День на заставе начался тихо и размеренно, как обычно – с зарядки. Молодые рослые ребята усердно отжимались на спортплощадке во главе с командиром – Эдуардом Петровичем Хоботкиным. Рядом с ним кряхтел его единственный семилетний сын. Упражнение ему явно не удавалось. Это мальчишку всегда удручало больше, чем довольно странное его имя – Вилька. А всё мама: учитель, филолог, знаток зарубежной литературы и страстная поклонница Вильяма Шекспира. О чём думали родители, когда называли так отпрыска, сам отпрыск не ведал, да и почти не комплексовал по поводу своего звучного, так говорила мама, имени. А что?! Даже красиво: Вильям Эдуардович Хоботкин. Это как море – волна, шторм, ураган. Но об этом он узнает позже, когда осенью пойдёт в школу.
Ничто не предвещало изменения жизненного распорядка заставы, если бы не взволнованный голос вбежавшего на стадион воспитателя «детского сада», рядового Григория Романова.
- Началось, товарищ майор!
Все разом остановились и зашумели.
- Продолжать занятия, за старшего – сержант Пантелеев, - сказал командир и последовал за солдатом.
За ними увязался Вилька, но отец остановил его:
- Вечером посмотришь, - отрезал Эдуард Петрович.
Всё дело в том, что на заставе щенилась служебно-поисковая собака, восточно-европейская овчарка – Тревога. Все ждали этого с нетерпением. Щенят – солдаты-кинологи, Тревогу – пограничники. С такой собакой не служба, а сплошная радость. Она была настоящим пограничником и стояла на довольствии, как и все её собратья – Рекс, Палтус, Динка и Шорох. Но любили её: за ум, находчивость и понимание обстановки. У многих было сомнение: собака ли она вообще? Стоит вспомнить, лишь, пожар на конюшне. Тревога так гавкала, что пришлось спустить поводок. И она прямиком в конюшню, если бы ещё минута промедления, сгорели бы лошади, а там и коровник рядом. Остались бы пограничники без средств передвижения и подсобного хозяйства.
Эдуард Петрович так и сказал на общем построении:
- Выносится благодарность собаке-пограничнику Тревоге за бдительность, а также она награждается суточным пайком мяса.
Сама Тревога присутствовала там, на зависть всему собачьему коллективу.
К обеду уже все знали, что в их полку прибыло. На свет появились четверо щенят. За столами шумно обсуждали это событие. Как вдруг, тот же рядовой Романов возник в столовой и обескуражено сообщил:
- Товарищ майор, Тревога пятым ощенилась, только он уж больно маленький, заморыш какой-то!
- Так, пойдём, посмотрим на твоего заморыша.
Вилька, услышав такую новость, выскользнул вслед за отцом и опрометью кинулся к «детскому саду». Но как он не спешил, первым прибежать ему не удалось. Он спрятался в кустах и оттуда через ячейки клетки наблюдал за происходящим.
- Товарищ майор, вот поглядите, на нём ни одной подпалины, чёрный как уголь. И откуда он такой?
- Гены, рядовой Романов, гены и хромосомы.
- Как это?
- А вот так. И у тигров альбиносы рождаются, а у нас вот – чёрненький.
- Что делать, товарищ командир? Помрёт ведь.
- Что делать – кинологи скажут, но скорее всего, забракуют нашего заморыша. А Тревоге через два месяца на службу, такой у неё послеродовой отпуск и ни дня больше.
- Ну, так что же с щенком? Он даже не сосёт, слабенький. Товарищ майор, а может его того? Утопить?
От этих слов у Вильки сжалось сердце, а затем – кулаки. Он чуть было не выскочил из засады, но последующие слова отца остановили его.
- Негоже, живую душу губить, если мамку не возьмёт, сам помрёт. Оставь пока, посмотрим.
Два дня Вилька не отходил от клетки. Мальчик думал, если щенка чаще кормить, то он быстрее подрастёт. Вилька тыкал мордочку щенка к сосцу Тревоги. И к великой радости мальчика, тот цепко хватал его и жадно сосал, но совсем немного, потом отваливался и засыпал. Его четверо собратьев, наоборот, ели, не переставая.
- У, обжоры, итак толстые, как поросята, а всё едят и едят!
Тревога равнодушно наблюдала за детьми и Вилькой, изредка поднимая голову. Но дело шло совсем плохо. Здоровые и сильные щенки отталкивали заморыша, а тот не сопротивлялся и продолжал спать. Приезжий ветеринар, дядька с крючковатым носом, больше похожий на колдуна, чем на врача, вынес заключение:
- Чёрный – не жилец, придушенный малость. Удивляюсь, как жив ещё? Лучше усыпить, всё равно толку не будет, с головой у него что-то.
- А я говорил командиру, надо было сразу утопить, - оправдывался рядовой Романов.
Когда все ушли, Вилька взял щенка и прижал его к себе.
- Ты слышал, что они говорили? Тебя могут усыпить или утопить, а ты всё спишь и ничего не ешь! Неужели тебе совсем не хочется жить? Тогда зачем ты родился?
Тревога заскулила, словно понимала безысходность положения, жалобно заглядывая в глаза мальчика. Он погладил собаку, она облизала щенка и руки Вилькии. Чувство жалости и сострадания захлестнули ребёнка, он собрался уже заплакать, но передумал, тряхнул головой и решительно заявил:
- Знаешь что, Тревога. Я не дам убить заморыша! Я его спасу!
И тут он вспомнил, что у его поселкового друга Кольки Громова недавно ощенилась дворняга Белка, и щенята у неё точь-в-точь, такие же маленькие, как заморыш. Вилька растолкал его наевшихся братьев и сестёр, силой накормил щенка, сунул тёплый комочек за пазуху и тайком вынес из «детского сада». Тревога вслед гавкнула с каким-то тонким завыванием, но мальчик погрозил ей кулаком.
- Тихо, Тревога, ты же не хочешь, чтобы твоего сына утопили?
Быстро спустившись к вышке на краю сопки, он шлёпнулся и скатился по травяному склону к морю и железной дороге, при этом, забыв про все обещания маме: не съезжать на «пятой точке», а также про драные штаны, про культуру поведения и «о, ужас», не доживших предков, которые были русскими интеллигентами. Его сейчас больше всего волновала жизнь беззащитного создания, спящего у него на груди.
Колька возился во дворе, пытаясь в который раз подружить Мурку с Белкой, а теперь и с её детьми. Увидев Вильку, он выпустил кошку, и та с шипением сиганула на дерево, издавая страшное мяуканье, похожее больше на крик возмущения.
- Вилька, ты что так рано? Я ещё червей не накопал.
- Коль, ты мне друг?
- А что?
- Нет, ты мне скажи!
- Ну, друг, а что?
- Вот…
Мальчишка вытащил из-за пазухи крохотное существо, безмятежно спящее на его руках.
- Кто это?
- Это сын Тревоги, его забраковали, а противный рядовой Романов хочет его утопить!
Глаза Вилькии заблестели и слёзы готовы были вылиться наружу, но он сильно шмыгнул носом и сказал:
- А я не позволю, никому не дам убить его! Послушай, Коль, он самый слабый, а те – большие и здоровые, они задавят его, а у Белки дети маленькие. Смотри, они такие же, как заморыш.
Мальчик подложил щенка Белке и тот шустро подлез к её брюху и присоединился к новой семье. Мамаша только вильнула хвостом, продолжая лежать, вытянув узкую морду, часто дыша языком.
- Ты видишь! Она приняла его! Белочка, ты самая лучшая собака в мире!
- Нет, а что я скажу маме, откуда этот чёрный взялся, - сомневался Коля.
Да. Спрятаться названному Заморышу было просто невозможно. Белка и её щенки имели рыжий с белыми подпалинами окрас.
- А я, Коль, сам всё ей расскажу. И кормёжку буду носить из столовой. Короче, ставлю всех на полное довольствие, - радостно сообщил Вилька и вспомнил эту любимую фразу отца, - ты только представь, что твоих щенков хотят утопить, что ты делать будешь?
- Я??? Да, если б кто-нибудь такое? Знаешь, я уже всех пристроил. Вот подрастут, и я их раздам, я им уже имена дал: Булька, Пулька, Шарик и Рыжий.
- Ну как, Коль? Смотри, они уже подружились и Заморышу с ними хорошо, - жалобно протянул Вилька.
- Ладно, пусть остаётся, - снисходительно согласился мальчишка, - только, что это за имя – Заморыш, нормальный щенок. А звать его, - он почесал затылок, - Филька. Ты – Вилька, а он – Филька.
Вильям задумался, но потом решительно махнул рукой.
- Пусть будет Филька! Он же чёрный, как филин.
- А филин разве чёрный? – недоверчиво спросил Колька.
- Но он же ночная птица, мне так папа говорил.
Мальчишки ударили по рукам. Потом они вместе наблюдали за щенками и радовались полнейшему взаимопониманию в собачьей семье. Белка даже пару раз лизнула Фильку, чем привела в восторг друзей.
- Она полюбила его, Коль. Я побежал за едой. Белочка, хорошая, добрая, - мальчик погладил собаку и помчался к заставе, перепрыгивая через шпалы.
- Вилька, а рыбалка?
- Сейчас, я мигом! – крикнул он, выделывая ногами кренделя.
Так начались новые будни Вильяма Эдуардовича Хоботкина. Он таскал из столовой всё, что подходило для питания собаки Белки, потом и для подросших щенков, пропадая целыми днями в посёлке. На заставе дня два поговорили об исчезновении Заморыша и скоро забыли. Филька быстро рос и уже через месяц обогнал своих новых собратьев. Он стал забавным и непоседливым. Всё время приставал к Белке, играл с остальными щенками, с кошкой Муркой, с Колькой и Вилькой. Родители друга благодушно отнеслись к судьбе Фильки и оставили его у себя.
В один из погожих августовских дней Эдуард Петрович поймал сына у столовой. Тот что-то прятал за спиной.
- Вильям, где ты бегаешь последнее время? На заставе тебя нет, дома тоже. Мама жаловалась, что ты перестал готовиться к школе. Или ты не хочешь учиться?
- Хочу, я всё выучил, даже стихотворение на первое сентября.
- Молодец, а что ты там прячешь, покажи.
Вилька вытащил из-за спины две котлеты с куском хлеба.
- Э-э-э, и не стыдно тебе, не наелся? Так сядь за стол и съешь, а потом беги.
- Я наелся, я с собой, чтобы было… - промямлил мальчик и опустил голову.
- Маме я об этом не скажу, она расстроится, а тебе делаю замечание и, чтоб в последний раз, иначе, наряд вне очереди. Поняли, рядовой Хоботкин?
- Так точно, товарищ майор!
- В столовую шагом марш, доедать паёк!
С этого момента жизнь у Вильки стала, что ни есть, самая партизанская. Мало того, он возобновил по утрам и вечерам походы в коровник с большой кружкой за парным молоком. Все понимающе отнеслись к забытой привычке мальца. Солдаты журили его и посмеивались:
- Что, парень, детство вспомнил?
- Угу, - мычал мальчишка и посасывал молоко, потом сливал его в банку и относил в посёлок. Там они с Колькой кормили щенков и играли с ними на море. Филька привязался к Вильке, словно чувствовал своего спасителя. Когда мальчик уходил, долго бежал за ним, хватал за ноги, вызывая на игру.
Однажды, перед самой школой, Колька рассказал другу, что Филька чуть не попал под колёса матрисы .
- Ты должен уходить посёлком, чтобы он знал, где тебя встречать. И, вообще, долго ты его ещё будешь прятать?
- Я его заберу первого сентября, после школы, потому что мне некогда будет кормить его здесь.
- А родители?
- Но он же нормальный вырос, такой же, как на заставе, не заморыш совсем.
Какое событие больше волновало Вильяма – Филька или школа? Наверное, первое. Он утащил ошейник и поводок из «детского сада». Плохо слушал, что говорили на линейке и в классе. Забыл, напрочь, стихотворение, чем очень огорчил маму. А потом он просто сбежал от неё после занятий вместе с Колькой. Какая радость охватила мальчика, когда он увидел щенка, сидящего на дороге и бросившегося ему навстречу.
- Филька, ко мне! – крикнул он, - рядом, слышишь, рядом. Эх, ты, а ещё пограничный пёс! Ну, ничего, скоро ты всему научишься. Ты тоже в школу пойдёшь, как и я.
Вилька накинул на него ошейник, пристегнул поводок, махнул другу, свистнул Белке. Дворняга выбежала за калитку вместе с щенками. Так они и провожали их, стоя на дороге. А Филька сразу как-то повзрослел, подтянулся, стараясь не отставать от хозяина. Вот она – порода, гены, хромосомы. Был заморыш, и нет его.
На заставу они пришли в тот самый момент, когда было построение на обед.
- А это что за люди к нам идут? – удивился сержант Пантелеев. - И что за зверь с ними такой невиданный?!
Мальчик строевым шагом подошёл к отцу.
- Товарищ майор, разрешите доложить!
- Разрешаю.
- Прибыли на службу: рядовой Хоботкин и его собака Филин! Разрешите приступить?!
- Разрешаю, - удивлённо ответил Эдуард Петрович, - ай, да, молодец! Ай, да, парень! Выходил-таки заморыша!
Отец засмеялся и потрепал сына за вихор волос. Филька испуганно жался к Вильке, но потом начал тявкать на чужих.
- Ай, да, умница, защищает, а говорили, что у него с головой не в порядке!
Всё потонуло в громком смехе.
- Ставлю обоих на полное довольствие, - сказал отец, - на самое, что ни есть, полное.
Вилька и Филька отправились домой, а мужчина долго смотрел им вслед.
- Когда он вырос, мой Вилька? Вильям Хоботкин. А что? Очень даже звучно. И достойно, - добавил Эдуард Петрович и отдал честь скрывшемуся за поворотом сыну.