Из сумасшедшей, запеченной в собственном соку Москвы дядь Вася вырывался на юга в начале июля. "Скотина, что б ты захлебнулся!" мысленно провожала его тёть Ляля. Ляля старела и понимала, что такого кобеля, как её Вася, мезотерапией долго не удержишь.
"А когда-то был человеком,- жаловалась подруге Люсе Ляля, наливала ещё по полста и смахивала слезу, – Что делает с людьми время – уму не постижимо. Помню, как мы познакомились. Он такой весь стройный и подтянутый подошел ко мне, а я такая вся тугая, кожа – персик, грудь... эээх, чего об этом? Дура я, что подпустила его. Тогда думала любовь, а сейчас понимаю, что квартира ему моя нужна была. Где бы он ещё такую дуру нашел? А кто мне посоветовал чего доброго? Родители в другом конце страны живут, бабушка только преставилась, а тут он – приехал поступать на операторский и я ... мы тогда в коридоре ВГИКа встретились. Будущие – актриса и оператор. Кем хотели быть, не стали, а вот пожениться получилось. Что делает с людьми время, Люся? Что?"
– Лялечка, такая судьба наша бабская. Моего ты помнишь? Тяжко без него, но на хлеб с маслом я и сама могу заработать, а икра его красная так она вся в обещаниях и осталась. Разошлись и хорошо, мне, по-крайней мере, а он спился ведь, наверное. Твой-то ещё ничего. Не пьёт ведь, а то, что с ума сошел? так это, видно, судьба такая его. Дураки они, Ляля, а мы дуры.
– Ой, не говори, но мне за что мука такая? Он на эту Мадонну столько денег угрохал, на мою зарплату год жили и что? Он не меня, а её с собой на море берет. Нет моего терпения больше.
Тело Мадонны выносили на берег каждое утро. Красивое загорелое оно лежало под пластиковой кокосовой пальмой в трех метрах от Черного моря. Оно не дышало, но выглядело так, что вот-вот вздохнёт. Все кому не лень подходили и фотографировались с ним, а за дополнительную плату желающие могли и полапать. Фотограф и хозяин Мадонны чесал пузо и считал деньги, складывая их в карман слишком коротких шорт, из которых в песок упирались две стареющие ноги. Дядь Вася смотрелся пузатым паучком. Он постоянно поглаживал живот и, сморщившись от солнца, плотоядно оглядывал лежащих поодаль девиц. Он уже устал представлять, что бы он с ними сделал, а облегчение находил, лишь глядя на свою собственную роскошную Мадонну. Она грела его мысли и упрямо не меняла выражение лица, которое, казалось, вот-вот откроет рот и пустит в себя струю морского воздуха. Дядь Вася пристально глядел на свою кинозвезду, прятался под тряпочный навес и дремал. Он дремал всегда и везде, и ему постоянно что-то грезилось. На этот раз, что вот его выдвигают в номинации лучшая операторская работа на премию Оскар, что он находится в одном зале с Мадонной, и что когда его имя называют со сцены, она первая кидается к нему с объятьями, а он не может подняться на сцену, так как ну, никак не может оттолкнуть Мадонну, он притягивает её за талию и понимает, что никто теперь не оторвет его от этого вожделенного тела, Мадонна тоже всеми силами вжимается в него и на чистом русском языке говорит: " Вася, почему тебя так долго не было? К Умке Турман и то мужик из России приехал, а мне пришлось завести семью с другим. Что же теперь делать?" Дядь Вася торопеет: "Что? Ты замужем? Не дождалась?" и щедрая слеза омывает дядьвасину щетину. Ему становится стыдно вот так перед женщиной своей мечты открыть нутро - щедрым он был лишь на слезы. Вместе со стыдом дядь Вася чувствует, как кто-то оттаскивает Мадонну. Часто мигая, смахивая веками слезы, он всматривается в неприятеля и размытая картинка проясняется: " Знакомые усы... а, это снова ты?" " Что значит - снова я? Руки от дамы убери и не позорь Россию! Исчезни, бездарь!" Тонкой болью натянулась и лопнула струна в самом сердце дядь Васи: "Боже, почему всё ему?", а из глаз его прямо на фрак Михалкова брызнули две большие мокрые слёзы. "Что делает время с человеком?!", – цедит сквозь зубы Михалков, сдирает с полы фрака липкие дядьвасины слезы, брезгливо кидает их хозяину и уводит под локоть Мадонну: "Рашен пипл! Ай эм, соу сорри, май диа. Мэни еас эгоу хи вонтед ту би синемаоперэйта. Еас хэв ган, бат хи онли вонтед". "Какой ужас, – говорит Мадонна по-русски, – И много таких у вас в России, Никита?", "Энаф". На этом месте дядь Вася перестает грезить, накрывает свою Мадонну тряпкой и с разбегу плюхается брюхом в воду. Выныривает и недовольно фыркая, идёт за бутылкой минералки к пивному ларьку.
- Похолоднее, детка. Нет? А что есть? Ну, давай пива. Только ты, красота, поставь туда минералки и никому, кроме меня не продавай. Вот тебе залог. Я тут на два месяца, пью много, весь день на пляже. – Красота молча сует в окошко зеленую бутылку. Дядь Вася шарит в кармане, вынимает зажигалку и вздёргивает крышку.
"Что же это? Мне что ли ничего не светит? – заливая в себя холодное пиво, мозгует дядь Вася, – Ну, это мы ещё посмотрим!" Дядь Вася направляется к берегу на свое рабочее место. Глазами ищет попку поинтересней, но они всё как-то на одно лицо. Вдруг дядь Вася впервые ощущает, что вся его жизнь прошла в поиске интересной попки. Он всегда искал красивую попку с умным взглядом на жизнь, ту, что могла б оценить высоту его философии. Глубиной философия не отличалась, а высота заключалась в том, что дядь Вася мнил себя этаким прожженным жизнью ковбоем в шляпе. Соломенная летом, кожаная зимой – только она и делала дядь Васю ковбоем. Вместо лошади – старый Мерседес, вместо плетки – фотоаппарат, в роли коров – особи женского пола, преимущественно, дойные. Десять фотографий у дядь Васи, по идее, открывали дорогу прямо на французский подиум, на самом деле – вели в брачное агентство, из которого девушки разлетались по миру и находили себе место, как те целофанновые пакеты вдоль ж/д дороги – то под кустом, то под корягой. Мадонна была его летним занятием и приносила неплохие деньги. Среднемесячный доход нашего фотографа составлял две тысячи зеленых, а за два летних месяца дядь Вася нащелкивал пять, а то и с половиной, тысяч. Дядь Вася считал себя если не мессией, то миссионером точно. Из черной зависти ко всем окончившим ВГИК операторам дядь Вася вымучил оправдание своему «прозябанию» в прослойке бездарных фотографов – он переназвал свое занятие и считал себя распространителем русского генома.
В блокноте напротив фамилии каждой уехавшей с его помощью дядь Вася ставил порядковый номер. Он этим безумно гордился, беседуя с друзьями водилами, когда запихивал свой Мерседес в ракушку.
– 236!!! А знаете, что это значит? Да если каждая из них родит по одному ребенку, то на 118 немцев, французов, американцев станет меньше, а нас русских станет больше. И это только один я! А другие? К Брюхатову тоже ходят сниматься, он и с агентствами сотрудничает, правда, КПД меньше. Знаете почему? Потому что я вижу, как эту дуру поставить и как фонарем посветить в глаз, чтоб русский ген весь наружу, то есть на рожу …
– Николаич, ты в своем уме? Ты моей Варькой хотел, что ли американскую кровь разбавить? Сука ты, Николаич. Ты чё девчонке втирал? Что во Францию моделью её возьмут? Что на Мосфильме снимут? Совести никакой у тебя нет! Я ж ей на день рожденья денег подарил, а она дура тебе отнесла за то, что ты её в бляТскую позу поставил, а фотографии в бляТскую контору отнес! Сука ты, Вася, и я тебе щас дам по роже, чтоб весь твой ген фонарем под глаз!
Такого разворота дядь Вася всегда боялся и ждал, но никогда не был готов по-мужски встретить, как и в этом случае перенести обиду отца той девчонки, что на прошлой неделе он, слава богу, не залез под юбку. Если б он знал, что она дочь его приятеля, то и позы бы выбрал поскромней, но тогда он не знал, а сейчас здоровый шоферский кулак в мазуте резал воздух и вминался в лицевую кость слева от носа, приятель стал неприятелем, а дядь Вася как был, так и остался чмом. Теперь он на три недели стал тем чмом с огромным черным пятном на роже, что сидело на Арбате, прячась за стендом с фотопортретами, а по вечерам пугало на светофорах и в пробках участников дорожного движения. Подлечившись, он уехал в Крым, и здесь впервые в жизни ощутил, что жил ее зря. Просто потому что увидел сон. Как не смывал он с себя это ощущение морем, не получалось у него отмыться. Так и уехал в Москву с камнем на сердце. А когда приехал, то еще больше расстроился. Ляля сидела со своей подругой на кухне, и никак не ожидая приезда дядь Васи, перебирала его по косточкам.
– Ой, не говори, но мне за что мука такая? Он на эту Мадонну столько денег угрохал, на мою зарплату год жили и что? Он не меня, а её с собой на море берет. Нет моего терпения больше.
Дядь Вася пошаркался в прихожей и кашлянул. Ляля чуть не подпрыгнула.
– Кто там? – Подруги побежали к двери.
– Я это.
Ляля обомлела.
– Я …это …ты…это… прости меня?
Лялю как из ведра обдало чем-то горячим.
– За что?
– За то, что тебе такое чмо досталось.
Люся тактично шмыгнула в дверь, внутренне завидуя подруге.
22/07/2001 год.