4
Я не знаю, какие боги властвовали над этой территорией, но немного заполночь они над нами сжалились, и я получил сообщение для какого-то мужчины, жившего в одиночестве на отшибе деревни. Сообщение было следующим: «Аланира, мы ждем тебя завтра к утру в известном тебе месте. Будь осторожен. За тобой следят. Хенессада.» Где-то минуту спустя тот же голос добавил: «... и кстати бог тут только один. Его зовут Инсеран.»
Самым потрясающим было то, что сообщение не было от умершего человека. Оно было от очень даже живого человека, находившегося в городе под названием Варнареаль приблизительно в четырех часах езды отсюда. Кто-то живущий отследил меня в общем информационном поле и использовал как передатчик.
- Домиарн, слушай, я замерзну до смерти, и не думаю, что моя смерть тебе поможет... Давай уже что-то делать, парень!
Голос Намигура вырвал меня из шокового состояния. И только тут я заметил, что поднялся сильный ветер, который трепал нас уже давно. Я сбросил оцепенение, и постучал в дверь самого последнего дома.
Весьма симпатичный блондин, открывший нам дверь, услышав сообщение, нисколько не удивился, быстро впустил нас, и усадил к очагу. Приготовил нам поесть, и указал на шкуры в углу.
- Переночуйте здесь. Утром дверь можете не запирать, просто привалите камнем.
- Вы что, уходите? – Я даже привстал от удивления.
- Вы же сами сказали, что меня зовет Хенессада!
- Хм-мм... Ну да.
Он накинул плащ и прикрепил к поясу кинжал.
- Аланира... А кто такая Хенессада?
- Брат мой, вы – член Килс Адаар и приближенный караина Мидландори, и вы не знаете, кто такая Хенессада? Это даже не смешно.
И он исчез за дверью в темноте и вое ветра.
- Что такое Кир Аддал? – Намигур, подтащив шкуры поближе к камину, расположился на них, и сидел, сыто вздыхая.
- Не знаю.
- Ты никогда не говорил мне, что ты приближенный какого-то.... Караина. Это что – король?
- «Караин» - это тирское обращение... Это как «господин» по-нашему. «Мидландори» переводится как «сопротивление». «Килс Адаар» переводится с тирского как «новый Адаар».
- Вот и разобрались!
- Да ни в чем мы не разобрались, Намигур!!! Сложи все вместе – и все равно не выходит никакого смысла. Господин «Сопротивление». Сопротивление чему? И почему нас никто сегодня не пускал? Что тут происходит?
- Плевать, Домиарн. Давай спать.
Наутро мы, подкрепившись тем, что нашли у Аланиры, снова уехали по равнинам. Так прошла пара недель. Я получил хорошее представление о том, что и где лежало, и выявил семь самых больших концентраций, с которых имело смысл начинать разработки. Также выяснил одну интересную деталь – я мог по желанию придавать сил Намигуру и лошадям, просто коснувшись их. В какой-то степени это решило проблему усталости моего спутника, и позволило нам проводить больше времени в работе.
Я подсчитал, что для того, чтобы начать разработку открытым методом там, где руда лежала ближе всего к поверхности, мне потребуется не так много средств. Рабочая сила не составляла больших расходов. Сначала я серьезно думал вовлечь в работу местных – тогда не пришлось бы строить для них жилье. Но история нашего первого появления «у белобрысых» повторялась в каждой деревне. Они отказывались с нами общаться. И я пока не мог понять, почему. Поэтому импорт рабочей силы из других провинций казался все более и более реальным путем. Это значит, что постройки жилья не избежать.
Жизнеобеспечение для рабочих. Сколько рабочих мне нужно на каждый открытый карьер, и сколько может стоить еда для одного в сутки, умноженное на месяц, умноженное на, скажем, три-четыре первоначальных карьера? Или начать с одной, и смотреть, куда нас это приведет?
Ну ладно, добыли мы это. Что дальше? Дальше руду нужно было или продавать за бесценок, или обогащать самим. Кому продавать? Тирцам? Королю? Можно продумать, тут есть рынок для сбыта руды. Глиняные горшки – пожалуйста. А вот руда... И какой смысл заваривать всю эту кашу для того, чтобы сбрасывать сырье королю за бесценок?
Мысль о самостоятельном обогащении руды казалась мне все менее и менее сумасшедшей. Ну что тут такого несбыточного? Теоретически я знал, как построить завод. Мне, конечно, потребуются точные чертежи флотационных установок, которых у меня не было ни в одной книге, но тут можно что-то придумать.
А потом - если медь худо-бедно поставляется из Тирры, то со сплавами у нас вовсе туго. Я мог начать производство бронзы, или латуни. Вот свободная экономическая ниша. И если я смогу в ней разместиться, то стану первым и единственным производителем сплавов из тяжелых цветных металлов в стране. Был еще Труберен, но они выплавляли сталь, которая шла на оружие. Мои сплавы пошли бы на горшки и колокола. Мы не составляем друг другу конкуренции, а значит не будет войны цен. А значит, что за свою продукцию я смогу назначить буквально любую цену.
Вечерело, и мы решили ехать назад в деревню. Аланира так и не вернулся, и мы стали использовать его дом как нашу штаб-квартиру.
В хате я какое-то время сидел в раздумьях.
- Ну что ты решил? – Спросил Намигур, начав варить какую-то вонючую рыбу, купленную в деревне накануне. Он взглянул на меня с какой-то бандитской ухмылкой. - И не «купленную», а украденную!
Я уже привык к тому, что он слышал мои мысли. Не все и не всегда, но – слышал. Я пока не разобрался, как мы можем это использовать, и как это происходит, но, по счастью, на этот раз голова у меня была забита действительно судьбоносными идеями.
- Нам нужно возвращаться в Дейкерен, потому что...
- Слава Богу! – Сказал он, недослушав.
Путь назад уже не был таким тяжелым. Я привык к своей роли «чернокнижника». Именно так рекламировал меня Намигур. Но теперь, на обратном пути, нам даже не нужно было рекламироваться - нас помнили с предыдущего раза. Черта-с-два такое забудешь...
По возвращении в Дейкерен я столкнулся с неприятным последствием нового способа заработка. Моя слава росла не по дням, а по часам, и народ уже больше не ждал, когда я явлюсь в город на очередной сеанс – он перся стадами в замок. Намигур с радостью принял на себя обязанности моего менеджера, и я стал полагаться на него во всем. Он назначал встречи, приводил посетителей, собирал деньги, распределял часть между Натакруной, Латом и Завеленой, часть отдавал мне, и часть забирал себе в качестве жалования. Я его не контролировал, и никто не обижался. Всех все устраивало, и все были довольны.
Не был доволен один я, потому что никак не мог собраться с духом идти к отцу с моей идеей и новыми просьбами о финансировании, ибо столько, сколько мне было нужно, чтобы поднять разработку, невозможно было собрать никакими сеансами ясновидения. Тем более, что я сильно от них уставал.
Оказалось, что я не мог принять больше двух-трех человек в сутки. Пять-шесть – максимум, после которого я проваливался в весьма неприятные потери сознания. Самого первого подвига в двадцать шесть человек за раз я повторять уже не мог и не хотел.
То есть нам пятерым вполне хватало на жизнь – на ткани и другие материалы Лату и Завелене, на запасы еды для Натакруны, на бесконечное количество алкоголя для Намигура, но и только. За два месяца я смог отложить восемьсот золотых, что, возможно покрыло бы финансирование разработок одного карьера, но потом все так и так упиралось в покупку древесного угля, если я собирался обогащать руду сам. Я предполагал, что он будет стоить дорого. Но как дорого – это еще нужно было выяснить.
От регулярных сеансов у меня усилились галлюцинации, я потерял сон, стал выпадать из человеческого слухового диапазона частот, и терять зрение, все больше полагаясь на генератор. Возвращался кошмар моего детства, и это наполняло мою душу страхом.
Вобщем-то достаточно для того, чтобы нормальному человеку идти вниз, в прихожую, и искать тот крюк, на котором повесился мой дедушка. И со следующего заработка купить хорошую, толстую веревку. Но такие мысли не посещали меня тогда. Потому что тогда я еще, отметя проклятие оного дедушки, планировал создать себе какое-то подобие простой человеческой жизни. Я надеялся стать медным дельцом, и лелеял мечту когда-нибудь в дальнейшем заняться экспериментированием с новыми сплавами из тяжелых цветных металлов с новыми свойствами.
Примечательно то, что вышеперечисленные проблемы не стали раздражать меня и наполовину так сильно, как близость со Латом. Но я не знал, как начать с ним об этом говорить. Он ревновал меня ко всем и вся, и очень тяжело переносил, когда мы ссорились из-за пустяков. Он цеплялся за меня, как хмельной втюн. А я не хотел скандала, не хотел делать ему больно.
Один раз ко мне на сеанс пришли две женщины. Одна из них еле шла. Вторая поддерживала ее, и так они сели передо мной в зале с камином. И вид у них был далеко не крестьянский, а очень даже аристократический. Что не обрадовало меня ни капли. Я всеми силами пытался ограничить слухи о своих позорных занятиях, и аристократы в моем замке означали, что теперь слухи пойдут уже по верхам. Если еще не пошли.
- Мы приехали из Тюстриджа повидать вас, господин Чернокнижник. – Сказала одна из них.
Вторая сидела, опустив голову.
Из Тюстриджа, ничего себе. Докатилось и до столицы. Да пусть хоть до самого неба, только чтобы дейкеренские не узнали.
- Слушаю вас.
- Моя сестра очень больна.
Вторая женщина подняла голову, и я увидел безукоризненно подкрашенные глаза и губы. Тщательно убранные волосы, и длинные серебряные серьги, посверкивающие в свете свечей вокруг нас.
- Давно ли вы носите эти серьги, госпожа Магарина?
- Мне подарил их мой суженый, когда мне исполнилось двенадцать.
Показалось, что серьги заговорили со мной. Они стали отвечать на мои вопросы слабым, далеким голосом. Привыкший к голосам в голове, я сначала не отреагировал на это. Но решил, что не будет хуже, если я просто возьму их поближе к себе.
- Можно ли подержать их в руках?
Женщина вытащила серьги из ушей медленными, изящными жестами.
Они были старинной, очень тонкой работы. Интересно.
- Кто вам сказал, что вы больны?
- Ну разве это не ясно? – Вступилась ее сестра. - Она худеет ни по дням, а по часам, уже практически не может двигаться!
Я не увидел, чтобы Магарина была больна чем-то смертельным. Очень даже наоборот – она была очень здорова. Подержав серьги в руке, я задумался, стараясь организовать поток полившейся на меня информации.
Важно и примечательно тут было то, что если через посредника (Иммаюла, или умершего родственника) я получал какой-то отрезок информации, то тут поток ее проявился передо мной, никем не отфильтрованный. И в нем нужно было разбираться.
Такое со мной было в первый раз. И почему именно сейчас? Потому что серьги – серебряные? Я всегда любил серебро, и оно всегда со мной разговаривало, рождая в моей голове образы того, чего оно касалось или мест, где присутствовало. Но раньше это было именно так – даже если это был и не девственный слиток, а серебро, уже переделанное в кольцо, или другое украшение – оно рассказывало мне о том, что видело и слышало в течение бесконечной череды дней и ночей лежания в земле, или на поверхности. И я видел темные недра, и подводные реки, и удивительных, невиданных существ.
Я превращался в это серебро, и становился един с землей, и видел как бы всю ее сразу, если возможно переложить ощущения куска металла на человеческий язык. Я качался на волнах Времени, становясь свидетелем потрясающих событий, которые почти никогда не включали людей.
Даже тогда, когда этот конкретный кусок серебра тысячелетиями переходил из рук в руки, переливался из формы в форму, он рассказывал мне не о людях, а об отвлеченных вещах. Почему теперь серебро сливает мне информацию только о настоящем владельце?
- Потому что ты в первый раз в жизни сконцентрировался на конкретном вопросе, Деми. До этого серебро и его болтовня присутствовали в твоей жизни в несфокусированном виде. Ты плавал по волнам обрывков мыслей и рассредоточенности, и серебро, попав в твое поле зрения, пело в унисон с твоим состоянием.
- Ясно. Что бы я без тебя делал.
- Рано или поздно разобрался бы во всем сам. Причина состояния этой женщины не в физической болезни. Профильтруй события ее юности.
События юности... Умер отец. Нет, не то. Упала с лошади. Хотя сломала ребро, но и это не то... Поле, на нем что-то растет, какие-то посадки... Кто-то работает в поле... Так, эти сельхозработы я буду фильтровать до утра, если не сосредоточусь. Что ее мучает? Какое-то событие юности. Оно случилось, и это подкосило практически всю ее жизнь. Она не замужем. У нее нет детей. И теперь ей становится все хуже и хуже, и ее сестра считает, что она умирает от болезни. О, нашел.
- А что же случилось с вашим суженым?
Ответом мне было тягостное молчание.
- Мы не будем сейчас это обсуждать! – Снова вступила в разговор ее напористая сестра. – Нам нужно выяснить, как ее вылечить, а в прошлом копаться нет смысла.
Почему многие так считают? 99% наших проблем в настоящем – это события прошлого, наше к ним отношение, и тот выбор, который мы сделали, и мы не будем это обсуждать?
У меня возникло ощущение, что Магарина как раз очень хотела это обсудить, и ей много чего было сказать, но она стеснялась своей сестры, и не выдерживала ее настойчивости в навязывании своей воли.
- Могу ли я попросить остаться с вами наедине? – Спросил я Магарину.
- О, нет! Я ее не брошу! Мы вас даже совсем не знаем, мало ли чего!
Ну что же в вас столько враждебности, вы же сами ко мне пришли.
- Асенька, милая, выйди на минутку, очень прошу. - Магарина подняла на сестру свое аскетичное лицо, и в нем на краткую секунду промелькнула тень раздражения.
- Вы должны понять, Асеита очень заботится обо мне. – Медленно произнесла Магарина, когда за ее сестрой закрылась дверь. – И хотя я сама не склонна доставать скелеты из шкафов, мы все-таки долго ехали к вам, и самое меньшее, что я могу сделать из уважения к вам и к нашему пути сюда – так это ответить на ваш вопрос. Мой суженый разлюбил меня, и женился на другой.
- И вы его так никогда и не простили, но и не смогли отпустить в душе.
- Правильно.
Я задумался. Передо мной стояли две Магарины – первая была девочкой, говорившей и делавшей много глупостей, полной резких порывов юности, а вторая была совсем другой – спокойной, и во многом разобравшейся. Но внутренне она ничего этого не видела. Для себя она не изменилась, превращений своих не осознавала, и все, что всю жизнь было перед ней – это обида на то, что ее не взяли в жены. С годами эту обиду стало так тяжело нести, что она решила, что устала от такой жизни, и пора умирать. Сказано – сделано.
Я увидел ситуацию глазами того молодого человека. Он был старше. Ненамного, но достаточно для того, чтобы иметь возможность сравнивать. Они были практически равны по финансовому положению семей. И дело было не в деньгах. В его глазах Магарина была резким, крикливым ребенком. Сначала он этого как-то не замечал, пообещал, что женится, но потом нашел другую девушку, которая была мягче, приятнее в обращении. Она не была умнее, скорее даже наоборот. Она просто больше молчала, и сладко улыбалась. С тех пор прошло более тридцати лет. Как ей все это объяснить? С чего начать?
- Ваш суженый с тех пор овдовел. Он живет один все в том же доме. Он часто думает о вас в том смысле, что хочет знать, как сложилась бы его жизнь с вами. Вы теперь совсем другая, он удивится, когда увидит вас. Идите к нему без страха, и сами спросите, почему он на вас не женился. Что же касаемо вашей болезни – то вы больны своей обидой. Вернее, отсутствием объяснения причиненной боли. Ваш бывший суженый вам все объяснит, и вам больше не придется желать себе смерти. Кто знает, быть может из этой вашей встречи вырастет что-то большее, чем ответы на вопросы, и излечение от душевной муки. Что же касаемо вашей сестры... – Я порылся в столе, и достал пузырек. – Скажите ей, что Чернокнижник дал вам вот это лекарство.
- Что это?
- Просто соль. – Я пожал плечами. – Ложное лекарство от ложного недуга. И возьмите серьги.
Она поднялась как-то легко и свободно.
- Они мне больше не нужны.
- А что же скажет на это ваша сестра?
- Мне это уже не важно.
Магарина взглянула на меня внимательно, и, выходя, погремела пузырьком, и одарила задорной улыбкой.