Alma mater. Благодарность

Олег Шах-Гусейнов
                От автора

При написании этого рассказа, автор и в дурном сне не мог предположить, какие события вскоре будут происходить в Киеве и в целом на Украине. В свете кровавого противостояния, происходящего ныне на земле некогда одной из  самых благополучных республик СССР, перечитывая собственный рассказ, я вдруг обнаружил, что жуткая действительность сегодняшнего дня мрачнее и горше любых невзгод, к которым нас готовили в юности наставники, некоторые из которых прошли Великую Отечественную войну.

Увы! Бездарно потеряв великую страну, мы должны были предполагать, какая кара нас за это ждет уже в недалеком будущем.







               
Баринов, преподаватель кафедры тактики и я, курсант третьего курса, сидим в столовой училища и пьем очень холодный кефир.
 
Майор высок ростом, весу в нем больше центнера, а развал плеч вызывает невольное уважение. Начало сентября, но жарко, как в тропиках.

Других посетителей в офицерской столовой нет. Работает только буфет. Воскресенье, и училище - будто вымерло.  Две буфетчицы о чем-то тихо  переговариваются  за стойкой, от духоты обмахиваясь салфетками.

В обеденный час, по будням, массы слушателей усердно мнут старый паркет обширного зала, уставленного столами и стульями. Накрахмаленные скатерти, аромат горчицы и чего-то еще, очень вкусного, приятно раздражали обоняние курсантов, хронически страдающих отменным аппетитом. 

Но сейчас здесь тишина и покой. Солнечный свет косо льется в высокие окна, устилая паркет яркими пятнами.

За окнами огромные вековые деревья вяло отбрасывают душную тень. Чуть колышутся длинные тюли от слабого движения воздуха – все окна раскрыты.
Внутренне я так напряжен, что слабо воспринимаю привычные ракурсы и детали окружающей обстановки.

Мы с майором Бариновым заступаем в наряд: Баринов - дежурным по училищу, а я - его помощником.

По сложившейся  традиции, я  прибыл к зданию училищного КПП, где располагалась комната дежурного по училищу, для получения предварительного инструктажа у Баринова. Однако майор, мучимый жарой, вяло махнул рукой и предложил зайти в училищный буфет, который располагался в Главном корпусе.  Мы направились к его входу, который был недалеко от КПП.

- Помдежем заступал? – спросил майор по пути.

- Никак нет, - ответил я. Несколько раз заступал помощником дежурного по факультету.

- Это - совсем не то! - разочарованно пробурчал Баринов.

Я и сам знал, что - «не то». Одно дело с интересной книжкой просидеть весь наряд за столом и совсем другое – оказаться «под прессом» у самого начальника училища.
               
                ***
В училище Баринов - с недавних пор, преподаёт общевойсковую тактику, к ПВО ранее не имел ни малейшего отношения. Он носит фуражку с красным околышем, красные же петлицы с общевойсковыми эмблемами, заметно выделяясь среди других офицеров -  преподавателей.

Офицеры - всегда приверженцы своих родов войск и только под непреодолимым давлением служебных обстоятельств, крайне неохотно меняют форму одежды.  Так и Баринов, которому уже приходилось слышать в свой адрес факультетские подковырки на эту тему, и ухом не вел: майор не спешил «менять знамена». 

Впрочем, уже скоро он должен был получить звание подполковника. Дежурным по училищу Баринов заступал тоже в первый раз.
                ***

С Бариновым  я практически не пересекался, но он мне запомнился.

Однажды мы сидели в курилке у казармы, а рядом на плацу командир взвода первокурсников старший лейтенант Смирнов заканчивал подготовку подчиненных к полевому выходу. Курсанты, после осмотра, укладывали нехитрое имущество в вещмешки.

Откуда ни возьмись, к курилке подошел майор Баринов. Мы встали, приветствуя его. Он вяло махнул рукой:  продолжайте, мол, курить. С любопытством стал наблюдать за действиями взвода.

- Вещмешки собрать, надеть и строиться, - скомандовал Смирнов.

Курсанты приступили было к выполнению команды, но тут майор неожиданно выступил вперед. Морщась, как от зубной боли, он обратился к Смирнову со словами:

- А что это у вас такое, товарищ старший лейтенант? – пальцем указал он в сторону, начавшего уже формироваться, строя взвода.

- Как что? - не понял его Смирнов.

- Да вот это, - и, сделав пару шагов, Баринов жестко ткнул здоровенным указательным пальцем в вещевой мешок одного из курсантов. Тот пошатнулся и сделал невольный полушаг вперед, чтобы сохранить равновесие.

- Вещевой мешок, товарищ майор.

- Нет! Это не вещевой мешок. Это – котомка нищего из пьесы Горького … «На дне». – При этом он уже энергично снимал (здесь больше подошло бы слово «сдирал»)  вещмешок  с курсанта, отчего тот шатался, как былинка.

К чему здесь пьеса Горького, мы не поняли, но у Баринова это прозвучало как-то убедительно.

Майор ловко поддел вещевой мешок за лямку на тот же указательный палец и, подняв его вверх,  всем, в том числе и нам в курилке, продемонстрировал. В мощной длани вещевой мешок действительно походил на жалкую котомку бедного путника: имущества было мало, а раструб горловины был больше нижней части мешка .

Для убедительности майор слегка встряхнул вещмешок, и в нём разболтанно зазвякали кружка-ложка-котелок-фляжка.

Задумчиво покрутив вещмешок на пальце, майор, кряхтя, присел, сдвинул фуражку с красным околышем на затылок  и, развязав вещмешок, вытряхнул без сожаления его содержимое на плац.

Стояла выжидательная тишина.

- Вот как надобно, показываю, старший лейтенант, - Баринов неторопливыми, но неуловимо ловкими движениями, начал компоновать и укладывать обратно в вещмешок его содержимое.

При этом все было практично – логично, как слова в доброй частушке. Когда имущество было уложено, майор расправил края вещмешка прямоугольником вверх и, взявшись за верхние углы, начал ловко сворачивать-скатывать их валиком до уровня, где начиналось «имущество».  Затем туго перегнул скрутку посредине и крепко стянул петлей лямки. Никакого «раструба» не осталось и в помине, вещмешок стал каким-то компактным и аккуратным. Никаких звуков при встряхивании не было.

- Вот так должна выглядеть военная «котомка», товарищ старший лейтенант, - снисходительно сказал он покрасневшему Смирнову.

Честно скажу, мы понятия не имели о такой методике... Лично мне это знание сослужило позднее добрую службу.

Когда Смирнов подал команду «По машинам», первокурсники нестройно, гурьбой ринулись к двум автомобилям Газ-66, в которых должны были выехать на занятие.
Закуривший было сигарету Баринов, недоуменно поднял брови и вновь осадил Смирнова, прокомментировав это следующим образом:

- Старлей! Да останови  ж ты этот бардак!  Не шокируй будущих инженеров, -  он чуть повел выдыхаемой струей дыма в нашу сторону.

- «По машинам» - кричит бригадир  бабам  в колхозе «Червоное дышло»,  когда надо влезать в телеги, - продолжал он, - а у нас по уставу есть две команды:  предварительная  «К машинам!», и затем, когда эти безумцы выстроятся в колонну по одному у правого и левого бортов,  исполнительная - «По местам!». Для вас это что – новость?

- Никак нет! – заволновался оплошавший Смирнов. Его лицо заметно покраснело. Конечно, он знал эти команды – азы, но он не знал Баринова.

И этот «краснопогонник» так его опозорил – на пустяке, можно сказать.  Как же ему хотелось Баринова послать подальше!  Это было ясно всем, в том числе и майору. Но он, чуть щурясь от дыма своей сигареты, невозмутимо наблюдал за происходящим.

-Так в чем же дело? Делайте правильно! – добродушно посоветовал майор.

А «безумцы» украдкой скалили зубы: Смирнов не пользовался у них большой популярностью.
Таков был этот майор Баринов.
                *** 
               
   Я выпил стакан кефира, а майор – две бутылки. Мы молчали и не торопили время.  Я смотрел на майора и думал о том, что ему, наверное, в эту жару тяжелее, чем мне.
На майоре китель, под кителем – рубашка с галстуком, ремень портупеи впился в плотную фигуру. На мне «ХБ». В нем значительно удобнее и свободнее. Но легче от этого не становилось. Я волновался. «Не проколоться бы при докладе генералу», - сверлила голову одна и та же мысль.

Каждому из курсантов за пять лет учебы приходится нести эту службу всего один или, максимум, два - три раза.  Тут нельзя было ударить в грязь лицом!  Это, как сдача госэкзамена. Только сложнее.

Кульминационный момент – рапорт  начальнику училища утром, по его прибытию в расположение. Докладывать должен по уставу дежурный. Он и докладывал - на училищном КПП. 

Однако, генерал, в тех же самых воспитательных целях,  приказал: помощнику дежурного рапорт - дублировать, но уже – в вестибюле главного корпуса училища.

Именно «этот»  рапорт являлся моментом истины, в том числе и для  дежурного по училищу. Как пройдет рапорт, так и пойдет дежурство.

Генерал вкладывал в минуты своего рандеву с курсантом особый смысл –краткое, но личное участие в его воинском воспитании. Каждый день – новый курсант. Глядишь, постепенно все пройдут перед пристальным взором генерала. Одно дело безликая масса в строю или в аудитории, другое дело – отдельно взятый курсант. Вот он, голубчик. А ну, заглянем тебе в зрачки, посмотрим, каков ты и что ты! 

Все знали, что некоторых помдежей, после утреннего доклада генерал или снимал с наряда - с выговором, от которого не просто было потом «отмыться», или отправлял на плац – тренироваться до одури под руководством командира батареи. Благо, просторный плац, расчерченный ровными белыми полосами и квадратами, находился рядом, стелясь в глубину территории прямо от КПП.

Этот плац впитал немало литров курсантского пота и тихих матюгов - из монолитных курсантских шеренг, размеренно шагающих под барабанную дробь - при подготовке к парадам и смотрам.

«И-и  - ррр-аз!», - хором выкрикивали курсанты из ровных, марширующих шеренг, дружно печатая шаг, и, одновременно резко поворачивая голову в сторону трибуны.

И так много-много раз: до полнейшего автоматизма, пока шеренга не превратится в единый слаженный строевой организм. Позже шеренги сливались в строи «коробок» и изнурительные тренировки продолжались. Когда же «созревала» коробка, зрелище, я вам скажу, было внушительное, как в песне – «веет ветром от шага полков»!

В любую погоду и время года, каждый день, здесь под оркестр производился развод караулов. Здесь же принималась военная присяга первокурсниками - после курса молодого бойца. Здесь же происходил торжественный выпуск новоиспеченных офицеров. Вручались погоны и дипломы. Здесь вручался училищу вымпел Министра обороны "За мужество и воинскую доблесть"!

К торжественной процедуре вручения вымпела плац ожесточенно мыли - с мылом (!) - и долго тренировались в строевой выучке. Перед внушительной трибуной установили стол, на котором – чтобы всем на плацу было хорошо видно – стоял полковник К., отличавшийся отменной строевой выправкой, и под звуки барабана демонстрировал строевой шаг, что называется, «по разделениям».

                ***

Наученные некоторым горьким опытом, командиры курсантских батарей, во время утренних докладов генералу, частенько предпочитали находиться поблизости – для страховки, прячась за одной из внушительных  колонн у парадного входа. У них был резон волноваться за собственную персону.

Бывали случаи, когда разгневанный нерадивостью помдежа, генерал приказывал вызвать «на ковер» комбата. Градус гнева как-то понижался, если комбат материализовался быстро. 

- Ну что, - спросил Баринов, глянув на свои часы, - готов?

Я уже предполагал, что будет дальше.

- Готов, - вздохнув, ответил я и тоже посмотрел на свои часы. Было 16-30.

Из офицерской столовой мы прошли через центральный вестибюльный зал, мимо широкой мраморной лестницы, ведущей на второй этаж. Лестничный марш с белоснежными, мраморными же, перилами  устилала ковровая дорожка, прижатая к лестнице тяжелыми медными прутьями у основания каждой ступеньки.  Прутья были тщательно начищены и горели, словно золотые.

Отдав воинскую честь, миновали Боевое Знамя училища, пост №1. Часовой с автоматом, курсант второго курса, утомленный духотой, на мгновение вытянулся по стойке «смирно» и вновь расслабил ногу в колене. Он стоял на подпружиненной, почти незаметной постороннему, подставке. 

Я-то знал, что там установлены датчики, сам не единожды нес тут службу: стоит часовому на шаг сойти с этой подставки, как моментально сработает свето - звуковая сигнализация в комнате дежурного по училищу и в караульном помещении. Службу часовые несут по два часа.
Лучше бы я заступал на пост: отмучился сутки и свободен!
                ***
Через некоторое время мы с Бариновым стояли на плацу.

Я не раз видел, как курсантов, заступающих помдежами, тренируют старшие офицеры, заступающие дежурными по училищу.  Рутина: два-три раза курсант, тренируясь, подходил с докладом к офицеру. На этом тренировка, после одного-двух замечаний со стороны офицера, собственно и заканчивалась.

Но у Баринова были свои соображения.

- Ну, давай, - сказал он, - ты - помдеж, я – генерал. Подходи и докладывай.

С расстояния шагов в двадцать я громко скомандовал: «Училище, смирно!» и строевым шагом двинулся к майору.

- Стоп, - сразу осадил меня Баринов, - замахав перед собой большими руками, как режиссер, недовольный очередным дублем, - отставить!

Я с недоумением остановился. По строевой подготовке у меня всегда была твердая оценка «хорошо».

-  Не-е-т, так - не пойдет! Что это за плач такой - «Учи-и-лищ-щ-е-е»? – обидно, будто заикаясь, передразнил он меня, - я твоей команды даже не слышал. Громче надо! Где твой командный голос?

- Так я же…

- Нет, курсант, это - всхлипывания, а не команда! Команду надо подавать протяжно, громко, так, чтобы у генерала подогнулись коленки!  Понятно?

- Так точно!

- Ну, давай повторим. Ты только никуда не шагай, а подавай команду с места, где стоишь. Несколько раз, а я - послушаю. Шагать - потом будем.

Я встал на исходную дистанцию и истошно, с ударением на второй слог, заорал  : «УчИлище, смирно!»

- А голову, голову не повернул! Когда командуешь «училище, смирно», голову надо поворачивать вправо, будто всё училище там выстроилось, и подбородок – повыше. Закрывать глаза или моргать при этом – не надо!  Давай ещё.

После нескольких раз я, наконец-то, «вошёл в роль». Я кричал-командовал громко и протяжно, словно руководил парадом Победы, требовательно упирая на последнюю букву: «Училище-е-е!», «Сми-и-ррр - НО!». При этом, последний слог «но», я на резком выдохе, будто выстреливал из своих лёгких.

Майор, стоял, чуть склонив голову набок, подобно маэстро, прослушивающему начинающего музыканта – нет ли какой фальши?

С внутреннего крыльца КПП с явным интересом наблюдали за действом на плацу «старые» дежурный и помдеж, а также несколько зевак из числа оказавшихся поблизости курсантов. Они оживленно обсуждали происходящее.

Когда этот элемент, по мнению Баринова, был мною отработан на оценку «где-то около того», приступили к следующему этапу:

- Отработаем сам доклад. Докладывай!

Теперь я стоял навытяжку непосредственно перед майором – в двух-трёх шагах, как положено по Уставу, – и, приложив руку к головному убору, громко докладывал:

- Товарищ генерал-майор! Во время моего дежурства происшествий не случилось! Помощник дежурного по училищу курсант Шах-Гусейнов.

Баринов задумчиво смотрел сквозь меня.

- Нет, брат! Это тоже не годится. 

- Почему?

- Как-то безлико, нет изюминки. Доложить надо так, чтобы генерал запомнил твой доклад. Он должен резко выделяться из сотен других докладов, которые генерал уже слышал!

- Товарищ майор, что-то я не совсем…

- Первую фразу – обращение надо произнести очень громко и ВОПРОСИТЕЛЬНО: «Товарищ генерал-майор?!», - будто ты его окликаешь или одергиваешь. Требовательно, с ударением на первом слове. Нет, даже не так. Здесь такой нюанс есть – очень тонкий! Первое слово «товарищ» - вопросительно, а «генерал-майор» - торжественно, с наращиванием голоса. Во как! Понимаешь меня? Этим ты привлечёшь его внимание к себе более того, которое он обычно привык уделять в этой ситуации.

- Пока я буду раздумывать, с какой интонацией произнести первую фразу, то забуду про вторую, и позор мне будет обеспечен до конца дней! – попытался  я возразить.

- Нет. Именно так, как я тебе говорю! И - только так. Вторая же фраза рапорта должна звучать так, будто ты рапортуешь о важнейшем событии в жизни: «Во время моего дежурства происшествий – НЕ случилось!». Понятно? Каждое слово – не проговаривать, а впечатывать! Ясно? 

- Ясно, товарищ майор, - уныло отвечал я ему.

- Это - искусство! Тренируемся!

Сначала Баринов сам несколько раз негромко повторил доклад на разные лады, прислушиваясь к себе, будто выверяя те интонации, о которых только что рассуждал. При этом бросал на меня испытующие взгляды: мол, доходит до курсанта суть идеи, или - нет?

Затем ещё минут двадцать он меня мучил – «в комплексе». Под конец я решил, что он меня вовсе добьет этим дурацким и неслыханным тренажом…

                ***   

Ночь прошла спокойно. Утром, ко времени прибытия генерала, я находился в главном корпусе и уже устал проверять внешний вид перед зеркалами, закрепленными на двух внушительных колоннах, поддерживавших свод вестибюля училища. Подходя к одному зеркалу, потом к другому, я разгонял несуществующие складки хэбешного кителя назад, поправлял - то кобуру с пистолетом, то фуражку.  Многократно прикладывал, тренируясь, руку к головному убору. Придирчиво осматривал на себе каждый сантиметр обмундирования. 

Расхаживая в ожидании по залу, непроизвольно касаниями пальцев то и дело проверял, не расстегнулся ли крючок на воротнике. Волнение моё достигло пика.

На подоконнике за тяжелой гардиной специально установлен массивный чёрный телефон, на который звонили только один раз в сутки – утром, когда уже предупредительно распахивались ворота КПП перед сверкающей чёрной «Волгой» генерала. Звонили с КПП, предупреждая помдежа о готовности.

Звонок, всё равно, раздался неожиданно. Я вздрогнул, как от непроизвольного выстрела. Подбежал, схватил трубку.

- Едет!!  Ты готов?!

- Готов!

Бросив трубку, я побежал на свое место, напротив входной двери и, сглатывая слюну, морально приготовился к докладу.

Вдруг тяжелая дверь резко распахнулась.

- «Учи…», - я вовремя осёкся, вместо генерала увидев, просунувшуюся в двери, взлохмаченную  голову своего комбата. Он быстро вращал зрачками туда-сюда: со света не видел меня.

- Шах!

- Я!

Он, всмотревшись в сумрак вестибюля, узрел меня и, показав кулак, потряс им: мол, ну, смотри у меня! Попробуй только – подведи! И, быстро закрыв дверь, будто испарился.

Я стоял и ждал уже минут, наверное, десять, недоумевая: где же генерал? До КПП всего метров сто – сто пятьдесят.

И вот, дверь распахнулась, стремительно вошёл начальник училища.
Делаю всё автоматически. Повернув голову вправо и чуть вверх, сам испугавшись своего голоса:

- Училище-е-е! Смиррр – НО!

Генерал встал, как вкопанный. Я - к нему. Каждый шаг стреляющим эхом отдается в акустике пустого вестибюля. Докладываю:

- Товарищ генерал-майор! Во время моего дежурства происшествий …

Выдерживаю все интонации и сам удивляюсь, как они неуловимым образом отражаются в немигающих светлых глазах начальника училища.

- … Не случилось!  Помощник дежурного …

Одновременно с поворотом делаю шаг влево, чётко приставляю ногу.

- Вольно.

- Вольно-о! – протяжно командую я в пространство вестибюля, хотя там никого, кроме часового, нет.

Генерал поворачивается ко мне, протягивает руку, здоровается и спрашивает:

- Какой курс?

- Здравия желаю, товарищ генерал-майор! Третий курс, второй факультет.

- За отличную строевую выучку объявляю благодарность. Молодец! Доложите комбату.

- Служу Советскому Союзу! Есть!

- А вот твой дежурный Баринов …, - задумчиво проговорил генерал и чуть заметно покачал головой, машинально окидывая зорким взглядом отдельные детали моей формы одежды. Зацепиться не за что!

- Так! Бегом к дежурному! Передайте, чтобы сейчас же мне перезвонил! – и он направился к себе в кабинет, попутно чётко козырнув в сторону Боевого Знамени и просверлив коротким, будто рентгеновским, взглядом, замершего по стойке «смирно» часового…

                ***

Я побежал к Баринову, чуть не столкнувшись на обширном крыльце с комбатом. Он так широко улыбался, что я сразу понял – сейчас самое время напроситься в увольнение. Меня распирала радость, будто я только что успешно сдал все экзамены разом! А их еще предстояло – выше крыши.  Однако мне приказано «бегом»!

- Шах, стой!

- Товарищ майор, не могу – приказ начальника училища!

Комбат махнул рукой: давай мол, беги, надо, так - надо!

К моему немалому изумлению Баринов был в тоске. Он уже стягивал с себя портупею.

- Товарищ майор, что случилось?!

- Генерал снял с наряда. Чихвостил! Пойду отдыхать, - и он с хрустом, во всю мощь своего тела, потянулся.

- За что?

- За форму одежды. Приказал немедленно сменить фуражку, петлицы, эмблемы и доложить ему лично в кабинете. Дал час времени. Не повезло мне, Шах! Плакал «подполковник», и плакала моя кафедра. Ну, его к чёрту, это ваше училище, пойду опять в войска. Там попроще будет!

- Товарищ майор, генерал приказал вам сейчас же ему позвонить!

- Да?! Интересно, что там ещё на мою голову? Может, уже через час мне надлежит быть где-нибудь на Кушке или в ЗабВО?! - промолвил, невесело закуривая беломорину, Баринов, - тогда и не стоит так спешить со сменой красного на чёрное!

Он выпустил облако дыма и снял трубку:

- Товарищ генерал! Майор Баринов.

- Баринов! - голос в трубке помолчал, - должен признать, в стараниях помдежа вижу именно вашу работу. Я изменил свое решение, – зарокотал в трубке голос генерала, - возможно, я несколько погорячился. Продолжать нести дежурство!  Выговор отменяю.

- Есть!

- Но! Насчёт моих указаний по форме одежды – всё в силе. Через час – у меня в кабинете. Я не потерплю такого хамского пренебрежения к войскам ПВО! Это – элита Вооруженных Сил. Вы хорошо меня поняли?

- Так точно! Разрешите выполнять? – повеселел Баринов.

- Выполняйте! Военторг уже открыт. А помдежу я объявил благодарность, - и положил трубку.

- Отставить ЗабВО и Кушку! Ну, Шах! Не ожидал. Ты, конечно, вчера подавал слабые надежды, но чтобы так отработать! Молодец, вытащил меня, - Баринов с явным сожалением разглядывал в руках свою фуражку с красным околышем.

- Я и сам не ожидал, товарищ майор!

- Ты, может, не в курсе ещё, но эта благодарность останется в твоем личном деле до конца службы. Таков порядок.

И в этом Баринов оказался прав!

                ***

    Прошло сорок лет. Сменились эпохи. Я не знаю дальнейшей судьбы Баринова. Нет уже и некоторых из нас, тогдашних курсантов. Многие стали полковниками, есть и генералы! На службе Отечеству ребята совершили немало славных дел .

А время всё же неумолимо: нет давно уж и нашего начальника училища, нет многих замечательных преподавателей, положивших столько душевных сил на алтарь подготовки и воспитания офицеров для Вооруженных Сил. Нет и славного училища - нашей Alma mater. Более того, нет и той страны, в которой мы выросли и возмужали, которую нас готовили защищать в бою.

    Но большинство из нас ещё держит спину прямо. И память наша жива. И в душах мы невольно продолжаем сверять день нынешний с днями минувшими, когда мы несли службу в единой стране.

Жизнерадостная искорка в глазах, по которой мы узнаем друг-друга, надеюсь, ещё долго не погаснет.




P.S. Я-то думал, худшее, что может быть с нами, это когда начнут естественным образом  редеть наши дружные ряды. Однако жестоко ошибался. Худшее - это когда мы вдруг оказываемся по разные стороны баррикад, когда брат - на брата. Это всегда    было мечтой наших самых лютых врагов.




Фото на память: У Главного входа в КВЗРИУ им. С.М.Кирова. Тот самый вход, 
                который фигурирует в повествовании.

                Бывшее 252-е курсантское учебное отделение, 1975 год. Выпуск.
                Я в первом ряду в центре.
                А Время бежит ровно и неутомимо. Кто мы в нём?!