Во имя Милосердного Творения.
Кому не известно, что большинство происходящего с человеком, происходит в его голове. Множество вещей, кроме, разве, стихий природы, таких как политика, экономика, войны, революции, расцвет и хаос, тоже происходят из человеческих голов.
Что бы мы не думали, но разум, данный человеку ещё крайне уязвим, непоротлив и дик. Есть и было множество людей, которые гораздо умней автора этих скромных строк, но любой из них совершал или мог совершить нечто недостойное, глупое и опасное.
Даже святейшего его собственные друзья предавали на казнь. И наисвятейших казнили, тоже, вроде не глупые люди. Но говорят или верят, что есть человек наилучший или нечто лучшее слабого человека и называют это Бог. И на него рассчитывают, когда хотят сберечь себя от недолжного. На него, даже атеисты, начинают изо всех сил надеяться, когда становится невыносимо, когда уже пытаются оставить мысли о продолжении борьбы и жизни, когда известно, что уже ничто не спасёт.
Сколько раз человеку доводилось узнавать и сознаваться, что вера или предположение или чувство, направленные на спасение и на поиск помощи, срабатывают. Человек, в самом деле, нередко получает эту помощь и находит неожиданное спасение.
И до сих пор не всегда известно, было ли это стечением невероятных обстоятельств, игрой провидения или чьим-то умыслом. Но я помятая об этом несоизмеримым с моими силами, могуществе, упадаю на свой молитвенный коврик и обращаюсь немым обращением к тому единственному, с которым мне всегда по пути.
Дервишем я был не всегда, мне нет и пятидесяти и только половину своей жизни я провёл в странствиях. Четверть века истинного одиночества дали мне уверенность в своей обретённой свободе. Мои опыты ментальных путешествий не привязали меня ни к кому, а те кого я встречал в своей жизни для меня только тени воспоминаний. Но и они порой, подают мне нужные подсказки.
Люди живущие и такие далёкие от меня и искры огня, которые четверть века всё больше волнуют моё воображение, дают мне возможность собирать себя, людей и огонь воедино.
Мир развился настолько, что даёт себя увидеть не только внутренним взором, но и воочию. И стал, за счёт этой доступности ещё более уязвим и несвободен.
Но если своим одиночеством ты развязал себе ум и руки, ты можешь сделать так, что множество запомнит тебя надолго. Хорошо ли плохо ли, с этим всегда сложней. Но на то нам и даны судьи.
Одной ночью я укрылся в пещере от дождя.
Пещера была чистая и сухая. Из тех, что обживают перегонщики отар. Я разжёг огонь и возвёл молитву: «к милосердию» и соединился в сновиденье с Творцом.
Засыпая, сквозь искры я увидел:
Себя идущим в гору. Только вокруг вместо гор были высокие стены, вместо тропы мощёный тротуар. Мой заплечный мешок обратился сумкой с ноутбуком. Мое тряпьё теперь выглядело как белые кроссовки и спортивный костюм. Я ощупал свои карманы. В них я нашел пачку купюр с местным древним князем, телефон, пару мятных конфет.
Вокруг меня было полно людей. Я не знал никого из них, но их речь была для меня знакомой. Я ощутил себя чужаком в этом многолюдстве.
Я, отвыкший от денег, теперь отовсюду слышал или, казалось слышал одно: где вы прячете свои деньги?
С этим немым вопросом непрерывно обращались друг к другу люди. Я шёл в толпе, соблюдая правила уличного движения. Я вынужден был стоять, вопреки здравому смыслу.
Я увидел вдруг всю кутерьму, закрученную вокруг вещей и денег. И я почувствовал, что ещё немного и я начну говорить. О чём я могу говорить кроме как о вещах и деньгах.
Кто сказал: попробуйте незнакомому парню в лифте сказать: как дела? Как в американских фильмах.
Люди запутаны и охвачены страхом. В автомобилях проносились люди страхом озабоченные, им предстояли наибольшие потери.
Люди, независимо от возрастов переходили на галоп. Отовсюду, куда хватало слуха доносились названия вещей и цен. Я подумал о том, что мне для того чтобы вернуться в реальный мир достаточно проснуться. А что делать всем этим людям, как заставить их проснуться?
Ежели я проснусь здесь, рядом с ними, не засну ли и я так же? Не начну ли я так же говорить и думать о вещах и деньгах? Не начну ли я так же мчаться и тормозить согласно правилам общественных светофоров?
Я встретился глазами с местным аборигеном. Он мог себе позволить не отводить от меня глаз. Он был очень велик и толст. Когда я к нему приблизился, я увидел, что он ещё и очень молод. Он гулял с бутылкой пива и мощным псом-боксёром в наморднике. Он скорчил мне весёлую рожицу и радостно рассмеялся. Я улыбнулся и взглянул на этот мир милей.
Я взял у встречного парня сложенный лист бумаги. Я знал, что мне нельзя ничего брать из этого мира в свой мир, мир камней, песка и ветра.
Я очнулся возле своего костра. В моей руке была реклама предлагающая приобрести нечто. Я без жалости бросил листок в огонь и уснул.
Мне приснилось как я бросаю лист бумаги в огонь. На листе было написано: измени жизнь, избавься от лишнего. Во сне я проснулся, моё бедро обожгло огнём. Я хлопнул рукой по карману. В него тут же положили кусок льда. На самом деле карман, в котором минуту назад были деньги, опустел и неприятно холодил мою ногу.
Я оглянулся. Чернявый парень, секунду назад улыбнувшийся моему согласию взять листок тряс рукой от которой летели догорающие клочья. Он испуганно глянул на меня.
Со стороны проспекта, переполненного транспортом, раздался мощный удар. Спустя мгновения в эпицентре металла и эмоций, как и повсюду прозвучал всеобщий: ах.
Большинство остановилось и принялось разговаривать по телефонам. Мимо меня промчал парень с букетом. Он куда-то спешил.
Видно осталось ещё что-то важней денег.
У продавщицы журналов магия слезала с прилавка товар. Она в слезах и истерике, жестикулируя обращалась через телефон к небесам. Я не знал насколько сильна моя магия и коснулась ли она коллекционных и редких фолиантов, но я не пытался ко всей бумаге быть милосердным. Идеи всегда важней бумаги на которых они написаны. Я свернул в рощу и пошёл в поисках привычного уединения.
Я не мог вместе со всеми думать о бумаге, тем более у меня её не было. Я взобрался на пригорок среди берёз и оглянулся на покинутую площадь.
Издалека я заметил метушню возле ряда биотуалетов. У них тоже не было бумаги. Я оставил мир принимать новую реальность, а сам сел в двадцатиминутную медитацию: «созерцание осени».
Я нашёл в зарослях ивняка поваленное бревно и расположился на нём. Я открыл ноутбук и вошёл в сеть. По всем телеканалам и блогам первой новостью было исчезновение бумаги.
Технологи-целюлозаведы не могли припомнить подобного за всё время существования бумаги. Банкиры рвали на себе волосы. Исчезли все векселя. У юристов исчезли все дела. У историков истории. Сетований было через край. Подумайте сами. Исчезли все любовные письма!
Замелькали имена Ванги, Нострадамуса, Теслы. Всё совпадало так как и должно было быть.
Чем вытирать зад? Было главной темой любого блога.
Везде сквозила тревога: как без бумаги жить?
Строителей, лишившихся обоев согласились поддержать ткачи и химики. Человечество должно было выживать. Государства и политики оказались в сложном положении. Все подписанные договорённости исчезли.
У государей появилась ещё одна сложность: следовало кормить своих подданных. С электронными платежами ещё как-то дело обходилось, но у тех у кого не было электронной карточки не было возможности подтвердить свою платежеспособность. В государствах назревала денежная паника. Я впал в длительную медитацию: «человеческое милосердие».
Я думал о множестве тех несчастных, кого закабалили деньги и бумаги. Я думал о тех несчастных, кому приходилось предъявлять паспорта и документы. Я видел, как государи спешно изобретают новые паспорта, чтобы люди не разбежались из государств. Я увидел, как люди изобретают нечто взамен денег. Как развилась меновая торговля.
Если ты выращиваешь еду – ешь еду. Если добываешь меха – носи эти меха. Производишь скульптуры – любуйся ими. Если добываешь энергию – ешь еду, может и меха дадут поносить и на скульптуры посмотреть. Я думал над тем, все ли люди на земле могли прокормиться? И пришёл к выводу, что все. Я ещё сильней сосредоточился на человеческом милосердии. Обо всех тех обездоленных в чьих руках были бумажки на которые они надеялись.
Я работал, как мог на клавиатуре, я заметил что заряд батарей начал источаться. Я проснулся в своей пещере посреди барханов. Я съел немного козьего сыра и сухой лепёшки, запил двумя глотками воды из армейской фляжки и улёгся спать. Я знал, что до Заравшана мне ещё день пути и сегодняшняя медитация мне вряд ли поможет в добыче воды и пищи. Но всё же мне приснился сон.
Мне снилось, что я попал в будущее этого общества. Мне они показались чуточку счастливей, чем мы и я заснул счастливый.
Мне приснилось, что я попал в ад. Я видел ад и прежде во снах и наяву. Ад это осознание своей беспомощности. Ад это ужас на грани паники и осознание предстоящего ещё большего ужаса. Ад это предположение, что способен скатиться в скотское состояние, что забудешь самого себя, утратишь сознание и жизнь. Ад – холод и боль.
«Попавшему в ад не следует оплакивать утрачиваемую жизнь, он уже не жив ни мёртв», - так подумалось мне.
Вокруг меня носились ожесточённые люди. Они смотрели на меня и друг на друга. Они следили за тем кто что несёт или везёт. Они подозревали, что им может чего-то не хватить.
Чтобы спрятаться от людских взоров в толпе, я вошёл в кафе. Там было полно народу. Все столики были заставлены ноутбуками. По два-три человека смотрели в каждый экран.
Мне едва удалось найти себе укромное место. Я открыл свой ноут. Я сразу заметил, что заряд был полон. Свободной розетки мне не нашлось. Но я вдруг подумал, что будет с этим миром, если отнять у него ещё и электричество? Мне и его нельзя здесь потреблять. Меня вдруг охватил холод. Входные двери хлопали, кафе всё заполнялось народом. За большим стеклом пробежал здоровенный мужик с телевизором на груди. Его преследовали. Раздавшийся звук разбивающегося монитора был встречен радостным гомоном в кафе.
Я вошёл в сеть. Я просмотрел все сводки новостей. Люди были не на шутку встревожены. Целлюлозная и картонная промышленность потерпела полный крах. Необходимые документы составлялись на других материалах.
Кругом рекламировались электронные платежи и заработки. Люди уже приняли новую реальность и пытались привести себя к ней или её приблизить к себе, к своим представлениям о мире и реальности.
А реальность была такова, что исчезли все документы всех людей. Все, кроме пластиковых электронных. Интеллектуальное достояние цивилизации осталось только в электронных вариантах. Уже высказывались опасения, что и их мы можем утратить. Спешно организовывалось печатание редких изданий на других материалах.
«Бумага – погибший бог цивилизации» - примерно так звучали статьи в интернете. Безвестный дервиш уничтожил бога, в могущество которого люди беззаветно уверовали.
Люди вопрошали: вернётся ли к ним бумага? И не могли дать ответ, который был мне известен. А я знал, что люди научатся печатать и писать на плёнке, вновь давать расписанные клятвенные заверения, вновь расписывать и записывать имущество, владения и должности.
Я открыл Word и застыл над страницей.
Сценарий
Дервиш идёт через пустыню. Он порядком измождён. У него только посох и наплечный мешок. В мешки простейший муз инструмент, дощечка со стилусом для медитаций, немного еды и ополовиненная фляга воды. Еды и воды у него едва хватает, чтобы дойти до реки и селения.
***
Он должен будет что-то сказать людям к которым придёт. Ради чего он в одиночестве брёл через пустыню? Какую благую весть он несёт?
Он побывал в мире обилующим вещами и не вынес из него ничего кроме клочка бумаги..
Я видел как с мира слезла бумажная позолота и мир увидел себя ясней. Но пока мир не знал, что ему делать с этим видением.
***
Я слышал множество мыслей, они были написаны на тысячах лиц. Я не хотел думать эти же мысли. И впал в медитацию: «спасение».
Мой, ищущий спасения разум перенёс меня на зелёную лужайку возле беленного дома. Я сидел в плотной тени большого дерева. Напротив меня сидел пожилой индус. Его глаза были ясны и полны милосердия. Меня, промёрзшего от адова холода, охватило тепло, проникшее в самый центр моей души.
Индус, прял пряжу из козьей шерсти и время от времени поглядывал на меня. Передо мной на, просторном покрывале, тоже стоял прядильный станок и пук козьей шерсти. Я принялся повторять за индусом нехитрые действия. Движения и успехи согрели меня ещё больше. Не зная что сказать, я сухо сглотнул. Индус глянул в сторону дома.
Через минуту от дама отделилась женская фигура в белом сари. Пожилая, исполненная почтения индуска подала мне пиалу и наполнила её душистым чаем. Я сделал глоток и сказал: «салом алейкум».
- и вам благого мира, - ответил хозяин.
- я впал в неправоту, - сказал я.
- и вы пришли ко мне, чтобы спросить совета? – индус улыбнулся.
- хочу сам понять, без чего человек может обходиться, без чего нет. Я сам могу обходиться десятком предметов в течении долгого времени. Всё, нужное себе я найду в этом мире. Но я одинок и мне меньше надо. А люди без некоторых, ненужных мне вещей, просто не смогут выжить.
Я проснулся. Глоток чая и долгая речь ещё больше иссушили моё горло. Я отхлебнул из фляжки ещё глоток и разворошил угли. Сон больше не шёл и я решил выдвигаться в путь. По небу двигалась лёгкая хмарь, являя и пряча путеводные звёзды.
Я съел половинку сырного шарика пошёл в сторону реки. Ветер усилился и погнал в мою правую щёку тучи пыли. Я малодушно подумал о возвращении в пещеру, но воззвав к Всевышнему продолжил свой путь в полной темноте. Вскоре занялся день нежаркое солнце маячило сквозь жёлтую пыльную пелену. Я шёл ему навстречу. Временами солнце принялось исчезать совсем. Где-то далеко наверху плыли невидимые тучи. Порывы ветра сбивали с направления.
Я сотворил медитацию: «сохранение пути». Я шёл по натянутому канату. Дело было на рыночной площади в Самарканде. Я шёл тогда по канату над праздничной площадью. Я был тогда совсем молод. Люди дожидались моего выступления как лучшего среди канатоходцев и я пошёл по канату последним.
Я дошёл до середины выступления как меня начали сбивать с каната порывы ветра. Ветер был так силён и внезапен, что я едва не упал сразу, но удержался и чудом добрался до высокой стойки. Я знал с тех пор всё коварство ветра. Ветер и пыльный буран достигли такой силы, что я вынужден был лечь и впасть в медитацию «сохранение сил». Пережидать пылевую бурю бывает совсем непросто. Я даже ухитрился восполнить остаток ночного сна и будто-то бы посвежел, поспав без сновидений.
Я проснулся от того что ветер переменился. Кружащуюся пыль сменил холодный ливень. Сквозь разряды молний я увидел кряж. Мой желудок в предвкушении близкой еды сжался. Воды было полно кругом. Пустыня кончилась и я шёл по каменистому предгорью. Я был промыт до нитки и напоен превосходной водой. Небо очистилось и на нём появились первые звёзды. Дождь закончился, когда я подходил к скалистой гряде.
Я думал только о том, как сберечь остатки тепла. Дождь выхолодил меня всего и я думал только об огне. Послышался шум реки и я стал приглядывать место, где можно бы было обсохнуть. До посёлка Хурдаг было ещё около пяти часов пути. Я хотел собраться с мыслями прежде чем явиться людям и не хотел являть из себя слишком жалкое зрелище. Я дервиш, меня слушают люди.
Я почувствовал запах дыма, доносивший из-за валуна. Под просторным каменным козырьком у костра сидел долговязый парень.
- ассалом алейкум, - сказал я приблизившись.
- уалейкум ассалом, - ответ парень, подняв на меня печальные глаза.
Я подобрал пару плоских камней и соорудил себе место у костра. Я достал остатки еды и протянул половину юноше. Тот принял подношение, но к нему не притронулся.
- что тебя тревожит, брат-мусульманин? – спросил я, развеселённый едой и теплом.
- а кто вы, чтобы унять мои беды? – спросил парень.
- я дервиш, мне известно откуда приходят радости и печали. Все они от слов. Я знаю множество слов, которыми утоляются печали.
- я потерял деньги, дервиш. Может быть у тебя никогда не было денег, а у меня они сегодня были.
Через час я стал обладателем истории о том, как юноша со своей матерью возделывали свой сад и огород, как продавали выращенное и собирали деньги, которые должны были отдать местному баю. Сегодня юноша нёс вырученные деньги и они в пути пропали.
- много ли было денег? – спросил я.
- почти тысячу сомов. Это все наши деньги. Сделай из своих слов тысячу сомов.
- просто так из слов не сделать денег, - ответил я, - но слова могут сделать так, что долг может быть забыт.
- Нурали не из тех, кто прощает долги.
- на любого может напасть забывчивость и у любого может настать время, против которого твои проблемы покажутся шуткой. Не у одного тебя сегодня пропали деньги. Нурали сейчас в большем отчаянии, чем ты.
- откуда ты знаешь?
- я тебе говорил, что мне многое известно. Ты из Хурдага?
- да.
- жив ли Файзулло-бобо?
- живой, хвала Всевышнему.
- на рассвете пойдём с тобой в кишлак. Всё будет хорошо.
По узкой, когда-то мной хоженой тропе мы спустились к кишлаку. Солнце уже поднялось над горами. Эти места всегда красивы в любое время года. Осень, солнце и горы раскрасили кишлак яркими красками. Лоскутки убранных полей на пологих склонах и десятка два домов между красными и жёлтыми пятнами деревьев. Кое-где курился дым, запахло пекущимся хлебом. Я вернулся к людям.
На тропе к нам присоединился спускающийся с гор дехканин. Он отводил куда-то вверх корову, доедать там жухлую траву. Он был не на шутку встревожен и спешил поделиться новостью с новыми людьми.
- ассалом алейкум, почтеннейший, брат-Мирзо, салом, у меня большая беда, у всех беда.
- что случилось, почтенный Саид-Вали?
- ночью в кишлак пришёл шайтан и сжёг все деньги.
- у меня тоже сгорели деньги, - вскричал юноша.
Саид-Вали испуганно посмотрел на нас обоих.
- Аллах, скажи, что случилось, - воззвал он к небесам.
- всё, что произошло – иншалла - так пожелал и распорядился Господь, - сказал я.
- и что нам сейчас делать? – спросил дехканин.
- молиться и ждать ответа, - сказала я и направился к дому почтенного Файзулло.
- да, почтенный Мустофа, сгорел Коран, доставшийся мне от прапрадеда. Я плакал как ребёнок. Аллах так распорядился.
- мне наверное, одному в этом мире не о чем горевать, почтеннейший Файзулло. Я, как и мой прапрадед привык обходиться без бумаги.
- но вы знаете письменность и многое прочли.
- я и сейчас не знаю, стал ли я умней от прочитанного, но из книг я узнал немало слов.
- что-то вы можете сказать по поводу происшедшего?
- среди дервишей есть истории о том, что с миром и прежде происходили невиданные чудеса. Всё в воле Аллаха, всё происходит только с его дозволения.
Пришёл Мирзо и принёс чай и дымящееся блюдо с бараниной. Саид принёс яблок и алычи. Хурдаг имеет своё название из-за хлебосольности жителей. Так и случилось. Гостевая комната Файзулло наполнилась народом, суетились его ближайшие друзья и родственники. На столе появилось всё, чего я не видел много месяцев. Я не мог налегать на еду, да и собравшимся было не до еды.
- отец, я запускал сегодня генератор, чтобы посмотреть новости. Во всех странах одно и то же. Везде сгорели деньги, документы, книги, вся бумага.
- не знаю даже, была ли с человечеством подобная беда? – вопросил Файзулло-Бобо.
- раз мир жив, с ним и не такое может случиться, - сказал я.
К муйсафеду Файзулло подбежала крошечная правнучка.
- Бобо, сгорели все мои рисунки, - плакала она, - и все альбомы.
- не горюй, внучка, мы с тобой что-то придумаем, будет тебе на чём рисовать, - гладил внучку по голове убелённобородый.
- когда-то бумага была предназначена для одного для переписки священных текстов. Правоверным было запрещено использовать бумагу в отхожих местах из-за того, что на них могло быть слово пророка. Тогда не все были грамотными и бумага имела другое значение. Сейчас бумага собрала в себя немало греха и сгорела от стыда. Плохо только что сгорели священные письмена. Память моя стала слаба, - сказал Файзулло-Бобо.
- мир справится с этой напастью. Внуки купят вам книгу для чтения, а вашей правнучке купят доску для рисования. Мир стал мудрей и сильней, он в силах обойтись без бумаги, - сказал я, он и прежде без неё мог обходиться. Будет большая опасность если окончательно исчезнет способность поступать так как было предписано пророками. Читать научились все, но что читать и как понимать, для большинства всё менее ясно. Человек усадил себя на бумажный трон и теперь этот трон разрушен.
- я знаю, о твоей готовности перечить Аллаху и любому из пророков. Мне известен твой благочестивый нрав и миролюбие. Я помню случившееся двадцать лет назад, когда ты помирил две враждебные толпы. Я знаю о том, что ты тогда назвал себя кофиром и ушёл к реке Кофирнихон. Но мне не страшно слушать тебя и твои речи, но к твоим словам стоит прислушиваться,
- я подолгу живу без людей и каждый раз, когда я с людьми встречаюсь, я вижу как они меняются. Сколько я сам не пытаюсь остаться прежним во мне тоже происходят изменения. Я смог заметить как мир поработили вещи и деньги. Нынче человек всё сильней привыкает жить не так, как ему советовал через Мохаммеда Аллах, а так как ему позволяют деньги. Бумага, на которой когда-то были начертаны только святое исполнилась лжи и испепелилась от позора.
Почти весь день прошёл в разговорах. Единственного недостатка в кишлаке не заметили: отсутствия туалетной бумаги. Эти благочестивые мусульмане оправлялись с помощью специальной глины. У них, как у всех правоверных, был чистоплотный гигиенический ритуал. Я, у которого не всегда есть глина, не могу из-за этого себя или их считать дикими людьми. А у современного горожанина немало шансов одичать без отсутствия элементарных удобств.
- где вы хотите провести ночь? – спросил Файзулло.
- я человек вольный и не хочу никому докучать, вниз по хатлонском ущелью пастуший скит. Мир этому дому.
Я устроился в ските, моём излюбленном пристанище. Не сочту сколько их служило мне ночлегом. Я соорудил себе лежбище и очаг. Я достал хамуз и долго настраивал своё дыхание с дыханием мира. Я достал из хурджина дощечку для камланий и ястребиное перо. Я совершил медитацию: «поиск ветра». Я бросил в огонь перо, заставив его вспыхнуть искрами.
Я сидел в кафе над заполненной страницей Word. Я обратил внимание на полный заряд аккумуляторов и вошёл в сеть.
Первой новостью было, что какой-то древний манускрипт уцелел. Во всю неистовали сектанты. Они получили веское доказательство существования их бога. Я выложил в разных блогах свои праздные соображения и не желая тратить заряд отключился. Во время медитации я крепко заснул.
Мне приснилось, что я всё ещё сижу в кафе. Ко мне в монитор заглядывала девушка, обдавая меня тонким ароматом духов.
- Мустофа, вы не утомлены этой суетой? – спросила она.
Признаться, я и сам заметил, что суета и толчея быстрей всего разряжают батареи. Я встал и вышел вместе с девушкой из кафе. Теперь девушка, вместо ноутбука была моим барьером между людьми и мной. С кем лучше всего путнику разделить вынужденную беседу? Конечно же с милой девушкой.
Мою спутницу звали Лиля. У неё были украинские и калмыцкие корни и азиатский разрез чёрных глаз. У неё были предлинные чёрные волосы, которые распадались тяжёлым клубком. У неё были скулы, которые я видел в выступах утесов. У неё были губы, источавшие сладкий нектар.
- кто ты, Мустофа, - спросила Лиля, - твоя кожа будто испещрена ветром и песком?
- я и есть ветер и песок. Ты тоже высушила меня.
- все метушатся, а ты один излучаешь спокойствие. И это очень заметно. Что у тебя есть такого? Того, чтобы ты не боялся потерять.
- иногда из всех данных радостей мне достаётся только ветер, да песок. Я с радостью избавлюсь от этих радостей.
Я поднялся и пошёл в душ. Я с наслаждение выскреб из себя пустынную пыль. Я, кажется, заслужил себе это удовольствие. Тонкими ножницами я подстриг бородку и подравнял волосы. Я обвязался полотенцем и вышел в холл. Девушка кусая ногти рылась в моём ноутбуке. Я встревожился – в сумке дервиша не принято рыться!
- Лиля, немедленно оставь его, - сказал я и тут погас свет.
Огромный мир замер. Люди лишились всего. У них только остались те, за кого они могли ухватиться руками.
Лиля ухватилась за меня. Её сильно трясло. Я сделал всё, что было в моих силах и заснул. Я проспал то, как во всех городах мира люди ожесточённо били мобильниками об ладони. Как сидели на сложенный стопкой ненужных ноутбуках. Теперь никто даже не узнает причину и порождение их бед. Куда теперь держать мне путь?
Я проснулся от женского голоса. Костёр почти догорал и я подбросил в него пару веток. В круг света шагнула женская фигура.
- ассалом алейкум, Мустофа-ака, - сказала женщина. - я мать Миразо с которым вы пришли в кишлак. Мирзо сказал, что вы говорили, что можете помочь с нашим долгом для Нурали-бека. Да, я имею намерение увидеться с Нурали. Я поговорю с ним о вас. Не стоит ходить по темноте, посидите с одиноким путником.
- я вас помню Мустофа-ака, я тогда была совсем девчонкой.
- и я тогда был моложе, - сказал я. Мой сон ещё не ушёл от меня.
Меня разбудило видение архангела с огненным мечём.
- дервиш, ты заигрался, - громыхал он, - с помощью своей древней магии ты поверг мир в хаос и теперь прячешься с женщиной между камней. Неужели ты всё ещё ждёшь какой-то благодати? Иди, живи среди людей до тех пор, пока не станет у них всё хорошо. Я встал, подхватил свой посох и вышел на дорогу.
Я многое на себя взял и не знал куда идти. Я сотворил медитацию: «поиск совета».
Я сидел под тенистым деревом вместе с пожилым индусом мы ткали ткань. Это оказалось не таким уж сложным занятием. Жена индуса подошла к нам и сказала: к вам пришёл американец, он хочет с вами поговорить.
- да, конечно, принеси нам, пожалуйста чай, - сказал хозяин. Женщина ушла.
- вы думаете, что прервали воздержание и утратили контроль над миром? Я сам на раз давал такой обет, но его не сдерживал. Творцом не случайно нам дана женщина. Другое дело как жить сейчас, когда есть угроза утери знаний.
Американец, долго и неумело выкладывал свои длинные ноги на покрывале. Наконец он смог говорить.
- мистер Лутхун, - сказал он, обращаясь к хозяину, - вы наверняка знаете обо всём происходящем. Я хотел бы знать ваше мнение, тем более оно может быть ценным, что на вас и вашу жизнь все события этой недели никак не повлияли.
- я этого не могу так сказать. Всё, что касается мира, касается и меня. Всё произошедшее тоже не укладывается в моё представление о жизни, но я думаю, что нам удастся найти все ответы на все вопросы.
- это кратковременное отключение энергии по всему миру заставило мир содрогнуться, - сказал Джордан, - так звали американца, - мы ещё не оправились от того, что случилось с бумагой.Америка, как и весь мир, терпит неслыханное бедствие. А все эти возможные катастрофы.. могли разбиться тысячи самолётов, и сотни тысяч автомобилей. Могли погибнуть миллионы. ООН, Юнеско и прочие всемирные организации собирают форуму перед всеобщей опасностью. Ученые пока не дают ясного ответа. Философы и теологи советуют искать причину в духовной области. За этим к вам и пришёл.
- какое-то мгновение все компьютеры были обесточены. Не привело ли это к системным сбоям? – спросил я.
- да, произошли множественные изменения в носителях информации. Исчезло множество пустой информации и в некоторых файлах произошла путаница с которой сейчас разбираются. Мистер..
- Мустафа. Вы упоминали теологов, мой же область и вовсе оккультная. Я представитель языческой школы огнепоклонников, одним из которых был великий Заротустра. Мы острей чувствуем когда что-то придаётся огню.
- да, вопросы встали серьёзные и пора прислушиваться ко всяким мнениям.
- мир предстал перед мощным изменением и должен уже это принять. Большинство людей охвачены горем, но это пройдёт и люди будут вынуждены признать, что они стали свободней. Они оказались избавлены от всех, даже наидревнейших обязательств. А главное обязательство – быть человеком каждый сам несёт в себе, - сказал я.
- великое множество преступников оказались освобождены от преследования законом. Судопроизводство потерпело крах. Люди массово пересекают границы. Таможенники не знают как работать без документов. На всех границах напряжение. Американскую финансовую систему охватила апатия, - исчез главный стимул. Люди не знают ради чего жить и работать.
- пока люди живы, они всегда найдут для чего им жить, а работать их жизнь заставит.
- вообще я физик и меня больше интересуют практические моменты, то что можно пощупать и измерить. Что мы сейчас в природе это снижение средней температуры в мире, в среднем на два градуса. Спутник-наблюдатель за поверхностью отметил локальное потепление в горах Таджикистана, которое мы не в силах объяснить. Сейчас туда выслана экспедиция. Потепление по времени точно совпало с отключением. Всё, что было километра на два выше поверхности земли не отключалось. У нас есть интересные фото из космоса. Видите, американец достал ноутбук, в этом районе было сильное инфрокрасное излучение.
Я вспомнил об огненной ночи. И пробудился от своей медитации. Моя дорога пошла под уклон и я вышел к кишлаку Гулистон. Вышло солнце и быстро согрело землю. Мне казалось, что я знал, что мне теперь делать.
***
- ассалом алейкум, Мустафа-ага, - сказал Нурали, - и в самом деле настала пора вам появиться.
- уалейкум ассалом, Нурали-бек, ты, как я вижу по прежнему весел.
- да дервиш, удача, даже если ускользает от меня, возвращается ко мне снова.
- ты в окружении сильных друзей. Вы можете себе многое позволить.
- мы лишь восстанавливаем в этом мире справедливость, - засмеялась банда вооружённых автоматами всадников.
- мне со справедливыми всегда по пути, - сказал я, - но вы идёте мне навстречу, друзья.
- мы собираемся в Хурдаг, дервиш, - сказал Нурали, - забрать старый долг.
- ты же знаешь, Нурали, что никто сейчас тебе денег не отдаст и ты ни у кого не сможешь взять деньги, даже если ты поедешь на танке.
- я знаю, дервиш, что ты кофир и мне ничего не будет за твоё убийство. Но я знаю, что ты не боишься смерти и я просто возьму тебя с собой.
- не думаю, что у тебя это получится, где ты видел, чтобы дервиша куда-нибудь вели под принуждением?
- в чём же твоё бесстрашие перед смертью?
- в том, что мне помогают небеса.
Мой ответ позабавил всадников и они играючи принялись окружать меня. Я сотворил медитацию: «уход со спутником».
Тут ущелье огласил рокот вертолётов. С севера двигались две машины. Старенький милицейский КА-15 и поднянутый вояка МИ-24. всадники, интуитивно отодвинулись в тень деревьев.
Я стоял как был прямо, поджидая прилетевших. Машины пролетели над кишлаком и направились к нам. Совершив над нами оглушительный круг они сели на каменистый берег реки. Из вертолёта выпрыгнул офицер с автоматом и неспешно направился к нам. Вслед за ним вышло два бойца в брониках, они двигались на небольшом отдалении. Из большого вертолёта выскочил долговязый белобрысый юноша он догнал офицера и начал ему что-то оживлённо втолковывать. Вслед за ним из вертолёта посыпала местная милиция в полевой форме. Нурали поднял автомат дулом вверх.
Русские вскорабкались к нам по сыпучему склону.
- ассалом алейкум, братья-мусульмане, я капитан Рягузов.
- а я Дмитрий Соломенский, сказал юноша протягивая к мне обе руки. Он, казалось даже не заметил вооружённых вокруг.
- граждане республики Таджикистан, - по военному четко и громко произнёс капитан, - министерством государственной безопасности в Ванчском ущелье введено чрезвычайное положение. Все перемещения по ущелью запрещены. Настоятельная просьба вернуться в дома и не создавать себе и нам проблемы.
- мы отряды самообороны, - сказал самодовольно Нурали.
- вы идёте от Хурдага? – спросил меня Дмитрий.
- идите в свои дома, вверх никто без особого разрешения не пойдёт, - сказал Рягузов.
- может быть нужно письменное разрешение? – захохотал Нурали и его поддержали его джигиты. Им хотелось пострелять в воздух, но на берегу за камнями деловито располагались автоматчики.
Всевышний миловал меня и мне никогда не приходилось смотреть на мир через прицел и мне никогда не нравился ружейный грохот. И подумал о том, не избавить ли мир от пороха.
- вы ничего не заметили странного в ущелье? – спросил Дмитрий.
- кроме камней ущелье полно русских, - сказал я. Всадники опять расхохотались, - что вы хотите разыскать в этих горах?
- нам точно не известно, но нам были бы полезны любые сведения. Вы могли видеть ночью сильное свечение и может даже почувствовать потепление.
- я ночью спал, но теплей мне ночью становилось. Как только я переворачивался на другой бок, - сказал я.
- вы не могли бы поехать с нами, - попросил Дмитрий.
- дервишу редко выпадают попутчики, он всегда идёт собственным путём, - сказал я.
- уважаемый дервиш, проедемьте с нами, слово офицера, доставим потом вас в любую доступную точку, - сказал офицер.
Откуда-то издалека эхо донесло вертолётный стрекот. Офицер схватился за рацию и начал с ней переговариваться.
- похоже ваши конкуренты вас опередили, - сказал я.
- Нурали-бек, можешь долг покойного Умара спросить с меня.
- что ты вернёшь мне деньги?
- нет, я возвращаю тебе прощение твоих собственных долгов. Помни мальчишка мне как сын, и посмей только обидеть вдову.
Нурали не стал уточнять, что ему за это будет. Я направился к вертолётам. У меня сложился новый план. Офицер, после полученных указаний к своему вертолёту бежал. Всадники, посчитав за благо направились к своим домам. Они знали как по-настоящему пахнет жаренным. Мы загрузились в старенький вертолёт и понеслись над ущельем. Мы поднялись над местом моей ночёвки. На поляне стояло два вертолёта с остановленными винтами.
- американцы, - ахнул Дмитрий.
Какой-то тёмнокожий парень бегал по поляне и размахивал ооновским флажком. Мы снизились и с трудом найдя место, приземлились.
- мы готовы поверить во что угодно.
- весь мир сильно изменился. Он приобрёл новые могущественные знания. И до сих пор не может толком ими пользоваться. Человек изобрёл множество ненужного, что мешает ему жить: отношений, вещей, мыслей. Дервиши помнят и старые древние знания и могут обретать новые. Мы были прежде всех пророков и пророки учились у нас.
- вы излагаете слишком туманно, не могли бы вы сказать по существу, - обратился ко мне египтянин. Он очень плохо говорил по-русски и я сказал ему по-арабски: вы уже не можете контролировать мир. А ваш коллайдер, его работа полностью не изучены.
- что вы знаете про коллайдер? - спросил Латиф.
- про ваш последний удавшийся эксперимент, - ответил я.
- Дмитрий с тревогой воззрился на беседующий о коллайдере арабов.
- стойте, нельзя ли по-русски?
- да, расскажите ему, - сказал я, - у вас это лучше получится.
Латиф погрузился в молчание. Видимо он думал о том как бы отсюда сбежать и меня забрать с собой. Молчание затянулось.
- может здесь кто-нибудь сказать, в чём дело? – строго вопросил капитан.
- я должен поговорить с руководством, - сказал Латиф. Он поправил на ухе микрофон и затараторил по-английски: мы на месте. Ничего особого не обнаружено, кроме слабой остаточной ионизации. Здесь вместе с нами русские войска и ученые и странный дервиш, упомянувший коллайдер.
Латиф выслушал молчание потом несколько раз сказал: ес и пару раз ноу. Потом объявил: мне предписано препроводить господина Мустафу в Брюссель. Можете меня сопровождать.
- никто никуда отсюда никого, кроме разрешённых не будет препровождать, - заявил капитан.
- я доверенный миссии ООН, - сказал Латиф, гордо подняв голову.
Я поднялся с места: капитан, я считаю свою миссию законченной. Точка о которой вы мне говорили – Чилу чор чашма. Отвезите меня туда, - и обратившись по-арабски сказал: я должен завершить свой хадж. Мирские дела не должны мешать делам духовным.
Латиф трещал что-то по телефону и подавал команды вертушкам. Мы поднялись над ущельем. Мы миновали небольшое каменистое плато под названием «полигон» и опустились на окраине оазиса.
Кругом была выгоревшая от солнца долина. И только в одном месте высились зеленью мощные деревья. Недалеко от деревьев стояло множество машин.
Из-под деревьев к нам навстречу вышли люди. Почти все мусульмане, но была и европейская семья.
Мы приветствовали паломников и разговаривали с ними. Я подошёл к священным источникам и совершил омовение и сотворил молитву.
Чилу чор чашма – сорок четыре родника давно открыты людьми. Люди, знающие это место используют его для своих паломничеств. Здесь под сенью древних чинаров из-под камней выбиваются чистейшие родники. В ручье здесь растут изумительной красы водоросли в которых вьётся маринка, рыба, которую здесь никто не ловит. Маринка считается у мусульман священной. Спустившись по ручью я, загороженный состирнул, свою одежду и позагорал в одной набедренной повязке. Дети принесли мне две тарелки плова и три чайника чая.
Мои спутники сидели за столиками в беседке и пили уже который чайник чая. Плова и фруктов они уже тоже наелись. Появился местный толстый милицейский чин. Майор – участковый. Он долго разговаривал с Сергеем и Латифом и сосредоточенно скрёб в лысине. Потом он долг на половину площади переговаривался с кем-то по телефону, выясняя какие подкрепления ему могут дать. Солнце склонилось к закату. Я впал в медитацию:
Сколько бы люди не жаловались на одиночество, они никогда не одиноки. Каждый из нас – огромное сборище людей. Каждый из нас несет в себе того человека, с кем сталкивала его судьба. Уже и нет человека, а мы все несём и несём его с собой и посвящаем ему мысли и беседы. Только дервишу дано понять что на самом деле – одиночество. Мои мысли притянули к себе взоры людей. Похолодало. Я натянул на себя подсохшую одежду и вышел из-за кустарников. Начало смеркаться, запели сверчки. Я пошёл ко всем этим, чего-то от меня ждущим людям. Настало время дервиша.
Я шёл мимо множества ожидающих моего слова глаз.
- мир вам, - говорил я, - Аллах всегда позаботится о произносящих его имя. Каждый должен надеяться на волю его.
- иншалла, - повторяли поломники.
Я подошёл к беседке и сказал: Латиф, что вы думаете по поводу испытаний с фотоном? Не желаете ли продолжить?
- Джамшед, мальчик, здесь ли ты? – крикнул я, - поди сюда.
- инча бьё, Джамшед, - зашумела толпа.
Ко мне подбежал юродивый дитина.
- ассалом алейкум, Мустафакофир, - радостно засмеялся он.
- где, твоя справка? – спросил я.
- она исчезла. Её сожрал шайтан. Надо мной люди смеются.
- у меня есть справка, что я Мусафа, - сказал я и распахнул одежу. На свет появились мои огненные отметины, - не хочешь ли такую справку?
- у кофир, - отшатнулся Джамшед.
Я достал нож: на убей кофира. В рай попадёшь всё равно. За моей спиной пришли в движение люди. Я их остановил движением правой руки.
- это я сожрал твою бумагу, сказал я, подавая нож Джамшеду и подставляя ему грудь. Я сам вонзил нож в себя, но выглядело, будто бы ударил Джамшед. Я выдергивая выщелкнул до упора нож и впал в медитацию «мёртвый дервиш». Я остановил сердце и перестал дышать. Американский спезназовец констатировал мою смерть.
- температура уже тридцать пять и три, пульса нет.
- как так быстро запеклась рана?
- тело я заберу с собой, - взревел Ревягин, - грузи его. Тут очнулась толпа.
- отдавай наши деньги, где наши документы. У каждого были претензии к власти и к Мустафе. Началась свалка, меня понесли к русскому армейскому вертолёту.
Всегда трудно выполнять «переношение». Трудней всего удаётся выполнять переношение своего собственного тела силой своей мысли. Несложный фокус с ножом, небольшая ранка и небольшое представление для желающих моей смерти американцев и для русских желающих завладеть тайной. В сутолоке русским удалось впихнуть меня в свою машину и взлететь.
- он чё, в самом деле зажмурился? – спросил пилот.
- а хер его знает, америкосам он для чего-то. Давай на Хакака там есть медики и толковые офицеры. Будем думать, советоваться.
- со мной советуйся, Сергей, - сказал я.
- воот. Давно я понял, Мустафа, что ты к чему-то ведёшь, но к чему никак не мог взять в толк.
- Дмитрий, ты что-то ищещь? – спросил я.
- я не понимаю, как вам так удалось с ножом? – спросил Дмитрий, - понимаю, у вас сердце с правой стороны, но дыра, но окоченение?
- это всё причуды, которые человек достигал не раз, сейчас нас ждут другие хлопоты. О чём вы говорили с американцем?
- об их фокусе с исчезновением протона, - сказал я.
- я слышал о задумке, но не знаю результатов.
- так вот, результаты самые положительные, - сказал я, - совпало так, что бумага исчезла вместе с исчезновением этого несчастного протона.
Мои собеседники стояли с отвисшими челюстями, поэтому я продолжил: эксперимент с исчезновением электрона не удался, но по миру это отозвалось ощутимым ударом. Может быть хватит экспериментов?
- а при чём тут вы?
- я каким-то образом являюсь катализатором.
- то есть с нами летит волшебник? – рассмеявшись спросил Дмитрий.
- волшебства нет, всё когда-то найдёт объяснение, - сказал я, - лететь надо к «лежбищу дэва».
- зачем?
- а вообще вы знаете зачем и куда вы летите?
- препровождать на гарнизонную гауптвахту? Вы ведомы мной на место следующего удара.
- э-э, погоди Мустафа, - сказал Рягузов, - какого такого удара?
- Дмитрий, у тебя есть какие-то приборы?
- да, есть спектрометр и радиометр.
- годится. До девяти вечера мы должны быть на месте. Посмотрите, где американцы? Что они купились на дешёвый трюк и поехали домой? Они уже двигают к лежбищу. Не один я такой умный.
- что ты мне голову морочишь? При чём здесь это лежбище?
- знаешь, дорогой Сергей, если мы далеко уклонимся от маршрута, мы многое пропустим, о чём пожалеем. Пусть пилот берёт курс на айваджские отроги, в дороге я вам всё расскажу. Давай, давай, поворачивай к Айваджу, - крикнул я пилоту, - или вы в самом деле думаете, что человек здесь главное. Главное место. Командуй, Сергей и послушай:
- эх, давай пролети над Айваджем, - сказал капитан, - послушаем дервиша.
- нет ли у вас немного бензина, - сказал я.
- для чего?
- обработать рану, старинное средство.
Через минуту мне подали пластмассовую крышечку с бензином я плеснул на рану и сморщился, нет не успеем, сказал я. Что-то пошло не так, уже начинается.
В салоне погас и вновь зажёгся свет.
- надо поспешить. Почему лежбище? До по простому: плоскость зеркала в коллайдере будет соосна этой точке. Они наверняка тоже это вычислили и уже летят туда.
- откуда это вам всё известно?
- мне многое известно. Мне известно, что не многим дано дожить до утра, - мне всегда хотелось сказать что-то подобное, тем более это ясно и без всяких пророков, да и вообще я мог болтать всё, что моей душе было угодно. Русским придётся делать всё, что я говорю.
А говорить мне как раз не хотелось, мне надо было сделать ещё множество дел.
- Дмитрий, есть на борту сеть, посмотри что в мире то происходит. Капитан, следите по курсу вы должны увидеть скалу с двумя горбами. Возможно наши друзья уже там.
- внизу ни огонька, - доложил Рягузов.
- пойдёшь за мной, - сказал я Дмитрию и ткнув пальцем в страницу броузера, приковал его внимание. Я на миг остался один и начал камлание: «умыкание верблюжьего корма».
- Дима, смотри – что с ним, - крикнул капитан.
- Серёга у меня топливо на исходе, - в салоне раздались звуки тревожной сигнализации, -перемать, мы должны садиться.
Вертолёт стремительно снижался, говорит только пилот и говорил он самые жуткие русские слова. Вертолёт задел лопастью за дерево и нас крутануло. Свет в салоне погас.
Все начали выбираться на поверхность. Мы были на самом краю пустыни. Я подхватил посох и пошёл в свою обитель. Русские пошли за мной в темноту.
Никто так не знает пустыню как австралийский бушмен – человек-куст. Никто так не знает пустыню как бедуин - человек-саксаул. Никто так не знает пустыню как дервиш – человек- ветер.
Я просто убеждён, что человек не представляет своего полного могущества. Люди стали настолько гипнотизированы разной информацией, что уже перестают быть собой. Они уже забыли, что они больше всех этих выставленных макетов, что эти огромные бик-борды это лишь какое-то частное мнение и стоит оно, по большому счёту, такого же мнения как у бедной старушки, проходящей под ним.
Человек забыл, с какой буквы предписал прописывать ему себя великий дервиш Максим Горький. Человек до сих пор не сообразил, насколько гордо звучит слово Человек.
Я карабкался на огромный бархан. Я чувствовал, как наступал час дервиша. Что я там говорил про таинственные места и пустыни? Те точки и вещи, которые даруют человеку истинное одиночество? Настоящему дервишу не нужно ничего для начала камлания. Ему даже достаточно одного ветра и песка.
Слушая ещё не старого, но умудрённого дервиша, некий горожанин может сказать: да что за такое, за камлание? Да где вы его, раскудрит, видели?
Я ему сразу скажу: вы его видели и видите всё время. Камлание это ритуальные слова и действия, приводящие к желаемому результату. То, что с человеком делают правители, реклама, деньги и сами люди это всё своего рода камлание.
Природа и погода до таких камланий беспристрастна, но кто-нибудь влиял на погоду? Согласитесь есть же такие. Способность управлять солнцем и дождём было первыми признаками богоизбранности.
С кем дети ветра в сговоре, так это с ветром. Я принялся посохом вздымать невидимые во тьме клубы песка и пыли. Любая пустыня – древнейшее кладбище планеты Земля.
Здесь собраны все результаты всех камланий. Здесь, вообразите себе, могут рядом лежать пылинки с сапог Гитлера и Александра Македонского. Частицы с ног Сократа покоятся здесь рядом с истлевшей ресницей Иисуса. Всё это, хранящее следы прежних камланий, я вздымал взмахами посоха. Из тьмы явился встречный ветер. Я дразнил и подначивал его своим посохом. Началась пылевая буря. Я слышал как где-то позади меня перекрикивались люди. Они не хотели противопоставлять безумие стихии. Они хотели бы вернуться в укрытие, но я ушёл.
Я быстро нашёл лежбище дэва и развёл огонь. Ветер снаружи утихал. Приближался миг дервиша. Чтобы войти перед представлением в раж, я достал хамуз и под его звуки начал свой танец. Где-то за каменными стенами застрекотали вертушки. Я добавил искр в огонь. В пещеру ворвались люди с автоматами. Я совершил «явление» вспышка, затемнение, вспышка и получил в себя заряд.
Теперь я точно выключился и утратил контроль над миром. Я только слышал голоса: зачем же вы? Эх вы? Он жив? Да, вроде дышит. Дыра прямо под шрамом. Надо срочно в больницу.
Мне казалось, что Дмитрий меня о чём-то спрашивает, но я только выпускал изо рта кровавые пузыри. Интересно, сколько можно протянуть с пробитым лёгким?
Я очнулся в белой комнате. Женщина рядом поднялась и громко кого-то позвала.
- ассолом алейкум, сестрёнка, - сказал я, - не подашь ли дервишу стакан воды?
В палату влетели Дмитрий и Латиф.
- хвала Аллаху, вы живы, - сказал Латиф, - вы должны нам многое рассказать.
- больной ещё не пришёл в себя, покиньте помещение, - запел своё камлание медик.
- выйдете все немедленно, - всеобщее камлание закончилось, начался монолог.
Передо мной стоял офицер в штатском костюме.
- ассалом алейкум, уважаемый Мустафа, - сказал он, - вы представляете некоторый интерес для организации объединённых наций. Вы будете содержаться в наилучших для вас условиях до полного вашего выздоровления.
Он подал сигнал и в палату ввезли огромный плазменный экран. Мою лежанку подняли и я почувствовал, что опутан трубками и проводами.
Я оглядел комнату. Кругом были натыканы камеры. Пошевелив во рту языком и обнаружив, что могу говорить, я сказал: вы, может быть думаете, что в этом человеке? Да ничего. Я один из шести с половиной миллиардов таких же людей. Я так же родился, любил, страдал, как и каждый. Но не каждый попал под свой выстрел и не каждый после этого выстрела выжил.
То, что я сказал про бумагу, возможно правда и я каким-то непонятным образом причастен к её исчезновению. Но я этого объяснить не берусь.
Я замолчал, моё горло обожгло огнём.
- уважаемый Мустафа, это ещё не всё, - немного вкрадчиво завёл военный, - пуля которая попала в вас – исчезла.
- ну и что, плохо искали, - мне захотелось немного позубоскалить, но сил и в самом деле было мало.
- дело в том, что исчезли все пули, - закончил наконец офицер.
- не могу сказать, что не могу поверить, но мне не верится, - сказал, сдерживая радость я.
- думаю уж вам в это верится, - сказал офицер, - хотелось бы больше узнать во что вам верится.
- я верю, что те люди в которых летели и не долетели пули, возрадовались, даже если это был один человек, - так сказал я.
- ясно, - сказал офицер, - поправляйтесь, он пригласил медсестёр и на выходе спросил: а вам и в самом деле не страшно было рисковать жизнью? Ваша жизнь и сейчас в большой опасности.
- я думаю людям лучше следует думать о благополучии ближнего, и никому не желать смерти. Быть может, исчезни кто-то с лица земли и весь человеческий род исчезнет.
Вояка покинул меня. И с тех пор я сижу в этой палате напротив огромного телевизора и иногда беседую с разными умниками. Я им русским, американцам, арабам и прочим рассказал всё, да ещё и приврал с три короба. Не сказал я лишь, что ничто не удержит дервиша.