(этимология, история, особенности жанра)
Многие не вполне ясно представляют генезис столь любопытного феномена, как средневековой городской фольклор в современной среде, каковой и стала азербайджанская мейхана.
А между тем, генезис у нее весьма своеобразный, даже можно сказать — уникальный. Мейхана образована от персидских слов — "вино" и "дом, обиталище". Как известно, при исламском завоевании пить вино новообращенным мусульманам было категорически запрещено. Огромные массы обращенных персов и тюрков, тем не менее, имели очень древние и укорененные в культуре традиции распития спиртных напитков. В Иране это привело к созданию т.н. кварталов "Харабата" — особого пограничного мира, где встречались культуры многоликого в своей пестроте и многоконфессиональности исламского мира. Там были кабачки, которые держали зороастрийцы, называемые в Иране "Пир-э муган" — букв. "Старец (предводитель) магов". Здесь подавали вино, и сюда же сходились все опасномыслящие интеллигенты города. Постепенно образовалось своего рода общество, включающее, кроме мусульман, зороастрийцев, христиан, евреев; кроме того, там были женщины, своего рода гетеры того странного по нынешним пуристким мусульманским нормам времени. Образовывались первые суфийские братства "ахи", в число которых входила, между прочим, та самая Махести (Мехсети) Гянджеви.
Кроме лицевой стороны Харабата была и его изнанка. Агрессивно настроенные городские ремесленники соорудили своего рода ОПГ, названное "хашаром", которое сходилось с обитателями других кварталов и городов в настоящих побоищах. Таким образом, известное слово "хашарат" образовано от этого ополчения, члены которого могли запросто предать город огню, чему служит горьким примером участь Мерва, преданного огню хашаром.
У этой злоязыкой, зубастой городской среды, состоящей из люмпен-пролетариата, подпитываемого злостью этих самых опасномыслящих интеллигентов постепенно складывался свой городской фольклор. Ранним предком мейханы можно считать т.н. "хаджв", полной самой едкой сатиры, в том числе, в адрес сильных мира сего. Самым главным отличием хаджва от мейханы служит его краткость, энергетический слог и предельная вульгарность обращения, адресованная конкретному пользователю. Кроме того, хаджв был равно распространен как в персофонной, так и в тюркской среде.
Подпитывали сатирический жанр в Азербайджане различные оргиастические празднества — в первую очередь, Новруз, с его Косой и едкими шуточками парней и девушек.
Наконец, мейхана — явление, в некоторой степени элитарное, связанное с Харабатом и дервишскими (суфийскими) орденами; в то время, как хаджв, как куда более приземленный жанр, мог использоваться кем угодно и когда угодно. Все же, эти два жанра слились, о чем речь пойдет далее.
Пример хаджва, адресованного поэту Сулейманому Рустаму со стороны Алиаги Вахида, известного сочинителя мейханы и любителя хаджва.
Рассказывают, что Сулейман Рустам, желая уязвить Алиагу Вахида, поэта, по его мнению, бездельного и не склонного развивать "пролетарскую литературу" презрительно выпалил:
— Открыв окно, о Вахид, вижу мерзость запустения...
Вахид, не растерявшись, добродушно заметил:
— Расстегнув (ширинку) брюк, вижу лысого Сулеймана.
От резкостей хаджва страдали многие люди в Азербайджане — в том числе, известные и уважаемые. Стала жертвой хаджва и поэтесса Хуршидбану Натеван, дерзко вышедшая замуж за слугу — чудовищный мезальянс для породистой каджарской аристократки в глазах общества.
Разумеется, хаджв всегда сочинялся экспромтом и редко бывал больше одного бейта (двухстишия). Постепенно, этот любимец вечно голодных городских поэтов и пролетариев стал вырастать в размере, обрастая все новыми деталями и превращаясь в своего рода уникальное явление в культуре ближневосточных стран. Первым известным популяризатором мейханы стал актер Мирпаша Садыгов (скончался в 1921 году), по происхождению из Нагорного Карабаха. Иными словами, версия о чисто ширванском происхождении современной мейханы не вполне корректна; хотя, с течением времени мейхана, действительно стала "сосредотачиваться" в регионе Ширвана и Абшеронского полуострова.
По-настоящему мейхана расцвела с деятельностью двух легендарных бакинских "харабатских" поэтов того времени — Алиаги Вахида и Хакима Гани. Разумеется, немалое влияние в "жесткий" стиль мейханы оказали двое традиционных поэтов-революционеров — Сейид Азим Ширвани и Мирза Алекпер Сабир. Большой вклад в генерацию современной мейханы внесли поэты Багир Джаббарзаде, Атабаба Хиджри и Агасалим Чильдаг. В творчестве Алиаги Вахида мейхана и "мейханаподобные" тексты, достигают крайней степени накала и сатира приобретает инфернальный оттенок:
Если бы был (Некто), кто нам объяснил (суть вещей)
Не завело бы в терние наше невежество.
Была бы в нас хоть толика учености, приличного веку,
Не заставил бы век склонить голову перед соседом и другом.
Ни доблести, ни знаний, ни державы —
Брось псу, не сожрет, посчитает нас падалью.
Вне всяких сомнений стошнило бы (от отвращения)
Коль скоро показали бы Резчику (Господу) нашу рожу.
Да выйдет нам боком хлеб, ставший врагом,
В отличнейшем виде сделал нас холуями шлюх да сводников.
Последним представителем ушедшего века традиционной мейханы стал поэт Баба Пунхан.
В начале двадцать первого века с мейханой случилась ужасная вещь — у нее появился отвратительный двойник.
Эта мейхана уже все меньше и меньше оказывалась привязана к фольклору — и все больше превращалась в постмодернисткую дешевку, где можно было делать распальцовку с "братками", вопить "давай, до свидания!", мутируя в мемы праздной московской тусовки. Тем не менее, даже сейчас в старых бакинских селах можно услышать настоящую мейхану, когда после выступления ханэндэ на сцену начинают выходить острые на язык городские поэты и выкладывают, что они думают друг о друге, сильных мира сего и мире.
Какая будет ее дальнейшая судьба? Не знаю. Но как часть городского фольклора, думаю, мейханa просто так не исчезнет из мира.