На улице кто-то с первого этажа протянул через окно шланг, и малышня со всей четырехэтажки визжала и перекатывалась мокрыми щенками под прохладным искрящимся на солнце бисером воды. Солнце раскаляло город, выбеливая краски до куриной слепоты. Нам было весело. Мы бегали по горячему асфальту босиком в одних трусах и наслаждались импровизированным фонтаном.
Последние несколько дней мама оборачивала голову мокрым холодным полотенцем. Бабушка вздыхала, глядя на градусник: “Сорок два в тени… на солнце лопнет, наверное...” Взрослые старались без лишней надобности не выходить на улицу.
-Просыпайся, на рынок поедем! – бабушка, пройдя Магнитку, войну и отвязав год носки в лагере за нарушение комендантского часа после возвращения победительницы в советскую отчизну, никогда не сюсюкалась.
На улице было непривычно: тихо, серо-розово и приятно-прохладно. Мы сели в пустой троллейбус и поехали в старый город.
Я не могла насмотреться на что-то огромное-красное- круглое. Оно заглядывало в окна, не отставая и не обгоняя нас.
-Ба, что это? – я показала на завораживающе плывущее за нами нечто.
- Солнце, - сказала бабушка. – Ты что – не узнала?
-Разве такое бывает красивое солнце? – удивилась я. – Оно же белое!
Троллейбус переезжал мост через Сыр-Дарью. Вода была незнакомой: серо-синей, в едва заметных красноватых бликах. Я подумала, что в такой воде будет страшно купаться.
Мы вышли на улице, утопающей в непривычно яркой шелковой зелени тутовых деревьев. Троллейбус отъехал, пошипев дверьми, и меня вдруг с головой накрыло волной пронзительного звука.
-Ба, откуда это дядя так красиво поёт? - очнувшись от того, что бабушка взяла меня за руку, спросила я.
- Это муэдзин - вон, на минарете голосит, – бабуля показала на розовую башню. – На намаз зовет.
Я не спрашивала, что такое намаз, минарет и муэдзин. Мне понравились слова, и я повторяла их про себя – такие новые и звучные, в полной мере объясняющие происхождение окружающего меня звука. Шла за бабушкой, задрав голову, разглядывая - то новое удивительное солнце, то сказочную башню призывно поющего муэдзина, стараясь одновременно не наступать на сладкие фиолетовые пятна от упавшего тутовника.
- Бабуль, а почему все так красиво? - я не могла понять, почему вдруг все вокруг стало таким новым и волшебным.
- Утро ранее потому что, - сказала бабушка. – Жары еще нет. И рассвет ты в первый раз увидела.
Возвращались мы с базара с огромным арбузом в сетке и ведерком вкуснющего золотисто-салатового прозрачного винограда дамский пальчик. Деревья снова стали бледно-зелеными, солнце – высоким и невозможно белым, улица наполнилась автомобильным и человеческим шумом.
А я, незаметно для бабушки отщипывая сладкие немытые виноградины, все повторяла про себя: “Намаз, муэдзин, минарет, солнце красивое и красное”.