ОТКРОВЕНИЯ ДРЕВНЕГО ФИЛОСОФА
Мне нравится стоять на берегу,
Смотреть, как шторм зашкаливает баллы,
Корабль с людьми шарахает о скалы
Волна, не спотыкаясь на бегу.
Как ужас возвышает голоса
Над ревом обезумевшего моря,
А волны в пенном головном уборе
Ломают мачты. В клочьях паруса.
Не думайте, я вовсе не злодей.
Когда смотрю на ужасом объятых,
Не радуюсь страданиям людей.
Быть просто в безопасности приятно.
В нас сумма перемен не велика.
Одни и те же правнуки и внуки.
И древний тот цинизм через века
Протягивает нынешнему руку.
Когда не по тебе горит свеча,
Тревожные отбрасывая блики,
Вновь говорит о Сталине великом
Спокойная нежертва палача.
Стихи автора
Когда я вспоминаю школьные годы, в голове моей как бы прокручиваются видеоролики из того времени, которое впоследствии назовут «культом личности». В каждом закоулке моего сознания, в каждой его маленькой клеточке размещается огромный портрет Сталина, занимающий всё пространство.
Вот иду я с отцом на демонстрацию по поводу всенародных праздников (так их тогда называли): Первое Мая, День Победы, День Великой Октябрьской социалистической революции. Плещутся красные полотнища. И везде Сталин, Сталин, Сталин. Его портреты несут демонстранты. Он на огромных панно, прикреплённых к стенам домов. Повсюду лозунги и транспаранты: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!», «С партией Ленина - Сталина вперёд к победе коммунизма!», «Да здравствует великий Сталин-вождь и учитель всех народов!».
Даже на моих похвальных грамотах за первый и второй классы красуется профильный портрет вождя.
Вспоминаются песни:
«Краше зорь весеннего рассвета
Юности счастливая пора,
Сталинской улыбкою согрета,
Радуется наша детвора…»
* * *
«Вперёд мы идём
И с пути не свернём
Потому что мы Сталина имя
В сердцах своих несём…»
* * *
«Артиллеристы, Сталин дал приказ.
Артиллеристы, зовёт Отчизна нас…»
* * *
«Гремя огнём, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И первый маршал в бой нас поведёт…»
* * *
«…о Сталине мудром, родном и любимом
Чудесные песни слагает народ…»
* * *
«…выпьем за Родину, выпьем за Сталина
Выпьем и снова нальем…»
Даже в гимне страны были такие строки:
«…нас вырастил Сталин на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил».
Помню детскую книжку с яркими картинками. Там был трогательный рассказ о товарище Сталине. О том, как ночью спокойно спит вся страна и только в кремлевском кабинете светится одинокое окно. За ним над письменным столом склонился товарищ Сталин. Он работает. Он думает, как сделать нашу страну богатой и могучей. Думает, как сделать счастливыми людей всей земли. А больше всего товарищ Сталин думает о детях и пр., и пр.
Нужно сказать, что вождь, будучи совой, работал по ночам. Жизнь ответственных работников была подчинена его распорядку. Мой папа в ту пору работал начальником отдела облисполкома, а дядя - главным инженером строительного треста. В обычные дни я их практически не видел, поскольку со службы они приходили за полночь. Я к тому времени уже крепко спал.
И вот, прочитав трогательный рассказ о том, как ночами бдит товарищ Сталин, а вся страна спит, я возмутился.
«Ба,- обращаюсь к бабушке,- ну чего писатель врёт? Кто спит ночью? Какая вся страна? Папа и дядя Сёма тоже ночью работают. Не только Сталин о нас думает».
И вдруг вижу, как бабушка бледнеет, а в глазах её отражается ужас. «Валик, я тебя очень прошу: никогда, нигде и ни с кем об этом не говори». – «Почему, ба?»- «Не могу тебе сказать. Вырастешь, сам поймёшь. Если ты не хочешь, чтобы арестовали папу и маму, поклянись, что будешь молчать».
Наверное, испуг, впрочем, как и радость, заразителен.
Никогда больше, даже с Женькой, другом своим закадычным, я не обсуждал тот умильный рассказик.
Из памяти всплывает и другая картинка. 18 апреля. Мой день рождения. Папа с работы приехал в 10 вечера. Я это хорошо запомнил, потому, что очень удивился такому раннему его появлению и посмотрел на настенные часы. Рядом с часами на стене висел черный телефон. Его папе, как ответственному работнику, недавно провели. Помню, словно это происходит сейчас. Отец расстегивает белый часучевый китель, готовясь переодеться в домашнее. Вдруг раздается резкий звонок телефона. Отец снимает трубку. В трубке кто-то так кричит, что слышно даже мне. Папа бледнеет, вытягивается в струнку и свободной рукой, мне показалось в одно касание, мгновенно застегивает китель.
За окном раздался гудок подъехавшей машины. Отец спустился вниз. Хлопнула дверца и машина уехала.
Много позже, уже после смерти товарища Сталина, я напомнил отцу этот эпизод. Больше всего меня, несмышленого, поразила тогда та ловкость, с которой он одним движением застегнул все пуговицы на кителе.
«Знаешь, Валя,- сказал мне папа,- я и сам до сих пор удивляюсь, как это у меня так получилось? Видно, чудовищный страх водил моей рукой. Дело в том, что позвонил второй секретарь обкома партии и обложил меня матом. Как я мог так рано уйти с работы, если продолжал работать товарищ Сталин? За такие вещи меня вполне могли арестовать как врага народа». Нужно сказать, что папа мой прошел всю войну. Бывал в таких переделках, где из сотен в живых оставались единицы. Имел множество наград. И уж в чём в чём, а в трусости обвинить его было просто невозможно.
Ещё я помню небольшой коричневый чемоданчик, по углам обитый железом. Он хранился на второй полке в кладовке. В нем лежали аккуратно сложенные кальсоны с начесом, теплая рубашка, две пары шерстяных носков, вязаные рукавицы, зубная щетка и зубной порошок. Всё это на случай ареста. А арестовывали тогда часто. В основном ночами. Казалось, вся страна была наводнена врагами народа, вредителями, шпионами, космополитами.
Вспоминается Новый год, который мы отмечали у папиного друга детства. Взрослые выпивали, танцевали под патефон, пели. И только один человек не отходил от нас, пацанов. Это был большой красивый человек, Герой Советского Союза, бывший фронтовой разведчик. Звали мы его дядя Коля. С ним нам было весело и чрезвычайно интересно. Он придумывал всякие игры, разные веселые забавы. В войну дядя Коля потерял всю семью. Его жену – еврейку и двоих детей расстреляли немцы. Наверное, поэтому его душа отдыхала в окружении ребят. Как-то мы с отцом встретили дядю Колю на первомайской демонстрации. Он был тогда в гимнастерке, а на груди не оставалось свободного места из-за обилия медалей и орденов.
А однажды я услышал, как папа в соседней комнате тихим голосом говорит маме: «Лида, Николая арестовали. Подозревают, что он английский шпион». Для меня, мальчишки, это было страшным ударом. А тут ещё мама: «Какой мерзавец! Когда он, наконец, сдохнет?»
И только много позже я узнал, что совсем не на дядю Колю было направлено мамино возмущение.
Дядю Колю я увидел в 56-году после реабилитации. Но это был уже не тот высокий широкоплечий красавец. Это был совершенно седой, сгорбленный беззубый старик с серо-землистым цветом лица. Он вернулся с Колымы и вскоре умер.
А еще было много врагов народа среди писателей и поэтов. В школьных учебниках мы часто штриховали чернилами их имена и портреты или по приказу учительницы вырывали страницы. Помню, как рьяно я черкал портрет замечательного украинского поэта Максима Рыльского. Врагом народа оказался. Но после смерти великого вождя он был реабилитирован.
Пишу, а из памяти совершенно неожиданно выскакивают забытые картинки. На письменном столе отца лежала какая-то газета. Помню жирный заголовок - «Генетика - продажная девка империализма». А ещё там ругательски ругали космополитов. Против них тогда была развязана грандиозная кампания. Космополитов изгоняли из институтских кафедр, из литературных журналов, клеймили в печати и на радио, сажали и отправляли в лагеря. Хвалить что-то иностранное – товар ли, изобретение и пр. – значило преклоняться перед Западом. Считалось, что всё советское есть самое лучшее. Очень популярна, сейчас бы сказали: распиарена властями, была басня Сергея Михалкова. В ней говорилось о том, что некоторые несознательные товарищи млеют от иностранных этикеток. «А сало русское едят!»
Иностранные слова употреблять запрещалось. Вместо, например, «дезинтеграция» следовало писать «распадение».
Вместо «корректный» - «правильный». Вместо «метаморфоза» - «превращение» и т. д. А если будешь шибко умный, то за милую душу можешь загреметь в кутузку за космополитизм.
Недавно я из любопытства просматривал научные журналы по оториноларингологии конца 40-х годов. В одном из журналов известный ученый Борис Сергеевич Преображенский писал, что не следует пользоваться иностранным словом «отит». Нужно употреблять – «воспаление среднего уха». Я далек от мысли иронизировать по поводу замечательного ученого и педагога. Я понимаю, что таким образом он предостерегал молодых коллег от возможных репрессий.
За кампанией по борьбе с безродным космополитизмом последовало громкое «дело врачей». В начале 1953 года в газете «Правда» появилась публикация об убийцах в белых халатах. Одновременно ТАСС передало сообщение о том, что сталинские чекисты разоблачили грязное лицо шпионской сионистской организации, куда входили профессора Вовси М.С., Коган Б.Б., Фельдман А.И., Гринштейн А.М., Этингер Я.Г. и др. Событие стало потрясающим, поскольку перечисленные фамилии принадлежали выдающимся, всемирно известным ученым.
Мама моя была дружна с племянницей профессора Фельдмана. Они вместе находились в эвакуации, да и после войны поддерживали дружеские отношения. О знаменитом ученом-оториноларингологе Фельдмане А.И. мне также много рассказывал его ученик покойный профессор МОНИКИ Марк Аронович Шустер. Фельдман был другом и личным врачом Федора Шаляпина. Перед спектаклем выдающийся артист всегда просил доктора посидеть в первом ряду. В 53-году это был крепкий элегантный старик с прекрасной памятью и острым умом. Он много оперировал, читал лекции студентам и молодым врачам, вел большую научную работу.
В один непрекрасный день в перерыве после первого часа лекции в аудиторию вошли двое мужчин и попросили профессора выйти. Один из них после зашел в ординаторскую и очень вежливо предложил кому-нибудь продолжить лекцию. Все всё сразу поняли. Все были в таком шоке, что в комнате на несколько минут повисла тяжелая гнетущая тишина.
Вскоре после смерти великого вождя профессор вышел из тюрьмы и вернулся на кафедру. Нужно сказать, что в сталинских застенках работали высоко профессиональные специалисты по части выбивания нужных показаний. Они великолепно умели обрабатывать «врагов народа», «вредителей» и разных там «шпионов». Вид вернувшегося профессора был тому веским доказательством. После возвращения это был глубокий старец с дрожащими руками, нервно вздрагивающий от резкого звука, без ногтей на искалеченных пальцах.
В те жутковатые два первых месяца 53-года разожженный властью антисемитизм крепчал и ширился на бытовом уровне. Я помню, как в трамвае двое подвыпивших мужиков орали: «Жиды хотели убить товарища Сталина и правительство». В городском общественном туалете кто-то написал на стенке синим карандашом:
«Всади еврею в горло нож,
И снова станет мир хорош».
А ниже уже другая перечеркнутая в трех местах надпись:
«Твой стих хорош и как заквашен!
Дух полицая чую в нём.
Скажи – а не был твой папаша
В войну фашистским холуём?»
Вот так при товарище Сталине стравливали народы. Так тогда понимали интернационализм.
5 марта 53-года (день смерти Сталина) я помню очень хорошо. А запомнился этот день из-за вопиющего несоответствия между трагическим общим фоном, нагнетаемым радио, и хорошим улыбчивым настроением родителей. Непривычно рано вернулись с работы отец и дядя Семён. На столе стояла бутылка водки с изображением Кремля на этикетке. Бабушка разливала по тарелкам наваристый борщ. Мужчины выпивали, оживленно разговаривали, и на лицах их совершенно не было печали.
Вот такой мне запомнилась эпоха великого, мудрого, друга детей, друга тружеников сельского хозяйства, друга металлургов и железнодорожников, борца за светлое будущее всего человечества, гениального вождя и учителя товарища Сталина.