Из романа - Возвращение Волхова

Дмитрий Гаврилов
Из второго романа о князе-оборотне Волхове (Ожидается в издательстве "Вече" в 2023 году).

...Взревел мотор, бульдозер пополз вперёд, размазывая холодный туман по полю, подминая травы, растирая в труху низкорослые кустарники, пока не ткнулся отвалом в подножие высоченного холма.
– Гриш, а может не надо! Ну его, этот могильник, к бесу! Мне мой дед сказывал, что на кургане как бы проклятие со стародавних времён, о каких никто не помнит.
Машинист насмешливо посмотрел сверху вниз на напарника, семенящего справа от гусеницы, и процитировал:
– Надо, Федя! Надо! Мы на эти бабки год можем жить, не работая, и на девок останется.
Курганы да сопки обступали старый город со всех сторон. Хотя по действующему законодательству могильник как бы и находился в водоохранной зоне на берегу Волхова, губернатор и местная администрация давно закрыли глаза на беспредельщиков-строителей. За их спиной мерещился зловещий силуэт главного заказчика, вхожего за зубчатую стену, а ссориться с высокопоставленным чиновником и другом свежеизбранного – себе дороже. Несмотря на жиденькие протесты местных жителей, а кто и когда их в России спрашивал, площадку зачищали под новый дачный замок.
– Да чёрт с ними, с зелёными! Я пошёл, а ты копай, если хочешь. Только себе хуже и сделаешь, придурок, – заключил Фёдор, решительно повернулся, и зашагал прочь, собирая комья глины на подошвы.
– Сам такой! 
– В чужих могилах копаться, усопших ворошить – это ж вандализм натуральный! – выкрикнул в ответ напарник.
– «Вандализм», епрст! Слово-то какое! Больно учёные все пошли нынче, а вкалывать никто не желает. Эх! – обиделся Григорий и «поддал газу».
Бульдозер стал вскарабкиваться по склону, срезая перегнойный слой, а под ним оказался песок. Машинист только порадовался – распахать гору и укатать её в поле при таком раскладе можно и за сутки, если поднапрячься.
– Как будто мне вся эта сволота нынешняя по душе, – ворчал Григорий, в который раз разворачивая машину. – Но в такое время живём, эпохой перемен называется. Никому чистеньким не остаться. Так уж, чего там… Какие-то старики ему вещали. Сами при «коммуняках» впроголодь жили, так хоть нам дайте вволю – при «дерьмократах».
Сделав несколько заходов вдоль, он сообразил, что курган начал и сам поддаваться, оседал и распадался на глазах, знай только – подчищай осыпавшиеся края. Бульдозер стал кружить, сколько хватало мощи, растаскивая по полю белёсый, лишённый камней песок.
Фёдор жил в Лопино, а Григорий сам был родом из Чернавино. Пару лет назад оба перебрались в Велешу, зажатую между Волховским проспектом, переходящим за Морьевым ручьём в шоссе на Новую Ладогу, и рекой. С тех пор, как старый город объявили первой столицей Руси в пику всяким киевским «хохлам», сюда, выполняя президентский заказ, потянулись и деньги, и чиновники, словно бы строили Олимпийскую сочинскую деревню на югах, а не коттеджи на северах.
Место и впрямь с давних пор звалось Морьевщиной, а, значит, служило местом погребения прежней знати, как рассказывал им некогда старый школьный учитель, по совместительству - краевед.
Но селилась тут, что говорится «на костях», знать новая.
– … и не нам, холопам, – размышлял Григорий, выруливая на бульдозере, – указывать, чего, да как. Там сверху всегда виднее. А мёртвым – оно всё едино будет.
Но вот в какой-то момент этой многочасовой каторжной работёнки отвал задел краем что-то твёрдое и неподатливое. Машинист спрыгнул поглядеть, в чём проблема и отчего такая заминка…
– Ёпрст! – снова вырвалось у Григория.
Сложенная из крупных каменных плит почти что прямоугольная гробница располагалась, словно стрелка компаса, с юга на север. В головах, как сообразил Григорий, надгробная плита была толще. Не долго думая, а вернее, мысля только о золотишке и прочих ценностях, от коих его отделяла могильная твердь, машинист побежал к машине за ломиком и лопатой.
Уже смеркалось, когда он вручную освободил от песка, сколько мог, пространство вокруг массивного сооружения, обнаруженного под старым могильником. Со всей обстоятельностью, на которую ещё был способен, борясь и с любопытством, и с вожделением, он расчистил зазор между плитой и основанием, прикидывая, под силу ли одному своротить крышку.
 – А где наша не пропадала! Приподнять бы, а там обвяжу тросом. И, бог не выдаст, а свинья – не съест.
Хотя в подобных случаях ему причиталась бы лишь четвёртая часть, машинист уже решил, что делить будет по-своему, по-правильному, а не как положено.
– Тоже мне! Дурака нашли! А это вот видали!
Вставив ломик в обнаруженную щель, он налёг на металл всем телом. Надгробная плита на удивление легко подалась вверх. Орудуя ломом, как рычагом, Григорий принялся двигать его туда и сюда, вглядываясь, чего же там внутри, и стоит ли это всех его стараний.
И тут он почуял, именно скорее почуял, чем осознал, что ему словно кто-то или что-то помогает. Когда же ощущение обратилось в мысль, он отпрянул, выпустив из ладоней лом, и перекрестился на всякий случай, как умел, хотя причащался последний раз полгода назад, да и то – по пьяни.
Вопреки законам механики лом не зажало плитами, напротив, он ушёл вглубь, а надгробие стало само собой приподниматься, и, наконец, слетело, точно дверь с петель.
Этого и для невоцерковленного, не верящего ни в бога, ни в чёрта машиниста оказалось слишком. Улетучилось и вожделение, и даже любопытство. Лишь страх, животный страх гнал его прочь. Григорий летел сломя голову, бежал что было сил, не жалея ног, не оглядываясь… и не мог видеть, как, опершись на длинную палку, отполированный тысячами прикосновений пальцев дорожный посох, из разорённой гробницы медленно поднимается высокий седовласый старец в полуистлевших старинных одеяниях, а те сползают с него, как старая кожа с удава.
– «Вандализм»!? Слово-то какое! Стало быть, времечко приспело… – прошептал он.

…Красный огонёк мигнул, упал ниже, тут же превращаясь в добропорядочного зелёного человечка. Железные звери с хищными, с миску, кругляшками глаз, и пышущие паром сзади, замерли, давая проход.  Постукивая неизменным посохом по широким белым полосам, он перебрался через мостовую.
– Любезный!
Суетливый горожанин прервал шаг, хмуро глянул на потрёпанное полотно одежд и, задрав голову, уставился на странного прохожего.
– Подскажи, сделай милость, – вопрошающий чуть поклонился, – где ваши князья живут? Те, что из рода Вандала.
Брови горожанина чуть приподнялись, а бесцветные губы превратились в тонкую полоску:
– Сами-то нездешние будете?
– Ага. Мы с Ладоги будем.
– Оно и видно! – горожанин зло мотнул головой, чуть скривился. – Реконструктор что ли?
Прохожий ответил недоумённым взглядом, и собеседник заговорил, вздохнув:
– Смотри, мил человек. Пойдёшь всё время прямо, – при этом гражданин решительно махнул рукой, словно бы рассекая что-то, – до Балчуга. Затем – через Москва-реку, по мосту стало быть. Слева зубчатку увидишь. А там и до вандалов недалече.
– Благодарствую! – низко поклонился тот.
Кто-то пихнул прохожего под локоть, тут же сердитый голос проворчал:
– Понаехали тут.
– Ага, и сразу на Красную площадь. Ждут их там! Придурки! – вторили другие.
А горожанин наморщил лоб, поднял к небу палец, приоткрыл рот. Но тут же закрыл, мотнул головой и, одарив приезжего ещё одним хмурым взглядом, продолжил спешный путь.
Прохожий уже собрался последовать указаниям торопливого советчика, когда среди вывесок – по левую руку, сверху, – померещилось смутно знакомое название на языке италиков, только заглавная буква поменялась. Он дёрнул дверную ручку и переступил порог.
Девушки, длинноногие словно сарматские наездницы, сновали меж столов. Вошедший едва не ахнул, заметив длину их клетчатых юбок, тут же потупил смущённый взгляд.
– Здравствуйте! Вас ждут? – спросили его, ничуть не смутившись резного дрына в ладони.
Взгляд Странника наткнулся на две подозрительно памятные и изрядно помятые временем или выпитым рожи за крепким дубовым столом, заставленным всякой всячиной, пустыми и полными кружками.
– Похоже на то, – улыбнулся он и направился вглубь расписных хором.
Первый – худой, коротко стриженный и небритый, лихо стучал пальцами по распахнутому перед ним ящичку… Второй – массивный, светловолосый, правда почему-то без бороды, попивал ядовитого цвета смесь и мурлыкал под нос:
– День и ночь по Пятницкой, всё по той же Пятницкой!
Но второй, похудее, не отрывая взгляда от ящичка, оборвал приятеля:
– Не, давай лучше нашу, старинную! – и затянул во всё горло:

Ужель, на фиордах горбатых
совсем не осталось мужчин?
Полны храбрецами небесные рати,
и нет для печали причин…

Там были и ещё слова, но Странник пропускал лихие куплеты, не отрываясь, он смотрел на древних знакомцев, ещё не понимая, считать ли это подарком богов, или… преддверием новой истории.

…Бродяга последний, пропащий,
налей неподкупной Судьбе!
Она захмелеет – и, может, Удача
еще улыбнется тебе!
Она захмелеет – а, значит, Удача
еще улыбнется тебе!

Да и вновьприбывший не остался незамеченным. Безбородый, покончив с песней, толкнул сотрапезника в бок.
– Японский бог! Ты только посмотри!
Тонкий наконец-то перестал таращиться в ящичек:
– Гляди-ка кто пожаловал!? – он задумчиво почесал щетину и деловито поправил тугой узел ленты, повязанной на шее. – А уверял, редиска, что больше не придёт!
Волхов опустился в широкое дубовое кресло, безбородый тут же двинул к нему пузатую прозрачную ёмкость, доверительно шепнул:
– Сидр! – и продолжил. – Ну, вздрогнули! Как в старые добрые времена!
Ястреб тут же захлопнул светящийся ящичек, потянул к себе кружку и глянул на внушительного приятеля глазами полными укора и игры одновременно.
– Меня жена дома прибъёт чем-нибудь тяжёлым!
Ллир, это был, понятно, он, сразу воспрял, и, поднимая палец к небу, многозначительно заключил:
– А по случаю благополучного возвращения, доктор, пьём до дна! За нас – за динозавров! И… – безбородый перегнулся через стол, махнул подбегающей официантке. – Девушка! Ещё три… по ноль восемь!
– Давно тут сидят? – спросил Волхов, задержав её стремление.
– Да, кажется, с Начала всех времён! – хохотнула она.