"НЕ ПРОДАВАЙТЕ МОЙ ПОРТРЕТ!" (романс).
Не продавайте мой портрет*!
Я лишь для вас и для искусства,
порою обнажала чувства…
и взгляд светился нежной грустью…
Лишь вам я свой дарила свет…
Не продавайте мой портрет!
Да, вы дарить не обещали,
лишь улыбались и молчали…
Но можно ли продать печали,
продать души моей секрет?
Прошу, сожгите мой портрет!
Отдайте даром в галерею,
о большем я просить не смею…
О, нет, я не себя жалею…
Не продавайте мой портрет!
-------------------------------
* Художница Елизавета Мартынова любила Константина Сомова, с которым они были давними знакомыми еще с гимназических времен. Историю их отношений я описывать не буду, т.к. - ее до меня уже описали. Я приведу выдержки из дневника К.Сомова и письма к Сомову Е.Мартыновой, которые разъяснят главную тему романса.
Из дневников К.Сомова:
"Никто из тех, кто писал или говорил обо мне и разбирал мое искусство, ни Шура Бенуа, ни зарубежные отзывы не объяснил верно сущности его.
Шура говорил, что я люблю некрасивых и скурильных женщин и влекусь к ним, или еще, что я смеюсь над женщинами зло и обидно, или что я поэтизирую некрасавиц.
Один умный Валечка(прим. И.Каховской Калитиной: скорее всего это Вальтер Федорович Нувель - один из создателей "Мира искусства", но, возможно и Валентин Серов, благодаря которому картина попала в Третьяковку) каким-то образом лучше других меня знает, угадал меня.
Женщины на моих картинах томятся, выражение любви на их лицах, грусть или похотливость - отражение меня самого, моей души..
А их ломаные позы, нарочное их уродство - насмешка над самим собой и в то же время над противной моему естеству вечной женственностью.
Отгадать меня, не зная моей натуры, конечно, трудно.
Это протест, досада, что я сам во многом такой, как они...
Искусство, его произведения, любимые картины и статуи для меня чаще всего тесно связаны с полом и моей чувственностью.
Нравится то, что напоминает о любви и ее наслаждениях, хотя бы сюжеты искусства вовсе о ней и не говорили прямо... "
(Дневник К.А.Сомова__1 февраля 1914 г.)
========================================
Выдержка из письма К.Сомову Елизаветы Мартыновой:
"Может быть, Вы будете удивлены, Константин Андреевич, получив это письмо, и тотчас приедете ко мне, станете меня с улыбкой и некоторой иронией убеждать смотреть на вещи иначе, но это мне все равно... Сегодня ночью я проснулась и не спала от одной назойливой и мучительной мысли: "Вы не должны и не имеете права продать мой портрет". Я позировала Вам для Вас, для чистого искусства, а не для того, чтобы Вы получили за мою грусть в глазах, за мою душу и страдания деньги... Я не хочу этого! Оставьте портрет у себя, сожгите его, если Вам так жаль отдать его мне, подарите его даром в галерею..."
Несмотря на это письмо, картина все - таки была продана в Третьяковскую галерею Сомовым. Он может показаться жестокосердным, но иногда я думаю, что Господь ведет нас какими-то лишь Ему одному ведомыми путями: если бы не острая нужда в деньгах у К.Сомова, мы бы никогда не увидели портрета "Дамы в голубом", который считается вершиной его творчества. В портрете уже виден нездоровый чахоточный румянец Лизы (она умрет от чахотки через три года после завершения картины), но также нельзя не заметить и глубину ее чувства к художнику. Говорят, что его притягивало к ней ее нездоровье, как альтернатива бездуховности мира. Мне думается, что Лиза была необыкновенной женщиной, а нездоровье только трагически усилило глубину ее души, ее душевную красоту и хрупкость. В шестидесятые годы я часто удирала с подружкой в Третьяковку - сначала из школы, потом из института - это был побег от советской действительности, которую иногда трудно было выдерживать. Там была совсем другая жизнь ( о ней я слышаша от моего деда - потомка князей Шаховских-Щербатовых. А здесь было ее воплощение, вернее, то, что мне хотелось за него принимать)... Мы быстро пробегали советскую живопись и шли сначала в залы иконописи, оставляя "на сладкое" портреты двух дам в голубом: В.Э.Борисова-Мусатова и К.Сомова. Но Лиза на портрете Сомова вызывала больше жалости (мы уже постарались узнать все подробности и о художниках, и о картинах), хотя это было очень непросто. Первая монография "Константин Андреевич Сомов" вышла как раз перед рождением моей первой дочери в 1973 г. "огромным" по тем временам для искусства тиражем в пятьдесят тысяч экземпляров. Но купить ее было не так-то просто - приходилось "договариваться" с книжными киосками и магазинами. Я купила ее в киоске на переходе станции метро "Курская" между двумя эскалаторами. Там был хороший киоск по искусству, ему я должна быть благодарна за "Рисунки Пикассо", "Японский театр Кабуки", альбом Борисова-Мусатова и др. замечательные книги, купленные на деньги, сэкономленные от школьных завтраков и проч. Эта книга о Сомове досталась мне, можно сказать, исторически - когда продавщица протянула ее мне, в нее вцепились еще две руки. Это был пожилой мужчина. Мы стояли и молча тянули каждый к себе (книга была в одном экземпляре). Продавщица начала меня уговаривать уступить пенсионеру. И я сдалась, несмотря на то, что уже месяц караулила книгу. Отдала, и отошла в сторону. Стою у мраморной стены, а слезы сами катятся. Он подошел, постоял, потом говорит: "Держите, я вижу вам она нужнее!" Приподнял берет в знак почтения, поклонился и ...ушел. Я замерла, потом кинулась его догонять, чтобы отдать ему деньги, а его и след простыл. Я обернулась к продавщице в полном недоумении и пролепетала: "Как же я теперь ему верну деньги за книгу?" (она стоила около 4 рублей, для меня это были деньги, для сравнения - проезд в метро стоил тогда 5 копеек, в трамвае - 3 коп., в троллейбусе - 4 коп.). "А вы знаете кто это был?" - спросила она. Конечно, я не знала. "Это же Кукрыниксы!" - победно выложила продавщица. "Так их же трое!" - глупо возразила я. "Это тот, который "кры" - Крылов! Он тут часто бывает, оставьте деньги, я ему передам". Вот такая была история.