. При этом два всадника вылетели из седел,  словно пробка из бутылки. Нога одного из них запуталась в стремени, и он некоторое время  бился головой о встречные камни и выворотки. Второй оказался проворнее,  и вовремя вскочив, кинулся ловить взбесившуюся лошадь.
Степан этого уже не видел.  Он словно стрела мчался, обгоняя всадников. Те же  наоборот пытались сдержать  и успокоить лошадей. Степан, забежав вперед, сел невдалеке от дороги и опять завыл, долго и протяжно, сзывая лесных братьев на пир. Лошади опять шарахнулись, на этот раз наоборот,  стали сбиваться в кучу. Всадники ощетинились луками и саблями. Прокоп, что-то грозно прикрикнул, а один из серых воинов невысокий и толстоватый спрыгнув с коня, принялся бегать вокруг лошадей и, размахивая руками, что-то причитать. Кони немного успокоились, и всадники продолжили ехать, держа луки наизготовку.
Среди деревьев замелькали  огоньки волчьих глаз, серые братья, откликнувшиеся на зов вожака, пришли, поучаствовать в представлении.  Они, подвывая, кружили, словно танцуя зловещий танец смерти, вокруг лошадей, серых всадников. Те быстро пускали стрелу за стрелой, но крысы есть крысы, даже если их волшебным образом изменили. Все равно они остались такими же пугливыми тварями. Да и куда им против волков. Прокоп крутился на своей лошади, и  кричал на воинов крыс, побуждая их, смело напасть и прогнать волков, но те, только пугливо отстреливались  из  луков  по теням, мелькавшим среди деревьев.
Степан подождал, когда паника коней достигнет крайней точки, за которой остается лишь слепая скачка. Скомандовал волкам атаку.  Вожак стаи прыгнул на круп одной из лошадей, и вцепился в шею одного из воинов крыс.  Тут же стая кинулась, сшибая всадников и вцепляясь в гривы лошадей. В поднявшейся суматохе и неразберихе,  Степан прыгнул на Прокопа. Мощным толчком, сшиб одноглазого на землю.
Прокоп, умело, вывернувшись, оставил в зубах Степана  плащ и вскочил. Но  видно удар Степановых лап все же не пропал даром. Прокоп некоторое время еще прижимал руку к груди, пытался восстановить дыхание. Степа, вернувшись в кусты, принял свой человеческий облик, подобрал саблю и снова зашел  со спины оттдшивавшемуся Прокопу.
Одноглазый, слуга рыцаря отбивался, прямым, мерцающим в темноте мечем. Три серых брата уже валялись в осенней грязи с разрубленными головами.
 Степан прыгнул из темноты, быстрый как смерч и опасный словно волк. Его темная сабля не сверкала, впитывая в себя лунный свет. По этому её практически небыло видно в темноте ночи. Он стал  умело теснить Прокопа,  к краю лужайки нанося рубящие удары. Прокоп, с трудом уворачивался, отбивая плохо видимую в темноте сталь сабли Степана.
Степан, продолжая наращивать темп схватки,  спросил.
-Куда едем почтеннейший Прокоп?
-Кто ты? Прохрипел одноглазый. Чувствовалось, что он смущен. Он впервые столкнулся с противником, имеющим такую реакцию. Да еще эта практически невидимая в темноте сабля, такая гибкая. Прокоп начинал выдыхаться.
-Вопросы милейший здесь задаю я. Спокойно сказал Степан, сопровождая каждое слово молниеносным выпадом.
 Прокоп вдруг понял, что противник щадит его, и ему стало страшно. Профессиональный убийца, он всегда диктовал условия противнику. Тут же его вели как бычка на веревочке. Он предпринял попытку атаковать и перехватить инициативу в свои руки.  Степан немного отступил, заманивая одноглазого, и выбил у него меч. Прокоп, кувыркнувшись, подхватил выбитый меч. И  услышал у себя за спиной смешок, вслед за которым, что-то больно ткнуло его в то место где спина, к сожалению, теряет свое гордое имя.
Прокопа впервые в жизни захлестнула волна бессильной ненависти. Всеослепляющий гнев затмил его  единственный глаз. И  хладнокровный убийца Прокоп, начал совершать ошибку, за ошибкой. Спотыкаясь о  ветки, он начал махать мечем без всякой надежды попасть в неуловимого Степана.
-Может, все же поговорим. Небрежно сказал Степан, в очередной раз, выбивая меч из руки Прокопа.
Одноглазый,  наклонившись, выхватил из-за голенища тонкий кинжал, и с криком метнул пытаясь попасть в горло Степана. Степа, в какой-то момент увидевший блеск летящего кинжала, отклонился и перехватил летящую в него смерть. Лезвие обоюдоострого кинжала прорезало ему кисть руки.
-Ну, это ты зря, почтеннейший Прокоп. Предательский бросок, исподтишка так сказать. А я тут  пытаюсь поговорить мирно. А ты в меня ножом. Не пойдет. Эти слова сопровождал быстрый выпад саблей. Лезвие,  проникнув на два пальца, в печень Прокопа немного там задержалось и  благодаря хитрой застежке на конце вытащило, выходя, кусочек печени наружу. Прокоп, оставив попытки поднять меч, схватился за бок, пытаясь остановить фонтан крови. Ноги его подкосились, и он медленно осел, прижимаясь спиной к стволу огромного ясеня.  Лицо его побледнело, и  губы затряслись. Не хотел, таки умирать, Прокоп.
Степан, поняв это, продолжал.
-А  вот теперь, пришла пора поговорить по душам. Почтеннейший. Пока мои серые братья доедают твоих слуг, ты, так сказать, облегчишь душу чистосердечным раскаяньем, и признанием. Которое, смягчит твою участь.
Прокоп застонал. Степан деловито, потер ладони.
-Ну, говори, кто и как будет осуществлять операцию по убийству младенца?
Прокоп удивленно, вскинул глаз. На губах его выступила пена, смесь крови и желчи.
-Откуда тебе это известно? Прошептал  Он.
-Я серы волк,  милейший, и мне известно все, и то, что если ты зараза сейчас начнешь вилять хвостом,  я немедля скормлю тебя своим братьям. При  этом попрошу их начать с кишков. Понял, одноглазый! Тут на ветку над Прокопом упало огромное тело ворона.
-Степашка, ты опять без меня лакомиться собрался. Прокаркал хрипло Амий. А мне вечно одни глазки потом клевать. Ветка не выдержала его веса и обломилась. Амий свалился прямо на грудь Прокопу. Тот вскрикнул и попытался закрыться руками.
-Амий, не пугай клиента, еще успеешь ему глаз выклевать. Спокойно сказал Степан. 
Прокоп отнял руку от единственного глаза, и  устало стал говорить.
-На днях в крепостце устроят охоту для княгини, она и ребенок выедут за ворота, с ними будут только слуги и немного всадников. За Аленкиной, рощей. - Он перевел дыхание, голос становился все тише и тише. -  Отряд  собранный моим господином, нападет внезапно. Перебьют стражу стрелами из арбалетов и захватят младенца. Прокоп закашлялся. - Дайте попить?  Младенца велено отвезти в замок в близи Константинополя. Обещали такие деньги, большие  деньги. Голос  его  превратился в едва слышный шепот.  Степан наклонился и спросил.
-Как узнали про охоту, кто предатель? И когда точно нападут?
-Нападут, через три дня считая от этого, сейчас еще готовятся. А  наводчик мон…хох. Прокоп захрипел и вытянувшись замер на веки.
-Да придется попотеть, дорогой мой друг Амий.  Сказал Степан. - Утром дуй в небо, смотри  близь лежащее жилье. Надо бы узнать, где та роща. А мы с остальными заспешим в крепостец, попробуем успеть, предупредить.
Ворон смущенно переминался, с ноги на ногу.
-Степа, ну  ты это, ты не волнуйся, там, в общем ну эта. Мямлил ворон. Любава приперлась, нашла же как-то, сам не понимаю. Они там с Зорей общаются.  Ты бы здесь бурю переждал малость. А?
Степан, приподнял отвисшую челюсть, правой еще кровящей рукой, и стоял, хлопая глазами. Весь его облик говорил. «Как быть, что делать?». Наконец опомнившись, сказал.
-Гм…!
-Вот именно, а я смотрю, едет кто-то на коне. Причитал Амий. Я ж на посту, сам знаешь, недремлющее око, так сказать. А тут на тебе, едет и точка. Ну, я конечно тревогу по всем правилам, становись, там ровняясь. А она так ласково. «Где, мол, Степа, мне поговорить с ним надо». А Зорянка наша как выскочит из шалашика, мы, конечно, все сразу поняли и побежали тебе помогать, даже отец Епифаний, вон он там под кустом прячется.
 Из куста поднялся весь взъерошенный Епифаний. Он поправил сбившуюся ермолку и  вдруг произнес.
-Степа, правильно говорит наш вещий птах, тебе пока лучше в лагерь не ходить. Я было решил вмешаться,  умиротворить, так сказать. Но, увы, моего таланта миротворца не хватило, не хотят  сии бестии внять голосу разума. Пришлось мне резво ретироваться. Дабы не попасть под горячую руку. И вот я здесь. Закончил Епифаний, опуская руки в жесте полнейшего смирения.
-Гм.…  Сказал Степан и побрел в сторону лагеря, не оглядываясь на побоище, учиненное лесными братьями. Плечи его понуро опустились,  в голове стоял  полнейший сумбур. Еще в груди шевелилось мерзейшее чувство страха. Он шел, пытаясь вспомнить, не натворил ли чего по-пьяни в гостях  у Ставра.
Лагерь вопреки уверениям Амия и Епифания встретил его неестественной тишиной.
Зоря готовила утренний завтрак,  о чем-то мило переговариваясь  Любавой.  Та в свою очередь отвечала спокойным ровным голосом, сквозь зубки. Степан решил сделать вид, что ничего не происходит.
Сделав морду клином, Степан подошел к котелку с водой, что бы смыть кровь с руки.
Обе девушки сразу кинулись помочь, участливо заглядывая в глаза, при этом у одной глаза были черные словно ночь, а у другой зеленые как трава. Смотрели заискивающе любя, лаская, переворачивая все в душе на изнанку.  Степан зажмурился, и потряс головой, очищая мысли. Но, все же взяв себя в руки, промолчал. Взяв из рук одной какой-то листочек, приложил к  ране, а у другой ленточку льняной ткани, сам забинтовал ранку.
-Давайте завтракать. Сегодня в путь, нам надо спешить.  Грозно хмуря брови, сказал Степан.
Девушки кормили его на перебой, толкая вкусные кусочки разогретого мяса и кореньев.
При этом, как бы случайно толкая друг друга, локтями. От этих случайных на вид касаний, в воздухе возникали искры бесконтрольного электричества, смахивающие на небольшие молнии.   «Вот это да!». Удивлялся Степан.  Он еще раз на всякий случай оглядел место стоянки, и невольно поежился. В лучах восходящего солнца были видны поломанные деревья. Казалось, что в полянку угодила огромная молния. У огромного кедра валялся разорванный пополам заяц. Куст орешника, вырванный с корнем, был заброшен на вершину сломанной пополам сосны. Степан закрыл глаза, пытаясь представить себе силы способные учинить такое. Вот тут ему впервые стало страшно….
 Под Любавой, оказался красивый, вороной жеребец, который теперь гордо пританцовывал перед кобылкой Зоринки. Горбунок посматривал на все эти телодвижения с выдержкой истинного Канивца.  Однако бровь его все больше поднималась в удивлении, когда он, обращал взгляд на кобылку Зоринки, та мило скалила зубы Любавиному жеребцу, хлопая длинными ресницами. Наконец Горбунок грозно вздохнул, обращая на себя внимание.
Вороной презрительно скривил зубы, а кобылка, отвернулась, делая вид, что занята разглядыванием какого-то листика. Горбунок  мило оскалил передние резцы и намекающее покачал головой жеребцу. Тот зябко передернулся.
 Они выехали сразу, как только собрали нехитрый скарб. Причем вороной попытался задать темп.  Горбунок только улыбался  и кивал в ответ головой. Мол, на следующей стоянке поговорим.
Девушки, заключившие временное перемирие ехали молча, иногда грустно вздыхали. От этих  грустных вздохов осыпалась листва с ближайших деревьев, и веяло, осенней тоской.
Степан поторапливал команду, ехал чернее тучи, горбунок, понимая настроение своего хозяина, шёл ходкой иноходью, иногда подозрительно косясь на  вороного.
Епифаний зябко кутался, вспоминая прошедшую ночью бурю и украдкой крестясь, поглядывал на девушек.
В общем, невесело было всем, особенно Степану.  Не то чтобы ему, не нравилось внимание этих молодых женщин. Скорей наоборот,  но уж очень вся эта ситуация напоминала игры с чекой гранаты.  Выдерни, вставь, выдерни и вставь, если успеешь, при этом граната зажата между ног.  Эти невеселые мысли прервал Амий, он как всегда со всего размаха, радостно ударил острейшими когтями в плечо Степану  и пронзительно прокаркал в ухо.
-Степа я их видел, едут небольшими группами с трех сторон, а в двух днях пути отсюда, имею в виду коней. Не обижайся Горбатый это не про тебя. Кто-то разбил лагерь. Жарят тура целиком на вертеле. Я у них побывал. Там оружие странное. Лук не лук, стрелы короткие, железные, на какой-то штуке присобаченные. Сами все ветками обвешались что пугала. Короче засада там. А в крепостец с этой стороны дороги нету, река поднялась, вода ледяная лошадям не пройти.
 -Рыцаря там не видел?
-Не, он прет по другой дороге, с ним человек сорок, все при запасных конях, скачут день и ночь. Амий покачнулся и, расправив крылья, что бы удержать равновесие  больно стукнул Степана  по уху.
Терпение Степана внезапно лопнуло он, стряхнув ворона с плеча вдруг громко сматерился. Горбунок вежливо намекнул, что, мол, с нами дамы, благородных кровей, они де целомудренны,  и  им такие пассажи неблагозвучные опасно слушать. Епифаний покачал головой осуждающе. Степан кипел, словно котел на костре.
-А зачем эти целомудренные и прочие, черноглазые с нами поехали, мы не на прогулку идем, может статься, живу не быть. А….. ? Степан пришпорил в сердцах горбунка и тот наддал ходу, оставив всех далеко позади. А Степан все кипел и кипел. Воздух за ним свистел рассекаемый верным горбунком. Ему каким-то образом тоже передалось настроение Степана. Деревья постепенно слились в одно, серое пятно, мельтешившее по бокам.
 Под вечер, когда осеннее солнце упало за сопки, а  из внезапно налетевших туч, посыпался мелкий, холодный дождь. Степан спешился у  ручья и, собрав сушняка, разжег костер. Он не торопясь наломал с елей лапника, и  сделал большой шалаш. Вход в него завесил своим плащом и, натаскав   камней, положил их в костер, что бы нагрелись.
Когда камни достаточно накалились,  Степан скидал их под лапник в шатре и  пригревшись задремал.
Отряд, состоящий из порядком  измученных, дневной скачкой, Зоринки, Любавы и Епифания, подъехал к лагерю в темное, ориентируясь на отсветы огня в  костре Степана. Мокрые до нитки  и продрогшие, до мозга костей   девчата, и монах наскоро перекусив, полезли в теплый шалаш. Степан, обозлившись на весь белый свет,  что-то неразборчиво проворчал во сне. И перевернувшись набок,  захрапел.
Ночью, он раскинулся лежа на спине, и не чувствовал как  два девичьих тела прижались к нему с двух сторон и положив головки на раскинутые руки Степана засопели спокойно.
Во сне он обнял обеих,  и стало вдвойне уютнее и теплее.
 Его разбудило пение Зорянки, весело чирикая с розовощекой Любавой, напару готовили завтрак для Степана и Епифания.
«Вот и пойми их этих женщин, вчера природный катаклизм устроили, а  сегодня мило улыбаются друг другу». Подумал растерянно Степан. Епифаний стоя на коленях в отдалении и молился, клал поклоны. «То же что ли помолиться, о спасении души». Подумал,  глядя на девушек, Степан. «Нет, не буду. Все равно ни одной молитвы не знаю». Завтрак прошел в дружественной атмосфере. Все стороны, заключившие сепаратный мир были сверхтактичны друг к другу. Приветливость и участие, так и сквозили в их отношениях  друг к другу. Зубы уже не так громко скрипели, во время радостных улыбок, относимых в адрес противницы.
Поему-то это еще больше насторожило Степана.  Но он запретил себе об этом думать,  взял себя в руки и понял что на этот раз, это не так противно.
 

                ГЛАВА 17 Любава.

Еще мальчишкой, отец Епифаний грезил о звездах, о далеких, недоступных, кристалликах света, что висят впаянные намертво, в небесный свод, господом. Мнилось маленькому мальчику, словно летит он аки птица, среди звезд и, улыбаясь, касается их ласковой рукой. Грезы и мечтания эти, навевали и разговоры с  церковным священником, книжником и писарем отцом Никофанием.  Никофаний служил в лавре писарем, приходским. И как все писари отличался скрытым вольнодумством, и любил приложиться к  бутыли с кагором. Однако, он обладал чувством врожденной осторожности, и только с малолетним Епифанием, иногда делился он своими, еретическими по своей природе,  мыслями.
Епифаний рос послушным, исполнительным отроком и излишняя его мечтательность, почти не доставляла  беспокойства его родителям, мать его древлянка из Искоростеня,  была весьма набожной и терпеливой. Отец свою сознательную жизнь лепил глиняные горшки, для прихода. Они воспитали, Епифания богобоязненным и трудолюбивым, и  с тех пор, когда его отдали служкой в приход, Епифаний ревностно и  усидчиво выполнял все порученные ему работы.   
  Отец  Никофаний взялся обучить мальчика колиграфии, То есть умению в точности копировать черты и резы, а так же славяно-греческие буквицы. Хитрые узоры, несущие в себе скрытый смысл, волновали воображение мальчика настолько, что он был готов самозабвенно  переписывать их день и ночь. А когда отец Никофаний объяснил ему значение некоторых черт и буквиц, у Епифания открылась лихорадка. Настолько сильным было потрясение от первых прочитанных слов.  С тех пор, небыло большего наслаждения для  Епифания, чем чтение и переписывание церковных книг, и старинных манускриптов.
В приходе не знали, что  Епифаний освоил чтение,  и порой давали ему тайные  княжеские послания, для переписи и хранения. Мальчик, наученный горьким опытом, отца Никофания хранил молчание об этом,  своем умении. Эта  черта, умение скрывать свои чувства и мысли, не раз спасала его от гнева архимандрита, и других высших чинов лавры.
В юности у него открылся дар, словесного убеждения, он инстинктивно при произношении проповеди ставил, нужные ударения и паузы. Возвышал или наоборот приглушал звучание голоса.  От этого, даже простые его проповеди ввергали в  благоговейный трепет слушавших его людей.  Гипнотическое влияние на аудиторию, было на столько велико, что вызывало зависть монахов и иноков прихода. Иногда Епифаний подвергался гонениям из-за своего дара. Он был по природе своей чужд интриге, и несколько честолюбив. Поэтому только, не продвинулся по церковной лестнице, достаточно высоко. Ему казалось несправедливым использовать свой дар в корыстных целях, продвижения в церковной власти.
Епифаний чувствовал этот дар, как бремя  и старался применить его во благо людям. Слово божье, как нельзя лучше, подходило для этих целей, люди которым всегда во все времена не хватает справедливости  и жалости, тянулись к Епифанию. И он, щедро раздавал успокоение, наставлял на путь истинный. И быть бы ему святым, если бы не один случай,  точнее встреча, в результате которой что-то  изменилось в мировоззрении Епифания. 
В Новгороде  ему встретился, старый волхв родянин,  прожженный  южным солнцем и овеянный всеми ветрами мира, путешественник.  Проведший свою жизнь в непрестанном искании  истины, проповедник многих богов, взявший от всех религий самые лучшие и передовые черты и, наконец, пришедший к  простой и доступной всем истине.
«Человек, вот венец творения,  сам творец вселенной окружающей его. А все религии лишь пути пройденные кем-то до него. Вселенная рождается всякий раз, когда раскрывается сознание человека, возникает целый мир, мир который видит только он. И которым лишь он может управлять. Лишь ему дается право решать, как быть в тех или иных обстоятельствах, потому, так как он, их ни кто не чувствует. У человека есть самое большое право, право выбора своей вселенной».
Беседа с этим человеком перевернула сознание Епифания с ног на голову. Заставила его взглянуть на окружающий мир глазами свободного от догм человека. И ужаснулся Епифаний, и  испугался он власти, которую имеет религия, над человеком, играя на  предрассудках и слабостях, его. Проповедники управляют массами людей, словно стадом управляет пастух.  В душе Епифания случилось смятение чувств, рушился форпост веры в некое существо способное  изменить мир, извне, сделать его лучшим.  Впервые он задался вопросами, а что на самом деле лучше?  Душевный покой внутри человека, или благость и богатство во вне её. Почему человек отдает свою душу на откуп, какому либо богу, или высшей силе, почему, он сам не пытается идти своим путем. Путем своего  счастья, такого, каким он его видит. Для себя и окружающих. В человеке есть капля крови творца, она призывает его творить, созидать,  писать картины, слагать песни и музыку. Наконец учить и холить, детей своих и друг друга. Радоваться труду и любви, даря и принимая дары. Но при этом надеясь только на себя, на свою совесть.
Епифаний потерял слепую веру, но он обрел большее, он обрел веру в человека. Уснув монахом, по духу он проснулся человеком по смыслу бытия. Капля крови бога, создателя вселенной, которого может быть и нет вовсе, в таком понимании как наше, обрела в его душе свободу творца.
Он больше не мог молчать, истина так и просилась выйти из  души его. Сомнения  в правильности путей церкви терзали её. Он запил. Запил как все ничтоже сумняшися, несостоявшиеся пророки и  мужчины. Пытаясь уйти от терзавших его сомнений, в мир грез навеянных  винными парами, он не смог бороться в яви со злом, насилием.
И вот теперь, когда он ехал за Степаном, осенним  утром по осеннему лесу, он вспоминал свою жизнь, расставляя  акценты на своих поступках и делах. Епифаний,  мудрый в душе человек, сильный разумом, но увы, слабый духом, что толкнуло его в этот  поход. Что привязало его к этой странной кампании. Бродяга молодой и недалекий, но чистый душей Степан.  Девица, явно ведьма и колдунья, влюбленная до беспамятства в этого искателя приключений, говорящий ворон, - загадка природы, диковинный конек,  который сам по себе чудо господне. Теперь еще и эта взбалмошная зеленоглазая девчонка, решившая, что влюблена в Степана и вырвавшаяся в этот безумный, свободный мир.
 Временами Епифанию начинало казаться, что он, наконец, обрел семью, тот небольшой мирок, наполненный странными людьми и животными, который заполнил пустоту в его, изголодавшейся по любви душе. Он готов был отдать все свои знания, весь свой опыт и житейские навыки, этим существам.  Но у него небыло основного. В теперешнем положении у него небыло времени это сделать. И он ехал на бой, в неизвестность, надеясь, что теперь, когда  судьба, наконец, свела его с этой компанией, у него будет время реализовать свою мечту. Обрести в них свою семью, свое человеческое счастье.
Ворон Амий, поднялся в воздух, чтобы оглядеть окружающее пространство.  Враги были повсюду, отряды головорезов во главе с серыми крысоподобными командирами, стягивались к  Алениной роще.
Степан на ближайшем привале, у ручья, говорил Любаве.
-Любавушка,  ты поскачешь на север в Крепостец. Бог даст, успеешь предупредить воинов насчет засады. Ворон проводит тебя, укажет путь, скажи воеводе, что в крепостце предатель.  А откуда узнала мол, придумай по дороге. Мы постараемся задержать их. Помни что это очень важно, важно успеть предупредить.  А за нас не бойся, мы  их только занос поводим, Ладно.
 Любава стояла чуть не плача. Коралловые губки её дрожали. Слезы наполнили, чаши глаз вот-вот потекут по бледным от усталости щекам.
В глазах вопрос. «Гонишь, от себя. А она так с тобой!  Ей тут оставаться, а мне без тебя целый день скакать, вон уже все стерла на этом седле, противном. А она то эта ведьма, небось, сразу целовать тебя будет.  Иш как глазищи то блестят. Так бы и вцепилась ей в косу. Бесстыжая. А ты гонишь. Любый мой, герой мой. А вдруг убьют тебя? Как мне жить потом». Эти мысли мелькали на заплаканном личике Любавы с быстротой молнии.
Она повернулась, что бы идти к коню. И вдруг как бы одумавшись,  кинулась Степану на грудь, прижалась, вся такая хрупкая. Зорянка невольно дернулась оттолкнуть но, глянув Степану в глаза, вдруг потупилась и отошла. Степан гладил рукой по девичьим лопаткам и приговаривал.
-Поезжай Любавушка, поезжай родная. Понимаю, трудно, но очень  важно, если ты не успеешь, мы все погибнем.  Любава отошла на дав шага,  низко в пояс поклонилась  Степану и  сказала.
 -Жди меня лубый мой, я вернусь с подмогой.
Вороной понес её по звериной тропинке, а она все оглядывалась на стоящего в растерянности Степана, и утирала слезы. Ворон-Амий вдруг истошно заорал,  упав из поднебесья.
-Степа,  атас, засада, враги наших бьют. 
Степан, обернувшись, увидел, как из леса на поляну выскакивают всадники с мечами и саблями наголо,  он  быстро осмотрелся, оценивая ситуацию, и крикнул.
-Зорька, бери Епифана, и гоните на юг  встречайте, засаду  и охотников! Я отвлеку! Он рванул саблю и побежал к горбунку. Конек уже вставал на дыбки, ярился. Зорянка и Епифаний вскочили в седла и, обернувшись,  чего-то ждали. Степан грозно взмахнул на них рукой.
-Не мешайте, гони! Всадники были уже близко, шагах в пяти.
Степан не успевал, добежать до горбунка. Он схватил рукой за сапог одного из головорезов и дернул. Краем глаза успел заметить  как горбунок, встав на задние ноги молотил передними копытами по морде еще одному всаднику. «Во дает!». Подумал Степан. «Чисто Тайсон, на копытах».  А сам уже рубился сразу с тремя, враги все никак не могли успокоить разгоряченных скачкой лошадей, поэтому только мешали друг другу.
Но из кустов все выезжали и выезжали  головорезы, нанятые рыцарем. Степан перестал замечать  лица, они слились для него в один  кричащий оскал. Он все рубил и колол, все  наращивая темп схватки. Наконец враги отхлынули, оставив лежащими восьмерых человек. Они, вынули из тулов стрелы и  луки и, натянув тетиву,  пустили первые стрелы. Только чудо помогло Степану увернуться от первого залпа. Он, вскочив на Горбунка, поскакал прямо на нападавших.  Снова рубил на право и налево. Наконец весь залитый кровью своей или чужой, кто теперь разберет. Вырвался из круга в чащу леса, между деревьями мелькали силуэты преследователей,  те перестали стрелять и гнали Степана,  словно добычу улюлюкая и крича. Степан скакал, пригнувшись к гриве Горбунка низко склонив голову.
Он  лихорадочно соображал, как отвести погоню от Зоринки  и Епифания. Понимая что, принял единственно верное решение, скакать навстречу нападавшим. Он надеялся, что этим отвлек внимание преследователей на себя. Впереди начиналось редколесье, солнце катилось на закат  и Степан, понукая горбунка, кричал преследователям,  чтоб не отставали.  Они снова взялись за луки,  и стрелы нет, нет, да и свистели в опасной близости от Степана.   Степа прокричал  в ухо горбунку, чтобы тот ускорил бег. Вдали заблестела речка. Степа решил  проверить, сколько преследователей гонятся за ним, и удалось ли оторваться Зоринке и Епифанию. Он  соскочил с горбунка  и, сняв с себя плащ, быстро стал набивать его прибрежным камышом, затем, приладив получившееся чучело на седле горбунка, и  надев  него свою овчинную безрукавку, велел горбунку скакать в направлении предполагаемой, засады разбойников.  Сам же, быстро перевернувшись волком, побежал на юг вслед за  Зориной и Епифанием.
Они успели уйти довольно далеко и ушли бы еще  дальше, если б не второй отряд разбойников. Этим отрядом руководил сам рыцарь. Степан наткнулся на полянку в самый подходящий момент. Картина, представшая его глазам, была такова. Зорянка, стояла, прикрыв собой Епифания,  и вытянув перед собой руку с кинжалом. Её лошадь лежала, невдалеке вытянув ноги, и запрокинув голову, в шее её торчало две стрелы и ещё одна  глубоко вошедшая в круп.   Четверо огромных, звероподобных мужиков  приближались к ней, охватывая полукольцом и отрезая дорогу к бегству. Невдалеке  на опушке, стояли на лошадях еще пятеро разбойников, один из них сжимал в руке натянутый половецкий лук.
С ними был  и рыцарь, он сидел на огромном, черном, словно ночь жеребце и куда-то  указывал  вытянутой рукой другим разбойникам. Наконец что-то, прокричав тем, которые окружали Зорянку,  рыцарь пришпорил своего коня и,  четверо сопровождавших его людей поскакали вслед за ним.
Зорянка оскалив зубы делала замахи ножом, пугая разбойников. Те просто отклонялись на полкорпуса от замаха и продолжали сжимать  кольцо вокруг  Зорянки и Епифания.
Один из разбойников, засмеявшись сказал.
-Брось нож девочка, мы не сделаем тебе больно, мы с братьями сделаем тебе хорошо, очень хорошо.
Разбойники громко и мерзко рассмеялись, в их смехе слышалась, звериная похоть.
Епифаний резко шагнув вперед  из-под руки Зорянки, и произнес.
-Остановитесь безумные! Вы. Он не успел закончить фразу, разбойник с черной бородой  резко и  мощно ударил его кулаком в ухо. Епифаний кувырком полетел  через всю поляну к  убитой ранее лошади.
Разбойник, улыбаясь, сказал.
-Потерпи отец, не торопись и до тебя очередь дойдет. Остальные,  засмеявшись разом, набросились на Зорю  и,  выбив из её внезапно ослабевших рук кинжал,  стали срывать с не одежду.   
Степан вышел из леса  спокойным шагом, эдак   вразвалочку,  покачиваясь, словно идет по палубе, в зубах торчит веточка,  на  лице презрительная ухмылка.  Надо сказать, что  раздевшийся по пояс Степан выглядел весьма эффектно. Тугие узлы мышц оплетают широкие кости и  валики пресса видны на не имеющем жирка животе. Валуны блестящих на солнце плеч, обдувает холодный ветерок.
-А вы ребята не погорячились случайно? Голос Степана заставил разбойников вздрогнуть.
Они отвлеклись на миг, от лапанья сомлевшей, от страха Зорянки.
-А ты кто? Сказал в растерянности один, видать главный. Он как раз занимался развязыванием тесемки на штанах.
Степан, продолжая приближаться,  негромко произнес.
-А я, ваша смерть, пришла, всем п....ц, принесла. Вам мама в детстве не говорила, что  старших и  девочек нехорошо обижать. А? Говоря это, Степан сделал стремительный выпад кулаком в подбородок главаря. Челюсть разбойника громко хрустнула и он мешком осел на осеннюю листву. Но Степан уже не интересовался этим обстоятельством. Он бил ребром ладони по шее еще одного бандита и одновременно его пятка проверяла целостность гениталий другова. Второй после атамана  свалился с переломанной шеей, а третий, схватившись за поврежденное пяткой Степана место, жалобно визжал.
Еще один разбойник видать самый шустрый, успевший спустить портки до колен, стаял раскрыв рот и смотрел на то, как его товарищи валяются  на желтой листве. При чем двое уже никогда ни встанут, это видно по  стремительно бледнеющим лицам.  А третий с красной от боли рожей пытается встать, хотя бы на коленки.
Степан взял растерявшегося, испуганного разбойника за бороду и  повел в сторону деревьев. Разбойник, выпучив по рачьи глаза, спотыкаясь, тащился за Степаном.
-Ты бы дядя штанишки-то подтянул. А то неудобно тебя голозадого убивать как-то, не этично, понимаешь ли. Приговаривал Степан.
Разбойник попытался дотянуться руками до съехавших портков, но Степан держал бороду крепко и руку не опускал.
-Что неудобно? А когда на мою девушку лез, удобно было?  Ну, ничего и так сойдет богу все едино, каким к нему в рай приходят.  А черту так даже сподручнее с тобой подружиться будет. При этом рожа у Степана  приняла злобно-ехидное выражение.
Разбойник, оставил безуспешные попытки натянуть портки и схватился за рукоять ножа.
Степан в свою очередь, пнул коленом в локоть руки разбойника. От чего тот  заверещал как белка.
-Ты мне сейчас дядя будешь подробно рассказывать, что да как, сколько вас там, в засаде собралось. А дальше мы  поглядим чего с тобой сотворить. Говорил  Степан,  отпуская бороду  разбойника и беря его за причинное место.  Не сильно сжав пальцы, он сказал
-Ну?
Разбойник,  побледнел и стал подробно излагать обстановку. По его словам выходило, что  в засаде сейчас находятся три отряда. По шестьдесят человек, они растянулись цепью, вдоль всего пути охотников  и будут стрелять из заморских самострелов по загонщикам и охране. А еще один отряд, возглавляемый Рыцарем,  примерно восемьдесят разбойников. Должен напасть  со стороны крепостца, что бы отрезать путь к отступлению.
-Ты бы мне вот что  поведал,  дядя. Сказал Степан побледневшему  бандиту. А кто в крепостце предатель?
-Христом богом клянусь, не знаю,  не ведаю, батюшка родимый, отпусти, у меня детишки дома, жинка. Верещал тонким голосом бандит.
Степан несильно врезал ему по шее и презрительно сказал потерявшему сознание разбойнику.
 -Дома надо сидеть, а не девок по лесам щупать, жинка у него иш!
На поляне оклемавшаяся и заплаканная Зорянка, помогала подняться пришедшему в себя Епифанию. Ухо святого отца опухло и неестественно торчало из-под ермолки. Епифаний слегка постанывая, и держась за плечо Зоринки, заковылял к  привязанным невдалеке лошадям разбойников. Разбойник, который получил ногой в пах, усиленно притворялся мертвым.  Степан наклонился к нему и негромко спросил.
-Может, ты знаешь? Кто в крепости предатель.  Разбойник понял, что его нехитрый прием разгадан и, открыв один глаз, проговорил заикаясь.
-Пощади Берич. Не ведомо мне сие.  Степан на всякий случай, огляделся, не смотрит ли Зорянка,  стукнул его по шее ребром ладони запоздало, поняв что, не рассчитал силу. Хотел просто вырубить, но шея у разбойника не выдержала.
Степан подошел к Зорине, обнял. Зоря вдруг заревела, уткнувшись ему в плечо.
Епифаний осуждающе смотрел на Степана, видать заметил, как тот поступил с последним разбойником. Степан, не выдержав этого прямого взгляда, опустил глаза, хрипло проговорил.
-Поехали, что ли. Зорянка оторвалась от груди Степана,  вытерла рукавом слезы и, посмотрев на  Епифания, сказала.
-Деда Епифан. Как ты себя чувствуешь?
Епифаний потер опухшее ухо и виновато улыбнулся.
-Ничего дочка заживет, слав богу, что Степа подоспел. А то б нам туго пришлось.
Степан помог  им взобраться в седла, сам,  отбежав немного вперед,  перевернулся волком и отправился искать горбунка.
      В тереме  воеводы Неждана готовились к княжеской охоте. Погода для выезда стаяла самая подходящая, не по-осеннему  теплое утро  располагало проехаться по  окрестным лесам, подышать прохладным осенним ветром, поскакать вволю по  перелескам.
Воевода загодя еще с вечера отправил несколько молодых дружинников на загон, предупредив, что б крупного зверя,  зубра или  медведя, который еще не впал в спячку, не трогали,  а загоняли лишь мелкого оленя, да косулю или молодых кабанов.
Княжич Александр, необычайно повзрослевший за этот месяц,  чинно вышагивал рядом с наставником Ратмиром. Ратмир все время теперь был с малолетним  князем, да и паренек тянулся к бывалому воину, от которого пахло железом и конским потом. Он с открытым ртом внимал его рассказам о былых схватках и боях. О славных временах Киевской Руси. Славской, - как говорил Ратмир на русинский манер. Глазенки Александра,   загорались огнем, когда Ратмир поминал его деда, князя Всеволода и прапрадеда  Владимира. Об их славных походах и подвигах  маленький Алекса, готов был слушать днем и ночью.  А когда услышал что княгиня мать, изъявила желание выехать в лес. На осеннюю охоту.  Вообще не отходил от  Ратмира, расспрашивая того о тонкостях стрельбы по бегущей дичи. Пришлось даже сделать для него маленький лук со стрелами. 
 Теперь, когда  ребенок, наконец, выздоровел и,  все время проводил с воинами, закаляя свой мальчишеский организм, занятиями с Рахчей. На княгиню мать навалилась зеленая скука и молодая княгиня, втайне вздыхающая по статному Ратмиру,  проводила свое время в благочестивых разговорах с  иеромонахом лекарем, Мифодием.  Мифодий говорил ласково и приветливо,  он утверждал, что ребенку  после выздоровления полезно больше находиться на свежем воздухе, и  осенний  лесной воздух  хорошо повлияет на его аппетит. Да и самой Милославе полезно иногда посмотреть на мужские забавы, это так разогревает застоявшуюся кровь. Милослава, подумав, согласилась и в назначенный отцом Мифодием день с его благословения выехала на охоту в не большем возке.
 Волхв  Велемудр, предупреждал о какой-то опасности связанной с лесом. Но  Мифодий сумел убедить  Княгиню поехать, невзирая на вымыслы выжившего из ума старика, язычника.
Загонщики  воеводы  Неждана,  первыми столкнулись с разбойниками. Из чащи вдруг свистнули стрелы и пронзенные насквозь арбалетными болтами, молодые воины, рухнули на осеннюю листву.   Их  тела, споро оттащили  в ров и наспех забросали ветками.
Несколько разбойников переодетых,  загонщиками  погнали  на встречу охотникам  оленей и прочую, мелкую лесную живность.
 Охотники во главе с Ратмиром  встретили первую волну, дичи дружным залпом.  Возок с княгиней остановился на высоком лесном холме. Милослава вылезла из него  и взобралась на козлы. Что бы лучше видеть лесные лужайки и подлесок, по которому проскачут охотники. Отец Мифодий тоже напряженно всматривался, но совершенно в другую сторону. Наконец его лицо озарила дьявольская улыбка. Ловушка благополучно захлопнулась.
 

                Глава18 Засада  в Аленкиной роще.


Степан обнаружил Горбунка мирно жующим  осеннюю листву за рекой. Чучело что он сочинил, было словно ежик утыкано стрелами.  У Степана по коже прошел мороз,  он  на  миг представил  на месте чучела свое тело и, сглотнув, спросил.
-Конь мой верный, и красивый, с пышной гривой златогривой. Что ты мне на это скажешь?
Горбунок, вскинув голову,  проговорил.
-А чего его жалеть он же из  камыша. Ты чего это стихами-то заговорил?
-Из камыша то камыша. Да на нем моя одежа. А стихи это не мои, а одного Ершова. Сказал задумчиво Степан.
-Какие вы все-таки  люди мелочные. Вот ты Степан, подумал о том, что я мог погибнуть, вывозя тебя из-под огня. Обиженно проговорил горбунок.
-Ладно, Горбунок прости. Сам понимаешь нервы, сраженья, драки, женщины. Поскачем дальше, дело еще не сделано.  И обернувшись, сказал Зорянке.
-Зоря и ты святой отец. Вы бы спрятались, где ни будь. А?
Епифаний  отрицательно  покачал головой,  а Зорянка грозно насупила брови и поджала губы.
-Мы поедем с тобой.  В её голосе звучал, метал. Куда ты, туда и мы, иначе нельзя.  Сказала Зоря и пришпорила своего коня. Епифаний молча поехал за ней.
Через час, они выехали на опушку леса.  Вдали показалась цепь охотников. Где-то среди них, на вороном,  длинногривом жеребце, скакал Ратмир, придерживая одной рукой маленького Александра. Лесок впереди охотников словно ожил, из него вдруг посыпались  вооруженные арбалетами и мечами люди. Они бежали, молча, держа диковинные, механические луки наперевес.  Не добежав двадцати шагов,  они вдруг упали на одно калено и выстрелили,  железные, кованые, болты  дружным роем ушли в направлении охотников.
На холме раненной птицей  вскрикнула княжна.  Миг полета железных стрел, стал для неё вечностью. Она с ужасом смотрела, как первый ряд охотников, словно подрубленный  гигантской косой, скатился с  лошадей.  Кони, подминая упавших людей, вставали  на непослушные из-за боли ноги. Словно во сне, дурном сне, вдруг встало перед ней, лицо отца Мифодия. Его некогда доброе лицо исказилось в  ужасающе злорадную маску. Он вдруг приблизился  к  Милославе. В руке его была веревка.

Ратмир в последний миг, почуяв неладное,  успел прикрыть маленького Александра рукой  и поднять вороного на дыбы.  Вороной прикрыл их от всесокрушающих стрел разбойников.
-Назад, засада! Кричал Ратмир, пытаясь  перекричать шум падающих тел и крики раненных людей.
 Ему  удалось, наконец,  схватить под уздцы чью-то потерянную лошадь и забросит себя и Александра в опустевшее седло. Он сдавил коленями бока лошади, успокаивая и подчиняя её себе.  Вскинув глаза на опушку, он увидел, как от дальнего леска отделились три фигуры. Впереди скакал молодой воин, опустив руку с саблей. За ним, едва поспевая на взмыленных конях,  мчались монах, который что-то кричал и размахивал наскоку руками и девушка с черными развевающимися волосами в руке её тоже был меч. Они словно смерч врубились в ряды нападавших. 
С другой стороны леса то же верхом мчались всадники, но уже в сторону Ратмира. «Это враги, уйти не успею» -  Подумал Рахча. Кликнув своим  уцелевшим воинам, он развернул коня к лесу и поскакал,  моля, чтобы нападавшие не стали стрелять из луков.
Воины Ратмира, прикрыв собой его спину,  скакали, стараясь, как можно ближе приблизится к  Ратмиру  и Александру. За ними  гнались  пятьдесят всадников, периодически натягивая луки. Дружинники пронзенные стрелами, падали молча, как учил их  воевода, кто-то раненый вынув саблю, встал  под копыта погони, пытаясь задержать преследователей хоть на немного. Хотя бы ценой своей жизни.
Степан рубил направо и налево не давая опомниться врагам. При этом рот его был раскрыт в странно не привычном, но  понятном крике. « За Родину, Ура…!».
Зорянка билась по правую руку, отца Епифания небыло видно.
Он, толи отстал, толи был сбит на землю стрелой, какого-то разбойника.

Ворон-Амий  вспорхнул на ветку вяза, рядом с лежащей без чувств Любавой.
-Дивчина. Очнись. Немного осталось там за валом крепостец. Вставай там отлежишься.
Каркал хрипло Амий.
Любава встала на четвереньки и поползла в сторону вала.  Её конь пал два часа назад,  немного не доскакав до крепостца. Так что измученной Любаве пришлось бегом бежать,  за низко летящим вороном. Теперь когда до ворот крепости оставались считанные метры, силы почти оставили девушку, но она упорно ползла.
Дружинник заметил её  минуту назад  и прокричал десятнику. Тот велел открыть ворота и поднять  измученную  Любаву.
Как только к ней подбежали дружинники, она  прошептала.
-Неждан, мне нужен Неждан.
Десятник велел  нести девушку в терем воеводы.
Неждан прибежал сразу, как только узнал, что дочь его  друга Ставра  лежит у него в палатах.
-Любавушка, как же это, как ты тут оказалась? Говорил растерянным голосом Неждан.
-Дядя Неждан. Я знаю. Заговор, против Александра. Лепетала измученная Любава. Охота, они,  хотят его похитить. Так Степа сказал.  Скачите. Надо предупредить.
У Неждана  все внутри похолодело. Страх цепкой лапой взял его за сердце.
И  вскочив, он  прокричал отрокам.
-Все подъем!  Дружине сбор! Выезжаем сейчас!
Женщины свиты княгини, выпучив от волнения глаза, громко заголосили. А во дворе крепости, воины уже вскакивали на лошадей. Опытный десятник велел собираться еще раньше, чем воевода. Дружина  спешно надевала латы и кольчуги.

Ратмир гнал не жалея коня, понимая что спасти  себя и Александра можно лишь  ускакав от преследователей, он несколько раз оглядывался и все время видел что его воинов становилось все меньше и меньше. Стрелы разбойников вышибали  их с пугающей быстротой. На гребне холма, где охотники сбили первым залпом, загнанных оленей, Ратмир вдруг увидел скачущий на встречу отряд. Сперва приняв их за своих дружинников, он обрадовался и принялся понукать коня. Запоздалая мысль заставила его придержать лошадиный бег. «Как могли наши подоспеть так быстро. Ловушка!».
Он  остановился,  пытаясь понят, куда скакать теперь.   С  права из-за Аленкиной рощи, показался отряд преследователей. Слева и сзади, бежали, скакали, враги.  Ловушка захлопнулась, понял Ратмир. Он вынул  свой меч, с которым не расставался никогда и приказал воинам  сгруппироваться вокруг.
 Степан,  прорвавшийся сквозь цепь арбалетчиков, оглянулся вокруг. Уцелевшие охотники скакали  обратно, оставив убитых и раненных.  Их преследовал большой отряд всадников, во главе с черным рыцарем. Зорянка, как и Степан, вся забрызганная кровью, с ног до головы, гарцевала рядом. «Молодец девка». Подумал Степан. Епифания нигде небыло видно.
«Господи сохрани старика». Взмолился   с тоской Степа.
 Он махнул рукой с саблей Зоре, что б не отставала, и  поскакал  за преследователями. Горбунок держался молодцем, он  и в бою уже не раз  спасал жизнь Степану, и теперь лихо, заржав, припустил словно ветер.

Милослава, гневно вскрикнув, попятилась от наступавшего на неё с веревкой отца Мифодия, и уперлась  спиной в двери возка. Это  нехитрое обстоятельство немного отрезвило её от приступа страха и сама непонимая, что делает она, закричав, ещё пуще, вцепилась Мифодию в бороду и потянула его в низ. Ноги монаха  скользнули на мелких камушках и он, заорав, и оставив в руках, Милославы пучок волос бороды,  свалился с пригорка.
Упав,  он тут же вскочил, путаясь в  сутане и,  заспешил вверх к возку, отчаянно ругаясь. Это еще больше привело в чувство Милославу и, теперь схватив, кнут сбежавшего возницы она, замахнувшись, ударила сыромятным ремнем Мифодия по лицу.
Монах, окончательно утративший свой смеренный облик, схватился за разбитые в кровь губы. И, грязно выругавшись,  накинулся на замахнувшуюся еще раз,  Милославу.
Она,  чуть отступив, ударила, на этот раз промахнувшись. Мифодий ловко поймал рукой за конец плетки, тянул на себя. В этот момент  из-за возка показался позорно бежавший в начале, да одумавшийся возница. В руке его был  огромный  дубовый сук. Закричав Княгине, что б она отклонилась, ударил суком Мифодия. Удар пришелся аккурат между бровей  иеромонаха. Схватив  обомлевшую княгиню за руку, возница хрипло проговорил.
-Бежим, матушка, пока этот  аспид не оклемался.
Княгиня, на то и дело подгибающихся ногах, побежала за  возницей, в чащу, подальше от глаз монаха. Мифодий, лежал  возле возка, широко раскинув руки без чувств.

 Ратмир скомандовал воинам, прикрывая  их с Александром,  прорываться к скалистому холму, чуть западнее Алениной рощи. Княжич скакал сидя впереди Ратмира и сжимая детской рукой игрушечный лук. Он не разу с момента нападения не закрыл от страха глаза. Наоборот  крепче сжимая луку седла, кричал  Ратмиру.
-Вперед! Насолом!  Ратмир!  Скорей, гони!
Ратмир вскинув глаза на нападавших, определил место прорыва и увидел, как за спинами врагов  по небольшому склону скачет давешний воин.  Весь забрызганный кровью на своем невысоком, но чудовищно быстроходном коне. Вслед за ним чуть отстав, скакала, черноволосая амазонка с саблей наголо. Воин  стремительно напал на  разбойников, нанося удары настолько быстрые и верные, что даже отсюда с холма Ратмир видел, что, вряд ли кто выжил, из  разбойников получив столь стремительный удар саблей. Головы, словно кочки срубленные косой, летели  по обе стороны от  воина.
Ратмир пустил коня на встречу  воину с саблей. Неведомый друг, со своей спутницей почти прорубили путь  в месте прорыва. Степан видел, как на встречу  уходя от волны, засадников  мчится  небольшой отряд. В середине отряда,  скачет высокий воин  в вороненых латах с мальчиком на седле.
Проскакав мимо Степана попутно рубя разбойников, воин с ребенком крикнул  Степану.
-Уходи за нами!
Степа, отмахнувшись, от  чъей-то сабли, кивнул. Вывернувшись  из сечи, он схватил под уздцы Зарянкиного конька и поскакал вслед за Ратмиром.
Дружина  Неждана, выехала  за ворота детинца, и десятники, прокричав  команду, кинули коней в намет. Две  тысячи всадников с копьями на перевес  поскакали к  Аленкиной роще.
Ратмир  доскакав до   места, где  берег  резко переходит в скалистый обрыв,  покрытый хвойными редко-стоящими деревьями, велел спешиться  и,  став полукругом, приготовится принять последний бой.
Степан  стоял рядом с Ратмиром, плечом к плечу, оба тяжело дышали. Ратмир  спросил.
-Кто ты воин?   
-Я из Суздаля. Тяжело дыша и, потирая ушибленное плечо, ответил Степан. Зорянка  обнимая маленького  Александра,  пряталась за спинами  воинов. Не все из уцелевших были в латах, и кольчугах.  Всего пятеро имели щиты  и  стояли таким образом, что бы прикрыть девушку с княжичем от возможных стрел.
Наконец из леса, показались преследователи, они громко кричали, видя спешившихся ратников Ратмира.
Вперед всех  выехал  на вороном жеребце Рыцарь. Рядом с ним, крутился на таком же резвом коне горбун. Он  минуту смотрел в глаза  Ратмира и Степана, за тем коротко бросил.
-Мальчика взять живым! Остальных убить!
Уцелевшие воины Ратмира  напряглись, словно сжатые пружины. Руки стиснули рукояти мечей. Каждые знал, что  идет на верную смерть. Из леса все выезжали и выезжали враги.

Еще не доскакав до места первого  залпа по охотникам. Сотник Неждана, понял, что произошло. Остановившись и оглядевшись,  он поскакал  прямо к тысяцкому. Тысяцкий приказал осмотреть место первой схватки и не обнаружив среди убитых охотников, ни Ратмира, ни маленького княжича, приказал разослать небольшие отряды  вокруг. Сотник,  сказал.
-Если  бы я был на месте Ратмира, я бы поскакал к утесу.
-Почему? Быстро спросил тысяцкий. Он был моложе сотника, но отнюдь не дурнее. Умел выслушивать старших воев.
-Там самое удобное место для боя, с неравными силами. Наших взять можно только пешим. Кони не пойдут вверх. А  с верху, отбиваться сподручнее и со спины не обойдешь.
-Ну, моли бога отец, что бы Ратмир таким же умным оказался как ты. Хмуро  ответил тысяцкий. Вперед к,  обрыву.  Взмахнув рукой, сказал  тысяцкий,  и  дружина, перестроившись на  ходу, повернула  в  сторону скалистого берега реки.
Когда враги набросились,   Степан вдруг неожиданно для себя, запел. Запел хриплым голосом громко, грозно. Песня рвалась изнутри,  удивительно правильная, мужественная песня, которую так любил когда-то его дед, ветеран второй мировой войны.
В ней были удивительные слова. «Вставай страна огромная.  Вставай на смертный бой».
Первые разбойники, спешившиеся с коней, нарвались на копья дружинников Ратмира. Но их было много, очень много. Ратмировцы сражались словно звери, стараясь не подпустить к  Александру никого.  Тогда разбойники, отхлынув,  приготовили луки и  арбалеты, стрелы густым дождем пали на  дружинников. Степан словил грудью стрелу, три только, успел отбить, четвертая ударила в  правую сторону груди.  В первый миг,  немыслимая боль  пронзила его. Время словно бы притормозило свой стремительный бег. Он оглянулся, краем глаза замечая как Зорянка, его первая любовь, обняла, закрыв собой маленького  князя. Миг и ее спину утыкали  стрелы.  Она, выгнувшись, оттолкнула от себя Александра. У Степана потемнело в глазах,  душа его, вдруг  как бы  отделилась от  пронзенного стрелой тела  и наблюдала сверху, за всем происходящим.  Стрелы положили большинство из дружинников. Каким-то  чудом уцелел Ратмир, его рот был, распахнут в немом крике.  Степан видел своё тело,  стоящее на одном колене  воткнуло саблю в землю и, поднеся руку к стреле, одним резким движением сломало древко.
 Потом  пустой Степан, с глазами, вдруг ставшими стеклом,  поднял саблю и превратился в кружащийся смерч. Там где мелькание его тела, слилось с мельканием мечей врагов, оставались только их мертвые тела. Он видел, как смерч добрался до рыцаря. Как тот, в ужасе выпустил меч, не в силах противостоять этой неведомой силе. Даже конь  его пал с отрубленной начисто головой. Рыцарь свалился с седла за миг, до этого разделившись на две половины.
Степан успел заметить, как горбатый колдун рванул с места боя, унося ноги. И как дружина Крепостца ударила в спины разбойников не щадя никого. Вдруг свет солнца в его глазах померк, и он провалился в черную тишину.


                Глава 19.  В крепостце. 122.. год. 
 
Княгиню и возницу обнаружили в кустах дикой смородины. Милослава, находилась в полубессознательном состоянии. Возница, спасший её от  Мифодия, дрожал, словно осиновый лист. Княгиня пришла в себя, лишь расцеловав Александра, и еще добрую седмицу не отпускала его от себя.  Она  крепко расцеловала и Ратмира чуть дольше, чем полагалось в знак благодарности. Её лицо всякий раз бледнело, когда она представляла что, было бы, не спасись  Ратмир и Александр. Ратмир ходил с перевязанной рукой чернее тучи. Все казнил себя, за  то, что проглядел шпиона в  крепостце. С первых часов, как только дружина вернулась из леса, он отрядил несколько поисковых отрядов. Для поимки  Мифодия. Он же, в тот злополучный день велел отнести, раненного и пребывающего  в бессознательном состоянии Степана в горницу к волхвам.
-Велемудр. Спаси мне этого воина, любой ценой. Я никогда  не видел такой доблести, он дрался как Рюрик на Дунае. Врагов не щадил но и себя не жалел. Если бы, не он вряд ли мы вырвались. Грозно сказал  Ратмир волхву. Тот лишь кивнул седой головой.  И произнес.
-Все в руках богов, Ратмир. Мы постараемся вернуть его к жизни.  Говорят, что  с ним неразлучно была женщина.
-Да. Её больше нет. Она погибла, прикрыв княжича собой. Печально сказал Ратмир. Ещё с ним ворон, он говорящий. Сидит у ложа и ворчит на всех словно шулюхан.
 
На второй день,  к воротам крепостца подошел конек Горбунок. На спине его, безжизненно висело тело монаха,  в горле монаха торчала стрела. Конка пустили в крепость и, сняв безжизненное тело отца Епифания,  похоронили его на погосте по христианскому обряду.
Степан  не приходил в сознание   четырнадцать дней.  Он, лежа  под присмотром волхвов и не отходившей ни на шаг Любавы.  Ставр  Гдинович с сотней  городских стражников прибыл в крепостец.  Как только узнал о том, что на  княгиню и княжича  совершено нападение. Он приехал, вслед за князем Суздальским, Ярославом.
 Ярослав, был благодарен  Ратмиру за спасение Александра и  говорил так.
-Я знал, что ты не подведешь  Ратмир. Вижу, не ошибся, позвав тебя наставником к сыну.
Ратмир низко поклонившись князю, просил его оставить ребенка  в крепостце. Он понимал, что среди воинов, вдали от городских интриг  мальчик будет в большей безопасности. Ярослав тоже понимал это и велел увеличить гарнизон крепости. На счет Степана. Все Суздальцы пребывали в полном недоумении. Кот он, откуда взялся парень? По чьему указу отдал этот воин готов был отдать жизнь, отводя разбойничьи  мечи от  Александра. Велел Ярослав расспросить подробно его, как только он придет в сознание. Погостив неделю в крепостце, Ярослав вернулся в  Суздаль.  Его сопровождал и Ставр, увозивший разъяренную Любаву.
Степан пришел в себя под вечер пятнадцатого дня, За оконцем горницы шуршали капли дождя, и  необычное спокойствие нарушало лишь похрапывание Амия. Тот сидел на подоконнике весь нахохлившийся и  дремал.  Степа пошевелил ногами и руками, проверяя все ли на месте. Потом тихо позвал.
-Амий,  проснись. Иди сюда, рассказывай, что случилось,  все ли живы?
Ворон спрыгнул на пол  и заковылял к ложу Степана. Взобравшись на  спинку кровати,  он печально  произнес.
-Нет Степа. Погибли они. Все погибли, и Епифаний и Зоря твоя погибла. Лежат ныне в земле сырой,  их тела. А души их прибрал господь. В  рай  они ушли.
Степана захлестнула волна нестерпимой боли. Он опять провалился  в темноту.  Амий хрипло каркал, звал, Велемудра.
Велемудр, пришел,  проверил пульс Степана,  потрогал  его лоб  и, посмотрев затягивающуюся рану, сказал.
-Будет жить наш оборотень. Только душа его, теперь болеть будет очень долго. Рана в ней великая. И от этой раны нет излечения.  Только время притупит эту боль. 
Прошло еще пять дней.

В замок на крутом берегу  Черного моря недалеко от Константинополя прибыл, одинокий всадник.   Невысокого роста, горбатый, весь  одетый в черное, и с ужасными чертами лица. Кинув повод своего коня выбежавшему из дверей слуге, он быстро стал подниматься в верхние покои замка. Перед дверью  в лабораторию Падре он становился, привел свой костюм в порядок и, постучав, вошел.
За огромных размеров столом, заваленным свитками сидел человек в сутане монаха. Он что-то писал.  Подняв на миг глаза на колдуна,  он произнес. 
-Говори, быстро и коротко!
-План сорвался. Мифодий бежал. Мы потеряли, Серба.  Александр чудом спасся,  ему помог  какой-то человек с голубыми глазами, высокий и русоволосый.  Руссы как-то узнали о засаде. И лишь я спасся чудом, что бы доставить сюда эту новость. Колдун говорил быстро и четко. Зная своего настоящего хозяина.
-Тебя следовало бы убить. Не объясняя за что. Произнес Падре.  - Ладно, как только отдохнешь, поедешь назад и  доведешь дело до конца.  Денег возьми столько, сколько надо и помни. Мне нужен мертвый ребенок.
Колдун низко поклонился и исчез за дверью. Падре резким раздраженным  жестом отшвырнул от себя перо. Оно, не долетев до пола, ярко вспыхнуло и  сгорело дотла.
Падре встал из-за стола и, раздраженно начал ходить по комнате от стола, к камину и обратно. Наконец он  взмахнул рукой  и покрывало  укрывающее золотое блюдо, словно сорвало порывом внезапно налетевшего  ветра. Яблоко покатилось по  краю блюда, все набирая обороты.  Падре наклонился к нему и стал напряженно вглядываться в лицо человека лежащего на широкой, деревянной кровати, устланной  медвежьими шкурами.
Лицо вервольфа носило следы тяжелых испытаний.  По нему растеклась восковая бледность.  Чувствовалось, что  человек пребывает на хрупкой грани между жизнью и смертью. Веки  лежащего воина чуть дрогнули и шкуры, укрывавшие его грудь, чуть приподнялись.  Вдох получился каким-то урывчатым, слышался явный хрип.
«Ранен, в легкое». Понял падре. Из уголка  рта воина,  по рыжим волоскам бороды скатилась капля  желтой сукровицы.  Тут же, чья-то рука, видимо женская,  провела мокрой тряпочкой по лбу раненного воина и подтерла сукровицу с губы. Внезапно воин открыл голубые как небо глаза, и посмотрел на  прямо, на Падре.  Маг отшатнулся. Он прекрасно понимал, что лежащий  в горнице человек не может видеть  его. Но, тем не менее, ему вдруг показалось, что из глубины голубых глаз на него глянула сама  смерть.
Вдруг зеркало в блюдце замерцало и покрылось волнами разогретого воздуха. Яблоко, катящееся по его краю, стало замедлять  свой  стремительный бег и напоследок, перед тем как оно померкло, в нем мелькнуло лицо волхва Велемудра.
-Так, значит, тебя лечат? В голосе Падре сквозило раздражение и гнев.  Я все равно убью тебя оборотень,  а из твоего черепа сделаю прекрасную чашу, для вечернего вина. Глядя на Степана, Падре понимал. Вервольф пережил смерть. Теперь его нельзя убить  простым оружием. Необходимо первородное серебро. Ни разу не переплавлявшееся повторно.

Степан опять пришел  в себя, ночью на шестые сутки. Смутное чувство близкой опасности заставило его сползти с ложа и   двинуться к дверям. Ночь была необыкновенно лунной. В тереме  стояла тишина.   Какая-то не естественная тишина.  Он приоткрыл дверь,  и увидел, как по полу  стреляться клубы желтого,  пахнущего болотом тумана.  Стражник возле дверей  беспробудно спал.  Степан оглядел помещение горницы, в которой лежал,  и увидел спящих, таким же сном Велемудра и  Амия. Ночную тишину взорвало ржание Горбунка. Конек бился у коновязи, пытаясь порвать  крепкую узду, удерживающую его  на привязи. Степан, услышав его резкое ржание, вздрогнул. Он  вполз назад в горницу и  попытался прыгнуть  через голову, что бы перевернуться волком.
С первой попутки это ему не удалось все тело, его, пронзила адская боль.
Немного отлежавшись, он повторил попытку. На этот раз  удалось, хотя и с великим трудом. Превратившись в волка, Степан почувствовал  чудовищный по силе голод, организм животного, лечил себя  за счет внутренних резервов. Степан глянул голодными глазами на белеющую в темноте шею охранника и  сглотнул. С великим трудом уговорил себя потерпеть и не  перерезать тому глотку.  Волк-Степан прыгнул в коридор и затрусил,  разгоняя желтый туман,  руководствуясь  чутьем. 
На первом этаже, куда привел его нос, спали все. Повара и поварихи,  возница с кувшином воды в руке и  маленький поваренок, свернувшийся калачиком возле бочки квашеной капусты. Степан отыскал тушку козы, приготовленную к разделке и с удовольствием её съел, даже не оставил мелких костей. С великим удовольствием почувствовал тяжесть в животе. За тем не торопясь, отыскал  трех ощипанных лебедей и тоже съел. Потянулся, расправляя заигравшие мышцы, почувствовав, как их заполняет злая сила волчьей сытости.   Нос вывел его  в коридор, там он, продолжая вслушиваться в  тишину,  стал  ждать.  Наконец крада укрывавшая подвал приподнялась,  и из-под неё, высунулась чья-то рука, державшая  масленый фонарь.
Степан, поспешно прижался к стене,  уходя из круга света отбрасываемого фонарем.
Серые начал вылезать один за одним. Все они были вооружены, длинными, острыми  клинкам.  Степан насчитал  шестерых.
Серые твари были одеты, как всегда, в длинные балахоны, скрывающие лица и фигуры.  Степан, стараясь не выдать своего присутствия, стал красться за ними в темноте коридора.  Воины крысы спешили подняться на второй поверх  в  горницу княгини и  ребенка. Вся стража встреченная ими по дороге наверх спала одурманенная желтым туманом. Степан  на всякий случай пару раз тыкал носом спящих стражей.  Но те, не проявляли признаков жизни. Хотя чутье Степан говорило ему, что они живы. Просто  крепко спят.
 Два серых  чуть отстали. Степан, воспользовавшись этим, высунул из-за угла коридора  кончик хвоста.  Твари остановились. Одна  кивнув  своему командиру, направилась проверить, что это могло быть. Степан  же вскочив мягкими лапами на сундук, стоявший за поворотом коридора, терпеливо ждал.
Серый свернув за угол, стоял, принюхиваясь   и прислушиваясь. Наконец решив, что ему показалось, но обернулся, что бы уйти.  Зубы Степана  со слабым хрустом  сжали его шею,  тварь обмякла и выронив кинжал  опустилась на пол.  Вторая тварь,  повторила ошибку первой,  и тоже  была убита.  Степан, оттащив от поворота второго, стал красться вдоль сундуков стоящих  у стен.  Командир серых, озабоченный долгим отсутствием  своих воинов, отправил еще двоих  проверить   помещение за поворотом коридора.  В руке одного из них  горел слабым  светом фонарь.  Степан, приняв свой человеческий вид,  вырос перед воинами внезапно.  Не дав им опомниться, он столкнул их головы так, что те противно хрустнули. Опуская тела, он  успел подхватить фонарь из рук твари,  и двинулся к оставшимся.  Командир  серых  видя освященного  светом полуголого Степана грозно сверкавшего глазами, на миг оторопел. Видно он ожидал увидеть  лежащего, беспомощного, раненного, а встретил  рыжебородого гиганта, который, судя по всему, уже убил четырех его воинов.  Он,  заверещав отчаянно, прыгнул, вытянув перед собой кинжал и метя в голую грудь Степана.
Вторая тварь все еще стояла, онемев, когда  Степан, ухватив летящего на него командира за запястье руки с кинжалом. Резко вывернул  руку  и,   положив его спиной на колено, нажал. Позвоночник твари  хрустнул, словно сухая палка. За тем Степан  тихо так, спросил  последнюю тварь.
-Кто вас послал?  Серый указал себе за спину и попятился. Степан одним прыжком настиг пытавшуюся ускользнуть тварь. Взяв руку крысо-воина, на болевой прием,  он опят прошептал.
-Веди мразь, а то будешь умирать долго. Скажем, сидя на колу.
Серый изогнувшись от боли  и выронив кинжал,  стал указывать  на двери в покои княгини. Степан подтолкнул его к ним и заглянул в приоткрытую створку.
 За дверями  в горнице горел слабый свет четырех свечей.   В середине комнаты на полу, очищенном от шкур,  в центре пентаграммы, стоял  невысокого роста старичок  в халате звездочета,  и чалме  заколотой огромным изумрудом.  Степан  свернул шею серому, и аккуратно положив тело на пол,  шагнул в двери  горницы.   Возле кровати  княгини,  лежал связанный  Ратмир.  Он был в исподнем, и крепко спал.    На кровати  в  задравшейся по пояс рубашке, с разметавшимися по подушкам  волосами спала Милослава.  В малой соседней горнице на кроватке лежал связанный  Александр.  Старик  стоящий в кругу  пентаграммы, выпучил в удивлении  узкие восточные глаза,  и удивленно произнес.
-Все же должны спать? А где воины  ночи? 
Степан,  улыбнувшись, сказал.
-А у меня свой будильник,   хочешь, познакомлю?  А твои крысы в аду чертей ублажают. И  резко крикнул. Понял сука!
Колдун, закрыв на секунду глаза, вытянул впереди себя руки, и начал что-то быстро говорить. Степан, не став слушать,  быстро схватил  колдуна за бороду и,  выдернув из пентаграммы,  крепко стукнул по уху.
Колдун обмяк и чалма его, слетев, покатилась под кровать. Степан связал ему руки и ноги  его же кушаком.  Быстро развязав Ратмира перенес его на ложе Милославы и, прикрыв из пуховым одеялом, побежал к Александру.  Проделав то же самое с маленьким княжичем.  Степан погладил его, мирно спящего, по  черным кудрям  и, взвалив на спину  колдуна, отправился в свои покои.  Там он собрал  вещи в мешок, отыскал  свою саблю,  и, забросив спящую птицу к себе в мешок,  потащил  колдуна на улицу к  горбунку.  Тот радостно заржал, приветствуя своего хозяина.  Вскочи в седло, Степан благополучно покинул спящий крепостец.   
 Его путь лежал в сторону Суздаля.  Но, доехав до реки  покрывшейся  тонким ледком, он сказал  горбунку.
-Лети брат,   подальше пока, чтобы погоню сбить.  Горбунок взвился в ночное небо и заскользил  среди холода облаков над спящей землей.
В предрассветных сумерках, Степан разглядел зеркальце небольшого лесного озерка. Похлопав,  мерно перебирающего ногами горбунка по шее, он ласково сказал.
-Будем садиться  брат, а то  скоро солнышко взойдет.  Мне  ещё побеседовать надо тут с одним  колдунишкой, безобразным. При этом он протянул руку к  связанному накрепко   колдуну и похлопал его по начинающему розоветь лицу.
Горбунок, сделав круг почета над озерком и спугнув запоздавший косяк уток, приземлился на его пологом, лесистом бережке. Степан не торопясь, прошелся вдоль берега и, насобирав  сухих веток,  развел костер. Есть пока не хотелось. Колдун пришел в себя  и пытался  выплюнуть  изо рта кляп.  Степан, увидев эти скромные попытки освободиться,  подошел и,  надавив на кляп, вставил его покрепче.
-Не балуй дядя. Я тебя  знаю. Ты, как только рот откроишь, начнешь заклятия свои шептать. А колдовства с детства дюже не люблю. Меня «Полудушкой» еще тетка пугала. Лежи смирно, понял!
Степан развязал мешок и вытащил из него спящего ворона. Тот храпел во все лопатки, иногда дрыгал лапами видать ему, что-то снилось. Горбунок невдалеке щипал тонкие молодые веточки и с удовольствием ими похрустывал. Степан взял  Амия за ноги и на секунду окунул головой в ледяную воду озерка. 
Ворон  забил крыльями и с испуга начал кричать.
-Тревога! Атас! Кто, где, почему, зачем.  Буль… Буль… Буль.  Степа отпусти я сам. И спрыгнув с рук Степана, он  побежал  к воде.  Однако бег его все замедлялся и замедлялся, и наконец совсем остановившись  Амий вдруг задумчиво спросил себя.
-А нафига я туда бегу? И вопросительно посмотрев на Степана, продолжил. Степан, а где мы, и зачем ты меня в воду совал? А кто этот связанный человек с кляпом во рту?
-Потом сокол мой ясный, все потом. Сейчас мы будем того человека  пытать. Правду-матку,  вызнавать. Приветливо потрепав, Амия по голове сказал Степан.
Колдун, лежал  на животе, нелепо задрав  связанные меж собой руки и ноги, он пока еще не понимал, с кем его свела судьба.   И надеялся, что его колдовской туман не подействовал на Степана лишь потому, что тот пришел в терем, после того как заклятье усыпило его обитателей.
Степан сел на кучу веток напротив  Си-Си-Яо и задал первый вопрос.
-Ты ведь из ордена, да?  Си-Си удивленно кивнул. Он все ещё не верил, что кто-то знает  про орден, и надеялся, обманув Степана,  использовать его.  Для него стало откровением то, что  свиду простой воин начал расспрашивать его  об ордене. Степан, отметив про себя что, колдун удивлен, продолжал.
-Кому нужно убивать Александра? Тебе?  Тогда за чем?
Тут в разговор вмешался Амий.
-Степа, а можно я ему в глаз клюну? Он у него больно хитрый.
-Погоди Амий. Он, конечно, ничего нам не скажет.  И  если мы у него тряпочку изо рта вынем он нас сразу в лягушек. Хлоп. И поминай, как звали.
-Вот я и говорю, чо с ним цацкаться. Подвесим его за уши, или утопим.
Колдун делал вид, что не слушает  их разговор.   «Ну ладно сейчас ты у нас как соловей запоешь» Подумал  Степан. И громко сказал.
-А интересно, колдуны под водой живут? С этими словами он поднял  Си-Си  и отнес его на берег. Си-Си презрительно смотрел на Степана. Степан пожал плечами и зашвырнул  колдуна на мелководье. Вода была не глубокой всего по пояс  не связанному человеку, к Си-Си-Яо  это не относилось. Связанный колдун, успев удивиться странному поведению Степана,  ушел на дно.  Как и всякий нормальный йог, Си-Си – Яо, при должной подготовке, мог продержаться в теплой воде около двадцати минут. Но он не рассчитал  температуру русских озер в этот период года. Вода  встретившая мага тонким ледком оказалась несколько прохладной. Си-Си-Яо  обеспокоенный этим обстоятельством. Начал ерзать по дну.  Какой-то не ушедший на глубину щуренок заинтересовался его крючковатым носом. Он,  было, вознамерился откусить кусочек.  Колдун Си-Си отвлекся от выполнения ассаны, и вода через нос стала поступать в легкие.  Вода была холодной. Си-Си вдруг понял что, положившись в свое время на  магию, но перестал уделять внимание тренировкам. Холодный страх смерти вместе с водой начал медленно заползать  внутрь Си.  Он посмотрел через воду на берег и увидел, как странный воин седлает коня и собирается уехать. Собрав последние силы, Си-Си-Яо попытался левитировать себя на берег. Однако пола халата, случайно зацепившаяся за подводную корягу, не пускала.
Паника пришла как-то сразу. Тем более что, воин  уже сел в седло и теперь прощаясь, радостно махал рукой. Си-Си  как-то сразу вспомнил о прожитых годах и о том, как все-таки хорошее жить долго. Он вовсе не хотел умирать на дне какого-то,  варварского озера. Эта мысль заставила его ерзать в два раза быстрее.
-Может пора его вытаскивать? Степа, а? Спросил ворон.
-Нет, сейчас отъедем немного, что бы он нас перестал видеть. Потом вынем. Задумчиво сказал Степан.
Они вытащили  колдуна на берег, как раз тогда, когда он совсем отчаявшись, приготовился принять нелепую смерть в водах озера.
 
                Глава 20. В поход на Падре. 122..Год.

-Ну вот, а ты не верил Степану. Дурашка,  а он у нас  воин простой, у него слово от дела  не далеко ходит. Вещал  Амий полуживому дрожащему, Си-Си-Яо. Тот выводил посиневшими губами барабанную дробь.  Ни о каких заклятьях пока не согреется небыло и речи.  Степан сидел на  куче веток и,  задумавшись,  шевелил  сучком угольки костра.
-Да ну его Амий, давай все-таки выбросим его в воду, вон и щуки не против, видел, сколько их собралось возле коряги.  Да и ехать надо. А если не заговорит?
-Зззза   гггговвварююю, заг…рю.  Застучал  зубами Си-Си-Яо.  И быстро прошептал заклятье подчинения.  После него, Степан должен был покорно развязать Си-Си-Яо и немедленно наложить на себя руки.  Степан продолжал ковыряться в углях костра.
Си-Си-Яо повторил свое  нехитрое заклятье, сила его была в скорости и простоте, он должно было  молниеносно подчинить варвара. Си, продолжая изображать насквозь промерзшего, применил еще более изощренное заклятье,  которое должно было  превратить Степана  в  пускающего слюни идиота.
Степан продолжал ковыряться в углях костра, только  в задумчивости благородной почесал свой затылок.  Си-Си-Яо уже не стесняясь, выкрикнул свое третье заклятие,  и стал ждать результата.
-Да хрен с тобой.  Сказал, оборачиваясь к нему, Степан   обнажая все зубы в милой улыбке. При чем как успел заметить колдун, передние клыки у Степана сделались в два раза длинней,  став  воистину волчьими.
Степан продолжил.  – Видиш, Амий, он чего-то шепчет, по-китайски, наверное.
-Нет это мандаринский диалект.
-Ты чо в этом сечешь?
-Неа, просто выпендриваюсь. Охота на тебя  немного походить. Сказал Амий и подошел к  связанному Си-Си.  Даже попробовал клюнуть того в глаз. Си-Си, лихорадочно зажмурился.
-Амий, не трогай его, он старый, жесткий.  Мы его щукам отдадим.  Сказал Степан и потащил  барахтающегося колдуна к воде. Амий прыгал за ним по берегу и кричал.
-Степа ну дай я ему глазки выклюю.
-Еще отравишься. Сказал Степан и, размахнувшись,  бросил колдуна на мелководье.
На этот раз Си-Си успел пролеветировать свое тело  над водой. Но  вопреки его ожиданиям он не рванулся в высь с немыслимой скоростью, а беспомощно повис над самой водой.   Степан  крикнул ему.
-Эй, дядя ты ни чего часом не забыл. И показал ему волшебный изумруд, которым  была заколота  чалма Си-Си-Яо. В нем то и содержалась львиная доля силы колдуна Си-Си-Яо.
-О!!!!! Старый я дурак! В сердцах воскликнул  колдун.
-А ты чо, только понял? Спросил Амий. Вылазь, самокритичный ты наш. Пообщаемся, как говорит мой напарник Степа. Побазарим в натуре!

Си-Си-Яо видя, как Степан,  положив камень силы на прибрежный валун, собирается его разбить рукоятью сабли, взмолился.
-О, благородный воин. Не делай этого. Я скажу тебе все, что ты хочешь. Где ты взял мой камень?
-Не начинай с вопросов, друг мой. Спокойно  продолжая пристраивать камень на валуне, сказал Степан.  - Вопросы   теперь буду задавать  я. Он несильно стукнул по камню. Острая боль пронзила тело Си-Си-Яо. Он буквально забился  в конвульсиях. Степа поморщился.
-Для начала расскажи об ордене  и поподробнее, каковы цели этой организации, кто ею руководит.  Где находится  её главная контора. Ну, поехали. Сказал Степан.
Си-Си-Яо  понимая что, попал в капкан, подумал, что немного правды, чтобы отвлечь внимание не помешает. И начал рассказывать.
-Орден  древнейшая организация человечества,  призванная управлять ходом цивилизаций на всей ойкумене.  Её цели благородны и возвышенны. Она стремиться объединить человечество под знаменами прогресса.  Это будет единый и свободный народ. Не будет болезней, нищеты и все будут счастливы.
-И будут маршировать под праздничные, патриотические марши и  славить демократию и свободу и тех, кто её им принес. Закончил Степан.  Мы это уже проходили. Продолжай.
 У Си-Си, отвисла челюсть, он невольно вздохнул и сказал.
-Однако не простой собеседник мне попался ныне. Что же ты конкретно хотел услышать мой юный друг.
-Какова сейчас, например твоя задача в ордене?  Ты надеюсь не мелкая сошка? Произнес, ухмыляясь, Степан. 
-О, мой юный друг  сколь велика твоя любознательность?   Елейным голосом сказал Си.
Степан вдруг как бы случайно обронил камень в догорающий огонь костра.  Колдун вдруг истерически завизжал.  По его телу и лицу пошли крупные волдыри. Степан поспешно вынул камень из огня и  сказал.
-Извини дорогой, он такой скользкий.  Колдун, перестав дергаться, со стоном продолжал.
-Мне поручено убрать династию Чингиза.  Заменить, самого  хана, на  полководца Джубэдея. Си-Си, тяжело дышал и теперь уже с опаской смотрел на то, как Степан играл камнем силы, он, то подкидывал камень, то стремительно его ловил. В опасной близости от костра.  При этом имел такой рассеянный вид, будто вовсе не знал о свойствах камня.
-Ты видимо  большой начальник, раз тебе поручают такие дела.  Сказал Степан.-А скажи-ка мне, зачем ордену менять, Великого Чингиза на  какого-то там полководца? При этом Степан поднес камень к огню.
-А ты умеешь, добиваться своего воин,  из тебя бы вышел толк,  на службе ордену. Морщась, прошипел Си-Си-Яо.  – Чингиз не хочет идти на славян, он мечтает о мести  половецким ханам.   И он, и они волки степей. А двум зверям трудно  ужиться в одном месте.
-А зачем вам идти на славян? Что плохого  в славянах? 
-Славяне нестабильны, они опасны своим существованием другим народам. На пример новым, немцам, франкам,  и многим другим, цивилизованным народам.
-Чем  же они так опасны, что вы стремитесь истребить их. Поигрывая камнем, сказал Степан.
-Они добры и уживчивы, они ленивы и  трудолюбивы одновременно. Они руководствуются чувствами в своих свершениях, а значит, их трудно  просчитать. Вы склонны к  крайностям,  к нестабильностям.  Я ненавижу вас.
-По меньше пафоса, милейший, как вас там, колдун  сра…й! Злобно, сказал Степан. И вдруг резко спросил.
-Кто велел убить,  Александра? При этом он опустил в угли костра камень.  Камень,  медленно нагреваясь, стал менять свой цвет.  Колдун задергался и заголосил.
Степан смотрел на корчи колдуна и  перед его мысленным  взором  вставал  умирающий в  муках Епифаний.  Такие как ты,  колдун, перешагивают через сотни и тысячи жизней ради своей цели.
-Вытащииии…. Камень, воин. Стонал колдун. Одежда на нем прогорела сама по себе, в прорехах халата виднелась  обожженная плоть.
Степан, наклонившись к нему,  сказал.
-Говори тварь.
-Его зовут Уло.  Он  один из высших в ордене меченосцев, его там знают как Падре.
 В этот момент из маленькой тучки, что как раз проходила над  озерком вдруг не с того не с сего ударила молния, и одна из её ветвей вопреки всем законам попала в Си-Си-Яо.
Степан шарахнулся в последний момент. Он так и не понял, что же спасло его, то ли крик ворона, то ли волчий инстинкт.  На месте колдуна медленно  дымилась  кучка пепла.  Его магический кристалл так же превратился в  маленький красный уголек.
Степан встал  и, подойдя к горбунку  и Амию, сказал.
-Я бы сейчас чего-нибудь выпил, только не сырой воды.
Амий бодро подскочил, и вскрикнул.
-Степа я в небо, посмотрю тут,  нет ли корчмы.
Степан устало улыбнулся.
-Вали птах, смотри,  а  мы с горбунком  пешочком поедим.
Амий радостно стартанул в небо. А горбунок повернул голову к  Степану, ткнулся теплым носом  в плечо и тихо сказал. 
-Эх,  Степа Я бы тоже выпил, да нам лошадям окромя шампанского ничего нельзя. Степан, взобравшись в седло, погрузился в невеселые думы.  В шелесте ветерка ему все еще слышалась нехитрая песня Зорянки.  Иногда  его пальцы до боли сжимали узду, когда он невольно оглядывался назад,  на север, в сторону крепостца. Где на погосте  лежали два  ставших родными ему человека. 

Под  вечер, Степан  выехал на дорогу, которая привела его в городище со странным названием Урюпинское залесье.  Местные жители промышляли все больше бортничеством, и охотой, но  можно было  встретить и выжженные в лесных массивах пашни.  Они были огорожены вывернутыми с корнем  пнями и горелым валежником. Крестьяне возили в городище репу и  снопы льна. 
Жизнь в городище Залесском текла неспешно и ровно.  Корчма оказалась пустой,  только два посетителя. Полупьяный городской стражник и писарь. Вяло напевали  на мотив подгорной какую-то совсем не боевую песню.
Степан за две серебряных монетки снял небольшую комнату  и место в конюшни для Горбунка.
Амий нашедший сей приют чуть раньше, уже гордо восседал на крыше. Степа махнул ему рукой. И щелкнув по горлу пальцем,  вошел в  едовую  постоялого двора.
  Подавали здесь кашу с мясом, сдобренную топленым маслом.  Репа пареная исходила  паром на  тонком деревянном подносе.  Рыба, запеченная в  мелких и кислых ягодках брусники.
Амий как всегда, вальяжно рассевшись прямо на столе, пил из  миски, добрую брагу. Степан поел немного каши  и запил её огромным кувшином сладкой браги, к ним за стол подсел  писарь,  стражника забрала  пришедшая  со скалкой жена.  Писаря же забирать было некому, и   он  подсел к Степану в надежде на халявный стаканчик бражки.  Амий критически осмотрел  физиономию писаря и видимо остался доволен, осмотром, поскольку стребовал со Степана медную деньгу на развитие событий.  Писарь оказался словоохотливым  и, через полчаса Степан с Амием знали все Урюпинско-залесские новости.  Оказалось, что в окрестностях  городища появилась нечистая сила,  которая в облике страхаильном,  пугала местных жителей и утаскивала мелкий скот.  Местные охотники во главе с приходским попом вознамерились изгнать  нечисть. Да были изрядно посрамлены в походе своем.  А еще недавно поселился за яром, что вне стен городища  один  кузнец хромой. Поставил свою кузню на краю яра и  творит чудеса с металлом,  делает украшения и  оружие, а уж домашнюю утварь, - закачаешься.  Местные мужики ночью подглядывали за ним,  так говорят не иначе с чертом он, общается.  Потому как  не пьет, тот кузнец зелена вина  вовсе, и в церковь не ходит.  Степан устав изрядно от трудов дневных и порядком приотяжелев с местной браги, отправился спать, недослушав, заплетающегося писаря. Амий же наоборот,  встретив родственную душу, пустился на все тяжкие.
-Степан,  а ты бы нам еще на пару, тройку кувшинчиков оставил, что бы мы тебя не будили потом.  А то  мы с этим высоко образованным господином  еще посидели бы немного о высоком поговорили, о вечном, так сказать.  Хрипло сказал  Амий.
Степан  с сожалением  посмотрел на сизый нос  образованнейшего чиновник и на всклоченные перья своего  чёрна-сокола, и бросил на стол  пару медных монет.   
Ночь  была душной,  в комнате  видно топили печь, и Степан  подошел к раскрытому окну. Открыв ставни, смотрел на спящий детинец и на полную  луну.  Его внимание привлек  силуэт женщины с распущенными волосами мелькнувший на фоне луны. Видно было, что дама обнажена, и сидит на  рукоятке длинной метлы. « Так, ведьма, интересно бы взглянуть поближе»  Подумал Степан.   Скинув рубаху, и завернув в неё саблю, тихонько вылез на крышу через окно.   Два серых кота  испуганно мякнув, шарахнулись  в разные стороны.  Степан заскользил по крышам,  благо в русских городищах дома стоят таким образом, что  крыши либо близко друг к другу либо, срастаются в одну, образуя неправильной формы окружность. 
 Он благополучно миновал городскую стену, попросту спрыгнув наземь, и попутно оборотившись в серого волка. Дальше побежал рысцой вслед за летящим, по звездному небу силуэтом, на метле. Недалеко от крутого яра по дну, которого протекал не большой, теперь покрытый корочкой льда ручей.   Женщина на метле  опустилась на землю и,  взяв метлу подмышку,  направилась к небольшой лачуге, что располагалась на краю рва. Степан осторожно крался за ней, стараясь держаться в тени деревьев.  Женщина огляделась и  три раза негромко стукнула в  дверь лачуги.
В не большем оконце вспыхнул свет. И занавеска  на окне без стекол отодвинулась.
-Кто там? Голос человека, который спросил, был грубым и хриплым.
-Это я милый Арпо,  твоя  Маринка. Проворковала женщина в ответ.
Дверь открылась, впустив женщину в дом.  Степан услышал звуки жарких объятий и поцелуев. Несколько смутившись, он отбежал  к кустам и стал ждать.  Через полчаса он тихонько подкрался  к  окну и  прислушался.
-Бежать тебе надобно милый.  Убьют тебя завистники городские. Вон опять на рынке слышала, как  староста кожевенного конца всех подбивал идти проверять тебя святым огнем.  Беги родной. Голос женщины был взволнованным,  и в нем слышалась  любовь и тоска.
-Не бойся родная они не посмеют.  Ведь лучше меня  в этом краю нет ни одного мастера.  Да и кто им ещё будет за такие деньги, что они мне платят, лошадей ковать. Отвечал кузнец.
-Ты великий мастер Арпо,  лемехам, что ты куешь в своей кузне рада сама земля. А стрелы с твоими наконечниками словно поют в полете.  А украшения что ты сделал на свадьбу моей дочке.  Да от таких сережек не  отказалась бы и сама  княгиня.   Снова говорила женщина.  Раздался звук поцелуя  за тем печальный вздох. 
- Как поздно я тебя встретила,  радость глаз моих,  медовый мой. Продолжала женщина.   Уезжай,  Уезжай родной. Они не понимают тебя родной,  им кажется, что раз ты так все хорошее умеешь делать, значит, тебе помогает черт. А то, что все твои изделия так дешевы и хороши так это оттого, что тебе они якобы даются  легко. В голосе женщины слышались слезы.
-Тебе пора любимая, скоро закричат петухи. Вот глупая птица. И за что ей дана такая великая власть прогонять тебя от меня  моя Маринка.  Сказал с любовью в голосе кузнец. Опять Степану стали слышны звуки ласк и поцелуев. Он не стал дожидаться  и побежал опять к  детинцу.
На постоялом дворе  тишину нарушал лишь дружный храп  ворона и писаря. Оба мыслителя,  валялись под столом, в позах  глубоко задумавшихся над  чем-то людей.
Степан поднялся к себе и, завернувшись в рогожу,  заснул. Снилось ему как они с Зоряной  купаться в чистой воде реки. Зорянка брызгает ему в лицо.  Брызги словно поймав её радостный смех, играют каплями радуги на  ветерке.
Его разбудило суетливое карканье Амия. 
-Вставай Степан, вставай. Уж утро на дворе, все нормальные уже опохмелились, а ты дрыхнешь, как белены объелся, без заднего хвоста.
-Послушай, пернатый алкоголик.  Если ты меня ещё хоть раз ни свет, ни зоря поднимешь, я из тебя суп сворю. Понял! Вскричал,  разозлившись на  ворона, Степан.
-Успокойся Степашка, это я так  вместо доброго утра. Знаешь, я тут до ярмарки слетал. Так представляешь там целая буза. Народ возле била собрался,  какой-то поп  всех воевать,  зовет. Какого то супостата бить.  Мол, нехристь и дела его нечистые.  Народ все закипает. Уж глаза повыпучали.  А ещё там по ковшу браги дают, нахаляву. Побежали, может и нам перепадет.
Степан, припомнив вчерашнюю ночь, решил сходить на рынок узнать,  кого бить собираются, не кузнеца ли. Он быстро оделся и, прихватив на пояс саблю,  поспешил на рыночную площадь. 
На встречу ему  валом валила толпа. Впереди бежал, громко крича и размахивая, стомовичиной, огромный бородатый дядька в кожаном фартуке. Явно кузнец.
Вслед за ним, бежали мужики и бабы все с красными, яростными лицами.  Среди них виднелся поп  невысокого роста кругленький как колобок. Глазки поросячьи, жиденькая бороденка торчит.  Поп размахивал потухшим кадилом и вопил писклявым голосом.
-Известь супостата. Крестить огнем язычника поганого!   Не мир, но меч! Братья и сестры…  Голос его тонул в реве толпы.  Залеские  Урюпинцы с дрекольем на перевес, неслись  к воротам  городка. Степан едва успел отскочить, что бы ни  быть сметенным  разъяренными горожанами.  На плече упал Амий.
-Ну вот, не успели. Уже все выпили.  Я же говорил  тебе, быстрее надо было. Сказал ворон.
-Айда за горбунком, может, еще успеем. Тревожно сказал Степан. «Хоть бы успеть предупредить кузнеца».  Подумал, глядя в след бегущей толпе, Степан.  В прохладном полумраке конюшни.  Горбунок тихонько жевал отборный овес. И негромко рассуждал в слух.
-Ну, какая же это жизнь? Без выпивки, без женщин, овес и тот не в радость. Отборный, отборный. А кто его отбирал то? И спрашивается у кого? Меня попроси я, и сам по-хорошему такой овес отдам. В конюшне кроме него ни кого небыло.
Степан вбежал  в широко распахнутые двери конюшни, тяжело дыша. Горбунок вскинул глаза  и удивлено сказал.
-Что, за спешка? Степан что ни будь, случилось?
-Поехали, скорей можем не успеть. Степа вскочил на спину горбунку и, тот больше не задавая вопросов, стал наращивать обороты.
За городскими  воротами Степан увидел толпу, которая окружила кузню.  Степан, подъезжая, видел, как из кузни вышел человек невысокого роста в кожаном фартуке на голый торс. Руки его  были непропорционально длинными. Кто-то, не дав сказать ему ни слова, метнул камень. И толпа  с наскоку, втоптала его в землю. Избиение длилось  всего несколько секунд. За тем толпа отхлынула, и  глазам подъехавшего Степана предстало тело забитого на смерть кузнеца  Арпо.
От ворот Залесска бежала, спотыкаясь, немолодая женщина. Рогатая кика на её голове сбилась, и волосы черные, словно ночь с проблесками лунного серебра рассыпались по плечам. На  негнущихся ногах прошла сквозь расступившуюся в миг толпу и, увидев тело любимого, упала рядом с ним на колени.  Её руки гладили окровавленное  лицо любимого, а губы шептали  его имя. Толпа, вдруг одумавшись, зашевелилась. Многие, вдруг осознав что, произошло, опустили глаза.
 Женщина, подняв голову,  обвела стоявших взглядом полным нестерпимой боли.  Люди вдруг отшатнулись.  «Пожар, пожар» Вдруг выкрикнул кто-то из толпы и все, обернувшись, увидели, как городок  Урюпинск-Залесский полыхает нестерпимо жарким огнем.  Люди, бросив колья, кинулись тушить свои дома, но к тому времени неестественно быстрое пламя, бушевало  уже во всю.
 

                Глав 21.  Опять в Суздаль.  Маринка.

Степан слез с горбунка и подошел к женщине без сил лежащей на груди любимого.
По щекам его покрытым рыжей всклоченной бородой текли слезы.  Он положил ей руку на плечо и тихонько погладил.  Степан не знал, как утешить  Маринку. Она  взглянула в его глаза и вдруг поняла. Молодой парень не просто сочувствует ей, он сопереживает. Она женским сердцем уловила такую же боль  как у неё.  В голубых, словно небо глазах читалась боль недавней утраты,  кого-то любимого.  И её стало немного легче потому, что рядом в такую страшную минуту оказался такой человек.  Амий  вспорхнул на плечо Степана и тихо сказал.
-Степа пора уходить. Среди них еще дураки, такие найдутся, которые вернуться сюда, что бы обвинить её.  Пошли.
Степан взвалил тело  мастера на  спину горбунка и,  поддерживая Маринку подруку, пошел  в сторону хаты. В домик он заходить не стал.  Взял лишь лопату да рубашку кузнеца, и они пошли по большаку, не оборачиваясь назад.
 Они похоронили его  далеко в лесу,  под вечер,  на  живописной поляне, невдалеке от лесного ручья.
Степан развел костер и  сварил  чай из листьев черной и красной, лесной смородины.  И они почти всю ночь просидели напротив костра,  тихо рассказывая, друг другу про своих ушедших любимых. 
Маринка  говорила тихим грудным голосом, часто замолкая и утирая слезы. Степан молча слушал и иногда подливал в её чашу горячий настой.  Она говорила о своей поздней любви, которую встретила лишь год назад о том, какой добрый и ласковый был её Арпо.
Она говорила, а он все слушал и  вспоминал Зорянку.   Потом он говорил, и  она кивала в такт его чувствам головой. Они выговаривали свою боль, выслушивали чужую. Словно пили горькую чашу, стремясь опустошить её вместе. Уснули они лишь под утро. Два несчастных человека совсем чужих,  но  волею судеб столкнувшихся водоворотом жизни в единую реку, с берегами из боли.
Утро было морозным и ясным, костер почти прогорел,  и они изрядно продрогли. Амий, крутнувшись над лесом, обнаружил невдалеке пасущихся оленей. Степан засобирался на охоту.
-Как же ты без лука Степа. Сказала, поеживаясь, Маринка.
-Не волнуйся Мара. Я же все-таки волк, как никак.  Ответил Степан,  и, скинув льняную рубашку и овчинную безрукавку,  отошел  к ближайшим кустам, что бы превратиться в волка.
Глаза Маринки  удивленно округлились. А горбунок, подойдя к ней и, ткнувшись носом  в плече, сказал.
-Это чо.  Он еще и не такое может, наш Степан-атаман. Видела, какой красивый одни мышцы, да кости. Смотри, смотри, какой волчище из него получился. Хорошее что конину не любит, а то я бы с ним ни за что ни пошел.
Маринка впервые улыбнулась. 
На вид Маринке можно было дать лет сорок, тридцать-восемь. У неё были длинные черные волосы с ранней сединой. Но, как и всякая ведьма, она умела выглядеть намного моложе своих лет, её еще вполне приличная фигура, еще привлекала  порой взгляды зрелых мужчин, знающих толк в женской красоте.  Сам  отец  Василий тот самый, что повел толпу на разборки с кузнецом, не раз предлагал  Маринке прети к нему ночью в альков, для исповеди и отпущения грехов. Да и староста  кожевенного конца,  проходя мимо неё на рынке, всякий раз тянулся ущипнуть, пышнеющие формы Маринки. А она вопреки всему, выбрала Арпо. Неказистого  на вид  мастера кузнеца, что, рано овдовев, пришел  в залесье  неизвестно откуда.  Помог ей своими, умелыми руками восстановить пришедшее  без мужских рук в упадок хозяйство, и выдать дочку, красавицу, Зеленку, замуж в Суздаль. Зеленка досталась Маринке от заезжего печенега, который  был в наемниках у местного князя. Молодая была Маринка падкая на красивых воинов, кровь её кипела всякий раз, когда видела молодца с пикой на лихом коне.  Вот и родила она без мужа себе дочурку,  и растила её и кохала.  А пришло время дочке, вылететь из родительского гнезда, отдала в жены  богатому купцу из кривичского рода.   В Суздаль.
Вот, такая порой странная и обычная жизнь у наших женщин, не святых и не грешных просто русских.
Степан вернулся уже человеком, неся на плечах зарезанного оленя.  Маринка  же  натаскала веток  и согрела воды в котелке. Помогла, Степану освежевать мясо и нарезав кусками, принялась жарить его на угольках,  посыпая его пеплом, что придает мясу особый вкус и позволяет его дольше хранить.
Поев и собрав нехитрую пажить, они выехали на большак и отправились в сторону Суздаля на  север-запад. Им предстоял долгий и нелегкий путь по  осенним лесам  полным опасностей  и тревог.  Маринка сидела позади Степана на  спине горбунка и печально вздыхала в такт, таким же печальным вздохам своего невольного спутника.
Они ехали целую седмицу, изредка останавливаясь, что бы ночевать в  маленьких весях и городищах попадавшихся им по дороге. Степану далось не дорого купить покладистую лошадку для Маринки и теплую одежду, по ночам становилось все холоднее и холоднее. 
 Наконец они выехали на Суздальский большак. Болота и топи, вдоль дорог уже схватились, первой, пока еще не толстой коркой льда, и вместо дождя с неба все чаще стал пролетать снежок. 
Маринка почти успокоилась, и все реже видел Степан на её щеках полоски оставленные слезами. Он  же держался с Маринкой вежливо при этом, стараясь не подчеркивать разницу в годах. Горбунок порой намекал  в свойственной ему бесцеремонной манере. Что-де обстоятельства благоприятствуют. Мол, и сам утешишься и её утешишь. Но Степан как-то не очень себе это представлял.  Все ещё сильна была в его душе любовь к ушедшей безвременно Зорянке. Да и Маринка  хоть и вела себя с ним ласково и приветливо, особого повода не подавала.   Так и путешествовали, часто говорили, о многом и о самом откровенном тоже.  Степан впервые в жизни встретил женщину способную выслушать и рассказать ему об его комплексах и дать мудрый совет.  А Маринка в свою очередь делилась со Степаном женской, житейской мудростью. Как и у большинства ведьм на Руси у неё был очень развит дар врожденной интуиции, умение не просто выслушать мужчину, но и вовремя ему, поддакивая вывести его на чистую воду.  Сделать его зависимым от её общества. Такими способностями природа щедро наделяет всех женщин, но лишь  те, кто не поленился развить в себе этот дар, становиться, в юности всеми любимыми, а в зрелые годы заставляют окружающих, особенно мужчин, полностью зависеть от своего присутствия. 
Порой, не осознавая своих способностей в полной мере, они пользуются ими с величайшим искусством,  и  являться прирожденными, психологами.
Вот и теперь сам того, не понимая, Степан попал в сети второй такой женщины. Но если первой он был интересен как мужчина, то вторая видела в нем скорее несозревшего, но вполне пригодного для жизни  парня, который еще не нагулялся, и все его душевные раны  еще могут зарубцеваться с годами.  «Время все лечит». Говорила она ему  и при этом загадочно, гипнотически улыбалась.
Как не странно Степан чувствовал себя  спокойно в обществе Маринки, но относил это не к  её природному обаянию, а  к странности обстоятельств, сведших их. Маринка же, его в этом не разубеждала.
По дороге им все чаще попадались возы с дровами  и зимним припасом.  В город, везли вяленое и копченое мясо, репу и  мешки полные отборной ржи и овса.  Целые подводы битой птицы,  и  стада домашнего скота. Город делал заготовки на долгую зиму.
К одному такому каравану и пристроились, Степан и Маринка сказавшись братом и, сестрой едущими в гости к  племяннице. Да и расспрашивать их об этом шибко ни кто не стремился. Время было неспокойное. На дрогах все чаще пошаливали мужики с кистенями да долотами. Так что лишняя сабля в охране никому ни вредила.
Вот так и добрались они до Суздаля в морозный, снежный денек.
Подворье боярина Гуряты, зятя Маринки, встретило  Степана и Маринку радостным, деловым беспорядком.  Все  домочадцы и смерды, деловито суетились. Всем находилось занятие.  Да и сам Гурята не скучал без дела,  сновал, словно юркий челнок туда, сюда, между теремом и конюшней. До всего ему было дело, везде  ему все было надо знать в своем хозяйстве.  Посторонний человек, глядя на него, мог подумать, что это мелкий приказной человек, снует по неотложным поручениям.  Где-то  глянет  он строгим хозяйским глазом и проверит, не чинясь,  самостоятельно,  как подкованы лошади, хорошо ли,  чисто ли  в  свинарниках. Любит  хозяин порядок, дисциплину и  трудолюбие. Радуется его душа достатку. Недавно лишь год назад пошли дела его в гору, как только досталась ему молодая жена  Зеленка. Молода дивчина да мудра не погодам, с её легкой руки да мудрого совета и начал преуспевать Гурята.  А   скоро родиться у него сын, первенец. Радостно молодому Гуряте и чувствует он, будто плеснули ему в кровь  огня, хочется ему, глядя на молодую хозяйку перевернуть вверх дном весь мир. И богатеть стал  боярин, и стали в Суздале поговаривать о том, что скоро богаче его подворья не сыскать  будет.
Маринку встретил сам, помог слезть с коня. В горницу проводил. Вышла на крыльцо, Зеленка,  живот большой,  щеки маков цвет.  Улыбается, гладит себя рукой по животу, а  в  глазах тревога и радость вместе слились. Глянула на мать, поняла все без слов.  Брови нахмурила.
-Матушка, милая что случилось? Под руку повела в светлицу.
К Степану подбежал человек подхватил Горбунка подузцы, повел в конюшню. Взглянул Степан в строну конюшен, про себя отметил. «Чисто, аккуратно, вода ключевая».  Одобрительно покачал головой.
 Гурята немало удивленный, тому, что высокий воин не сгоняет с плеча  черного как ночь ворона, да еще  и разговаривает с ним словно с человеком. Проводил Степана в  баню,  с дороги помыться всяко не грех. Баня вытоплена жарко,  колодец свой, глубокий у Гуряты  на подворье,  вода чистая, словно девичья слеза, сладкая словно нектар.  Лей не хочу.
Парили Степана дворовые девки веником дубовым, терли его рогожей  и щелоком, плескали на камни хмельным квасом. Сами раскраснелись, смеялись, ух…!
Потом выбрили Степану голову, оставив лишь его длинный казачий чуб,  расчесали частым гребнем бороду и усы, целовали в уста сахарные молодого берича. Потом повели пировать в терем господский.
Маринка  уж  тут как тут,  велит кормить и поить Степана. Да в горницу его вести, отдохнуть с дороги. Амий здесь же, на краю стола уже успел расправиться с чарочкой, другой, доброго, хмельного меду. «Ну,  этот как всегда». Подумал, морщась, Степан.  Амий уже что-то оживленно рассказывал, прищелкивая клювом, какому-то приличному на вид домочадцу Гуряты, пожилому, седовласому мужичку, с пронзительно сизым носом. «Моряк моряка, видит издалека, и где он их только находит». Отметил про себя Степан. Сам поел каши  и немного жареной птицы, чуть-чуть,  парочку всего запеченных в сметане  молочных поросят. Удивляясь как это можно их так приготовить, ну просто пальчики оближешь. Косточки только похрустывали на молодых зубах Степана,  а уж когда дело дошло до рыбки. Тут  он даже глаза прищурил от удовольствия.
А ему все подкладывают, да подливают, а ему и остановиться пора, да невмочь. Маринка, сидит напротив,  улыбаясь и кивая, нравиться ей как ест Степан.
Наконец наелся,  дышит тяжело. Понимает Маринка, что  Степан воин, а воины умеют наедаться в прок. Не раз видела она в дороге как умеет смирять себя Степан, может заставить себя не думать о голоде. Зато сейчас с каждым куском вливается в тело звериная сила, мышцы становятся упругими, звонко натягивается внутри  мужская струна.
Если не дать ей прозвенеть она лопнет, но при этом может разлететься и все вокруг. Силушка, буйная, не даст покою, будет либо любовь, жаркая, словно угли костра, либо хорошая драка.  Пока Степан ещё сам этого не понимает. Кажется ему, сытому умытому, что  и небыло дальней дороги и усталости небыло. Маринка незаметно подманила пальцем румяную дворовую девку, что-то шепнула ей в ушко, глядя на Степана. Девка быстро стрельнула глазами и зарделась.  Подхватив кувшин с медом, налила Степану полную чашу. Пенится в чаше сладкий, хмельной мед. А девица зовет Степана проводить  в отведенную ему горницу.  Мол, устал с дороги.  Степан встает из-за стола, кланяется всему честному люду и хозяевам. И на твердых, слегка ногах, идет вслед за румяной девицей  на  второй этаж, в светлицу.
Дивчина, улыбаясь, стелет ему постель и говорит воркующим голосом.
-Спать… будете?
 Неожиданно  для себя, Степан, потянувшись, сказал.
-Или… спать…., потом конечно спать.
Дивчина, рассмеявшись, потушила светильник и…..
Утро  приветливо ко всем,  и к Степану  в том числе. Он проснулся на мягкой,  лебяжьей перине, чуть солнышко всколыхнуло робким лучом, осенние облака.
Аккуратно высвободил  затекшую руку,  нежно поцеловал, красную, словно яблочко наливное, девичью щеку. Вдохнул приятный запах. И загрустил о светлой, своей Зарянке.
 Встал, потянулся, до хруста каждой косточки и, найдя, вчера скинутые   впопыхах портки  пошел во двор.  Там уже суета-сует, и томление в брюхе. Вся дворня словно укушенная носится, наводя порядок, а седовласый, собутыльник Амия  громко командует.
-Вот ленивое семя, что стоите на одном месте, будто ухи от сома. Или вчера пили? Или не пили вовсе! Я вас научу пешком похмеляться! А ты чего стоишь, как воды в рот набрал, что забыл, где дрова у нас  растут! Так я вам сейчас напомню, как рыбы с раками зимовали.
 Он, насупив редкие, торчащие в разные стороны брови кричал на мелькавшую дворню, грозил корявым пальцем. Амий, подперев буйну голову крылом и, прищурив один глаз,  поддакивал.
-Шевелись, народ. А то мы мигом Степана разбудим. Видали как он ел вчера,  а пил как, видали?  А  с девчонкой что сотворил?  Да он как разодеться  всех…. как ту девчонку, и курятник ваш тоже. Поняли!    Народ  на подворье боязливо шарахался. 
Степан  тихо подошел сзади, к  двум командирам.   И громко так,  вежливо, рявкнул.
-Кто это тут Степану кости моет?  Голос Степана был немного хриплым и скрипучим.  Да и вид  полуобнаженного воина мог, кого хочешь  ввергнуть в ступор.  «Арнольдик, Шварцнегерный», ему со своей дутой мышцей и в подметалки не сгодиться.
  Приказчик от заданного внезапно вопроса, испуганно присел и испустил негромкий, но неприятно пахнущий звук.  Степан похлопал его по плечу и сказал одобрительно.
-Так их отец, что бы неповадно было, без дела бегать,  а то всего третьи подметки с утра под вашим, чутким, руководством стерли.
Дворовые работники задорно смеялись. А  опростоволосившийся перед подчиненными душеприказчик, с синим, словно баклажан носом,  оглядев Степана с ног до головы.  Смущенно сквасил рожу и  проблеял.
-Чего ж вам барин не спиться,  аль перина не мягка? 
-Спаси бог, отец родной,  и перина мягка и медовуха сладка. Однако нам с другом Амием  пора и честь знать. Дорога зовет…. Степан  с  сожалением вздохнул  и отправился к  кринице умываться холодной водой.
Приказчик проводил его злым взглядом и, подхватив полы длинной шубы, поспешил на кухню.  Распорядиться на счет  завтрака. Амий  смотрел с крыльца, как Степан плещет на лицо и волосатую грудь, ледяную воду, отфыркивается  и  радостно кривит рожу.
Видя, с каким удовольствием, проделывает над собой эдакие глупости Степан, Амий передернулся, словно его укусила змея, и, вспорхнув, поспешил за приказчиком в надежде немного оживиться.  Принять так, сказать на  крепкую грудь пару чарок, чтобы жизнь вернулась в истерзанное похмельем тело.
Позавтракав, Степан решил пройтись туда-сюда, по Суздальскому рынку поразузнать о том, что случилось в его отсутствие в крепостце.
В мясном ряду, проходя мимо лотков с копченой птицей и окороками. Степан заметил стайку пацанов промышлявших  разгрузкой  подвод  с мясом.  «Вот кого надо порасспросить, про Ветерка». Подумал Степан. Ветерком звали того пацана, который в прошлый Степанов приезд в Суздаль  пытался срезать у него колиту с деньгами. А потом так умело вывел  Степана на Рыцаря и горбатого колдуна.  Так уж издревле повелось,  дворовые пацаны знают все на свете. Везде суют свой любопытный нос, порой, не обращая внимания на опасности.  Они знают все городские новости, ибо  от этого зависит, добудут ли пропитания себе или нет.
Степан расспросил  о Ветерке у  мальчишек и дал им медный грошик, пошел искать лачугу, где поселилась мать  Ветерка.
Избенка стояла, сиротливо приткнувшись осевшим в землю боком  к  старому  частоколу. Городские власти  не обращали внимания на  такие домишки, и порой,  какой ни будь преуспевающий купец купивший земляной надел  в этом месте попросту выкидывал бедноту, селящуюся в таких лачугах. Это, как правило, были семьи, потерявшие кормильца и пытающиеся выжить своими силами. Но  рано или поздно они либо пойманные на воровстве продавались в рабство, либо шли по миру с сумой, собирая подаяния возле христианских храмов.
Вот в такой лачуге и нашел Степан своего невольного дружка, Ветерка.  Парнишка лежал в бреду охваченный простудной лихорадкой. Мать его не находила себе места, пытаясь спасти  единственного оставшегося в живых сына. Остальных её детишек прибрала зима да извечный спутник бедноты голод. Степан вошел в избенку и сразу все понял.  Есть видно было совсем нечего, и  холод уже запустил свою страшную лапу в  очаг.  Дров  Маланья,  мать Ветерка давно не приносила, боясь оставить больного парнишку.  Да и не вернуться было бы ей, истощенной женщине  из дремучего леса, неся вязанку хвороста.   Тоска и ожидание близкой смерти царили в домишке.
 Степан, осмотревшись, подошел к лежащему  на лавке Ветерку и, обернув мальчишечье тело  старой вытертой шкурой, поднял и понес его, сказав женщине идти за ним.
Он принес больного Ветерка на подворье Гуряты  и велел дворовому отроку звать Маринку.  Та,  прибежав на Степанов зов,  всплеснув руками, велела тащить больного мальчика в людскую. Маланью же проводили на кухню.  Степан поговорил  с Гурятой, попросил  не оставить милостью сирот.  Дескать, воздастся тебе с торицей.  Набожный Гурята, живший по закону домостроя,  перекрестился и сказал.
-Пусть их живут. Коль малец выживет, пристрою его к лошадям.
Маринка уже суетливо лечила Ветерка, сама варила травяные  настои, ставила примочки.  Степан не стал дожидаться развития событий и опять пошел  детинец,  на этот раз в корчму.
А где ещё  все знаю, коль не в корчме. Степан выбрал  среднюю корчму, что стояли вдоль главной улицы Суздаля. Ведь как бывает, кто долго гостит, выбирает сначала самую лучшую, богатые да умелые так в ней и живут.  А кто понесдержанней в вине, тот рано или поздно переезжает в ту, что подешевле, а затем и в совсем дешевую.  В средней обычно живут те, кто переехал в первый раз. Они уже и поторговались вдоволь, и успели погулять с шиком,  и денег потратить и новостей поразузнать.  И если с умом порасспрашивать-то и узнаешь много.  Так думал наш Степан.  Амий увязался за ним,  как только услышал, манящее слово корчма.  Дескать, нам не привыкать выведывать и выспрашивать, выпытывать да вызнавать.  Мы, мол, древние разведчики, птицы премудрые, вороны.
Степан только саркастически хмыкнул, но прогонять  усевшегося на плечо ворона не стал. Пусть  погуляет, может и в правду чего интересного узнает.
Пригнув голову, Степан вошел в полумрак не большего зала,  народу было не очень много в основном приезжие солевары. Народ по-казачьи широкий душой, любящий погулять и попеть вволю.  Обычно  они приезжали с берегов Азова и соляного шляха.  Везли по всей Руси, наваренною за сезон соль, гуляли, продав её, или обменяв на необходимые вещи.
Чаще же просто гуляли в придорожных корчмах, отводя душу в лихих попойках и кулачных стычках.  Это в большинстве своем были люди хорошее владеющие оружием, попадались среди них и разбойники и шпионы. В общем, ещё тот контингент.
Как раз такая компания изрядно опохмелившаяся сидела на дубовых лавках и ждала, кто бы её обидел. Степан повел взглядом по залу, ища место и прикидывая,  что тут твориться.  Из-за стола, встал  невысокого роста  человек, одетый в широкие, шерстяные шаровары, и овчинный подлатник.  На широком кушаке его была прицеплено широкая  же, половецкая сабля.  Почти секира по весу. В  ухе его висело огромное золотое кольцо. «Родянин».  Подумал Степан. Усы солевара, собрав на себя все хлебные крошки со стола,  свешивались на распахнутую грудь.
-Щё оце таке? Промолвил сквозь зубы солевар. Остальные, предвкушая добрую драка заухмылялись.
-Я  не  що, а кто,  А зовут меня Степан.  А его Амий.  Ткнув пальцем в грудь ворона,  спокойно сказал Степа.
-Тю, Сьтюпан  каке! А що оце за вошь у перьях, у тоби Стюпан? Сказал, загибая пальцы солевар, при этом он подмигнул своим товарищам заговорщически.
Амий пристально посмотрел на казака одним глазом и  ответил.
-Сам ты вошь, потная и воняешь как козел.
Челюсть казака  медленно  отвисла, а его товарищи захохотали.  Солевар  моментально покраснел  и  чуб его залихватски загнулся.  Степан, улучив момент,  резко и крепко врезал готовящемуся ударить солевару,  в челюсть. Тот,  кувыркаясь, полетел в другой конец зала.  Повисла  звенящая тишина.  Амий, потоптавшись на плече Степана, громко сказал.
-Вот-вот допрыгался,  а то вошь да вошь.   А как?  По сопатке получил!
Солевар  медленно поднялся, держась за разбитый нос и плюясь выбитым зубом.
-Хлопцы!  Та это же Степан! Наш  Степан!  А я, было, подумал, що цэ какая-то  коза. А оце Степан, с  другом своим Амией. Окончательно  придя в себя, сказал  солевар. Остальные, выпустив пар,  раздвинулись, давая Степану сесть.
Степан махнул хозяину, заказал вина и мяса, а лучше целиком зажаренного порося.  Солевары одобрительно поглядывали, потирали ладони,  видать точно свой Степан попался.  И чуб у него по-нашему, и врезал по-казачьи, не чинясь, без разбору. Точно наш.
 

                Глава 22.  Горбатый колдун.

Солевары гостили в Суздале уже второй месяц и с приходом зимы, собирались возвращаться в родные места. Они удачно продали  соль и закупив на вырученные деньги меха и железные изделия, решили остаться в приветливом Суздале погулять.  Один из Солеваров, бывший разбойник Згоруйко участвовал в битве на Калке, и  у них со Степаном нашлось, что вспомнить и помянуть  за чаркой. Так что без малого два дня  и две ночи Степа просидел в  корчме.  За это время успели подраться с заезжими греками, приняв поначалу их за евреев. Греки народ дружный и веселый из Тернополя, оказались земляками. Розмовляли Родянску мову. Так что  помирились быстро.
 От них Степан и узнал, что в Суздаль вернулся чудо лекарь горбун.  Снова лечит и людей и лошадей,  и денег берет немного, и  выздоравливают люди быстро.  Горбун  присоединился к грекам под Казельском, и путешествовал с ними до Суздаля. С ним как рассказывали  греки,  был удивительно смышленый зверек.  По виду,  чисто бобр, а ходит на двух ногах и шерстка мягкая и короткая,  горбатый лекарь разговаривает с ним, словно с человеком.  А умный зверек кивает ему и выполняет  всякие мелкие поручения.  Все это очень забавляло греков в дороге.  А поселился  лекарь со своим зверьком в  доме своего недавно погибшего при странных обстоятельствах друга и местного, преуспевавшего купца.  Самого купца  недавно убил како-то заезжий разбойник.  Говорят, украл все из терема, что можно вынести и  увел к тому же черноокую молодую красавицу, любовницу. 
Эх, лихой хлопец в одиночку все сделал,  а девчонка говорят,  и сама непротив была. Во как!
Степан мигом смекнул, зачем сюда явился, его горбатый знакомец.  Да еще и зверька  смышленого привез. Ох, не простой-то  зверек. Помнил Степан одного такого. Встретится с ним, довелось на поляне богов, тогда древний бог  Велес оживил такого  зверька, убитого Степаном и допросил с пристрастием.   
Много интересного тогда рассказал  шпион лохматый  и о хозяевах своих и о  себе. Жаль, Степан тогда всему этому значенья большого не придал.  Теперь бы многое иначе сложилось. Ещё немного погуляв с казаками, Степан, условившись что, поедет  домой с ними вместе, отправился на подворье Гуряты, прихватив подмышку неспособного летать  ворона.
В конюшне было чисто и тепло, горбунок за эти дни отъелся и отдохнул, подружился с  местными кобылками. Успел покусать  вожака Гурятиного  табуна, его почистили, подлечили подбитые в дороге бабки. 
-Ну, конек мой ретивый. Сказал Степан. Будь готов, сегодня в поход выступаем.
-Всегда готов, Степа. С тобой хоть на край света.  Лишь  бы подраться вволю. Отвечал бодро горбунок.
Вечером прощались с Маринкой.  Женщина смотрела на Степана с тревогой в глазах. Говорила.
-Остался бы сокол. Мы бы тебе и жену добрую сыскали и дел тут по горло.  Долго так по свету мотаться будешь. Говорила, а сама понимала, уходит Степан, не может парень не уйти.  Кровь молодая бродит, душа  подвига просит. Дури ещё много в голове. Пускай идет. Дай бог ему легкого пути.
-Степан сев на верного Горбунка обернулся и вдруг понял, кого все это время напоминала ему Маринка.  Такой же стала бы с годами Зорянка, если бы осталась на этой земле.
Он махнул всем на прощание рукой и поехал  на постоялый двор, к  казакам.  Те, уже нагулявшись, заснули крепким сном.  Степан пристроил Горбунка на конюшне, и сказал ему. 
-Если на заре не вернусь. Ждите меня с Амием за городскими воротами на опушке леса, два дня.  А потом свободны на все четыре стороны.  Горбунок ткнулся в плечо Степана и печально сказал. 
-Успеха тебе хозяин. Мне было здорово с тобой.  Мы будем ждать тебя три дня. И  тяжело вздохнул.  Ночью Степан, крался по  темным улицам к  площади, на которой стоял  терем бывшего вороватого купца.  Терем встретил Степана  темнотой и тишиной. Лишь на третьем этаже горел огонек свечи.
Степа, подтянувшись, перелез через покосившийся забор.  Его глазам предстала картина  запустения и разрухи. После смерти короля воров, слуги разбегаясь и спасая свои жизни, не забыли прихватить, все мало-мальски ценное. Остальное растащили местные воришки, оставшееся без присмотра.  Так всегда бывает, когда умирает лев, гиены тащат все, что ни попадя, и  творят, что попало, пока на смену ему не приходит новый вожак.  По слухам после смерти  этого купца, в Суздальском княжестве  все маломальские, разбойничьи шайки сразу передрались меж собой.  Воровство и грабежи на большаках увеличились, но и попадаться разбойники стали чаще.
Степан представил себе, что же стало с тем городком, после того как он убил такого же авторитета Валентина.  Значит,  тут в Суздале кто-то тоже постарался. «Эх, встретить бы мне этого парня, ведь наверняка из-за девчонки вора прищучил. А слуги потом  добро разворовали». Прошептал Степан себе под нос.
Он вошел в терем через вывороченные кем-то двери,  и, вынув саблю, стал красться на второй поверх.  Однако, сделав несколько шагов, он подумал.  «Не слишком ли гладко все началось». И отложив саблю, перекинулся в волчью шкуру. Сразу все стало ясно.  По самому полу вились невидимые человеческому глазу нити. Если бы Степан продолжал переть словно танк без тормозов, то рано или поздно он зацепился за одну из них. Это бы послужило сигналом тревоги для колдуна, располагавшегося на  верху.
Что же делать? Придется вернуться и попробовать с верху.
Волк-Степан, вернулся во двор, опять принял человеческий облик и  осторожно полез на крышу.  Сухие доски похрустывали под ногой, старались изо всех сил выдать Степана.
«Опять невезуха». Он снова слез во двор и постояв немного размышляя, вдруг громко крикнул.
-Эй, вы там, на верху,  гостей принимаете?  Тут же из дверей на Степана кинулся странный зверь.   Напоминающий огромную кошку, только с шипами на хребте. Степан понял, что зверек не простой,  и вероятно не из нашего мира. Потому что дышала зверушка  с  хрипами и  дымком.  Кислород видно в легких сгорал в прямом смысле.
Степан  пригнулся, вытянул впереди себя саблю и сказал.
-Здорово же здесь, гостей дорогих встречают, привечают. Кошка прыгнула, почти не готовясь. Миг и она уже в воздухе, распластавшись в длинном прыжке, она покрыла расстояние до Степана за долю секунды.  Степан не стал уворачиваться в сторону, он быстро присел, скорей упал на одно колено. При  этом саблю направил в живот  кошке.  Сильный удар тела твари, вывернул рукоять из его руки, и Степан оказался опрокинутым на спину.  Кошка прижала  лапами плечи Степана и раскрытая пасть полная клыков уставилась в  лицо. Степа непроизвольно зажмурился, понимая, что не успевает вывернуть свои руки  из-под лап зверя. Вдруг он почувствовал, как на лицо его потекло что-то липкое и горячее. Вдохнув запах, Степан понял.  «Кровь, кровушка, шекша. Зацепил я  тя,  тварь  кошачья». Кошка свалилась прямо на грудь Степана, придавив его к земле, ноги её пару раз дернулись,  и она замерла навсегда. 
Степа кое-как скинул мертвого зверя с себя и поднялся, переводя дыхание. Из дверей тем временем выскакивали  твари в серых балахонах. Степан не успевший вынуть саблю из тела зверя встретил противника кулаками и ногами.  Он бил серых как говориться за себя и за того парня. Отчаянно матерясь  и плюя в морды крысо-воинов.  Многих положил, и еще многих убил бы, если б не споткнулся, получив удар  рукоятью сабли по затылку.
Его крепко связали и долго били ногами, пинали как мячик футбольный, только хруст стоял. Потом из окна выглянуло лицо, или морда колдуна. Что-то мекнула,  на непонятном языке,  и  Степана   потащили волоком   в терем.   Точнее в  подвал.
Он очнулся на дыбе, самой настоящей дыбе растянутый за руки и за ноги,  веревки больно впились в кожу, защемив до крови. В подвале было холодно очень холодно, так, что зуб на зуб, не попадал, и к тому же Степан не был уверен, остались ли вообще эти зубы.   Все тело терзала боль, казалось порой, что переломана каждая косточка.
Степан попробовал пошевелиться, кроме усиления боли это ни чего не дало. В подвале было темно и  к тому же сыро, пахло крысами и  мочой. Наконец где-то наверху послышались шаги и, темноту подвала разорвал огонь факела.  Его нес  маленький зверек похожий на того, что убил Степан на поляне богов. 
-Эй ты, заморыш? Очнулся?  Заверещал зверек, смешно корча при этом мордочку.  Сейчас придет хозяин и будет тебя пытать.  Так что готовься, все правдиво рассказывать. Хозяин не любит дураков, которые упираются.  Умирать будешь долго.  Тебя будут скармливать крысам.
-И ты здравствуй животное. Прошептал Степан разбитыми губами.
Вслед за зверьком, в подвал спустился низкорослый колдун. Он  придирчиво осмотрел  узлы веревок связывавших Степана.  Взял небольшой табурет, и сев напротив заговорил.
-Рассказывай,  кто ты, кто тебя послал и зачем. Как ты попал  в засаду на княжича и  как выжил. Рассказывай все, я тебя сразу узнал.  Драться ты умеешь,  воин ты неплохой, но теперь будешь мне все говорить или умрешь.
-Сам такой козел, как про меня подумал. Лучше ты расскажи, зачем в Суздаль опять приперся.   Прошептал Степан опухшими губами.
-Я могу сказать тебе правду, но тогда тебя точно придется убить. Произнес спокойно колдун. Ты хочешь умереть, узнав правду? Колдун смотрел прищурясь на беспомощного Степана.
-Попробуй, горбатый, может быть я  решу иначе, узнав кто ты, колдун, и зачем вам надо убить Александра. Ты ведь служишь ордену, твои хозяева будут тобой довольны.
-Ты опасно много знаешь воин? Ты даже знаешь про орден. Кто же ты на самом деле? Глаза колдуна вдруг полезли на лоб.  Ты белый Вервольф! Как я сразу не догадался.  Продолжал рассуждать  в слух колдун.
- Конечно! Ты пришел, что бы спасти  княжича от смерти,  ты, наверное, убил одного из высших Си-Си-Яо.  Ты теперь пришел, что бы убить меня. Голос колдуна стал громче, и он, вскочив с табурета, стал ходить по камере взад-вперед.
-Но ты попался, попался, словно мышь в мышеловку.  Теперь ты в моей власти белый волк, оборотень, тебя ведь кажется, зовут Степан? Да  мне несказанно повезло.  Ты хоть знаешь, Степан, сколько людей, слуг ордена сбились с ног, что бы тебя найти. Я приставлю к тебе двойную стражу.  Мой хозяин должен немедленно узнать, что за птичка попала в наши сети. Он поманил пальцем зверька и сказал ему тоном, не терпящим возражений.      Ги-Ся, позови скорее сюда трех,  нет пятерых воинов крыс.  Пусть они не сводят глаз с  вервольфа. Понял!
Сам колдун поспешил в верхние покои, что бы заняться  вызыванием хозяина.
На опушке вечернего леса проснулся ворон  Амий. Встрепенулся, огляделся и увидел,  как  Горбунок лениво щиплет молодые веточки, скинувшие листву. 
-Так, еще  одно хмурое утро.  И опять в дорогу, и опять в поход. Во жизнь! Привет  горбатый!  А где наш  атаман?
Горбунок, перестав жевать, взглянул на растрепанного ворона и сказал.
-Дерется, где ж еще. Он у нас такой, либо дерется, либо бьет кого-то.  Жизнь у него такая, понимаешь, драчливая. А нам верным спутникам ждать, да догонять. Хм…
-Послушай конек.  Если Степа где-то там один воюет. То мы, то с тобой здесь что делам?   Недоуменно спросил Амий.
-Как что?  Ты спишь с похмелья, а я вот веточки грызу.  Ждем, значит в засаде.  С ленцой в голосе сказал Горбунок.
-Так, значит, в засаде говоришь. Пока он там, не щадя живота, понимаешь, бьется за правду.  Мы с тобой как два козла, веточки грызем. Так?
-Ну, выходит так.  Ответил Горбунок.
-Айда, Степана искать. Чует мое сердце что-то здесь не так.  Встрепенулся  Ворон.  А веток на наш  век еще хватит.
Он  запрыгнул на  холку горбунка и  сказал, поехали, и махнул крылом.  В Суздаль!  В городище они едва успели.  Ворон тут же прошелся в поднебесье, несколько кругов и, упав на  коновязь перед Горбунком,  произнес.
-Пожаров не видать,  битвы особой тоже не  слыхать.  Значит, Степан попал в беду.  Сказывай,  куда он отправился?   
-За колдуном, куда же еще.  Ответил Горбунок. А куда не сказал.
-Дуй  на площадь, конь ретивый к терему,  у которого ворот нету, и жди меня там.  А я за солеварами смотаюсь, жди.
Через час  отряд  грозных казаков-солеваров, вдохновленных рассказом  Амия ворвался в  ограду терема, где пленили Степана.  Амий гордо восседал на плече Згоруйко, и указывал крылом на  выбитые двери терема.
На досках  мощеного двора все еще была кровь зверя и тварей, которых убил Степан. Згоруйко приказал казакам вынуть сабли.  Они вошли в темный терем,  трое включая Згоруйко, держали в руках, чадящие  факелы.  Им на встречу вдруг начали выскакивать твари в балахонах. Завязалась жестокая битва.  Атаман видя прыть, с которой напали на них твари, велел казакам стать кольцо и, прикрывая  друг друга идти на прорыв. 
Солеваров было не много, дюжина от силы,  да и тварей Степан поубавил изрядно. Так что, схватка не затянулась.  Ворвавшимся в покои колдуна казакам предстала странная картина.  В середине  кавадрограммы,  окруженной свечами, стоял  вида страхолюдного колдун. Черты лица его  и без того страшные были искажены медитативным старанием. Ужас, просто! 
 В какой-то миг,  казаки увидели, как прямо  из дыма свечей, начал создаваться в воздухе чей-то лик. Они, громко закричав, разом накинулись на открывшего в этот момент глаза, колдуна.  Он занятый  колдовством  вызова, требующим предельной концентрации,  не успел даже удивиться. Солевары, не вдаваясь в подробности,  дружно рубанули саблями по нечистой силе.  Пикнуть горбатый колдунишка не успел.  Раскрыл, было, рот, чтобы прокричать заклятье  бесовское.  Да востры сабельки, не дали.
-Бей, Басоврюжье семя, выкрикивали лихо солевары, продолжая, рубит бездыханного колдуна.
Кто-то  вспомнил, что нужен осиновый кол. Двое тут же сорвались  искать осину. Переломав половину лавок и прочей мебели, нашли ракитовую ножку от стула. Посовещались  и, решив, что ракита дерево богоугодное, немедленно вбили колдуну в сердце.  Згоруйко приказал рассыпаться по терему и искать Степана, попутно рубя  всю нечистую силу, которая попадется.  Однако никого кроме  колдуна богомерзкого в верхних покоях не оказалось.  На шум  прибежал  патруль городской стражи, и выслушав сбивчивый рассказ атамана, и увидев  убитого за ритуалом, явно черного колдуна.  Десятник, опытный воин, сразу  все понял и велел патрулю присоединиться к  солеварам.  Амий уже как-то  обнаружил,  что Степан находиться в подвале. Згоруйко и десятник,  вместе ворвались  в пыточную. Бой был коротким. Вооруженные  прямыми кинжалами, крысо-воины,  были моментально изрублены  на месте.  Привязанный к дыбе Степан,  с трудом раскрыл  глаза. Опухшие губы едва разлепились, и хриплым голосом то и дело, кашляя,  Степа произнес.
 -Спасибо, братья казаки. Я уж и не чаял спастись.
Солевары, отвязав Степана, понесли его на двор из оскверненного нечистой силой терема.
Под звездным небом двора кто-то из стражников расстелил плащ,  Степана положили на него, и окружили, всем было интересно узнать, что же на самом деле произошло. В этот  момент с диким прямо победным,  боевым ржанием  выбив копытами, остатки ворот  во двор влетел Горбунок. Казаки поначалу шарахнулись, их длинные чубы встали дыбом. Сабли мелькнули распоров ночь,  словно лучи солнца.
Степан  с трудом поднял голову и тихо сказал.
-Это конь мой,  друг боевой.
Решено было нести Степана  на постоялый двор. Там, мол, и расспросим, когда придет в себя. Они положили потерявшего сознание Степана на широкую лавку в своей комнате, и пошли пить  брагу,  обсуждать прошедшую схватку.  Десятник выставил по такому случаю бочонок зелена вина. Амий восседал на краю стола и терпеливо ждал, когда нальют, переминаясь с ноги на ногу. Десятник городской стражи спросил  Згоруйко.
-Кто этот воин, что вы кинулись спасать?
Згоруйко выпив чарку, кивнул на Амия.
-Пусть эта вещая птица говорит, он больше знает.
-Не птица, а птиц. Сварливо поправил ворон. Чего на сухую-то глотку драть. Наливай, тогда и поговорим.
Десятник удивленно вскинул глаза,   налил  полную чарку крепкого болгарского вина и придвинул её  ворону.  Тот  неторопливо, со значением всех оглядел  и, взяв чарку за край крепким черным клювом, стал медленно её подымать, при этом все вино выпивалось и ни капли не пролилось на стол. Когда чарка оказалась пуста, он лихо перекинул её через плечо  и, крякнув, вытер клюв крылом. Солевары до этого молчавшие разом заговорили. Всем по сердцу пришлась лихость Амия. По-казацки жгнул, по нашенски, добрый казак, хоть и черный как сажа, ведь главное не перья, главное душа.
-А теперь слушайте мою повесть люди, и не говорите потом что, дескать, ухи не мыли. -Знаете, кто сейчас там в вашей комнате лежит? А…!  Там лежит  великий воин и путешественник, вступивший в бой с нечистой силой и поклявшийся истребить всех врагов святой  православной Руси,  в которой мы живем. Он истребил много нечисти  и спас многих.
И Амий принялся подробно, в красках рассказывать об их походе и о том, как им довелось схватиться с могущественным орденом. Он забыл только упомянуть о том, что Степан иногда превращается в серого волка.  Хотя в основном рассказ его был достаточно правдивым и ярким.  Казаки слушали молча,  изредка пребывая и переспрашивая, прося рассказать подробнее.  Когда ворон дошел в своем рассказе до  сцены боя в Аленкиной роще. Встрепенулся  десятник, он сам дополнял рассказ  Амия подробностями о том, что случилось, после того как все в  крепостце проснулись, ведь  Амий тогда тоже спал беспробудно.   Оказывается, были обнаружены убитые воины в странных, серых плащах. А  в спальне княжны какая-то богомерзкая звезда и на полу  много крови. Воина, который был тяжело ранен  вражеской стрелой, равно как и его коня не нашли. Ярослав, узнав о том, что на его сына и жену было совершено еще одно покушение. Велел  утроить дружину крепостца и вызвал еще трех могущественных волхвов. Теперь возле Александра денно и нощно находятся верные воины.
А княгиню перевезли в Суздаль, вместе с мамками и няньками.  Александра обучают воинским премудростям  и хитростям.  Поймали отца  Мифодия, но когда стали пытать, он вдруг сам по себе сгорел, синим пламенем, прямо в пыточном подвале.  Поговаривают, что не обошлось без вмешательства нечистой силы. 
Згоруйко  подняв высоко чарку, произнес  здравицу  вольному казаку Степану и всему казацкому роду, которому нету переводу.  Выпивали, много решив поутру идти к самому Ярославу. Просить защиты для Степана и помощи в борьбе с нечистой силой.


                Глава 23. В поход на  Падре 122…год.

Туннель в пространстве и времени, строить может не всякий. Только великие маги прошлого, да  чудаки,  искренне верящие в чудеса способны на такой шаг. 
Менять законы, управляющие миробытием, ни дано, ни кому, а вот искусно пользоваться ими и заставлять служить себе, это вполне возможно. При необходимом количестве знаний и умения, с этим может справиться любое существо.  Как раз таким существом и стал в свое время мальчик по имени Уло. 
Сейчас он шагнул в пространство, на миг, растворившись в  субстрате материи и  времени.  Он стал частицей вселенной, мгновенно растекшись в межзвездном пространстве.  Тело его перестало существовать в  бренной форме именуемой человеческой плотью.  Миллион раз, преобразившись, оно, разбилось на волны,  текущие сквозь время, вселенская математика света вот из чего состоял Уло.  «Как жаль, что нельзя остаться здесь навсегда».   Подумал свет. Видеть свои мысли,  творить вселенные, познать неизведанные ранее ощущения, чувства.  Опасность такого полета заключается в том, что вселенная ни терпит творцов, порожденных не ею самой.  Их память безжалостно присваивается ею. Надо успеть, как можно быстрее нырнуть в презренный мир плоти. Снова обрести человеческую оболочку и  забыть все, что видел и познал за столь краткий миг полета во времени и пространстве.  Снова заниматься  ничтожнейшей политикой, лгать и обманывать, подчинять и  ждать результата.
Падре, открыл глаза, он находился в  каком-то разграбленном и  залитом кровью помещении.  Вся нехитрая  мебель была переломана.  В центре зала на полу  в  испорченной   кавадрограмме,  лежало маленькое тело его растерзанного слуги.  Оно было изрублено почти до неузнаваемости и проткнуто деревянным колом.  Что ж, недальновидный колдун, слуга, заслужил такую участь.  Хотел со временем стать великим магом. А умер лишь жалким колдунишкой, неспособным предугадать час своей смерти.
Падре  повел глазами вдоль стен, что-то ища.
-Ги! Ты здесь плутишка? А ну вылезай. Голос  Падре Уло был печален и строг.
Ворох тряпья в углу зашевелился и оттуда на Падре, глянули бусинки глаз  маленького зверька, удивительного похожего на бобра.  Когда-то миллион  лет назад вот такие зверьки стали прародителями бобров. Он в отличие от современных  своих потомков они имели сознание и членораздельную речь. Род, великий бог и творец всего сущего отобрал у них способность мыслить,  оставив им только  набор инстинктов.  Со временем искра разума все сильнее затухала в их генах, и они лишались души в человеческом понимании этого слова.  Ги-Си  когда-то молодой, познающий мир щенок, попал под  обвал дрейфующей по просторам Сибири льдины. Лед,   великий лед, катился тогда по всей земле.  И стада этих мерзких двуногих обезьян, рабов его народа, кочевали ближе к экватору.   Ги-Си, пролежал вмороженным в лед  много тысячелетий. Льдина просто ушла под землю, бережно унося с собой его маленькое волосатое тельце.  Но однажды на Ги натолкнулся  Уло. Он извлек зверька изольда и вдохнул в него часть своей жизненной силы.  Открывшийся перед очнувшимся  Ги мир, был совершенно другим и  в нём правили те самые двуногие. Обдумав сложившуюся за тысячелетия  расстановку сил. Ги предпочел служить  Человеку,  который его разбудил.  Вот так у Падре появился  прекрасный слуга, принесший с собой знания о предыдущей цивилизации.   
-Ты спрятался? Более ласково сказал  Падре.
-Да господин. Я выбрал единственно верное решение.  Этот маг не послушался моего предупреждения, он лишь отмахнулся.  Все спешил  возвыситься в твоих глазах.  Когда ворвались эти варвары,  сверкая саблями, он оказался не готов их встретить.  Отвечал маленький, хитрый, Ги-Си.
-Хорошо малыш. Теперь расскажи, что здесь произошло.
Ги-Си  подробно изложил  обстоятельства встречи колдуна и Степана.  Уло слушал внимательно, его лицо оставалось непроницаемым.  Когда  Ги закончил.  Падре коротко спросил зверька.
-Куда его понесли?
-Я найду его хозяин.  И получив одобрительный кивок,  скользнул в раскрытую дверь.
Падре прошептал заклятье позволяющее оставаться невидимым и пошел вслед за принюхивающимся Ги. Через двадцать минут они были у дверей в корчму,  в которой лежал Степан.
Степа проснулся внезапно. Кто-то словно потряс его за плечо, он аккуратно встал  с лавки и с трудом заставил себя стукнуться об пол, что бы превратится в волка.  Волк-Степан  почувствовал себя намного лучше. Его перестало трясти в ознобе, и единственное что его теперь терзало, было, чувство неутоленного голода.
Дверь в комнату тихонько скрипнула. Степан ощетинился, готовясь к прыжку. В комнату вошел  пожилой человек невысокого роста, средней полноты в сутане монаха.  На голове его была надета маленькая черная шапочка, из бархата.
-Можешь не прыгать, волк.  Лучше будет, если мы немного поговорим сначала.  Сказал, вытянув руки ладонями наружу  человек в монашеской одежде. 
Степан грозно зарычал. Было в облике  мирного монаха, что-то такое, что заставляло понимать: Это очень серьезный противник,  и кажущаяся его беззащитность, могла дорого стоить  тому, кто попробует напасть на  него.
-Ну же вервольф, не стоит так бояться меня, я ведь предлагаю лишь поговорить.
Степан, резко кувыркнувшись назад,  снова стал человеком, но при этом не спускал настороженного взгляда с Падре.
-Присядем. Уло сделал плавный жест рукой, и в комнате возникло два кресла и столик уставленный, всевозможными яствами. Сам он, как бы показывая пример, нарочито медленно присел в одно из кресел.  Отщипнув  от грозди винограда  ягодку,   сунул её в рот. При этом  на лице его было написано искреннее расположение к собеседнику.  Степан же, продолжая  чувствовать, как на его загривке стоят торчком волосы в предчувствии неминуемой опасности, осторожно присел на край кресла. 
-Ну, угощайтесь друг мой. Я  чувствую, что вы голодны. Ваш молодой организм нуждается в дополнительной энергии.
В голосе Падре  мелькали снисходительно-покровительственные ноты.
 – Вы ведь, кажется, недавно были в битве и наверное немного устали,  кушайте,  отдыхайте. Нет лучше отдыха, чем приятная беседа за  обильным столом. 
Степан протянул руку и взял  с огромного блюда восхитительно пахнущего, истекающего соком рябчика. Не торопясь, отломил  окорочек и  откусил.  Во  рту его начался праздник. Никогда в жизни Степан ни ел ничего вкуснее этого кусочка, он буквально таял во рту.
Степа  с трудом заставил себя остановиться на этом. 
-Послушайте друг мой. Начал неторопливо Падре.  По какому-то странному недоразумению мы с вами стали врагами. Вы пытаетесь сорвать мои планы, вы разрушаете мои схемы, убиваете моих людей.  А я, вот что странно, не испытываю к вам чувства ненависти. Более того, я восхищаюсь вашей смелостью и находчивостью, искренне, подчеркиваю, искренне, желал бы видеть в вас друга, а не врага.  Вы немного наивны, слишком молоды и многим рискуете, ввязавшись в драку с такой могущественной организацией как орден.  Ваши старания  ничего порой не меняют, но приходиться вносит необходимые коррективы в уже  не раз отработанные схемы.  Уло налил бокал вина и продолжал
-В вашей борьбе нет порядка, и расчета, есть только идеалистический порыв. Разве мало друзей вы потеряли, идя наповоду своих чувств. Где женщина, которую вы любили? Где ваш друг  скандинав,  которого вы потеряли спая Вещего Олега. Вы когда ни будь, задавали себе вопрос, а для чего все это.   Не пора ли остановиться друг мой, выбрать путь разума,  стать поборником идей более жизнестойких. И я обещаю вам друг мой.  Вам не придется больше терять друзей и любимых. Наоборот,   присоединившись к нам, вы могли бы стать великим человеком. Выбирайте, в моих силах сделать вас царем, князем  шахом.  Вы можете быть очень богаты, влиятельны.  У вас может быть власть.  Вы будете вольны, править людьми, в ваших руках  окажутся нити жизни.  А женщины!  Сколько хотите, и самые лучшие бросятся к вашим ногам,  прося позволить подарить вам себя.   
Голос Падре Уло звучал не громко и его слова, ласкающие самые низменные струны души, медленным туманом растекались по  комнате. Заставляя Степана прикрыть глаза и провалиться в мир грез и мечтаний. Они словно липкая паутина оплетали его мозг.
На миг перед его уже затуманенным взором, проплыл силуэт утыканной стрелами Зорянки. Словно врезала молотком по пальцам мысль.  «Что, предать! Значит все зря, и гибель друзей и любовь и память! Все  придется променять на сладкий плен власти».
-Гладко стелите, Мужчина.  Да спать придется жестко. Вы предлагаете мне работать на вас.  Так сказать исполнительный Барсик,  сначала бросите косточку, а затем прутиком по мордам.  Простите как вас там, святой отец  идите в ж..у.  Нам с вами не по пути.  Сказал, вставая из-за стола Степан.  Падре, улыбаясь, ответил.
-Я знал, что на вас не подействуют ни какие уговоры. Просто хотел убедиться еще раз.  Вы принадлежите к немногочисленной вымирающей породе  куль идеалистов. Все еще верите в человека. Вы, словно глупые бараны, тычетесь в одни и те же ворота. Пытаетесь спасти человека от самого себя.  Ну что  ж, друг мой  живите. Я не буду убивать вас сейчас, вы  сами убьете себя в этой борьбе.  Увидя вас и вашу фанатичную глупость, я лишний раз убедился в том, что вы не так уж и опасны для ордена.  Точнее для дела, которое мы защищаем.  Зря вы отказались вступить в наши ряды. Из вас получился бы отличный вождь. Идите  и погибайте в неравной борьбе, у вас нет шансов,  впрочем, как и у всех славян.
С этими словами  Падре Уло растаял в воздухе, оставив  после себя в комнате стойкий запах озона.  Степан  еще несколько минут вслушивался и всматривался в тишину окружающего его мира, но, поняв, наконец, что вокруг ничего не происходит, шагнул  в двери, ведущие вниз в помещение кабака.
Внизу он увидел идиллическую картину. Амий с казаками и дружинниками,  пытался петь,  удалую песню.  Рожи у всех  были красными, такими. Словно все они дружно ходили  в баню.  Запах перегара стоял такой, что мухи  падали пролетая над столами пирующих.  Ещё бы,  закусывали гуляющие, отборным луком.
Степана встретил одобрительный рев. Тут же, ему вручили огромную чашу браги, кричали при этом, что  она, дескать, лучшее средство от ран.  Степа понял сразу, что казаки   в курсе его дел, и бросил неодобрительный взгляд  в строну Амия. Тот виновато развел крылья в стороны, покачнулся и грохнулся на свой костлявый зад.
Дальше просто пили и закусывали, луком и сыром, сыром и луком. И Степан вдруг почувствовал себя в кругу друзей,  среди таких же простых и понятных ему мужиков, - настоящих.  И ненадолго  приказал себе забыть о том неведомом ему доселе страхе, который испытал   при встрече с  загадочным монахом Падре.  Степан понимал, что рано или поздно судьба столкнет его с этим существом.  Пусть  монах пока не боится его, Степана, считает его неопасным  и ничтожным. Но придет тот день, когда  Степан победит. Потому что иначе нельзя,  потому, что за ним, правда. А за кем, правда, за тем и победа.
Ярослав смотрел на стоящих перед ним людей,  и думал. Думал о том, что ему  князю никогда не пойти вот так,  прямо и честно, не  боясь, все потерять, даже свою жизнь. Искать неведомого врага, причем чужого. Лица казаков были полны решимости, в глазах их горел огонь способный спалить души дотла. Среди них выделялся лишь тот самый воин, что  так своевременно пришел на выручку его сыну. В глазах воина жила  тоска.    Она обитала на самом дне огромных синих, словно небо глаз.  Казалось что сравнительно молодой воин, - старик, будто  бы он уже успел за свой короткий век увидеть нечто  такое, что в миг состарило его душу.  Ярослав видел перед собой вождя. Вождя по духу, и понимал, что вот  как  раз за такими-то и идут всякие авантюристы и искатели приключений не боящиеся потерять ни чего.   
-Ну что же раз вы решили идти, я  не вправе задерживать вас, воины.  Искренне желаю вам  победы в вашем не легком походе. Тебе же Степан-атаман еще раз кланяюсь,  ты чудом выжил и дважды спас Александра от неминуемой гибели. Вам дадут самых лучших коней и весь необходимый припас. Жалую каждому шапку серебра и  одежду, какую душа пожелает.  Возвращайтесь с победой.
В  поход выехали, несмотря на начинающиеся холода. Каждый вел вповоду, второго коня и в седельных сумах  бренчало звонкое серебро.  К  ватаге Степана присоединились и  те самые греки что  гуляли с ними в корчме.  Чем больше народу, тем легче и безопаснее,  будет  ехать до Киева, а дальше их путь лежал вдоль берегов, штормящего, черного моря в  Константинополь.
 Осенний Киев встретил их вялотекущим строительством. Киевляне все еще восстанавливали город после сожжения его Руриком  Смоленским.  Здорово мешали ранние, холода, плохой подвоз леса.   К тому же  в недавней войне погибло много мастеров.  Да и тех,  что чудом вернулись из похода на Калку, оказалось совсем мало.   Погиб князь Мстислав,  мудрый  правитель и любимец Киевлян. Дружина начала распадаться  тысяцкие пытались удержать, хоть как ни будь,  распадающееся войско, при этом  терпели неудачи.  Наконец был выбран,  командир способный  немного поправить ситуацию, им оказался любимец погибшего князя Мстислава,  Диметр.  Он  с великим трудом,  уговорами и угрозами, сумел удержать малую Киевскую дружину от полного развала.  Так что в Киеве, было не весело.
Степан со товарищи задержались в Киеве, не долго, пытаясь договориться  с купцами идущими морем в  Херсонес а от туда в Синоп, что находиться в Византии. Наконец им  удалось уговорить  грека Антиохия, взять их на свой корабль.  Грек оказался на редкость не сговорчивым.  Уговорил его Степан, пообещав оказать помощь в случае столкновения с пиратами.
Высокая  двухпалубная галера, спокойно резала своим мощным килем, зыбящие воды  Черного моря. До  Херсонеса оставалось,  седмица, когда на горизонте показалась, быстро надвигающаяся эскадра кораблей идущих под  бело-алыми парусами. Девять  огромных  трехмачтовых  кораблей с позолоченным крестом на парусах.  Завидя греческого торговца,  флагманский корабль эскадры выбросил  сигнал остановиться и лечь в дрейф.
 Антиохий мрачный как сыч, у которого отобрали мышку, отдал приказ  сушить весла.
На палубе флагманского корабля стаял, всматриваясь в  купеческую галеру, высокий человек в белом, длинном плаще с огромным тяжелым посохом. 
Его тонкие, мужественные губы прошептали. 
-Вот ты и попал ко мне в руки Белый вервольф.
Галера медленно дрейфовала, рабы сушили весла.  Галеоны окружили её и с флагмана полетели кошки.   И канаты, прикрепленные к ним, натянулись, впившись крюками в её борта.   С флагманского галеона  спрыгнули на борт галеры воины в легком вооружении, тут же натянули веревочный мост.  По нему на её палубы, потекли воины в кирасах и  высоких  шлемах с протазанами наперевес.  Они мгновенно рассредоточились по палубе и взяли в кольцо всех находящихся на ней.  На  доски палубы греческой галеры шагнул  Командор.  Он  медленно оглядел  всех находящихся на борту,  его взгляд остановился на лице Степана.  Их взгляды сцепились в немой, напряженной борьбе.  Казалось, они прожгут друг друга глазами.
Степан понял. «Это за мной,  значит, монах начал действовать.  Прислал за мной какого-то зверя в обличии человека с посохом».
Казаки стояли отдельно от моряков и грозно глядели на захвативших их воинов.  Их руки сжимали рукояти мечей и сабель. Степан шагнул вперед,  вопросительно глядя в глаза Командора. Командор прошелся по палубе,  постукивая посохом по мокрым доскам, и заговорил.      
 -Мне не нужны ваши жизни  капитан, вас отпустят сразу, как  мы заберем с собой вот этого человека. Его палец указал на Степана.
Казаки потянули сабли из ножен и грозно ощерились,  Амий вспорхнул на плече Степана.
Степан  оглядел палубы и, положив руку на рукоять  сабли Згоруйко, сказал.
-Братья казаки,  силы слишком неравны, погибнем все.  К тому же они убьют греков, пострадают невинные люди.  Он понизил голос и прошептал  Згоруйко, на ухо. 
 –Ты ведешь людей,  в Константинополе я вас найду. 
Згоруйко посмотрел в глаза Степана и понял все.  Ему тоже было жаль казаков, и он понимал, что вступи они в неравный бой, на  галере не останется в живых, ни кого. 
 Степан шагнул к борту  и, расцепив пояс-саблю, бросил её в черное море.
Тут же, его окружили люди Командора и, связав за спиной руки, повели на галеон.    Згоруйко приказал казакам убрать сабли,  стоял, понурив голову. Степана бросили в темный,  пропахший морем трюм галеона, корабли, расцепившись, разошлись. Казаки, стараясь не смотреть в глаза, друг друга, разбрелись по палубе. Один капитан вздохнул с облегчением.
Эскадра,   бело-алыми парусами,  уходила  на восток, увоза с собой Степана. Амий сидел на  крышке люка  трюма, и грозно шипел на  пробегавших мимо моряков, британцев.
В трюме было сыро и холодно, Степан продрог. Руки его быстро затекли, туго стянутые морским узлом  пахло тухлой солониной и крысами. Наконец  крышка люка поднялась, и кто-то спустился  в трюм.  Его подняли наверх,   Амий тут же вспорхнул на  плечо.  Степану развязали руки грубо обшарили, отобрали спрятанные ножи и толкая в спину повели в  каюту Командора.
-Ну, вот мы и встретились Вервольф.  Я так долго мечтал об этом.  Вполголоса произнес Командор. Он сидел в глубоком кресле напротив дверей в каюту.
Степан стоял перед командором и смотрел в его глаза, пытаясь понять, что от него хотят.
-Вы убили одного из высших магов, вы сумели ускользнуть  от возмездия.  Вы сорвали много планов ордена. Кто вы?   Как вы пришли в наш  мир,  как вам удалось восстановить утерянную память.  Я хочу все это знать.  Присаживайтесь и поговорим.  Командор указал на лавку напротив.  Хотите  есть?
Степан присел.  «И этот, туда же» 
-С кем я имею честь беседовать. Сказал, кашлянув, Степан.
-Конечно,  волк. Можешь называть меня Командор,  я  один из высших в ордене и власть моя очень велика.  Кроме того, я маг и ученый,  мне тысяча  лет и я захватил тебя. Ну, ты доволен.
-Очень приятно командор, ваш друг, монах, кажется,  был не столь откровенен, зато предлагал,  неограниченную ни кем кроме ордена власть.
-И вы отказались? Наклоняясь, спросил командор. –Чего же вы хотите?  Мы могли бы быть коллегами.  Такие существа как вы, рождены, чтобы повелевать,  управлять массами и воплощать   правильные идеи.
-Идеи,  какие идей? Мне все время твердят о каких-то  идеях. Но пока не  сказали ни чего конкретного. Произнес Степан.
-Ну, это легко исправить.  Орден это организация,  созданная великими магами прошлого, что бы править людьми,  мы хотим сделать людей счастливыми, богатыми и сытыми.  Мы выбираем лучших,  что  бы научить их управлять другими.  Мы делаем новое общество, способное жить и созидать. Мы слуги и создатели прогресса, мы способствуем развитию науки  и хотим, что бы человечество вышло из мрака.  Свет истины вот наша цель.
-Это все пафос.  А что конкретно делает орден?  Убивает младенцев, разоряет славян и другие народы.  Вы идете к своей цели кровавыми методами. Сказал Степан.   
-Ну, как ты понимаешь, Степан,  через тернии,  прорываются к свету. Используя порой не совсем праведные методы, мы  добиваемся результатов.  Но что делать,  лес рубят, щепки  летят.   К тому же, твои славяне  неустойчивый, неуправляемый и очень вольный народ.  Вспомни, сколько войн у вас было за последние хотя бы двести лет.  Каждые пятьдесят лет вы воюете с кем-то, либо меж собой. Да что там говорить,  даже между двумя  городами у вас стойкая вражда, даже внутри сел у вас низовские бьют веховских. Вы вносите хаос  в другие народы,  у вас нет традиций,  вы даже веру подделываете под себя.
-Вы правы Командор.  Славяне уникальны,  он они добры и покладисты, среди них живут все. Конечно не все, хорошие - но во всякой семье не без урода.  Я не ответчик за всех в отдельность, но за всю Русь скажу смело.  Быть Руси великой.
-Хорошо, пусть она будет,  и ты будешь править ей от имени  ордена.  Мы устроим так, что  вы станете народным героем, народ будет носить вас на руках.
-Как? Плакаты понарисуют и на демонстрацию! С криками ура товарищу Степе! Такое я уже видел….
-Сейчас  на Руси разброд. Она разбилась на сотни маленьких княжеств, непрестанно враждующих между собой. Славяне способны объединяться только перед опасностью вторжения в их земли. Идея  освободительной воины, способна сплотить их. Мы организуем,  походы монгол с востока и ударим с Балтики. Русь, поневоле объединиться. Но не сможет противостоять ордену.  Многолетняя политика разобщения уже дала, свои плоды.  У  Славов брат идет на брата, и  народ ослаблен междоусобицами,  на этой волне, вторжение способно принести зримые плоды. Продолжал, лихорадочно твердить Командор. Он щелкнул пальцами, и матрос принес, вина. Амий несколько оживился.
-Командор, как я понял из нашего разговора, вы предлагаете мне, возглавит новое завоеванное вами государство  на  территории Руси. А где же будете вы? Кем будете править вы Командор.
-Всеми.  Королями единой Европы и  царями славян, и шейхами востока, императорами Китая, магараджами Индостана. Я,  и такие как я, будут править миром. Заметь единым миром. Без войн, болезней миром счастья и благоденствия. 
-Да…!  А,  вы не думаете, что разные культуры  нравы порядки, традиции наконец помешают вам править?  Спросил Степан.
-Мы установим в начале железный порядок, мы выявим потенциальных противников и уничтожим. У нас свои методы установления всеобщего счастья. Внезапно жестко сказал Командор.
Степан покачал головой.
-А каковы критерии,  по которым вы выбираете  лучших?
-О, это должны быть, прежде всего, потомки древних арийцев, они должны быть дисциплинированы и слепо преданны идеи справедливости. При  этом гибки в своих решениях и мудры, они должны быть способны нести бремя ответственности за вверенные им народы.  А обладание высоким интеллектом и необходимыми знаниями. Должно быть, у них в генах. Это должна быть элита человечества.
-Допустим, я соглашусь с вами и что тогда? Задумчиво сказал Степан.
-Ты будешь править, будешь баснословно богат, почти бессмертен. Ты станешь одним из нас, со временем, конечно же. Глядя Степану в глаза, произнес Командор.
-Я согласен. Что нужно делать - сказал Степан. Командор  прошелся по каюте, сделал глоток из своего кубка и сказал. 
-Ты должен выполнить первое задание, пройти проверку так сказать.  Ты убьешь  Падре-Уло.  А я посмотрю, достоин ли ты, быть с нами.  Знай это грозный противник. Я дам тебе помощницу, она почти такой же вервольф, как и ты. Только она зависит от вкуса крови. К тому же она хорошая колдунья и легко может убить тебя, если ты попробуешь бежать, или изменишь. А теперь, подпиши соглашение с орденом и принеси клятву верности.
В каюте вдруг стало темно, и  лишь одна свеча освещала стол. Степан увидел перед собой лежащую на нем  книгу и перо. Тут же лежал маленький нож, Степан проколол себе палец острым концом ножа и, взяв перо, обмакнул кончик в кровь.  На чистом пергаменте вдруг выступило слово «договор», и текст на латинском языке. Степан, сомневаясь, взглянул в глаза Командору.
-Подписывайте смело мой друг, там всего лишь условия по которым я обязуюсь выполнить все, что я вам обещал, и то, что обещаете сделать вы. Ответил на немой вопрос, Командор.
Степан смело поставил корявую закорючку, подписавшись  словом «Хрен».
Тут же, пергамент исчез. А каюта осветилась светом внезапно вспыхнувших свечей.
-Теперь выпьем коллега, за успешное объединение наших усилий, в борьбе за власть в ордене! И я представлю вам вашу напарницу. В каюту вошла  невысокого роста очаровательная девушка,  одетая в мужскую одежду.  В меру полненькая,  но не толстая, с приятными глазу формами.  Волосы её оказались черными,  а глаза голубыми, брови не знавшие щипцов чуть срослись на переносице, а на  смуглых щеках играл румянец. Каждый её жест был исполнен звериной грации. Она оценивающе с головы до ног, оглядела Степана и, задержав на миг взгляд на таких же, как у неё голубых лазах,  удивленно вскинула бровь.  Степан понял, что перед ним зверь, не просто зверь,  а самка привыкшая убивать, безжалостно и верно. При этом в ней было какое-то особое притяжение, она взглянула ему в глаза. Значит, бросила вызов. В дикой природе самка не смотрит в глаза самцу, потому что такой взгляд неизбежно раздражает  его и вызывает агрессию.  Волчья натура Степана  встрепенулась. По коже его прошел озноб и шерсть на загривке зверя, который жил внутри приподнялась.  Женщина почуяла это и опустила глаза. Командор с интересом наблюдал эту кратковременную пантомиму. Затем, сделал приглашающий жест.
-Это леди Эсмеральда.  Она тоже оборотень, к тому же очаровательная женщина. Не правда ли  Степан? Она вам нравиться? Пройдемте леди, я налью вам вина. Женщина мило улыбнулась Командору и прошла к столу. 
-Эсмеральда, разреши тебе представить - это Степан. Он тот самый вервольф, который доставил столько неприятностей ордену.  Он воистину стал легендой, среди вашего народа.
Эсмеральда вдруг перегнулась через стол и, наклонившись, вдохнула запах волос Степанового чуба.  Степан её хорошо понял.  Ей, как и ему, запах говорил гораздо больше чем  вид. По этому он расценил этот жест женщины волчицы, как рукопожатие при знакомстве. Сам он, в свою очередь,  успел уловить запахи тела, склонившейся леди Эсмеральды. «Вот и обнюхались» Подумал Степа.
-Знакомство можно считать состоялось. Сказал, улыбаясь, Командор. Пора приступать к делу.
Амий,  топтавшийся на краю стола, смущенно опустив голову сказал.
-А меня зовут Амий, я ворон и не оборотень,  хотя очень хочу им стать. Еще я друг этого парня по имени Степан. А вы красивая. Совсем тихо продолжил ворон. Все  улыбнулись, это как-то разрядило возникшее напряжение. Эсмеральда, ласково потрепала Амия о голове взъерошив перья, видимо окончательно покорив этим жестом его сердце. Все выпили немного вина.
Командор, поставив чашу, заговорил.
-Ваш поход очень опасен. Никому еще не удавалось убить  это существо,  его пытались убить герои, маги, колдуны, всевозможные наемные убийцы. Но они с одинаковым успехом исчезали. Он  почти бессмертен,  власть его велика, и  магические способность не знают предела.  Он разговаривал почти на равных с богами Эллады,  Рима, с   понтоном богов севера.  Даже новые боги лишь изгнали его, но убить его очень трудно. Мне удалось найти заклятье, способное  на некоторое время лишить его, некоторой части магических сил. Это шанс, хотя и небольшой, но  вы должны им воспользоваться.  Я бы и сам помог вам. Но  мое вмешательство вызовет изменение магических потоков, а  Уло мастер их контроля и он сразу  почует мое участие. Тогда мы погибнем все. Даже сейчас я не использую высшую магию. Предпочитаю обходиться чистой психологией. Но  наступит момент, когда благодаря вашему нападению он будет частично обессилен, я смогу убить его.
-Как нам подобраться к его логову? Сказал Степан.
-Это я беру на себя.  При попутном ветре мы скоро доберемся до одного  из византийских портов.   Из него, вы направитесь в Константинополь.

                Глава 24  Византийская империя. 122.. год.

Ах, эта блистательная, знойная, чарующая  Византия. Где я только не был! 
Подумал мечтательно Степан, глядя на порт который открылся  его взгляду, и  негромко сказал сам себе под нос, глубоко вздохнув.   Да не был я ни где, да и все.
Они сошли  по грязному от водорослей и рыбьих чешуек трапу с борта английского галеона, на столь же  грязный, гранитный причал.  Кругом сновали рабы, нагруженные  какими-то тюками и надсмотрщики, с длинными хлыстами подгоняли дурно пахнущих, закованных в цепи черных невольников.  Море готовилось к шторму, медленно раскачивая стоявшие у причала корабли.
Леди Эсмеральда, шагала с ним рядом, укутанная в длинный плащ, Амий  теперь постоянно висящий у неё на плече, что-то её оживленно набалтывал на ухо.  Степан на это смотрел сквозь пальцы, ещё бы - теперь, когда он заключил сделку с дьяволом в облике  Командора, ему и так было о чем подумать.  Хотя  конечно думать надо было раньше, а он до сих пор шел вповоду у обстоятельств, да что там шел  просто пер, словно лось безрогий.
-Я, что ни будь, придумаю, обязательно придумаю. Шептал едва слышно Степан.   –Вот возьму и столкну этих пауков лбами в одной банке.  А сам, как ни будь, выкручусь.  Наша ни где не пропадет. Выплывем как навоз в прорубе.
Девушка обернулась к Степану и мило улыбнулась, при этом в глазах волчицы, мелькнул азартный огонек.  С самого начала  знакомства меж ними  установились сопернические отношения. Каждый, в тайне мечтал перехитрить другова и остаться целым и невредимым. Эсмеральда сразу приступила к  проверке Степановой моральной стойкости. Она пускала в ход миллион женских хитростей и приемчиков способных  выбить из калии, и потерять бдительность, любую особь мужского пола. Но Степан в свое время прошедший хорошую школу в руках Зорянки не поддавался быстрой обкатке. К тому же, он все еще тосковал по любимой.
Он все время, уговаривал себя  успокоиться,  мол,  он словно Штирлиц в стане врага  «Папа-хари»,  новоиспеченный.  Так что большинство приемов,  используемых соблазнительницей, терялись в туне,  либо незамеченные, в силу мужской тупости, либо напрочь отринутые Степаном, как происки врага. 
Эсмеральда от этого, порой приходила в полное неистовство, ей хотелось немедленно искусать этого тупоголового,  русского волка, которого необходимо было приручить, во чтобы это, не стало.
Она понимала, раз Командор заинтересован в этом воине, значит рано или поздно его будут продвигать   вверх по лестнице власти. А прирученный ею, он  обеспечит  ей безбедное существование.  Ей не придется больше выполнять грязную, полную риска работу, по устранению ненужных ордену людей.   
Только вот задача, показавшаяся ей настолько легкой в начале,  вдруг обрела  ряд непонятных ей препятствий. Степан  оказался на редкость крепким орешком.  Зато его пернатый дружек, готов был пускать слюнки всякий раз, когда  Лилит обращала на него внимание.
-Степан. А не поужинать ли нам,  в  каком ни будь, приличном месте. Мило  улыбаясь и  слегка покачивая соблазнительным бедром при ходьбе, сказала  Эсмеральда.
-Ты что сюда  ужинать приперлась, за тридевять земель! Намеренно, грубо ответил Степан.
Амий возмущенно каркнул.
-Послушать тебя Степан, так мы и вовсе не должны отдыхать после стольких дней болтания по морю. Послушай же, наконец, что говорит тебе эта нимфа, зайдем в корчму, перекусим. Прокаркал Амий.
-Надо бы поменьше на людях болтаться. Ворчал Степан.  А тебе алкоголик, пернатый, на время задания я пить вообще запрещаю. Понял!
Леди недовольно вздернула свой курносый носик, весь её вид говорил. «Какой ты все-таки варвар».
Они  зашли в первый попавший по дороге  постоялый двор. Вместо хмельного меда, здесь наливали виноградное вино, на непритязательный вкус Степана, очень даже ничего. Сразу вспомнились  «вина», что продаются в  российских чипках. Самое плохое вино в древней Византии, было в сравнении с ними, как шампанское с ослиной мочой,  долговременной выдержки.
Подавали  зажаренного на вертеле  барашка, с персидскими пряностями и  какой-то местной травкой.  Слюна наполнила рты,  и серебряные деньги быстро перекачивали в карман греческого шинкаря.  Степан ел вяло, весь в благородной задумчивости, Эсмеральда уплетала горячую баранину с великим удовольствием.
Амий злобно поглядывал на  смакующего вино Степана и громко неестественно вздыхал.
В конце концов, Степан, сжалившись, плеснул ему стакан. Ворон мгновенно ожил и запоглядывал по сторонам. Видимо ища интеллектуальной беседы.  Степан показал ему кулак.
В этот момент  на улице раздался громкий трубный глас.  Степан невольно взглянул в окно. Там проходила разношерстная компания, в масках животных и под звуки арф и цимбал, народ приплясывая,  шел на городскую площадь.
-Что это?  Спросил Степа  сидящего за  соседним столом, пожилого, бородатого, грека в грязном шерстяном хитоне. Грек, вежливо улыбнувшись, ответил.
-Здесь праздник урожая и в честь его, устраивают состязание борцов. Это интересно чужеземец, к тому же многие делают ставки.  Да и ты сложенный словно Аполлон, можешь побороться.
Естественное мужское любопытство подтолкнуло Степана к выходу. Всегда интересно, когда двое здоровых мужиков силами меряться.  Девушка скользнула за ним. В азарте, торопясь не опоздать, ни она, ни Степан не заметили отсутствие Амия. Мудрый птах, немедленно пересел, на стол к  седому греку. Тот, хитро прищурившись, протянул ворону  стаканчик.
На площади было  весьма оживленно, всюду сновали продавцы вина и воды, сладостей и прочей всячины. На небольшой песчаной арене,  сцепились  в объятьях два потных, здоровых словно быки,   мужика. Слышался хруст костей, и треск натянутых жил. Лица мужиков приняли синевато-серый цвет. Временами набедренные повязки заметно надувались  с заду. Глаза зрителей задорно блестели они, забыв про все на свете, оживленно пихали друг дружку локтями, кулаками и  прочими посохами, дружелюбно хватали за бороды и хитоны. Ткань на их одеяниях трещала, а в руках их  оставалось немного волосков курчавых и черных.  Женщины вели себя вполне пристойно, как и мужчины, они очень не громко визжали и кидали в борцов ветками лавра и оливы.
 
Степан вел себя достойно, как и подобает неграмотному варвару из гардарики,  то есть, стаял и молча смотрел на возню  борцов.  Нет, конечно, ему было интересно кто же все-таки победит. Но не настолько же, что бы визжать, словно недорезанный поросенок по поводу этой драки.   Он  уже  знал благодаря своему звериному чутью и врожденной наблюдательности, что  один из борцов который повыше и   грузнее уже полумертв. Его дыхание сбилось и держится герой только на  силе воли.  А тот, что покоренастее и шире в плечах, еще мог бы завалить двоих и что он просто дает шанс своему противнику подольше побарахтаться в своих объятьях, так сказать играет на толпу. Он подошел к  высокому худому персу, что принимал ставки, поставил на коренастого пять серебряных монет. Эсмеральда удивленно глядела на Степана, хотя в протечем и сама почти догадалась что происходит. «Однако парень совсем не прост». Подумала она. «Ну конечно он же, тот самый белый вервольф, легенда. Тупица, ничего скоро будет бегать, словно щенок за титькой» Подумала ещё Лилит при этом мило улыбалась Степану.
Степан на улыбку не ответил, сделал вид, что увлечен схваткой.  На арене дела пошли на спад.  Коренастый, внезапно приподнял длинного, и ринул его оземь. Зрители  громко закричали,  на песок арены, женщины бросили цветы и ветви лавра.   Кто-то из задних рядов видать проигравший, запустил в победителя  свежим яйцом. Тот взревел, словно раненный бык и ударил себя в грудь кулаками.  Над ареной прозвучал гул неодобрения. Эсмеральда, внезапно, громко так, сказала, обращаясь какбы к Степану, а на самом деле к толпе зрителей.
-Милый, зачем ты бросил в этого героя наше яйцо.
Вокруг на миг воцарилось молчание, у Степана от такой наглой лжи, даже челюсть отвисла. Толпа надвинулась на него.  «Как посмел этот немытый варвар, оскорбить нашего героя».  Герой тем временем стер с лица яичный желток и тыкая плацем, в лицо Степану  прокричал.
-Ты трус, я оторву тебе то, чем ты посмел в меня бросить и брошу собакам, иди сюда русоволосый раб и умри как    мужчина!
Степан медленно оглядел  толпу, едва видимо кивнул волчице.  Мол, ладно посмеёмся.
Шагнул в круг и сказал громко.
-Я  Степа, славянин из Киева. И если я умру, то победителю достанется моя женщина. Говоря это, Степан указал пальцем на Эсмеральду.
Гигант сразу обхватил руками грудь Степана, стал давить. Степа напряг мышцы спины и отклонился чуть назад, давая рукам противника скользнуть с ребер. Грек сжал ещё сильнее, Степан в свою очередь сцепил пальцы за спиной противника. Грек качнулся, пытаясь уронить Степана. Но вдруг понял, глядя в лицо Степану, что тот и не начинал бороться, просто стоит пока и ждет чего-то, словно скала.  По спине грека побежали букашки, огромные такие как зайцы. Скифо-русс который ему попал, был сделан из крепкого дерева. «Наверное, из ихнего дуба».  Успел подумать грек, Степан надавил, надавил от души прямо от самой, что  ни наесть  глубины. За все сразу, потом разбираться будем, толи в этот момент представил в своих,  нежных, объятьях Эсмеральду, толи просто с детства не нравились ему потные борцы.  Грек сразу обмяк. Толпа молчала,  все ждали с начала, что  их непобедимый герой просто сомнет,  этого с русым чубом. А теперь их непобедимый лежал на песке не шевеля руками и изображал из себя мокрую тряпочку.
Византийцы поначалу этим обстоятельством весьма,  расстроились, но вот кто-то закричал, поздравляя северного героя  с победой.  Как ни странно, Эсмеральда тоже была искренне рада.  Степан  получил свой законный выигрыш и  пошел  в трактир, где остался ворон.  Они  свернули за угол, и  у  ворот трактира, им предстала такая картина. 
Семеро подвыпивших  стражников, толкали друг к другу,  давешнего старика, что указал Степану, как пройти на площадь. Амий злобно шипел и нелепо подпрыгивал, пытаясь взлететь. Это простое на вид упражнение не давало результата,  потому что Амий  оказался пьян как чопик из бочки. Он, громко матерясь  на современном  сленге, выражал недовольство действиями стражников.  Те дружно смеялись и продолжали толкать собутыльника ворона.  Седой грек, в рваном хитоне нелепо вскидывая руки, кричал.
-Остановитесь стражники, пощадите старого больного философа!  Но стражники  еще больше расходились, один подставил подножку старику и тот к вящей радости пьяных стражей порядка, растянулся в придорожной пыли.
-Ну что же, сейчас вы узнаете,  сыны фемиды,  что оружием философа может быть не только язык. Знания порой обретают различные формы и  лишь мудрый решает, как  правильно их применить. Я преподам вам урок вежливости, что бы вы прониклись почтением к старости и немощи. Сказал, вставая и отряхивая, пыль  седовласый философ.
Сказав это, но сделал вдруг быстрый шаг в сторону и  резким ударом кулака в ухо, отправил одного из противников  в  обморок.
-Вы  полны сил и решимости, защищать порядок и закон, и  должны вести себя достойно,  быть примером для подражания. Говоря это,  старик при помощи посоха, умело препроводил в пыль еще двоих стражей.  Воины, в первый момент оторопевшие от действий философа, попытались атаковать,  мешая, друг другу.  Они наносили  мощные удары кулаками и ногами. Но старик непостижимым образом ускользал чуть в сторону,  прежде чем удары их достигали цели.  Сам же он, используя инерцию  нападающих, отправлял их в нокаут одного за другим. Громко бряцая доспехами, стражники валились в пыль словно колосья, спелой пшеницы срезанные серпом. Степан и  Эсмеральда,  поначалу хотевшие броситься на спасение грека, остановились в нерешительности, и просто наблюдали.  И вот, когда стражников осталось  трое, и до них, наконец, дошло, что все их товарищи уже в пыли, они потянули из ножен короткие мечи. 
-Я должен вас предупредить.  Сказал, грозя им пальцем, старик.  – Что вы пытаетесь применить холодное оружие,  против безоружного, мирного искателя истины,  momento more,  как говорят латиняне, помните, смерть всегда встает  за спину обнажившего меч.  Говоря так, старик  выбил  меч из рук первого стражника и, пригнувшись, пропустил  над собой  рубящий удар другова. В какой-то момент философ оказался между стражниками, и те  одновременно нанеся колющие удары, попали друг другу в грудь, последний потерявший меч, стражник пустился бежать, громко зовя на помощь. 
Степан подошел к философу и Амию.
-Де это ты так успел нахрюкаться, мой пернатый друг? Склонился он над болтающимся  вороном.
-Ну, мы вот встретились с давним другом,  умнейший человек, философ можно сказать самоучка. Ну, выпили по чарочке, туда-сюда, закусили. Сам понимаешь Степа, встреча друзей и все такое. А где вы бродите?  К стати,  мы тут вас потеряли. Размахивая крылом, толковал  Амий.  Степан безнадежно махнул рукой.
-Я думаю теперь нам надо бежать, пока эти вот не очнулись. Кивая головой на стражников, сказал философ.
-Ну, беги в чем проблема,  мы то тут при чем.  Недоуменно пожимая плечами, сказал Степан.
-Дело в том, что вас теперь тоже будут искать. Ваш друг,  многоумный, ворон в начале  сего инцидента сказал этим стражникам, что ждет прибытия подмоги.  То есть вас,  они современем придут в себя и начнут искать соучастников и свидетелей, а это всякие судейские разбирательства и волокита.  Рассуждал спокойно грек.
-Да, придется бежать.  Почесав гладко выбритый затылок, сказал Степан. – А как вас звать-то, философ самоучка?
-Анаферентий.  Но можно просто  Феня. Я бродячий мыслитель, искатель истины и смысла бытия. И если позволите,  согласен, поддержать вас в вашем секретном походе.
Степа удивленно вскинул брови.
-Похоже, он уже не такой секретный, как нам сами все еще кажется. Глядя на пьяного ворона, сказал   Степан. Амий развел крылья в сторону: мол, я случайно.
-Да, птица… - я, наверное, скоро полакомлюсь супом из вороны. Зловеще сказал Степан. Амий испуганно прятался за Эсмеральду и прикрывал, пьяные, бесстыжие глазки, потрепанным крылом.
Забежали в  трактир, наскоро похватали вещи  и отправились к городским воротам.
-Зачем, нам этот старик?  Раздражённо говорила Эсмеральда.  – Разве без него мы не обойдемся, давай убьём его. Кроме того, командор  не одобрил бы таких действий.
Степан  посмотрел на  девушку, долгим, изучающим взглядом.
-Ну, если ты хочешь, конечно, то пускай идет. Надеюсь, что он не помешает. Сказала она, опустив глаза. Взгляд Степана проникал в самое сердце.
«Тупой, жалостливый волк». Думала про себя Эсмеральда. Степан, не давая передышек, гнал команду вот уже семь дней,  останавливались лишь наскоро перекусить да на ночлег.  Феня  дышал с трудом, за эту неделю он изрядно похудел, лицо  его приобрело сероватый оттенок. Еще бы, ведь  темп, который задал Степан,  был настолько высок, что на сон каждые сутки оставалось четыре пять часов. 
-Эй, сони просыпайтесь,  впереди Константинополь. Там и  выспитесь вволю.  Степан,  бесцеремонно толкал спящих без задних ног, Анаферентия и  Эсмеральду.
-Если это когда ни будь, кончится. Ворчал измученный философ. – Я напишу об этом книгу.
-О чем? Сонно спросила девушка.
-О том, что слова,  «вставай и надо  идти», самые опасные слова в устах северных варваров.  Пусть философы будущих поколений не связываются со славянами. Скрипел Анаферентий.
Степан уже разогревал купленное на кануне  мясо и овощи на углях костра.
Анаферентий сославшись на тошноту завтракать, отказался, зато Эсмеральда, уплетала за двоих. Быстрый бег вдоль черного моря, пошел ей на пользу,  она прям похорошела. Степан иногда ненадолго останавливал взгляд на её прекрасной фигуре. Девушка, сразу же, реагировала на этот взгляд. Её походка становилась мягкой,  а движения плавными. Улыбка  не сходила с её лица,  когда она смотрела в глаза Степану. Степа, всякий раз хмурился, но все чаще ловил себя на том, что все-таки, смотрит на Эсмеральду с интересом.
Амий  пришел в свое, как обычно ворчливое, состояние духа.  Все еще побаивался Степана, но теперь все чаще, оставался на ночь у костра. Хотя дорогу до Константинополя разведал правильно. 


              Глава 25. В  Константинополе. 122.. год. Битва с врагом.
 

Город встретил их утренним, осенним туманом. Высокие  стены из  каменных глыб. Каменные же, башни и  куполообразные крыши, многоэтажных  зданий, серебрились в солнечных лучах.
На гребне стены блестели шлемы городской стражи.  Рыбацкие лодки и шлюпки отходили в туманное море от берега. Бухта была наполнена кораблями и  галерами  со всего света в основном,  это были  все те же рыбацкие и купеческие суда.  Не смотря на ранний час  побережье, кишело разного рода людьми, все они суетились словно муравьи.    Да и вообще город напомнил Степану огромный муравейник. На пристани обнаружилась галера, греческого купца Антиохия. Греческий капитан был очень доволен, что так легко отделался, когда  эскадра  галеонов под английскими флагами спряталась за горизонт.
Он даже приказал выдать матросам  несколько амфор с вином. Казаки во главе с  Згоруйко  ходили мрачные словно ночь. Напряжение на палубе все росло и росло, наконец, казаки стукнули шапками о палубу галеры, и пошли к   Антиохию. Громко, но вежливо, попросили они, обнажив сабли, повернуть галеру на юго-запад в направлении Константинополя. Антиохий конечно повозмущался малость, но, видя решимость в глазах казаков, согласился  идти в Константинополь. Благо, ветер был попутный и почти не пришлось пользоваться веслами.  Теперь Згоруйко и  вся его ватага, ждали на пристани Степана. Больше всех был рад встречи с друзьями Горбунок. 
-Степан, как ты только посмел меня оставить, на этой чертовой галере.  Она же вся пропахла рыбой. К тому же, там кормили одним сеном. И еще эта ужасная качка. Я уже готов был возмутится. Думаю, если мне ни кто не скажет где мой хозяин. Разнесу все на этой посудине к чертовой матери.  Трясь о плечо Степана мордой приговаривал Горбунок.
-Ничего, ничего брат еще повоюем. Отвечал Степан.
В  Константинополь решено было не идти, Степан опасался шпионов ордена, остановились в придорожной гостинице  для рыбаков.  Капитан городской стражи навестил  их  и, взяв налоговую подать, оставил в покое.   
Падре-Уло  всю последнюю  неделю, чувствовал какое-то недомогание.
Вот уже пятьсот лет как его организм перестал болеть, путем долгих изысканий ему, удалось, наконец, вывести формулу  состава, вещества  которого,  способны были  поддерживать его тело в относительно здоровом состоянии. До сих пор  эликсир не давал сбоев, и  Падре пришлось еще раз проверить формулу состава.   «Одно из двух». Думал Уло либо организм за многие годы адоптировал  вещества входящие в состав эликсира, тем самым снизив эффект его влияния, либо нашелся умник который путем магического  вмешательства, изменил свойства одного из компонентов,  входящих в состав лекарства.
Кто же, из ныне живущих алхимиков и магов, способен на такое?  Многие из тайных колдунов хотели бы смерти  Уло, уж слишком много власти  и ответственности взял на себя за последнее время Падре. Его  влияние в ордене было самым огромным, и его слово оказывалось все чаще последним и решающим.
Сейчас предчувствуя беду, он лихорадочно искал компонент, на который было оказано магическое влияние. А времени  как говорил его, многовековой опыт оставалось совсем немного. Покушение на него  могло быть совершено в любой момент.  Падре волновался.
В последние два дня он стянул в свой замок небольшую армию, состоящую не только из людей, но и из существ параллельных миров.  Это были и легендарные, восточные дивы и  нечисть  из карпатских пещер и  нежить из вечно-голодной преисподни.
И вот  в один из вечеров, когда, казалось бы, он приблизился к отгадке, нападение началось. К замку приблизились двое, они шли, подчиняясь  звериному чутью, обходя множество активированных Падре ловушек. Минуя опасные природные западни устроенные Уло на пути к замку. За ними,  скользя словно тени в темноте, ползли казаки, нательные кресты и их несокрушимая вера придавая им смелости,  вели  на приступ чужой твердыни.  На штурм цитадели мрака, и дьявола.
Уло почувствовал нападение рано, и  защищавшие замок, твари успели хорошее подготовиться.  Что-то громко бухнуло в двери замка, раздался взрыв, и они не выдержав, рухнули.
«Греческий огонь, в сочетании с китайским порохом» Подумал Падре:  Дьявольская смесь. Кто же из них знает секрет таких составов? Нападавшие были дерзки, ни кто доселе не пытался таким образом проникнуть в  цитадель Уло.
-Эх, мне впервые не дают времени на долгие раздумья! Воскликнул  в сердцах Уло.
Воины с  длинными чубами, ворвались в  двери замка они, словно завороженные рубились с  нечистью защищавшей замок. Уло даже пришлось отвлечься, дабы подготовить себе проход в ткани мира на случай ретировки.
 Мимо сражающихся в нижних залах казаков, проскользнули две волчьи фигуры, клыки волков были в крови, а их когти оставляли  кровавые следы на полу  коридоров замка.
Но  перед дверьми  кабинета Уло их встретили воины крысы,  вооруженные до зубов и после, зубов.
Это порядком задержало  оборотней,  бой кипел на узкой лестнице минут двадцать. Падре  за это время закончил с поисковым заклятьем и произнес последнюю формулу. Силы его все утекали, все его тело, было охвачено жаром, голова кружилась и, его постоянно тошнило.  По этому, когда открылась дверь, и в кабинет шагнули две окровавленные фигуры,  у него  с трудом хватило сил метнуть в них молнию средней силы.  Не хватало считанных секунд до завершения действия заклятья, и Падре  понимал, что шагнуть сейчас в подготовленный им проход для отступления, означало бы обречь себя на долговременное  скитание между мирами.  Там ему пришлось бы оставаться как в ловушке, которую он сам себе поставил.
Степан не успел полностью уклониться от молнии,  и уже падая, заметил, как огонь хватил фигуру Эсмеральды и та,  корчась, сделав пару шагов, рухнула на пол кабинета. Он издал трагический вой, сердце его в очередной раз сжалось, и он отключился.
Падре, обернувшись, увидел, выходящего из камина Командора.
-Ты! Как же я не догадался, прошептали его губы. Он стоял на подгибающихся ногах и опирался рукой о стол.
-Да, пришло время умирать Уло. Ты слишком долго правил. Пора сменить тебя! Я все правильно рассчитал и у тебя не хватит сил, чтобы сопротивляться. Ты попался! Произнес, надвигаясь, Командор.  Он вытянул руку с зажатым в ней посохом Заратустры.
-Ты должен был умереть, и уступить дорогу более достойному. Продолжая надвигаться, сказал Командор. Его глаза сверкали огнем неутолимой ненависти.
Падре вдруг выпрямился и улыбнулся.
-Заклятье сделало свою работу. Я разгадал твой прием.  Ты воздействовал не на вещества эликсира, а на воду  на корой он настаивался. Ты каким-то образом изменил её изотопы, тварь, неблагодарная тварь! Уло рассмеялся в лицо наступавшему  рыцарю храмовнику.
На лицо Командора, легла тень недоумения. Он все ещё надеялся на чудо, но его приход откладывался на неопределённое время.  Взгляды двух пауков, сцепились. Воздух вокруг них стал нагреваться, это стало заметно, потому, как сгорали мельчайшие пылинки вокруг их тел.
Несколько минут, они ломали защиту друг друга, затем  Командор вспыхнул, словно свеча и в миг обратился в пепел. Но и пепел продолжал некоторое время гореть. На самом Падре, одежда тоже  дымилась. Он с трудом доковылял до кресла и махнул рукой. Кувшин, что стоял на столе взлетел и плавно приземлился в его руку. Уло сделал несколько  глотков и перевел дыхание.
За спиной кто-то зашевелился.
-Вставай малыш, хватит валяться. Ты хорошо поработал, выпей немного вина.  В голосе Падре  сквозила неимоверная усталость.
Степан, шатаясь, подошел к столу и, взяв в руки кувшин с вином, надолго припал к нему.
Девушка-оборотень, была мертва. Падре вяло шевельнул рукой, и её тело рассыпалось в прах. В низу затихал шум схватки. Казаки  бродили по замку, добивая всю оставшуюся в живых нежить. Как не странно, но наверх  ни кто из них, не поднялся.
-Видишь, как ты мне пригодился Степан. Ты вывел меня на врага, сам того не зная, ты стал главным козырем в этой игре. Я опять оставлю тебя в живых, это будет мой подарок тебе. Живи и взрослей мальчик. Учись думать на несколько шагов вперед. Когда ни будь, ты станешь достойным противником. А  про дурацкий договор, что ты подписал, забудь. Этот амбициозный болван Командор,  хотел сделать тебя своим рабом. Но из таких как ты всегда получаются плохие рабы. Ты Славянин, поэтому иди и борись. Все не так скучно  будет жить. Прибавил Падре.
-Почему ты не убьешь меня теперь, когда я в твоей власти, Уло? Тихо сказал Степан.
-Я  уже сказал. Из таких как ты, со временем вырастают, настоящие, достойные враги. А в нашем мире надо ценить все настоящее. Устало говорил  Уло. - Понимаешь сынок?  Друзья рано или поздно могут стать врагами, предать, умереть, наконец. И лишь настоящие враги наполняют смыслом твое бытие. Они помогают убить самого  достойного из противников.  «Скуку». Ты это поймешь, когда меня победишь. А пока иди, учись.
Степан постоял еще немного, понурив голову, и заковылял к двери. Звериное чутье подсказывало ему, что сейчас его сил и знаний не хватит для того, что бы победить  Уло. И тоска навалилась на его сердце тяжелым камнем.
-Я еще вернусь к тебе грязный паук! Вернусь, что бы растоптать тебя в  твоем логове. Шептал злобно Степан.
Он спустился по лестнице к дверям в замок, увидел сидящих, на чем попало казаков. Их осталось едва лишь половина.  Они вытирали кровь и пот с усталых лиц.  Анаферентий, весь перепачканный пороховой гарью спросил Степана,  весело улыбаясь.
-Степан,  а Степан, правда, здорово рвануло? Это я таки, придумал смешать  все в месте и взорвать.
Степа устало улыбнулся  премудрому греку  и, взяв в руки подвернувшийся факел, сказал.
-Пойдемте братья. Скоро здесь все сгорит. Берите раненных и убитых мы возвращаемся домой. С этими словами Степан поднес  зажженный факел к  какой-то ветоши в углу  зала. Огонь радостно вцепился в тряпки и заполыхал,  пожирая все вокруг и разгораясь.
Казаки устало встали и, подобрав раненных и убитых братьев, пошли  в сторону Константинополя. Ночь подходила к концу. На виднокрае забрезжил рассвет.
Внезапный порыв ветра донес до  Степана шепот.
-Я оставляю в покое, Князя Александра. Он тоже достойный противник.
Степан сморщился, словно от манной каши, и, вздохнув, мысленно произнес.
-Хрен с тобой, золотая рыбка…..
Украдкой обернувшись, он заметил, как пламя медленно затухает.

 Падре  задремал, когда в комнате молча возник ещё один персонаж. Ги-Си, маленький зверек,  тихонько ступая, подошел к Падре и потеребил его колено лапкой.
-А это ты малыш? Что на этот раз? Открыв глаза, сказал Уло.
-Господин. Нельзя отпускать его просто так. Он же враг?
-Да малыш, он враг, но очень маленький пока, подождем, когда подрастет. Впрочем, если хочешь, попробуй его уничтожить, это тебя позабавит. -А теперь оставь меня на немного я слишком устал. Сказал Уло и закрыл глаза.
Дорога в Киев, с начала морем, потом холодным Днепром. Все  было хорошо, и  деньги были и вина пили. Скоро зима. Згоруйко предлагал идти на соляной шлях, зарабатывать большую деньгу. Но Степан теперь четко знал куда пойдет.  Путь его лежал на восток, через земли волжских булгар, на Урал.  Рассчитывал Степан догнать далеко ушедшее войско  монгол.  Запомнилось ему крепко, то, что говорил перед своей смертью Си-Си-Яо.
О том, что орден заинтересован в смене династии у монгол. И еще запомнилась нехорошая улыбка воина Джубэдея, что разбил русичей на Калке.
Вот с кем теперь хотел посчитаться  Степан.
Тем временем войско монгол в приволжской степи было встречено теми самыми булгарами. Булгары, мусульмане по вере своей, поклонники Аллаха,  напали на язычников монгол, при переправе войска через Волгу.  Бой длился несколько дней и состоял из нескольких серьезных стычек, в результате которых монголы были рассеяны и разбиты.
С трудом, собрав бежавших монгольских воинов, которые уцелели после встречи с булгарами, Джубедей направился через  южный Урал в ставку  Чингиза.
Впереди были долгие месяцы пути, кони, и всадники были утомлены, и монгольское войско едва двигалось. К тому же, места, через которые пролегал путь, монгольского войска были населены дикими племенами, которые находились в постоянной вражде между собой. В лесах, и на горах, еще встречались языческие  поселения. Где люди покланялись воинствующим богам. Так что стычек на долю Джубэдея и Удэя выпало немало. Пополняя съестные припасы, в основном охотясь и разбойничая, монголы шли на Оннон. 
Степан шел вслед, за монгольским войском, отставая всего на два месяца пути.  Зима была на носу.


                Глава  26.   В пути.

 Вслед за Степаном,  один из разведчиков  ордена,  продавшийся монголам князек, отправил  тридцать  отборных воинов,  которых возглавил японский, императорский шпион и ниндзя, Сейку из Иггу. Он в свою очередь шпионил за  Джубэдеем и Удэем в походе на Калку.  Его заданием было выяснить планы монгольских ханов в отношении западных славян.  Монгольская  орда укрепляла свои позиции на западе и востоке, и  Японских императоров заинтересованных в  монголо-китайской политике занимал вопрос. - Станут ли славяне, на сторону монгол в борьбе против половцев? Получив все ответы на свои вопросы,  Сейку стремился, вернуться в Японию.  И когда подвернулся шанс, двигаться в этом направлении он умело воспользовался им. Всего-то надо было поймать какого-то  русина, который  спешит за остатками войска монгол, убить его и путь до  Японии был бы свободен. Они выехали из не большего поселения на краю Муромских земель. Весть о походе  за русином, привез посланец самого Удэя. Тридцать нукеров отборных воинов на  запасных конях, преследовали теперь Степана.
Вдоль небольшой таежной речки селилось небольшое племя  нивхов, почему эти люди так себя назвали никому не известно, в подгорьях Урала  проживало столько много народов. Маленьких и больших,  их традиции и верования  веками искажались, менялись, они-то объединялись, то вымирали. Их основными занятиями были охота и собирательство.  Вот такое племя,  нивхи и встретилось Степану на пути.  На становище он выехал, негромко насвистывая, что бы предупредить таежных охотников заранее. Амий категорически не слазил с его плеча, утверждая, что сам Степан так солидней выглядит. Кроме того, как он сказал.
- Примитивные племена они, что дети малые. Увидят тебя едущим на  коне, напевающим веселую песню, да еще со мной на плече. Подумают что ты либо бог, либо сам хороший человек, шаман.
Степа сказал.
-Валяй пернатый, садись только с когтями поосторожнее.
 Охотники и в правду встретили Степана  благожелательно. Пригласили его в стойбище, накормили  жареной олениной.  Старейшина рассказывал ему, как недавно проезжали здесь страшные воины, на мелких конях с  луками и копьями, как им пришлось уходить далеко в тайгу, прячась то лютой опасности.   
Степан  расспрашивал их осторожно, что бы, не спугнуть, все интересовался, не видели ли нивхи, кто командовал этими воинами.  Старейшина  говорил, что не видели, но куда пошли, те воины показать могут. Монголы свернули на юг, туда, где теплее их путь, таким образом, удлинится,  но зато  они пройдут путем более близким, к тому которым пришли на Русь.
Степан задержался на пару дней в стойбище нивхов, поучаствовал в охоте,  загнал с помощью серых братьев  в ловушку крупного лося. Нивхи праздновали это как огромную удачу. Их шаман, каким то образом догадался  о второй, волчьей натуре Степана. Но только удивленно вскидывал брови, когда их взгляды встречались.  Старейшине же, пришелся по нраву этот необычно постриженный бородатый человек. Он даже предложил Степану остаться, взять в жены  молодую вдову или пополнить род нивхов другим способом. Мол, местные красавицы будут не против,  родить оттакого  красивого парня.
Степан лишь улыбался и вот вечером  он сел на горбунка и,  попрощавшись с нивхами, отправился   восвояси.
Он отъехал порядочно когда, оглянувшись, заметил на фоне звездного неба зарево дальнего пожара. «Что там у них случилось» Подумал Степан.
-Амий, дружище, слетай, глянь, в чем там дело. Кто там шалит с огнем, на ночь глядя.
Ворон сорвался с плеча и, сделав круг, ушел в звездное небо.
-Слышишь Степан, а может, не будем возвращаться, говорят примета плохая.
Горбунок, кашлянув и  прочистив горло, заговорил впервые за два дня.
Ворон упал на ветку стоящей рядом сосны, словно черная тень и хрипло сказал.
-Там Монголы Степа, жгут стойбище нивхов. Я насчитал  человек тридцать. Всех кто пытается бежать,  стрелами в упор бьют. Смерть там гуляет Степа.
Степан направил Горбунка обратно.
-Торопись дружище,  авось успеем. Сказал тревожно горбунку.
Он раздвинул ветки высокой ели, и перед ним встала картина боя. Монгольские воины, взяв в кольцо горящее стойбище, спокойно расстреливали то и дело, вырывающихся из огня  нивхов. Неподалеку у ручья лежали тела убитого старейшины и его сына.  Молодой парень все ещё  сжимал в руках короткое копье с перекладиной. Степан внимательно огляделся слез с горбунка и сказал.
-Брат, скачи вдоль круга,  отвлекай шумом, а я пойду волком. Так больше шансов увернуться от стрел.
Амий,  выждав момент, кинулся из ночного неба, в лицо воину который первым заметил прыгнувшего из кустов волка.  Всадник, не ожидавший такого странного нападения,  на краткий миг опешил. Этого оказалось вполне достаточно. Длинный прыжок, волка прервал его вскрик. Острые, белые, словно мел клыки, обагрились кровью.
Второй воин успел поймать оперенный конец стрелы, но наложить её на тетиву, времени у него не осталось. Все те же клыки вскрыли шею его коня, конь встал на дыбы, опрокидывая и давя спиной стрелка. Еще один монгол упал пронзенный сулицей  одного из охотников.  Им, наконец, удалось вырваться из кольца и напасть на  монгольских всадников.  А волк тем временем  прыгнул на круп следующего коня, воин  махнул саблей, пытаясь достать волка, но его сабля зарубила пустоту. А волчья пасть сомкнулась у него не шее.
Сейку развернулся в седле, пытаясь разглядеть в дыму и  отсветах пожара, - что же происходит там, на той стороне стойбища.  Вдруг из огня прямо на его прыгнул, высокий, бородатый, воин, его тело блестело  от пота, отражая блики огня. Сейку выстрелил из лука в голову воина. Но как это не странно воин в последний момент свободно взял из воздуха летящую в него стрелу. Ниндзя вдруг понял, что перед ним великий мастер боя, обладающий умением ловить летящие в него  стрелы.
-Так вот почему за тобой послали лучших?! Воскликнул он.
-Умри.  Тихо сказал воин. В руке его внезапно, словно ниоткуда, возникла кривая монгольская сабля. Он прыгнул и нанес, рубящий удар. И если бы Сейку не был ниндзя,  он был бы разрублен немедленно.  Сабля лишь скользнула по его плечу,  нанеся неглубокую рану. От неожиданности он вскрикнул и повалился с коня. Впервые ему была нанесена рана.  Японец еще ни когда не встречал в жизни противника с такой быстрой реакцией.
 А  Степан уже был в седле его коня, и мчался на следующего монгола.
Нивхи, ободренные  помощью извне, сами нападали на врага.  Их  стрелы все чаще  находили цель. 
Степан  видел сквозь огонь, как Сейку, предводитель отряда монгол, указывает на него рукояткой кнута и что-то кричит.
-А! Воскликнул Степан.   Значит, вам нужен я,  так возьмите же меня, если сможете!
Монгольские воины, быстро перегруппировавшись,  кинулись преследовать ускользающего Степана.  Проскакав на монгольской лошадке пару верст по редколесью, Степан столкнулся с Горбунком, на губах конька была кровь.
-Разбил? Спросил Степан.
-Нет, одного покусал. Ему видите-ли  показалось, что на мне надо скакать. Гордо ответствовал горбунок.
-Ну, теперь они нас нескоро догонят. Только не торопись надо их от нивхов отвлечь.
И  горбунок  затрусил по ночному лесу. Амий летел высоко в небе иногда в просветах, деревьев, Степан видел черную как ночь тень вещей птицы.   «А он таки смелый, зараза этот Амий». Думал про себя Степан.
На следующий день  Степан с горбунком, дали погоне отстать погоне  на неделю конного пути.  Горбунок просто поднялся в  небо, как только наступила ночь.  На переправе через покрывшийся тонким льдом исток Иртыша  Степан отправил Амия вслед за монгольским войском.
-Лети дружище за ними и  следи. Особенно примечай их командиров, они ночуют в позолоченной юрте. Смотри, где и как едут. Береги себя, под стрелы не лезь. Мы с тобой встретимся на подходе к озеру Байкал, или раньше, в общем, как только будут новости, ты нас сам найдешь. Во еще, разведай брат  логовища нечисти по пути, авось кого ни будь из своих встретим.
Степан с горбунком направили свои стопы на Алтай. Впереди лежало снежное предгорье Алтая,  в те времена не многие  славянские ватаги хаживали так далеко. По этому на пути  Степана почти не встречалось поселений населенных европейцами, а существовавшие здесь племена  в основном монголоидной расы находились в полудиком состоянии. Они практиковали в своем быту охоту и  скотоводство.  Основными, религиозными культами были,  шаманизм и несколько искаженный буддизм.  Буддизм религия не столь агрессивная как христианство допускал поклонение старым богам,  леса, степи и гор, а так же духам предков.  Здесь в предгорьях Алтая еще чувствовался не выветрившийся до наших времен дух древних, дочеловеческих  цивилизаций. О которых современному человеку практически ничего не известно.  Целый пантеон духов, хранителей и существ, покровительствующих  человеку, а так же его противников населял  Алтайские горы. Здесь, как считалось тогда, на краю мира прятались от победного шествия христианства множество магов и колдунов. А так же существ обладавших  необычными способностями.

Уэр-гэсэр, главный охотник раздвинул ветви кустарника и  увидел источник встревожившего его дыма. Это оказался не большой костер на берегу  горной реки.
У костра спиной к лесу сидел высокий  воин, он неторопливо крутил прутик с насаженной на него тушкой тетерки. Пахло одуряющее вкусно, воин как бы случайно поправил лежащую рядом  кривую монгольскую саблю в простых, кожаных ножнах.
Уэр сделал жест рукой  означающий готовность, тетива лука затаившегося рядом охотника заскрипела натягиваясь. Звук едва слышный в морозном, лесном воздухе не должен был  быть услышан воином. Однако тот как-то напрягся,  это чувствовалось в каждом, спокойном на вид его движении. Ветерок доносил до ноздрей охотников запах готовой пищи,  и у них, голодных с утра,  предательски урчало в животах.
-Долго еще сидеть с натянутым луком будете? Рука-то чай устала, поди. Не оборачиваясь, сказал воин, его невысокий,  но видать выносливый конь, прядая ушами, жевал ветки кустарника. При звуках человеческой речи  он вскинул вопросительно глаза на хозяина.
-Да, да я с вами говорю со всеми четырьмя, и пятому скажите, что на  кедре сидит вон там.
Продолжал Степан, указывая за спину на  высокий кедр на котором действительно сидел один из охотников. Уэр, встал, во весь рост и не торопясь, двинулся к костру.
Его  отряд тоже выходил из засады на поляну,  охотники шли, пригнувшись, готовые метнуть копья в любую минуту. Воин встал и широко развел в стороны пустые руки ладонями к небу, показывая, что не держит в них ни какого оружия. При этом он улыбался в широкую,  рыжеватую  бороду.
Вдруг из поднебесья на плечо воину упал огромный, черный, словно ночь ворон. Он привычно потоптался, устраиваясь по удобнее. Степан предостерегающе поднял в вверх руку скорее для того, что бы ворон, не заговорил, нежели для того, что бы воины, не метнули копья. Они как раз собирались это сделать. Он Уэр все же успел остановить их. Степан прошептал.
-Амий, молчи ради бога, а то спугнем.  Ворон  спрыгнул с плеча и заковылял к  костру.
-Кто ты пришедший с низин? Спросил старший  охотник.
-Я ищу свою дорогу среди гор. Ответил неопределенно Степан.
-Как тебе удалось узнать, что мы следим за тобой. Продолжал охотник.
-Я охотился во многих местах. Опять столь же неопределенно сказал Степан.
-Проходите к огню, разделим пищу и воду. Ворона не бойтесь это всего лишь дух моего близкого друга. И не удивляйтесь, если он заговорит, он не причинит вам вреда.
Охотники сели в круг  костра и потекла негромкая, весьма лаконичная беседа. Вопрос, ответ. Позавтракав, Уэр-гэсэр пригласил Степана к себе в стойбище. 
Урочище змеи, находилось всего в пяти полетах стрелы от ручья, на котором Степан встретился с охотниками. Здесь издревле проживал кочевой род  лося, и каждую осень  племя возвращалось сюда на зимовку.  Высокие скалы укрывали урочище от холодных ветров, а в глубоком снегу, что скапливался меж скал и деревьев, козы и олени двигались медленно. По этому охота в этих местах всегда была удачна.
Родовым тотемом был  однорогий лось. Шаман племени поведал Степану  легенду о том, как маленькое племя,  отделившееся от   народа, что привел к  великому озеру Байкал, гордый и смелый Гэсэр, ушло как-то по весне вслед заходящему солнцу искать новых земель. Они заблудились и не смогли найти дорогу назад к Байкалу. Пришла зима, и злые духи стали красть детей, а  все охотники вдруг заболели. 
Тогда из  этого урочища приполз огромный змей  и  велел племени идти за ним. Людям было нечего делать и  они, заплакав, пошли за змеем. Но их громкий плачь, разбудил доброго старого лося, что спал вон под той скалой. Лось затоптал змея и сказал людям, живите везде, где найдете пищу, и кров, но иногда возвращайтесь в это урочище и вспоминайте о своих корнях. Вспоминайте всех своих предков,  их души будут греться у ваших костров.
Вот какую прекрасную легенду поведал шаман Степану. Время от времени племя теперь зимует в этом урочище. Сюда же приходят умирать и шаманы.
Степан  поклонился тотему лося,  вынув, кривой монгольский нож в посеребренных ножнах, положил его к подножью родового столба. Когда он на миг вскинул глаза на череп  лося с одним рогом венчающий столб, ему показалось что на него из глубины пустых глазниц,  кто-то внимательно посмотрел. В этом взгляде была надежда.
Степан не понял, о чем просили его из глубины времен глаза лося, но дал себе слово во всем разобраться.
Ночью Степану снился тяжелый сон,  словно кто-то звал его из глубокого колодца, а у Степана небыло веревки, что бы спустится туда и посмотреть, помочь заключенному в вечном мраке и холоде колодца существу.
Степан проснулся весь в поту,  не смотря на то, что ночи были очень холодны. В углу жилища шамана слышалось негромкое похрапывание. Степан скинул  хуфайку, которую дали ему охотники и  рубашку из льняной ткани, и выполз через узкий лаз в холодную, ноябрьскую ночь. Оборотившись волком,  Степан сразу почувствовал тот неведомый зов, который исходил из за горы, что замыкала вход в ущелье с северной стороны. Он был похож на вой. «Странно, почему ни кто не слышит его».  Степа побежал в сторону странного зова.  Там на склоне горы  при свете полной луны увидел Степан, развалины древнего города,  камни фундаментов и мостовых, были  некогда плотно пригнаны друг к другу и  всюду были видны следы явно вымершей хорошо развитой цивилизации. Степан удивился,  но в шкуре волка все же не с руки решать такие ребусы.
По этому Степан просто побежал на зов. Спустя  полчаса он увидел какой-то свет идущий из подвала одного из разрушенных зданий.
Волк-Степан, долго принюхивался, и было, собрался убежать обратно в стойбище. Но человек Степан внутри него сказал.
-Эх, где там, наша не пропадет. Наша нигде ни пропадет.  И прыгнул в глубь подвала.
 Здесь Степан попал в какой-то вихрь, который закружил его и, перенеся неизвестно куда, отпустил на мраморный пол огромного зала.   Посреди зала Степан увидел людей необычного вида. Они  были невысоки ростом  и одежда на них, из красного шелка висела складкам до пола. Они все были лысыми и большеголовыми. Кроме того, у каждого из них на лбу между двух обычных, глаз с фиолетовой радужкой имелся ещё один  глаз. Он был закрыт. Нос  тоже был не совсем обычным, он словно бы  изображал из себя плоскую спираль,  закрученную слева на право.
Человечки стояли вокруг каменного стола,  и что-то собирались резать бронзовыми ножами. Приглядевшись, Степан увидел лежащую на столе девочку.   
Гуманоиды обернулись  и как по команде, вытянули ножи в сторону Степана.
-Ах вы мелочь пузатая. Воскликнул Степан и только теперь понял что он опять человек. Решили ребенка изрезать, хирурги хе…ы. А ну разойдись. С этими словами Степан шагнул на  незадачливых естествоиспытателей.

Они как раз наоборот, оказались очень задачливыми. Потому что Степан сразу почувствовал, что кто-то роется у него в голове. То есть, пытается подчинить его  волю.
«Однако, шустрые ребята». Подумал Степа. Ноги его внезапно стали ватными, и в  глазах все поплыло. 
-Вы со всеми так? Громко спросил Степан.
Спирале-носые существа, надвигались теперь на него.   «Дальше терпеть нельзя, подчинят нафиг».  Успел  вяло подумать Степан, и тут с ним произошло нечто непонятное. Он словно бы отделился от своего тела, и оно само по себе кинулось на существ. Сам почему-то висел под потолком  зала, в виде смешного,  белого, облачка.
Тело Степана просто как нож сквозь масло, прошло  через толпу  вооруженных нелепыми ножами существ, раскидывая их словно старые снопы. Взяло  маленькую девочку на руки  и, развернувшись, побежало к дверям зала.
-Эй, а я как же, - вяло подумал Степан и полетел следом.
Тело  Степы с девочкой на руках на секунду остановилось перед запертыми на засов дверьми, пнуло ногой по засову, и двери, широко распахнувшись,  выпустили его  во двор.
Во дворе его встретили, двое стражников в сверкающих бронзовых доспехах, с длинными копьями и плетеными из  каких-то прутьев щитами.
Степан  грозно рявкнул на них и те, опешив от такой, невозможной наглости, смотрели открыв рты как Степан побежал по длинной городской улице.  Куда бежал, зачем? Непонятно. Бежал потому что знал, - иначе нельзя, иначе попадешь к этим, с носами как панцири улиток.
За ним запоздало, очнувшись, бежали стражи, что-то крича и размахивая копьями.
Степан сверну в первый темнеющий переулок, и постучал в низкие двери.  За дверьми, послышались чьи-то, шаркающие шаги.
-Кто это спросил сонный голос. Несет  вас, на ночь глядя. Пусть вами занимается стража богов. Ворчал человек, гремя засовами.  Дверь открыл старик в  старом покрывале из шкуры, непонятно какой зверушки.
-Варлаф! Ты? Откуда ты взялся? Разве  адепты храма не забрали твое тело? Испуганно произнес старик дрожащим голосом.
Степан не стал слушать старика  и просто  протиснулся в дверь, девочка на руках его застонала и открыла глаза.  Старик быстро прикрыл дверь и задвинул засов.  Степанова душа, которая в виде бесплотного облачка пребывала  под потолком коридора, проследовала за телом несущим  беспомощного ребенка.  Степан вошел в зал и с размаху врезался нагой в стоявшую  на дороге табуретку. Душа его приземлилась на голову тела, и вернувшись в сей бренный сосуд почувствовала сильнейшую боль в  ушибленном пальце ноги.
-А….!  Заорал Степан, прибавляя  к этому звуку двенадцатиэтажный мат.
Старик неодобрительно покачал головой.
-Варлаф, ты совсем не изменился,  разве можно говорить в слух такие мощные заклятья, и поминать всуе великое имя  «Хула». Тем более что ты всегда искажаешь его не правильным окончанием.  Ворчал, не переставая, старик.
Степан положил девочку на топчан, стоявший у окна и, обернувшись, сказал.
-Ты принимаешь меня не за того старик,  я не Варлаф, я Степан. Расскажи, что здесь происходит.
Старик покачал головой и сказал.
-Ну, если ты так хочешь.  Он пристально посмотрел в глаза Степана и  продолжал: - Они забрали дочку у смотрителя за лесными угодьями, потому что она научилась меняться, она превращается в лосенка. Хотя принято считать,  что ваш вид превращается только в хищников. Теперь ты принес её  в мой дом и, наверное, будешь просить меня спасти несчастное создание богов. Старик замолчал, он больше не смотрел в глаза Степану.
-Ты сможешь её спасти, старик? Спросил, все еще потирая ушибленный палец, Степан.  - И убери, наконец, этот противный стул.
-Ты всегда спотыкаешься об него Варлаф, и всякий раз  просишь меня, его убрать.
Степан не стал разубеждать старика. Он просто повторил.
-Ты спасешь её?
-Да  волк я спасу её, а теперь уходи. А то сюда нагрянет стража храма.
Степан не заставил просить себя дважды, хотя у него и было желание расспросить старика о загадочном Варлафе-волке.  Но он чувствовал, что времени у него остается в обрез. По этому  заспешил обратно к храму. У дверей его встретили стражи с копьями на перевес. Степан ходом, дал по башке первым двум  солдатам, остальные поспешили расступиться.
-Вы умные мальчики. Сказал Степан обернувшись: - Всех кто пойдет за мной, убью. Он грозно оглядел присмиревших стражей и нырнул в двери  храма.
Тут  его встретили  существа с тремя глазами они суетливо забегали, настраивая какой-то смешного вида прибор. Степан, не став вдаваться в подробности, перевернулся в волчью шкуру и,  грозно рыкнув, поспешил к едва видимой на стене храма дверке. Перед ней, еще раз внимательно глядел  внезапно затихших существ и, оскалив на прощание клыки, толкнул лапами дверь. Та  открылась не совсем обычно. Степан просто, провалился в камень, словно тот на миг вдруг сделался из воздуха.
На другой стороне Степана ждала ночь и  лаз, в который он нырнул в поисках плача.
Степан выпрыгнул под звездное небо и,  обернувшись, увидел, как начали бесшумно обрушиваться камни, остатки городских стен.  Степан поспешил в стойбище.
Обернувшись человеком, он лег на  ложе из шкур в  шатре шамана и крепко заснул до утра.
Утром, когда Степан проснулся от шумных и радостных криков  в шатер шамана вошел, склонившись,  старший охотник и молча поманил Степана из шатра.
Перед  поселком  охотников рода лося  на живописной покрытой снегом поляне спокойно стояла красавица лосиха.  Она  пристально смотрела на радующихся людей. Степан протолкался через толпу и  подошел к лосихе. Она  прижалась безрогой головой к его плечу, и  Степан  погладил её пушистую шею, посмотрел в умные глаза,  чмокнул в мягкий, теплый нос. Охотники рода лося стояли, присмирев,  боясь спугнуть великое чудо. Никогда ещё дикий лось, не приходил так близко к жилью, и тем более, не давал себя гладить незнакомцам.
Удивление было написано на лицах людей. Они суеверно поглядывали на пришельца, наконец, лосиха повернулась и растаяла в  ветвях покрытых снегом  елей.  Степан, немного постояв,  вернулся к людям.
-Ты необычный человек, пришелец с черной птицей. Сказал шаман. Но ты добр и угоден  нашему покровителю теперь, где бы ты ни был, знай, здесь твой дом. Ты будешь желанным гостем в любом шатре нашего рода.
Степан учтиво поклонился шаману и людям, рода лося.
После пира устроенного в честь  дорогого гостя, Степан, Амий  и  горбунок, покинули  урочище змея. Путь их лежал на восток.

 
                Глава 27.  Джубэдэй.

Перед Степаном расстилалась холодная  гладь Байкала. С момента его ухода из стойбища рода лося, прошел почти год. Степан совсем оброс, и в волосах его нет, нет, да и мелькали отливающие серебром волосы. Горбунок отправился вслед за наступающей весной, время пребывания его  на земле прошло и однажды прохладным весенним утором, но поднялся в небо, чтобы вернуться в свою конюшню на небесных лугах. Внебрачный сын  бога ветров и скифской, небесной кобылицы, что скачет вслед за солнцем,  Горбунок однажды услышал призыв  и уже не смог сопротивляться ему. Он лишь тепло простился со Степаном и Амием и  скакнул в утреннее небо. Больше никогда его копыта не коснутся земли. Всю оставшуюся зиму Степан и Амий провели в лесном аймаке одного бурятского рода. Охотясь  и  пропадая в прибайкальской тайге. Амий еще дважды улетал на разведку. В поисках остатков изрядно потрепанного войска Удэя и Джубэ.
И вот лишь осенью изрядно намотавшись по просторам Сибири, и Прибайкалья Степан вышел к берегам великого озера.
Много раз он вступал в схватку со, словно ниоткуда взявшимися врагами и всегда выходил из не победителем.  Бурятский шаман Баир Баяртэ, старик который помнил еще живого Гэсэра, поведал ему о великом мудреце, живущем в пещерах горного хребта Курунзулай.  Степан решил найти этого человека, еще ему хотелось  посмотреть на земли,  где он родился в далеком теперь прошлом.
Сегодня  утром Степан опять бился в пещере,  с какими-то тварями. Его невольным напарником в схватке стал его недавний враг и преследователь, ниндзя по имени Сейку из Игу,  Японский шпион и наемный убийца, который теперь лежал на шкурах убитых тварей, в глубине пещеры. Степан постоял еще немного на берегу и пошел ко входу в пещеру, подхватив по дороге вязанку, хвороста, сушняка.   
-Ну что? Как себя чувствуешь  друга?  Негромко спросил Степан у очнувшегося воина.
Сейку поднял на Степана усталые глаза и полушепотом ответил.
-Лучше б ты убил меня волк.
-Ну, ну, это ты зря. Умереть с почетом ты всегда успеешь, а вот жить достойно это не всякому посилам.  Усмехнувшись, сказал Степан, и прибавил. Давай есть, тебе надо силы восстанавливать. Когда они немного поели и  выпили по чаше мясного бульона.  Силы начали возвращаться в натренированное тело ниндзя.
 Степан, привалившись спиной к камню пещеры, сказал.
-Послушай, друг. Раз ты свое задание не выполнил. Хорошо, не переживай. Ты теперь возвращайся в ставку Чингиза и предупреди его что мол, зреет заговор в его окружении. 
Сейку недоуменно посмотрел на Степана. «Как мол, я туда доберусь». Степан кивнул  и продолжал.
-О заговоре я узнал еще в прошлом году, от одного теперь мертвого колдуна, и на Онон иду, что бы его предотвратить.  А ты мне поможешь. Мне нельзя соваться в ставку  Чингиза, а ты его человек, да еще и разведчик. Тебе веры больше. А,  добраться тебе помогут местные, я у них всю зиму прожил и лето.
Ниндзя  лишь устало кивнул. Он, безусловно, понял, что передним  не простой воин, и решил просто довериться ему. А что еще оставалось  Сейку, не выполнившему задания да к тому же раненному, при таких страшных обстоятельствах.
В этот момент свет, проникающий в пещеру, заслонила  черная, крылатая тень.
Амий, безбожно шатаясь и волоча поникшими крыльями, буквально ввалился в пещеру.
-Ты где же это так нафигурился?  Удивленно выпучив глаза, сказал Степан.
Ворон приоткрыл один глаз и громко икнул.  Пошатываясь на нетвердых ногах, он проковылял к  костру.
-А… .  Степа. Да, птица, ик…, небеса найдет. Ик….
-Ты хотел сказать свинья грязи. Усмехнулся Степан. Ну, где  ты здесь в лесу налокался-то.
-Где, где вон там! Ворон указал непослушным крылом себе за спину. - За бугром.
Подлетаю я, значит как всегда с задания. Жизнью, рискуя и все такое. А они сидят так себе кружком и чего-то наливают. Зеленые такие,  и домишка у них железный, блестит весь, переливается. Ну, думаю черти. А я как услышал, что наливают, Да как заору. На них: Кто такие вашу мать! А они как-то так косятся и отвечают, значица.  Мы,  мол, как же это. А вот!  Мы есть космические монавты. А я им сразу сходу,   -  ну братья по разуму наливай. За встречу, так сказать двух цивилизацияв. Ну, они сюда так прилетели, проездом из созвездия рака, в созвездие краба.  Мы с ними посидели, поболтали, туда сюда  и я как добросовестный разведчик, тебя пошел искать. А лететь я уже не могу. Крылья не слушаются,  я сюда-то на автопилоте пешком пришел.
Степан  глубоко вздохнул и прикрыл заснувшего на полуслове Амия, своей куфайкой.
-Вот видишь друга, с какими доблестными кадрами мне приходится работать.
К вечеру пришли  охотники буряты  и, забрав  раненного Сейко,  унесли его в аймак.
Степан, передохнув еще один день,  отправился в дорогу на берега  реки Онон.
Амий изрядно протрезвевший и хмурый крутил круги, в поднебесье, высматривая обстановку. Степан шел крепким  шагом, изредка переходя на волчий бег.  Вскоре
перед его взором широко раскинулись  необъятные,  забайкальские степи. Несметные стада дзеренов, кочевали на  юг, в монгольские степи,  чистейшие речки несли свои  воды по перекатам,  наполненным золотым песком. Редкие леса из  черноберезника согревали его теплом костров. В них паслись стада диких кабанов, встречался лось  изюбрь  кабарга непуганая, не знавшая  вида стрел прыгала по сопкам. Маньчжур,  обетованная страна скотовода,  раскинула на показ свои  богатства. Степь, не поднятая плугом землепашца,  ждала своего часа.  В скалистых сопках укрытых кустами багула пели  неизвестные  Степану птицы.  Климат был значительно теплее, чем в далеком, двадцатом веке.
 Степан все шел по родному краю и удивлялся его бесконечно-родной красоте.  Все думал Степан. «Во что, мы тебя превратили родина. Как бы мне хотелось, что бы ты всегда оставалась такой. Что бы небыло на тебе распаханных безжалостно, в поисках золота рек, и загаженных свалками озер. Что б все так же паслись в твоих лесах кабаны и медведи рвали  бруснику».   Только здесь, Степан видел розовые закаты, необычайной красоты, когда, казалось  бы, сам воздух наполнен розовым светом заходящего солнца.
Шел Степан по родной земле.  Знал он, что может лечь в неё костьми, и радовался за неё и за себя наивной радостью ребенка. Шел, в последний бой.
 Три дня оставалось до великого курултая. В  Аймак съехались многие предводители племен  и народов Монголии. Кипел в котлах наваристый бухлер,  варилось и жарилось  на углях  овеянное степным ветром мясо баранов и  диких дзеренов.  Юрты прибывших знатных военачальников,  ставились кругами и вокруг каждой  воины жгли костры. Скоро должна была решиться судьба похода на восток.
Удэй прибыл в ставку немного раньше Джубэдея. Тот, сославшись на необоримое желание, поохотится в родных сердцу степях,  отстал на неделю пути. Он направился на восток в предгорья нынешнего монгольского хребта.  Великим охотником был незнающий промаха Джубэ. Его стрела настигала любую цель, любил  воин  скакать, не держа повод послушного ногам всадника коня,  пускать стрелу за стрелой в бегущую в страхе дичь. Ветер, бьющий в лицо, радовал его словно младенца. Стрелы пели в полете, песню удали и смерти, и небыло более радостной песни для сердца Джубэ, чем эта.
Вот отряд его  завидя крупного серого волка, неизвестно как оказавшегося  в степи, заулюлюкал и поскакал, стремясь настичь и поймать бегущего в панике зверя.  Джубэ недавно убивший несколько юрких дзеренов, позволил своим воинам испытать себя в удали, поймать живого лесного волка, что на свою погибель зашел так далеко в степи.
Десять воинов свернули за  рощу берез, что покрывала северную часть холма  и пропали из вида. Джубэдэй,  мысленно поставил на своего темника  Толгоя,  ему он желал охотничьей удачи. Как жаль, что из-за проклятых берез невидно  кто первым схватится с волком. Джубэ стоял на гребне невысокого кургана и смотрел.
Вдруг ветер, колыхавший волны ковыли,  донес до его ноздрей запах крови. «Неужто охотники убили зверя, не сумев связать его живым». Джубэ впервые пожалел, что сразу не поскакал с ними в погоню за волком. Прищурившись, он вглядывался в далекую березовую рощу.  Из неё как раз выходил  какой-то человек. Одетый в рубашку из льна,   вышитую на славянский манер, кожаные штаны заправлены в высокие не по-монгольски ичиги. Человек шел,  не торопясь, вытирая о ковыль кривую саблю. 
Не дойдя  нескольких шагов,  воин с длинными волосами  воткнул в землю конец сабли, подкатав рукава, двинулся на Джубэ.  «Где же Толгой, и воины что были с ним?». Подумал Джубэ. Воин подошел и спокойно сказал.
-Слезай с коня, великий полководец. Твои воины мертвы, их тела  вон за тем леском.  Теперь твой черед биться насмерть.
Джубэ оскалил зубы и  спрыгнул с коня. В руке его блеснула его любимая,  дамасская сабля. Воин спокойно смотрел синими и холодными, словно кусочки льда глазами, и в них читалась смерть. Безжалостная спутница воина она взирала на Джубэ холодно и страшно.
-Умри. Крикнул Джубэ страшно и прыгнул, нанося смертельный удар призванный разрубить,  русса  до груди. Русский не шелохнулся.  Словно во сне видел Джубэ,  как в последний момент удара русс  шагнул навстречу летящей в него сабле и, перехватив запястье Джубэдея, с хрустом вывернул ему руку.  Ослепленный жуткой болью,  Джубэдэй успел почувствовать  руки русса на своей шее. Это было последнее, что он чувствовал в жизни.  Воин опустил безжизненное с переломленной шеей тело  Джубэдэя на землю, и, расседлав его коня, отпустил его пастись в степь.
 Вечернее солнце озарило  высоколетящего, над степью, черного как ночь ворона,  и бегущего рысцой огромного серого волка.
Волк-Степан бежал,  вдыхая полной грудью свежий пахнущий полынью и  чабрецом ветер. Путь его, лежал на высокий хребет Забайкалья,  на скалистый Курунзулай.
 
                Конец части второй, не последней.



                Калга. 2003 год. 13. Октября.