Проснулся от того, что солнечные лучики играли на моём лице. Открыл глаза, тотчас же зажмурившись от ворвавшегося в них ослепительно яркого света. Поморгал, привыкая. Наконец, медленно открыв, увидел перед собой белоснежную гладь потолка. Меня совершенно не волновало, что это за место: было приятно просто ощущать себя живым и невредимым. Изнутри грело ощущение расслабленности и покоя, я улыбнулся, чувствуя себя отдохнувшим и готовым сворачивать горы, потянулся, разминая затёкшие суставы, которые не замедлили тотчас же сладко хрустнуть.
-А, проснулся, наконец-то, - раздался откуда-то со стороны ног незнакомый женский голос.
Я подскочил на кровати, испуганный, злясь на себя и на вошедшую женщину за то, что застала меня в столь интимный момент. Метнул в её сторону свирепый взгляд и удивился, увидев девушку. Я ожидал кого-то в больничном халате, но на ней была футболка и шорты ярких, кричащих цветов. Средней длины распущенные чёрные волосы и удивлённый взгляд, устремлённый на меня. От него стало неловко, я несколько успокоился. Смирно сел на кровати и вопросительно посмотрел на неё.
-Что? – спросила она, не выдержав моего взгляда.
-Кто вы? И где я? – спросил я, напряжённо следя за её поведением.
Она не представилась, но рассказала, что привезла меня в местную больницу, благо это было совсем близко.
-Между прочим, было чертовски трудно затащить тебя в машину, - сказала она.
Она объяснила, что живёт в доме неподалёку, и, услышав шум, когда на меня напала собака, вышла узнать, что произошло.
-Похоже, она была удивлена, что ты так быстро упал в обморок, - усмехнувшись, заметила она.
-А…что вы с ней сделали? Как вам удалось вызволить меня?
-Ну, я…я пристрелила её, - ответила она, пристально следя за моей реакцией.
Наверное, у меня глаза полезли на лоб от удивления. Я даже и представить себе не мог, что кто-то вот так просто будет говорить об убийстве, да ещё и собаки!
-Ну а что ещё мне оставалось делать? – спросила она, увидев в моих глазах немой вопрос. – Поискать косточку и попытаться убедить бедную несчастную собачку, что это лучшее лакомство, чем взрослый человек без сознания? Нужно было торопиться, и я сделала выбор, - её глаза пылали негодованием. – А тебе должно быть стыдно, что ты – не подумав даже поблагодарить меня за спасение! – возмущаешься, что я убила какую-то вшивую дворнягу! Да неизвестно ещё, что было бы, если бы я её не пристрелила. Возможно, тебя бы больше и в живых-то не было.
Я не знал, что сказать, поражённый таким напором. Что и говорить, моя жизнь не была полна опытом общения с людьми, а тем более с женщинами. Её глаза, не отрываясь, смотрели на меня, пылая неистовством. Она ждала ответа, но всё, что я мог – беспомощно и испуганно смотреть ей в глаза и всеми силами пытаться их не отвести.
-Ну? – требовательно спросила она.
Я всё ещё не мог вымолвить ни слова.
А потом в одно мгновение её глаза вдруг потухли, она устало потёрла их пальцами, провела по лбу, загладила упавшие на глаза волосы и сказала:
-Господи, почему каждый мужчина, который мне попадается – либо преступник, либо идиот?!
Но Бог ничего не ответил.
-Меня часто так называют, - пробормотал я, опустив глаза и делая вид, будто с неподдельным интересом разглядываю свои давно не стриженые ногти.
Она внимательно посмотрела на меня, думая о чём-то своём. Затем, смягчившись, сказала:
-Тебе повезло, что она не покусала тебя. Я понятия не имею, как делать уколы от бешенства.
-Спасибо вам…
Я хотел было сказать что-то ещё, но она поморщилась:
-Да что ты всё выкаешь, будто я старуха какая?! Давай уже на «ты», - а потом, слабо улыбнувшись, будто ей не так уж и часто приходилось делать это, она назвала своё имя.
Повисла неловкая пауза. Она стояла в ногах больничной койки, держась за локоть другой рукой, и бесцельно шарила глазами по полу. Я сделал вид, что мне интересно рассматривать приборы, стоявшие рядом, сейчас безмолвные, спящие в отсутствие электричества. Иногда украдкой посматривал на неё. Она была очень милой.
-Так ты…больше никого не встречала? - набравшись смелости, спросил я, когда молчание стало совсем невыносимым.
Она тут же подняла на меня глаза, будто давно ожидала, пока я не заговорю.
-Да, больше никого. Ну, если не считать животных и птиц. А ты?
-И я, - почему-то стало стыдно, что мне никто не встретился.
Она потёрла локоть ладонью, и я услышал, как мягко зашуршала её кожа в стоявшей вокруг тишине.
-Ты так и будешь лежать здесь? – в её голосе снова послышалось раздражение, и я опять растерялся, не понимая, чем провинился.
-Нет,…извини, - я откинул одеяло и к немалому своему удивлению обнаружил, что на мне остались одни лишь трусы. – Где моя одежда?!
-Мне же надо было осмотреть тебя, найти раны, укусы… - смущённо ответила она.
-И для этого надо было раздевать меня догола?! По одежде что, уже не понятно, есть ли раны или нет?! – я сам не понимал, почему меня это так задело, чувствуя лишь, как тело наливается приятным ощущением гнева и силы и не в силах остановиться.
-Да что ты так взъелся-то?! – распалилась и она в ответ. – Не переживай, навидалась я мужских тел. Ничем ты их не хуже.
И весь мой гнев тут же улетучился. Я почувствовал, что краснею, но было и неприятно: мне захотелось, чтобы она не произносила своих последних слов. Будто испачкался.
-Кроме того, у тебя была пара ссадин, и я их обработала, - продолжала она. – А одежда твоя справа от тебя, вон, на стуле.
Я посмотрел туда. И действительно, за приборами виднелся стул с моей одеждой.
-Отвернись, пожалуйста, - голос вышел глухим, сдавленным.
Она усмехнулась, но возражать не стала. Сложила руки на груди и начала постукивать ногой по полу. Я встал и прошёл к стулу. Пол был ледяной, и первым делом я натянул носки.
-А где моя рубашка?
Она слегка повернула голову ко мне, пожала плечами.
-Я её выкинула, прости. Она была совсем грязная и в нескольких местах изодрана собачьими когтями. Не переживай, сходим ко мне, подыщем тебе что-нибудь.
-Ну ладно, - ответил я, и хоть и надел джинсы, все равно чувствовал себя голым без рубашки.
Она повернулась, и я инстинктивно втянул живот и слегка согнулся, пытаясь скрыть наготу.
-Ну, ты даёшь! - рассмеялась она. – Не стесняйся. Я же говорю: навидалась я мужских тел. Так что тебе меня не удивить своим…могучим…торсом, - и она снова залилась смехом. Ей очень шло смеяться, улыбаться: в такие моменты черты её лица будто становились мягкими, нежными, начинали светиться.
Я неуверенно улыбнулся в ответ и несколько расслабился. Обулся.
-Можем идти? – спросила она, успокоившись. Её лицо ещё не приняло равнодушно-презрительного выражения, какое, как я решил для себя, было для неё привычным, и сохранило в себе некоторую мягкость.
Я кивнул в ответ, и она, стремительно развернувшись, быстрым шагом вышла из палаты. Пришлось поспешить следом.
Больница была совершенно пуста, погружённая в полумрак и тишину. Наши шаги гулко разносились по коридору, будто это была какая-то пещера. Я с интересом разглядывал брошенные палаты, койки с откинутыми покрывалами и одеялами, будто все пациенты недавно куда-то вышли и скоро вернутся. Несмотря на то, что за стенами было лето, внутри царила прохлада, и мне стало зябко.
Она уверенно вела меня по коридору своим быстрым шагом, не оглядываясь и не сказав ни слова. Я хотел заговорить, но в голову лезла всё какая-то ерунда, и мне было немного страшно говорить её вслух. Очень не хотелось снова выставить себя посмешищем.
Наконец, моё терпение лопнуло, и я сказал первое, что пришло мне в голову.
-Интересно, а в морге тела остались? – и тотчас решил, что сказал ерунду.
К счастью, она отреагировала вполне нормально.
-Не знаю, если хочешь, можем сходить посмотреть, - ответила она, остановилась и вопросительно посмотрела на меня.
-Нет,…пожалуй, не стоит, - подумав, помотал головой я.
-Ну как хочешь, - пожав плечами, ответила она и пошла дальше. – Если тебе что-нибудь нужно, ты говори, не стесняйся.
-Где здесь туалет? – спросил я.
Она снова рассмеялась, повернулась ко мне:
-Прости, я совсем об этом не подумала. Ты ведь почти сутки без сознания пролежал. Вон там, по коридору и налево. Можешь и в женский сходить, он ближе. Сейчас там всё равно никого нет.
-Ну уж нет, я лучше в мужской, - уязвлённый её смехом, пробурчал я в ответ.
-Я тут подожду.
Я направился в указанном направлении. Подумать только – «почти сутки»! А мне даже ничего не приснилось. Да и что она могла со мной сделать за это время? Всё, что взбредёт ей в голову. Я испугался, не сделала ли она и вправду со мной что-нибудь. Вспомнились фильмы, вспомнилось, как людям вживляли под кожу всякие датчики или, того хуже, каких-нибудь паразитов. Что, если она замышляет что-то недоброе? Я помотал головой, отгоняя все эти мысли, уверяя себя, что всё это бред и полная бессмыслица. Но неприятный осадок остался. Я решил, что буду с ней осторожнее.
В туалете было ещё прохладнее, и, справив нужду, я поспешил оттуда прочь, даже не помыв руки. Она дожидалась меня на том же месте. Стояла, подбоченившись и следя за моим приближением.
-Припудрил носик? – усмехнулась она.
-Здесь так жутко, когда никого нет, - сделав вид, что не слышал то, что она сказала, заметил я.
-Ну да. Ну что, идём?
Мы спустились вниз по лестнице. За окном была прекрасная погода, на безоблачном небе светило солнце. Там было тепло и мне захотелось поскорее очутиться на улице.
-А зачем тебе понадобилось тащить меня на второй этаж? – удивился я.
-Я не виновата, что на первом этаже нет ни одной нормальной палаты.
-Можно подумать, что та палата была нормальной…
Она повернулась и уставилась на меня с напускным негодованием на лице. Но вместо того, чтобы сказать что-то в ответ или ещё как-нибудь отреагировать, лишь спросила:
-Есть хочешь? Вон там, - она показала пальцем, - есть автоматы. Готовить я не умею, так что лучше бы тебе перекусить сейчас.
Молча дивясь, как отношения стремительно приобретают пугающую близость, я прошёл к автоматам и купил пачку чипсов и банку газировки. Как-то всё происходило слишком уж быстро, события подхватывали и насильно тащили вперёд, не давая даже подумать о сопротивлении. Она навязывала мне свой внутренний распорядок, образ жизни, мыслей, но я не чувствовал, что мне это неприятно, что мне это вредит. Напротив, было в этом что-то милое и уютное.
-Вы…ты что-нибудь будешь? – крикнул я.
-Не, я недавно ела, - ответила она, ища что-то за стойкой приёмной.
Я подошёл к ней, на ходу возясь с упаковкой. Запустил пальцы в пакетик и, достав пригоршню чипсов, отправил себе в рот.
-Что ты там ищешь?
-Тебя мама не учила не разговаривать с набитым ртом? – огрызнулась она в ответ.
К моему собственному удивлению, я стал привыкать к подобным резким сменам настроения.
-Знаешь, для такой молодой девушки, ты слишком уж нервная, - спокойно заметил я.
Она повернулась и брезгливо посмотрела на меня.
-Пошёл ты, – и вернулась к поискам. – Да куда же он подевался?!
Она ловко, даже грациозно перелезла через стойку, и начала искать на полу.
-А, вот он!
И поднялась, держа шестизарядный револьвер в вытянутых руках. Дуло смотрело прямо мне в грудь, и вряд ли пакетик с чипсами смог бы остановить пулю. Она взвела курок.
-Может быть, застрелить тебя к чёртовой матери? М? Будет одной проблемой меньше.
Я поднял было руки вверх. Почувствовал, как мелкой дрожью затряслись колени, как желудок неприятно потяжелел от чего-то холодного внутри.
-Да, именно из него я и застрелила ту чёртову псину! – она рассмеялась. – Ладно, не бойся, в тебя я стрелять не буду, - она опустила курок и, приподняв футболку и беззастенчиво показав свой упругий живот, убрала пистолет в штаны. – Это для тех, кто позволяет себе лишнее. А ты, как я вижу, совсем не из таких.
Она снова перелезла через стойку.
-Эй, а хочешь, покажу ту собаку? Она наверняка до сих пор там и лежит. Пойдём, будет круто.
И поскольку дар речи ко мне так и не вернулся, я поплёлся следом за ней. Помимо ещё не выветрившегося страха быть застреленным, в голове вертелся образ трупа несчастной собаки, изрешечённой пулями, изуродованный и окровавленный. Но странно, когда мы вышли из больницы и ласковые солнечные лучики коснулись кожи, прогнавшие последние остатки страха, даже тогда я почему-то ей не возразил.
Мы вышли за стены больницы, и я вспомнил, что она говорила, что привезла меня сюда. Кроме того, ко мне вернулся дар речи, и молчать стало невыносимо. Вокруг было так тихо, несмотря на то, что где-то в кронах деревьев пела о чём-то своём одинокая птица. Поэтому я спросил её:
-А где твоя машина?
-На больничной стоянке, с другой стороны.
-Мы пойдём пешком?
-Да тут всего-то за угол повернуть.
-Не боишься, что с ней что-нибудь случится?
Она посмотрела на меня так, будто я сказал какую-то чушь.
-Потом как-нибудь заберу.
До поворота мы прошли молча, а свернув, уже можно было разглядеть черневший в паре десятков шагов труп собаки. Я остановился, но думал не столько о нём, сколько о том, что совершенно не помню это место. Всё казалось таким другим, незнакомым, как будто был здесь впервые. Кроме того, вся эта ситуация напомнила мне смерть Боя.
Она прошла ещё несколько метров прежде, чем поняла, что я остановился. Повернулась:
-Ты идёшь?
-Да я и отсюда всё прекрасно вижу.
-Боишься что ли? Или крови не любишь? – в её голосе появилась уже знакомая мне насмешка, но увидев, что я молчу, сдалась: - Ладно, пойдём ко мне. В конце концов, я же обещала тебе рубашку.
Мы развернулись и пошли обратно, но, не пройдя и двух шагов, она остановилась, и, заслоняясь рукой от светившего в лицо солнца, сказала:
-Знаешь, я ведь действительно думала, что это отличная идея.
-Я просто люблю собак.
-Ну, ты и неженка!
Я хотел было возразить, но она прошла мимо меня и снова зашагала впереди. Раздосадованный таким отношением к себе, выбросил полупустую банку из-под газировки.
-И транжира! – крикнула она, не оборачиваясь.
Она жила в пятиэтажном доме, недалеко от больницы. Это был не самый лучший район, но вполне опрятный и мирный. Она отворила старую металлическую дверь, громко и натужно при этом скрипнувшую, и мы оказались внутри. Поднялись по лестнице на четвёртый этаж. Пока она возилась с замком, я поймал себя на мысли, что всё вокруг до боли напоминает нашу старую квартиру. Мы вошли, и это ощущение только усилилось, навевая не самые приятные воспоминания.
-Располагайся, я сейчас, - сказала она и скрылась в одной из двух комнат.
Я остался наедине с пустой квартирой, и первое, что заметил, было ощущение того, что в этом месте действительно живут. Не знаю, почему мне так показалось, но те дома, в которых мне довелось побывать вчера, по сравнению с этой квартиркой напоминали давно брошенные пещеры. И, несмотря на то, что здесь царил полнейший беспорядок, всё это: и скромные размеры жилища, и всякие мелкие безделушки, попадавшиеся на глаза тут и там, и разбросанные повсюду одежда, обувь и даже нижнее бельё, и старый, покрытый пылью телевизор, который включали последний раз столетие назад, и одинокий и похоже единственный в этой квартирке цветок – всё это создавало какой-то сказочный милый уют. Было очень приятно находиться здесь, но вместе с тем и немного странно осознавать, что хозяйка – такая странная, взбалмошная юная особа.
Я присел на краешек дивана и, дожидаясь её возвращения, принялся рассматривать безделушки, стоявшие на тумбочке напротив. Там были и ракушки, и разнообразные камешки и стекляшки, привезённые с моря, и статуэтки, призванные принести в дом счастье, любовь, благополучие, достаток и так далее. Помимо всего прочего, было там и две фотографии в изящных стеклянных рамках.
На одной из них была запечатлена сама хозяйка дома. На снимке ей было лет двенадцать-тринадцать. На ней было милое, почти кукольное платьице. Она стояла против солнца и, заслонив глаза от света, натужно улыбалась. Видимо, сфотографировали немного раньше, чем было нужно, так как искусственная улыбка, которыми так богаты многие наши фотографии, ещё только зарождалась на её лице. Я улыбнулся, разглядывая этот снимок: такой он был естественный в своей неуклюжести.
С другого снимка на меня смотрела женщина лет сорока-сорока пяти. Она улыбалась одними губами, однако серьёзные глаза излучали тепло. По всей видимости, это была её мама. Фотография была сделана на побережье, и на женщине был купальник, бесстыдно показывающий её тело, ещё сохранившее прежние формы, но уже стареющее, стремительно теряющее былую красоту. Мне показалось, что она чем-то больна, но сама не подозревает об этом.
Она вышла из другой комнаты и с порога бросила мне рубашку. Мне показалось, что она размера на два больше моего, но, одев её и наконец-то перестав чувствовать себя голым, понял, что ошибся.
-Спасибо, как раз впору, - я благодарно улыбнулся.
-Не за что, - буркнула она, проходя на кухню.
Она начала там возиться, а я снова стал рассматривать комнату, пытаясь найти что-нибудь, за что можно было бы зацепиться, но взгляд неизменно соскальзывал. Мне не давал покоя один вопрос, но он наверняка бы ей не понравился, и я разрывался, не зная, решиться или нет. Шум с кухни всё усиливался, гремела посуда.
-Что ты там делаешь?
Она не ответила, и я встал посмотреть. На кухне царил полнейший беспорядок: повсюду были разбросаны кастрюльки, сковородки, тарелки, раковина ломилась от немытой посуды. Контраст с живописным беспорядком комнаты был столь разительным, что в первые минуты мне не нашлось даже, что сказать.
-Что происходит? – я начинал волноваться.
-Ничего.
-Может, мне лучше уйти?
-Может, тебе лучше сдохнуть?! – она отбросила прочь от себя жалобно звякнувшую об стену кастрюлю и гневно посмотрела на меня. – И зачем ты вообще свалился на меня??
-Пожалуй,…я пойду, - я опустил глаза и бочком, стараясь ничего не уронить, вышел из кухни. Крикнул из коридора, натягивая обувь: – Спасибо тебе ещё раз за то, что спасла меня. И за рубашку.
Но я не смог совладать с замком: видимо, там была какая-то особо хитрая система отпирания. Она услышала мою неуклюжую возню в дверях и вышла в коридор.
-Извини, что накричала, - она выглядела усталой и измученной. – Просто мне сегодня ещё на работу, я вся на нервах, а тут ты ещё со своими замашками.
Я не знал, что это у меня за замашки такие, но в тот момент мысли были заняты другим.
-Работа? Какая ещё работа? – я не понимал, о чём она говорила.
Но она не ответила, даже не посмотрела на меня. Видимо, это была больная тема, и я счёл нужным больше её пока не затрагивать. Попытался было перевести разговор в другое русло:
-Хорошая рубашка. Это твоего отца или парня? – даже улыбнулся, стараясь выглядеть как можно более непринуждённо.
Но, похоже, попал не туда. Она посмотрела на меня со смесью страдания и презрения на лице. Я заставил себя замолчать, и мы некоторое время стояли у двери из квартиры. Она смотрела в пол, думая о чём-то своём, а я пытался понять, как мне лучше поступить. Одна часть умоляла поскорее исчезнуть из жизни этой девушки, не без основания полагая, что проблем с ней будет больше, чем пользы; другая же веско замечала, что раз уж это единственный встреченный мною человек, то отказываться от её общества просто глупо.
Наконец, она нарушила молчание, тихо, не глядя на меня, произнеся:
-Мне на работу только вечером, поэтому мы можем сходить погулять…познакомиться поближе что ли.
-Пойдём, - я улыбнулся, чувствуя некоторое облегчение от того, что она решила пойти мне навстречу.
Идя по улице рядом с нею, я подумал, что всё развивается не так уж и плохо. Светило солнце, на небе виднелись небольшие одинокие облачка, но она шла, смотря исключительно себе под ноги, по-прежнему погружённая в свои мысли. Всё вокруг, так или иначе, хранило на себе отпечаток разрушения, но выглядело вполне мирно и нисколько не пугало. Дыма совсем не было, и казалось, что виновник этой пустоты – какой-нибудь праздник на другом конце города или в пригороде.
-У тебя есть девушка? Или жена? Дети? – неожиданно спросила она, повернувшись ко мне. Выражение её лица, голос – всё это говорило о том, что её мысли по-прежнему чем-то заняты, и мне подумалось, что совсем не тем, о чём был вопрос.
-Нет, никого, – нехотя ответил я. Мне очень не нравились подобные вопросы.
-Значит, ты живёшь один?
-Нет, с мамой.
-О… - как-то странно сказала она и снова замолчала.
Несколько минут мы шли, не разговаривая.
-Если ты думаешь, что я неудачник, раз живу с мамой, то знай - ты права, - как-то уж слишком горячо выпалил я.
Но она, кажется, совсем не обратила на мои слова никакого внимания.
-Куда мы идём? – спросил я.
-Просто идём.
-Ну, отлично! – она начинала меня раздражать.
Мы как раз проходили мимо огромного торгового центра. Она внезапно остановилась и, пристально глядя на поблёскивающее на солнце стекло дверей, спросила меня:
-Как ты относишься к тому, чтобы позаимствовать какие-нибудь вещи?
-Воровать грешно, - пробормотал я, наперёд зная, что она всё равно меня не послушает.
-Пошли.
Мне и в голову-то прийти не могло, что сложившейся ситуацией можно воспользоваться в своих корыстных целях. Да, вчера я побывал в домах, в которые меня не приглашали, и не заплатил за прекрасный пирог в придорожном кафе, но сейчас масштабы были совсем другие.
Очутившись внутри, я поразился, какая зловещая тишина царит в этом обычно полном людей и шумов месте. Застыл на месте, с восторгом разглядывая огромное помещение. Я здесь был всего один раз, ещё в детстве, и, помнится, тогда мне казалось, будто это чрево огромного спящего кита. Сейчас это ощущение только усилилось, и, несмотря на то, что за углом могли притаиться совершенно невообразимые ужасы, мне показалось, что это самое безопасное место на планете. Под потолком гулял ветер, тихонько звеня в невидимых трещинах. Фонтан, располагавшийся в центре холла, был выключен или сломан. Увидев его впервые, я поразился, какой он был красивый и величественный. Сейчас он представлял собой довольно уныло зрелище – на грязном каменном дне поблёскивали несколько монеток, окурки, мусор.
Она раскинула руки в стороны, будто пытаясь обнять всё это огромное пространство. Вдохнула полной грудью, будто пытаясь забрать весь воздух. Сказала так громко, будто пыталась донести свои слова до самого дальнего уголка этого помещения:
-Разве это не здорово?
Мне показалось, что тягостные мысли, до сих пор наполнявшие её, на время отступили в сторону, что сейчас она чувствует себя совершенно свободной.
-Ты можешь поверить, что здесь и сейчас мы абсолютно одни? – её глаза светились, и тот огонь, что я видел, когда мы были в больнице, казался бледным светом бесконечно далёкой звезды. Сейчас же в них было пламя, сопоставимое с солнцем.
И её восторг подхватил меня. Я позабыл о том, что ещё совсем недавно являлось непреложной истиной, и на душе стало заметно легче. Это было…просто круто – понимать, что всё вокруг – в нашем распоряжении. И хоть меня совсем нельзя было назвать импульсивным человеком, я схватил её за руку и, увлекая за собой, побежал в сторону лестницы на второй этаж. Кажется, меня разбирал совершенно безумный смех, но все мои мысли были заняты тем, что непременно нужно было показать ей одно кафе, если оно ещё там осталось. Мы обедали в нём, когда мама привела меня сюда, и это был хороший день.
-Ты сумасшедший! – смеясь, крикнула она, когда мы поднялись и остановились отдышаться. Было приятно видеть её такой радостной, и я почувствовал прилив гордости, что отчасти стал тому причиной.
Возможно, она не обратила внимания, что я держу её за руку, возможно, лишь делала вид. Её ладошка была такой маленькой и тёплой, кожа – мягкой и нежной. Я чувствовал себя уверенным и сильным рядом с нею.
-Пойдём, я хочу показать тебе совершенно особое место, - и я повёл её по лабиринту коридоров, стараясь вспомнить, где располагалось кафе, и молясь, чтобы оно никуда оттуда не делось.
Она покорно шла следом, и, к счастью, кафе нашлось довольно быстро. Правда, я думал, что оно находится в совершенно другом месте, но, конечно, вслух об этом не сказал. Да и говорить было особо не о чем. Кафе представляло собой жалкое зрелище: перевёрнутые и сломанные столы, разбросанные повсюду стулья, мусор, грязь, испорченная еда, обильно засиженная мухами. Следовало и раньше догадаться, что так будет, ведь ни одного целого кафе или магазинчика нам ещё не попадалось: будто здесь произошло вооружённое столкновение. Но я всё же надеялся на лучшее.
-Не знаю, о чём я только думал, - пробубнил я, извиняясь.
Она высвободила свою руку, но заговорила на удивление мягко, с ноткой понимания в голосе:
-Ничего. Тут наверняка найдётся ещё местечко, где мы сможем перекусить.
-Да, но…это место было особенным, - нехотя согласился я.
-Расскажи.
-Ну…это было первое кафе, в котором я побывал. Мне было лет шесть, когда мама привезла меня в этот торговый центр: нужно было купить какие-то вещи к школе. Мы пообедали здесь… Не так уж и часто в моей жизни выдавались такие тихие спокойные дни.
Она понимающе кивнула. Мы пошли по коридору, уже медленнее, выискивая местечко почище, где можно было бы поесть.
-Расскажи о своём детстве, - попросила она.
-Ну…даже не знаю с чего начать, - я замялся. – Отец бросил маму ещё до моего рождения, и вся забота обо мне легла на её плечи. И поначалу, я думаю, она действительно неплохо справлялась. Но через три-четыре года всё почему-то испортилось. Она стала уделять мне меньше внимания, часто обращалась не по имени, а называя идиотом, придурком, дураком и так далее, а позже стала водить в дом и мужчин. Собственно, так продолжалось и до недавнего времени. Конечно, бывали и хорошие моменты, хорошие поступки, но не так часто, как хотелось бы.
-Но ты ведь её всё равно любил, да?
Я задумался. Мне никогда раньше в голову не приходило задать себе подобный вопрос, поэтому было трудно так сразу найти на него ответ.
-Нет, наверное, всё-таки не любил, - наконец, ответил я. – Бывали моменты, когда она делала что-то для меня, а не для себя, как это бывало обычно, и тогда мне становилось приятно, что она моя мама. Но это всего лишь исключения, к сожалению, не больше, - я снова замолчал, задумавшись, погружаясь в воспоминания. – Единственное, за что я ей по-настоящему благодарен, - это то, что она купила мне собаку. Боя.
Её лицо накрыла странная тень, и я подумал, что ей не нравятся собаки, неприятно даже говорить о них. Но это длилось всего мгновение. Потом она попросила рассказать о нём побольше, и я с удовольствием подчинился. Болтал без умолку, наверное, минут десять, и мы даже забыли о том, что ищем кафе, и так и ходили кругами по второму этажу. Думаю, ей понравился мой рассказ – она казалась умилённой, улыбалась и засыпала меня всевозможными вопросами о Бое.
Потом мы всё же пообедали в одном, не самом разрушенном кафе. Я не сторонник разговоров за едой: мама не поощряла их, но сейчас просто не мог замолчать, рассказывая какие-то незначительные моменты своей жизни. Похоже, ей и вправду было интересно. Более того, казалось, что она считает мою жизнь отнюдь не никчёмной, а даже забавной и интересной. Меня подстёгивало её внимание, её смех, когда я рассказывал действительно что-то весёлое. Мне даже было приятно, когда она заговаривала, не до конца прожевав кусочек картофеля или мяса. Я и подумать никогда не мог, что могу оказаться интересным собеседником, хорошим рассказчиком, что меня будут слушать с таким интересом и вниманием. Это было вредно для самолюбия, но иногда можно было и не слушать голос разума – порой он был таким занудным! Меня словно несло течением огромной живой реки, журчащей, неумолкающей ни на секунду, и я полностью отдался его власти.
Пообедав, мы ещё некоторое время побродили по торговому центру, но делать там особо было нечего. Кроме того, вид разрушения и запустения в местах, где совсем недавно кипела жизнь, постепенно стал угнетать нас. Я всё ещё рассказывал незатейливые эпизоды из своей жизни, когда она вдруг перебила меня:
-А куда твоя мама девала тебя, когда к ней приходили все эти мужчины?
От столь резкой перемены разговора, я, конечно, осёкся. Но не было смысла утаивать от неё что-то, и пришлось рассказать про то, как она запирала меня в подвале, или в комнате, когда мы жили в квартире.
-Это же ужасно! – от изумления у неё широко распахнулись глаза, став размером, наверное, с блюдца - огромные, бездонные, бесконечно глубокие. Я даже растерялся.
-Ну…в общем-то, ничего ужасного со мной не произошло…Конечно, иногда бывало скучно, но я привык к одиночеству.
-Да уж, по тебе видно, - непонятно ответила она, странно посмотрев на меня при этом.
Но я не стал допытываться, что она имела в виду.
Мы вышли из торгового центра и повернули на запад. Не то чтобы я ориентируюсь в сторонах света, нет, просто мы шли прямо в сторону заходящего солнца. Никогда не видел его таким огромным. Казалось, будто оно очень-очень медленно падает на Землю, чтобы сжечь её. Жуткое, но завораживающее зрелище.
-Это было бы логичным концом для планеты после Второго пришествия, - задумчиво заметил я.
-Ты что, издеваешься? – она посмотрела на меня тем хорошо знакомым мне взглядом, каким на меня смотрела мама, одноклассники, те девушки, с которыми в итоге ничего не получалось. Посмотрела, как на идиота. – Ты действительно веришь в эту чушь?
-Ну…да, - я ещё не совсем понимал, к чему всё идёт.
-То есть ты хочешь сказать, что всему виной – Бог?
-Разве есть кто-то ещё?
-В том, что случилось с человечеством, виноваты только сами люди. Иначе и быть не может!
-Почему ты так в этом уверена?
-Да потому что это всем известный факт! – я видел, что она начинает выходить из себя, но, к сожалению, сам перешёл эту черту.
-Ну, тогда как ты объяснишь исчезновение людей?
-Да очень просто. Биологическое оружие!
-Ну а вся эта разруха?
-Все люди сошли с ума – это один из эффектов от вируса. Они чинили беспорядки, жгли, убивали и прочее. Думаю, это даже в новостях показывали.
-Я не смотрю новости…
-Вот видишь!
Её слова показались мне убедительными.
-Господи, да разуй ты глаза! Как может всё это совершить твой Христос? – руками она обвела мир впереди. Все эти перевёрнутые машины, дома, смотрящие на нас выжженными окнами.
-Он не мой, - возразил я, но, наверное, слишком тихо. Она не обратила на мои слова внимание.
Некоторое время мы шли молча. Я смотрел себе под ноги. Даже кожей можно было почувствовать, что она довольна собой. Прямо-таки сияет от гордости.
-Ну а куда тогда подевались тела? Раз это оружие, то должны были остаться тела! – я решил уколоть её, чтобы она не зазнавалась.
-Выжившие собрали их в кучи и зарыли в огромных могилах, - пожав плечами, возразила она. – Это же очевидно.
Должен признаться, я был восхищён тем, как легко она отвечает на мои вопросы. У неё на всё были ответы.
-Значит, есть и другие выжившие? – спросил я.
-Разумеется, раз мы выжили, - она словно бы разъясняла мне что-то совершенно очевидное, само собой разумеющееся. – Иначе, какой смысл мне сегодня идти работать? Сам подумай.
Видимо, я всё-таки был дурак.
-Куда мы идём? – спросил я.
-Не знаю, - равнодушно ответила она, не глядя на меня. Её взгляд был устремлён строго вперёд, на алый диск солнца.
-Ты вправду думаешь, что я дурак?
Она остановилась и внимательно посмотрела на меня.
-Я ещё не решила, - серьёзно ответила она. – Пока что самое главное, что ты сам так думаешь. – И помолчав пару секунд добавила: - Правда, прекрасный закат?
Закат действительно был шикарный.
Мы пошли домой и по пути заглянули в хозяйственный магазин. Она взяла с прилавка коробку свечей и, хотя это и было воровство, мне было приятно, что она взяла самые простые и дешёвые. Вышли на улицу и, пройдя несколько метров, она пояснила свой поступок:
-Чтобы ночью не сидеть в темноте.
Но я и сам это понял, и кивнул в знак согласия.
-Всегда хотела написать кому-то письмо, настоящее, чернилами на бумаге, не электронное, - задумчиво сказала она.
Я молчал, не зная, что принято говорить в таких случаях, поэтому она продолжила.
-Мне кажется, есть в этом что-то старомодное, из тех времён свечей, кавалеров, рыцарей, культуры и тому подобного… Наверное, мне просто нужно было родиться в ту эпоху, - она с горечью оглядела лежащий перед нами опустевший город, повернулась ко мне. – А ты бы хотел написать письмо?
-Кому?
-Ну не знаю…своей маме…мне…не важно, кому, хотел бы?
-Даже не знаю…никогда о таком не задумывался.
Она лишь махнула рукой и до дома мы шли молча. Наверное, так выглядят возвращающиеся домой парочки, в пух и прах разругавшиеся во время своей прогулки. Вроде бы вместе, вроде бы что-то и соединяет, но всё равно стена посередине. Было как-то неловко и хотелось что-то сказать, но я не знал, что. Мысли роились в голове, ничего конкретно собой не представляя, лишь дразня, раздражая.
Вернувшись в квартиру, она на ходу сбросила обувь и устремилась в свою комнату.
-Ты можешь ночевать здесь, если хочешь. Или можешь вернуться к себе. Как хочешь, в общем.
-Спасибо, я у тебя переночую, если ты не против, - я мялся в дверях.
-Ну и хорошо, присмотришь за квартирой, пока меня не будет, - она обернулась и посмотрела на меня, в неуверенности застывшего на пороге. – Да ты проходи, не стесняйся. Как родные уж стали.
Я так не считал, но вслух ничего не сказал. Эта мысль показалась мне довольно приятной. Разулся, прошёл в комнату и сел на давешний диван. Она скрылась в своей комнате, и квартира погрузилась в тишину. Я постарался дышать как можно реже и тише, чтобы не выдавать, чем занимаюсь. Мне показалось, что она подслушивает.
Наверное, именно тогда я в полной мере и ощутил, что значит крах цивилизации. Всех больше причиняло неудобство не исчезновение людей, не разрушения в городе, а скука. Не было электричества, нельзя было посмотреть телевизор или поиграть в компьютерные игры. Даже пещерным людям вечерами, наверное, было не так скучно, как мне. Я несколько раз осмотрел стоявшие по всей комнате безделушки, устал разглядывать своё отражение в тёмном экране телевизора, изучить картины на стене и узоры ковра. Прислушивался к тому, что делает она в своей комнате, но ничего не услышал. Мелькнула даже мысль, что, возможно, она покончила жизнь самоубийством или выбралась из квартиры через окно. Неизвестно, сколько бы времени я просидел так, боясь пошевелиться. Но прошло минут тридцать, дверь открылась, она вышла, одетая в старый домашний халат и мягкие детские тапочки. Не глядя на меня, подошла и положила на журнальный столик две палочки свечей.
-Можешь взять почитать, что захочется. Я скоро уйду. Приду под утро, поэтому можешь не дожидаться.
Я кивнул.
-Ну…приятного вечера, - она слегка качнула головой и вышла, так и не взглянув на меня.
Мне показалось, что её что-то гложет, но, наверное, было ещё не время, чтобы об этом говорить.
Я встал и походил по комнате, разминая затёкшие ноги. Выглянул в окно, но там всё застыло, словно на фотографии. Солнце зашло, но было ещё светло. Я подошёл к шкафу, стоявшему за диваном, и увидел ещё с десяток различных безделушек, несколько фотографий и, конечно, книги. В тот момент мне показалось, что, наверное, не всё так плохо, как кажется. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что там были сплошь детективы, дамские романы, фантастика – в общем, чтиво.
-Это родителей, я сама читаю на компьютере, - раздался её голос из коридора.
Я оторвался от изучения книжных полок и вышел проводить её. Она успела переодеться, и теперь на ней были мини юбка, туфли на шпильках, топ с глубоким декольте, макияж – словом, как размалёванная кукла. Я был удивлён, что она в таком виде собралась на работу. Хотел было спросить, но она раздражённо предупредила:
-Лучше молчи.
Я послушался, но хватило меня лишь на минуту.
-Тебе не обязательно это делать. Ты только посмотри, всей нашей старой жизни конец, зачем теперь работать?
-Потому что я должна, - она сверкнула глазами. – Меня ждут, понимаешь? Я не могу просто так бросить людей.
Я не понимал, но возразить было нечего, и она ушла. Постоял ещё некоторое время в полутёмном коридоре, в глубине души надеясь ещё раз услышать звук открывающегося замка. Но она не вернулась.
Я сходил на кухню и заглянул в холодильник. Взял пакет молока, налил в стакан и вернулся в гостиную. Стало уже достаточно темно, и пришлось снова идти на кухню за спичками. Потом, зажигая свечу, сообразил, что её некуда поставить, и потратил ещё с десяток минут на поиски чего-нибудь, могущего сойти за подсвечник. В конце концов, оплавил огнём низ свечи и прилепил на дно стеклянного стакана, понадеявшись про себя, что она будет не против.
Запалив, наконец, свечу, я вернулся к книжным полкам и отыскал себе чудо с восхитительным названием «Крестовый поход долговязого космического пирата Латошки на планете мрачных фосфоресцирующих неудачников». Книга была в мягком переплёте, изрядно затасканная, с выпадающими страницами, но, вместе с тем, странно, уютно очаровательная. Я расположился в креслице у окна, поставил на столик рядом свечу и стакан молока и принялся читать. Вскоре, правда, стало понятно, что одной свечи мало, и пришлось сходить за другой.
В чтении при свечах оказалась своё очарование. От этого я почувствовал себя если не в сказке, то уж точно в тех кажущихся сейчас счастливыми и безумно интересными временах, когда ещё не было электричества. Кроме того, живой огонь давал тепло, и мне стало очень уютно.
Книжка была плохенькой, но местами забавной. По крайней мере, бросить её и взять что-то другое желание не возникало, хоть и от постоянных взглядов на часы не удерживала. Стрелки двигались предательски медленно, а порой, казалось, и вовсе останавливались, словно желая передохнуть после неустанного многолетнего пути в бесконечность. Я непрестанно поглядывал на них, но, что странно, почти о ней не думал. Странствия неунывающего Латошки привлекли меня своим неизменно счастливым концом, очарованием полного приключений космоса и добротой, и мне не хотелось возвращаться мыслями к странной и, пожалуй, таинственной девушке, пропадавшей на непонятной, но, несомненно, малоприятной работе, да ещё и посреди ночи.
В районе трёх часов я провалился в сон. Кажется, прямо с книгой в руках. Всё произошло как-то незаметно, будто кто-то просто набросил на голову чёрное покрывало, и я в него рухнул. Мне ничего не снилось. По крайней мере, ничего не запомнилось.
Открыв глаза, первым делом посмотрел на часы. Они показывали десять часов. За окном было светло, солнечно, на небе – ни облачка. Вообще, я больше любил осень, дождь, пасмурное серое небо, но сейчас мне было приятно, что эти последние дни держится такая погода. Возможно, это было не случайно и как-то связано с исчезновением людей – я этого не знал, да и не хотел знать. Думаю, это было уже неважно и нужно было жить сегодняшним днём.
В коридоре послышались шаги, и в комнату вошла она, одетая в тот же халат, держа в руках парящую чашку. По быстро расползшемуся по комнате аромату стало понятно, что это кофе. Она выглядела усталой, но всё же слабо улыбнулась. Мне показалось, что это было искренне.
-Доброе утро, - сказала она.
-Доброе утро, - я улыбнулся в ответ. – Давно ты пришла?
-В восемь, или около того, - она нахмурилась, вспоминая. – А ты во сколько лёг?
-Около трёх, кажется, - ответил я и, помолчав, спросил: - Как дела на работе?
Она опустила глаза и замолчала. Улыбка покинула её побледневшее лицо.
-Извини, я не хотел обидеть.
Она посмотрела на меня, но в её взгляде уже не было прежней теплоты и мягкости.
-Ничего страшного. Если хочешь кофе – там, на кухне ещё осталось.
Я встал и послушно отправился на кухню, налил в кружку кофе, положил две ложки сахара, помешал, гремя ложечкой по стенкам. Вернувшись в комнату, увидел, что она расположилась в кресле, в котором я провёл ночь. На столике рядом стояли стаканы с оплывшими свечами, и мне стало немного стыдно за то, что я в первый же день после покупки так расточительно их израсходовал. Она вертела в руках недочитанную книжку.
-Как-то давно, в детстве, папа читал мне её перед сном, - она улыбнулась своим воспоминаниям. – Ерунда, конечно, но тогда мне было безумно интересно. Латошка! – что за дурацкое имя! - засмеялась она. Папа умел читать с выражением, и все его истории расцветали для меня красками и оживали. Они так меня захватывали, что вместо того, чтобы усыплять, наоборот отгоняли остатки сонливости. Родители не знали, что со мной делать. Я просила историй, но не могла после этого заснуть, а когда мне не читали, не могла заснуть, потому что считала себя несправедливо обиженной, плакала и уговаривала прочитать хотя бы главу, потом ещё главу, потом ещё и ещё чуть-чуть. Они разводили руками, но делать было нечего, и я получала своё, - она ненадолго затихла, рассматривая что-то на дне своей чашки. – Так, против своей воли, они приучили меня засыпать поздно. Странно, что ты выбрал именно эту книгу.
-Мне показалось, что она уютная и в чём-то даже очаровательная, - тихо ответил я, боясь не сказать что-нибудь, что испортит столь деликатный момент.
Она кивнула, продолжая улыбаться, и отпила из чашки.
-Может, сядешь? – усмехнувшись, спросила она.
Я всё ещё стоял посреди комнаты.
-Да, точно, - опомнился я и поспешил сесть на диван. – Расскажи о себе?
Она слегка нахмурилась, но, к моему удивлению, возражать не стала. Лишь забралась в кресло с ногами.
-Ну…родители у меня были самые обычные, и, кажется, они действительно любили друг друга. Думаю, я была желанным ребёнком, потому что никаких особых ущемлений никогда не испытывала, а, наоборот, меня старались ни в чём не ограничивать. В два года отправили в детский сад, и там у меня было несколько друзей. Я рано научилась читать, и, по-моему, это очень порадовало моих родителей. Вообще, как потом они мне рассказывали, я всему училась достаточно быстро: и ходить, и говорить. В то время у нас дома жила кошка, Кая (не спрашивай, я не знаю, откуда они взяли это имя), и, говорят, я ужасно её мучала, когда была маленькой. Сама я этого, конечно, совсем не помню, как и саму кошку. Да и видела её только по фотографиям. Вообще, мои родители обожали фотографировать, и у нас было много фотографий из моего детства, но, к сожалению, несколько лет назад у нас случился пожар, и большинство из них сгорело вместе с квартирой.
Уф…что ещё? В школе училась на «отлично», но ботаником не была и в друзьях недостатка не имела. Правда, во всяких вечеринках, попойках и гулянках, на которых обычно учатся курить, пить или теряют девственность – на такие вещи я не ходила, и не только потому, что мне запрещали родители. Просто тогда мне казалось, что всё это глупо и совершенно бессмысленно. Наверное, в этом отношении я была настоящей зубрилой, - она улыбнулась. – И пока все друзья тусовались на вечеринках, я читала книги и рисовала. Ах, да, совсем забыла сказать, что с детства обожаю рисовать! В художественную школу, конечно, меня не отдали – в то время родители не могли себе это позволить, поэтому учила меня мама (она не художница, но рисует просто потрясающе). Судить, конечно, не мне, но говорили, что рисую я неплохо, - она даже слегка покраснела, и я улыбнулся. – Так вот, на чём я остановилась? Ах, да, на вечеринках… Ну в общем, первой такой вечеринкой для меня оказался выпускной, на котором я, кстати, впервые и попробовала алкоголь. Кроме того, что наутро всё кончилось объятиями с унитазом и жутчайшей головной болью, всё прошло весьма неплохо. Для первого раза, я имею в виду.
Парня у меня в то время не было, но, удивительно, это не делало меня белой вороной в глазах друзей. Почти все девочки из нашего класса к тому времени уже лишились девственности, но мою невинность воспринимали совершенно спокойно. Я так и не поняла, почему, кстати. Так или иначе, парень появился у меня совсем недавно, на первом курсе колледжа. Вообще, он был довольно милый и добрый, и достаточно умный, но ему почему-то очень уж не понравилось моё упорное нежелание отдаться ему, и в результате он меня бросил через три недели после знакомства. К тому времени, я жила в общежитии, с одной совершенно чокнутой девчонкой, из тех, что красят волосы в красный или зелёный цвет, обвешивают лицо пирсингом и так далее. Я с ней так и не поладила, да и друзей там мне завести так и не удалось, как и врагов, впрочем. Учусь по-прежнему на «отлично», и учёба даётся легко и без напрягов. На каникулы вот приехала к маме, - она помрачнела и допила остатки кофе. – Мама умерла четыре года назад от лейкемии… После её смерти и папа что-то стал сдавать… Потом произошла эта история – дальше ты всё знаешь.
Она закончила и выжидающе посмотрела на меня.
-Ну как? Сойдёт за историю? – слабо улыбнувшись, спросила она.
-Ты скучаешь по ним? – не ответив на вопрос, спросил я, пристально глядя ей в глаза.
-По кому? – не поняла она.
-По своим родителям.
-Да, конечно. Как же иначе? – удивилась она. – А ты скучаешь по своей маме?
-Нет, и чем больше времени проходит, тем больше понимаю, что мне без неё гораздо лучше. Знаю, это ужасно, но так есть, и я не хочу, чтобы было иначе.
-Видимо, крепко она тебя достала.
Я в нескольких словах рассказал ей о смерти Боя и о том, как повела себя мама. Кажется, она была шокирована.
-Это многое объясняет, - только и сказала она и встала с кресла. – Если ты не против, я пойду, посплю.
-Постой, у меня есть ещё пара вопросов, - попросил я.
-Ну, давай.
-Почему здесь нигде нет твоих рисунков? - я решил начать с простого.
-Потому что я терпеть их не могу, - улыбнулась она. – Папа убирает их куда-то, когда я приезжаю погостить. Извини, я не знаю, где они, поэтому показать не смогу. А если бы знала, то давно бы сожгла, - и она снова улыбнулась. В глазах её при этом плясали злые огоньки. – Ещё что-то?
-Да, ещё один вопрос…
-Задавай.
-Почему ты ни слова не сказала об этой своей работе? – и замер, со страхом ожидая предстоящей реакции.
Она внимательно смотрела на меня, кажется, целую вечность. Понятия не имею, откуда взялись силы, но я так и не отвёл взгляда, не смотря на то, что внутри всё сжалось и похолодело. Мне казалось, что вот-вот разразится буря, которая положит конец этому знакомству. Но ничего этого не случилось, и, в конце концов, она спокойно, даже не моргнув при этом, произнесла:
-Я проститутка.
Наверное, она рассчитывала уйти после своего ответа и уже повернулась было ко мне спиной. Но я был чрезвычайно потрясён. Нет, значение слова было мне не известно, но сказано оно было с таким презрением и отвращением к самой себе и своей жизни, что не оставалось никаких сомнений – ничего хорошего это слово значить не может.
-Что?? – переспросил я.
-Шлюха я, - бросила она, и вышла.
Этого слова я никогда и не слышал.
-Как это? – спросил я.
-О боже, ну что ты за тупица! – воскликнула она из другой комнаты. – Я трахаюсь с людьми за деньги, что тут непонятного?! Занимаюсь с ними сексом.
Хлопнула дверь, видимо, давая мне понять, что разговор окончен, и я остался сидеть на диване, совсем один, наедине со своим изумлением и внезапно опустевшей головой.
Некоторое время я так и сидел, ничего не понимая, совершенно потрясённый. Наверное, если бы можно было забыть, как дышать, я бы непременно забыл. Из её комнаты не доносилось ни звука, и меня снова посетила мысль, не наложила ли она на себя руки. Но встать не было сил.
Понемногу успокоившись, я встал и начал расхаживать по комнате, пытаясь решить, что делать дальше. За окном был разгар дня, на дереве под окнами одиноко пела невидимая птичка. Я вдруг поймал себя на мысли, что мне страшно. Что одно это слово наполняет меня ужасом. Я не знал причины этого страха, но когда думал об этом, перед глазами почему-то появлялось лицо мамы, но было не понятно, при чём тут она.
Так прошло чуть больше часа. Я продолжал нарезать круги по комнате, совершенно не замечая, что ноги уже начали ныть от усталости. Голова налилась тупой тяжестью, и думать стало ещё труднее. За это время она один раз вышла из комнаты в туалет, но даже не посмотрела в мою сторону, а я не нашёлся, что сказать. Лишь когда за ней второй раз захлопнулась дверь, мне вспомнилось, что однажды, классе в десятом, местный хулиган отнял у меня завтрак. Тогда я зачем-то кинулся на него с кулаками, и, конечно, он меня побил. Разбил мне нос и порвал одежду. Я заплакал и наябедничал учительнице, после чего моего обидчика вызвали к директору. Наверное, ему там здорово досталось, потому что он подкараулил меня после занятий и пригрозил, что если я ещё раз «настучу о нём директору», он расскажет всем ребятам, что моя мама – шлюха. Тогда смысл этого слова, конечно, был мне не понятен, а связываться с ним снова я всё равно не собирался, поэтому он никому ничего не рассказал, и история благополучно забылась.
Теперь мне наконец-то стало ясно, зачем мама приводила домой всех этих мужчин! Но, что странно, эта мысль нисколько меня не ранила. Да, одним вопросом в моей жизни стало меньше, но дело было в том, что теперь этот вопрос, в общем-то, потерял всякий смысл. Мамы больше не было рядом, и мне было без неё не так уж и плохо. «Ведь я её никогда толком и не любил, - уверял я самого себя. – Так почему же тогда я должен из-за неё плакать, страдать?» Ответа мне никто не давал, но он мне был и не нужен. Меня волновало лишь состояние странной девушки за стеной и тот факт, что я совершенно не понимаю, как ей помочь. А в том, что помощь необходима, сомнений у меня не было.
Нужно было как-то разговорить её, узнать о её работе больше, но пока она заперлась в своей комнате, нечего об этом было и думать. Я пробовал было убить время и снова почитать, но не мог сосредоточиться, и слова казались бессмысленным набором непонятных символов. Мысли упорно не хотели переключаться на что-нибудь другое. Я даже поискал другую книгу, какой-то детектив, но оставил и его, не прочитав и двух листов. В конце концов, потерял всякое терпение и вышел из квартиры, надеясь прогуляться и проветрить начавшую болеть голову. Я не предупредил её о своём уходе, но, наверное, ей и так был противен мой голос.
Пройдя до перекрёстка, обнаружилась и другая проблема – мне совершенно некуда было идти. Я повернул было туда, где лежал труп убитой ею собаки, но, снова завидев его издалека, развернулся и пошёл прочь. Выбрал наугад направление и просто побрёл в ту сторону, пытаясь сосредоточиться на том, что ей сказать, и совершенно не глядя по сторонам.
Конечно, в голову ничего не шло, даже самой глупой мыслишки. Перед глазами было её лицо, но я не мог на нём сосредоточиться. Тысячи голосов твердили мне, что я дурак, что ни на что не способен и что лучше бы мне бросить это дело заранее, пока совсем всё не испортил. Громче всех звучал голос мамы, будто бы она стояла над самым моим ухом и бешено кричала в него. Всё это настолько сбило меня с толку, что в какой-то момент я понял, что больше не могу идти и сел прямо там, где был, посреди дороги. Возможно, мне стоило вернуться к ней и просто попытаться поговорить, возможно, это был единственный верный способ, но что-то подсказывало, что в этот раз нужно действовать необычайно осторожно. Ведь, как показали эти дни, с женщинами общаться я так и не научился.
Я огляделся по сторонам. Оказалось, что забрёл чуть ли к центральной площади. Посреди неё стоял памятник какому-то политическому деятелю, и, помнится, мама его сильно ругала, когда впервые привела меня сюда, совсем ещё маленького. Не знаю уж, чем он так её рассердил, но в тот день под горячую руку попал и я.
Опять мама! Я сжал зубы так сильно, что заныли дёсны. Мне была противна сама мысль, что не получается о ней не думать. «Неужели она так сильно привязала тебя к себе, что даже после своего исчезновения сохранила над тобой такую огромную власть?» – удивился я про себя. В одно мгновение передо мной промелькнули все те унижения, что она надо мной чинила: бесконечная ругань, обидные прозвища, коими она неизменно пользовалась при обращении ко мне – о нет, она почти никогда не называла меня по имени! – и несколько случаев побоев. Я изумился, потому что не мог взять в толк, как позволял себе это терпеть, почему раньше не понял того, что со мной поступают несправедливо. Что мне помешало? Неужели даже сам факт того, что она где-то существует, вселял в меня подспудный ужас, гасивший последние остатки воли и разума?
Гнев затопил всё моё существо, но через мгновение схлынул. Теперь не было никакого смысла на неё злиться – её ведь больше не было. Я поднялся с тёплого, пригретого лучами асфальта. Пора было возвращаться.
Идя обратной дорогой, мне на глаза попалась птичка. Я не знаю, какой породы. Она сидела на хилом, мёртвом деревце, голыми ветвями своими умолявшее о чём-то ласковое солнце. Я заметил её потому, что она выделялась на нём своим ярко жёлтым окрасом, и меня поразило, какой у неё жалкий, замученный вид. Будто чьи-то грубые руки долго и нещадно мяли и терзали её, бедную. Наверное, она стойко, не издав ни звука, переносила невзгоды и страдания, но сама в итоге разучилась петь и смотрела теперь на дорогу, на меня и на всё потухшим, лишённым всякой жизни взглядом. От жалости к этому невинному созданию у меня сжалось сердце, и я опрометчиво подошёл слишком близко. Она испуганно взметнулась вверх и улетела прочь.
По пути я свернул куда-то не туда и потом долго бродил по улицам, заблудившись. Район сильно выгорел – видимо, те столбы дымы, что виднелись над городом несколько дней назад, поднимались именно отсюда. Проходя мимо одного из таких зданий, я краем глаза уловил какое-движение – будто тень промелькнула в оконном проёме. Не знаю, что это было и не показалось ли, но мне стало как-то не по себе. Я едва не бегом покинул эту улицу, снова вышел к площади и взял другое направление. К счастью, оно оказалось верным, и вскоре я вернулся к её дому.
Поднявшись на нужный этаж, позвонил, но дверь долгое время не открывалась. Возможно, она ещё спала, и я её разбудил. Решив, что так оно и есть, развернулся, намереваясь уйти, но дверь как раз открылась.
-А, это ты… - вид у неё был усталый и сонный. – Видел кого-нибудь?
-Что? – сперва не понял я. – Нет, никого.
Она не ответила и посторонилась, пропуская меня. Я вошёл, разулся и посмотрел на неё, ожидая каких-то слов: самому начать было трудно. Она равнодушно посмотрела на меня.
-Располагайся, я ещё посплю – скоро на работу, - и ушла в свою комнату, закрыв за собой дверь.
Я снова остался один, ругая себя за то, что так и не завязал нужный разговор.
До вечера я коротал время за книжкой. Дочитал историю приключений долговязого пирата Латошки, но сейчас они были в тягость, и будь возможность заняться чем-нибудь более интересным – я бы выбрал второе. Да и концовка у книги оказалась откровенно халтурной, не смешной и скучной. В общем, непонятно мне было, как такую ерунду вообще можно было написать и продавать.
Настали сумерки, квартира погружалась во мрак, я сходил в магазин за новыми свечами. Вернувшись, открыл дверь, и едва войдя в тёмный коридор, увидел её. Она стояла, уперев руки в бока и, кажется строго, смотрела на меня.
-Где ты был?! Я и так опаздываю! – накинулась она на меня.
-За свечами сходил, - я показал ей пакет.
-На кухне же ещё оставались! – зло закричала она на меня.
Признаться, я совсем забыл о них.
Она безнадёжно махнула на меня рукой и начала обуваться; я зажёг свечу, чтобы ей было удобнее. На ней был вчерашний наряд. «Видимо, это что-то вроде униформы», - решил я. Из-за пояса, на спине, у неё что-то выпирало и, присмотревшись, стало понятно, что это пистолет. У меня по спине пробежал неприятный холодок, но я не стал спрашивать, зачем он ей. Она забрала ключи и ушла.
Я не хотел ничего делать и лёг спать. На душе было скверно. В голову полезли какие-то бредовые мысли, дразнили, мешали заснуть. Я всё время возвращался к ней, представляя, как она идёт на место своей работы, в какое-то мрачное пустое здание. Она дожидается людей, лишённых лиц и каких-либо очертаний. У них нет голосов, глаз, души. Она берёт одного из них за руку и уводит в едва освещённую комнатку. Хлопает дверь, я пытаюсь её открыть, но ручка постоянно выскальзывает из пальцев. Я пробую выломить её, бьюсь плечом, колочу ногой, но она неприступна. Я едва представляю, что они там делают, но мне чудится скверна, что-то грязное и донельзя омерзительное. Но я не в силах этому помешать. Я сажусь напротив двери и жду. Наконец, она открывается, и бесформенная серая масса уходит прочь. От неё пахнет незнакомыми запахами, контуры лоснятся удовольствием. Я бросаюсь было вперёд, надеясь попасть внутрь, но следующая тень опережает меня, закрывая дверь перед самым носом. Я просовываю руку, не давая ей закрыться, и она бьёт по ней дверью, прогоняя меня. Я кричу от боли и сдаюсь. И перед тем, как дверь закрывается, вижу её распростёртое на смятой кровати тело, золотистое, блестящее капельками пота в неровном свете свечей. Расслабленная поза: руки распростёрты, ноги чуть разведены, выставляя на обозрение все интимные уголки её тела, грудь вздымается медленно, спокойно. Она медленно поворачивает голову и в крохотную щель, перед самым закрытием двери, видит меня. Она вымученно улыбается.
Я проснулся. Всё тело было мокрым от пота, дыхание захватило; я судорожно осмотрелся по сторонам, ища её или кого-то из этих странных людей. Но комната была пуста, за окном оставалась ночь. Я понемногу успокоился, твердя себе, что всё это лишь приснилось, но ощущение, что сон не так уж и далёк от истины, не желало покидать меня. Сходил в ванну, намереваясь умыться, но вода из крана не потекла. Где-то в трубах что-то зашумело, как призрак из мультика, и только. Что ж, на нашей улице воды не стало сразу. Но всё равно это было досадно, пот ел глаза, но глобально об этой новой проблеме, я предпочёл не думать.
Вернулся в комнату и лёг на диван. На этот раз беспорядочные мысли не донимали меня, но и сон долго не шёл. Я смотрел в окно, на лениво колышущиеся за окном тёмные ветви и, кажется, даже не моргал. До утра так и не уснул, а в семь вернулась она. Тушь под глазами растеклась, застыв синяками, волосы растрёпаны, бретелька топа упала с плеча. Она ничего не сказала, даже не кивнула, и скрылась в своей комнате. Через десять-двадцать минут уснул и я.
Открыл глаза. Должно быть, я проспал до полудня: за окном было светло, солнце жёлтым блином висело высоко в безоблачном небе. Вокруг стояла такая плотная тишина, что все мои неловки движения, звуки моего дыхания казались ужасно громкими. Я сел, потянулся и тут только увидел её – она сидела в кресле сбоку от дивана и с усмешкой смотрела на все мои действия. Подозреваю, что это действительно было довольно забавно, но мне не понравилось такое вмешательство, я нахмурился, но всё же удержался от немедленных нападок:
-Привет.
-Доброе утро, - казалось, её нисколько не заботит мой хмурый вид, она, не стесняясь, рассматривала меня, будто видела впервые.
-Заметила, что воды больше нет? – меня это, в общем-то, мало интересовало, но почему-то я всё же задал этот вопрос.
-Да, - просто ответила она. – Как думаешь, это тоже дело рук твоего Бога?
Такая резкая перемена темы, да ещё и в столь неожиданную сторону, сбила меня с толку.
-Не думаю, что у Него вообще есть руки, - ещё больше нахмурился я. – И Он вовсе не мой!
Она весело рассмеялась.
-Да-да, знаю. Он наш, общий! – она вздохнула. – Тебе бы поговорить с моими родителями – они мне всё детство пытались привить любовь к Богу и религии. Знал бы ты, как это меня бесило!
-И поэтому ты стала проституткой? – спросил я, внимательно следя за её реакцией.
Улыбка тотчас же покинула её лицо, она нахмурилась и, кажется, даже побледнела. Опустила глаза, уставившись на свои нервно задвигавшиеся пальцы. Они сплетались и расплетались, словно маленькие змейки, делившие лакомую добычу.
-Я…не могу тебе ответить, - после минутного молчания неуверенно начала она. – Дело не в том, что я не хочу говорить, и дело не в тебе. Я просто не могу, поверь, - она умоляюще смотрела на меня.
-Я всё равно не понимаю. Это же съедает тебя изнутри! Очевидно же, что это…занятие тяготит тебя, что тебе не нравится вести такой образ жизни. Так зачем ты его ведёшь-то тогда?!
-Как будто сейчас осталось так много вариантов. Оглянись – человечества больше нет! Ничего больше нет!
-Но мы-то есть, - как можно мягче сказал я. – И вовсе не обязательно разрушать себя, раз уж тебе посчастливилось выжить.
-Посчастливилось выжить? Милый, да я трахалась с двумя мужиками в каком-то зачуханном подвале, когда всё произошло! И уж если твой Бог решил оставить меня такую, - она показала на себя, - то кто я такая, чтобы его разочаровывать?
-Ты только послушай, что говоришь…
-А что я говорю? Что, правда глаза режет? – накинулась она на меня, всё больше и больше распаляясь. – А-а, да просто ты сам ещё необстрелянный! А ну-ка, признавайся, ты никогда не спал с женщиной?
Это был удар ниже пояса, да и я был сбит с толку такой резкой переменой темы. Почувствовал, как краска заливает мне лицо, тут же запылали щёки. Отрицательно помотал головой.
-Ну, хоть целовался когда-нибудь?
Снова помотал головой. Она ничего не ответила, пауза затянулась, и, не выдержав тишины, я поднял глаза и посмотрел на неё. Глаза смотрели подозрительно и недоверчиво.
-Правда что ли? – спросила она.
-Угу, - я кивнул.
-Никогда бы не подумала, что повстречаю такого взрослого девственника, - задумчиво сказала она. – Но ты не подумай, что, раз я проститутка, то просто так отдамся тебе! Денег у тебя всё равно не хватит, а даже если бы и хватило, то я бы сама не согласилась. И знаешь почему?
Я помотал головой.
-Потому что тебе не секс нужен, а мама.
Такого я стерпеть не смог.
-Да ты на себя, посмотри – прелюбодействовать во время Второго пришествия Христа! – я встал и, кажется, даже кричал. – Скорее всего, этот твой грех и переполнил чашу Его терпения, и всё случилось по твоей вине! А ты, ты сейчас сидишь здесь, напротив меня, после ночи блуда и разврата, да ещё и смеешь смеяться надо мной! Да будь моя воля, я зашил бы твой гнилой рот нитками и слова бы не дал сказать, пока не стёрла бы свои колени в кровь во множестве молитв!
Она смотрела на меня расширившимися от удивления глазами, а потом – рассмеялась.
-Да ты, оказывается, тот ещё псих!
Я стоял посреди комнаты, красный как рак. Не знаю, чего во мне в тот момент было больше: гнева или стыда. Я чувствовал, что это были не мои слова, что так говорили по телевизору, в церкви, что так иногда говорила мама. Но всё же сам сказал это.
-Извини, - сдавленным голосом сказал я.
-Я тоже наговорила лишнего, - она смотрела на меня посерьёзневшим взглядом. - Это не плохо, что ты девственник – я не должна была смеяться.
-Зато про маму сказала верно, - буркнул я.
Она не ответила и, чуть-чуть помолчав, сказала:
-Всё же я склоняюсь, к тому, что это дело рук людей, а не Бога. Зло – это наш удел.
-Всегда есть выбор.
-Конечно. Но некоторые от этого получают удовольствие.
-И ты тоже?
-Возможно. Я ещё сама не определилась.
Я замолчал, вернулся на диван, и некоторое время мы сидели молча. В конце концов, она снова заговорила:
-А почему тебя так волнует моя работа?
-Я считаю, что такой, как ты, совсем не нужна вся эта грязь, разврат… Тем более - сейчас.
-Такой как я? – переспросила она. – Какой «такой»?
-Чистой, доброй…хоть и хочешь казаться совсем не такой… - я никогда не говорил так с женщинами и, как не сдерживался, снова покраснел.
Она рассмеялась чистым звонким смехом.
-Не хочешь пойти позавтракать?
Я вздохнул с облегчением – этот непростой и в чём-то даже жуткий разговор был окончен. Мы отправились на поиски пропитания.
-Тебе не кажется странным, что после всего, что случилось, какой день подряд стоит такая погода? – щурясь на немилосердно палящее солнце, спросила она, когда мы вышли на улицу и пошли в сторону ближайшего кафе.
-Да, - ответил я. – Жарковато.
Найти еду оказалось сложнее, чем мы думали: большинство попадавшихся продуктов уже испортились. Впрочем, это нас не сильно огорчило. Мы шли вперёд, бок о бок, и непринуждённо болтали. Она рассказывала о своей жизни, я по большей части молчал и слушал, и наслаждался её хорошим настроением, её улыбкой и частым смехом. Кажется, ей действительно было легко, и тяжёлые мысли на какое-то время оставили измученный разум. А когда хорошо было ей, и я чувствовал себя лучше. И совсем не думал о маме. Мне было хорошо и без неё, и я решил, что для счастья она мне вовсе не нужна.
После часа поисков, мы всё же позавтракали, и потом полдня бродили по пустынному городу, разговаривая, просто гуляя вместе. Мы ни разу не поссорились за это время, и я дивился, как всё гладко идёт. Настолько гладко, что к концу дня в голову стала закрадываться мысль, что день кончится плохо. Эти невесёлые думы подпортили мне настроение, и, заметив, что я помрачнел, притихла и она. И до заката мы гуляли молча, не тяготясь, впрочем, обществом друг друга. Мне кажется, ей было хорошо со мной. Мне-то уж точно.
Домой пришли уже затемно. От усталости гудели ноги, и я с блаженством вытянул их, сев на диван. Она присела на краешек кресла, будто пришла ненадолго и вот-вот уйдёт, и я вспомнил, что ей ещё идти на работу. Я совсем забыл об этом. Она выглядела усталой и ещё более грустной, чем недавно. Вечерние тени легли на её лицо, придавая ему какое-то страшное и загадочное выражение, будто она замышляла что-то недоброе.
-Может, не пойдёшь сегодня? – со слабой надеждой в голосе спросил я, особо не веря в то, что она согласится. – Находились за день, ты устала. Какая тут работа? Останься.
Она не ответила. Решительно помотала головой, встала и направилась в свою комнату.
Я ещё больше расстроился. Мне казалось, что прошедший день несколько поднял меня в её глазах, настолько, что она стала прислушиваться к моим словам. Но теперь, когда выяснилось, что всё не так, что ничего не изменилось и этот день ничего не значит, из меня будто вырвали кусок плоти. Как она может быть такой двуличной? Как может не замечать мои чувства? Я задавал себе вопросы, не замечая, что из глаз скатились слезинки боли и обиды.
Между тем, она вышла из своей комнаты, переодетая, с выпиравшим из-за пояса пистолетом. Он показался мне наростом жуткой болезни. Я встал с дивана, с трудом заставив ноги слушаться, собрался было снова попросить её остаться, но она поняла это заранее и подняла руку, пресекая любые мои слова. Стоял и молча смотрел, как она обувается, как берёт крохотную сумочку. Перед тем, как открыть дверь, повернулась и, смотря куда-то мимо меня, спросила:
-Закроешь за мной?
Я подскочил к ней, готовый выполнить для неё всё, лишь бы она осталась дома. Но, кажется, ничто не могло сломить её решимости. Уже в подъезде, перед тем, как я закрыл за ней дверь, она сказала:
-Не жди, высыпайся, - сказала как–то грустно, тоскливо. И начала спускаться по лестнице.
Что-то взбунтовалось во мне в тот момент, и я, наверное, впервые в жизни, не послушался. Дождался, пока внизу раздался хлопок закрываемой двери, вышел, запер за собой и сбежал по лестнице. На площадке первого этажа выглянул в окно – она шла направо. Дождался, пока отойдёт достаточно далеко, спустился к выходу из подъезда и вышел на улицу.
Она шла быстро и не оглядывалась, смотрела точно себе под ноги. Это было мне на руку. Я последовал за ней, держась даже чуть дальше, чем того требовала скрытность, в тени деревьев, растущих вдоль дороги. Кажется, она совсем не подозревала о том, что её могут преследовать. Я поймал себя на мысли, что всё это со стороны, наверное, напоминает эпизод из фильма про шпионов. Наверное, он сопровождался бы тревожной, нагнетающей напряжение музыкой. На мгновение я даже вообразил себя секретным агентом, следующим по пятам за противником, чтобы выведать все их коварные тайны. Но стоило отвлечься, и сам не заметил, как забрёл в какие-то кусты и едва не обнаружил своё присутствие, когда с громким хрустом начали ломаться тонкие ветви, сминаемые моим неуклюжим телом. К счастью, она ничего не услышала. Думаю, все её мысли были заняты предстоящим. Возможно, это заставляло её сердце биться чаще в предвкушении любимого занятия. Возможно, ей было страшно. Мне хотелось, чтобы ей было страшно, а не волнительно-приятно.
Путь занял сравнительно недолго. Она вдруг остановилась у двери одного из непримечательных домов, и я едва успел спрятаться в тени переулка. Сердце моё учащённо билось, нужно было выглянуть посмотреть, зайдёт ли она внутрь или всё это – обманный манёвр. Я набрал в лёгкие побольше воздуха, подошёл, прижимаясь к грубой шершавой стене, к углу, выглянул. Улица была пустынна – несомненно, она вошла! Я бросился к двери, но всё же сообразил открыть её как можно медленнее и плавней, чтобы она не скрипнула, выдав тем самым моё присутствие. Успел как раз вовремя – где-то наверху – кажется, на четвёртом или пятом этаже – хлопнула дверь, и всё вокруг погрузилось в тишину.
Стараясь не шуметь, я стал подниматься по лестнице, останавливаясь на каждой площадке и прислушиваясь к окружающим звукам. В итоге оказался прав – из-за центральной двери на четвёртом этаже доносились чьи-то шаги. У меня мелькнула было мысль, что это может быть не она, а кто-нибудь другой выживший, но выбора не было, и я осторожно толкнул деревянную створку. К счастью, она была не заперта и легко и бесшумно отворилась, обнажив тёмное нутро незнакомой квартиры. Где-то там тихонько ступали по паркету чьи-то ноги. Стараясь двигаться как можно тише, я вошёл внутрь.
Квартира была большая, с множеством комнат, нанизанных на коридор как ветви на дереве. Те из них, что не были заперты, пустовали, имея вид мрачный и неживой, походя больше на склепы, чем на жилые помещения. Она была где-то впереди, я уже не слышал ничего кроме своего дыхания и сердцебиения, казавшимися столь нестерпимо громкими, что, должно быть, давно уже меня выдало. Это был чужой дом, и никто меня не приглашал, но теперь меня это совершенно не волновало, и я рассматривал окружающее не более чем с любопытством новичка в незнакомом места. По стенам коридора висело множеством картин, перемежавшихся вычурными, богатыми резьбой старинными светильниками. С полотен на меня смотрели, взглядом зазывая к себе, обещая ласку и удовольствие, намекая на исполнение моих самых немыслимых желаний, сплошь голые женщины, раскинувшиеся в самых откровенных позах. Мне становилось жарко, и я с трудом заставлял себя идти дальше. Коридор всё не кончался, будто был бесконечным, и мысль, что мне так и придётся идти по нему за ней всю оставшуюся жизнь и умереть где-то там, впереди, рядом с одной из этих искушающих девиц, всё чаще посещала меня. Он кончился внезапно: передо мной резко, едва не ударив по носу, выросла белая деревянная дверь, за которой - я отчётливо ощутил это - был кто-то живой.
Я припал к ней ухом, но различить что-то конкретное было трудно. Доносился какой-то шелест, но, что было его причиной, сказать наверняка не представлялось возможным. Сел на корточки и посмотрел в замочную скважину, но она была чем-то закрыта с другой стороны, и я увидел лишь черноту. Простоял около двери несколько минут, не зная, что предпринять. Возможно, нужно было подождать и посмотреть, что произойдёт и тогда уже, по обстоятельствам, действовать. Но я открыл дверь и вошёл в небольшую, скудно освещённую круглую комнату. Бордовая драпировка, обвешанная поверх стен, производила впечатление, будто попал внутрь капельки крови.
В центре комнаты стояла большая двуспальная кровать. На ней-то она, полностью обнажённая, и лежала. Кажется, спала. Я никогда не находился так близко с нагой женщиной. Кровь бросилась в лицо и к низу живота, начала там скапливаться. Я будто бы со стороны увидел, как подошёл к кровати. Её распростёртое белое тело было совсем близко, такое манящее и беззащитное. В моей власти было делать с ним всё, что заблагорассудится. Своими руками я мог мять эту нежную, почти ещё детскую кожу, мягкие груди, бёдра. В голове всё больше и больше туманилось, пальцы коснулись, медленно поглаживая, упругого живота. Во рту скапливалась слюна, словно то был роскошный пир для меня одного. Сердце бешено колотилось в груди, и, кажется в такт ему, пульсировало в ответ всё тело. Я увидел, как моя рука накрыла сосок, ощутил, как он окреп под моим прикосновением. Вторая рука заскользила вниз по животу, чтобы накрыть манящее сокровенное место внизу, на пересечении ног.
Я потряс головой. Что это было за наваждение? Это не я. Что здесь происходит? Что это за жуткое место? Почему она здесь? Чего она ждёт? Мне стало страшно, что сейчас откроется дверь и войдёт кто-то или что-то столь жуткое, что моё сердце не выдержит. Я обернулся, но дверь оставалась недвижима.
Она медленно открыла глаза, посмотрела на меня затуманенным какой-то пеленой взглядом, её губы медленно, словно механизм, ими управляющий, был изрядно изношен, расползлись в улыбке.
-Наконец-то, ты пришёл… - сказала она тихо и едва понятно. – Почему ты не приходил? – она надула губы, как те избалованные девицы из фильмов. – Я так долго ждала тебя!
Я застыл, шокированный происходящим. Почувствовал, как по спине пробежал холодок, как волосы зашевелились на затылке. Она говорила со мной, но я был совершенно уверен, что она меня не видела. Посмотрел по сторонам, но в комнате больше никого не было.
-Что ты там всё стоишь? Иди же ко мне, я так по тебе соскучилась! – она протянула свои слабые, вялые руки ко мне, но я увидел лишь жуткие белые кости, что норовили в меня вцепиться и утащить в какое-то жуткое место. В ад, быть может.
Нет, она говорила не со мной, в этом я не сомневался. Возможно, ей чудился кто-то другой, возможно, тот, кого она ждала.
-Ты что, больше меня не любишь? Больше не хочешь свою маленькую девочку? – она снова надула губы, изображая из себя капризного ребёнка. Я же, кроме отвращения, ничего не испытывал.
Она раздвинула ноги, бесстыдно предлагая себя, провела рукой по промежности. Её взгляд был полон похоти, он будто бы пачкал меня чем-то липким и омерзительным. И я сорвался, почувствовав, что ещё чуть-чуть, и не смогу больше сдерживать кипевшее внутри негодование. Бросился к ней, схватил за плечи и начал, что есть сил, трясти.
-Очнись! С кем ты говоришь?! – кричал я. – Что ты, во имя всего святого, делаешь?! Да очнись же ты, наконец!!
Её голова безвольно качалась, словно я тряс тряпичную куклу. Гнев уступил место испугу и панике, мне стало страшно, что с ней случилось что-то ужасное и теперь она никогда не станет нормальной.
-Господи, да очнись же! – уже лепетал я, чувствуя, как из глаз текут слёзы.
-Да оставь ты меня в покое, - лениво возмущалась она. – Не хочешь играть - не надо, только перестань меня трясти, - но я тряс пуще прежнего, будто бы и вправду можно было из неё вытрясти это помешательство. – Да прекрати ты! Уходи! Скоро придут другие, чтобы меня любить. Они надерут твою трусливую задницу.
-Какие другие? Никто не придёт – никого больше нет! Ты слышишь меня?! Никого! – я снова кричал, продолжая трясти её. – Это же я! Я!
-Какой же ты всё-таки ублюдок, - протянула она, изобразив на своём восковом лице гримасу отвращения. – Я никогда тебя не любила и не полюблю, - и она показала мне язык.
Я отвесил её хлёсткую пощёчину. Не понимал, что ещё можно было сделать. Её голову мотнуло назад и вбок, и она медленно вернула её на прежнее место, медленно погладила ушибленное, уже успевшее покраснеть, место, медленно подняла на меня глаза. Возможно, пощёчина уже сделала своё дело, вернув её в реальность, но я ударил ещё раз. А потом и ещё. Последний удар бросил её на кровать. Я даже растерялся, не ожидая такого эффекта. Она лежала неподвижно и, кажется, не дышала. Внутри у меня что-то перевернулось, я запаниковал, не представляя, как поступить. Кинулся было делать искусственное дыхание, но, склонившись над ней, увидел, что она смотрит в потолок. Моргнула раз, другой.
-Зачем ты здесь? – спросила она меня, не отрывая взгляда от какой-то одной ей видимой точки на потолке.
-Я…я беспокоился, - волнение ещё не прошло, я задыхался.
-Я уже взрослая и могу позаботиться о себе. Уходи. Ко мне вот-вот должны прийти клиенты, - её голос казался безжизненным, но был твёрд и силён.
-Никто не придёт. Никого больше нет. Ты приняла меня за клиента, но это был я. Мне пришлось ударить тебя, потому что я не знал, как ещё привести тебя в чувство. Ты была не в себе, и я испугался. Прости.
-Уходи, я жду клиентов, - как заведённая повторяла она.
-Нет никаких клиентов! Ты приходила сюда все эти дни, лежала на этой постели, голая, предлагала себя кому-то, но никого больше нет! Остались одни мы.
-Зачем ты мне врёшь? Зачем ты мешаешь мне быть счастливой? – она посмотрела на меня, и я увидел в её глазах слёзы.
-Пойдём домой? Я приготовлю что-нибудь поесть, мы посидим и поговорим, - я попытался улыбнуться, но не уверен, что получилось.
-Ты же не умеешь готовить, - сквозь слёзы улыбнулась она. – Уходи. Прошу.
Я не знал, что сказать, и замолчал. Шло время, а я так и сидел на ней. Она дышала быстро, но больше не шевелилась и, кажется, даже не моргала.
-Я уйду, - наконец сказал я. – Но при одном условии.
-Каком? – она слегка оживилась.
-Ты объяснишь мне, почему ты так с собой поступаешь. Ты расскажешь, как тебе могла прийти в голову такая… дурацкая, иначе не назовёшь, мысль, что ты проститутка. М? Кто тебе это внушил?
Она молчала.
-Отвечай. Ну же, я жду, - я повышал голос, теряя терпение.
Она продолжала молчать, в глазах показались ещё слёзы.
-Это ж надо догадаться – внушить себе, что ты проститутка. И ладно бы просто внушить – так ты ещё и строишь из себя того, кем не являешься, и якобы получаешь от этого удовольствие!
Она упорно продолжала молчать, а слёзы уже тоненькими ручейками скатывались из её глаз.
-Хорошо, - сказал я и тяжело вздохнул. – Раз ты проститутка, то надо соответствовать.
Я пошарил в карманах и вывалил ей на живот пару смятых бумажек сотенных купюр и несколько монет.
-Вот деньги. Обслужи меня.
Она не ответила, но в глазах её мелькнул ужас.
-Ну же, я заплатил и жду того, что мне полагается, - я расстегнул ширинку. – Давай, ты же проститутка. На что там хватит? Минет? Давай.
Наконец, она не выдержала. Всё её тело будто пронзило судорогой, она согнулась, сжалась в комочек и зарыдала. Я приобнял её, успокаивая. Было безумно жалко, но вместе с тем и странно приятно ощущать рядом с собой молодое, полное боли и страданий тело, нашедшее, наконец, освобождение в слезах. Я бормотал что-то бессвязное, поглаживая её волосы.
-Прости… - раздался сдавленный голос из-под сплетения рук. – Я такая дура…Прости меня, умоляю. Господи…
-Ну-ну…ничего. Ничего страшного. Я рядом, я тебя не брошу. Всё будет хорошо. Ну…успокойся. Всё хорошо. Не плачь.
Но она плакала ещё несколько минут; я терпеливо ждал. На душе у меня было легко, будто исчез давно давивший груз. Мне казалось, что теперь всё наладится, что теперь всё действительно будет хорошо. Я давно уже не надеялся, что когда-нибудь буду счастлив, но теперь мне казалось, что это не так уж нереально.
Вскоре она перестала плакать, но продолжала лежать в позе эмбриона, закрыв глаза и изредка подрагивая. Я продолжал её гладить, сам, впрочем, не отдавая себе в этом отчёт. Всё думал о том, что теперь-то уж жизнь наладится. Наконец, оторвался от приятных, но бесполезных мечтаний.
-Пойдём домой? – спросил я её.
Она не ответила. Тогда я поднял её на руки и понёс прочь из этого жуткого места. Она прильнула ко мне всем телом, как утопающий к своему спасителю, и я чувствовал, что ей самой становится спокойнее. Дыхание было ровным, сердце билось в нормально темпе.
-Постой…одежда…- прошептала она мне на ухо.
Мы были уже в том длинном коридоре, и я нехотя повернул назад. Вернулись в комнату, я опустил её на руках, чтобы она смогла взять одежду. Она крепко прижала её к себе и закрыла глаза, положив голову мне на грудь. Я понёс её по коридору, потом вниз по лестнице и, выйдя из здания, по улице, домой. Кажется, она задремала.
На улице впервые за несколько дней появились тучки, и вскоре заморосил тёплый летний дождь. Она была легкой, и поначалу я вовсе не чувствовал тяжесть её тела и бодро шагал по пустынной дороге вперёд.
-Знаешь, я могла бы просто убить тебя, - она выудила из вороха одежды у себя в руках пистолет. Полированный металл заблестел капельками дождя в бледных лучах далёкого солнца. – Хорошо, что я этого не сделала.
Она разжала пальцы, и пистолет упал мне под ноги. Несколько шагов – и он остался одиноко лежать позади.
-Спасибо, - шёпотом сказал ей я.
-Тебе спасибо, - так же тихо ответила она. Горячий воздух её дыхания приятно защекотал мне ухо. – Постой, дальше я смогу идти сама.
Это было весьма кстати, потому что первоначальная лёгкость её тела незаметно куда-то исчезла: в локтях заломило, лоб покрылся испариной, и идти стало заметно труднее. Я опустил её на асфальт, и отвернулся, пока она прятала наготу своего мокрого тела под одеждой. Меня так и тянуло ещё раз взглянуть на неё, но необходимо было заставлять себя не делать этого. Когда я повернулся к ней обратно, она с гримасой презрения осматривала свой наряд.
-Не понимаю, как я вообще могла носить это, - удивилась она.
Я улыбнулся.
-Пойдём домой, а то заболеешь.
Вскоре добрались до дома, поднялись на нужный этаж. К тому времени она уже дрожала от холода, и я начинал волноваться, как бы не подхватила простуду. Достал из кармана ключи, открыл дверь и пропустил её внутрь, но когда собрался зайти следом, она преградила мне путь. Я удивлённо посмотрел на неё, не подобрав в нужный момент слова.
-Я думаю, нам обоим будет лучше, если ты какое-то время поживёшь не у меня, - глядя в пол ответила она. – Я понимаю, что веду себя ужасно…не подумай, что я неблагодарна тебе – я очень, очень благодарна за то, что ты сделал…Но я думаю, будет лучше, если мы какое-то время не будем видеться. Это всего лишь на время, обещаю. Прости.
И она закрыла дверь перед моим носом. Вот так просто, после всего того, что я для неё сделал! Но ломиться и просить пустить внутрь было бы глупо. Я спустился по лестнице, вышел в дождь и побрёл к себе домой. На душе было прескверно.