Как я хоронил собаку, или размышления о крестном пути.
Смерть
30.12.10. Когда мы приехали в Абзаково, Рокки уже обессилел и ушёл под дальнюю сосну умирать. Открылась рвота слизью с кровью. Я отвел собаку в дом, т.к. на улице было -30. Полежав, Рокки запросился во двор. Мы выпустили. Потом снова нашли его в зарослях, помогли встать, и огромный кобель, от которого остались лишь скелет и шкура с всё такой же густой рыжей шерстью (всю жизнь он провел на открытом воздухе), спотыкаясь и останавливаясь, побрёл в дом. Может быть, не нужно было возвращать? Мучения быстрее бы прекратил лютый холод. Но мы не смогли. Пёс провел свою первую и последнюю ночь в кухне, на полу с подогревом.
Вечером 31 он ушел в подвал, лег так, чтобы в дверь была видна кухня и мы, больше не поднялся. За час до полуночи издох. Мы завернули его в простыни и старое покрывало, уложили компактно. Он ничего не ел около 1,5 месяцев и, тем не менее, я не без усилий поднял его на плечо, чтобы отнести в холод. Такая это была могучая собака.
Новый год наступал печально. И старый мы едва успели проводить, подняв бокалы за помин души нашего «Шмули». "Официально" Рокки к нему обращались редко, обычно каждый звал, как хотел и в зависимости от настроения: Шмуля, Дурнограй, Дурень, Пёс… Я же обращался к нему, преимущественно, безличными предложениями. Мне почему-то кажется, что по отношению к собакам человеческая атрибутика (имена, поцелуи, благодарность за добро) нужна хозяевам-людям. А собаки всё понимают по-другому, у них понятия иного, собачьего мира. И в этом мире имя Рокки сущая бессмыслица, а я, возможно, не его хозяин, а он - мой.
Всю жизнь он выл по ночам. Громко, разнообразно и, как нам казалось, беспричинно. Это мешало спать, раздражало соседей. Теперь на дворе тишина. Но я почему-то просыпаюсь под утро в тревожном ожидании и прислушиваюсь, не завоет ли Рокки…
Страсти
Когда из жизни уходит старый друг, для тебя это не только печаль, но и забота. Уже месяц (а потом окажется, и в два последующих) ночные температуры постоянно держались под и за – 30. В погребе промерзание земли было видно на почти двухметровой глубине. Собака лежала, запеленатая, как мумия, и окаменевшая, как земля в холодной кладовой и ждала своей участи.
Гражданский кодекс относит домашних животных к имуществу. Наверное, это правильно, но не тогда, когда у вас это имущество, ставшее может быть единственным безоглядно преданным другом, умирает. Его так просто на свалку или в овраг не свезешь. Хотя бы потому, что я пресловутый «категорический императив»* в большей степени распространяю не на людей, а на собак: «Относиться к собаке так, как вы хотели бы, чтобы собака относилась к вам». С людьми этот «императив» «прокатывает» много реже. С собаками - гораздо чаще. Ведь когда мы прощаемся с другом, мы прощаемся с частью себя, поэтому и хотим похоронить его, даже если друг этот - собака, по-человечески.
Я давно присмотрел место, где будет лежать Рокки. (Скажу без тени кощунства, будь это в моей воле, избрал бы и себе аналогичное место упокоения.) На вершине отрожистого холма, в расщелине между двумя скальными останцами полудрагоценного змеевика, из которой видно как поднимается и заходит солнце, синеющий вдали хребет Урал-Тау и крошечную коробочку нашего дома, вокруг которого по весне в большом саду закипают цветением черемухи и яблони-дички.
По прямой до этого места километра два. На машине туда не проехать даже летом. А уж зимой, когда в распадках сугробы по грудь… И земля! Когда-то я работал помощником взрывника и знаю: промороженная земля прочней иного камня… Прости, старый друг. Ждать тебе последнего пристанища до весны, когда все оттает.
Да вот беда: первым- то оттает Рокки. Холодильника для него у нас нет. Вставая на задние лапы, пес мог положить передние мне на плечи (и это при моих 190). Где такой холодильник найти на даче? Позвонил в городской морг. Отказали. На деньги не польстились. Аморально говорят. В нем, может, и ваши родные лежали, а тут - собака.
Точно, лежали и мои родные.
А собака, что, не родная? Просто рук у нее нет, а ноги четыре. А так.... Я, вообще-то, считаю, что собаки по разуму это — ненормальные люди. Но сумасшедшие люди, ведь, все равно люди? И потом, что такое ненормальный или даже сумасшедший человек?
Вот считается, что математик Перельман ненормальный. Конечно, много лет жить в параллельном мире математических абстракций, чтобы тянуть воображаемую петлю, огибающую вселенную**, человеческой нормой не назовешь. Но Перельман о том мире знает много, а мы, нормальные, - ничего. И, кроме того, Перельман о нашем «нормальном» мире своё представление имеет, а сумасшедшим его считают потому, что ему, живущему в нищете, не нужен миллион долларов, присужденной премии***. Конечно, сумасшедший! Вот только любопытно, какими мы ему кажемся из того неизвестного нам мира?
Теперь, если эти рассуждения с Перельмана и нормальных людей перенести на нормальных людей и собак, вот ведь, что получится: не собаки - ненормальные люди, а люди - сумасшедшие собаки. И тогда подержать собачий труп в морге, пока не оттает земля, не так уж и аморально. Ведь похоронить собаку, так как задумал, нужно мне — нормальному человеку, сообразно моим, а значит человеческим моральным ценностям. Собаке это не нужно. У собак нет понятия смерти (и уж, тем более, похорон), подобно тому, как в мире Перельмана нет понятия денег (и уж, тем более, их ценности)….
Ничего этого я начальнику морга говорить не стал. А придумал вот что.
На хоздворе у нас стоит контейнер из-под картофеля. Те, кто учился в вузах при советской власти, их должны помнить, т.к. именно в них студенты собирали урожай корнеплодов в ежеосенних рамках помощи селу. Этакий метровый куб из металлического уголка со штакетными стенками. Туда я ссыпаю опилки после столярно-плотницких экзерсисов (которыми занимаюсь на досуге, чтобы физически поддерживать в себе иллюзию нужности этому миру ).
Я очистил его от снега. Контейнер был почти полон. Лопатой принялся вынимать опилки, пока не освободилась диагональ. Потом принес и положил в контейнер Рокки. Контейнер был немного маловат, но опилки, насыпанные с горкой, закрыли собаку полностью. Затем накрыл контейнер старым железным листом и стал засыпать снегом. Голубовато-белым, то комковато-слежавшимся, то зернисто-рассыпчатым. Небывало снежная зима была здесь подспорьем. Получился большой конусовидный холм-пирамида. И мне на секунду пригрезилось, что в хлопковом саване в этой пирамиде погребена собака фараона.
И вот фараон, вытерев пот с разгоряченного лица, с приятным ощущением ладно сделанной работы сказал:
- До весны, дружище. Весной я похороню тебя в том красивом месте. Там мы бывали с тобой не раз. Тебе-то ведь не надо объяснять, что это нужно мне…
Потоп
Весна стояла не по-весеннему пасмурной. И пусть своею угрюмой холодностью она продлила почти на месяц горнолыжный сезон; а медленным таянием снега, хорошо увлажняя почву, сулила богатый урожай, настроение такая погода не повышала. Зато снежный холмик с контейнером, хотя сильно осел, посерел, а с юга и протаял, обещал сохранить мертвую собаку в лучшем виде. Однако, наш непредсказуемый, как русский человек, климат готовил сюрприз.
К вечеру воскресенья небо заволокло низкими свинцово-грозными тучами. Судя по плюсовой температуре, надвигался ливень.
Я уже был в халате и расположился с чашкой чая у большого окна, чтобы наблюдать нетипичное для этой поры явление природы, когда «вдарило». Честно сказать, я полагал, что такой силы звуковых контузий мне больше получать не доведется, с тех пор, как в армии произвел первый выстрел штатным снарядом из стамилиметровой танковой пушки. Это в современном долби-кинотеатре пушки стреляют натуралистично громко, а когда я вылез из башни с кровоточащим носом, то удивился, как может быть так тихо при работающих пятисотсильных дизелях. Вот и сейчас в звенящей тишине я увидел возникшую в комнате жену и только по её губам понял ыопрос: «Что это было?»
Это был гром от ударившей в непосредственной близости молнии. Несмотря на некоторую ошеломленность, я успел порадоваться тому, что, в своё время, уделил немало внимания грозозащите дома и тому, что жена в момент удара молнии была в подвале, послужившим своеобразным бомбоубежищем… И тут началось.
Описать это библейским «разверзлись хляби небесные» было бы вяло и неполно, так как, если верить Ною, всемирный потоп был вызван сильным, но все-таки дождем. На нас же кто-то направил сплошной поток, словно великан лил на дом воду из гигантской шайки. Другими словами, у любого дождя, даже самого сильного, есть капли или струи, а тут с неба просто падала вода. Преувеличение мое не так уж и велико. Продолжался водопад минут 5-7, прежде чем перешёл в нормальный грозовой ливень. Но этого хватило, чтобы полугектарный участок, обнесенный прочным каменным забором, превратился в бассейн, и по его пенящейся поверхности плыла большая, деревянная конура, из которой недоуменно-жалобно выглядывал наш молодой кобель - Салям.
Еще через некоторое время ворота под напором поднимающейся воды, вывернув запоры, распахнулись (как потом выяснится, то же произойдет с воротами еще трех домов нашего тупика, одни даже сорвет с петель) и по узкому, состоящему из сплошных каменных заборов, переулку (а поселок у нас стоит на довольно заметном склоне) понесся очищающий и карающий, поток.
Единственной серьезной преградой на пути потока стал оставленный поперек переулка новенький, с презрительной косинкой фар, Jaguar X-type. Машина соседа - Сашки Брешко. Сашка не богат, дом его дешев и неопрятен, а пижонскую и непрактичную машину купил взамен старой Нивы, по мнению его недоброжелателей, исключительно для «понтов». Натура такая. И в переулке днем ее оставляет, мешая проезду, чтобы потешить свою страсть к хвастовству.
К машине Сашка выбрался, когда вода уже лизала фары и продолжала подниматься. Он бессмысленно суетливо метался вокруг, понимая, что если откроет дверь, то затопит салон. Вода скоро накрыла капот и вдруг, машина поплыла, своим черным лоснящимся корпусом, напоминая, лениво дрейфующую, касатку. Несмотря на отчаянно упирающегося Брешко, «ягуар» доплыл до бетонного столба, раздавив задний подфарник, проскрежетал по столбу боком, и, видимо, зацепившись за что-то, медленно перевернулся на бок.
Вода вскоре стала убывать, но сильная, хотя и слабеющая гроза, продолжалась. И я наблюдал как стоящий по колено в воде, во вспышках молний и струях дождя Сашка, потрясая вскинутыми к небесам руками, что-то кричит. Слов не было слышно, но я, с неожиданной радостной тревогой осознал, что оглушенный громом, не только «без слуха» несколько минут назад понял жену, но понимаю, о чем кричит Сашка: «Господи, если ты есть! Что я такого сделал, что ты отнял у меня самое дорогое?!».
Дождь шел до утра. (Позже выяснится, потоп прошел очень узкой полосой и его свидетелями были только мы , да Сашка, других дачников в это время просто не было).
А когда утром я вышел на улицу, для выяснения урона хозяйству, то увидел, что ни на контейнере, ни на окрестных холмах снега нет, а над горами поднимается яркое, обещающее жару солнце. Собаку нужно было срочно хоронить.
Наступила страстная неделя Великого поста 2011 года от РХ.
Крестный путь
Выкопать могилу для Рокки там, где задумал, я не смог. Лопата, входя на штык в мягкий лиственный перегной, затем неизменно, с неприятным клацаньем, натыкалась на скальный монолит. Нужно было искать другое место.
За обедом я объявил, что Рокки похороним на полуострове. Небольшой поляне, острый угол с косогором, которой образовывали два заросших черёмухой, маловодных ручья, а с основания закрытой сосновой посадкой пятидесятилетнего возраста, уже больше похожей на настоящий лес. Мы часто ходили туда с Рокки. В ручье у него там была любимая бочажка, в которую он неизменно и с большим удовольствием садился, а взбаламутив глину, с не меньшим удовольствием пил. Если с нами была жена, она так же неизменно причитала:
- Шмуля, ты не мог вначале попить, а потом искупаться?!
Видимо, не мог. Может, с глиной вода была вкуснее... Да и, в конце-концов, я ведь разбавляю родниковую воду, и даже свежий грейпфрутовый сок жидкостью, которая минимум на сорок процентов для человека — яд....
-Пап, хорони, где хочешь. Это отличное место. Только сам яму не копай. Угробишь спину, - резонно вступил в беседу старший сын, - Вон у магазина сколько жаждущих. Выкопают за бутылку или две.
В первой неудачной попытке копки могилы приняли участие оба моих сына, приехавших на дачу закрыть горнолыжный сезон, и вынужденные уважить блажь родителя, тем более, что кататься уже было нельзя. Выяснилось, что оба не умеют держать лопату в руках. Старший за десять минут набил на ладони кровавую мозоль, а младшенький, двадцатипятилетний «парубок», вообще, не мог толком воткнуть лопату в землю.
Мне хотелось ответить сыну едкостью, но Великий пост и ноющая боль в спине (копать в расщелине было очень неудобно) заставили с ним согласиться.
Возле поселкового магазина желающих выпить было значительно больше, чем заработать. Копать яму никто из местного безработного населения не рвался.
Хотя, теоретический интерес проявляли. Но все настаивали на необходимости прямо сейчас получить хотя бы четвертинку авансом. Понимая бесперспективность любого аванса, я пошёл ва-банк в стиле Остапа Ибрагимовича на известном аукционе:
- Какую водку вы предпочитаете? - озадачил я алкашей неожиданным ракурсом вопроса.
- Батя, мы любим самую дешёвую, но побольше. - Ответил мне мужик неопределенного возраста, но которого я принял за своего ровесника.
- Ну, а самая дешёвая какая, и сколько стоит?
- Самая дешёвая - «Композиция» - 20 рублей, - ухмыльнулся приятель мужика, установившего между нами дистанцию «отцы – дети».
- Что-то я не слышал, чтобы водка стоила двадцать рублей - насторожился я, опасаясь подвоха.
- Стеклоочиститель это. Та же водка, даже забористее. Ну, а если настоящая, то у Розки самая дешевая «Белебейка» за 80 есть, не палёная,- внес ясность кто-то.
- Дети мои, - начал я торжественно - сейчас Великий пост и спаивать вас для меня великий грех. Зато за яму объёмом в 0, 3 кубических метра я предлагаю вам тысячу рублей, что соответствует двенадцати бутылкам «Белебейки» и еще четвертушке сверху, вместо которой вы можете взять что-нибудь закусить....
- Или 50 бутылок «Композиции» …Пошли, где копать? - с затуманившимся взором, решительно заявил один.
- Но только пузырь прямо к готовой яме... - внес дополнение к предложению, от которого невозможно отказаться, другой.....
Через два часа я с бутылкой хорошей водки во внутреннем кармане куртки и супругой под ручку, прихватившей для работников кусок постного пирога с грибами и капустой, пришел к указанному месту. На поваленной ветром черемухе против ямы, выкопанной на штык, т.е. на всё ту же глубину мягкого почвенного слоя, сидели и курили землекопы. Под ногами у них валялись две порожние бутылки пива.
- Батя, мы уж тебя давно ждём. Тут под дёрном синяя глина со щебнем, кайлой ее до завтра долбать - не продолбаем. Но мы придумали как нада. Ты водку принес?
- Принес, принес, - отвечаю я, доставая из кармана бутылку и чувствуя, как от приступа гнева кровь «тукает» в висках.
- Давай пузырь. Мы с Аслямом договорились. У него "Беларусь" на ходу. Хоть на два метра яму зах-рим. Но без пузыря он не соглашается....
Я протягиваю красивую, диковинную для деревенского работяги бутылку и, когда тот уже готов взять, резким движением разбиваю её о валун. На лицах, бронзовых от постоянного пребывания на улице и потребления «Композиции», мужиков сложная гамма чувств, с преобладанием удивления.
- Зачем ты так, отец? Мог бы сам выпить. Нельзя так.
Гнев мой прошел. Действительно, так нельзя. Я разбил бутылку с единственной целью сделать больно этим алчущим несчастным деревенским пьянчугам. А ведь тот, кого я собирался хоронить, перекусав немало народу и загубив еще больше живых душ (котов, кур, соперников), никогда не делал этого с намерением принести страдание... В общем, мне стало стыдно.
Достаю из кармана 100 рублей, даю «землекопам» и говорю:
- Вот, помяните моего Рокки. Всё, в расчёте.
- А как же яма-то? Мы щас трактор...
- Не нужен трактор.
В этот момент я понял, бывает работа, которую должен сделать ты и никто другой. Это случается тогда, когда работа еще и путь. Работу за тебя могут сделать, а путь за тебя никто не пройдет, в противном случае это будет не твой путь.
Копал я долго. Пришлось снова идти на дачу за коротким ломиком и саперной лопаткой, потому что стандартный шанцевый «струмент» для копки человечьих могил в эту, по мере ее углубления, помещался всё хуже.
Ныла спина, пот застилал глаза, кисти рук - эта вершина эволюции биоманипуляторов, скоро превратились в клешни-захваты для черенка. Постепенно голос, отказавшейся уйти домой, жены, и время от времени причитавшей:
«Дорогой, прекращай, ты весь мокрый. Давай позовем Асляма или детей. Ну, отдохни, хотя бы…» куда-то пропал, а я, словно нырнув в выкопанное пространство могилы, оказался копающим яму где-то в другом месте.................................................
Кайло ударило в угловатый камень, высекло искры, а брызнувшая гранитная крошка, рассекла бровь и капли крови, смешанные с потом, на какое-то мгновение сделали белый день багровым. Я разогнулся, вытер ладонью лоб, присел на край ямы и сказал, курившим неподалеку, конвоирам:
-Воды можно?
Один из них, видимо где-то учившийся, давший мне кличку Данте, ответил усмехаясь:
-Данте, попроси стихами. Пущу к воде.
- Эх, послать бы вас в «туды». Да очень хочется воды.
После чего вылез из ямы и пошел к ручью, боковым зрением заметив, как охранник сидя вскинул карабин и сопровождает меня движением ствола. У ручья я встал на колени и, набрав в пригоршни студеной, пахнущей талым снегом воды, услышал, как щелкнул передернутый
Я взглянул на жену. Она сидела на всё той же поваленной черемухе и плакала.
- Что случилось? Камень отлетел? – растерявшись, спросил я первое, что пришло в голову.
- Нет. Ты просто похож на заключенного в ГУЛАГе.… И у тебя кровь над бровью. Дай посмотрю. Ой, это ты кого-то, насосавшегося, раздавил. Как рано они в этом году…
Что это было, проявившееся как причудливая связь сознания с бессознательным? Кто был этот Данте? У меня создалось впечатление, что я на несколько мгновений, погрузился в семантическую вселенную****, где реальности существуют вне времени и в неизменном виде, а потому могут повторяться не единожды. И мне случилось побыть поэтом. Может Багрицким или Мандельштамом? Этого не подтвердить, ни опровергнуть, увы, не может никто…….
Могила была готова . Шел вечер страстной пятницы 2011 года от РХ.
Конец пути
Утром страстной субботы, выдавшимся ясным и напоённым ароматами горной весны, я понес хоронить собаку. Катафалком ей стал мой абалаковский рюкзак. Единственный раз использованный мною лет 15 назад, когда водил сына на гору Иеремель. Гору дикую, по уральским меркам высокую, по слухам, с мистическими аномалиями. В мистику я не верю, и на горе, кроме щемящего душу простора, где вокруг, на сколько хватает глаз, нет признаков цивилизации, аномалий не заметил. А вот, поди ж ты…
С тех пор более рюкзаком не пользовался, на высокие горы не поднимался, а рюкзак понадобился для дела необычного. Для похода на границу с иным миром, пусть и собачьим. Впрочем, почему собачьим? Все мы твари божьи, если верить наивным библейским письменам.
Опилки в контейнере были влажными, водой пропитался и саван с собакой, а возможно и сама собака. Груз стал неподъемным. И хотя я расчитывал все сделать сам, пришлось звать помощников, чтобы засунуть собаку в рюкзак... Они помогли мне и рюкзак надеть. Дальше я пошел один.
Когда начинаешь движение с большим грузом, то вначале испытываешь что-то вроде мышечной радости, ощущение преодоления прижимающей тебя к земле силы. Но свойство неживого груза, в его равнодушии к твоим усилиям. Он давит ровно и неизменно, словно говорит: «Ничего личного, я просто давлю». И это неживое равнодушие, ты живой и теплый, начинаешь воспринимать как возрастающую тяжесть не только на плечи, но и личность. Мне кажется, что движение под этим всё возрастающим давлением и есть крестный путь, который человек должен время от времени проходить. Он у каждого свой этот путь. Он может не походить на мученический путь Христа даже отдаленно и, тем не менее, это всё тот же путь от сомнения к истине, от греха к спасению, от суеты к постижению…
***
Спустившись с Иеремеля и переночевав у русла речки, которая здесь текла под слоем каменных глыб, выдавая на поверхность воду скупо, только чтобы напоить и умыть путников, мы решили сделать радиальный выход. В лоб «штурмануть» небольшую сопку с красивой островерхой скальной вершиной, чтобы посмотреть на Иеремель со стороны. С земли, из лесу, горы не видно и подъем на неё почти полностью воспринимается как многочасовая ходьба в гору, по лесной тропе, а потом по каменным осыпям.
Подниматься на сопку сложно. Лес на ней - многовековые слои бурелома и идти можно главным образом по курумам (каменным рекам). Ходьба эта не безопасна, требует навыков и осторожности, т.к. встречаются «живые» камни. (В этом году под Иеремелем погибла девушка, задавленная внезапно сдвинувшейся, многотонной глыбой. Да и в иные годы гора не раз забирала к себе людей).
Поднялись мы без происшествий и долго любовались на мощный каменный похожий на спину слона купол могучей горы. И мне стало казаться, что этот великан, миллионы лет неотрывно глядящий на синие дали, действительно хранит множество тайн, которые, если и открывает людям, то только по лишь ему ведомому принципу. Мне он, почему-то, одну тайну раскрыл.
Со скальной вершины сопки, в противоположной стороне от Иеремеля и метрах тридцати-сорока ниже, на большом скальном уступе была видна полянка, отгороженная от обрыва несколькими старыми, причудливо изогнутыми ветрами, соснами и сильно заросшая бурно цветущим иван-чаем. В центре поляны, в сочной зелени осоки, журчал родник. Было жарко. Хотелось пить. Мы поднялись на сопку налегке, без ничего. Решили спуститься к воде. Сделать это оказалось не просто. Поляна была видна только с верхней точки сопки, и как только мы начинали спуск, петляя по лабиринту скал, камней и зарослей, теряли ориентиры и попадали не туда. Приходилось снова подниматься наверх для рекогносцировки. Но с третьей попытки мы натолкнулись на удобный вариант пути, где через глубокую и довольно широкую расщелину, засохшей ветвистой сосной, был образован переход. Сосну повалил ветер, но сучья, мешавшие проходу, были обрублены топором. Скоро мы оказались у родника.
В короткое таежное лето такие укромные уголки щедры и изобильны. Земля была устлана ковром созревшей черники. В расщелинах скал кусты красной смородины светились гроздями, словно новогодние елки, наряженные переусердствовавшими с игрушками и фонариками хозяйками. У скальной стены манил темными, перезревшими, крупными ягодами малинник.
В малиннике я и натолкнулся на палатку. Старую брезентовую палатку. С такими уже давно никто в походы не ходит из-за их тяжести и водопроницаемости. Палатка была поставлена давно, и рухнула бы из-за сгнивших стоек, колышков и ослабших веревок-растяжек, но сквозь неё проросли осины, и она стояла перекошенная и выбеленная временем, сохраняя видимость своего первоначального назначения. Неподалёку по догнивающим рогатинкам, валяющемуся котелку и странно изящному, подернутому патиной, чайничку серебристого металла, можно было определить место костра, а чуть левее из сильно сгнившего березового ствола все ёщё торчал заржавленный, с посеревшей от воды деревянной рукоятью, топор. Словом, это был несвернутый и брошенный кем-то годы назад лагерь-стоянка.
В палатке оказался полупустой рюкзак со свитером и жестяной коробкой со всякими мелочами: леской, нитками, иголкой, крючками, увеличительным стеклом, бинтом и даже маленькой острогой. Еще в палатке оказался листок бумаги, с которого влага и время стерли написанные слова, оставив чуть заметные разводы от химического карандаша, и книжка, завернутая в полиэтиленовый пакет. Книжка, вернее брошюра, почти не пострадала, только пожелтела и слегка покоробилась. Называлась она «Физическая логика», На титульном листе стоял ex Libras: «Книга из библиотеки проф. В.Г. Залесского»...... Я знал Залесского.
Когда я поступил в институт, он был уже проректором. С кудрями, подернутыми ранней сединой, чуть надменным патрицианским профилем красавец, яхтсмен, мастер спорта, он был популярен у студентов и преподавателей. Карьеру в пуританские советские времена порушил из-за неуёмной любви к прекрасному полу.
Вначале Залесский ушел от жены к своей аспирантке, от той - к студентке. Потом вышел конфуз уже с другой студенткой, приведший к вмешательству партийной организации (в те времена коммунисты курировали и постель своих членов).
Профессора от преподавания отлучили, из партии исключили, но, учитывая его научный дар и нужду металлургии в знаниях матфизики для прикладных задач обработки металлов давлением, задвинули СэНээСом (старшим научным сотрудником) в НИС (научно-исследовательский сектор). Где он проработал до старости, живя, с принявшей его назад, а позже и его ребенка от студентки, первой женой.
Была у профессора еще одна страсть. Он надолго в одиночку уходил в горы. Причем, летом никогда не брал еды, только соль и кофе, который варил на костре в красивом оловянном кофейнике, якобы когда-то подаренном ему Фиделем Кастро. Куда ходил и чем занимался профессор в горах без еды, иногда по нескольку недель, никто не знал, да и не особо интересовался. Все крупные личности чудаковаты. Этим объяснением и удовлетворялись. Сам Залесский отвечал скупо. Мол, любит быть в лесу один. И всё.
Накануне 80-летия врачи диагностировали у Залесского рак, успокоив, однако, что в его возрасте болезнь развивается медленно и прописали, в качестве лечения, правильное питание и прогулки на свежем воздухе.
После семейного торжества, устроенного детьми по случаю юбилея, профессор взял рюкзак, который всегда стоял в его кабинете собранным, сказал, что пойдет на несколько дней в горы погулять. Дело было обычное, да и удержать своенравного старика никто не мог. А через два дня на его квартиру от него же прошло короткое письмо: «Простите и прощайте. Ушел умирать. Не ищите. Я так хочу».
Его искали, но не нашли. А я вот нашел. Стоянку. Иеремель показал мне ее. От Залесского ничего не осталось. Звери, птицы, вода и ветер сделали свое дело. Он растворился в любимом им мире нетронутых человеком гор...........................
Когда лямки начинали резать и тянуть к земле слишком сильно, я наклонялся вперед, уперев ладони в колени чуть согнутых ног, и тем самым ослаблял давление рюкзака на плечи. У туристов такой короткий отдых называется минутка. И в эти минутки, становившиеся все более частыми, я вспоминал Залесского. Ведь когда смертельно больной старик шел с тяжелым рюкзаком многие километры по буреломной тайге, потом карабкался по крутому склону сопки к своей поляне на скальном выступе, это был его последний крестный путь. И я знаю, разжигая свой последний костер, профессор был покоен и не боязлив перед встречей с неведомым миром. Он прошел свой путь до конца, несмотря на все возрастающую неживую тяжесть. Она не остановила его на полупути от, определенного им или кем-то свыше, места вечного покоя…
Я засыпал Рокки так, чтобы не было бугорка. Чтобы никто не догадался, что здесь похоронена собака... Пусть она просто станет этой землей…
Я сделал всё как хотел и как надо. Должно быть от этого, на душе было покойно, грустно и радостно одновременно.… Близилась Пасха. Воскресение Христово 2011 года.
*Категорический императив - нравственный закон в этике Канта. Этот закон предписывает каждому действовать по правилу, относительно к-рого действующий желает, чтобы оно стало всеобщим законом.
**вольная интерпретация автором сути задачи гипотезы Пуанкаре.
***В своих работах математик доказал гипотезу Пуанкаре. Немало выдающихся ученых теряли рассудок, безуспешно пытаясь сделать это. Перельману была присуждена Филдсовская премия, которую по значимости и денежной составляющей приравнивают к Нобелевской (у Нобелевской премии нет номинации "математика"). От премии ученый отказался.
**** «Семантическая вселенная не упорядочена в пространственно-временных отношениях. Об этом свидетельствует прежде всего непривычная нам неупорядоченность сновидений и нарушение привычных временных проявлений в измененных состояниях сознания. Об этом же говорят «реинкарнационные» воспоминания, переживаемые как реальность настоящего момента, и воспоминания утробной жизни. В измененных состояниях сознания человек может пережить заново то, что уже было воплощено в творчестве других людей в прошлом. Создается такое впечатление, что семантическая вселенная инвариантна к процессам, происходящим в нашем времени,— она остается застывшей в своей неизменности, готовой к многократной повторной реализации в семиотическом мире, и в этом смысле она архетипична».
Налимов В. В., Дрогалина Ж. А. Вероятностная модель бессознательного. Бессознательное как проявление семантической вселенной // Психологический журнал Том 5 №6 1984