«…для двоих было чертовски мало места.
Нужно было решать кто останется, а кто уйдет».
«Мир тесен».
Народная мудрость.
Солнце просвечивало через веки и беспощадно случало в сознание, выгоняя остатки сна. Девушка проснулась. С неохотой повернувшись прочь от нахального луча, раскрыла глаза. Деревянная стенка. Светлая вагонка. У нее в квартире нет деревянных стен. Быстро встав с кровати, она осмотрела помещение: потолок скатом под крышей, врезанное в него окно, сквозь которое слепило солнце, светлая постель, пара стульев, тумба и шкаф – нет, раньше она никогда здесь не была. И тем не менее тревога проходила - какое-то странное, спокойное настроение было сегодня. Одевшись в сложенные на стуле у кровати чистую пару белья, джинсы, шерстяные носки и синюю фланелевую рубаху, севшие почти как раз, и накинув овчинную безрукавку, она раскрыла шкаф, осмотрела его содержимое – тоже вещи – и пригляделась к себе в зеркале, висевшем с внутренней стороны двери: правильное лицо с красивыми резкими скулами, легкая самодовольная усмешка, выразительные глаза, с едва наметившимися черточками морщин к вискам, пушистые ресницы, чуть проступающие, почти невидные веснушки, и взлохмаченные волосы. Сомнений не было, в голове пронеслось – «Это всё же я». Не найдя расчески и кое-как растеребив прическу пятерней, девушка вышла из комнаты, прошла по короткому коридорчику и спустилась вниз, в зал.
Посередине помещения, также обшитого деревом, под косым углом к очагу камина, стоял продавленный диван, аккуратно устеленный шерстяным одеялом с орнаментом в виде оленей, и низкий стол. Еще дальше, в углу, громоздилось коричневое кресло с вытертыми подлокотниками. Выстланный ковром с толстым ворсом пол. Шкаф. Две двери с одной стороны – видимо, кухня и туалет. Две двери с другой – комнаты. Окна на двух «оставшихся» стенах, и дверь на улицу, находящаяся на солнечной стороне.
- Эй, есть кто?. – в ответ ей не прозвучало ни звука. Пожав плечами, девушка поочередно заглянула за все двери. Кое-как привела себя в порядок при помощи расчески в туалете, и заглянула на кухню. В уютном и светлом помещении стоял запах кофе. На столе дымилась кружка и блюдце с гренками. Горячие. Значит скоро кого-то она да встретит. Наскоро перекусив, и взяв остывающий кофе в руки, вышла в зал и открыла дверь на улицу. Веранда. Да нет, скорее просто плоский дощатый пол крыльца в полуметре над землей, находящийся под навесом и с перилами на половину периметра, по правой и левой стороне. Свесив ноги, и держа в руках сигарету, слегка ссутулившись сидел и смотрел в горизонт он.
- Какого хрена?
Фигура молча пожала плечами. Облокотившись на столбик опоры рядом с собеседником, девушка отхлебнула кофе. Истерить, похоже, резона не было. Так или иначе скажет что знает.
- Ты ведь не куришь.
- Не курю. Здесь можно.
***
Пачку «Лаки Страйк» и желтый «Крикет» я нашел на столе на кухне. Никогда не курил сигарет, да и не хотелось. Сейчас тоже не хотелось, но рука сама потянулась, и будто у заправского курильщика, вытянула бумажный цилиндр с рыжим кончиком фильтра, покрутила меж пальцев слегка разминая, поднесла ко рту. Чиркнул кремень, едва слышно зашелестел через клапан газ. Не чувствуя вкуса, я вдохнул. Узкой синей струйкой дымок пошел наверх от тлеющей сигареты, как ручей, отменивший законы гравитации.
Тут же, на столе, уже стояли приготовленные мной гренки и кофе. Свой я уже выпил и вымыл кружку. Немного посидев на кухне, я прихватил пустую банку из-под кофе и направился на крыльцо где, свесив ноги, устроился на полу. Стояла середина октября. Утро. Солнце только недавно встало и освещало заиндевевшее поле, лес за ним, желтый и уже почти опавший, с редкими вкраплениями хвойных деревьев, и дом, на крыльце которого я сидел. «Который построил Джек» - мелькнула в голове фраза. Холодный воздух слегка покалывал лицо. Сделав еще одну затяжку, я попытался собрать мысли в кучу. Сегодня я проснулся от сопения любимой, чье дыхание щекотало шею. Всё ничего, всем бы так, скажет кто-то, и будет прав. Вот только разбежались мы пару лет тому назад. И такое бывает, скажет кто-то, и опять-таки это будет верно. Но загвоздка в том, что место это мне абсолютно незнакомо. Еще вчера я был в городе, дышал выхлопами проезжающих мимо машин, думал о работе, спешил куда-то – а сегодня я проснулся в неизвестном мне месте, без документов, без вещей, с единственным знакомым «предметом» окружения – человеком под боком. И это, как минимум, занятно. «Занятно», пожалуй, была моя первая мысль с утра. Стараясь не разбудить мирно спящую подругу, я оделся, оставил ей вещи на стуле, после чего исследовал дом, а затем устроился досыпать в зале. Приготовил завтрак, закурил, и вот он я, уже в настоящем, кое-как упорядочивший прошлое. За спиной скрипнула дверь.
- Какого хрена? – прозвучал вопрос.
Я не знал, поэтому пожал плечами. Шаги.
- Ты ведь не куришь.
- Не курю. Здесь можно. – это я как-то четко понимал, как и то, что принципиального значения моя любовь к здоровому образу жизни уже не имеет. Пахло женщиной и кофе. Чертовски приятное сочетание. «Странно я ответил», вяло пробежала еще одна мысль. Следом за ней проползла другая: «Еще страннее, что странным я на самом деле ответ не считаю».
- Я буду в бешенстве, если это твои проделки. – Голос звучал спокойно. Умная. За это редкое сочетание красоты и ума я ее и любил. Но самое главное в женщине, это улыбка - она обязана сводить с ума. Смешной критерий, но меня устраивает. Сколько я видел сводящих с ума улыбок? По-настоящему – только одну. Сигарета кончилась. Смяв окурок, я кинул его в банку. «Курение убивает». Будем считать 0-1 в пользу костлявой. Немного помолчав, я потер подбородок. От пальцев пахло табаком. Щетина хрустела. Затем, не поднимая головы к собеседнице, в двух предложениях сказал о своём странном утре.
Пауза. Легкий щелчок сгибаемой коленки и стук кружки, которую ставят на пол. Рядом с моими болтающимися ногами возникла вторая пара небольших ступней в шерстяных носочках.
- Что вокруг?
- Судя по всему, ничего. Поле. Лес. Вроде дальше шумит река. С другой стороны, из леса виден пригорок. Никаких коммуникаций. Пара едва заметных троп. Всё. – я еще помолчал и добавил. – Чуть позже я схожу осмотреться.
Кожей я чувствовал взгляд, изучающий мое лицо.
- Ты постарел.
Повернувшись к ней, впервые за долгое время, я улыбнулся:
- А ты всё та же.
В шкафу у входа обнаружилось несколько ботинок по размеру нам обоим, свитера крупной вязки с воротом, и пара тонких, но простеганных на вате, курток. Одевшись, неспешным шагом мы направились через поле. Поникшая и жухлая трава соломенного цвета, набрав влаги из растаевшей изморози, стелилась по земле; изредка похрустывал под ногой заледеневший стебель. Три сотни шагов – совсем небольшое расстояние до начала леса – сосен вперемежку с полуголыми березами. Впрочем, лесом это было называть рано. За узкой полосой деревьев начинался пологий скат вниз. Трава в верхней его части еще была зеленой: покрытая инеем, она потихоньку оттаивала. В длинных утренних тенях деревьев еще была во льду, где солнце, тут же, по соседству, блестела каплями воды. Ниже по скату начинались стройные ряды свернувшегося, коричневого папоротника – будучи ребенком, я играл летом в похожих зарослях в прятки.
Узкая тропинка едва виднелась перед нами, и уходила в уже «настоящий» лес. Чем дальше мы продвигались, тем яснее был слышен шум близкой реки
- Осторожно. – прямо за опушкой, у небольшого оврага, поперек пути лежал старый, уже без коры и скользкий от сырости древесный ствол. После того, как я помог подруге перелезть через него, легко, но твердо освободив свою руку, она вдруг спросила:
- Что общего у нас с тобой осталось?
Я хорошо знал ответ на этот вопрос:
- Воспоминания.
- А еще?
На секунду я задумался.
- Перекресток у «речника».
- Да. Перекресток у «речника».- повторила она.
Дурацкий перекресток, единственное место пересечения наших ежедневных маршрутов в большом городе. Постоянно на нем кто-то сталкивался и кого-то сбивали.
Изредка мы видели друг друга там – то знакомое пальто, то проносящееся мимо лицо. Но не разговаривали.
Между тем, тропа вилась дальше. Листья, заиндевевшие по краям, тяжело осыпались с древ вниз, желтой порошей выстилали полог леса. Под порывом легкого ветра где-то высоко вверху, в кронах, целой россыпью они срывались и опадали. Еще один плавный поворот – и тропинка вынырнула к скату заросшего обрыва, спускающегося к реке – по-осеннему разлившейся, полтораста шагов шириной. Берег с другой стороны просвечивал голыми стволами деревьев, и ничем не отличался от нашего. Никаких признаков обжитости.
Немного постояв, разглядывая темный поток в пятнах проносящейся по нему пены, и берега реки, я двинулся дальше. Подруга шла следом – шелестели листья, изредка под ее ногами хрустела ветка. Где-то в глубине леса стучал дятел.
Через полчаса мы повернули назад – путь стал едва виден, лезть через плотные заросли ели и бурелом не было никакого смысла. Вернувшись знакомым путем к полю, я решил довести подругу, уже уставшую, до дома, а сам отправиться на пригорок, заросший сосняком, в лесу по другую сторону поля.
- Ты всегда был _слишком_ заботлив. – с нажимом на слове «слишком» произнесла она.
Я усмехнулся.
- Кто бы сомневался, что ты это скажешь.
За время нашего отсутствия ничего не изменилось – лишь тень от дома сместилась немного в сторону и стала короче. Потопав ногами на крыльце, подруга сняла ботинки и скрылась в доме. Я пошел напрямик в направлении видневшегося холма, сделав в уме небольшую засечку направления по солнцу и теням – войдя в лес, я так или иначе потеряю из вида линию горизонта и возвышение.
Пахло оттаивающей землей. Кроны приближались, и вскоре сомкнулись у меня над головой. Интуитивно, «на автомате» находя дорогу, я размышлял. Яснее погожего летнего утра было, что ситуация странная. Не бывает так, чтобы два человека так вдруг оказались в им обоим абсолютно незнакомом месте, в дали от дома, практически без следов чужого присутствия. Конечно, исключать подобное нельзя, но вероятность происшествия в том виде, в котором оно имело место быть, стремится к нулю. Рациональное объяснение в голову абсолютно не лезет. Может это рай? Тут я усмехнулся – место конечно приятное, но не то, на что я рассчитывал бы, если бы верил в загробную жизнь. Если рай есть, то пусть он будет посимпатичнее – а для этого места вполне подойдет название чистилища. Эта мысль мне понравилась, и я стал раскручивать клубок последовательных умозаключений. Пусть «чистилище». Тогда, судя по всему, выходит, что мы мертвы – тут я прислушался к своему сердцу – оно билось как ни в чем бывало, отвергая мое предположение – но размышления уже убежали вперед, к отношению жизни и смерти. Забавная штука, я всегда спокойнее относился к фатальной новости, чем к катастрофической неприятности нефатального характера. Фатальное… к этому можно отнести физическое отсутствие, прекращение жизнедеятельности – смерть, в общем. Что еще? Мне не приходило в голову. Любое другое свершение вполне имеет обратную силу – чисто гипотетически, в то время как случаев воскрешения зарегистрировано не было. Некромантия в счет не принимается. И это усложняло жизнь, наверное. Основная идея была в том, что факт не оставляет выбора, кроме отношения к его свершению и наполнения смыслом. А нефактическое предоставляет и муки отношения, и муки поиска решения, которого может и не быть...
Шумно порхнула сойка. Холм оказался дальше, чем виднелось от дома. Мох под ногами стал проступать буграми, завиднелись валуны, ели и осины с березами сменили сосны: лес шел на подъем. Залезая выше и выше, осторожно ступая чтобы не угодить ногой в скрытую мхом пустоту, я думал о том, что такой ландшафт напоминает мне любимые карельские сельги. Вскоре скат стал плавнее, а потом выровнялся. Я достиг верхушки холма, но не спешил осматриваться, а сориентировался по солнцу и пошел на юг-запад, к запримеченному еще на поле обрывавшемуся краю сельги. Там я остановился, и оглядел более широкий горизонт, чем тот, который открывался с точки входа. Ниже, метрах в двадцатипяти, покачивались кроны деревьев. За пространством леса, которое я только что пересек, разливалось широкое поле, на краю которого виднелся крохотным коробком дом. Поле шло дальше на запад, и чуть на север, местами расчерченное узкими лесополосами. Дальше на западе коричневым в голубой дымке таяло болото, края которого видно не было. Над ним потихоньку двигались небольшие, но темные, как на снег, облака. С другой стороны все так же шел лес, с небольшим провалом в кронах – где вилась река, уходящая дальше и дальше. Ни следа человека. Ни дорог, ни линий электропередач или просек, только по-минимуму упорядоченный ландшафт. Даже следов самолетов в небе нет. Замечательное место. Будто специально созданное, чтобы два человека могли разобраться друг в друге и в себе. «Напоследок» - шепнул внутренний голос. Как минимум, это вписывается в принцип причинности стандартной логики. Развернувшись, я двинулся в обратный путь.
Спуск занял больше времени, небо медленно серело – видимо, надвигались облака с болота. Я намеренно шел не по своим следам а чуть в стороне. Вскоре показалась небольшая поляна, в углу которой рос дичок. Листья наполовину облетели с него, под самим деревом в коричневом ворохе ярко желтели опадки. Подняв яблоко, я дыхнул на него и обтер о рукав, попробовал на вкус. Жесткое, терпкое, с кислинкой, но вкусное. Слюна вперемежку с соком тут же наполнила рот. Набрав в карманы яблок, я пошел дальше. Быстро холодало, поднялся легкий ветер. С неба несмело пошел редкий снег.
За небольшим оврагом, сразу после подъема, я остановился. В десяти шагах впереди на меня внимательно смотрели глаза. Волк. Адреналина не было, как-то ровно и спокойно. Будто не волк то был, а дерево. Я стоял, с интересом и молча глядя на замершего зверя. Голоден. Матерый. Свалявшаяся шерсть в колтунах пестрела колючкой и комками прилипшей грязи. Замызганный хвост держался на уровне крупа. Зверь точно так же изучал меня.
-Шел бы ты своей дорогой.
Волк два раза с шумом втянул воздух носом, выдыхая обратно облачка пара, зарычал, сморщив морду, глядя на меня, затем задрал морду, и завыл, как его братья воют на луну, а собаки – на покойника. Бросив еще один короткий взгляд, он потрусил дальше. Посмотрев ему вслед, я двинулся к дому.
…Она сидела в потемневшем помещении на диване, укрывшись одеялом и обняв колени. Спокойным, бесцветным голосом прозвучало:
- Волк выл.
- Знаю. Я его видел.
Она на секунду замерла, пристально глядя на меня, потом спросила:
- Есть будешь?
- А что есть?
- Вино с бутербродами и сыром. Были грибы, но я их съела. Тебя долго не было.
Я вынул яблоки из карманов, положил их в пустую вазу на столе, и ушел на кухню. Помещение было чисто убрано. Небольшая печь уже успела остыть, но на ней стоял довольно горячий чайник. Плеснув в чашку кипятка и кинув следом щепотку заварки, я скинул куртку и повесил ее на спинку стула, придвинув его поближе к печи. Затем подхватил стоящие на столе пару простых бокалов, бутылку, штопор и тарелку с бутербродами и аккуратно нарезанным сыром. Все это я отнес в зал.
Разложив в очаге камина дрова, я запалил очаг, и снова скрылся на кухне. Чай заварился. Отпив немного из чашки, я поставил ее на стол. Даже не сильно горячий, после морозного воздуха чай обжигал губы. Вернувшись в комнату, я сел на диван:
- Подвинься. – подруга послушно подобрала ноги и поделилась одеялом. Взяв в руки бутылку, я тщетно попытался изучить истертую этикетку. Чпокнула пробка. Красным бархатом наполнились бокалы. Я отпил, и откинулся на спинку дивана, глядя на пляшущее в камине пламя.
К вечеру снова распогодилось. Вздремнув после вина и еды, мы проспали часа полтора.
Разминая затекшую ногу, в свете краснеющих углей я проковылял до шкафа и извлек из него примеченную раньше керосиновую лампу. Запалив фитилек и настроив пламя, закрыл ее плафоном и повесил на крюк под потолком. Прихватив полупустую бутылку, стаканы и одеяла, мы вы шли на крыльцо и уселись как утром. Близко чувствовалось тепло чужого тела. Шею почесывал шерстяной ворс покрывала.
Очистившееся небо уже чуть-чуть подёрнула вечерняя темнота. Один край горизонта светлел бледным грязно-желтым, с другого – надвигалась глубокая синева. Луна еще не взошла. Над нами разливался градиент от бирюзы до сапфира. Сидя на досках крыльца, мы смотрели вперед, через поле, на лес. Где-то внизу под ним, за подгором, текла река, и странно было не слышать ее.
- Знаешь, а ведь я тебя все-таки люблю. – вдруг тихо сказала она.
- Знаю. – ответил я. Я знал.
- Откуда? Я только что это поняла.
- Тебе надо было разобраться.
- Чему ты улыбаешься? – всё также не глядя на меня спросила она. Я не улыбался. – Если всё и так знал.
- Я хотел это услышать. Зря ты тогда.
- Да.
Тишина. Сумерки незаметно опустились на округу, воздух потемнел. Белым частоколом виднелись голые березы за полем. В синее окрасились ели, стволы сосен обрели коричневый грязный цвет. То ли испанцы, то ли португальцы называют это время суток «мадругада». Дословно это значит «синий час», или что-то вроде того. Красивое и четкое слово. Мне оно нравилось.
- Теперь ты счастлив?
- Да. Абсолютно.- Мы еще немного посидели молча, глядя в чернеющий горизонт.- Пошли спать.
***
Она открыла глаза. Все тело, от кончиков пальцев ног и до подбородка, нещадно болело. Прямо перед глазами синел в темноте больничный потолок. Слева мерным писком отсчитывался ее пульс. Где-то в соседнем корпусе надрывалась сигнализация чьей-то системы жизнеобеспечения.