Мысли лесного философа

Ходырева Галина
Он сидел под развесистым деревом. И задумчиво смотрел, куда-то, вдаль. Казалось, взгляд его был отсутствующим, отрешённым, и был он где-то, далеко. Может быть, в просторах Вселенной?
Его  мысли ровно и плавно текли, одна сменяя другую. Вдруг он остановил свой блуждающий взгляд на травинке.
Мысль  встрепенулась.
«Травинка. Она поражает воображение своим стремлением к жизни.
Сначала, она с превеликим трудом ранней весной пробивает заскорузлую поверхностную корку почвы, которая за долгие месяцы из рыхлой и благодатной превратилась в «непробиваемую броню», и чтобы пробиться к живительному солнышку, нужно иметь огромное желание и стремление к жизни.
Обжигающие холодом ветра, вслед за нудными, падающими, словно пропущенные через сито, осенними дождями, торопясь, пока уставшую, отдавшую последние силы на поддержание, и вскармливание всего того, чего она, матушка, успеет родить,  землю не накроет зима своим пушистым и спасительным снежным покрывалом, безжалостно высушивают.
И, хотя, ранней весной талые воды пытаются напоить её, землю, очнувшуюся от зимней спячки, утренние морозцы, которые так любят нагрянуть и наперекор весеннему теплу, сковать ледяным панцирем, ещё не набравшую силы кормилицу, травинке, пробившейся к свету, грозит смертельная опасность.  Она, дрожащая и сгибающаяся под натиском бесшабашного ветра, упрямо дождавшись утра, в надежде  тянется к ласковым лучикам весеннего солнышка
Но, сколь ещё всего, ей такой слабой и беззащитной придётся испытать, пока она, хрупкая и нежная, травинка, наконец окрепнет, повзрослеет и  успокоено сбросит семена, которые подхватит вездесущий ветер и разнесёт по белу свету»...
Услышав назойливое жужжание, мысль замерла. Но услышав резкий шлепок (это философ прихлопнул самку слепня Антракс, неосторожно присевшую на его шею, и зазевавшуюся (а, может слегка опьяневшую от свежей крови homo sapiens ), отчего и погибшую, так и не выполнившую своей миссии, мысль активировалась.
«Надо же, какое само пожертвование. Ведь самка Антракс точно знает, что обязательно умрёт, лишь только отложит яйца…
А, для того, чтобы воспроизвести  потомство (отложить яйца), ей необходима живительная кровь…  чужая. Обычно самки слепней нападают на животных, но вот эта… почему-то, решила куснуть философа, и погибла от его руки, то есть, насильственной смертью.
А, что же сам, философ? Осознал ли он то, святотатство, которое необдуманно (или, обдуманно?) совершил»...
Мысль погрустнела.
«Человек.
Удивительное существо.
С одной стороны, homo sapiens – человек разумный. Но, как не разумно, он порой поступает. Ведь хорошо известно, что только жизнь даёт новую жизнь. А, он бездумно,  убивает себе подобного.
Только добро порождает добро, а он сеет вокруг себя зло и ненависть.
Он возомнил себя Создателем всего живого на земле.
Он вторгся «в святая святых» матушки Природы.
Он научился создавать клоны.
Но, не станет ли начало клонирования, началом его, человека, конца?
Потому как,  создавая «себе подобныого» другим путём, чем предусмотрела Матушка природа, модернизируя и «переиначивая», стремясь сохранить вечным тело, не убьёт ли Душу?
А, разве может оставаться  человек человеком  без того, что отличает его, homo sapiens от всего живого на планете Земля, то есть – наличие Живой Души. Хотя…»
Мысль грустно усмехнулась.
«Это же только Человек так считает, что лишь  он обладает душой. А душа есть…  даже у травинки. И даже у слепня. Тогда кем же он тогда, Человек , станет, если без Души?»  - мысль вновь замерла.
А философ всё сидел и сидел под развесистым деревом. Вот уже солнышко скрылось за холмами.
Сумерки сжимали пространство, теснясь возле философа под натиском безжалостно наступающей ночи, поглощающей беспросветной тьмой Землю…
И взгляд философа  был отрешённым, устремлённым, куда-то, вдаль.
Может быть, в Бесконечность Вселенной, в звёздное небо, которое открывала ночь, вступая в своё безраздельное владение, а ветер помогал философу разглядеть то, что старательно пытались спрятать облака,  которые ветер рвал в клочья…
А, может быть,  ветер понимал, отчего грустит Мысль.
И его, ветра Душа, не могла остаться безучастной, потому как  души у них, родственные. Ветер, как и Мысль  нельзя ни посадить на привязь, ни удержать на месте.