Весна...
Пора свежести, обновления. Жёсткие, колючие кроны деревьев ещё не зазеленели, но уже смягчились, они не колючие уже. Кустарники теперь не похожи на чертополох, потому что воображение рисует их скорое преображение так же, как и рисует оно мелкую, ровную зелень газонов и головки цветов в круглых и разноугольных цветниках.
А вместе с тем ранняя весна обнажает массу грязи и человеческого безобразия. Сходящий снег проявляет груды разнообразного мусора: пустых жестяных банок, мягких пачек от разнообразных продуктов, а кое-где и отходы жезнедеятельности животного мира.
Вот такая она, весна - долгожданная, противоречивая!..
Шёл по ранней весне Витька Гуркин. Шёл на работу.
Пятница. На носу выходные. Витька был молод, семейными заботами не обременён, а посему, выходные, да ещё ранней весной - это старый лесопарк, пахнущий весенней прелью, весёлая компания друзей, неизменные возлияния традиционной "бормотухи", песенки из переносного магнитофона. Хорошо! Чего ещё-то?
У ворот предприятия столпились люди. Чего это?
- Вот, ты гляди! - воскликнул один, приглашая к разговору подошедшего Витьку, - опять обеденный перерыв коту под хвост!
- Почему? - удивился тот.
- А вон, видишь? Читай! - кивнулколлега в сторону проходной. Там на стене висело обьявление:
"Концерт.
Камерный ансабль под управлением Такого-то
исполняет музыку Генделя, Грига, Бетховена.
Сегодня в 12.00"
- Ага, - пробормотал Витька, - опять в обед!
Надо сказать, что подобные мероприятия в те далёкие семидесятые годы - нередки. И проходили, как правило, в обеденное время. Рабочие от станков и верстаков собирались в самом просторном цехе, и...музыка, народные танцы, а иногда и фокусники с эквилибристами развлекали работяг.
И вот - камерная музыка. "И что это за зверь такой - камерный ансамбль, - и "с чем его едят"? Ладно, увидим. В крайнем случае можно прямо там, откушав молока с булкой, и надвинув кепку на глаза, малость "покемарить" под шумок той музыки, - успокаивал себя Гуркин, переодеваясь в "спецовку" и привычно вставая к верстаку.
Рабочий день - обычный, рядовой - начался.
- Ну, что, Витёк, пойдёшь "камерников"-то слушать? А может - в "курилку", да "козла забьём"? - это за соседским верстаком зубоскалил Васька, коллега-столяр.
- Да какой там "козла"? Григорич всех соберёт: из "курилки", из раздевалки. В первый раз что ли?
И вправду - минут за десять до обеденного перерыва, старший мастер Григорич, перекрикивая визг дрелей и стук молотков, напоминал:
- На концерт! Шабаш, ребята - все в заготовительный! Музыканты ждут публику!
Народу собралось немало - вся первая смена налицо. Седоватый мужичок в чёрном фраке (похоже, руководитель) терпеливо разьяснял рабочим, что в составе ансабля: струнная группа (три человека), клавесин, духовые (два человека) и ударные. Он так часто повторял это: "ансамбль, ансамблем, ансамбля", что Витьке вспомнился старый анекдот про конферансье, что запамятовав слово "солист", пытался прямо на сцене, у микрофона, придумать ему синоним: "Один, бля...сам, бля...", и вдруг радостно: "Без ансамбля!" Чудак, ей-богу!
Музыка была печальной, протяжной. Музыканты старались как могли, честно отрабатывая свой хлеб. Особенно старался тромбонист: он то закатывал глаза к небу, то блаженно закрывал их, мелко тряся головой с гривой чёрных, красивых волос, то замирал как изваяние, удивлённо глядя в гущу публики. Народ реагировал вяло: кто-то позёвывал, кто-то тупо глядел себе под ноги, а на задних рядах многие мерно посапывали на плечах соседей.
Витька больше смотрел на работу музыкантов, чем слушал музыку, его внимание всё больше привлекал этот тромбонист. А музыка что? - хорошая музыка, но лучше бы, конечно, "Самоцветы" послушать, или "Лейся песня". Веселее...
Сорок минут продолжался концерт. Когда затих последний аккорд, вышел начальник цеха и от всего коллектива поблагодарил музыкантов "за доставленное удовольствие". Он слегка пожурил их за то, что нечасто приезжают, пожелал творческих успехов, вручил красный вымпел с жёлтой бахромой. В ответ растроганный руководитель ансамбля поблагодарил, пообещал бывать чаще в "рабочих массах", а после долго жал руки первым рядам благодарной публики...
Вечером Витька возвращался с работы.
Пятница. Пивка попить - святое дело. Народу в пивной сегодня немного - крайний столи к у окна свободен.
Сидит Витька, холодное пиво потягивает.
- Разрешите присесть? - молодой человек в кожаной куртке. в руках пара кружек.
- Пожалуйста, - Гуркин поднял голову, - Ба, музыкант! Ты как здесь?
- Да скучновато в гостинице, вот - решил в люди выйти, - молодым человеком оказался тот самый вдохновенный тромбонист из камерного ансамбля.
- Как звать-то, музыкант?
- Дмитрием, - поднялся и театрально раскланялся, - Дмитрий Энский, тромбон!
- Да знаю, что тромбон. Как пиво наше?
- Хорошее пиво.
- А Вы что же, с ансамблем здесь задержаться решили, или так, один?
- Ну, почему один? Завтра лаём концерт на ватной фабрике, а тогда уж домой.
- Ну-ну, Бог в помощь!
Помолчали.
Витька держал паузу. Ему хотелось спросить кое-что, но он не спешил. А тромбонист из деликатности молчал - он не хотел навязываться в собеседники.
Пауза опасно затягивалась. Столяр хмыкнул:
- От, дела, понимаешь! Сроду не слушал я такую музыку, а сегодня, веришь ли? - что-то щёлкнуло! Вот смотри: слыхал я что есть, мол, камерная музыка! А что это? Что вообще за словосочетание такое? Что-то тюремное, ага. Или вон, в велосипеде у меня - камера. Нет, правда...
- Комната. Малый ансамбль - тихо сказал музыкант.
- А-а-а! Вот как! А музыка приятная, только что же так грустно всё?
- Это уж у них надо спросить, у авторов!
- Ну?
- Да не спросишь ведь - нет их: ни Генделя, ни Грига, ни Бетховена. Ушли. В мир иной...
- Ну, да, - Витька, казалось, досадывал что спросить-то нельзя, - Жаль, конечно. И что же вы - так вот и играете... А повеселее, что же - никак?
- Повеселее? А вот послушайте! - и музыкант, словно волшебник, вытащил из-за пазухи маленький магнитофончик. Он нажал на кнопочку и...полилась музыка - задорная, с переливами!
Витька сразу уловил: танец! Да как захватывает! Он слушал, отодвинув кружку, и уже через минуту понял: слыщал, слышал это уже! Давно, в детстве... Только еогда это было и где? Никак не вспоминается...
А музыка зву-ча-ла-а-а!
Гуркина уже не было в этой пивной, он "улетел"! Так бывает? Бывает-бывает! Порой, даже клроткая фраза вводит человека в состояние ступора, слово даже одно, а тут - музыка!
Музыкант сидел напротив. Он всё понимал, но в то же время дивился - как этот работяга "поплыл"!
- Эй, Вы где? - тронул он собеседника за рукав.
Витька очнулся:
- Да-а-а...
- Ну что, весело Вам?
- Что? Весело? Не сказал бы. А музыка-то меж тем не грустная...Что же...
- Да по настроению это. Вообще всё по настроению! На то - классика. Да...То что сейчас слушали - наше исполнение. Я вот записал и ношу с собой - пытаюсь ошибки уловить, да поправить что-то. Вам нравиться?
- Да. А кто же автор музыки?
- Это Брамс.
- Брамс...Надо запомнить. Ладно, я пожалуй, пойду. Спасибо тебе, Дмитрий Энский, - и Витька поднялся, всё ещё в задумчивости.
- Подождите! - повелитель тромбона тоже встал с места, - а пиво?
- Что-то не хочется.
- Тогда, знаете что - возьмите эту кассету. На память! - щёлкнула крышка кассетника, музыкант протянул кассету Туркину, - есть на чём слушать?
- Есть, - улыбнулся Витька, - Спасибо, друг!
Он шёл домой и твердил под нос себе вполголоса: "Брамс, Брамс, Брамс..."
В субботу Витька в лесопарк не пошёл. Весь день он слушал и слушал Брамса...
...Прошло несколько лет. Шесть или даже семь.
Витька Гуркин собирался в столицу, с женой и дочкой - маленькой Ирочкой, трёх лет от роду.
У жены в Москве жили родственники, они и пригласили: приезжайте, мол, ребёнку столицу покажите - в зоопарк, в цирк сводите, да заодно и продуктов прикупите - в провинции-то в магазинах шаром кати!
Жена неделю зудела: "Поехали, поехали!" А тут как раз на работе отпуск подоспел, и Витька решил: "Едем!"
Всю дорогу жена планировала их пребывание в большом городе буквально по часам: посещение Красной площади, мавзолея Ленина ("Ирочка, хочешь посмотреть на дедушку Ленина? Он очень любил детей!), зоопарк ("Ирочка верблюда посмотрит, да детонька? Он большой и у него два горба!), и кончно же, цирк - гвоздь программы, то, ради чего, собственно и затевалась эта поездка ("Там акробаты, жонглёры, учёные медведи! Ирочка, там такие смешные клоуны!"). Дочка, выслушав мамину программу, очень серьёзно спросила: "А клёнуны зивии?", на что мама очень серьёзно ответила: "Конечно, конечно живые, иначе откуда у них такие красные носы?!" Заключительный аккорд беседы прозвучал из уст младенца: "Мой дедиська - клёнун, и дядя Боя - клёнун!"
Ехали весело, только на подьезде к Москве, Витька погруснел чего-то. Он и сам не понял - почему?
Турникеты в метро Ирочку напугали, эскалатор привёл в восторг, поезда утомили. Вышли из метро, Туркин закурил, осмотрелся, дамы перевели дух.
- Витя, - жена Клавдия сделала строгое лицо, - перестань хмурится, на тебя дочь смотрит! Чего ты прям как этот!
- Как кто? Как эт-эт-о-от, - передразнил её Витька, чем ты опять недовольна-то? Приехали вот, чего ты?
- Ладно, разговорился! - Клавдия взяла дочку за руку, - нам тут идти-то, пятьсот метров, и у своих! Пошли!
И они пошли, только немного отойдя от станции метро, внимание Виктора привлекла большая афиша в стеклянной витрине:
"Камерный оркестр Дмитрия Энского.
Иоганнес Брамс - сонаты, фортепианные пьесы,
"Венгерские танцы". Начало в 16 часов".
Он невольно остановился и посмотрел на часы - около трёх часов дня.
- Ну, чего ты встал-то? - прикрикнула жена. Он молча смотрел на афишу. Подошла Клавдия:
- Ну? Витя, очнись!
Виктор очнулся:
- Ты это, Клавдия...Вы с Ирочкой идите к родственникам, а я потом подойду, ладно? Ну, мне надо тут...
- Чего тебе надо? - она уставилась в афишу, - Ка-мер-ный... Ты что, Витя? Зачем тебе эти "камерные"? Чего ты там не слыхал-то? Ты что, забыл зачем мы приехали? Ирочка, мы зачем сюда приехали? - спросила мама, наклонясь к ребёнку.
- Клёнуня смотеть! - звонка сказала дочка.
Витька присел на корточки:
- Ирочка, папа скоро придёт. А завтра мы пойдём смотреть клоунов. И верблюдов и медведей. Ладно?
- Лядня! - девочка строго посмотрела на маму, - Лядня!
- Ну, спасибо, дорогой муженёк, устроил праздничек! - зло прошипела Клавдия, - Пошли, дочка!
Витька шёл на концерт как на свидание. Он волновался и трудно сказать - кто волновался больше - он или музыканты, или сам Иоганнес Брамс, великий композитор?! Так ли? Конечно, потому что это было первое свидание человека с большой музыкой, - ведь тогда, несколько лет назад, он лишь познакомился с ней, успев полюбить, и вот теперь - первое свидание влюблённого. Как-то она встретит его - не разочаруется ли, не разочарует?
В зале - полумрак (лишь свечей не хватает, да шампанского со льда), приглушённые голоса, атмосфера таинственности, ожидание таинства. Место Витьки - в шестом ряду. Рядом, по счастью, никого - ему нужно это одиночество...
И...музыка зазвучала! Как тогда - в пыльном, пропазшем древесной стружкой, цехе, как тогда - в тесной провинциальной пивной - и всё же по-новому! Может потому что Витка ждал её теперь? А тогда - нет?
И сразу же не стало никого и ничего вокруг. Теперьон уже не силился вспомнить - когда же он слышал её, там - в детстве? Воспоминания пришли сами...
...Витьке было тогда лет двенадцать. Отец его - тогда ещё здоровый, крепкий мужик - построил дом для большой семьи своей и всё тогда стало новым: и этот дом и молодая застраивающаяся улица, с такими ладными бревенчатыми домами, и даже поле "на задах" этой улицы - зелёное, большое!
И вот сидят они новом доме. за большим столом: дети (четверо, Витька - старший), отец - усталый и счастливый, с чёрным чубом смолистых волос, большие узловатые руки поверх столешницы; мама со счастливым праздничным лицом и руками густо перепачканными мукой - а из маленькой радиоточки звучит вот эта музыка!
Потом это ощущение новизны всего окружающего уйдёт, раствориться в серости будней, но сейчас оно парило над большим столом, и ...эта музыка!
Нет, не вдруг она была тогда - кстати! Именно кстати - это Витька сейчас вот понял, сидя в этом большом зале. Кстати она была потому, что не кричала - "нас утро встречает прохладой", не агитировала - "слышишь, время гудит - БАМ!", она просто жизнеутверждала этих людей за столом, эту семью, в большом, разном,общечеловеческом мире, она говорила: "Дай вам Бог, ребята..."
Не знаю...Витька думал так...
И что-то щёлкнуло! Ага! - столяр ощутил на себе взгляд - прямой, проникновенный - и сразу же вспомнил эти глаза! Да, это был он - Дмитрий Энский, и он тоже узнал Витьку. С минуту они смотрели друг на друга и им обоим показалось, что за эту минуту они успели многое сказать. Надо ли более, тем паче очередная композиция закончилась, публика зааплодировала, музыканты склонились в поклоне?
Потом был антракт, потом второе отделение концерта. Ближе к окончанию Витьке показалось что этот зал - дом родной, и уж не хотелось уходить, так и прирос к креслу. А ещё он думал - нужно ли встречатся с Дмитрием? Может быть нужно поблагодарить, руку пожать, а с другой стороны - за ту минуту, что они смотрели друг в друга, наверное всё сказано? Да и что говорить-то - всё сказала музыка и лучше уже не скажешь!
Он шёл по ночной Москве, а за ним шла она - м у з ы к а .
...- Во, явился - меломан! - жена и в гостях держала себя так, будто была хозяйкой этой жизни. Она твёрдо верила, что знает обо всех всё! Она несла себя так, словно являлась посланницей небес, - Ну и что ты там увидел такое, в этом своём "камерном" концерте?
Витька молчал. Он не отошёл ещё от полёта...
- С тобой говорю-то, поклонник муз! Чего ты там увидел-то, мил-друг?
- Маму...папу... - тихо ответил муж.
- Эк, удивил! Дома они - назад приедем, да сходи!
- Они молодые были...
- Так возьми фотографии старые, да посмотри на молодых-то! Ну, прям, как этот!..
- Фотографии...Что фотографии? Бумага. А там они живые были... - и он с грустью посмотрел на женщину, - Завтра в цирк поедем, ага...
Ночью снился Иоганнес Брамс. Только он почему-то не играл свою музыку - он строгал большие шестиметровые доски стареньким рубанком и о чём-то громко говорил с Витькиным отцом, у которого в руках был тромбон, а из-за уха торчал остро отточеный плотницкий карандаш.
Ещё снился тесть, вечно похохатывающий, рядом с ним на скамейке сидел сосед Борька, почёсывающий нос, про который бойкие соседки говорили: "Не стесняйся, Боря, носа своего, он ведь с красным знаменем цвета одного!", снилась обшарпанная столярская "курилка", где его, Витькины, коллеги, вместо "забивания козла", с упоением слушают Брамса из старенькой, хриплой "радиоточки"...
На следующий день ходили в зоопарк, потом - цирк. Были и на Красной площади, и в мавзолее, где Ирочка тихо спросила: "Дяденька устай? Уснуй?"
В общем, вместо запланированных двух, прогостили в столице три дня. Витька был молчалив, рассеян. На вопросы жены отвечал невпопад и всё время улыбался ("как исусик" - нервно цепляла его она). Он повзрослел, Витька-то...
Приехали домой.
Холодильник полон - забили московскими продуктами - а хлеба нет. Витька пошёл. С дочкой - за ручку.
Шли через детскую площадку. Ирочка - ребёнок чрезвычайно общительный - то и дело останавливалась, делясь впечатлениями о посещении столицы с "маленькими леди нашего двора":
- ...а на спинке - две гойки! Вейблют называеся!
- ...а дяденька уснуй - устай он!
- ...а у клёнуня носик ка-а-асенький, как у дяди Бои и как у дедуськи Кои, вот!
Девочки-подружки слушали, с тихой детской завистью ощупывали новое московское платье сверсницы, и сейчас же бежали домой, наверняка уговаривая родителей немедленно отправлятся в Москву, "в цийк!"
Подошли к магазину. Хитрый ребёнок предложил:
- Папа, а поедем за хлебуськом в Москву?
- Нетушки, доченька, наш-то хлебушек небось лучше!
- Дя? Тада пошли в гагазинчик, - согласилась дочь.
Она резво тряхнула кудряшками и что-то напевая, закружила вокруг медленно бредущего отца. Тот остановился, невольно залюбовавшись дочкой:
- Пианино ей купить, что ли? - подумал Витька, - Нет, пожалуй лучше клавесин!..