Жила была чернильница. Только это была не простая «невыливайка», нет, эта была более раннего производства, и поэтому мастер вложил в неё образ и душу. Образ он взял в одной из книг, ну, а душу, просто слепил из своего собственного душевного комочка: в целом ему удалось создать что-то индивидуальное.
Внутри чернильница была – черная – все как положено по предназначению. Но зато снаружи она была расписана небом в цвет берлинской лазури с белоснежными облаками. Такая вот прихоть. Небесного наполнения. Её округлая форма сверху закрывалось отдельно изготовленной крышечкой, имеющей форму планеты Сатурн с кольцом по экватору. Такая вот загадочная композиция.
— А почему у тебя Сатурн располагается на земном небе, — спросил как-то у мастера его друг, долго вертевший в руках чернильницу, пытаясь сопоставить образы, — получается несоответствие: не солнце, не луна, комета какая на худой конец, так нет же, вдруг, Сам Сатурн.
— Прихоть, конечно, — ответил мастер, подгоняя с ювелирной точностью другую свою поделку: солонку в форме слоника с поклажей, — но это небо не над Землёй, а над Титаном. Там вполне бы могла быть наша цивилизация. И с Титана Сатур видимо так и выглядит, хотя не могу ручаться.
— Титан, говоришь, — приятель повертел чернильницу и так, и сяк, — но там, же не кислород, а азот, если мне память не изменяет — безжизненный?
— Ну, и что с того, думаешь, в кислой среде мы стали лучше, чем в безжизненной. Что безжизнь для нас таких вот, вполне может быть жизнь – для нас бескислых, — мастер тем временем хитро ухмылялся.
— Знаешь, твоя профессия тебя всё больше направляет на философствование, — друг поставил чернильницу на подоконник открытого окна, — а это чревато тем, что ты разочаруешься в мире. Философы такие зануды. Так что не увлекайся.
Пока продолжалась дружеская беседа, небо за окном всё больше хмурилось, и тянуло к городку темную сверкающую нитями накала тучу. Порыв ветра от надвигающейся грозы влетел мощнейшим потоком в одно окно и вылетел в другое, попутно ударив оконным створками о стены здания, отчего стекла посыпались мелкими хрусталиками вниз на мостовую, за одно, одним из осколков была срезана верхушка чернильницы, и безудержный вихрь увлек её за собой.
Мастер и его друг подошли к окну. Камни и травы у цоколя дома были усеяны мелким хрустальным дождем. Будто дом плакал о какой-то своей неудаче. А только что удивлявшая чернильница стояла с вырванной зияющей полостью — словно лишилась головы.