Прошло около трёх недель. Я жил в одиночестве в нашем старом доме, и, в общем-то, не могу сказать, что жизнь стала гораздо хуже. Да, исчезли многие из удобств, но их исчезновение было не смертельно. Еду в изобилии легко можно было найти в многочисленных магазинах, возросшее за недавнее время количество которых наконец-то принесло пользу. Приходилось, правда, довольствоваться консервами, так как остальные продукты по большей части испортились, но меня это устраивало, да и ассортимент всё равно оставался достаточно велик. Отсутствие газа и электричества вполне компенсировалось живым огнём, благо спичек и горючего материала вокруг было предостаточно. Конечно, они были не равноценны, но жаловаться было некому, да и не было смысла. Также пришлось обустроить на заднем дворе туалет, так как воды для смыва в домашнем туалете не было. Вообще, с водой была самая главная проблема. И если жажда меня не мучила - в тех же самых магазинах была полно разнообразных напитков – то воды для бытовых и гигиенических нужд попросту не было. Спасали дожди, но на дворе стояло лето, а в наших краях дожди летом – редкие гости. Была река – но в нескольких километрах пути. Приходилось ходить немытым, обходясь обтираниями, есть из грязной посуды, но я не унывал. В моём распоряжении были все книги мира, а после того, как в одном из магазинов позаимствовал аудиоплеер на батарейках – ещё и вся музыка мира. Всё свободное время – а почти всё мое время было свободным – я проводил в своё удовольствие.
Конечно, до счастья тут было далеко. Хотя я и не был никогда общительным, но совсем без людей оказалось всё-таки не так уж весело. Особенно после всех тех дней, проведённых с ней. Первые дни в одиночестве было жутко просыпаться в гробовой тишине, когда раньше за окнами ездили машины, гудела чья-то газонокосилка, играли дети. Позже стало легче, потому что в город стали приходить животные и птицы, видимо, почувствовав, что враждебных людей больше нет. От моего дома они держались подальше, но я часто видел их из окна, и мне было приятно осознавать, что жизнь не покинула нашу планету. Однажды во двор забрела собака, на вид сытая и здоровая. Она была просто огромная, с необычной, снежно белой шерстью, но не выглядела враждебной. Я так и не решился выйти к ней из дома и смотрел на неё из окна. Она бродила по моему двору, опустив морду к земле и что-то вынюхивая, а потом, видимо почувствовав моё присутствие, посмотрела в окно, на то самое место, где я стоял. Не знаю, увидела ли она меня, потому что солнце светило прямо ей в глаза, заставляя щуриться, но так продолжалось примерно с минуту. После чего она один раз гавкнула и так же мирно и неторопливо ушла прочь. Мне не было страшно – я хотел себе такую же собаку. Но, наверное, теперь это было невозможно.
Чем больше проходило времени, тем чаще мои мысли возвращались к ней. Поначалу это меня немного злило – я хотел забыть её, всё ещё обиженный на то, что она со мной сделала. Но мне её очень не хватало, за те дни, что мы провели вместе, я сильно к ней привязался и теперь каждый предмет, попадавшийся мне на глаза, так или иначе, напоминал о ней. Даже фотография мамы в рамке, стоявшей на комоде, казалась мне фотографией её мамы. Возможно, было безумием так думать, но я ничего не мог с собой поделать. И чем больше проходило времени, тем больше меня к ней тянуло.
Я не встречал других людей и до сих пор не уверен, выжил ли кто-нибудь ещё, кроме нас. Примерно через неделю после того, как она меня выгнала, я набирал в магазине продуктов на ближайшие дни, когда в разбитое окно увидел, будто серая тень, формой напоминавшая человека, промелькнула мимо. Я не на шутку испугался и выбежал из магазина, но улица была пустынна и тиха. Скорее всего, как и тогда, в городе, мне это просто показалось. Если и были где-то ещё люди, то не здесь.
Как-то днём я даже отправлялся вниз, в город, надеясь найти кого-нибудь ещё из выживших. Конечно, это было затеяно лишь в надежде, что случайно встречу её. Я даже «случайно» оказался неподалёку от её дома, но так и не осмелился подойти ближе, не то, что зайти внутрь. Возможно, если бы работала телефонная связь, я давно бы ей позвонил, но, к сожалению, она, как и мобильная впрочем, не работала. И конечно мне не попалось ни одной живой души. Придя домой, я обругал себя всеми известными мне ругательствами, что веду себя так жалко, что не хватает сил забыть её и не думать о ней. Но что было толку? Приходилось признать, что я не мог без неё. Наверное, именно это и называли любовью, но какой смысл в этом слове был теперь, когда из людей остались лишь мы?
Одно грело мне душу – я совсем не думал и не скучал по маме. Вернулся домой, и мои мысли тут же устремились в прошлое, услужливо подсовывая не самые приятные воспоминания, но теперь они были чужими, словно фильм, которые мне зачем-то надо было посмотреть. Но думать о ней больше, испытывать к ней какие-либо чувства – нет, теперь это было в прошлом. Недавно я вообще убрал все её фотографии на чердак.
Оказавшись дома, я первым делом убрался, расставил все вещи по своим, годами обжитым, местам. Комнат для одного меня, конечно, было многовато, но мне хотелось однажды привести сюда её. Здесь было уютно и вполне можно было жить, не смотря на отсутствие стёкол в окнах. Я даже скоротал пару вечеров, воображая, как буду, медленно ведя под руку, показывать ей комнаты, что при этом буду говорить, как она будет реагировать. Готовясь к этому, я подыскал несколько безделушек, которые, как мне показалось, были чем-то похоже на те, что стояли в её квартире, и расставил их на самых видных местах в тех комнатах, по которым проходил маршрут моей экскурсии. Я нарвал десятки цветов и расставил их по всему дому. Я даже пробовал готовить ужин из консервов, но вышло что-то несъедобное, после чего я окончательно расстроился и понял, что всё это ненормально. Несколько дней проходил в депрессии и почти ничего не ел.
Мне нравилось размышлять о том, что она может делать одна, там, в центре пустого города. Поначалу сильно тревожился, не заболела ли, но потом, как-то сама собой, во мне укоренилась мысль, что ничего плохого с ней теперь случиться не может. Я представлял, как она отреагировала на появление животных, нестройными рядами молчаливо бредущих по городским джунглям. Думал о том, какие она читает книги, что ест, пьёт, когда ложится спать и о чём думает перед сном. Конечно, мечтал и о том, что она думает и обо мне. Было отдельным развлечением, представлять какие мысли посещают её на мой счёт. Вспоминала ли она обо мне с теплом или ненавидела меня и старалась выкорчевать мой образ из памяти? Считала ли она, что без меня бы пропала или считала мой поступок самим собой разумеющимся? Чем больше я задавал себе вопросов, тем сильнее разгоралось моё желание увидеться и поговорить с нею.
Проснувшись недавно утром в кровати в своей старой комнате, я решил во что бы то ни стало сходить в город и найти её. Невозможно было более мучить себя этим бессмысленным бесконечным ожиданием и неведением. «В конце концов, - уверял я себя - нужно проверить в порядке ли она и не случилось ли чего плохого». Я быстро умылся и почистил зубы, использовав заготовленные запасы воды, но собравшись завтракать, обнаружил, что еды не осталось. Подумав, что переложил что-нибудь в другое место, обшарил весь дом, но так и не нашёл ничего. Это было странно, потому что я был совершенно уверен, что она не могла кончиться так быстро – только позавчера набрал целую тележку! Но еды нигде не было, а голод нещадно грыз изнутри. Пришлось потратить почти полтора часа на то, чтобы сходить в магазин и обратно.
Я уже не думал о том, что надо добраться до неё как можно скорее, и ел неторопливо, заново решая про себя, стоит ли вообще идти. Ведь возможно, она совсем не хочет меня видеть. Но, в конце концов, желание её увидеть пересилило страхи и сомнения, и после полудня я вышел из дому. Нет, препятствий больше не возникло, и к вечеру вокруг меня уже теснились городские здания. Проблема оказалась в том, что я забыл, как добраться до её дома, идя со стороны холма. Таким путём мне доводилось ходить всего два раза: и если в первый раз всё закончилось встречей с бешеной собакой, то во второй на нужную улицу я вышел случайно, проплутав перед этим по городу битый час. Кончилось всё тем, что прошатался до наступления темноты, изругав себя при этом всеми известными проклятиями, но так и не найдя нужной улицы, вернулся обратно.
Я упорно отгонял себя самые неправдоподобные идеи, но мысль о том, что это какое-то проклятие или сглаз, упорно билась в мою голову, и, в конце концов, она прочно укоренилась в моём мозгу. Ну не было рационального объяснения всем этим смехотворным препятствиям! Всю ночь проходил по дому, держа себя за голову и пытаясь убедить себя, что с ней всё в порядке, что она жива и здорова, и мы скоро увидимся и вместе посмеёмся над всеми моими невзгодами. Ложась спать, я твёрдо решил для себя наутро во что бы то ни стало повторить попытку, но всю ночь пролежал без сна, терзаясь непонятными сомнениями. Меня подстёгивала долгая разлука, страх за её здоровье и жизнь, но отпугивало, что теперь я ей совсем не нужен. Поэтому наутро встал совсем разбитый, так и не решив, что же мне делать и как поступить. Кончилось всё тем, что я то ли заболел чем-то, то ли съел что-то испорченное, и в итоге провёл полдня пытаясь выплюнуть собственный желудок в унитаз. Будто бы мне и без того не было плохо, следом поднялась температура. Я слёг в постель на два дня.
Всё это время меня лихорадило, я утопал в бреду. Мелькали лица, среди которых были и мама, и она; раздавались жуткие голоса, настойчиво, будто отбивали ритм молотком, твердившие что-то непонятное. Я видел Боя и кадры, когда мы играли в детстве, когда будущее представлялось более радужным, чем в итоге оказалось. Я видел и всех девушек из моей жизни, но с обезображенными лицами замерших в жутких неестественных позах. Картины сменялись с бешеной скоростью, чередуясь с дикими фантастическими пейзажами, перемежаясь с развалинами города под холмом; с её твёрдыми от возбуждения сосками; с её похотливым голосом, пытающимся меня совратить; с мамиными мужчинами, подмигивающими перед тем, как скрыться с нею в комнате; с мёртвым телом Боя, перетекающим в застреленную ею собаку. Весь этот бред извергался из глубин моего сознания, и казалось, ему не будет конца. Он исторгался, исторгался, исторгался, пока я не просыпался с криком посреди ночи, облепленный каплями холодного липкого пота, ползающими по мне, будто слизняки по влажным стенам. И всё это втайне подогревалось моей надеждой, что вот сейчас она войдёт в мой дом с тёплой улыбкой на лице, вот она скажет мне «привет», и потом болезнь сама отступит и всё станет хорошо.
Она так и не пришла, а жар спал сам собой через пару дней. Проснувшись наутро, я почувствовал себя совершенно здоровым и полным сил и энергии. Я плотно позавтракал, убрался в доме и сходил в магазин за продуктами, прихватив на всякий случай и целую охапку лекарств. После обеда почитал любимую книгу, взятую на прошлой неделе в публичной библиотеке, потом чуть-чуть послушал музыку, а перед сном видел, как мимо дома медленно прошла пара грациозных оленей. В конце этого дня я чувствовал себя так, словно мог совершить абсолютно всё, что захочу, но, тем не менее, я не пошёл за ней в город. Моё отношение ни на йоту не изменилось, и меня всё так же тянет к ней, но чувство это стало спокойным и ровным, как полноводная река, дремлющая за плотиной. Это ощущение греет и наполняет уверенностью. Сейчас я возьму листок бумаги, ручку и напишу ей настоящее бумажное письмо, о котором она так мечтала, а потом, возможно, мы вместе отправимся искать других выживших.