Проснулся с утра в плохом настроении. Жутко болела голова. Даа, хорошо вчера погуляли на хмельной пирушке в ресторане «Поручикъ Кацманъ». Мельком взглянул на часы – omygodable, рабочий день уже идет как три часа, а я до сих пор не начал защищать права человека. Героически встаю с постели, собираюсь. Выйдя на порог, пару минут раздумываю и решаю – а, катись оно все к чертям, и иду в плохом настроении в трактир «Матрешка». Несмотря на утро, кабак практически заполнен, вижу везде знакомые лица брайтонской интеллигенции. Рукопожимаемся и приветствуем друг друга. Подлетает гарсон Изя, и после секундной задумчивости изрекаю: «Как обычно». На столе появляются элитный польский самогон, львивская горилка, бокалы с мохито и мартини, чашечка эспрессо и вкусный борштч.
Открываю томик Осипа Мандельштама, и в это время к столу подсаживается диссидент Моисей Львович Пульман. Тихим голосом совестливо и неравнодушно говорит: «Путина в отставку». Протягиваю бокал с горилкой, чокаемся, и он с чувством произносит тост: «За вашу и нашу свободу». Выпив горилку, Моисей Львович пересаживается за следующий столик, а я продолжаю чтение Мандельштама, запивая польским самогоном.
Поднимаю глаза на очередного посетителя, ба, кто это к нам пожаловал! На пороге собственной персоной стоит князь Яков Щелбанский-Мышкин, предводитель парижского дворянства, с лакеем-афрофранцузом. Щелбанский уже увидел меня и с непередаваемым парижским прононсом громко произносит «Щеггански» и бросается в мои объятья. Рукопожимаемся и он уже торопливо ведает мне о своих проблемах. Дело в том, что парижское дворянство стали сильно обижать на окраинах Парижа афрофранцузы и афроарабы. Яков как предводитель не мог не остаться неравнодушным и приехал просить помощи правозащитников в Нью-Йорк. Выслушав князя, я вежливо напомнил, что будущее – за толерантным и мультикультурным обществом. Щелбанский обидчиво протянул «То-то Вы так обожаете свой Гарлем, Лев Натанович». Я нахмурил брови и сурово осадил дерзача : «Это особый случай». Щелбанский-Мышкин осекся и тут же, извиняясь, заказал две бутылки польского самогона. Я сменил гнев на милость и ласково сказал князю «Я слышал, Вы претендуете после падения режима на ваш родовой Магнитогорск? Что ж крепитесь, НАТО нам поможет». Щелбанский покраснел и застенчиво спросил «А можно еще и Екатеринбург». Тут уж я не выдержал: «Вы там, в Париже совсем нюх потеряли?? От мертвого осла уши получите». Предводитель уже и сам понял свой промах и заказал еще две бутылки самогона.
Попрощавшись с князем, я решил пойти в офис, все-таки надо защищать права человека, повышать уровень рукопожатности и хранить слезинку ребенка, которая важнее всех войн на земле. Перед входом во Freedom House повстречался Ицхак Рабин, эксперт-правозащитник по Ближнему Востоку, который, увидев меня, ехидно произнес: «Уже 4 часа пи эм, а Щаранский еще не начал защищать права человека». Я осклабился в ответ: «Чекист?». Так, подначивая друг друга и шутя, мы дошли до кабинета.
В коридоре правозащитник Авраам Изенгольц собрал небольшую толпу, рассказывая о своей дилемме и театрально всплескивая руками. Дело в том, что ему предложили выбрать одну из командировок – на гей-парад в Амстердам или на правозащитную конференцию в Сомали, связанную с проблемой защиты беззащитных рыбаков от чекистских эсминцев. Чуть не плача, Авраам сокрушался «В Амстердам – но за мелкий гешефт, в Сомали – но за крупный гешефт?». Правозащитники пожимали плечами, а Изенгольц вновь и вновь задавал вопрос присутствующим: «Гей-парад, но за мелкий гешефт, рыбаки, но за крупный?». Узрев и мою фигуру, он подбежал быстрыми шагами и торопливо вопросил: «Лев Натанович, в Амстердам – но за мелкий гешефт? Или в Сомали – но за крупный гешефт?». Я с улыбкой ответил: «Аврамчик, грузите апельсины бочками. Езжайте в Сомали, дайте местным сто баксов, будет у Вас и там гей-парад». На лице правозащитника промелькнуло огромное облегчение, и он долго тряс мою руку: «Будет, точно будет?».
В кабинете я включил свой макбук и начал знакомиться с новостной лентой и просматривать блоги. Семен Яковлевич Штангенциркуль, диссидент старой советской школы, услужливо помогал находить самое горячее. С загадочным видом он произнес «Лев Натанович, таки Илья Варламов-Зялт опубликовал шикарный фотоотчет об амстердамском гей-параде, таки он из наших?». Просмотрев фото красивых геев и лесбиянок, я недоуменно ответил: «Таки Вы сомневались, Семен Яковлевич?». Затем написал одобрительный комментарий Илье, дав понять, что его уровень рукопожатности вырос на десять левелов. Штангенциркуль в это время показывал две бутылки дорогущего коньяка, которые он недавно привез из Румынии в подарок от местных цыган. Я нахмурился. «Что-то Вы рано начали расслабляться, Семен Яковлевич, ведь режим еще держится», с легким укором попенял я. «И вообще, как можно думать о выпивке, когда Михаил Ходорковский томится в чекистских застенках? Давайте коньяк, я люстрирую его в пользу голодных африканских детишек» - с этими словами я отобрал коньяк у диссидента и спрятал в свой ящик. «Люстрации, люстрации, люстрации!», - услышав знакомое слово, громко заверещал большой оранжевый попугай, в клетке у окна. Штангенциркуль решил выместить гнев на животном и кинул папкой в клетку со словами: «Заткнись, Козырный!». Настроение немного поднялось, и я пошутил: «Смотрите, Семен Яковлевич, нарветесь на иск от защитников животных».
После просмотра интернета, начал работу над бизнес-планом нового гранта. Привычно начав «Падение режима неизбежно», я задумался. Следующая фраза «Свобода отличается от несвободы наличием свободы» показалась мне удачной и на лице промелькнула легкая улыбка. Однако дальше дело застопорилось, и я чувствовал, что что-то не так. Решил отправиться к статуе Свободы, проветрить голову и заодно повысить уровень рукопожатности. Не секрет, что находясь перед этим символом Нью-Йорка, чувствуется новый прилив ценностей и идеалов свободы, голова становится свежей, и буквально физически ощущаешь наполняющую тебя рукопожатность. Это вам подтвердит любой правозащитник. Выйдя на улицу, я ощутил знакомый холодок в спине. Как будто случайно, я достал зеркальце и засек агента КГБ, следящего за мной из ближайшей подворотни. Дотянулся проклятый Сталин. Что ж, мне не привыкать и я, на всякий случай, нащупав наган в кобуре, решил оторваться от слежки. Хитрыми маневрами, перепрыгивая из одной электрички сабвея в другую, я окончательно запутал чекистов и прибыл к леди Свобода.
Статуя Свободы – святое место для правозащитника.
Стоя перед статуей, я размышлял о свободе, равенстве, братстве и общечеловеческих ценностях, о тяжелом и ратном труде правозащитника. Дух Свободы витал надо мной и ощущал прилив новых сил, тело мое как будто рождалось заново, и жизнь не по лжи была как на ладони. Статуя Свободы как бы говорила мне: «Так победим!» и я с благодарностью слушал ее советы. Настроение резко повысилось, тем более что вечером предстоял бал-маскарад в «Матрешке». Я достал из кармана бутылку штангенциркульского коньяка и мысленно чокнулся с леди Свобода. «За вашу и нашу свободу», четко произнес я, и отправился обратно на Брайтон.