Двор наш жил своей естественной жизнью: дети бегали и шалили, бабульки общались на лавках, мужики играли в домино за самодельным столиком. Соседка, деревенская баба, высунувшись из окна, звала своего мужа пить «кофе», а на самом деле простой ячменный напиток: «Петрович! Иди коха пить!» «Какой коха, Ивановна? – говорила ей наша мама. – Ты как-никак в Москве живёшь! А всё у тебя яйса да куриса!» Ивановна не обижалась. Женщины работали на птицефабрике, что рядом с домом. И весь район назывался Птичкой. В доме нашем жили люди со всех волостей: Владимирской, Смоленской, Орловской… «Обтесывались» помаленьку. Но были и интеллигенты, богачи. У них, говаривали, был настоящий рояль. Мы иногда слышали его звуки.
Звучала в нашем дворе и иная «музыка». Сидела иногда на лавке под кустом непричёсанная оборванная баба, ещё не старая, всегда навеселе, в окружении таких же друзей. Дёргала гитарные струны и орала не всегда пристойные частушки. Запомнился мне огромный синий бант на её гитаре. А звали её почему-то Полинка-Обожжённые Пятки…
Но, пожалуй, самые волнующие звуки издавала трещотка хромого старьёвщика: «Уди-уди-уди»… Он медленно шёл и крутил её на палке, чтобы было издали слышно. Вот когда мы пускались со всех ног встречать его! Дети его особенно любили и ждали. Старьёвщик ходил по дворам и собирал всякое тряпьё, ветошь, макулатуру. Взамен он давал яркие жестяные брошки, которые сам вырезал из консервных банок и раскрашивал. Бывало, бегу к матери и упрашиваю, чтобы нашла каких-нибудь тряпок. Она даст, а я выменяю их на малиновую бабочку или синий цветок. И не было тогда, пожалуй, ничего красивее этих безделушек! Ненужной ветоши у людей было не так много, поэтому, случалось, дети без спросу относили какие-то необходимые вещи. Старьёвщик это видел и не брал такие вещи. Мог просто подарить брошечку. Он был добрый. Но я его всё-таки чуть-чуть побаивалась, потому что у него на тележке были точильные круги и он громко кричал: «Точу ножи! Точу ножи!» Мама несла ему затупившиеся ножи, и он их тут же точил. Старьёвщик немного напоминал мне Бармалея с этими ножами и постоянным костылём, на который он постоянно опирался. И волосы у него были тёмные, шапкой. Но лицо светилось искренней доброй улыбкой.